Таинство любви Картленд Барбара
До распространения среди германских племен христианства в тевтонских законах не было ни единого упоминания о неверности мужа. Внебрачные связи были у них давней традицией, и утрата такой привилегии могла привести к сильной вражде. Кампанию за отказ от промискуитета следовало начинать медленно.
Но миссионеры четко определили цели: сперва заклеймить женщин, злых искусительниц, потом наказывать мужчин, не устоявших перед искушением, надеясь в конечном счете избавить человечество от секса в любой форме.
Основоположники христианской церкви были безоговорочно против секса. Идеалом служило полное воздержание, и, если б возник идеальный мир идеально обращенных, люди на Западе вымерли бы с распространением христианства по Римской империи.
Конечно, была в подобных рассуждениях и доля реализма. Почитаемой и исключительной категорией становились девственницы и целомудренные мужчины. Простые же смертные, рожденные в первородном грехе, могли вступать в брак, считавшийся просто сносным способом избежать худших последствий удовлетворения сексуальных потребностей.
Все юноши и девушки средних веков явно стыдились брака, ибо перешедшие в это состояние не считались идеальными. Вдобавок проявление любви и сама любовь, толкавшая к браку, подвергались всеобщему осуждению.
Любовь плотская не просто отодвигалась на задний план – она отвергалась. Никто не признавал нормального удовольствия от занятий супругов любовью. Совокупление отвечало одной цели – производству потомства.
Одним из результатов внедрения в сознание религиозных людей чувства вины стал грандиозный всплеск сексуальных извращений, Устраивались оргии умерщвления плоти, самобичевания, распространялось ношение власяниц, возникала масса прочих неврозов.
Кристина Сен-Тро даже «привязывала себя к колесу, висела на дыбе, на виселице рядом с трупом. Не довольствуясь этим, она была частично погребена в могиле».
В Рейнской провинции и на другом краю Германии, в Богемии, культ маньяков-самобичевателей – флагеллантов – обретал угрожающие масштабы. «Зараза распространялась очень быстро. Днем и ночью длинные процессии представителей всех классов и возрастов, возглавляемые священниками с хоругвями и крестами, двойным строем двигались по улицам, распевая молитвы и до крови хлеща себя кожаными плетьми».
Подобные демонстрации тревожили церковь, но она не отменяла запрета на эротическое наслаждение.
Для супружеских пар придумали ханжескую ночную рубашку, плотную, с единственной прорехой, через которую муж мог совокупиться с женой при минимально возможном контакте и удовольствии.
Монахинь готовили к огромным жертвам ради сохранения девственности. Святая Эбба, настоятельница Колдрингемского монастыря в Шотландии, отрезала себе нос и убеждала сестер-монахинь последовать ее примеру, дабы их красота не манила датчан-язычников.
К сожалению, хотя монахини и не стали объектом их похоти, разгневанные датчане превратили их в объект своей злобы и подожгли вместе с монастырем.
Обращаясь в новую религию, мужчины преисполнялись чересчур рьяной веры и порой для того, чтобы секс наверняка никогда не осквернил их тела, независимо от происходящего в сознании, сами себя оскопляли.
Тысячи юношей искалечили себя таким образом – количество безусловно достаточное для исполнения обещания Апокалипсиса об уготованном целомудренному мужчине на небесах месте рядом со Спасителем.
Овидий пятьсот лет назад весьма живо описывал собственноручное оскопление потерявшего любовь мужчины; теперь же себя кастрировали мужчины, нашедшие любовь.
- Острый он камень схватил и тело терзает и мучит,
- Длинные пряди волос в грязной влачатся пыли.
- Он голосит: «Поделом, искупаю вину мою кровью!
- Пусть погибают мои члены, они мне враги!
- Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,
- И не осталось вдруг знаков мужских у него.
- Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,
- Пряди волос растрепав, тело калечат себе.
(Овидий. «Фасты». Пер. Ф.А. Петровского)
Большинству мужчин, не способных или не желавших жить и умереть в целомудрии, христианство предъявило в Европе другое требование – сохранять моногамию.
Многомужество и многоженство были раньше вполне обычными. Теперь утверждалась римская концепция одной брачной пары. Но от римской терпимости по отношению к разводу отказались. Новшество вводилось постепенно. Сначала разрешались один-два развода, но при императоре Константине развод для тех, кто женился с соблюдением христианской религиозной церемонии, стал практически невозможным.
Кстати, это вовсе не было обязательным даже в формально обращенных племенах. В течение первых четырехсот лет первого тысячелетия заключение брака священником не считалось главным условием легализации союза и родившихся от него детей.
Однако к VI в. все обращенные в христианство народы, кроме самых примитивных, признали религиозную церемонию необходимой.
Это означало, что ухаживание и брак переходят под контроль церкви, которая почти не скрывала своей неприязни к тому и другому.
Таким образом, супруги жили под дамокловым мечом чувства вины. Церковь всегда наблюдала и критиковала увиденное.
Грехом считалось соитие в дневные часы, перед ужином и после завтрака (этому правилу подсознательно следует большинство современных супружеских пар), нельзя было заниматься любовью на Страстной неделе, по постным дням, во время Великого поста, во время беременности и в течение определенного периода после родов, в ночь перед и в ночь после посещения церкви, за час до и через час после молитвы, пения псалмов, чтения Писания.
Некоторые священники вносили дополнения в эти правила, в том числе одно весьма странное, требовавшее сексуального воздержания три дня и три ночи после свадьбы. В итоге пара, решившая соблюдать все заповеди насчет сексуальных запретов и регулярного посещения церкви, вообще никогда не вступила бы в физическую близость.
В этом и состояла задуманная цель. Некоторым парам удавалось вести блаженную, по их мнению, жизнь: они вместе жили и спали, совсем не занимаясь любовью.
Теоретическое обоснование этого фантастического отношения к сексу, якобы благословленному брачным союзом, заключалось не только в глубоком убеждении в дьявольской природе секса, но и в вере, что Святой Дух в момент совокупления покидает человеческое тело и его хозяин на время остается животным.
Утверждали, что дух начинает слабеть, как только мысли обращаются к сексу, – отсюда заявления религиозных вождей вроде Иеронима о греховности предвкушения приближающегося сексуального наслаждения.
«Слишком пылко любящий свою жену – прелюбодей», – предупреждал он, добавляя, что отправляться в церковь или на молитву до возвращения духа – богохульство.
Петр из Ледесмо настаивал, что «каждый поцелуй, который муж дарит жене после брака, – смертный грех».
А епископ Клюнийский Одо изрекал: «Если мы не способны дотронуться до гнойника или до экскрементов даже кончиком пальца, как же можно обнять этот бурдюк, полный мерзости».
Церковь в ранний период оказывала всевозможное давление для распространения убеждения в греховности секса. «Видение Альберика», весьма популярного в XII в. пламенного и непреклонного проповедника, живописует часть ада с озером кипящего свинца, смолы, дегтя, поджидающего особую категорию грешников – женатых людей, которые в запрещенные дни и часы занимались любовью.
Адский пламень сулили участникам пасхальной службы, занимавшимся любовью накануне ночью. Родители, принесшие для крещения младенца, и супружеские пары, готовившиеся к причастию, также были обязаны соблюдать воздержание. Крайне греховным считалось появление в церкви в одежде, носившей хоть какие-нибудь следы занятий любовью.
Сексуальные преступления, ныне преследуемые гражданскими властями, ранняя церковь наказывала с ошеломляющей жестокостью. Сводней казнили, вливая в горло расплавленный свинец. Соблазнитель и жертва, безуспешно сопротивлявшаяся его домогательствам, приговаривались к смерти.
Неженатым парам запрещалось целоваться. За признание в сексуальном сновидении наказывали, заставляя читать псалмы на протяжении определенного времени, которое варьировалось в зависимости от подробностей сна.
Эротическое самовозбуждение служило предметом дотошного расследования. Учитывались способ, место и продолжительность, назначалось соответствующее наказание. Мирянин заслуживал его на сорок дней, священнослужитель на гораздо больший срок.
Гомосексуализм жестоко преследовался. Святой Василий утверждал, что этот грех подобен убийству, идолопоклонству и колдовству и, наряду с ними, должен караться смертью. Эльвирский собор запретил совершать над гомосексуалистами последние предсмертные ритуалы. Но, как ни странно, лесбиянки в тот период получали сравнительно незначительное наказание.
В VII в. по Кодексу Теодора за связь женщины с женщиной назначалось трехлетнее заключение. Это, может быть, объяснялось тем, что от женщин, в отличие от мужчин, и не ожидали высокоморального поведения.
Религиозные запреты на сексуальные отношения в средневековой Европе привели к непомерному множеству случаев адюльтера, замаскированного под конкубинат17. Последний был в Германии признанной практикой, а в Ютландии по закону сожительница, разделявшая с мужчиной постель в течение трех лет, обретала законный статус жены.
Священнослужители по всей Европе тайно или открыто практиковали конкубинат, несмотря на принятые против него законы. Епископ Зальцбурга в XVI в. разослал всем своим священникам письма, умоляя скрывать подобные отношения, чтобы о скандале знал один Бог, который в свое время при необходимости определит наказание.
Попытки церкви принудить своих служителей к безбрачию вызывали нескончаемый поток жалоб. Известно, что у Генриха III, епископа Льежского, было шестьдесят пять незаконнорожденных детей, а епископ Сенский в X в. «забавлялся в аббатстве Св. Петра, выгнав оттуда монахов и устроив в трапезной гарем из сожительниц, в клуатре же разместил своих гончих и соколов».
Конечно, привлекательность конкубината заключалась в возможности менять партнеров по собственному желанию. Не возникало никаких проблем с разводом, и, пока эта практика тайно допускалась, можно было не отказываться от промискуитета, избежав наказаний за блуд, адюльтер, развод и двоеженство.
Это позволяло вполне религиозным и законопослушным людям облегчать совесть. В конце концов, раз церковь не приветствовала пожизненный союз и настаивала на всемерном ограничении половой жизни, открыто запрещая любую форму сексуальных контактов, степень прегрешения становилась относительной.
Средневекового любовника вечно штрафовали «на грош», внушая опасение, как бы не оштрафовали на золотой, но несколько лишних монеток за сексуальное удовольствие с сожительницей можно было считать допустимым риском.
Саму практику полового акта приходилось терпеть, даже признавать правильной и естественной. Ведь Господь приказал: «Плодитесь и размножайтесь». Только думать об этом не следовало, а-тем паче готовиться.
Тут явно поработала старушка Ева, и первые святые, игнорируя собственных матерей, провозглашали женщину в целом греховной, преследующей одну цель – искусить и соблазнить мужчину с помощью «беглых уклончивых взглядов», по выражению Иеронима.
Отцы церкви были убеждены, что ни одна женщина не устоит перед искушением, и могли с полным правом цитировать Овидия:
- Тела блюдешь чистоту, а душа все равно любодейка…
- Женщину не устеречь против желанья ее.
- Женскую душу сберечь никакие не смогут затворы:
- Кажется, все на замке, – а соблазнитель проник!
- (Овидий. «Любовные элегии». Пер. С. Шервинского)
Предлагалось множество способов исцеления обезумевших от любви и от похоти. «Венера замерзает без хлеба и вина», поэтому пациентам следовало носить «на теле власяницу, ходить босиком в холод, то и дело себя бичевать по примеру монахов, но прежде всего поститься».
«Так как голод, – говорил святой Амвросий, один из самых почитаемых отцов церкви, – друг целомудрия, значит, он враг похотливости, но сытость побеждает воздержанность и порождает всяческие провокации».
Применялось и кровопускание; к интимным частям тела прикладывали камфару, которую рекомендовалось «носить в штанах для расслабления члена». Юному еврею, почти обезумевшему от любви, дали «отвар из чемерицы, другие подобные слабительные и очищающие, обычно применяемые при черной холере».
Благородной девственнице, пораженной любовью, было велено двадцать один день носить на спине тяжелый свинцовый лист, постоянно жевать кориандр и листья салата с уксусом. Она исцелилась.
Авиценна, арабский поэт, которому «Бог открыл все врата мудрости», писал в начале XI в., советуя Друзьям «заболевшего» любовью:
«Скажите ему, что его любовь лжива и развлекает другого, отвергает его, не думает о нем, что она грязная дура-распутница, шлюха, мегера, сварливая чертовка, или, по обычаю итальянцев, скажите, что у него или у нее мерзкая, постыдная болезнь, подагра, камни, падучая, передающиеся по наследству».
Высказав множество предложений, он продолжает:
«Скажите ему, что он гермафродит, евнух, импотент, дурак, простак, нищий, содержатель шлюхи, погрязший в долгах, что его мать – ведьма, отец – висельник, что в брюхе у него волк, на ноге язва, что он страдает недержанием мочи».
Была надежда, что после этого влюбленный закричит, цитируя Плавта: «Отоприте засовы и вышвырните ее, ведь ее любовь выкачивает из меня соки жизни!»
С другой стороны, если мужчина женился, жена его становилась чуть выше рабыни, как говорится в «Книге рыцаря Замка Ландри», опубликованной в 1371 г. и составленной пожилым вдовцом: «Женщина не должна спорить, досаждать мужу, отвечать ему перед чужими, хулить, высказывать пренебрежение. Одной жены муж часто стыдился, просил успокоиться, не позориться; но чем справедливее он говорил, тем хуже она становилась. Тогда, разгневанный ее наставлениями, он свалил женщину кулаком на землю, пнул ногой в лицо, сломал нос, и она потом на всю жизнь осталась с переломанным носом, портившим и безобразившим ее лицо, примерно наказанная».
Брак считался прискорбным событием, невзирая на сакраментальную ауру. Одной этой мысли было достаточно для бегства святого Авраама с собственного свадебного пира. Он заперся в башне, чтобы противостоять страшному искушению, которому подвергался с появлением невесты.
Невозможность полностью подавить основной человеческий инстинкт имела определенные побочные следствия.
Если личные повседневные жизненные привычки людей можно было критиковать и держать под контролем, настоящие прегрешения цвели пышным цветом. В результате они превратились в неизбежное зло и даже были признаны церковью.
Проституция вскоре стала считаться нормальной и важной составляющей жизни общества.
Фома Аквинский назвал проституцию необходимым придатком морали: «При дворце необходима выгребная яма, чтобы весь дворец не вонял».
Папы взимали налоги с римских борделей, и в X в. общий доход составил 20 тысяч дукатов. Германские епископы также видели в находившихся под их контролем борделях важный источник прибыли, а порой, как в Вюрцбурге, бордели служили заманчивой приманкой для ищущих службы священников.
В 1442 г. архиепископ Майнский возмущенно жаловался на светские власти города, которые подорвали его доход от борделей, открыв конкурентное заведение ради сокращения налогов с граждан.
Глава 6
РИСУЕМ ЛИЛИЮ
Средневековый упадок нравов очень медленно уходил в прошлое. Дикарское отношение мужчины к любой беззащитной женщине, ограниченное только страхом перед Божьей карой, претерпевало постепенное, но фантастическое превращение, в результате которого женщина из пропасти вознеслась на небеса.
Рыцарство со всеми его официальными ритуалами и культом чести отразилось на женщине не меньше, чем на религии и политике. Женщина, по крайней мере в собственном классе и круге, стала хрупким, нуждающимся в защите объектом. В моду вошли красивые, пышные костюмы, хоть и скрывавшие признаки пола.
Женщины всегда умели меняться с помощью моды. Средневековая женщина исчезла.
- Была та девчонка толстушкой здоровой,
- Курносой, с глазами как лед поутру,
- С широкою задницей, грудью коровьей,
- Но волосы – чудо, ей-Богу, не вру.
Вместо нее возникла изысканная, эфирная, поэтичная женщина, благородная, скромная, с милым грустным лицом и с пальцами, подобными лепесткам цветов; слишком умная, старавшаяся не проявлять свою чувственность; гордая, деликатная, чистая, с длинной грациозной шеей и маленькой грудью.
Теперь в женщине все должно было быть прекрасным. Мирянин по имени Фиренцуола, автор книжечки под названием «Красота Женщины», описал даже, как должен выглядеть ее язык:
«Кончик языка, если его случайно нужно выставить напоказ, что бывает, но редко, должен лежать красиво, выражая желание и утешение, красно-алый, но никак не заостренный, а также не плоский».
Накопление богатства, особенно в торговых итальянских государствах, дало возможность мужчинам и женщинам наслаждаться формализованной любовной игрой. Женщины старались жить в соответствии с отводившейся им высокой репутацией, и в итоге любовь окружила сильная религиозная аура.
Художники писали со своих любовниц Мадонну и заново открытых ими языческих богинь Афин и Рима.
Сандро Боттичелли изображал идеализированную мистическую красоту, выросшую на почве гуманистической и платонической культуры, которая развивалась в кругу колоритного и порочного Лоренцо Великолепного во второй половине XV в.
Произведения Боттичелли запечатлели превращение земной любви в интеллектуальную и рассудочную. Его натурщица Симонетта Веспуччи, прославленная красавица, вдохновляла целое поколение художников. Для Боттичелли она послужила моделью Венеры, рождающейся из моря; Полайоло писал с нее Клеопатру, Лоренцо Великолепный написал в ее честь оду.
Когда Симонетта в двадцать три года умерла от чахотки, гроб несли по улицам Флоренции, не закрыв лицо покойницы, чтобы каждый мог полюбоваться ее красотой. Боккаччо, взглянув в небеса, воскликнул: «Ее душа вспыхнула новой звездой».
Симонетта и другие прекрасные натурщицы открыли новую перспективу: возможность показывать красоту, не скованную узами ложной скромности и стыдливости. Вновь открытое классическое искусство породило страсть к языкам и учению.
Сокровища греческой и латинской литературы стали доступными всей читающей публике. Впервые многие женщины получали высокое образование, часто владели несколькими языками.
Церковь, однако, встревожилась, и Папа Павел II замечал:
«Дети достигают десятилетнего возраста, но, еще не пойдя в школу, знают тысячи богохульств. Подумать только, сколько тысяч других прегрешений узнают они, взявшись читать Ювенала, Теренция, Плавта, Овидия».
Романтическая любовь нуждалась в героях, и одним из них в XV в. стал Александр Македонский. В 1486 г. латинская версия его истории обрела популярность и широко распространилась по всей Европе.
Позже легенда об Александре послужила темой поэзии на всех европейских языках. Согласно одной истории, во время марша знаменитого полководца через Гирканию в Фалестре царица амазонок и три сотни женщин выехали верхом ему навстречу, вооруженные, оставив в горах основную армию.
Увидев молодого и сильного Александра, царица предложила ему лечь с ней, дабы «от самой храброй в мире женщины и храбрейшего из живущих мужчины родились великие и необычные потомки».
Александр провел с царицей тринадцать дней, но произошел ли на свет после этого хоть один ребенок – неизвестно.
У амазонок был любопытный обычай переламывать взятым в бою пленным ногу или руку. При этом они не только предотвращали побег – по мнению амазонок, увечье конечностей укрепляло гениталии.
На вопрос о хромых рабах царица амазонок ответила: хромой лучше занимается любовью.
Связанные с новой духовной концепцией красоты, а значит и любви, перемены совершались на протяжении многих десятилетий, но тенденция была четкой и непоколебимой. Предельное выражение она нашла в обожествлении женщин по правилам куртуазной любви и в песнях трубадуров.
Это странное поклонение недостижимому отразили провансальские трубадуры. Их темой была любовь, никогда не находящая удовлетворения в физической близости.
Итальянец Сорделло, живший в Провансе и писавший по-провансальски, провозглашал:
- Сим, дама, предаю тебе
- Судьбу и жизнь, как верный рыцарь.
- Скорей умру я в нищете.
- Чем дам тебе к моим мольбам склониться.
Другой трубадур, Госельм Фэде, делает своей даме следующее фантастическое признание:
- Мольба о поцелуе иль объятье
- В моих устах была бы богохульством.
Впрочем, порой они оказывались в опасной близости к более логичному завершению, как свидетельствует история о кавалере Руделе, обуреваемом страстью к принцессе, которой он никогда не видел. Он долго странствовал, чтобы усладить взор ее красотой, наконец добрался и упал в ее объятия. Но, к счастью для законов поэзии трубадуров – если не самого Руделя, – его к тому времени одолела смертельная болезнь, и ему удалось не особенно себя запятнать. Он пошатнулся и рухнул на руки принцессы за секунду до смерти.
До нас дошла единственная поистине возмутительная поэма, связанная с трубадуром Вильямом Кабестаном, который в душе явно пылал похотливой страстью, воспевая в серенаде красоту своей дамы из Руссильона.
Хотя на словах утверждалось, будто трубадур и дама соблюдали правила любовной игры, вернувшийся после долгой отлучки муж усомнился. Он убил Вильяма, вырезал у него сердце, подал жене на ужин, встал рядом и заставил съесть, после чего она бросилась со стены замка.
Поэма, конечно, в высшей степени символична. В ней, может быть неумышленно, отражен непомерный страх перед благосклонностью женщины в век бесцельной куртуазной любви. Возникновение физической страсти, даже намека на это, означало гибель мужчины, поддавшегося губительному коварству Евы.
Альтернативные извращенные радости невостребованной страсти лежат в сфере учебников психоанализа. Но в истории не много примеров, чтобы целое общество предавалось подобным вещам так, как это происходило в течение ста с лишним лет после 1100 г. на юге Франции.
Конечно, любовный культ охватывал только богатых. Крестьяне были заняты жизнью, совокуплением, производством детей. Впрочем, даже они испытывали на себе косвенное влияние. Жонглеры, оруженосцы и трубадуры нередко цитировали господскую поэзию перед простолюдинами на деревенских площадях, на сборищах крепостных и прислуги под стенами замков.
Это целенаправленно поощрялось – не ради приобщения крестьян к новому культу, а из соображений морали.
Феодальная служба верховному властелину сопровождалась добровольным служением госпоже. Трубадур приносил своей даме точно такую вассальную клятву, как и крепостной господину.
Простые люди не присягали в законопослушной верности. Время было неспокойное, бушевала чума, совершались политические перевороты. Крестоносцы держали всех в состоянии военной лихорадки, а социальные проблемы, связанные с постоянным отсутствием или исчезновением навеки большого числа мужчин, затрагивали все слои общества.
Жена крестоносца, собравшегося отвоевать Гроб Господень, вела несчастную жизнь, закованная в «пояс целомудрия». Никто не задумывался о ее одиночестве и тоске.
Отношение мужчин к женщинам в тот период отражено в произведении писателя того времени Вальтера Мапа18:
«Пакувий в слезах сказал своему племяннику Арриусу: «Друг мой, в саду у меня стоит бесплодное дерево, на котором повесилась моя первая жена, потом вторая, и вот только что третья», – «Меня изумляет, – отвечал Арриус, – что ты видишь повод для слез в столь необычайном везенье. Друг, дай мне ветку от этого дерева, я ее посажу».
Легко представить мужчин, хихикавших над этим рассказом!
Сексуальная распущенность в средневековые времена никогда не исчезала, и обычаи куртуазной любви открывали возможность преодолеть это зло.
То и дело вспыхивали более похотливые чувства, порожденные порой идеями, принесенными из Святой Земли и из экзотических стран, расположенных по дороге туда.
Одним из результатов крестовых походов стала популярность публичных бань. Знакомство крестоносцев с приятным и полезным гигиеническим средством – теплой ванной – привело к сооружению общественных бань по всей Европе. К XII в. на каждой большой улице Парижа стояла своя баня, вскоре превращавшаяся в бордель. В каждом крупном европейском городе их было несколько и по одной в самых больших деревнях.
Популярный обычай позволял сбросить обременительные сковывающие одежды. В германских городах банщик расхаживал по улицам и трубил в рожок, объявляя, что вода согрелась. Целые семьи почти обнаженными выходили из дому, направляясь к баням.
Когда для борьбы с бесстыдством устроили раздевалки, ситуация только ухудшилась, ибо раздевалками пользовались представители обоих полов. В банях творилось такое, что их уже не посещали уважаемые женщины, вместо них туда хлынули проститутки.
В Лондоне бани на южном берегу Темзы в царствование Генриха II официально считались борделями и оставались ими до Реставрации19. Оригинальное название «парилка» превратилось в синоним публичного дома.
Брейгель говорит о публичной бане: «Там, где мужчины и женщины, девушки и юноши, монахи и монахини моются вместе совсем голые, нечего говорить о целомудрии».
(Интересно, кстати, что незаконная любовь процветает и в современных плавательных бассейнах, если в любых других местах трудно встречаться в связи с запрещающими законами. Во многих районах Италии, включая Рим, полиция может задержать неженатую пару, сидящую в автомобиле после наступления темноты или снявшую номер в отеле. Молодые влюбленные заявляют, что единственным местом уединения остаются раздевалки в плавательных бассейнах, где не настаивают на разделении полов и не требуют, чтобы в кабинку заходил лишь один человек.)
Куртуазная любовь, описанная трубадурами, которую практиковали господа и дамы, а потом быстро нарождающийся и подражавший им средний класс, была симптомом болезни общества. Несмотря на всю внешнюю красоту, было в ней что-то гадкое и неестественное.
Причитания над каким-нибудь тривиальным предметом, принадлежавшим возлюбленной, попахивают фетишизмом; долгие страдания и мучения, которым воздыхатели подвергали себя в доказательство своей любви, – мазохизмом; постоянное наблюдение и полное отсутствие действий – вуайеризмом20; почти полное подавление любой акции – противоестественностью.
Вряд ли кто-нибудь назовет добродетельными и похвальными шалости замужней женщины с любовником с согласия ее отсутствующего господина.
Твердо предполагалось, что обожание со стороны влюбленного ограничится пением, вздохами и мольбами без надежды на их исполнение. Фактически во многих известных стихах, описывающих общепринятую практику куртуазной любви, говорится, как влюбленный с возлюбленной раздеваются донага, ласкают и обнимают друг друга, целуются и поют, но никогда не удовлетворяют страсть. Подобные вещи назывались истинной любовью, а секс – ложной.
Не состоящие в браке или не испытывающие особой нужды в сексе могли оправдать это религиозными соображениями, но занимавшиеся такими вещами женщины были замужем и имели детей, зная «ложную» любовь со своими мужьями и «истинную» с возлюбленными трубадурами.
Легко представить, на какие жертвы шли люди, подчиняясь этим правилам. Рыцарям, на свою беду искренне полюбившим жен, приходилось запираться подальше от спальни.
Порой стареющий муж, проведя много лет в крестовых походах и на службе суверену, с униженными поклонами благодарил жену, которая подарила ему утонченную любовь, отказав в доступе к своему телу.
Несмотря на показное великолепие и высокие идеалы, куртуазная любовь развращала мужчин и женщин. Она автоматически объявляла чувства супружеской пары друг к другу похотью и провозглашала истинными символами любви бесцельное извращенное поведение и причитания трубадуров.
В итоге супруги, которым хотелось бы верить в благое достоинство их союза в глазах Бога и людей, испытывали ужасное чувство вины. Но факт остается фактом, официально закрепленным в «законе», который провозгласила одна из королев куртуазной любви, графиня Шампанская, дочь английской королевы Элеоноры.
«Мы твердо установили, – писала она, – что любовь не способна проявлять свою силу между мужчиной и женщиной, женатыми друг на друге».
Можно подумать, будто ритуалы куртуазной любви служили развлечением для скучающих женщин и изнеженных мужчин в сравнительно незначительном уголке Европы, но их влияние было намного сильнее, чем кажется, и его отголоски звучат до сих пор.
Куртуазную любовь принесла в Англию Элеонора Аквитанская, жена Генриха II. Она была дочерью Вильяма, герцога Аквитанского, прирожденной интриганкой с пылким темпераментом, которая по политическим соображениям вышла замуж за Людовика VII Французского, еще в подростковом возрасте став королевой.
Первый брак оказался непрочным. Людовик был замкнутым, религиозным человеком, а Элеонора – в высшей степени сексуальной девушкой.
«Я шла замуж за короля – жаловалась она, – а вышла за монаха».
В 1147 г. Людовик решил отправиться во Второй крестовый поход, и Элеонора, разочарованная супружеской жизнью, последовала за ним. В Византии ее восхитила чувственная вседозволенность восточных христиан, и она влюбилась в своего дядю князя Антиохийского.
Разгорелся скандал, и по возвращении в Париж в 1152 г. Людовик расторг брак, сославшись на его незаконность из-за слишком близких родственных связей. Через несколько недель Элеонора вышла за мужественного и амбициозного Генриха Анжуйского, который был на одиннадцать лет младше ее.
Когда Генрих был в Англии, заявляя о своем праве на трон, Элеонора в замке мужа в Анжере создавала Двор любви. Возможно, слух о работе его жены над правилами любовного ритуала вместе с личным трубадуром заставил Генриха вызвать Элеонору в Англию.
Там она вскоре попала в нелегкое положение. Генрих не скрывал своей неприязни и открыто демонстрировал свою любовницу. Должно быть, в утешение Элеонора устроила Двор любви в Лондоне, быстро перетянув на свою сторону влиятельные круги. Высокие идеалы, принятые в круге ее дам, резко контрастировали с плотскими утехами короля.
Обвинив ее в причастности к заговору, Генрих двенадцать лет, до самой своей смерти, держал Элеонору в заключении. Уже в преклонном возрасте она приобрела большое влияние, став регентшей, пока ее сын, Ричард Львиное Сердце, был в крестовых походах. Именно Элеонора, дожившая до восьмидесяти трех лет, посеяла семена неутолимой провансальской сексуальной страсти, вписав особую главу в истории любви.
Поэтому западный мир и сегодня крепко цепляется за убеждение, что в высочайшей форме любви между мужчиной и женщиной нет места похоти; что величайшие истории любви должны рассказывать о страстно влюбленных, которым никогда не удастся соединиться; что в любви смешиваются радость и печаль; что женщина должна стоять на слишком высоком для влюбленного пьедестале и ее следует почитать, как богиню, а не обнимать, как женщину.
Теперь слишком поздно надеяться на изменение этого убеждения. Мужчины и женщины так верят в теории куртуазной любви, что склонны считать любое другое отношение ложным и предосудительным.
Любовь Данте к Беатриче – нелепое обожание ребенка, которого мужчина средних лет, имеющий жену и любовницу, мельком случайно заметил на улице, – до сих пор служит примером вершины человеческого счастья и возвышенных чувств. Элоиза, запертая в монастыре и писавшая бесконечные письма к Абеляру, оскопленному и тоже уединившемуся в монастыре, считается героиней завидной любви.
Каждая девочка грезит о такой любви, которая выпала Офелии.
Мы наслаждаемся или страдаем по правилам куртуазной любви, путая эти неписаные для нас законы с инстинктом.
Провансальские трубадуры со своей нечеловеческой идеей мучить себя и своих возлюбленных умерли почти тысячу лет назад. Понадобится еще тысяча, чтобы искоренить их влияние.
Однако у куртуазной любви были и некоторые достоинства.
Для женщины законы куртуазной любви означали, что ее обожатель будет в целом относиться к ней с нежностью и деликатностью. Вдобавок он сдерживался, хотя физическое превосходство позволило бы ему достичь цели.
Конечно, прошло много времени, прежде чем эмоциональные отношения, вдохновленные куртуазной любовью, распространились из дворцов и замков в дома среднего класса и хижины бедняков.
В «Рассказе мельника» Чосер дает прелестное, земное, далекое от мира чистого идеализма описание жены плотника:
- Она была стройна, гибка, красива,
- Бойка, что белка, и, что вьюн, игрива…
- …Глаза ее живым огнем сияли;
- Чтоб брови глаз дугою огибали,
- Она выщипывала волоски,
- И вот, как ниточки, они узки
- И круты стали. Так была нарядна,
- Что было на нее смотреть отрадно.
- Нежна, что пух, прозрачна на свету,
- Что яблоня весенняя в цвету…
- …Для знатоков
- Она прелакомый была кусочек,
- Могла б затмить легко баронских дочек,
- Позора ложе с лордом разделить,
- Могла б она женой примерной быть
- Какого-нибудь йомена, который
- По возрасту пришелся бы ей в пору.
- (Пер. И. Кашкина)
Идею рыцарства, целомудренного рыцаря, почтительного защитника дам, весьма уважали романтические писатели викторианской эпохи. Трейлл и Манн говорят: «…судя по поэмам и романам того времени, каждый обнаруживший беззащитную даму рыцарь первым делом мечтал, чтобы ей угрожала опасность».
Для среднего класса, главным образом для купцов и торговцев в городских районах, устроенный брак по-прежнему оставался обычным способом улучшить судьбу сына и избавиться от дочери.
Среди крестьянства сохранялись старые свободные обычаи. Можно было овладеть любой девушкой-служанкой, традиционно считавшейся партнершей для сожительства. В обоих случаях любовь если и возникала, то сопутствовала или приходила в результате союза, не служа стимулом к его заключению.
Родился еще один вечный конфликт между душой и телом. Одна часть общества вознесла женщину так высоко, что церковь встревожилась. Мужчины действительно преклоняли колени и понижали голос в присутствии обожаемой. Подобная практика опасно приближалась к почитанию божества.
Другая часть общества считала целью мужчины как можно скорее лечь в постель с женщиной. Это тоже тревожило церковь, глубоко убежденную, что плотская похоть – козни дьявола.
Возможно, потому, что первое было свойственно правящим классам, гнев властей больше адресовался другой, активной части общества. Церковь и государство должны были найти виновного и довольно легко нашли – ведьм.
Два инквизитора из Северной Германии по заказу Папы опубликовали книгу. Они лично допрашивали сотни несчастных женщин и пришли к решительным заключениям: «Все ведьмовство идет от плотской похоти, ненасытной у женщин».
В ярком свете Ренессанса колдовство казалось мрачным пережитком средневековья, опасным и полным преступного секса.
При обвинении и наказании ведьм за любой ощутимый политический и религиозный проступок, совершенный с помощью магии, их предполагаемые деяния всегда имели сексуальный оттенок.
Сексуальные сновидения, вызванные, вероятно, куртуазными запретами, приписывались махинациям женщин, эксцентричных старух или юных распутниц.
За вызванную сознательным воздержанием импотенцию мужчины проклинали ведьм, якобы наложивших проклятие на их чресла. Загадочные и ужасные эпидемии сифилиса, поражавшие Старый Свет после возвращения моряков Христофора Колумба, объяснялись действием черной магии.
Правдивые и выдуманные непристойные рассказы о ведьмах, совокуплявшихся с сатаной в виде призрака или животного с копытами, служили волнующим доказательством сексуальной окраски колдовства. Всеобщее убеждение в способности колдунов – мужчин и женщин – летать было явным психологическим проявлением сексуального возбуждения перед финальным экстазом.
Отягощенное чувством вины и разочарованием поколение превратило колдовство и охоту на ведьм в главный фактор истории человеческой любви.
Женщины выпрашивали у ведьм любовное зелье, мужчины требовали снадобий от импотенции, просили наложить заклятие на мужские достоинства своих соперников. Настоящие психопаты осмеливались принимать участие в шабашах ради сексуальных оргий или просто для эксперимента, как выяснялось на судилищах над ведьмами.
Разумеется, для садистов и мазохистов это был просто праздник. Они подвергали ведьм жесточайшим мучениям и пытками извлекали из них все сексуальные подробности до последней.
В одном протоколе прямо сказано:
«Недостойные женщины с помощью этих ведьм, прислужниц дьявола, доставляли к себе по ночам любовников и отправляли обратно на летающем в воздухе призраке в виде козла. Я от многих слышал признания, что так их и доставляли к женщинам за много миль по ночам на козле».
Эрастус21 писал о любовных напитках и приворотных зельях:
«В наши времена это обычное дело, ибо ведьмы взяли на себя приготовление зелий, заставляя мужчин и женщин любить и ненавидеть по их желанию, вызывать чуму, болезни и прочее, с помощью чар, заклятий, письмен и узлов. Св. Иероним доказал, что они это могут».
Но как бы церковь ни проклинала ведьм, простые люди верили в их товар – в корень мандрагоры, одежды покойника, конкретный волосок из волчьего хвоста, сердце ласточки, язык змеи, мозги осла, «рубашку» новорожденного младенца, веревку повешенного.
Рассказ Ричарда Бертона22 в «Анатомии любви» о том, как был околдован Карл Великий, отражает популярную веру в силу колдовства. Император, к возмущению его друзей и сторонников, много лет был безумно влюблен в обыкновенную женщину. Увидев ее мертвой, Карл обнял тело, а потом приказал повсюду носить за ним гроб, богато украшенный драгоценностями, плакал и сокрушался.
Наконец придворный епископ, пытаясь выяснить причину безумной страсти, обнаружил спрятанное под языком мертвой женщины крошечное магическое колечко. Епископ вытащил кольцо, и Карл мгновенно с отвращением отшатнулся от трупа, но тут же безумно влюбился в епископа, отказываясь хоть на миг с ним расстаться.
Епископ бросил кольцо в огромное озеро. С этого момента император забросил свои остальные дворцы, за огромные деньги выстроил посреди болота замок и храм, где и был похоронен.
Попытки исключить из любви секс при условии, что она останется гетеросексуальной, были, естественно, невозможными – ни в целом, ни в отдельных случаях. В любой истории о знаменитых или примечательных людях, чья биография осталась в веках, непременно найдутся мужчина и женщина, вынужденные скрывать за фасадом чистой любви сексуальные тайны.
Похоже, у всех королей и герцогов имелись любовницы и незаконные дети, их жены обвинялись в плотских утехах, пусть даже на основании сомнительных доказательств. Сексуальные излишества и извращения практиковались знатью в масштабе, который сегодня вызвал бы полный общественный остракизм, если не законное наказание.
Члены семейства Борджиа были не просто отравителями. Они виновны в инцесте, извращениях и садизме.
Запись в дневнике Бурхарда о приеме, данном одним из Борджиа, дает некоторое представление о разврате, которому они предавались публично:
«Вечером 30 октября 1501 года было празднество в покоях герцога Валентинуа (Цезаря Борджиа) в папском дворце. Присутствовали пятьдесят проституток, известных как куртизанки, не из простонародья. Сначала они были в одеждах, потом полностью обнажились. Ужин кончился, стоявшие на столах зажженные свечи опустили на пол и стали бросать каштаны, а обнаженные проститутки собирали их, ползая на четвереньках между канделябрами. Папа, герцог и его сестра Лукреция наблюдали. Наконец вынесли шелковые плащи, рейтузы, броши и прочее, обещая в награду тому, кто совокупится с самым большим числом проституток. Все это происходило публично. Зрители, выступавшие в роли судей, выдавали призы тем, кого признали победителем».
Блиставшие в эпоху Ренессанса личности были не слишком привлекательны в своей личной жизни.
Тем не менее на протяжении веков женщины добивались не только внимания, но высокого положения и власти, пусть даже это объяснялось одной красотой, привлекавшей влюблявшихся в них мужчин.
С 1547 г. до смерти Генриха II Францией фактически правила его любовница, изысканная, вечно прекрасная Диана де Пуатье. Это одна из знаменитых любовных историй всех времен. По сей день на замках и дворцах можно увидеть переплетенные буквы «Д» и «Г» – символ этой бессмертной страсти.
Диана де Пуатье была на восемнадцать лет старше короля, но все астрологи, алхимики и некроманты, нанятые королевой Екатериной Медичи, ничего не могли сделать с его любовью к женщине, которую он не просто желал, но и полностью доверял ее уму и суждениям.
Диана любила Францию и понимала, что королева должна принести наследника. Много ночей она разрешала приходившему Генриху заниматься любовью, отвечая такими же страстными объятиями. Потом вдруг резко, вопреки собственному желанию, приказывала: «Теперь иди к жене, спи с ней».
Королева забеременела. В книгах королевского казначея Франции отмечена награда в пять тысяч пятьсот ливров «за добрую и похвальную службу на благо королевы графине де Сен-Валье (Диане де Пуатье)».
Замечательные таланты Дианы в делах управления государством сделали царствование Генриха, когда проводилась образцовая государственная и международная политика, мудрая и дальновидная, одним из самых примечательных в истории Франции. И все же отдельные люди неизбежно страдали. Богатая итальянская простолюдинка Екатерина Медичи любила своего мужа.
«Итальянка похожа на спартанского мальчика, которого под плащом кусает лисица», – замечала графиня де Рошфуко. Но только любимая фрейлина королевы могла заметить ежедневно переживаемую душевную пытку.
Королевская спальня в Сен-Жермен-ан-Ле располагалась прямо над спальней Дианы. Королева велела испанскому плотнику проделать в полу два отверстия. Отвернув ковер, королева и фрейлина, растянувшись на голом полу, наблюдали за происходившим внизу.
Они смотрели, как Генрих с Дианой занимаются любовью, то в постели, то на мягком бархатном ковре, расстеленном под окном. Бывали моменты дикой, неуправляемой страсти, а порой они просто лежали, тесно обнявшись, в полном спокойствии и блаженстве.
Впервые увидев подобную сцену, Екатерина разразилась потоками слез. Король никогда с ней так не обращается, рыдала она. «Увы, я хотела увидеть то, чего не должна была видеть, ибо это терзает меня».
И все же она в бессильном отчаянии и горе продолжала подглядывать в дырку в полу.
По сравнению с предыдущими поколениями любовные приключения Генриха VIII Английского выглядят почти респектабельными. Предполагается, что его брачную манию отчасти породило желание иметь сына, но он не соглашался выбрать для брачной постели производительницу, а любовь искать в другом месте.
Этот очень умный и образованный мужчина хотел жениться по любви. Его первый брак был заключен не столько по любви, сколько по политическому расчету. Екатерина была вдовой, старше Генриха. После женитьбы на ней ему не требовалось оправданий для поисков любви на стороне.
Нашел ли он ее у проституток и придворных дам – неизвестно. Известно, что он подхватил сифилис, и это оказалось достаточным подтверждением, что внебрачная любовь карается Богом.
Влюбившись в веселую Анну Болейн и пожелав узаконить союз, он, конечно, изменил мировую историю. Но его решимость взять любимую в жены не поколебал ни тот факт, что Анна и так с ним спала, ни явное неодобрение всей Европы.
Ни один брак Генрих не заключал ради выгоды, денег или положения.
Примерно в 1526 г. он писал Анне:
«…серьезно молю тебя чистосердечно открыться и известить меня о любви между нами. Мне необходимо получить ответ, ибо я почти год поражен стрелой любви и еще не уверен, потерпел ли неудачу или обрел в твоем сердце место и завоевал твою любовь».
Позже он снова пишет:
«Моя драгоценная, сим объявляю о полном одиночестве, постигшем меня после твоего отъезда, ибо ч заверяю тебя, теперь, после твоего отъезда, время тянется гораздо дольше, не ведаю, чем занять себя целую ночь… я желаю (особенно по вечерам) оказаться в объятиях моей возлюбленной, без конца целовать мою прелесть. Собственноручно написано тем, кто был, есть и будет твоим по своей собственной воле. Г.».
Дальнейшее – сексуальная трагедия. Кроме прочих измен, Анна Болейн совершила инцест со своим братом Джорджем. Судя по вынесенному 15 мая 1536 г. приговору, это подтвердили шестнадцать человек, поклявшихся, что все вместе ясно видели, как она «соблазняла упомянутого Джорджа, целовала его, а он ее…».
Эти события, отягченные импотенцией Генриха, разочарованием от рождения Анной дочери, толкнули его на бесплодные, тщетные поиски счастья. Он искал счастье лишь в браке, а не в тайных амурах с любовницей. Генрих стал чудовищем только в поисках настоящей любви.
Но важнее всего то, что Генрих показал своим подданным, как проклинавшим его за религиозные преследования, так и восхвалявшим за царственность, новую, совсем иную, чем прежде, любовь. Теперь мужчины и женщины знатного и простого происхождения могли поверить, что идиллическая и плотская любовь – одно и то же.
Новое отношение к любви породило великих мужчин и удивительных женщин. Это был век Рэли и Дрейка23, Елизаветы I. Это была эпоха величайшего романтического писателя всех времен – Уильяма Шекспира.
Англия подала пример, первой вступив со своими писателями на долгий и трудный путь западной цивилизации к идеальной любви.
И сегодня Запад и добрая часть Востока по-прежнему руководствуются в своей практике англосаксонской концепцией дозволенного и недозволенного в любви и браке.
Пусть им кажется, будто они следуют лучшим или худшим традициям и обычаям по сравнению с теми, что сложились в Англии после Реформации. Несомненно, любовь англичан послужила образцом для других влюбленных во всем мире.
Глава 7
КРАСОТА И ЛЮБОВЬ
Одним из славных событий елизаветинского века стал брачный союз чувственности с красотой. Поэты и драматурги усвоили возвышенные концепции рыцарства и куртуазной любви, позаимствовали греческие и римские любовные теории и создали портрет секса, одновременно физического и духовного.
Читать бесплатно другие книги:
