Сказки для всей семьи. Арт-педагогика на практике Валиев Саид

О зеркалах

Господин Пух любил, когда его считали умным и восхищались им, и за советом шли! И слухом чтобы полнилась земля, какой прекрасный муж живёт на этом свете, который может всё, проблемы все решит, и на тяжёлый Ваш вопрос легко ответит. А умница какой! Учёных книг прочёл он горы, с философами древности бывая в ссоре, ценителем духовной красоты в кругах богемных слыл. Он слабость тайную лелеял, но так, чтоб знал весь белый свет, что Пух наш гуру и эстет! И сам с собою втихомолку вёл личный счет своих побед над собеседником коварным в полях духовности бесед.

Блеснуть коротким поученьем, или, наморщив тяжко лоб, в молчании держать апломб! Мастак, короче, и учитель, он стал великим эрудитом. А как нанизывал он фразы, а как в глаза смотреть умел! В его устах простые мысли сверкали, словно божий перл!

А чтобы не стоять на месте, когда весь мир вперёд бежит, решил что было бы уместно своё призванье подтвердить. Места святые посетить, с одним-другим авторитетом соприкоснуться, наделив их парой-тройкою советов, а на вопросы дать ответы, и духом душу напитать в скитах, разбросанных по свету. С улыбкой светлой и без драм, всех мудрецов собрать в карман.

И вот, испробовав пути, познав, в чём смысл и соль земная, на скорый поезд гордо сел, наполнен планами без края как просвещение нести, по землям родины ступая. А на последнем полустанке решил традицию блюсти, и как ведётся на Руси, решил пешком он по просёлку босой ногой чуток пройти. Не рассчитал наш Пух немного и утомился на дороге. Одел ботинки и добрёл до деревеньки до убогой, где у колодца дед сидел. Устал наш путник, рядом сел, в изнеможении бросил ноги.

Наш «просветитель» отдохнул, воды колодезной напился, на дедушку орлиным взором, прищурившись слегка, стрельнул. Дедуля же такой был древний, что ветер рядом затихал. Давно он путь земли оставил и встречи с Небом тихо ждал. И Пух нежданно для себя вопрос задал, как бы шутя:

– Скажи-ка, дед, ты много прожил, тебе почти что целый век! В чём соль ошибки, что же создал, за что страдает человек?

– Ответ простой! – старик, не глядя на Пуха, тихо прошептал. – Из человеческих созданий, опасней мир его зеркал!

Пух ухмыльнулся: что же с деда взять?! И удалился, не прощаясь. Но с каждым шагом мысль такая все больше нравилась, прельщая глубокой мудростью простой. «А ну-ка, ну-ка» – он постиг, что говорил седой старик! В ученьях многих говорится, что зеркала наш злейший враг, и вспомнил он в единый миг, что почерпнул из многих книг! Что искажается реальность. И исказился человек. А это страшный, тяжкий грех! Конечно, зеркало! Дедуля! Он был не глуп, он что-то знал! И нужно как-нибудь вернуться, поговорить бы по душам! Но времени, уж право, нет, пора настала поделиться плодами мудрости бесед.

И семинар за семинаром в краю родном приносят свет! И лекции его недаром воспел в стихах один поэт! И слава, спутник долгожданный и вдохновение само в устах звучит, венец лавровый на голову его надет! Ну, а в конце своих занятий он взял за правило одно: сказать, что всех страшней, опасней, полно коварства – зеркало! И если жизнью дорожите, то не смотритесь в зеркала. Такую истину простую один дедок мне подсказал!

Всё хорошо: и честь и слава, и дело правды для людей! Вот жить бы всем так! Так работать: без шума, пыли и страстей! А вот однажды в ночь с субботы, к подушке сладостной прильнув, и сладким сном он беззаботно с чистейшей совестью заснул. И тут же Пух наш обнаружил, что на скамейке он сидит. И в то же Небо так же строго все тот же дедушка глядит. Наш Пух уж рот открыл для слова, что он за всех один творит! Что Пух наш – он совсем не жадный, и славы хватит на двоих! Что истину он стариковью без искаженья передал…

Сердито дед вдруг бровь нахмурил, губу брезгливо подобрал. И без размаху треснул больно, ладонь затылок повстречал! Как ветром Пуха с места сдуло, от страха скрючился, дрожит.

– Болтун несносный и безмозглый! – дедуля про себя ворчит. – Проблема не в стекле сидит! А в том, кто самостью поросший в нём создаёт свой важный вид! Ты в зеркале себя не видишь, ты сам себя уже забыл! А отражается лишь глупость! Уйди, смотреть уж нету сил!

– Прости, дедуля, был не прав! – вскричал испуганно наш гуру.

– Иди, болезный, не греши! – и дед немедленно пропал.

В поту проснулся, тяжело дыша, Пух диким взором комнату обводит. Вздохнул свободно: «Я же спал, к утру кошмар приснился вроде!» И успокоился, смеясь над злым ночным своим кошмаром и потянулся, почесав затылок… Вдруг вскричав от боли! Ужели это был не сон – и подзатыльник в самом деле? И осторожною рукой со страхом он баюкал темя…

Чтоб тыл надежно оберечь, чтоб не наполнить страхом время, учись от глупости беречь людей вокруг… и своё темя!

Капелька

Утром поднялся туман. Мягкими полупрозрачными волнами он укутал землю, невесомыми прядями обнял стволы деревьев, залил пушистой тишиной весь мир вокруг. И эти предрассветные часы наполнились тайной ожиданья грядущих перемен.

И вот уже знакомое всем Солнце, неспешно потянулось от ночного сна и приподнялось из-за края горизонта! И в нежности его живых лучей зажглись тысячью огней капельки росы на лепестках цветов и на густой траве! И сотни тысяч маленьких солнышек загорелись, засверкали этим тихим утром!

На одном из листочков скромного полевого цветка переливалась изумрудной зеленью крохотная Капелька. Её переполняло свечение, чувство солнечной радости и трепетного ожиданья:

– Я влюбилась! – думала Капелька. – Я знаю, Ты где-то рядом, Любимый мой, единственный мой!

Солнце неторопливо поднималось из-за горизонта, многие капельки стекали вниз, чтобы не обжечься в его опаляющих касаниях. Но Капелька ждала своего суженного. Она верила, что Он придёт, ведь она так любит, так ждёт его:

– Я знаю, что Ты где-то во Вселенной есть! Я знаю, что капельки не умеют ходить, но я прошу Тебя – приди ко мне!

Солнышко всходило всё выше и выше, и Капелька чувствовала, что она начинает таять под его жгучими лучами. Тогда она сказала:

– Я готова растаять, но дождусь Тебя, либо растворюсь без остатка в Любви к Тебе, долгожданный мой!

И в этот момент подул ветер и с верхнего листочка слетело крохотное существо, сотканное из солнечных лучей, мягкости воды и трепетного узнаванья. Его полёт был удивительно красив и точен.

– Родная моя, как я боялся, что Ты не дождёшься меня! – шепнуло его любящее Сердце, с нежностью обнимая Капельку, и Солнышко заполнило их объятья своим Светом и Любовью!

Конечно, они высохли в жарких лучах. Но завтра будет новое утро, и они опять будут преданно ждать друг друга! И встретятся, обязательно узнав друг друга в радостной Любви, что наполняет этот Мир извечно! И так же, как века назад, иль тысячи веков вперёд, Любви кто предан, или верно ждёт, пусть не боится встретить Солнце!

К Богу ближе

Исполнилось пять годочков дочери отца Геннадия, Ветланушке. Умница-разумница, родителям на радость, друзьям на загляденье. Любила Ветланушка в церковь прийти, послушать, как батюшка Бога славит да ближних причащает.

Как-то раз примостилась она на Папкиных коленях, хитренько так в глазки заглянула и вдруг спросила:

– А почему ты, Папа, со всеми говоришь, всех уму-разуму учишь, наставляешь, а вот меня своими поучениями-то обходишь?

Всплеснул руками Отец от неожиданного вопроса, подумал немного да отвечал с улыбкой простодушной:

– Как же я тебя поучать-то буду, коль сам у тебя учусь?

– Так я же маленькая ещё и мало знаю! – удивилась Ветланушка.

– Зато ты к Богу ближе, в твоих-то глазках Чистота и Любовь небесная плещется, а в моих забот мирских полно! Сама подумай, кто у кого учиться должен? – с нежностью проговорил отец Геннадий. – Вот видел я вчера, как ты котёнка больного да облезлого с такой любовью гладила, что сам я Духом укрепился да в церковь поспешал к тем, кто у Бога ждёт прощенья за прегрешения свои!

Мне, как и всякому Родителю, радостно, желанно подсказывать любимой доченьке по жизни. А вот про то, чей труд меж нас больше для Господа годится, то одному Ему судить!

Владыка

Однажды вечером пришёл отец Геннадий, с порога объявив семье:

– Ну, домочадцы милые! Благую весть несу Вам! Завтра после службы Владыка обещал почтить наш дом!

– Подарки он опять с собою принесёт? – мгновенно забралась на руки к папе дочь.

Нахмурился отец Геннадий, но потом, спустя мгновение, лицо его разгладилось улыбкой:

– Владыка честь окажет нам своим приходом! И многие хотели б подарка удостоиться такого, да вот не всем дано! Надеюсь, по заслугам, достойны мы принять такого человека!

– Давно хотела я спросить! – не замедлил прозвучать новый вопрос, – а почему Владыкой все его зовут? Неужто власть имеет больше, чем другие?

– Ну что ты, милая, какая уж тут власть? Чем выше ты сидишь, тем дальше видишь! Чем больше на миру живёшь – тем тяжче суд людей! А если можешь больше, чем многие на свете – за большее бываешь сам в ответе! «Владыка» не от корня «Власть» исток и смысл берёт, а от возможности в Ладу с собою жить, с людьми на белом свете! – смиренно дочери священник отвечает. – Если в Ладу ты сам живёшь, весь мир, который чувствуешь ты сердцем, с тобой сплетается незримой нитью, звучащей в лад и в такт Творенья Красоты!

– А ты хотел бы быть Владыкой, Папа?

– У каждого из нас своё призванье, дочка! – Отец по голове погладил любимую Ветланушку. – Я в церкви службу с радостью несу! Другой семье своей с любовью служит, с любовью кто одежду шьёт! Кто строит иль преподаёт – вопрос лишь в том, гармонию какую готова ты излить в летящий жизни миг, чтоб мир наш стал чуть более сердечным!

Цена реальности

Это было где-то далеко, под палящим южным солнцем пилигримов, путников, давших свои обеты не близким, даже не себе – синему Небу. Добровольно ушедших от уюта и комфорта, благополучия и довольства во исполнение добровольно взятых на себя обязательств.

Едкий пот не успевал стекать с бронзового лица путника, редкие капли жадно слизывали жгучие солнечные лучи. Зной сплошной стеной опирался на раскалённый песок, меняя очертания знакомой дороги, стремясь увести в сторону дрожащих в жарком мареве однообразных барханов. Шаг за шагом, растягивая последние крохи оставшихся сил, продвигался путник к одному ему известной цели. Его ноги по щиколотку привычно вязли в текуче обжигающих зёрнах земли.

Наконец пахнуло долгожданной свежестью, и за чередой барханов вдруг вырос сказочный мираж – оазиса уютный островок. Целая роща крепких, по южному скупых деревьев продавила узловатыми корнями мощную толщу песка, добравшись до истока влаги живительной, что в глубине любой живет пустыни. Тут же, между корнями, звенел устроенный заботливо руками друзей своих, благодарных пилигримов – весёлый родничок.

В кругу сидело несколько человек и спокойно слушало горячую речь старика, в чём-то убеждающего своих молчаливых попутчиков. Подойдя поближе к общему кругу, путник привалился спиной к выбеленному солнцем бревну, с удовольствием вытянул гудящие ноги и, прислушавшись к звучащему монологу, сказал:

– Братья мои, отриньте всё временное, непрочное! Все заботы и желания, обязательства и долги! Ибо всё, чем вы живёте, – не больше, чем Иллюзия, поймавшая вас в свои цепкие сети! Только истинная Реальность способна даровать вам истинное блаженство! Идите за мной! Мы пройдём по городам, и тысячи, сотни тысяч людей обретут свободу вслед за нами! Свет реальной жизни озарит Путь ваш, освободит от тяжести греха каждого брата нашего!

С непроницаемыми лицами слушали проповедника. Никто не спорил с ним, но никто и не рвался в ряды новой горячей религии. Послушав немного, путник встал, отряхнул одежду и засобирался в дорогу.

– Ну а ты, что ты скажешь? Я же вижу по твоему лицу, что не простой ты человек и Истины прекрасный Свет коснулся твоей жизни! Ответь же мне сейчас, разве Реальность не благо есть превысшее для каждого из нас?

Не ответив, пилигрим двинулся прочь.

– Нет, постой! – схватив за рукав, упёрся старик. – Не отпущу тебя, пока ты не ответишь!

Молча развернулся к нему путник, внимательно посмотрел в горящие праведным гневом глаза и негромко спросил:

– Ты действительно так жаждешь Реальности, что готов сам с ней встретиться?

– Да, я давно готов! В том Солнцем я клянусь, землёю под ногами!

– Хорошо, будь по-твоему, – вздохнул путник, легко коснувшись старика узкой ладонью с длинными изящными пальцами.

Повернулся и пошёл прочь, исполняя свои обеты, известные только ему и высокому Небу. А позади, у края оазиса, остался необычный камень. Грани камня переливались на солнце и казалось, что камень готов вспыхнуть ослепительным пламенем.

Что для Реальности Иллюзий миражи? И если в твой летящий миг суть твоя – камня суть и данность, готов ли ты собою быть, чтоб в жизнь свою принять Реальность?

Целитель

К одному Целителю пришло трое человек. У одного из них уже много дней так сильно болело горло, что он не мог ни есть, ни говорить. Второй, хрипло дыша и поминутно хватаясь за сердце, еле добрёл до крохотной лачуги, прилепившейся к небольшому уступу на склоне скалы. Третьего страдальца принесли на носилках двое мужчин, вконец измученных трудной дорогой и непрерывными стенаниями больного. Напившись из чистого ручья, наполненного студёной водой горного ледника, они омыли лица и руки и, не оглядываясь, стали спускаться вниз.

– Куда же вы? – в страхе вскричал человек, лежащий на носилках.

– Таков обычай! – прозвучал ответ. И люди в чёрных косматых шапках скрылись за поворотом узенькой тропы.

Долгое время ничего не происходило. Открытая дверь ветхого жилища слегка поскрипывала от сквозняка, свободно пронизывающего плетёные стенки. Пришедшие старались не смотреть друг на друга. Каждый из них видел в остальных только досадную помеху в конце долгого и трудного пути.

Опустился вечер. Стало прохладно. Люди тоскливо смотрели на звёзды и зябко кутались в летние одежды, совершенно не согревающие их измученные тела. В воздухе разливался отчётливый запах отчаяния.

– Зачем вы пришли? – внезапно прозвучавший вопрос заставил всех вздрогнуть. Из темноты проступила фигура человека, легко опустившего большую вязанку дров на землю. Спустя мгновение зажёгся огонек в руках пришедшего и принялся весело танцевать на потрескивающих веточках. Разгорающееся пламя осветило лицо, испещрённое глубокими морщинами, в которых прятались ночные тени; большой нос с крупной горбинкой и живые, неожиданно молодые и задорные глаза на старом лице.

– Зачем вы пришли? – повторил он свой вопрос.

– Я пришёл за чудом! У меня уже отнялись ноги вслед за руками! Дальше будет только хуже! – ответил человек, лежащий на носилках.

– Конечно за чудом! Ни на что другое уже надеяться невозможно! От меня отказались врачи, сказали, что жить осталось от силы пара месяцев! Люди говорят, что Вы можете помочь! – с нескрываемой горечью проговорил мужчина, держащийся за сердце.

Третий промолчал, но красноречиво развёл руками, указав на своё опухшее горло.

– За чудом, говорите?.. – Старик подбросил ещё одну ветку в костёр. – Что же вы за упрямцы такие! Даже перед лицом смерти вы помощи не видите, что милосердно вам Всевышний подаёт!

Пришедшие переглянулись, читая непонимание в глазах соседей.

Улыбнувшись, видя их мысли как открытую книгу, старик продолжил:

– Поверьте мне, ни одного человека Небо не оставляет своим вниманием, помогает ему, заботится о нём…

– Отец, хватит читать проповеди, лучше прямо скажи, что делать! А не можешь помочь – не морочь голову своими побасёнками! – проскрипел человек, держащийся за сердце.

– Если без побасёнок… – глаза старика прищурились на мгновение, – ты будешь всю ночь собирать дрова по склонам, поддерживать огонь, да помогать этим двоим! А тебе нужно взять его с носилок и отнести к ручью. Окунёшь его в воду с головой, да будешь растирать до самого утра! Мазь я дам! – обратился он к молчаливому гостю.

– Тебе же песни петь всю ночь, – кивнул он лежащему.

В мгновение ока трое больных буквально вскипели от праведного гнева:

– Меня предупреждали, что целитель прямо скажем, с чудинкой, но топиться в ледяном ручье, когда и так зуб на зуб не попадает! Вы с ума сошли! – вскричал лежачий.

– Да он точно безумец! – желчно поддакнул второй. – Ползать по горам в темноте? Может, ещё и сплясать на краю обрыва, потешить деда?

– Тихо! – спокойно, но властно проговорил старик. И вся толпа злобных и едких слов так и не прозвучала этим вечером, укрытым мерцающими звёздами.

– Посмотрите на него! – указал он на третьего из них, который растирал своё горло, пытаясь унять внезапно вспыхнувшие страдания. – Он всю жизнь злословил, и его горло уже не может пропустить больше ни одного дурного слова без боли! А ты, – обернулся он ко второму, – ты держишься за сердце, которое не смог наполнить ни Любовью, ни чувством заботы, ни нежностью даже к своим родным! И твоё сердце очерствело! Теперь оно как камень и не может жить! А ты! – взгляд на лежащего, – всю жизнь провисел тяжким грузом на своих близких! И теперь собственные руки и ноги уже не держат тебя!

Старик отвернулся от замерших соляными столбами гостей:

– Чуда они хотят! Да самое главное чудо – это то, что Всевышний привёл вас всех сюда в одно и то же время, и вы всё ещё можете спастись, того спасая от беды, кто рядом оказался! Делайте, что я сказал, или уходите!

Тихо горел костёр. Спокойно сидел у костра человек, уютно поджав под себя ноги, и отсветы огня играли с его лицом, создавая на нём таинственные узоры непостижимой жизни. Негромко отсчитывали время чьи-то часы, и в эти мгновения каждый из сидящих рядом с тихо потрескивающим костром совершал свой Выбор дальнейшего Пути.

– Что петь-то? – прозвучал голос с носилок.

– Да что видишь, про то и пой!

Вскоре послышалась мелодия без слов. Зашуршали камни с другой стороны костра – поющего взяли на руки и понесли в сторону ручья. Буркнув что-то себе под нос, поднялся с корточек третий и, ругаясь, пропал в темноте…

Занявшаяся заря встретила троих на пути в долину. Мокрые, грязные, с исцарапанными лицами они спускались вниз. Их радостные улыбки говорили сами за себя – чудо свершилось! Этой ночью произошло не только чудо исцеления телесных недугов. Этой ночью они нашли то, что искали всю свою жизнь: родных людей, готовых эту жизнь отдать за жизнь ближнего!

Три родных человека, спаянных родством крепче кровных уз, шли строить новую жизнь, отдав старую, а за их спинами крохотной точкой виднелась ветхая лачуга, прилепившаяся к небольшому уступу на склоне горы…

Если к тебе пришли

Жил Человек. Он постигал сто лет Судьбы круговорот и тайны мирозданья. Он выбрал для себя скупой обет отказа от мирских пустых желаний. Он мыслил о пространстве Бытия, и Свет Любви будил Огонь познанья. Читая знаки в тихой жизни дня, менял своё текучее сознанье. Он никого не трогал – просто жил. Не звал, не увлекал, не создавал, не строил! Он просто жил и глубоко любил Того, Кто в день начальный его Словом создал! Вся жизнь его молитвою была, и сладостно Душа его летела, ведь в глубине её, Любовью звуча, Искра Творца его так нежно грела! И день за днём, за годом новый год, в труде простом и в чистоте сердечной встречал с восторгом чистой жизни ход, чтоб благодарностью закончить каждый вечер!

И вот в один из тихих тёплых дней к нему чуть слышно робко постучали. Он дверь открыл, а там стоял за ней залитый жарким солнцем грустный Ангел.

– Мне холодно, – он тихо прошептал, без силы привалившись у порога. – Прошу тебя, хоть капельку согрей, я так устал, так тяжела дорога…

– Кто смог тебя так ранить, кто посмел обидеть столь прекрасное созданье? – Впервые за прошедшие сто лет у Человека прервалось дыханье. Как будто сердце замолчало вдруг, и незнакомое доселе чувство боли смешалось с горечью чужих дорог, плеснуло в душу незнакомой соли.

А Ангел протянул ему в ответ светильник с чуть мерцающим сияньем:

– Я столько лет нёс людям Жизни свет, что всё раздал всем тем, кто сердцем ранен. Среди болезней, горя и забот их душ касался я лампадой состраданья, а доставалось от людей в ответ лишь боль и гнев, и горечь их желаний! Я так устал и так в пути замёрз среди толпы усталых одиночеств! Пусти погреться, видно вышел срок, с пустой лампадкой некуда мне деться!

Без слов с земли он Ангела поднял и в дом занёс, наполненный покоем. И чаем напоил, и сердцем согревал, касаясь нежностью и теплою рукою. Весь день и ночь за раненой Душой ухаживал, напитывая силой. А ранним утром, в час, когда росой украсился рассвет и солнце засияло миру, с колен поднялся светлый Человек. И с полки снял горящую лампадку. За сотню лет, накопленный весь свет в Огонь светильника он вылил без остатка!

– Я ненадолго, – тихо прошептал он Ангелу, вверяя гостя дому. И дверь открыв, спокойно зашагал, неся Огонь, что был дарован Богом. Пошёл туда, где мира суета, где души полнятся обидами и мраком! Огнём гореть и зажигать сердца! Любовь к Любви, а прах пусть будет прахом!