Гигаполис Филенко Евгений
– На такие фокусы способны лишь пекельники, – продолжает Сполох. – Тем более, что само здание Салона выстроено не без их участия и наверняка с учетом их архитектурных вкусов. Я имею в виду все эти ведомые и неведомые нам крипты, что ведут в Салон с улицы.
– Или кадавры, – ввинчиваю я.
– Ну, это уже фантастика… Что еще?
– При весьма загадочных обстоятельствах пропал Авилов.
– Какой еще Авилов? Ах, этот… трассер из «Инниксы». В чем же загадка?
– Волею судеб он оказался в оцеплении вокруг «Националя» во время операции по освобождению заложников. Наших коллег из-за бугра. Ему было предложено участие в самой акции…
– За каким чертом?! Что, у «кайманов» сил не хватило?
– Им понадобился рослый парень для камуфляжа. Могли обратиться в охрану мэрии, там гвардейцы хоть куда, но не сочли нужным. Не ладят, должно быть… Авилов же подходил идеально, если принять во внимание его боевое прошлое. В общем, он проник внутрь отеля и случайно – или же вполне сознательно – вышел на своего дружка, комиссара Маргерса, которого давеча едва не пришиб в «Инниксе».
– Решил наверстать упущенное?
– Руководитель группы захвата утверждал обратное. Они с Маргерсом сработали вместе, и тот дал ценные сведения по дислокации сил террористов. Это помогло обойтись малой кровью, по крайне мере – с нашей стороны. Однако, когда «кайманы» вернулись за Авиловым, то его не нашли. Маргерс же был мертв.
– Еще неприятностей на нашу голову… Что, Авилов убил его и решил скрыться? Не верится.
– Конечно! Авилов был вооружен двумя шок-ганами и захваченным у террористов «волком». Но Маргерса убили из неустановленного «фенрира» девятого калибра, причем стреляли с двух точек.
– Очень похоже на ситуацию в Салоне.
– Не совсем. Отличие в том, что здесь следов практически нет. Только обувь Маргерса, Авилова и террориста, которого они вдвоем упаковали. Того сейчас допрашивают, но вряд ли мы узнаем что-то новое, на протяжении всей сцены он лежал рылом книзу… И это мне гораздо сильнее напоминает почерк Пекла, нежели грязная работа в Салоне.
– На кой черт Авилов сдался Пеклу?
– Не знаю. Может быть, это связано с инцидентом в «Инниксе».
– Так… – Сполох шарит по карманам в поисках сигарет. Я протягиваю ему свою пачку. – Из сказанного тобой следует, что Пекло не в курсе дел, которые затевает Зомби с кадаврами.
– Это почему же такое следует?
– Если бы они просто хотели свести счеты с Авиловым – что на них мало похоже – то в отеле мы имели бы труп Авилова, а не совершенно постороннего в этих играх Маргерса. Нет, они захотели его допросить. Причем захотели так сильно, что не погнушались нарушить наше с ними перемирие. Видно, Маргерс встал у них на пути. А они спешили. Им было чрезвычайно важно вызнать у Авилова, что конкретно тот видел по своему лаптопу.
– А тот не видел ничего, – развожу я руками.
– Да, и к тому же он, будучи упрямым и крутым парнем, будет активно сопротивляться всяким попыткам пекельников грубо наезжать. Его жизнь в огромной опасности.
– Если только пекельники не подберут к нему ключа…
– То есть начнут заискивать, стлаться перед ним, предлагать сотрудничество? Пытать, наконец? Что ж, этим они могут развязать ему язык. И Авилов вполне искренне поделится с ними своим неведением. Это ничего не изменит в его участи. Если они пошли на крайние меры в отеле, то просто не отдадут нам его… Дьявол, более дрянной расклад трудно себе вообразить!
– Да уж… С одной стороны – мы с нашими невеликими силами и страшными потерями. С другой стороны – Зомби, который мечется по городу, приставив ствол к виску Индиры. С третьей – кадавры, которые хотят неизвестно чего и без колебаний пускают в ход оружие. С четвертой – Пекло, вдруг проявившее интерес к планам своего бывшего коллеги настолько, что пошло на нарушение перемирия.
– Господи, только не было бы какой-нибудь пятой стороны, которая манипулирует этим вертепом исподтишка… – вздыхает Сполох. – Как ты думаешь, Степаныч, что предпримет Зомби?
– Все, что угодно, Сергей. Он в отчаянии. Он способен убить Индиру. Или потребовать за ее жизнь денег и гарантию беспрепятственного выезда из Гигаполиса…
– Это сколько угодно, пусть катится!
– Или прикрыться ею, когда приступит к исполнению своего плана. Только… я не верю, что Пекло и вправду не знает о его намерениях.
– Думаешь, похищение Авилова – операция прикрытия?
– Я не знаю, Сергей. Мы не в шахматы играем. То есть, конечно, мы-то, может быть, и в шахматы. А они могут играть, к примеру, в рэндзю… Мы пытаемся выстроить версию на основании разрозненных, мало стыкующихся и порой невероятных фактов. Кто же после этого назовет ее достоверной?
– Положение – хуже не придумаешь. Нет, можно и хуже. Если вдруг выяснится, что ни один из фактов, уложенных в основу нашей версии, изначально не имел к ней никакого отношения. Что никаких кадавров в природе не существует, а был один-единственный мутант, бедолага, пришедший к Зомби пожаловаться на судьбу и случайно напоровшийся на авиловский шок-ган. Что Зомби носится по Гигаполису просто так, от скуки и безысходности чиня разбой. Что Пекло и слыхом не слыхивало об Авилове. А тот, прикончив своего давнего обидчика Маргерса, под шумок смылся из «Националя» и вообще оказался большой сволочью, запутавшей нам все карты…
– Нет, все не так! – протестую я. – То, что вы говорите, невероятно еще более, чем наша версия.
– А то я не знаю! – усмехается Сполох.
Он встает из кресла и медленно разгуливает по кабинету. По его походке не скажешь, что еще полчаса назад этот человек был в состоянии глубочайшей алкогольной интоксикации.
– Будем считать, что наш рабочий день начался, – говорит он. – И начался удачно.
– Что ж тут удачного?! – поражаюсь я.
– Потому что минуло два дня, а ничего действительно страшного из того, что я ожидал, еще не стряслось.
– Кактус-Кампус? – спрашиваю осторожно.
– Да, Степаныч, да… И я не намерен больше безвольно дожидаться этого. Мне нужно защитить Кактус-Кампус, и я его защищу. Мне нужно найти Зомби – и я найду его. В конце концов, он покуда не лишился своей схемы…
– Индира – тоже.
Сполох удивленно вскидывает брови – ни дать ни взять директор Китаев! – и я поясняю:
– Ее схема непременно должна быть в наших архивах.
– Да, у нее было трудное детство… Что ж, будем искать две схемы вместо одной. И еще – нужно придумать, как довести до Пекла наше… неудовольствие. Чтобы вернули нам Индиру – если пекельники в том замешаны – и Авилова.
Я подхожу к окну. «Неудовольствие, – повторяю мысленно. – А как же еще это назвать? Мы так свыклись с существованием друг друга, что постоянно расшаркиваемся и обмениваемся воздушными поцелуями. В надежде, что незримый партнер все же увидит и оценит наше к нему благорасположение. Ну, нашалили ребятки, перегнули палку. Погрозим им пальчиком – авось исправятся. Паскуды…» И перед моими глазами проплывают старые, поблекшие картины. Бойня в комиссариате на Красной набережной. Взрыв в кинотеатре «Колизей» – там как раз для детишек крутили американские мультики. Налет на коммерческий Гигабанк: перебили всех, кроме одного охранника, как оказалось впоследствии – наводчика. Трижды меня подстерегали в подъезде. Дважды хотели размазать по стенке автомобилем в темной подворотне. Без числа раз стреляли в спину. Немного реже – в упор. Жену запугали до такой степени, что начало отказывать сердце… пока не отказало совсем. Половину моего курса Академии попросту выбили, как стеллеровых коров!.. Это мой личный счет к Пеклу. И если они думают, что я списал все долги по причине перемирия, то сейчас я в подходящем настроении, чтобы взыскать хотя бы проценты.
– Тут нечего выдумывать, – говорю я наконец. – И нечего играть с ними. Ни в шахматы, ни в рэндзю, ни тем более в поддавки. Если мы хотим получить назад Индиру, то нам следует сделать так, чтобы они ее отдали. Чтобы они знали свое место и кто хозяин в этом проклятом городе…
– Что ты задумал? – Сполох разглядывает меня с нескрываемым любопытством.
– Хочу поговорить с Тунгусом.
– Думаешь, он имеет прямую связь с Пеклом?
– Я знаю, что это так. И дай мне, пожалуйста, человек десять трассеров.
– Ты хотел сказать – «кайманов»?
– Нет, именно трассеров. И чем они будут страшнее, тем лучше.
Сполох выделывает сложные манипуляции сигаретой, размышляя. И, придя к какому-то выводу, лезет в карман за фонор-картой:
– Спешнев, здесь комиссар Сполох…
Приложением двух указательных пальцев я открываю личный сейф. И, может быть, впервые за последние десять лет делаю это не ради архивных дискет, а из-за пыльного шок-гана.
– Все будет хорошо, Сережа, – говорю я Сполоху. Голос у меня какой-то… самому незнакомый. – Занимайся своими делами. Они непременно вернут Индиру.
И быстро покидаю свой кабинет, чтобы не растерять давно забытое, стершееся с годами, а теперь вдруг вновь ожившее во мне острое чувство врага.
20. Игорь Авилов
– Глупость, – с сердцем говорит Азраил. – Нелепица… Ну зачем это им? Какой в том прок? Если они хотят делать бизнес – пусть придут к нам, и мы договоримся. Но для чего уничтожать Гигаполис?!
– Ну, и что ж это за «третья сила»? – спрашиваю я.
– Мы не знаем. Мы лишь строим догадки. Сначала думали, что сюда снова, как в прошлом веке, прорывается «Коза Ностра». Или колумбийцы. Или кто-то еще. Не подтвердилось. А потом мы нашли логово.
– Они поселились рядом, – говорит Маркольф. – Под боком у нас. Наши люди несколько раз сталкивались с ними нос к носу. Они роют свои шахты сквозь наши улицы. У них здесь эти… – лицо его задергалось от едва сдерживаемого отвращения, – Инкубаторы…
– И они не хотят договариваться, – подытоживает Азраил. – Они хотят только разрушать. Стреляют без разбору. Идиоты.
– Так это что – мутанты? – осторожно предполагаю я.
– Мы тоже думали – мутанты, – говорит Саммаэль. – Но если это и мутанты, то очень странные.
– Может ли человек, давно умерший и зарытый в землю, вдруг мутировать настолько, чтобы снова подняться, напялить на себя ветхое рванье и мотаться по земле, как живой? – спрашивает Азраил в пространство.
– Не может, – пожимаю я плечами. – Человек – не может.
– Правильно, сынок. Стало быть, это не люди.
– Мы называем их «инкубами», – говорит Маркольф. – Не совсем адекватное обозначение. Инкубами, если вы знаете, именовались мужские демоны, охочие до баб…
– Еще бы не знать, – хмыкаю я. – Еще в детском саду проходили!
Маркольф глядит на меня с некоторым сомнением, стараясь понять, серьезно это я или удумал порезвиться.
– Но как-то же нужно было их окрестить, – продолжает он после небольшой паузы, не придя к определенному выводу. – Никакие это, хочется верить, не демоны. И до женского тела никто из них, насколько нам известно, не падок. Однако ни разу еще не наблюдались экземпляры женского пола, что и дало повод использовать такое обозначение. К тому же, «инкуб» родственно «инкубатору».
– Они ничем не отличимы от людей, – говорит Азраил. – Разве что тем, что их очень легко снова лишить жизни. Да ты и сам это знаешь. Легко – пока… Потому что они мутируют дальше.
– Да что я такого знаю? – переспрашиваю я в легком замешательстве. И вдруг до меня доходит: – Этот тип в «Инниксе»… Серая Шляпа… из них?
– Из них. И это самое страшное, Игорь. Они вышли на поверхность Гигаполиса, чтобы низвергнуть город в прах.
Холодок подкрадывается к моему сердцу.
– Если это правда… – говорю я.
– Слушайте дальше, Авилов, – обрывает меня Саммаэль. – Это важно. Коли уж вы не можете помочь нам, то помогите себе. Эти лю… инкубы по каким-то причинам неспособны сами исполнить свои планы. Возможно, это связано с их низкой жизнеспособностью. Поэтому они разыскали Зомби, посулили ему денег и сказали, что надо делать. И эта дешевка Зомби согласился.
– А план у них простой, – говорит Азраил. – Вы не знаете, а мы знаем, что в разных местах Гигаполиса зарезервированы мощные источники энергии. На случай энергетической блокады, аварии, стихийного бедствия. Нельзя оставлять такой огромный город без энергии хотя бы ненадолго. Это будет похуже Хиросимы… И эти источники скрыты от посторонних глаз. Причина понятна: радикалы, забастовщики, террористы – да мало ли кому захочется шантажировать сорок с лишним миллионов человек?
– Даже мы не знаем точное расположение всех объектов, – признается Маркольф.
– Но кое-что все же знаем, – продолжает Азраил. – И у нас произошла утечка информации. Один наш коллега…
– Ныне покойный, – вставляет Люцифер.
– … польстился на грязные деньги и вышел на контакт с инкубами. Он сдал им адрес и карту одного такого объекта в округе Старый Город.
– В самом центре Гигаполиса?!
– Почти в прямой видимости из «Башни смерти».
– Там что – атомная электростанция?
– Нет, сынок. Кое-что помощнее. Если рванет – так рванет… И это тоже гораздо хуже Хиросимы, помноженной на Чернобыль.
– Энергетический процессор аннигиляционного типа, – поясняет Саммаэль. – Вам это о чем-то говорит?
– Ну… кое-что. Из школьной программы.
– В школьной программе этого нет! – свирепо объявляет Люцифер. – И в детсадовской, кстати, если вы собираетесь пофиглярничать еще!
– Это неважно, где и что есть, – говорит Азраил. – Важно лишь то, что сейчас ты, Игорь, вернешься наверх, доберешься до своего начальства и все им расскажешь. Без утайки. Мы не боимся.
– Что же сами не расскажете?
– Ну, все же мы – довольно одиозные личности в ваших глазах.
– Да мало ли у вас мелких пешек!
– Мало. Вовсе нет. Наши шахматы начинаются сразу с ферзей… И раскрывать хотя бы какой-то канал, ведущий к Пеклу, вовсе не в наших интересах.
– Мы давно уже пытаемся предупредить вас иным способом, – замечает Маркольф. – Через прессу. Прочтите на досуге подшивку «Вечернего Гигаполиса», раздел «Клуб сенсационеров»… Но в «Башне смерти», видимо, не читают газет.
– Этот раздел – точно… – Я осторожно качаю разваливающейся на куски головой. – Но почему, почему я должен вам верить? Где доказательства?
– Ты должен верить, сынок, – говорит Азраил. – Некогда сомневаться. Потому что по следам Зомби идут ктыри. За ним охотимся и мы. Он превратился в загнанного зверя, который очертя голову несется напролом. Но нас и вас он боится меньше. Его подгоняют восставшие мертвецы в серых шляпах.
– Что же до доказательств, – говорит Саммаэль, – то в присутствии достаточно высокопоставленного начальства, рангом не ниже комиссара, произнесите сакральную фразу: «Кактус-Кампус». И проследите за их реакцией.
– Вот что, – неприязненно скривясь, роняет Люцифер. Видать, сильно я его раздражаю, просто спасу нет. Но дело есть дело. – Вот что, господа Малый Круг… Надо показать ему Инкубатор.
21. Иван Зонненбранд, по прозвищу Зомби
– Здесь они меня не найдут, – уверенно говорю я. – Выходи!
Ктырица подчиняется. Не нравится мне эта ее покорность. Видывал я таких… Что-то она задумала, и это настораживает. Уж лучше бы закатывала одну истерику за другой, сучила ногами и верещала. Но вместо этих естественных проявлений женской натуры она молчит либо обходится односложными ответами, а все остальное время таращится в пустоту своими запавшими, в черных кругах, совиными глазами. И не верю я, что мне так быстро удалось ее подмять.
– Вот, – я горделиво обвожу рукой раскинувшийся ландшафт. – Прошу любить: Ее Величество Городская Свалка.
– А-а, – тянет Индира. – Верно. Самое подходящее место для такого засранца, как ты.
Хохотнув, я не слишком обходительно подталкиваю ее стволом «уонга» между лопаток. Оступаясь и балансируя жилистыми руками, она движется вперед в остром лучике подобранного мною в элкаре фонаря, между зловонными терриконами помоев и мертвыми насыпями металлостружки. Из-под ног, шурша лапами, порскают невидимые крысы. Она не взвизгивает, попросту не реагирует. Не только пятки, но и нервы у этой дамы из «Башни смерти» железные.
– Что там бухает? – спрашивает Индира бесцветным голосом.
– Здесь неподалеку завод. По переработке отходов. Не изволь беспокоиться – автоматический. То есть, конечно, пара-тройка дежурных там присутствует. Но у них строжайшее предписание уничтожать все живое, что приближается к заводу со стороны свалки. Мутантов опасаются. В этих тропиках иногда встречаются очень крупные и злобные экземпляры спригганов.
Она ничем не демонстрирует своего беспокойства. Очевидно, первая паника, овладевшая ею в момент учиненной Вулканом и его птенчиками резни, миновала. И теперь эта чертовка сделалась собранной, будто кобра тет-а-тет с мангустом, и нацеленной на одну мишень. На меня.
– Почему ты решил, что здесь тебя не станут искать?
– Я не сказал, что не станут. Хотят искать – и на здоровье. Но не найдут. Свалка имеет собственный психоэнергетический фон, который перебьет все на свете и заглушит наши с тобой схемы надежнее могилы.
– Забавно. Надо будет учесть. Вернусь в ДЕПО – добьюсь уничтожения этого гадюшника.
– Вернешься, – киваю я. – А как же!
Мы всходим на вершину застарелого холма бросового тряпья. Под ногами подозрительно пружинит.
– Хочу предупредить, – говорю я. – Здесь не следует гулять без знающего человека, вроде меня. Можно сдуру вляпаться в ловушку, в топь и в зыбь. Проваливаться будешь долго, а умирать – мучительно. Это не та смерть, о которой ты мечтала бы.
– Спасибо, – отвечает она равнодушно. – Какой ты заботливый, убиться валенком! Если не трудно, покажи мне хотя бы одну такую западенку. Я бы тебя в нее спихнула.
– Ты неисправима, – отмечаю я с укоризной.
– Непонятно, почему мы должны куда-то тащиться, – ворчит она. – Если ты хотел переночевать, мог бы сделать это в кабине элкара.
– Какая ты заботливая, – передразниваю я. – Убиться… э-э… Откуда мне знать, может быть, твои дружки ктыри вмонтировали в машину крохотный маячок и уже подбираются к ней по пеленгу. Элкаром я готов пожертвовать охотнее, нежели собой…
На противоположном склоне холма обнаруживается уродливое подобие хижины. В незапамятные времена это была кабина некоего транспорта – не то рубка пароходика, не то электровозная будка. Многочисленные обитатели свалки благоустроили этот приют как сумели, в меру своих представлений о комфорте. С одной стороны к будке привалена изъеденная временем и непогодой бетонная панель, другую стену подпирают трухлявые бревна, образуя собой нечто вроде мансарды. Лишние, по мнению местных дизайнеров, щели законопачены гнилым тряпьем и лохмами лишайника.
Не доходя десятка шагов до хижины, останавливаюсь. Подбираю обломок кирпича и швыряю в занавешенный обрывком брезента проход.
– Эй, – окликаю негромко.
Из хижины не доносится ни звука.
– Так мы и поверили, – бормочу я и на цыпочках подхожу поближе.
Индира пожимает плечами и, демонстрируя полное безразличие к собственной участи, присаживается на какую-то кочку. Стараясь не выпускать ее из виду, протягиваю руку и резко отдергиваю занавесь.
Так я и знал: в кабинке обосновался спригган. То есть, в данный момент он отсутствует, должно быть – отправился на промысел. Но внутренность хижины несет недвусмысленные следы его пребывания: обглоданные крысиные кости, в углу – устроенная в виде гнезда подстилка из раздерганных тряпок. И непременная груда прохудившихся мисок, надраенных песком до зеркального блеска. Черт знает, отчего спригганы питают такую слабость к металлической посуде…
Морщась от запредельного, апокалипсического зловония, я спроваживаю смердящие объедки из хижины импровизированным веником из тряпичного жгута. Затем распинываю гнездо по полу, обращая его в довольно спартанское, но просторное ложе.
– Сударыня, прошу в опочивальню!
Видимо, ктырице, чтобы она обо мне ни думала, все же не улыбается провести ночь под открытым небом, да еще в таком месте. Она не заставляет просить дважды. Но, едва переступив порог, тотчас же шарахается прочь.
– Я что, должна здесь ночевать?!
– А ты как хотела? – любопытствую я с самым невинным видом. – Впрочем, я не настаиваю, свалка велика…
– Меня сейчас вывернет!
– Только не на пол, ради всех святых! Нам тут еще коротать досуг до рассвета.
Индира борется с тошнотой.
– Это невыносимо!.. – с трудом, сквозь спазмы выталкивает она из глотки. – Я же сдохну…
– Не сдохнешь, голубушка. Если выживешь.
Из ее глаз брызжут слезы.
– Подлюга! – шипит она. – Мразь!.. Бог свидетель, я доберусь до твоей дерьмовой шеи…
– Заметь, – говорю я наставительно. – Тошнит тебя уже не так сильно. А ну, разозлись еще.
Индира затихает. Подносит ладони к лицу.
– Я никогда не отмоюсь от этого смрада, – говорит она упавшим голосом.
– Никто не отмоется. Все мы, кто живет в Гигаполисе, провоняли насквозь. Вопрос лишь в концентрации.
Она тяжко вздыхает и с обреченным видом опускается на пол в уголке, целомудренно натянув подол юбки на колени. Я гашу фонарь. Это делает меня невидимым, между тем как мне прекрасно заметен ее силуэт, освещаемый пепельным светом из окна.
– Ты полоумный, Зомби, – говорит она. – Зачем тебе мина с автовзводом под боком? Стоит тебе лишь задремать, лишь прикрыть глаза…
– Может быть, я чересчур обожаю риск. Твое присутствие сладко щекочет мои нервы. Это вызов моему самолюбию. Как же так?! Неужели я не добьюсь своего от этой дикой кошки? Еще ни одна женщина не устояла перед моими чарами. Проломить барьер ненависти, чтобы обратить ее в любовь – это ли не достойная меня задача?
– Ты выбрал самое подходящее для обольщения место, – фыркает Индира.
– Обстоятельства бывают сильнее нас. Да и сам я не в лучшей форме. Ах, если бы сменить эту клетушку на роскошные покои! Вообрази себе: просторная зала, стол на витых ножках… всюду свечи, ковры… музыка тихонько играет, не какую-нибудь новомодную трясучку, а терпкий, черный, как бразильский кофе, как кожа негра, электронный соул…
– Холопские представления о роскоши!
– Что ты понимаешь в роскоши? Ты, кому судьбой ниспослано родиться, скоротать век и умереть в рассыпающейся от ветхости, чуть получше этой, халупе, где помимо тебя обитает еще и стая самых разнообразных родичей?.. Если бы тебе хоть раз пожить так, как жил я, как приличествует человеку! Возможно, ты не была бы такой… кусакой.
– Нас, таких кусак, сорок с лишним миллионов в одном только Гигаполисе. Нам ничего не остается, как жить в трущобах, потому что вы любите бразильский кофе и столы на витых ножках.
– До чего примитивное, люмпенское суждение! Что же, ты думаешь, будто я родился в золотой колыбели и ел кашу с серебряной ложки?! Нет, я был таким же сопливым шпаненком, как и все мои сверстники. Слонялся по улицам с кодлой, дрался и прогуливал школу. Просаживал родительские рублевки на игорные автоматы и убивал время в пропахших табаком и аммиаком видеозалах. Разинув рот, таращился на кумиров с крохотными мозгами и дутой мускулатурой. Напялив на голову пластиковый пакет, нюхал всякую дрянь. Ширнулся пару раз, слава богу – достало ума остановиться. В четырнадцать лет потерял девственность при самых скотских обстоятельствах… И тоже до дрожания конечностей ненавидел буржуев. Но, в отличие от тебя, я решил вырваться из своего круга. И я добился этого, сам сделал себя. Получил все, о чем мечтал. Может быть, ненадолго – но познал, что значит жить по-человечески… А ты, как была, так и осталась «маргариткой». С детской ненавистью к чужому богатству и без всякого стремления добыть собственное.
– Наверное, ты прав, – соглашается она. – Мне не истребить в себе отвращение к твоему богатству, добытому за счет моей нищеты… Но сейчас мы оба сидим на помойке. И ты, нагулявший сало на чужих бедах, и я, упустившая счастливую возможность прихлопнуть тебя, как насосавшегося клопа…
Я смеюсь.
– Неубедительно. В ваших Академиях следует ввести курс идеологических споров. И вколотить в ваши утиные головы простую мысль, что в нормальном обществе не могут все быть богаты или бедны. Всегда кто-то будет жить лучше другого. И чем больше будет таких, как я, тем лучше, в конце-то концов, заживете и вы.
– Ладно тебе! Благотворитель обдолбанный… Сколько лет живу, а все слышу от таких сволочей, как ты: не мешайте нам урывать наши куски, мы же для вас стараемся, полюбите нас, и всем станет хорошо… А становится хуже и хуже.
– Сами виноваты. Не рветесь наверх. Привыкли бултыхаться в тине, как лягушки…
– Не каждый умеет воровать. Не каждый способен затоптать ближнего, чтобы вскарабкаться по его трупу чуть выше. Есть еще такая субстанция – совесть.
– Совесть? Гм… Что-то смутно припоминаю. Нечто из области метафизики. Астрология, алхимия… совесть… Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься. Да и как тебе помнить? У кадавров и зомби она отсутствует по определению…
Сейчас я накинусь на нее, опрокину наземь. Пара пощечин – и она сделается смиренной, как рабыня. Одним движением руки располосую платье снизу доверху. Нашарю ее крохотную грудь, и будь я проклят, если она не оживет под моим прикосновением! Бедра эта ведьмочка раздвинет уже сама, открывая путь моей ладони к упрятанному в жесткую каракулевую шубку лону…
Потом последует тяжкий удар в основание шеи. А пока я буду булькать горлом и хрипеть, она змеей выскользнет из-под меня и уже спокойно добьет своими железными пятками.
К черту. Мне нельзя рисковать. Да и физическое состояние тому не благоприятствует: любой эротический позыв болезненным эхом отдается в паху.
– Тс-с! – я поднимаю ствол «уонга». – Кажется, явился хозяин.
Индира застывает. Ее профиль четко обрисовывается на фоне окна. Длинный нос с горбинкой, напоминающий клюв хищной птицы. Выступающий острый подбородок. Сбившиеся в колтун вздыбленные волосы. Юная Баба-Яга…
– Успокойся, я пошутил.
– Но я действительно слышала шаги! – шепчет она.
– Тебе мерещится. Спригган сюда не вернется. Он чует человека с оружием за версту.
– Плевать я хотела на сприггана! – взрывается она. – Там, снаружи, бродит какая-то сволочь. И если тебе не хватает пороху пойти и прогнать его, отдай мне «уонг», я сделаю это сама!
Возможно, это ловушка. Но, бог свидетель, преподнесенная в весьма точных интонациях.
– Хорошо, я выйду. Только учти: малейшая попытка своеволия!..
Я сдвигаю брезент и боком, чтобы не выпустить ее из поля зрения, протискиваюсь наружу.
Моросит дождик. Его мелкие струйки слегка прибили к земле неистребимое облако смрада, и можно перевести дыхание. Бесконечное полотно туч начинает светлеть. На горизонте величественными призраками громоздятся стометровые башни Титаниса, с одной стороны к ним подступает каменное море жилых кварталов Заозерья – насколько мне известно, никакого озера там нет и в помине! – а с другой стороны полыхает зарево Северного Порта. За спиной неустанно бухает своими пресс-конвейерами завод.
Уже достаточно светло, чтобы обходиться без фонаря. Я осматриваюсь. Что это было? Шальной мутант? На сотни метров вокруг не наблюдается и намека на движение. Обманула, чертовка. Что-то придумала и на ясном глазу избавилась от конвоя, чтобы подстроить неугаданную мной ловушку. И стоит мне просунуть голову в хижину…
Внимание мое приковывает странный предмет, которого со стопроцентной гарантией не было здесь, когда мы явились. Простая пластиковая коробка из-под пива, небрежно перемотанная шпагатом. Контрастно белая на всепоглощающем фоне цвета лежалого дерьма.
Затаив дыхание, ступая бесшумно, подхожу поближе. Стволом пистолета сдираю шпагат, носком ботинка опрокидываю ящик набок… Из него выкатывается черная керамитовая капсула размером с детский кулак.
Вакуумная мина военного образца.
«Что же касается предмета, вы найдете его…»
Вот где я нашел этот предмет. На свалке. Заботливо подготовленный, в оригинальной, ничего не скажешь, упаковке.
Его отсутствие было последним, что сдерживало меня. Теперь более не остается препятствий к осуществлению акции.
Я не испытываю сомнений. Все равно отступать некуда. Путь открыт лишь в одном направлении – вперед.
Если мне подфартит, это будет великолепный финал карьеры авантюриста и мошенника Зомби. А из его праха родится умиротворенный, пресыщенный жизнью аристократ. Какой-нибудь Иоганн Альфред фон Зонненбранд, граф Мекленбургский…
Если же все обернется иначе, что ж – моя смерть будет сопровождаться музыкой архангеловых труб.
Господи, почему мне не грустно? Почему мне не весело? Почему мне даже не страшно? Почему мне – никак? Что я за человек такой, что живу всегда одним лишь действием и никогда – чувством?!
22. Сергей Сполох
– Времечко ты выбрал для работы – гаже не придумаешь, – говорит Терехов, поеживаясь.
– Не я его выбирал, – ворчу в ответ.
– Темно, сыро, – продолжает ныть Терехов. – На душе муторно. Предрассветный час – самое дрянное время для ночь не спавшего человека.
– Ладно, ступай с богом…
Старший инспектор Терехов, новый шеф «пастухов», заступивший на место покойного Змеева, – тридцать лет, Академия, все ступеньки служебной лестницы без неожиданных взлетов и нелепых падений – прикладывает два пальца к виску, надвигает матово-черный шлем и неспешно, основательно устраивается в кресле рядом с водителем. «Мог бы и поторопиться, – отмечаю я неодобрительно. – Время нынче в большой цене. Змеев на его месте не садился бы в кресло, а вскакивал бы, как в седло…»
«Пастухи» отправляются на поиски Зомби. В их задачу входит последовательное прочесывание Гигаполиса на предмет обнаружения схемы Зомби, схемы Индиры Флавицкой или хотя бы маяка элкара, на котором те отбыли из Салона. Сомневаться в успехе оснований нет. Если, разумеется, все обладатели схем живы, а змеевский элкар не разрушен.
Провожаю взглядом взлетающие и уже в черном, подсвеченном прожекторами небе расходящиеся по спирали машины. Теперь мне надлежит идти уговаривать начальство. Ни душевное, ни физическое мое самочувствие к этому не располагают. Терехов, конечно, прав: человеку не следует шляться в утренние часы по высоким кабинетам. Особенно с бодуна… Тягостно вздыхаю и, волоча ноги, поднимаюсь по ступенькам парадного крыльца «Башни смерти».
Несмотря на ранний час, на этажах Департамента довольно оживленно. И это действует особенно раздражающе.
Меня окружают люди, ничего не знающие о том, что творится, и потому беспечные. Одни куда-то спешат, другие, напротив, не спешат, а откровенно убивают время. Розовощекие юнцы в парадных мундирах и при кокетливо приобнаженных рукоятках шок-ганов болтают с барышнями из полиции нравов. Седовласые комиссары со значительными выражениями на бульдожьих лицах несут свои распустившиеся в удобных креслах животы из кабинета в кабинет. Кто-то приветствует меня, кто-то окликает с намерением потравить байки – я не задерживаюсь ни на секунду. Меня слегка мутит – виновата, по всей видимости, лошадиная доза эскорана. Но ни дурное самочувствие, ни вообще все, что происходит вокруг, ничего не значит. Где-то запущен таймер, и он с безжалостным равнодушием отсчитывает секунды до ему одному известного момента. Когда все взорвется и частью взлетит в серые небеса, частью обрушится в преисподнюю. Только это и важно сейчас.
В приемной директора Китаева я задерживаюсь, чтобы глянуть на себя в зеркало. «Ты и сам-то, братец, чистый кадавр, – констатирую с большим неудовольствием. – Лицом пятнистый, зеленый, худой. Тебе бы просторную шляпу на лоб да ремки какие-нибудь взамен формы. И можно внедряться во вражеский стан…»
– Что доложить директору? – спрашивает секретарша, ладошкой маскируя нежданный зевок.
– Комиссар Сполох, без доклада.
Пожав плечиками, секретарша пробегает пальчиками по клавиатуре настольного многоканального фонора и что-то шепчет в микрофончик, пристегнутый к лацкану ее форменной курточки.
– Директор ждет вас.
Китаев сидит за столом, без пиджака и галстука. Он выглядит не лучше. Но вряд ли тому причиной ночная пьянка.
– А ведь ты меня не обрадуешь, – говорит он провидчески.
– Ох, не обрадую, Петр Ильич.
Читать бесплатно другие книги:
