Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой Карышев Альберт

2

Чугунов послал в московское издательство два письма редактору Северовой. Он просил вернуть ему неопубликованную работу. Издательство письменно не ответило, а по телефону кто-то из новых сотрудников сообщил писателю, что Северова уволилась. Андрей Иванович съездил в Москву и сам безуспешно порылся на полках старых издательских шкафов. Про дела советских редакторов здесь никто ничего не знал и знать не хотел, лица были чужие и равнодушные. Он махнул рукой на экземпляр своей машинописи о ремонте атомных подлодок (благо остался другой) и понадеялся, что папка с его романом благополучно сгорела в какой-нибудь кочегарке, а не была похищена литературным вором.

Он думал о том, как выпустить роман на средства денежного покровителя, и собирался поговорить с директором завода железобетонных изделий, предлагавшим ему помощь в издании книги. Нестеренко опередил его, но речь повёл о другом.

– Уважаемый писатель, вы забыли, о чём мы с вами договаривались с полгода назад? – сказал он по телефону.

– О чём же? Напомните, пожалуйста.

Чугунов тут же сам вспомнил.

– А об организации книжного издательства при моём заводе, – сказал Нестеренко. – Вы предложили мне взять для этого дела вашего сына. Где он? А время идёт.

– Да, да, да, – ответил Андрей Иванович. – Сын много ездит, а у меня забот был полон рот, и я запамятовал. Простите!

– Прощаю. Но скорее исправляйтесь. Приходите с вашим сыном.

– У меня к вам будет опять и личное дело, – сказал Чугунов.

– Какое? Впрочем, обо всём поговорим у меня в кабинете. Давайте условимся о дне и времени встречи.

– Давайте…

Андрей Иванович позвонил сыну.

– Послушай, у тебя есть возможность стать значительным человеком, проявить себя как личность.

– С ходу значительным? – откликнулся Алексей. – Любопытно, как это можно сделать.

– Подожди шутить. Я о серьёзных вещах толкую. Пойдём со мной на завод ЖБИ, и там всё узнаешь. Сейчас могу сказать лишь то, что для одного большого предприятия директору нужны твои знания, полученные на журналистском факультете.

– Интрига! – сказал Алексей. – Ладно, давай сходим. Мне, конечно, интересно, для чего я понадобился. Книгу, что ли, о директоре нужно написать?

– Сходим, и узнаешь. Не буду сейчас рассказывать, самому надо знать точнее. Я слышал мельком.

– Вижу, что хитришь, втягиваешь в какую-то авантюру, но от этого мне ещё любопытнее, – похрипывал голос Алексея, искажённый микрофоном. – А сам ты, папа, что не возьмёшься за это загадочное дело? У тебя тоже знания, а уж опыт такой, какого у меня в помине нет.

– Сил маловато, – ответил Андрей Иванович. – Берегу для писательства. Тут нужен человек молодой, расторопный, выносливый, способный на риск и в определённой степени, ты верно заметил, на авантюру. Не упусти счастливый случай сразу перейти с уровня спекулянта на уровень общественного деятеля. Гладко побрейся, помойся и нарядно оденься, чтобы произвести на директора приятное впечатление…

Завод, руководимый Нестеренко, стоял на краю Григорьевска на возвышенном месте, откуда было видно извилистую пригородную реку и заливные луга, теперь, по осени, жёлто-серые.

Чугуновы зашли в заводоуправление и несколько минут посидели перед яркой блондинкой, секретаршей директора, знакомой Андрею Ивановичу с его прошлого визита к Нестеренко. Когда они вошли в кабинет, директор поднялся им навстречу и, протягивая руку, внимательно посмотрел на младшего Чугунова.

– Это мой сын Алексей, – сказал Андрей Иванович.

– Я понял, – ответил Нестеренко. – И чертами лица он на вас очень похож, и такой же, как вы, жилистый. Ростом только выше.

Он вернулся в своё кресло. Чугуновы сели рядом на стулья с мягкой красной обивкой, смутно отразившись в полированной столешнице заседательского стола.

– Я сказал Алексею о вашем предложении, – начал Андрей Иванович деловой разговор, – вернее, о том, что вы могли бы дать ему солидную работу, достойную его образования.

– Что за работа? – спросил Алексей.

– По-моему, для вас подходящая, – ответил директор. – Вам было бы интересно и выгодно ею заниматься. И вы принесли бы пользу всем григорьевским литераторам, в первую очередь своему отцу. Хочу организовать при заводе книжное издательство, которое стало бы печатать хорошую современную литературу, продвигая местных авторов. Даю возможность молодому крепкому журналисту заняться учреждением издательства и возглавить его.

– Ого! – сказал младший Чугунов. – А сколько бы я стал получать?

– Вот, сразу берёт быка за рога! Такое нынче время! – сказал Нестеренко в сторону Андрея Ивановича, поджавшего губы, и снова обратился к Алексею: – Для начала положу вам неплохой оклад. А потом – оклад плюс проценты с доходов издательства.

Алексей для приличия повременил с отказом.

– Благодарю, – сказал он. – Предложение лестное, но этим делом я заняться не смогу. Оно не по мне, не справлюсь. Слишком много первоначальной работы, для которой нужны особые пробивные способности, у меня их нет. Тут ведь всё с ноля нужно начинать. И лицензию необходимо оформить, и банковский счёт открыть, и штат сотрудников подобрать, и конъюнктуру литературного рынка выяснить, и неплохих коммерческих авторов найти, а потом отличных некоммерческих, которых можно печатать за счёт прибыли от продажи коммерческих книг. При этом я должен буду местным писателям зачастую предпочитать неместных. А где среди местных в достатке найдёшь авторов приемлемых? И ещё неизвестно, что из всех потуг выйдет. Может, без штанов останешься или в тюрьму попадёшь…

– Естественно, – согласился Нестеренко, – работы много. В серьёзных делах её мало не бывает. И риск есть. Чем шире размах, тем больше сил и нервов приходится на него затрачивать. Зато по достижении успеха вы и в карьере преуспеете, и денег заработаете, и отцу-писателю поможете, и почувствуете моральное удовлетворение. Судя по тому, как вы быстро ухватили самую суть дела и перечислили всё, что, в первую голову, необходимо для его осуществления, вы-то как раз смогли бы построить издательство на пустом месте и с успехом поруководить им. Вижу, много знаете. Чувствую, из вас получился бы хороший организатор. Принимайте предложение, пока не поздно.

– Нет, это не моё, – повторил Алексей. – Я в своих организаторских способностях не уверен. И зачем мне эта головная боль?.. Я занимаюсь мелким торговым бизнесом и уж лучше буду продолжать им заниматься. Тут заработок надёжный, и нет особого напряжения, большой ответственности. Для меня сейчас важно хорошо зарабатывать и твёрдо становиться на ноги… Извините, не стану отнимать у вас время. Ещё раз спасибо. Побегу, у меня есть дела. До свидания…

– Занимайся, занимайся мелким торговым бизнесом, – бросил Андрей Иванович ему вслед…

– Не огорчайтесь так сильно, – сказал директор. – Не принимайте близко к сердцу. Не хочет – что поделаешь? Жаль, конечно.

– Перед вами совестно. И обидно, что сын испугался трудностей. Желаю вам найти кого-то более надёжного.

– Свято место пусто не бывает. Но теперь я, наверно, подожду с организацией издательства. Действительно, всё не так просто. Ваш сын, человек знающий, шире открыл мне глаза. За каждым из перечисленных им необходимых действий стоят немалые расходы. Надо всё хорошо продумать… Да, как вы съездили тогда с внучкой на конкурс? – спросил Нестеренко. – Успешно ли выступили?

– Съездили хорошо. И выступили неплохо. Почестей, правда, не заработали. Но не беда. Педагоги наши говорят, что главное – поучаствовать в конкурсе, увидеть его обстановку, выдержать психические нагрузки, показать свои способности знающим людям и поверить в себя. Артистка-то у нас слишком маленькая. Она горько плакала оттого, что кому-то грамоту дали, а ей нет.

– Листа бумаги, что ли, было им жаль для малого ребёнка? Привели бы вашу артистку к нам на завод, – сказал директор. – Мы бы её концерт в актовом зале устроили, наградили бы, как смогли, и красивую грамоту обязательно бы дали.

– Об этом стоит подумать. Спасибо. Я скажу внучке. Она будет рада. Нужно только посоветоваться с её педагогом. У педагогов свой взгляд на публичные выступления воспитанников.

Нестеренко пометил себе в отрывном календаре, что должен организовать на заводе концерт внучки писателя Чугунова, и сказал:

– У нас иногда выступают артисты, но юных музыкантов ещё не было, народ обрадуется, умилится… А что за новое личное дело у вас ко мне?

– Сейчас наберусь смелости, – ответил Андрей Иванович. – В прошлую нашу встречу вы предложили мне финансировать издание моей книги. Помните?

– Помню и не отказываюсь. Что вы собираетесь издать? Большая ли книга?

– Роман, не очень объёмный. Советское издательство, где я предполагал его напечатать, стало частным. Моя работа частникам оказалась не нужна. Они изъяли её вместе с работами других авторов, наверно, сожгли. У меня сохранился экземпляр машинописи.

– Понятно, – сказал Нестеренко. – Рыночная экономика предполагает стремление к личной наживе, но не к всеобщему окультуриванию. Хорошо, найдите себе издателя, составьте смету и привезите мне вместе с банковскими реквизитами издательства. Я оплачу публикацию вашего романа. Пока ещё я в силах это сделать.

Его оговорка: «Пока ещё я в силах…», – показалась Андрею Ивановичу неслучайной. Писателю стало неловко за свою просьбу. Ещё раз поблагодарив Нестеренко за содействие, он с ним простился.

3

От директора завода ЖБИ Алексей Чугунов, свободный сегодня от торговых поездок, направился к жене в газету «Младость». Редакция газеты помещалась в том же четырёхэтажном параллелепипеде, поставленном на попа, где была и редакция «Григорьевских ведомостей». Параллелепипед примыкал к одноэтажному корпусу старой офсетной типографии – она и выпускала многочисленную ныне «периодическую печать», не зная усталости. На стене редакционного здания, над его высоким крыльцом меж разноцветных пластиковых досок с названиями ютившихся здесь газет значилась и вывеска «Младости».

В просторной корреспондентской комнате работали за столами три молодые женщины. Несколько столов не были заняты – хозяева разъехались по заданиям. Виктория сидела в середине комнаты, низко склонившись над газетной «полосой» и карандашом исправляя в ней ошибки. Жена Алексея закончила технический вуз, машиностроительный факультет, но в инженерах походила недолго – не понравилось – и, испробовав несколько других работ, устроилась корректором в новую молодёжную газету.

Алексей громко поздоровался со всеми: «Привет!», – подошёл к жене и поцеловал её в затылок под короткими волосами.

– Что читаешь?

– Корректуру.

Она подняла голову и взглянула на мужа, продолжая сидеть.

– Свету у тебя тут маловато, – сказал он. – День пасмурный. Зрение испортишь. Пересела бы к окну.

– Ничего. Мне всё видно. А от окна дует. Холода наступают.

– По-моему, ещё тепло. Я хожу в костюме.

Он посмотрел в сторону и дружески мигнул одной из сотрудниц. Она коротко ему улыбнулась и снова принялась что-то писать. Алексей нередко заходил к жене на работу, знал тут всех и чувствовал себя свободно. Как образованный журналист, он интересовался и центральной, и местной печатью, оценивал их уровень и значимость, и малотиражная либеральная газета «Младость» нравилась ему тем, что избегала сплетен и сальностей, которыми завлекали читателей другие либеральные газеты.

– Давай выйдем, – сказал он жене.

– Давай.

Виктория поднялась из-за стола. Она была блондинкой с ироничными светлыми глазами, широким ртом и тяжеловатым подбородком. Жена состроила Алексею глазки, довольная его приходом и проявлением ласковости на виду у посторонних. Выйдя в коридор, они стали целоваться на лестничной площадке так откровенно, словно их никто не мог здесь увидеть.

Ни он, ни она не стали бы утверждать, что между ними – истинная любовь, предполагающая единство душ. Всё-таки оба уже горели в первом браке ярким любовным пламенем. Но взаимное влечение они чувствовали и скучали друг без друга. Виктория гордилась тем, что у неё красивый, умный и хорошо зарабатывающий муж, а Алексей считал жену очаровательной, принимая её тяжеловатый подбородок и широкий рот не за недостатки женского лица, а за его изюминки.

– Сходил на завод? – спросила она. – Какие результаты?

– Результаты нулевые. Директор предложил мне организовать при заводе книжное издательство и возглавить его. Дело слишком хлопотное, а перспективы сомнительные. Я не согласился и ушёл. Отец ещё там остался.

– Невероятное предложение! Исключительное! Очень престижная должность: директор издательства! Получил бы возможность сделать карьеру и завоевать положение в обществе! – заговорила Виктория громко и напористо – по моде, входившей с экрана телевизора в разговорную манеру многих девушек и молодых женщин.

– Да зачем мне сейчас интеллигентская престижность? Время не то, чтобы её добиваться. В первую очередь деньги нужны. Будут деньги, будет и положение в обществе. А издательство, если бы я его и организовал, ещё долго не приносило бы хорошей прибыли, а может быть, вообще не принесло бы никакой и никогда. Многие ли теперь читают?

Она передёрнула плечами, но спорить не стала. Ей очень хотелось, чтобы муж был с положением в обществе, и льстило, что он сын известного писателя, выпускник Московского университета. Но она вынашивала мечту стать хорошо обеспеченной женщиной, и участие мужа в рыбных спекуляциях сулило ей достижение мечты.

– А отец твой зачем на заводе остался? – спросила Виктория. – Сам решил организовать издательство?

– Нет, за издательство он не возьмётся. Не знаю, зачем остался. О чём-нибудь договаривается с директором. Они давно знакомы.

Виктория подумала и усмехнулась.

– Директор знаком с твоим отцом, а невестка, жена сына – нет. Я ещё ни с кем из твоих родных незнакома. Странно как-то получается.

– Так познакомься! Кто тебе мешает?

Алексей нахмурился и посмотрел в пол, выложенный кафельной плиткой.

– Что злишься? – спросила Виктория.

– Ничего. Сходи и познакомься с моими близкими, если мучаешься от незнакомства с ними. Давно бы это сделала. Не старики же должны явиться к тебе на поклон.

– Что за тон! – Она старалась говорить шутливо, но проявляла недовольство. – Пришёл жизнерадостный, и вдруг разозлился! Не пойду я одна к твоим родителям. Они у тебя, сам говорил, строгие и умные, а с такими тяжело знакомиться в одиночку. Ты-то меня к ним не зовёшь.

– Не просишься – и не зову.

– Ну вот, прошусь.

– Хорошо, выберу время, и сходим.

– Когда ты его выберешь? У тебя бывает свободное время, но, по-моему, ты не спешишь к родне.

Он рассердился по-настоящему.

– Я знаю, ты дама с гонором, и тебе палец в рот не клади! Нет, я захожу к родным, пусть не очень часто, но захожу! Но ты всегда звонишь мне вслед, требуешь, чтобы я скорее возвращался!

– Правильно. Я беспокоюсь, не случилось ли что-нибудь с тобой в пути, и скучаю по тебе.

– А ты не беспокойся. Я не маленький. И не скучай по телефону. Лучше подольше удерживай меня возле отца с матерью и возле дочери. Сразу ты к ним не пошла, а сейчас пойти тебе непросто и с каждым днём труднее. Мне тоже встречаться с родителями бывает неловко. Я ведь им не слишком помогаю, хотя они растят мою дочь.

– Значит, помогай больше.

– Да ведь всё копим, откладываем. Больше помогать не выходит.

– К тому же ты выпить любишь, – сказала Виктория. – И наркотой балуешься. Не обижайся, это правда. На выпивку и наркоту ты тратишь немало.

– У тебя не прошу. Сам зарабатываю.

Жена не возразила.

Она полезла в один и другой карманы джинсов, достала измятую пачку сигарет, зажигалку и закурила.

– Дай и мне, – попросил Алексей, но тут же махнул рукой. – Нет, не надо. На улице закурю. Сейчас уже пойду. Странно, что такой важный разговор вдруг завязался у нас не дома, а у тебя на работе, при случайной встрече.

– По-моему, ничего нет странного, – ответила Виктория.

Когда она в очередной раз затянулась дымом, муж вынул у неё изо рта сигарету и бросил в урну у стены.

– Ты что? – сказала она.

– Береги здоровье, – сказал Алексей.

4

– Нестеренко охотно взялся финансировать издание моего романа, – сказал Андрей Иванович жене, вернувшись с завода ЖБИ. – Тут всё в порядке. А Алексей от его предложения отказался, пренебрёг большими возможностями. Казалось бы, что ещё надо молодому человеку, сильному и литературно образованному? И издательство бы поднимал, и журналистикой занимался! Становился бы личностью! Нет, главное – деньги зашибать! Сразу и много! Чисто обывательское мировоззрение! Мы внушали ему добродетели, а он, как вырос, проявил пороки! В голове это не укладывается! Обидно и досадно!

– Наверно, мы чересчур строги к Алексею, – сказала Вера Валерьяновна. – Я его ругаю, но иногда задумываюсь о том, что нам легко осуждать его с позиции наших понятий, но мы не учитываем веяний времени, больших соблазнов, головокружения от свободы. Это ведь как вихрь. Подхватил и понёс.

– Вихрь вихрем, но куда базовое-то воспитание подевалось? Был романтиком, брал хороший пример с родителей, ставил перед собой высокие цели, а стал махровым обывателем с пустыми интересами, жаждой наживы, но без чувства ответственности и гражданской, и сыновней, и родительской. А какие веяния заставили его бросить пятимесячную дочь и взвалить её воспитание на плечи своих родителей, а дальше разойтись с Ириной и наскоро жениться во второй раз?

– Я с тобой согласна, – ответила Вера Валерьяновна. – Но как там у них с Ириной на самом деле происходило, нам неизвестно. Она, сам знаешь, не из милых, весёлых, общительных женщин и не из умелых заботливых хозяек. Алексею, конечно, жилось с ней нелегко. Ну развелись и развелись. Что же делать? Так поступают теперь многие. Нам, чуть не полвека прожившим в супружеской верности и взаимном долготерпении, их отношения нелегко понять.

– Мне кажется, понять нетрудно, – сказал Чугунов. – Прежде всего, оба эгоисты. Но больше всего меня волнует судьба ребёнка…

Он осёкся и перестал ходить по гостиной, так как, бросив заниматься скрипкой, к деду с бабушкой пришла Настя. Она внимательно, пытливо посмотрела на старших, и они запоздало спохватились, что рассуждали слишком горячо. «Слышала или не слышала? Поняла или не поняла?» – думали они и ждали, что внучка станет пытать их нервными расспросами. Но она, молча постояв, вернулась к себе в комнату и опять заиграла на скрипке. Дед с бабушкой намеренно заговорили о другом.

Так, как разошлись Ирина с Алексеем, расходится немало супругов, хотя в каждом разводе есть что-то своё, особенное. Алексею надоела капризная, ревнивая, болезненная жена, и однажды в майские праздники он сознательно не избежал с ней ссоры, вспыхнувшей из-за бытового пустяка; хлопнул дверью и поехал в Григорьевск, уведомив родителей, что едет в гости.

Родители ждали его, и Настя с нетерпением ждала, но родного порога он не достиг. Алексей вздумал проведать школьного товарища Илью Дворкина и сошёл с автобуса возле его дома.

Илья долго тряс его руку, оглядывал Алексея и хлопал по плечу.

– Молодец! Молодец, что зашёл! Как раз вовремя! Встречу хорошенько отметим! Не оглядывайся! Я один в трёхкомнатной квартире! Предки мои за границей, работают в Арабских Эмиратах!

Гость тоже оглядывал старого приятеля, длинного, худого, носатого и рыжего. С тех пор, как они виделись в последний раз, Дворкин возмужал, но, похоже, остался озорным малым, которого учительница выставляла из класса за дурное поведение. Алексей сказал, что заскочил по пути и ненадолго, что торопится к родным, но Дворкин зашумел:

– Не-ет! Так не отпущу! И не думай! Раз в сто лет заходишь, москвич чёртов! Сейчас Косте Репину позвоню и Лене Жуковой! Прибегут, как узнают, что ты у меня в гостях! Мы тебя часто вспоминаем!.. Многие из нашего класса куда-то исчезли, а с Костей, Леной и ещё некоторыми ребятами мы иногда встречаемся. Сегодня праздник! Грешно не посидеть вместе! А с родными успеешь свидеться!

Он подтолкнул товарища, завёл в хорошо обставленную большую комнату, и взялся за кнопочный телефон на полированной тумбочке.

– Что ты делаешь? – сказал Алексей. – Ребята придут, а мне надо уходить!

Пришла Лена Жукова, кинулась Чугунову на шею и расцеловалась с ним. Следом за Леной появились Костя Репин и длинноногая блондинка, в ней Чугунов узнал Викторию Балицкую, тоже из одного с ним класса. Репин принёс гитару. Он со школьных лет хорошо на ней играл и хорошо пел блатные, приблатнённые и общеизвестные хорошие песни. «Как выросли и изменились ребята! – думал Алексей. – Мужики видом погрубели, а женщины расцвели…»

Дворкин суетился среди однокашников, обнимался с каждым.

– У меня тут бывает весело! – говорил он Алексею. – Ты бы, Лёха, скинул свой пижонский сюртучок, не то запачкаешь! Видишь, как остальные демократично одеты?

– Костя Репин, по-моему, не очень демократично одет, – сказал Алексей. – У него и галстук под шикарным пиджаком, и цветной платочек выглядывает из кармашка.

– Ну, Репин у нас бизнесмен! Респектабельный мужчина! Он в одежде подчёркивает это!..

Чугунов снял пиджак серебристого цвета и повесил на спинку стула. Репин тоже снял пиджак. Компания ушла в просторную кухню-столовую, и те, кого Дворкин вызвал по телефону, достали из сумок спиртное и закуски.

«Ладно, – сказал себе Чугунов, – выпью немного с друзьями и пойду. Надо позвонить домой, предупредить, что задерживаюсь, но скоро буду».

В столовую выходила дверь застеклённой лоджии. Дворкин распахнул её и показал Алексею красный флажок, выставленный в окно лоджии и закреплённый на раме.

– Да здравствует Первое мая! – крикнул он.

И гости подхватили:

– Да здравствует Первое мая!

– Это – завтра, – сказал Алексей, – а сегодня – тридцатое апреля.

– Стало быть, завтра опять крикнем и вздрогнем!..

В застолье мужчины вдруг повели разговор о современных российских живописцах. В школьные годы они вместе ходили в изостудию, тратили время и силы, изводили бумагу и краски. Каждый счёл себя тогда причастным к богеме, прочёл книгу Перрюшо о Ван Гоге, роман Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» и надумал стать великим художником – страдальцем. Это их объединило.

– Мне из современных нравятся Глазунов и Шилов, – сказал Алексей.

– Ну, старик, ты и ляпнул! Убил наповал! Живёшь в столице, видишь передовые направления искусства, а пропитан духом провинции и консерватизма! – Дворкин крутил ржавой головой, отведя в сторону руку с дымящейся меж пальцев сигаретой. – Глазунов и Шилов – это фуфло, мазилы, сучки, зола, в лучшем случае – позавчерашний день русской живописи!..

– Ну, не скажи!..

– А мне они тоже нравятся, – поддержал товарища Костя Репин.

– Вы что, мужики? Не видели их картин? – заорал Дворкин, вытягивая шею и багровея, в упор глядя на одного и второго.

– Я бывал на их выставках, – ответил Алексей. – Мне в их работах нравится именно здоровый консерватизм, русская тематика и традиция. Не люблю мазню космополитов и дилетантов.

– А Шилова выставка к нам сюда приезжала, – сказал Репин, парень спокойный и немногословный.

– Был бы сам великим художником, – поддела хозяина дома Виктория. – А то никакой не художник, а знаменитостей ругаешь.

– Там теперь какой-то Никас объявился, – сказал Чугунов. – Вот он Илье, наверно, больше всех по душе.

Дворкин посмотрел на него, пошевелил губами, но не придумал, что сказать. Лена Жукова весело захлопала в ладоши.

Компания попросила музыки. Илья пошёл к проигрывателю и включил «записи».

– Потанцуем? – спросил Алексей Викторию, сидевшую рядом.

– Потанцуем.

Он повёл её под музыку с рваными ритмами, под которую Дворкин и Лена уже прыгали друг перед другом. Репин сидел за столом и подстраивал семиструнную гитару, приблизив к ней ухо.

– Собрались три потенциально великих художника. Один даже Репин, – насмешливо сказала Виктория. – Но никто из трёх не стал художником. Ты – журналюга, Репин – благонамеренный буржуй, участвует в туристическом бизнесе, а Дворкин – непонятно кто: ведёт беспорядочную жизнь и упорядочить её, то есть жениться, не собирается, ездит с бригадой рыбных перекупщиков, но мечтает пойти куда-нибудь охранником. На худой конец, просто сторожем, как пенсионер, хотя молод и имеет высшее образование. Многие молодые способные мужики вдруг захотели стать сторожами. Ты не замечал?

– Замечал. Это синдром равнодушия ко всему на свете, желание замкнуться в себе и не участвовать в том, что вокруг творится. У Леонида Андреева в одном из рассказов хорошо сказано: «Вы там себе деритесь, а я – засну». В перестройку такое явление возникло. Журналисты писали о нём… Ну, а вы, кто не был потенциальным художником, как устроились в жизни?

– Вполне заурядно. Мы с Леной женщины разведённые. У неё маленький сын, у меня дочь. Лена – училка. Она и мечтала быть училкой. Я работаю на механическом заводе, из цеха перешла в заводоуправление, взяли делопроизводителем. Жду, когда предприятие закроется или попадёт в частные руки. Сейчас всё закрывается или скупается. Ленка ласковая и восторженная – посмотри, как блестят у неё глаза, – а я разочарованная. Хочу опять выйти замуж и разбогатеть.

– Помню, какая ты была в школьные годы, – сказал Алексей. – Ходила как модель на подиуме, нравилась многим мальчишкам, но никого к себе не подпускала.

– Это было давно, – ответила Виктория.

– Значит, ты теперь не Балицкая?

– Нет, Комарова.

– У меня тоже дочка, – сказал он. – Живёт в Григорьевске с дедушкой и бабушкой.

– А почему не с отцом и матерью?

– Так сложились обстоятельства. Долго объяснять.

– Значит, ты из всех нас единственный состоишь в браке. Ну, ещё Лена с Костей Репиным состоят в незаконном, нынче у нас принятом. Дай им Бог расписаться в загсе.

– Что, Лена с Костей дружат? А я по их поведению этого не заметил.

– Они оба скромные, сдержанные, – сказала Виктория. – Но посмотри, как Ленка с Дворкиным отплясывает! Костя не любит танцевать…

Плясовая музыка смолкла. Репин отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу и заиграл на гитаре с особым шиком: приняв вид скучающего человека, равнодушного и к гитаре, и к своим виртуозно действующим пальцам, и к публике. У него было гладко бритое лицо, но удлинённые тёмные баки, на пальце правой руки перстень с камнем.

Пели хором «Подмосковные вечера», «Эх, дороги…», «По долинам и по взгорьям…», «Гибель «Варяга» и «В Кейптаунском порту», «Чайный домик», «Ванинский порт», «Мурку».

Потом Илья Дворкин сказал:

– А не закурить ли нам, братцы, травки по косячку? У меня есть.

– Я пас, – сказал Репин, подняв обе руки.

– А я не против, – ответил Чугунов.

– Вы что, мальчики? – возмутилась Лена Жукова. – Оба уже пьяные!

– А я тоже закурю, – сказала Виктория.

Репин попрощался со всеми за руки, сходил в комнату надеть пиджак, и они с Леной ушли.

Остальные свернули цигарки с коноплёй и покурили. Дворкин с Чугуновым ещё выпили. Алексей собрался пойти домой, привстал со стула и от сильного головокружения шлёпнулся на пол. Он тут же пустился в сонный полёт на полу, а проснулся на широком диване под лёгким покрывалом, улавливая аромат духов и ощущая близость женщины.

– С добрым утром, – сказала Виктория и погладила его по голове.

5

Они стали переговариваться по мобильному телефону. Несколько раз Алексей втайне от родных бывал в Григорьевске и встречался с Викторией у Дворкина. Однажды она привела его к себе домой и представила матери:

– Это мой школьный товарищ. Мы с ним встречаемся. Он живёт в Москве.

Алексей увидел, что, хоть Виктория и знакомит его со своей матерью, но за свои поступки перед ней не отчитывается.

– Маму зовут Асей Львовной, – сказала она возлюбленному.

– Очень приятно, – отозвался он.

– А вас как зовут? – спросила его Ася Львовна.

– Алексеем.

– Вы женат?

– Разве заметно? – Он пытался отшутиться, но чувствовал, как от стыда теплеют его щёки и уши.

– Я так подумала.

– Что ты накинулась на Алёшу? – сказала Виктория. – Не успел прийти, как засыпала его вопросами!

– Должна же я знать что-нибудь о человеке, который с тобой встречается и которого ты привела к нам?

– Да, я женат, – ответил Алексей.

– Ну, вы, наверно, человек разумный. Знаете, что делаете, – сказала Ася Львовна.

Она была небольшого роста, старая, но не дряхлая, худенькая и сухонькая женщина. Косицу из жидких волос мать Виктории закрутила на темени в плоскую спираль и приколола железными шпильками. Над сморщенной её губой темнели усики; её слабые глаза щурились за толстыми стёклами очков в пластмассовой оправе. Она ещё с минуту постояла перед Алексеем и дочерью, скрестив на животе руки и приклонив голову, повернулась и ушла в другую комнату.

Пока взрослые разговаривали, за ними наблюдала со стороны белобрысая девочка одних с Настей лет – так прикинул Алексей. Когда Ася Львовна вышла, девчушка встала в дверях комнаты и помялась, прислонясь к дверному косяку.

– Он кто? – спросила она. – Мой папа?

– Нет. Это Алексей Андреевич, – ответила Виктория. – Зайди в комнату, не торчи в дверях.

– А зачем он пришёл, раз не папа?

– Потому что Алексей Андреевич мой друг. Он пришёл ко мне в гости. Ты неуважительно о нём говоришь. Мне это не нравится. Нехорошо спрашивать о госте, да ещё в его присутствии, зачем он пришёл.

– Иди ближе. Хочешь, тоже будем дружить? – позвал девочку Алексей и смутился от мысли, что пробует обласкать чужую безотцовщину, а не собственную. – Я познакомился с твоими мамой и бабушкой, давай с тобой знакомиться.

– Давай, если хочешь. Меня зовут Яной.

– Иди, я пожму тебе руку.

Девочка подошла, и он, пожимая ей руку, снова думал о Насте.

Поняв, что явился некстати, растревожил семью, Алексей поспешил уйти. Виктория пошла его проводить…

В следующий свой приход в дом подруги он услышал от Аси Львовны более, чем прежде, неприятный вопрос: