«Крестовый поход на Восток». Гитлеровская Европа против России Мухин Юрий

Защита Ленинграда

Ленинград с военной точки зрения чрезвычайно уязвим. Даже без авиации для сильного вражеского флота взятие Ленинграда не является большой проблемой. Для главных калибров артиллерии вражеских линкоров Кронштадт не велика помеха, а при захвате ленинградских портов подвоз войск морем превращает ленинградскую область в район, из которого вражеская армия легко может наносить удары в сердце России.

Поэтому и у царей главной идеей обороны Петербурга было недопущение флота противника к петербургским подступам. Для этого Финский залив и все подходы к нему в Первую мировую войну перегораживались минными заграждениями. Но мины можно снять. Поэтому главной задачей Балтийского флота было недопущение прорыва минных заграждений – его корабли должны были топить корабли противника при попытке снять мины.

Однако царю было проще. Если вы взглянете на карту Российской Империи, то увидите, что северный берег Финского залива – это Финляндия, входившая тогда в состав Российской империи, а южный берег – это имперская Прибалтика. Балтийский флот был везде дома, по обоим берегам залива стояли его береговые батареи, прикрывавшие минные поля от тральщиков противника и не дававшие вражеским кораблям пройти мимо этих батарей к Петербургу.

Еще за день до объявления Первой мировой вице-адмирал Эссен, командующий Балтфлотом, на линии Таллин-Хельсинки (Центральная позиция) выставил более трех тысяч мин, затем их количество было доведено до 8 тысяч, с финского и эстонского берегов позицию защищали 25 береговых батарей, на которых было 60 только 305-мм мощнейших орудий, стрелявших снарядами весом в полтонны. Поэтому за всю войну немцы практически не делали серьезных попыток прорваться к Петрограду.

Но ведь в СССР после Революции от этого ничего не осталось. Южный берег почти весь был у Эстонии, а от финской границы можно было обстреливать Ленинград из полевых орудий. Морские мины, конечно, можно было поставить, но не защищенные с берега, они были бы моментально сняты. Положение и Ленинграда, и СССР по своей беззащитности было трагическим.

А Гитлер в «Майн Кампф» не скрывал, что III рейх будет построен на территориях СССР. Поэтому, когда 12 марта 1938 года Германия присоединила Австрию, для СССР это был первый звонок. И уже в апреле 1938 года финскому правительству тайно поступили первые советские предложения. СССР просил Финляндию гарантировать, что она окажет сопротивление немцам в случае их нападения на Финляндию, для чего Советский Союз предлагал свои войска, флот и оружие. Финны отказались.

СССР искал варианты. К осени он уже не предлагал прямого договора, не предлагал войск, а лишь просил договор о защите берегов Финляндии Балтфлотом, если Финляндия подвергнется нападению немцев. Финны снова отказались и даже не пытались продолжить переговоры. А между тем Англия и Франция уже предали Чехословакию и СССР в Мюнхене. Союзник СССР – Франция – отказался защищать Чехословакию, второй союзник – сама Чехословакия – сдала немцам Судетскую область без единого выстрела. Стало ясно, что для Запада все договоры о военных союзах – не более чем бумажка. Для защиты Ленинграда требовалось что-то более реальное, приходилось рассчитывать только на собственные силы.

В октябре 1938 года СССР предложил финнам помощь в постройке военной базы на финском острове Гогланд в Финском заливе и права, если Финляндия не справится с обороной этого острова, оборонять его совместно. Финны отказались.

Советский Союз попросил у Финляндии в аренду на 30 лет четыре маленьких острова в Финском заливе. Финны отказались [201].

Тогда СССР попросил обменять их на свою территорию. На этом этапе о переговорах узнал бывший храбрый (орден Святого Георгия) генерал русской армии, а к тому времени – главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм. Он немедленно предложил финскому правительству обменять не только запрошенные острова, но и территорию Карельского перешейка, о которой советская сторона в то время даже не вспоминала. Это говорит о том, насколько понятны с военной точки зрения были просьбы Советского Союза и насколько глупы были последующие утверждения о том, что СССР, якобы, хотел «захватить Финляндию».

Финский маршал Маннергейм всю Вторую мировую провоевал на стороне «стран оси», а именно их и их пособников судил Нюрнбергский международный военный трибунал. Маннергейм от суда ускользнул, но ведь его вина от этого меньше не стала. Кроме того, как ни смотри, но Маннергейм в 1939—1944 гг. проиграл две войны, что для маршала тоже не лучшая рекомендация. Поэтому в своих мемуарах Маннергейм изворачивается как может, чтобы затушевать эти два момента и представить события тех времен в благоприятном для финнов свете. С этой точки зрения ему было бы выгодно кое-что в истории забыть и утверждать, будто в 1939 г. война между Финляндией и СССР началась потому, что СССР хотел захватить и поработить финнов. Но отдадим Маннергейму должное – в данном случае он не захотел предстать глупцом и по поводу разгоравшегося конфликта пишет:

«5 марта 1939 года народный комиссар иностранных дел Литвинов через посла Финляндии в Москве Юрье Коскинена предложил приступить к новым переговорам. На этот раз Советский Союз потребовал в аренду на 30 лет острова финского залива Гогланд, Лавансаари, Сескар и оба острова Тютяр-саари. Целью Советского Союза было не строительство укреплений на этих островах, а использование их в качестве наблюдательных пунктов на пути к Ленинграду. Принятие этих предложений означало бы улучшение отношений между нашими странами и выгодное для нас экономическое сотрудничество.

В ответе, который был передан 8 марта, правительство Финляндии заявило, что не может разговаривать о передаче другому государству островов, поскольку они являются неотделимой частью территории, неприкосновенность которой сам Советский Союз признал и утвердил в Тартуском мирном договоре, когда эти острова были объявлены нейтральной территорией. Народный комиссар иностранных дел, как чувствовалось, ожидал такого ответа и прямо предложил в качестве возмещения передать Финляндии часть территории Восточной Карелии, лежащую севернее Ладожского озера. Это предложение было отвергнуто 13 марта. На это Литвинов заметил, что не считает ответ окончательным.

Для дальнейших переговоров советское правительство командировало в Хельсинки своего посла в Риме Штейна, который ранее занимал в посольстве СССР в Финляндии дипломатическую должность, и он 11 марта связался с министром иностранных дел Эркко. Руководствуясь прежними мотивами, Штейн утверждал, что безопасность Ленинграда в случае нападения на него со стороны Финского залива зависит от передачи этих островов в пользование Советского Союза, и считал, что лучшим решением будет договор об их аренде. Такое решение стало бы гарантией сохранения финского нейтралитета. Советское правительство также готово обменять острова на территорию площадью 183 квадратных километра, расположенную рядом с нашей восточной границей. Письменное обязательство Финляндии воспротивиться любому нарушению ее нейтралитета считали ничего не значащим, если его не сопровождали бы практические мероприятия. Правительство Финляндии продолжало стоять на своей отрицательной позиции.

Я же считал, что нам тем или иным образом следовало бы согласиться с русскими, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Заметил, что острова не имеют для Финляндии значения, и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе, имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении.

Моя точка зрения понимания не встретила. Мне ответили, в частности, что правительство, которое решилось бы предложить что-либо похожее, тут же было бы вынуждено уйти в отставку, и что ни один политик не был бы готов таким образом выступить против общественного мнения. На это я ответил, что если действительно не окажется человека, который бы во имя такого жизненного для государства дела рискнул своей популярностью в народе, то я предлагаю себя в распоряжение правительства, ибо уверен в том, что люди поймут мои честные намерения. Я пошел еще дальше, заметив, что Финляндии было бы выгодно выступить с предложением об отводе от Ленинграда линии границы и получить за это хорошую компенсацию. Уже тогда, когда Выборг-скаяляни[8] в 1811 году снова присоединилась к Финляндии, многие придерживались мнения, что граница проходит слишком близко к Петербургу. Так думал, в частности, министр-государственный секретарь Ребиндер, и, как я часто слышал дома, отец моего деда государственный советник С. Е. Маннергейм стоял на той же точке зрения.

Я серьезно предупредил, чтобы посол Штейн не уезжал в Москву с пустыми руками. Однако так и произошло. 6 апреля он покинул Хельсинки, не решив порученной ему задачи.

Парламент был не информирован о цели визита Штейна. О недальновидном сокрытии этого факта можно только сожалеть» [202].

Во-первых, отметим, что Маннергейм счел нужным отмежеваться от довоенной политики финской клики, вызвавшей войну, и это не случайно: как вы увидите ниже, от этой политики отмежевались все соседи Финляндии – Скандинавские страны. Когда Маннергейм писал воспоминания, все это было еще свежо в памяти, еще нельзя было СССР представить беспринципным агрессором, как это делается сегодня. Я не верю, что Маннергейм так мало знал об этих переговорах, но его очевидное отстранение от тогдашнего правительства примечательно.

Затем, до прихода к власти в России большевиков, Финляндия никогда не была суверенным государством, т. е. никогда не имела своей территории. Финские племена заселяли то территорию Швеции, то территорию России. Та территория, что была на 1939 г. у Финляндии, – это продукт договора послереволюционных финнов с Лениным. (Причем большевикам в то время было не до будущей безопасности России, они «освобождали» все народы России, чтобы уменьшить количество своих врагов в лагере контрреволюции. Даже Украину «освободили», признав законным фактически мятеж на ее территории.) А то, что договором согласовано, договором же может быть и изменено. Изменять свою территорию по требованию Швеции или Германии Финляндии было нельзя – она с ними не договаривалась и располагалась не на их бывших территориях. Но заключить с Россией новый, взаимовыгодный договор финское правительство было обязано, поскольку в этом не было ничего незаконного. Ведь недаром Маннергейм предложил себя в качестве ответственного за обмен территориями – ничего кроме славы ему бы это не принесло, так как территория Финляндии по предложению СССР увеличивалась.

Подтверждается это и тем, что финское правительство тщательно скрывало суть просьб СССР не только от финского народа, которого оно, якобы, в этом вопросе боялось, но и от законодательной власти. А это говорит о том, что доводы финского правительства были столь надуманны, что их нельзя было обсуждать не только в прессе, но и в парламентских комиссиях. Требования СССР были разумны и справедливы.

Интересно, что СССР вначале и не заикался о передаче ему Карельского перешейка, хотя несуразность такого близкого прохождения границы была видна самим финнам даже полтора века назад. Но такое расположение границы было неприемлемым только в случае, когда соседнее государство было враждебным. А великое княжество Финляндское, хоть и имело свою валюту и даже свое поясное время, все же входило в состав Российской империи – чего же царям было бояться того, что граница княжества проходит в 20 верстах от столицы? Не боялись этой границы и в СССР до тех пор, пока считали финнов нейтральным и не замешанным ни в какие агрессивные замыслы против СССР.

Но как только финны отказали СССР в его абсолютно законных просьбах по защите Ленинграда, не мог не возникнуть вопрос, а почему они это делают? Почему, скрывая от народа и Парламента, стремятся ослабить СССР в его будущем конфликте с Германией? Ведь кто бы ни победил в приближающейся войне СССР и Германии, если Финляндия будет оставаться нейтральной, ей от этого не будет никакой выгоды. Следовательно, в будущей войне Финляндия нейтральной оставаться не собиралась и, что логично проистекало из поведения финского правительства: ослабляя оборону Ленинграда, Финляндия планировала напасть на СССР в удобный момент. Теперь, естественно, вопрос о финской границе в пригородах Ленинграда не мог не подняться.

В марте 1939 года Германия полностью оккупировала Чехословакию, и в этих условиях у Советского Союза сформулировались окончательные предложения Финляндии: сдать ему в аренду на 30 лет участок земли на мысе Ханко (у входа в Финский залив) и обменять с выгодой финскую территорию Карельского перешейка (до оборонительной «линии Маннергейма») на значительно большую территорию СССР. Причем, именно мыс Ханко оставался главной просьбой. И это видно по переговорам.

Когда финны вроде бы согласились передвинуть границу на Карельском перешейке не на просимые 20—70 км., а лишь на 10 и обменять эту территорию на советскую, в ответ получили: «предложение не приемлемо, но подлежит повторному рассмотрению» [203], – а на языке дипломатов, не решивших главный вопрос, такой ответ является согласием. Но в вопросе о военной базе на мысе Ханко советская сторона, по понятным причинам, была принципиальна и искала мыслимые и немыслимые варианты. Характерно, что если даже с Германией переговоры вел Молотов, то с финской делегацией переговаривал лично Сталин. Чего он только не предлагал! Мы не будем говорить об экономической стороне, о размерах компенсаций, о ценах во взаимной торговле. Когда финны заявили, что не могут терпеть иностранную базу на своей территории, он предложил выкопать поперек мыса Ханко канал и сделать базу островом, предлагал купить на мысе кусок земли и этим сделать территорию советской, а получив отказ и прервав переговоры, казалось бы, полностью, через несколько дней снова вернулся к ним и предложил финнам купить несколько мелких необитаемых островов у мыса Ханко, о которых финская делегация, не очень сильная в географии, даже не слышала.

В журнале «Родина» за декабрь 1995 года дана карта последних территориальных предложений СССР Финляндии. По несуразной малости просимой у финнов территории и по огромности советской территории, предлагаемой взамен, уже видно, насколько важен был для СССР этот проклятый мыс Ханко.

Когда читаешь описание тогдашних переговоров, становится бесспорным, что финны совершенно очевидно искали войны и никогда бы не пошли ни на какие просьбы СССР. То есть, если бы, скажем, СССР согласился на предложение финнов по передвижке границы на 10 км и только, то следующим шагом финны забрали бы назад и это свое согласие. Когда стороны хотят договориться, они ищут варианты и выгоду. Скажем, СССР предложил заплатить за переселение финнов с Карельского перешейка. Но финскую сторону не интересовало, сколько он заплатит. Финны вроде согласились на обмен, но их не интересовало, где им даст СССР землю, насколько эта территория будет им выгодна, – не торговались. А это очевидно доказывает, что переговоры финны вели для проформы, не собираясь действительно достигать соглашения. Они вели переговоры с позиции силы и с явным намерением начать войну. Читатель может удивиться – откуда у Финляндии сила против СССР?!

Туман в мозгах

Дело в том, что мы почти всегда допускаем ошибку – мы на события тех дней смотрим сегодняшними глазами. Сегодня мы знаем, чем был СССР, мы знаем, что он почти один на один выдержал натиск всей Европы и победил. Но кто это знал тогда – в 1939 г.?

Давайте вернемся в то время и посмотрим на Россию глазами тех людей. К началу Второй мировой Россия более 100 лет неспособна была выиграть ни одной войны. Десант англичан и французов под Севастополь в 1854 году принудил Россию сдаться. Балканская война, формально выигранная, была проведена столь слабо и бездарно, что ее старались не рассматривать даже при обучении русских офицеров. Проиграна была война Японии, маленькой стране. В 1914 году русская армия почти вдвое превосходила армию австро-немецкую и ничего не способна была сделать. В 1920 году только оперившаяся Польша отхватывает у СССР огромный кусок территории. Да что Польша! В 1918 году белофинны со зверской беспощадностью громят советскую власть в Финляндии. И если в ходе боев с обеих сторон числится всего 4,5 тысячи убитых, то после боев белофинны расстреливают 8000 пленных и 12000 умирают с голода в их концлагерях. Были безжалостно убиты на территории Финляндии все русские большевики. А Советская Россия в помощь им даже пальцем не способна была пошевелить [204]. Ведь гитлеровское определение СССР, как «колосса на глиняных ногах» не из вакуума взялось.

Вся разведка Финляндии велась через тогдашних советских диссидентов и наверняка не принималась во внимание их заинтересованность в соответствующем искажении действительности. Финская тайная полиция, к примеру, докладывала правительству накануне войны, что в СССР 75% населения ненавидят режим [205]. А ведь это означало, что нужно только войти в СССР, и население само уничтожит большевиков, встретит «армию-освободительницу» хлебом-солью. Генштаб Финляндии, базируясь на анализе непонятных действий Блюхера на Хасане, докладывал, что Красная Армия не способна не только наступать, но и обороняться. Учитывая такую слабость противника, грех было не воспользоваться ею, и финское правительство не сомневалось, что один на один Финляндия способна вести войну с СССР не менее шести месяцев и победить. И оно было уверено, что за такой огромный срок сумеет привлечь на свою сторону какую-либо из великих стран в союзники.

А такие страны были. Более того, они были очевидны. С 3 сентября 1939 г. Британская и Французская империи находились в состоянии войны с Германией. На суше боев не велось – немцы и французы с англичанами сидели в окопах друг против друга и не стреляли до мая 1940 г. Некоторую активность проявляли только флот и авиация.

Относительная безопасность Британских островов могла быть обеспечена только в случае, если британский флот сумеет обеспечить безопасность морских перевозок. А этой безопасности явно угрожал германский флот. Если вы взглянете на карту Европы, то увидите, что у немцев были те же проблемы, что и у СССР с обороной Ленинграда. Для немцев Северное море было чем-то аналогичным Финскому заливу для СССР. Их флот мог более-менее безопасно выходить в Атлантику только в случае, если Норвегия была бы нейтральной, либо дружественной. Но если бы англичане вовлекли Норвегию в войну на своей стороне, выход из Северного моря был бы перекрыт авиа– и морскими базами с двух сторон: со стороны Британских островов и со стороны Норвегии. Норвежцы упорно не желали вступать в войну, и англичане подготовили в начале апреля 1940 г. нападение на Норвегию с целью ее захвата. (Надо сказать, что в отличие от советско-финляндской войны, в вину англичанам это никто не ставит.) Однако немцы опередили англичан буквально на часы и 9 апреля 1940 г. первыми высадились в Норвегии, захватив ее и утвердившись в ней. Но это мы забежали вперед – во время, когда советско-финляндская война уже закончилась.

А задолго до этого, еще до начала войны, в конце августа 1939 г. в Атлантический и Индийский океаны ушли два немецких рейдера: «карманные» линкоры «Граф Шпее» и «Дейчланд». Второму удалось вернуться в Германию, а вот «Шпее», потопив несколько десятков британских торговых судов, получил в бою 7 декабря 1939 г. незначительные повреждения, и команда вынуждена была затопить его у Монтевидео 17 декабря 1939 г. Причина того, что немцы после незначительных повреждений потеряли столь дорогой корабль, англичанам была очевидна: «Если бы Германия имела доступ к тем ремонтным службам, которыми заблаговременно обзавелась во всех стратегических точках земного шара Великобритания, „Граф Шпее“ смог бы пополнить боезапас и быстро починить незначительные повреждения, способные привести к серьезным последствиям в случае шторма. Но германские корабли были лишены такой возможности в дальних морях», – пишет британский историк Лен Дейтон [206]. Он не прав, в 1939 г. у Германии одна такая база в дальних морях была – в Баренцевом море они могли воспользоваться незамерзающим портом Мурманск, поскольку имели с СССР договор о дружбе.

Поэтому очевидно, что англичане и французы в 1939—1941 гг. были заинтересованы в изъятии у СССР Кольского полуострова. Сами они это сделать, естественно, не решались. Но если бы кто-то это сделал за них, они такому государству безусловно помогли бы, даже если бы это и вызвало объявление войны далекому, и потому безопасному СССР. Так что расчеты Финляндии на то, что ей в войне с СССР помогут, были оправданы и реальны.

Надо сказать, англичане умеют хранить секреты о своей подлой роли во Второй мировой войне, – чего стоит только дело Гесса, о котором подробнее в Приложении к этой книге. Но удержать секрет о науськивании Финляндии на СССР не удалось. Архивы Британии оказались доступны, и советский историк англо-французскую суету описывает так:

«24 января 1940 года начальник имперского генерального штаба Англии генерал Э. Айронсайд представил военному кабинету меморандум „Главная стратегия войны“.

„На мой взгляд, – подчеркивал Айронсайд, – мы сможем оказать эффективную помощь Финляндии лишь в том случае, если атакуем Россию по возможности с большего количества направлений и, что особенно важно, нанесем удар по Баку – району добычи нефти, чтобы вызвать серьезнейший государственный кризис в России“. Айронсайд, выражая мнение определенных кругов английского правительства и командования, отдавал себе отчет в том, что подобные действия неизбежно приведут западных союзников к войне с СССР, но в сложившейся обстановке считал это совершенно оправданным.

… Примерно в это же время сделал оценку обстановки и французский генеральный штаб. 31 января генерал М. Гамелен, выражая точку зрения генерального штаба Франции, с уверенностью заявил, что в 1940 году Германия не нападет на западные страны, и предложил английскому правительству план высадки экспедиционного корпуса в Петсамо, чтобы совместно с Финляндией развернуть активные боевые действия против Советского Союза. По мнению французского командования, Скандинавские страны еще „не созрели“ для самостоятельных действий на стороне Финляндии. Высадка же экспедиционного корпуса укрепит их решимость и ободрит в борьбе против Советского Союза.

Английское правительство в принципе было готово пойти на войну с СССР. „События, видимо, ведут к тому, – заявил Чемберлен 29 января на заседании кабинета министров, – что союзники открыто вступят в боевые действия против России“. Однако при оценке зрелости Скандинавских стран англичане выражали опасение, как бы участие англо-французских войск на стороне Финляндии не отпугнуло скандинавов от борьбы с СССР, тогда Норвегия и Швеция опять „вползут в раковину политики нейтралитета“.

5 февраля английский премьер отправился в Париж, чтобы вместе с французами обсудить на высшем военном совете конкретный план совместной интервенции в Северную Европу.

На совете Чемберлен выдвинул план высадки экспедиционного корпуса в Норвегии и Швеции, что, по его мнению, расширило бы финляндско-советский военный конфликт и в то же время блокировало поставки шведской руды в Германию. Однако первая задача являлась главной. „Предотвращение разгрома Финляндии Россией этой весной имеет чрезвычайно важное значение, – подчеркивалось в постановлении военного кабинета Англии, – и это могут сделать только значительные силы хорошо подготовленных войск, посланных из Норвегии и Швеции или же через эти страны“. Даладье присоединился к мнению Чемберлена. Было решено помимо французских контингентов направить на Скандинавский театр и в Финляндию 5, 44 и 45-ю английские пехотные дивизии, сформированные специально для посылки во Францию.

Решение об отправке в Швецию, Норвегию и Финляндию значительных контингентов регулярных экспедиционных войск означало новый этап в эскалации антисоветских замыслов западных союзников. Теперь вопрос ставился уже не столько о помощи Финляндии, сколько о развертывании открытой войны против Советского Союза. В это время во французских правящих кругах вынашивалась идея организации наступления против СССР „гигантскими клещами“: ударом с севера (включая оккупацию Ленинграда) и ударом с юга (со стороны Кавказа). Это, по мнению Даладье, явилось бы „триумфом периферийной стратегии“, в которой бы Скандинавские страны и Финляндия сыграли решающую для исхода войны роль. Именно этими планами французский премьер собирался поделиться с Чемберленом на их встрече в Париже 5 февраля.

13 февраля комитет начальников штабов Англии дал указание своим представителям в объединенном военном комитете союзников подготовить директиву, на основании которой планирующие органы штаба смогли бы подготовить план действий англо-французских войск в Северной Финляндии „Петсамская операция“, предусматривавший высадку более 100 тыс. англо-французских войск в Норвегии и Швеции.

При рассмотрении этого плана 15 февраля начальник имперского штаба генерал Айронсайд подчеркнул, что войска, которые будут действовать в Северной Финляндии, должны иметь линию коммуникаций. Если они высадятся в Петсамо, то будут вынуждены повернуть либо на восток, захватив Мурманск и Мурманскую железную дорогу, либо на запад, открыв себе путь через Нарвик.

В результате обсуждения было решено оказать помощь Финляндии, высадив десант в Петсамо или его окрестностях с целью перерезать Мурманскую железную дорогу, и в последующем захватить Мурманск, чтобы превратить его в базу для осуществления операции.

В первом разделе плана, где излагались политические факторы, которые могут оказать влияние на ход операции, говорилось, что высадка в районе Петсамо неизбежно приведет вооруженные силы союзников к прямому и немедленному столкновению с русскими вооруженными силами, и поэтому следует исходить из того положения, что война с Россией станет естественным результатом, так как вторжение на русскую территорию будет являться необходимой составной частью предстоящей операции.

…Через две недели в Лондоне состоялось заседание высшего военного совета союзников. Чемберлен открыл его словами: „Из последних событий наиболее важным является крах Финляндии… Этот крах оказал большое влияние на общую обстановку и должен быть откровенно расценен как удар по делу союзников“. Неожиданный исход кампании на севере, по свидетельству Чемберлена, вызвал страшную депрессию в нейтральных странах и у самих союзников» [207].

А британский историк Леи Дейтон рассказывает, почему англичанам не удалось удержать в секрете свои планы нападения на СССР вслед за Финляндией:

«Французская воздушная армия выделила пять эскадрилий бомбардировщиков „Мартин Мериленд“, которым предстояло вылететь с баз в северо-восточной части Сирии и нанести удары по Батуми и Грозному. Чисто галльским штрихом стали кодовые имена для обозначения целей: Берлиоз, Сезар Франк и Дебюсси. Королевским ВВС предстояло задействовать четыре эскадрильи бомбардировщиков „Бристоль Бленхейм“ и эскадрилью допотопных одномоторных „Виккерс Уэллсли“, базировавшихся на аэродроме Мосул в Ираке.

Для подготовки к ночному налету предстояло произвести аэрофотосъемку целей. 30 марта 1940 года гражданский „Локхид 14 Супер-электра“ с опознавательными знаками пассажирской авиации взлетел с аэродрома Королевских ВВС Хаббании в Ираке. Экипаж был одет в гражданскую одежду и имел при себе фальшивые документы. Это были летчики 224-й эскадрильи Королевских ВВС, на вооружении которой стояли самолеты „Локхид Гудзон“, военная версия „Электры“. Англичане без труда сфотографировали Баку, но когда 5 апреля разведчики направились, чтобы заснять нефтяные причалы в районе Батуми, советские зенитчики были готовы к встрече. „Электра“ вернулась, имея на негативах лишь три четверти потенциальных целей. Все снимки были переправлены в генеральный штаб сил на Ближнем Востоке в Каире, чтобы составить полетные карты с обозначением целей.

…Перед самой капитуляцией Франции немецкий офицер 9-й танковой дивизии, осматривавший захваченный штабной поезд, обнаружил план воздушного нападения. Небрежно отпечатанные документы лежали в папке, на которой было написано от руки: „ATTAQUE AER1 ENNEDU PETROLE DU CAUCASE. Liaison effectue au G. Q. C. Aerien le avril 1940[9]“.

Большой штамп со словами „TRES SECRET"[10] делал эти документы еще более дразнящими. Как и отсутствие даты. Немцы весело опубликовали все эти документы вместе с англо-французским планом вторжения в Норвегию под предлогом помощи финнам. Это был великолепный пропагандистский ход, и сейчас, глядя на эти пожелтевшие страницы, задаешься вопросом, в своем ли уме были лидеры западных стран, утверждавшие подобные безумные авантюры“.» [208]

Имея за спиной таких потенциальных союзников, финны переполнились оптимизмом, и обычные для любой страны планы войны с соседом по отношению к СССР были у Финляндии исключительно наступательными. (Отказалась от этих планов Финляндия только через неделю после начала войны, когда реально попробовала наступать.) По этим планам укрепления «линии Маннергейма» отражали удар с юга, а финская армия наступала по всему фронту на восток в Карелию. Граница новой Финляндии должна была быть отодвинута и проходить по линии Нева – южный берег Ладожского – восточный берег Онежского озер – Белое море.

Строго говоря, это уму непостижимо: как могла Финляндия со своими 3,5 миллионами населения иметь планы по захвату территории СССР с его 170 млн.?! Тем не менее работа комиссии российско-финских историков в финских архивах приводит именно к такому выводу. Из оперативных планов финской армии, сохранившихся в Военном архиве Финляндии, следует, что «предполагалось сразу после нападения СССР перейти в наступление и занять ряд территорий, прежде всего в Советской Карелии… командование финляндской армии окончательно отказалось от этих планов лишь через неделю после начала „зимней войны“, поскольку группировка Красной Армии на этом направлении оказалась неожиданно мощной» [209]. Финляндия собиралась установить новую границу с СССР по «Неве, южному берегу Ладожского озера, Свири, Онежскому озеру и далее к Белому морю и Ледовитому океану (с включением Кольского полуострова)» [210]. Вот так!

При этом площадь Финляндии увеличивалась вдвое, а сухопутная граница с СССР сокращалась более чем вдвое. Граница проходила бы сплошь по глубоким рекам и мореподобным озерам. Надо сказать, что цель войны, поставленная перед собою финнами, если бы она была достижима, не вызывает сомнений в своей разумности.

Даже если бы не было финских документов по этому поводу, об этих наступательных планах можно было бы догадаться. Посмотрите еще раз на карту. Финны укрепили «линией Маннергейма» маленький кусочек (около 100 км.) границы с СССР на Карельском перешейке – именно в том месте, где по планам и должна была проходить их постоянная граница. А тысяча километров остальной границы? Ее финны почему не укрепляли? Ведь если бы СССР хотел захватить Финляндию, Красная Армия прошла бы туда с востока, из Карелии. «Линия Маннергейма» просто бессмысленна, если Финляндия действительно собиралась обороняться, а не наступать. Но, в свою очередь, при наступательных планах Финляндии строительство оборонительных линий на границе с Карелией становилось бессмысленным – зачем на это тратить деньги, если Карелия отойдет к Финляндии и укрепления надо будет построить, вернее – достроить, на новой границе! На границе, которую предстояло завоевать в 1939 г.

Да, с точки зрения финского государства план переноса границы на выгодный рубеж и увеличение финской территории вдвое был разумен. Но, повторю, он базировался на самообмане: преступные действия «пятой колонны» в СССР, выразившиеся в предательском поведении маршала Блюхера в боях с японцами на озере Хасан, были приняты как вообще неспособность Красной Армии воевать. Сообщениям советской прессы о победах под Халхин-Голом наверняка не верили, а верили политической разведке, утверждавшей, что 75% советских граждан ненавидят советскую власть. Кроме этого, нельзя было упускать момент заинтересованности Англии и Франции в победе Финляндии. Случай был настолько соблазнительным, что финны прямо пошли на развязывание войны.

Причем финское правительство выглядит не более глупо, чем Гитлер. В 1941 г. Гитлер бодро атакует СССР, а уже 12 апреля 1942 г. выдает идиотскую тираду, чтобы объяснить провал блицкрига: «Вся война с Финляндией в 1940 году – равно как и вступление русских в Польшу с устаревшими танками и вооружением и одетыми не по форме солдатами – это не что иное, как грандиозная кампания по дезинформации, поскольку Россия в свое время располагала вооружениями, которые делали ее наряду с Германией и Японией мировой державой» [211]. По Гитлеру получается, что Сталин специально прикидывался слабым, чтобы не перепугать Гитлера перед нападением на СССР. То есть в 1941 г. и Гитлер свое желание видеть СССР слабым выдавал за действительность.

Повторю, в те годы агрессивность Финляндии была очевидна. Ведь если СССР, начав войну, решил захватить Финляндию, то остальные Скандинавские страны становились в очередь. Они должны были бы перепугаться, они должны были бы немедленно вступить в войну. Но… Когда СССР стали исключать из Лиги Наций, из 52 государств, входивших в Лигу, 12 своих представителей на конференцию вообще не прислали, а 11 не стали голосовать за исключение. И в числе этих 11 – Швеция, Норвегия и Дания [212]. То есть, Финляндия для этих стран не казалась невинной девочкой, а СССР не выглядел агрессором.

Маннергейма это обстоятельство крайне злит, но он ничего не может ему противопоставить, кроме крайне глупой ссылки на Уругвай и Колумбию: «Впрочем, тут же снова обнаружилось, что Финляндия не может ожидать активной помощи от Скандинавских стран. Если такие страны, как Уругвай, Аргентина и Колумбия, на Ассамблее Лиги Наций решительно встали на нашу сторону, то Швеция, Норвегия и Дания заявили, что они не будут принимать участие в каких-либо санкциях против Советского Союза. Более того – страны Скандинавии воздержались от голосования по вопросу об исключении агрессора из Лиги Наций» [213].

Захватнические планы Финляндии подтверждаются и прямо. В 1941 году финны вместе с немцами напали на СССР. Мы начали энергично пробовать мирно вывести Финляндию из войны. По просьбе СССР посредниками стали Англия и США. Советский Союз предлагал вернуть Финляндии занятые в зимней войне 1939—1940 года территории и еще пойти на территориальные уступки. Англо-американцы настаивали, угрожая Финляндии войной. Но финны не уступали, и в ответной ноте США 11 ноября 1941 года Финляндия заявила: «Финляндия стремится обезвредить и занять наступательные позиции противника, в том числе лежащие далее границ 1939 года. Было бы настоятельно необходимо для Финляндии и в интересах действенности ее обороны предпринять такие меры уже в 1939 году во время первой фазы войны, если бы только ее силы были для этого достаточны» [214]. Об этом вы можете сами прочесть в подборке документов упомянутого мной журнала «Родина». Они тем более убедительны, что весь журнал выдержан в сугубо антисоветском духе.

Все выше написанное я бы не назвал глупостью, в данном случае финское правительство опиралось в своих решениях на явно ошибочные данные. Глупость его в другом.

Столько лет живя с Россией и в России, финны не поняли ее, не поняли, что от нее они могут получить и в тысячу раз больше преимуществ, и максимально возможную защиту, если только будут дружелюбны к ней.

Не поняли, что нет на Западе стран, которые в деле войны действительно помогли бы такой маленькой стране, как Финляндия. Ведь к тому времени финны уже видели, как Запад, презрев тогдашнее НАТО – Восточный пакт, – бросил на растерзание немцам Чехословакию.

В Финляндии все были готовы и финнам не терпелось

Осенью 1939 года СССР заключил договора о помощи с прибалтийскими странами. Их статус не менялся. Они остались буржуазными и самостоятельными, но на их территории были размещены советские военные базы. Южный берег Финского залива стал более-менее защищен. Как ответный жест, Советский Союз передал буржуазной Литве большой кусок своей территории вместе с литовской столицей Вильнюсом, тогда – Вильно.

Оставалась проблема северного берега залива. Сталин пригласил финскую делегацию на переговоры, намереваясь вести их лично. Приглашение сделал Молотов 5 октября. Финны немедленно забряцали оружием и встали на тропу войны. 6 октября финские войска стали выдвигаться на исходные рубежи. 10 октября началась эвакуация жителей из приграничных городов, 11 октября, когда финская делегация прибыла в Москву, была объявлена мобилизация резервистов. До 13 ноября более месяца Сталин пытался уломать финнов предоставить СССР базу на Ханко. Бесполезно. Если не считать, что за это время финская сторона демонстративно эвакуировала население из приграничных районов, из Хельсинки и довела численность армии до 500 тысяч человек [215]. «Однако сейчас стартовая ситуация была совершенно иной – хотелось крикнуть, что первый раунд был за нами. Как войска прикрытия, так и полевую армию мы смогли вовремя и в прекрасном состоянии перебросить к фронту. Мы получили достаточно времени – 4-6 недель – для боевой подготовки войск, знакомства их с местностью, для продолжения строительства полевых укреплений, подготовки разрушительных работ, а также для установки мин и организации минных полей», – радуется в своих мемуарах Маннергейм [216].

Даже крупные страны, такие как СССР, для своей мобилизации отводят не более 15 дней. А Финляндия, как мы видим, не только полностью отмобилизовалась, но и полтора месяца находилась в простое.

В связи с этим я хотел бы обратить внимание на пустячный эпизод, предшествовавший войне. За четыре дня до начала войны между СССР и Финляндией, 26 ноября 1939 г., финны обстреляли территорию СССР из артиллерийских орудий, и в советском гарнизоне поселка Майнила было убито 3 и ранено 6 красноармейцев. Сегодня, естественно, российские и финские историки «установили», что либо этих выстрелов не было вообще, либо Советский Союз сам обстрелял свои войска, чтобы получить повод к войне. Не буду оспаривать эти утверждения, поскольку после полувека антисталинской истерии большинство населения верит в такие глупости безоговорочно. Но должен обратить внимание на то, что инцидент в Майниле никоим образом не был поводом к войне, поскольку уже 27 ноября советское правительство в своей ноте заявило: «Советское правительство не намерено раздувать этот возмутительный акт нападения со стороны частей финской армии, может быть, плохо управляемых финским командованием. Но оно хотело бы, чтобы такие возмутительные факты впредь не имели места» [218]. И все. То есть, в масштабах потерь последовавших боев об этом инциденте можно было смело забыть. С точки зрения потерь в мирное время это событие также можно было бы забыть, поскольку до Второй мировой войны на границах СССР мирного времени никогда не было: с февраля 1921 по февраль 1941 года пограничники СССР потеряли в боестолкновениях на границе только убитыми 2443 человека.

Но что интересно – не только антисоветски настроенные историки мусолят этот случай. Маннергейм, которому и так было о чем писать, отводит этой провокации непропорционально много места, причем очевидно, что он врет. К примеру, когда забывает о том, что нужно оправдываться в этой провокации, и пишет: «Объединение основной части войск прикрытия (1-й и 2-й бригад) в новую дивизию, подчиненную непосредственно командующему армией, также не предполагало пассивного положения. Еще 3 ноября я дал указание генерал-лейтенанту Эстерману создать такую группировку войск, которая бы обеспечила по возможности эффективную оборону приграничной зоны. Это же повторил в приказе от 11 ноября, в котором еще раз обратил его внимание на то, сколь важной является оборона необходимо большими силами позиций, выстроенных между границей и главной линией обороны» [219].

Тут надо вспомнить, что мощнейшие фортификационные сооружения («линию Маннергейма») финны построили не на самой границе, а в глубине своей территории – на расстоянии от 20 до 70 км. Но это пространство они, как вы прочли у Маннергейма, не собирались сдавать без боя и задолго до войны ввели на него крупные силы с задачей жестокой обороны. А такая оборона, само собой, невозможна без артиллерии.

Но когда Маннергейм несколько раз возвращался к обстрелу советской территории 26 ноября, доказательством того, что этого не могло быть, выдвигает утверждение, будто на территории между границей и «линией Маннергейма» вообще не было никакой артиллерии.

«Ситуация была несомненно беспокойной. В любой день русские могли организовать провокацию, которая дала бы им формальный повод для нападения на Финляндию. Я отдал приказ на земле, на воде и в воздухе тщательно избегать любой деятельности, которую русские могли бы использовать в качестве предлога для провокации, и приказал отвести все батареи на такое расстояние, чтобы они не смогли открыть огонь через границу. Для контроля за исполнением приказа я командировал на перешеек инспектора артиллерии» [220].

«И вот провокация, которую я ожидал с середины октября, свершилась. Когда я лично побывал 26 октября на Карельском перешейке, генерал Ненонен заверил меня, что артиллерия полностью отведена за линию укреплений, откуда ни одна батарея не в силах произвести выстрел за пределы границы» [221].

Ведь это же явная брехня: не мог Маннергейм одновременно ставить войскам задачу на оборону предполья «большими силами» и одновременно забрать у войск артиллерию, да еще и послать к границе командующего («инспектора») артиллерии финской армии! Ему-то что там делать, если артиллерия выведена? Еще штрих: Советский Союз сообщил об обстреле своей территории 27 ноября и до этого, по идее, об этом никто не мог знать, в том числе и Маннергейм. Тогда зачем Маннергейм «лично побывал» на месте событий в день обстрела – 26 ноября?

Это неуклюжее вранье по поводу инцидента, который, казалось бы, яйца выеденного не стоит, приводит к мысли, что финны действительно обстреляли советскую территорию, провоцируя СССР на войну. И если вдуматься, удивительного в этом ничего нет. К декабрю 1939 г. финны уже второй месяц были готовы к войне, а СССР ее все не начинал и не начинал, пытаясь решить вопросы переговорами. А сами финны начать войну не могли, иначе в Лиге Наций за них бы не проголосовали даже Уругвай с Колумбией. Приходилось провоцировать СССР таким вот незатейливым способом.

Лечение глупости

Что же тут поделать? Война так война. И 30 ноября Ленинградский военный округ начал укрощать строптивую Финляндию. Дело шло не без трудностей. Время было зимнее, местность очень тяжелая, оборона подготовленная, Красная Армия мало обученная. Но главное, финны – не поляки. Они дрались жестоко и упорно. Само собой разумеется, маршал Маннергейм просил финское правительство уступить СССР и не доводить дело до войны, но когда она началась, руководил войсками умело и решительно. Только к марту 1940 года, когда финская пехота потеряла 3/4 своего состава, финны запросили мира. Ну что же – мир так мир. На Ханко начали создавать военную базу, вместо территории до «линии Маннергейма» на Карельском перешейке забрали весь перешеек с городом Випури, ныне Выборгом. Границу почти на всем протяжении двинули вглубь Финляндии. Сталин убитых советских солдат финнам прощать не собирался.

Пару слов следовало бы сказать и о целях войны, поскольку вся «мировая общественность» уверена, что СССР хотел завоевать Финляндию, да у него не получилось. Эта идея проходит не то что без обсуждения, но и без реальных доказательств. Между тем достаточно посмотреть на карту Финляндии и самому попробовать спланировать войну по ее захвату. Уверен, что даже дурак не полез бы ее захватывать через Карельский перешеек, поскольку именно в этом месте у финнов были в три полосы укрепления «линии Маннергейма». А вот на тысяче километров остальной границы с СССР у финнов ничего не было. Кроме того, по зимнему времени эта местность была проходимой. Наверняка любой, даже дилетант, будет планировать вход войск в Финляндию через незащищенные участки границы и ее расчленение на части, лишение связи со Швецией и выхода к берегам Ботнического залива. Если иметь целью захват Финляндии, по-другому действовать нельзя.

А реально советско-финляндская война 1939—1940 гг. протекала так. По советским довоенным представлениям стрелковая дивизия должна иметь полосу наступления с прорывом обороны в 2,5-3 км., а в обороне – не более 20 км. А на незащищенном участке советско-финской границы от Ладожского озера до Баренцева моря (900 км по прямой) против финских войск было выставлено 9 стрелковых дивизий [222], т. е. на одну советскую дивизию приходилось по 100 км фронта, а это такой фронт, который дивизия и оборонять не может. Поэтому совершенно неудивительно, что части этих дивизий попадали в ходе войны финнам в окружение. Зато на Карельском перешейке против «линии Маннергейма», длиной вместе с озерами в 140 км, действовали (с юга на север) 28, 10, 34, 50, 19, 23,15 и 3-й стрелковые корпуса, 10-й танковый корпус, а также отдельные танковые бригады и части РГК [223], т. е. не менее 30 дивизий.

Из того, как советское командование расположило войска, совершенно очевидно, что оно Финляндию завоевывать и оккупировать не собиралось, целью войны было лишение финнов «линии Маннергейма» – оборонительного пояса, который финны считали неприступным. Без этих укреплений даже финнам должно было стать понятным, что при враждебном отношении к СССР ее не спасут никакие укрепления.

Надо сказать, что с первого раза финны этого намека не поняли, и в 1941 году Финляндия опять начала войну с СССР и союзника себе подобрала на этот раз достойного – Гитлера. В 1941-м, напоминаю, мы просили ее образумиться. Бесполезно. Великая Финляндия от Балтийского до Белого моря не давала финнам спокойно жить, а новая граница по системе Беломоро-Балтийского канала завораживала их, как удав кролика. Маннергейм пишет: «В соответствии с планом военные действия наших войск в следующие месяцы подразделялись на три основные стадии: сначала освобождение Ладожской Карелии, затем возвращение Карельского перешейка, а потом продвижение вглубь территории Восточной Карелии.

Директиву на наступление севернее Ладоги утвердили 28 июня. Наши войска, дислоцировавшиеся примерно на линии между Китее и Иломантси, – они поначалу включали два армейских корпуса (6-й армейский корпус под командованием генерал-майора Талвелы и 7-й армейский корпус под командованием генерал-майора Хэгглунда), куда входило всего пять дивизий, а также „Группу О“ под командованием генерал-майора Ойнонена (кавалерийская бригада, 1-я и 2-я бригады егерей, а также один партизанский батальон) – свели в одно обьединение численностью 100 000 человек, которое назвали Карельской армией. Командовать ею назначили начальника генерального штаба генерал-лейтенанта Хейнрихса; а на его место в генштабе перевели генерал-лейтенанта Ханелля.

В последнем пункте приказа указывали, что конечным рубежом операции будет река Свирь и Онежское озеро.

30 июня отдали приказ…» [224]

Вообще-то финны в данном случае олицетворяют русскую поговорку «битому неймется». Их можно даже зауважать за исключительное упорство – ведь они пытались заглотнуть Карелию на последнем дыхании, так сказать, высунув языки по пояс. «Финляндия постепенно была вынуждена мобилизовать свои подготовленные резервы вплоть до людей в возрасте 45 лет, чего не случалось ни в одной из стран, даже в Германии», – признается Маннергейм [225].

В 1943 г. СССР снова предложил Финляндии мир. В ответ премьер Финляндии заключил с Гитлером личный пакт о том, что не выйдет из войны до полной победы Германии. В 1944 году наши войска пошли вглубь Финляндии, без больших проблем взломав заново отстроенную «линию Маннергейма». Дело запахло жареным. Премьер с его личным обязательством фюреру ушел в отставку, на его место был назначен барон Карл Маннергейм. Он и заключил перемирие. В ходе мирных переговоров Молотов заставил финнов обезоружить немцев на своей территории и обстругал Финляндию со всех сторон. На болота особенно не зарился, взял что получше. Такая тогда у министров иностранный дел СССР выучка была. На севере отобрал область Петсамо с ее запасами никеля, Выборгскую область и прочее. Единственно – вместо; 600 млн. долларов контрибуции в пять лет смилостивился на 300 и в шесть лет.

Ну не глупо ли? Предлагали Финляндии мирно увеличить ее территорию. Так нет – почти шесть лет войны, самое большое военное напряжение, убитые, калеки. Во имя чего? Чтобы Финляндия стала меньше, чем до войны?

А давайте представим, что финны были бы нашими союзниками и бились бы с немцами, скажем, в Норвегии. Они ведь показали себя отличными солдатами, да и Маннергейма царь не без заслуг награждал.

В 1945 году Сталин, невзирая на протесты США и Англии, передал Польше огромные территории Германии. И Черчилль, и Рузвельт считали Польшу недостойной, протестовали и, как сейчас выяснилось, были правы. Сталин ошибался, когда считал, что поляки излечились от подлости. Но если бы Финляндия участвовала в войне на нашей стороне, то не исключено, что Сталина, одновременно с передачей Польше немецких земель, двинул бы на запад и нашу границу Белоруссии, дав Kaлининградской области более надежную опору. Тогда почему не предположить, что он передал бы Финляндии, как союзнице и победительнице Гитлера, Карелию?

Глупая, крайне глупая война. Единственный ее положительный момент – у Финляндии началось просветление в мозгах.

И было невтерпеж!

Зимой 1999—2000 года вся «демократическая обидев общественность» России праздновала юбилей – 60-летие; победы Финляндии над сталинским Советским Союзом! в войне зимой 1939—1940 гг.

Имелись трудности. В стране не все идиоты, и кое-кто помнит, что в марте 1940 г сдалась Финляндия, а не СССР.

Правда, свой приказ войскам Финляндии о фактической капитуляции от 13 марта 1940 г. главнокомандующий финляндской армией маршал Маннергейм закончил словами: «У нас есть гордое сознание того, что на нас лежит историческая миссия, которую мы еще исполним, – защищать западную цивилизацию, она издревле была нашей наследственной долей; но мы также знаем, что до последней монетки отплатим свой долг Западу» [226]. Не позавидуешь «западной цивилизации»: как только в мире находятся мерзавцы, они немедленно начинают ее защищать. Если вы помните, то и Гитлер напал на СССР именно с этой целью.

Не знаю, как там с Западом, но долг Финляндии СССР Маннергейм действительно оплатил до монетки – Сталин за этим проследил. Вот и посудите, как с такими фактами праздновать победу Финляндии над СССР? До чего московская лимита тупая, но ведь и она может догадаться, что жирует за счет экспортных поставок на Запад никеля с тех рудников, что были законно добыты в этой «проигранной» войне.

Что делать мерзавцам-фальсификаторам? Приходится вымучивать эксклюзивно для российских козлов версию, будто СССР войну проиграл потому, что у него боевые потери были в несколько раз выше, чем у армии Финляндии. Мыслишка убогая, но и ее ведь как-то надо подтвердить.

Созрела конъюнктура, и в 1996 г. М.И. Семиряга уточнил, что в войне 1939—1940 гг. советских убитых и пропавших без вести было 70 тыс. человек, да еще 176 тыс. раненых и обмороженных. Нет, утверждает A.M. Носов, я лучше считаю: убитых и пропавших без вести было 90 тыс., а раненых – 200 тыс. Казалось бы, подсчитали всех, но мало, ребята, мало, тут нужна аптекарская точность. И вот к 1995 г. россиянский историк П. Аптекарь высчитал совсем точно – только убитых и пропавших без вести было, оказывается, 131476 человек [227]. А раненых он и считать не стал, – видать, сотни тысяч. В результате «Коммерсант-Власть» от 30 марта 1999 г. уже смело исчисляет потери СССР в той войне в полмиллиона, т. е. счет уже идет на миллионы! Правильно, чего их жалеть-то, сталинских совков?

А как же финские потери? Финский историк Т. Вихавайнен их «подсчитал точно» – 23 тыс. [228] В связи с чем П. Аптекарь радостно подсчитывает и даже выделяет жирным шрифтом: «Получается, что даже если исходить из того, что безвозвратные потери Красной Армии составили 130 тысяч человек, то на каждого убитого финского солдата и офицера приходится пятеро убитых и замерзших наших соотечественников».

Ну, как же такое соотношение назвать, как не большой победой Финляндии в той войне? «Демократическая общественность» может смело эту победу праздновать.

Правда, возникает вопрос, – а почему тогда Финляндия сдалась при столь низких потерях? К ноябрю 1939 г. финны отмобилизовали в армию и шюцкор (фашистские военные отряды) 500 тыс. человек. А по финским данным, их общие потери (с ранеными) были 80 тыс. человек, или 16%.

Сравним. Немцы с 22 июня по 31 декабря 1941 г. на советском фронте потеряли 25,96% [229] численности всех сухопутных войск на Востоке, через год войны эти потери достигли 40,62%. [230] Но немцы продолжали наступать до середины 1943 г. А финнам с их 16% почему вдруг перехотелось выходить на берега Белого моря?

Ведь финнам оставалось «только день простоять, да ночь продержаться». Союзники уже начали переброску эскадрилий, чтобы бомбить Баку, а из Англии уже вышли суда с войсками в помощь Финляндии. Маннергейм вспоминает: «Сведения о помощи западных стран, запрошенные министерством иностранных дел, поступили 7 марта. Они были подготовлены начальником генерального штаба Великобритании генералом Айронсайдом и выглядели следующим образом:

Первый эшелон, в который войдет англо-французская дивизия, будет переправлен морем в Нарвик 15 марта. Его состав:

– Две с половиной бригады французских альпийских стрелков – 8500 человек;

– Два батальона „иностранного легиона“ – 2000 человек;

– Один батальон поляков – 1000 человек;

– 1-я британская гвардейская бригада – 3500 человек;

– 1-й британский батальон лыжников – 500 человек.

Итого: 15 500 человек.

Перечисленные войска – это отборные части. Одновременно с ними будут высланы 3 батальона обслуживания.

Второй эшелон будет состоять из трех британских дивизий, каждая численностью 14000 человек. Общая численность боевых частей возрастет до 57500 человек.

По расчетам, первый эшелон должен прибыть в Финляндию в конце марта, а войска второго эшелона последуют за ним сразу же, как только позволит пропускная способность железных дорог» [231].

Так почему же не подождали пару недель, почему сдались, если близка была буржуинская армия, да и весенняя распутица уже началась?

Финский историк И. Хакала пишет, что у Маннергейма к марту 1940 г. просто войск не осталось. А куда они делись? И историк Хакала выдает такую фразу: «По оценкам экспертов, пехота потеряла приблизительно 3/4 своего состава (в середине марта уже 64000 человек). Так как пехота в то время состояла из 150000 человек, то ее потери составляли уже 40 процентов» [232].

Нет, господа, в советских школах так считать не учили: 40% – это не 3/4. И пехоты у Финляндии было не 150 тыс. Флот был мал, авиации и танковых войск почти не было (даже сегодня ВВС и ВМС Финляндии вместе с пограничниками – 5,2 тыс. человек), артиллерии 700 стволов – максимум 30 тыс. человек. Как ни крути, а кроме пехоты войск было не более 100 тысяч. Следовательно, на пехоту падает 400 тыс. И потери пехоты в 3/4 означают потери в 300 тыс. человек, из которых убитых должно быть 80 тыс.

Но это расчет, а как его подтвердишь, если все архивы у «демократов», и с ними что хотят, то и творят? Остается ждать.

И ожидание себя оправдает. Видимо, тоже к юбилею советско-финской войны, историк В.П. Галицкий. в 1999 г. выпускает небольшую книжку «Финские военнопленные в лагерях НКВД». Рассказывает, как им, бедным, там было. Ну и попутно, порывшись в наших и финских архивах, он, не подумавши, приводит потери сторон не только в пленных, но и общие, и не только раздутые наши, но и, видимо, подлинные финские. Они таковы: общие потери СССР – 285 тыс. человек, Финляндии – 250 тыс. Убитые и пропавшие без вести: у СССР – 90 тыс. человек, у Финляндии – 95 тыс. человек [233].

Вот это уже похоже на правду! При таких потерях становится понятно, почему финны сдались, не дождавшись, пока к ним подплывут пароходы с поляками и англичанами. Невтерпеж было!

Просветление

После войны на Финляндию опустилась Божья благодать – у пришедших к власти политиков началось просветление в умах. Финляндия стала не просто нейтральной, для СССР она стала дружественно-нейтральной, и от этого – возможно единственным независимым государством мира.

Ведь по большому счету независимость нужна только для того, чтобы никому ничего лишнего не платить, чтобы никто тебя не грабил.

Даже СССР никогда не был вполне независимым, он зависел от своих союзников, он обязан был помогать им. И Финляндии он стал обязан за дружественное расположение, за то, что огромный кусок его нескончаемых границ прикрыло дружественное государство. Поэтому СССР распахнул для Финляндии свой рынок.

Но и Запад не мог оставаться безучастным. Ему никак не улыбалось, чтобы дело зашло еще дальше, чтобы Финляндия вступила в Варшавский договор. Поэтому и Запад распахнул ей свой рынок.

Сложилась ситуация, при которой два жениха, отчаявшись жениться, все же продолжают делать крутящей носом невесте подарки в надежде, что она, по крайней мере, не выйдет замуж за соперника.

Численность населения Финляндии не сильно отличается от Швеции или Швейцарии. Но весь мир знает первую по автомобилям «Вольво» и оружию, вторую по часам и точной механике. Никакого подобного товара финны не производят – у них товар среднего европейского качества. Тем не менее, расцвет экономики Финляндии был таков, что в 70-х ее стали называть «европейской Японией».

Это, кстати, не льстит японцам. Они вассалы США и Запада. Им никто преимуществ не дает, они всего достигли за счет высочайшего качества своих товаров и при яростном сопротивлении мирового рынка. Скажем, Франция не могла найти закона, препятствующего продаже у себя японских товаров. Тогда она перенесла единственную таможню для проверки японского экспорта в маленький городок и там несколько французских таможенников, не спеша, распаковывая каждую коробку с телевизором, проверяли дневную норму. Остальные японские товары многие месяцы ждали проверки на складах.

С Финляндией так никто не поступал, а если ее товар был уж очень плох, его без проблем забирали советские внешторговые организации.

Это материальный итог действительной независимости, которой обладала Финляндия. Умная женщина, порадуемся за нее. И сегодня, когда наши придурки – бывшие братья – вступили в НАТО, финны презрительно заявили, что не видят опасности от России. Хотя, объективности ради, финны от развала СССР потеряли очень много, и мы обязаны испытывать к ним чувство признательности за то, что они практически не участвуют в беснующемся антисоветском и антироссийском мировом хоре.

Думаю, на западных границах нам одной независимой Финляндии больше чем достаточно. На кой ляд нам надо, чтобы независимыми были прибалты, поляки, чехи, венгры? Ведь за их независимость нам как-то придется платить. У нас что – есть лишние деньги? Пусть сидят в НАТО.

Однако здесь главный вопрос – чисто военный. Остановимся на нем. Судя по тем сведениям, что я имею, военная доктрина Варшавского договора заключалась в следующем. В случае войны ракетные войска и ВМФ наносят атомные удары по США до тех пор, пока те не запросят мира. Захватывать США никто не собирался, сил для этого не было. А вот Европу щадили, ее предполагалось взять сухопутными войсками и заставить смириться. Для Варшавского договора такой план был по силам, но для России, даже для будущей России – независимой, – это немыслимо.

Следовательно, в будущей войне мы наступать на НАТО не сможем, отражать сухопутные удары блока нужно будет на своей территории. Думаю, тут и вариантов нет – жечь ядерными ударами придется и Америку, и Европу. Но надежно мы это сделать не сможем, сколько бы боеголовок ни имели.

Я вспоминаю прочитанные когда-то давно данные об американском компьютерном проигрывании нападения СССР на США. По условиям игры американцы пропускали ядерный удар 1444-х боеголовок, суммарной мощностью 6550 мегатонн. При внезапном ударе их потери достигали 40% населения и всего прочего. Но если войне предшествовал угрожающий период и они успевали эвакуировать города, потери сокращались до 6%. А это меньше, чем мы или Германия потеряли в ту войну.

То есть, как бы удачно мы ни нанесли ядерный удар по НАТО, ожидать оттуда вражескую сухопутную армию приходится. А у нас на границах нет морей и океанов, как у США. Поэтому полагаю, что нам их придется создать искусственно – создать полосу радиоактивного заражения, отсекающую нас от НАТО.

Вопрос – где ее создать? У себя? Нежелательно, все же это своя земля и отчуждать ее на тысячелетия не хотелось бы. Значит, в сопредельных странах. Но чем дальше эти страны будут от наших границ, тем труднее будет эту полосу создать – и враг будет перехватывать средства доставки, и полоса будет длиннее. Опять выбирать практически не из чего. Создавать ее надо по территории Польши, Венгрии, Чехословакии, не исключено, что и по территории прибалтов. Благо, что к нам в Россию сейчас свозят радиоактивные отходы со всего мира.

Если бы эти страны были нейтральны, это связало бы нам руки. А раз они вошли в НАТО – тогда… Вообще-то ведь нетрудно догадаться, что они пушечное мясо, а их страны – поле боя.

Что касается иллюзии, будто эти страны усилят НАТО, то это чушь. Во-первых, НАТО и без того во много раз сильнее России. Во-вторых. Подлецами не усилишься. Сильно нас в ту войну усилил эстонский корпус? Он только попал на фронт, и эстонцы сотнями стали перебегать к фашистам. Пришлось его переформировать в строительный.

А какую военную коалицию в обозримом прошлом усилила Польша или Чехословакия? Не беда, если они «усилят» НАТО.

Вопрос этот рассмотрен в принципе и, конечно, не так прост. Но все же это один из вариантов решения и, как мне видится, не самый плохой или бессмысленный.

Вопрос без ответа: все идиоты?

Одним из главных и выдающихся участников войны был английский премьер-министр Уинстон Черчилль. Он был яростный и непримиримый враг коммунизма и СССР – потому что был яростным патриотом Британской империи, для которой коммунизм являлся реальной угрозой. Но Черчилль был выдающимся деятелем – достаточно умным, чтобы не подличать и не врать по мелочам. Такой враг не может не вызывать уважения.

Практически сразу же после окончания Второй мировой Черчилль призвал англоязычные страны начать новую, «холодную» войну против СССР с тем, чтобы не допустить распространения коммунизма по всему миру. В своем известном выступлении в Фултоне 6 марта 1946 г. он, чтобы убедить слушателей в правомерности своего упреждающего шага против СССР, кратко остановился и на начале Второй мировой:

«Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области земного шара. Ее, я убежден, можно было предотвратить без единого выстрела, и сегодня Германия была бы могущественной, процветающей и уважаемой страной; но тогда меня слушать не пожелали, и один за другим мы оказались втянутыми в ужасный смерч» [234].

Из этих его слов со всей определенностью следует, что Германия была так слаба накануне войны, что без содействия, без попустительства остальных стран, в том числе и своих будущих жертв, начать войну просто не смогла бы. Так что же случилось? Почему жертвы войны выступили ее пособниками?

Да, Черчилль был великим политиком. Да, он всегда призывал задушить фашизм в Германии в зародыше. Но значит ли это, что остальные политики мира были идиотами и ничего не видели? В свете сегодняшних мифов о начале войны, кажется, что это так. А на самом деле?

Нет, конечно! Это были не глупые люди и действовали они логично, просто нам сегодня следует задать вопрос – а все ли мы знаем о войне, чтобы оценить их логику? Данная статья – гипотеза о том, в чем именно ошибались европейские политики и в чем, соответственно, сегодня ошибаемся мы.

Мюнхен

30 сентября 1998 года было два юбилея – 100 лет со дня рождения выдающегося советского биолога Т. Д. Лысенко и 60 лет Мюнхенскому сговору – политическому началу Второй мировой войны, о котором я уже упомянул вкратце. К этой дате «Дуэль» отдала предпочтение юбилею Т. Д. Лысенко, а проамериканский журнал «Итоги» – Мюнхенскому сговору. В номере от 29 сентября 1998 г. в статье С. Иванова читаем об этом несколько подробнее:

«Ровно 60 лет назад, 30 сентября 1938 года, около 8 часов утра в Праге приземлился самолет чешского посла в Берлине Войтеха Маетны. Он был единственным чехом, допущенным на закрытое совещание в Мюнхене, на котором великие державы решали судьбы Чехословакии. Растерянный Маетны привез с собой приговор, вынесенный там накануне его несчастной родине. В 9 утра посла принял президент Эдуард Бенеш. То, что он услышал, заставило его немедленно пригласить в Градчаны министров, генералов и лидеров партий. Когда все собрались, министр иностранных дел Камилл Крофта сказал, что он вынужден произнести самые страшные слова в своей жизни: Германия ультимативно требует, чтобы в течение ближайших десяти дней ей была передана вся Судетская область, а также граничащие с Австрией районы, где немецкое население составляет хотя бы половину. Италия, Англия и Франция поддерживают эти требования. Несмотря на то, что с последней Чехословакию связывает союзный договор, Париж не собирается и пальцем пошевелить, чтобы спасти чехов. Собственные территориальные притязания к стране выдвигают Польша и Венгрия. Положение безвыходное. Закончил Крофта так: „Теоретически ультиматум можно отвергнуть. За этим последуют германское вторжение, польская агрессия и война, в которой нас никто не спасет. Неизвестно, помогут ли нам Советы и будет ли эта помощь эффективна“.

За последние годы было сказано столько справедливых слов о чудовищном сговоре Сталина с Гитлером, приведшем к разделу Восточной Европы в 1939—1940 годах, что как-то забылось другое: советские учебники истории не лгали, Англия и Франция действительно боялись Германии, всячески пытались не сердить Гитлера и толкали его на Восток. СССР же и в самом деле предлагал в 1938 году Чехословакии свою помощь, но та отвергла ее – не исключено, что и из классовых соображений. Кроме того, малые страны Европы, стараясь ни в чем не отстать от больших, и сами были готовы растерзать друг друга: Венгрия – Румынию, Болгария – Грецию, Польша – Литву и т. д. Старый Свет содрогался от спазмов всеобщей агрессии.

Но вернемся в Градчаны. Начальники штабов доложили, что сопротивление вермахту невозможно. В 11.30 собрание решило принять ультиматум. Все разбрелись в состоянии глубокой подавленности. Через час Крофта принял послов Англии, Франции и Италии. Он был краток: „От имени президента республики и правительства я заявляю, что мы подчиняемся решению, принятому в Мюнхене без нас и против нас. Мне нечего добавить“. По словам итальянского посла Френечино Франсони, министр выглядел сломленным. Когда они попытались выразить ему соболезнование, он раздраженно оборвал их: „Все кончено. Сегодня наша очередь – завтра настанет очередь других!“ Его слова оказались провидческими.

В 5 часов вечера премьер-министр Ян Суровы выступил по радио с обращением к нации. Прага погрузилась в уныние. Демонстрации протеста были спорадическими и беспомощными. Все понимали, что нет никакого выхода, кроме капитуляции, и что эта уступка не станет последней. Всеми владело чувство обреченности. Ночью чешские войска начали отступление из района Богемского леса. По словам одного британского наблюдателя, „солдаты шли мрачные и молчаливые. Никто не разговаривал, не пел и не смеялся“. На следующий день в два часа немцы пересекли границу Чехословакии. Стране оставалось существовать меньше полугода».

В целом, как видите, в статье есть объективные моменты. Но старательно вбиваются в голову две пропагандистские идеи о том, что, во-первых, определил войну пакт о ненападении между СССР и Германией, хотя, повторю, такие пакты к 1939 г. с Германией были у всех, кроме СССР, и что Англия, Франция и Чехословакия «перепугались» Гитлера, который всего несколько лет, как начал вооружаться и создавать армию.

Как Франция, Англия и Чехословакия могли перепугаться Германии, которая была тогда во всех отношениях многократно слабее первых двух, а в военном отношении – ненамного превосходила даже маленькую Чехословакию – европейского импортера оружия? Почему внешне бессильный Гитлер вдруг заговорил с этими странами с позиции силы – какую силу, уравнивающую шансы, он имел для этого?

Национал-социализм

Начать рассказ следует с Германии, с Гитлера, с национал-социализма. Гитлер, по национальности австриец, был выходцем из народа. С началом Первой мировой войны он добровольцем пошел на фронт, где на передовой провел всю войну. Был ранен, отравлен газами, награжден. После войны вступил в маленькую партию, дал этой партии свои идеи и через 14 лет эта партия – Национал-социалистическая рабочая партия Германии – победила на общегерманских выборах.

Какие же идеи повели немцев за Гитлером?

Их следует разделить на мировоззренческие (национал-социализм) и идею государственного строительства Германии.

Национализм Гитлера повторял еврейский расизм. Евреи считают, что только они богоизбранная нация, а остальные нации – гои, недочеловеки, и Гитлер это у них перенял: он точно так же считал, что высшей нацией мира являются арийцы и их высшая ветвь – германцы, а остальные нации – это недочеловеки.

В социализме Гитлер полностью отказался от главных догм Маркса: от классовой борьбы и интернационализма. Геббельс пояснял рабочим Германии, что советский большевизм – это коммунизм для всех наций, а германский национал-социализм – это коммунизм исключительно для немцев.

Отказавшись от классовой борьбы, Гитлер, национализируя уже имеющиеся предприятия, не отбирал их у капиталистов. Он просто поставил капиталистов в жесткие рамки единого государственного хозяйственного плана и под жесткий контроль за прибылью. При нем капиталисты не могли перевести и спрятать деньги за границей, чрезмерно расходовать прибыль на создание себе излишней роскоши – они обязаны были свою прибыль вкладывать в развитие производства на благо Германии, и поэтому предприятия вполне можно было считать национализированными.

Если формула марксового, а затем и большевистского социализма была материальной и оттого убогой – «от каждого по способности, каждому по труду», – то формула социализма Гитлера в первую очередь обращена была к духовному в каждом человеке и начисто лишена уравниловки. «Хрестоматия немецкой молодежи» в 1938 г. учила:

«Социализм означает: общее благо выше личных интересов.

Социализм означает: думать не о себе, а о целом, о нации, о государстве.

Социализм означает: каждому свое, а не каждому одно и то же» [235].

Гитлеровский социализм обеспечил исключительное сплочение немцев вокруг своего государства. Когда началась война, измена военнослужащих воюющих с Германией государств была обычным делом – на сторону немцев переходили сотнями тысяч. А в сухопутных и военно-воздушных силах Германии за 5 лет войны из 19 млн. призванных изменили присяге всего 615 человек и из них – ни одного офицера!

Было и еще одно отличие национал-социализма от марксизма. Марксизм утверждает, что победа социализма в одной стране невозможна и требует от коммунистов распространять коммунистические идеи по всему миру. А Гитлер совершенно определенно указывал, что национал-социализм для экспорта не предназначен – он исключительно для внутреннего использования немцами.

Давайте глазами политиков той Европы взглянем на нацистскую Германию тех лет с позиций мировоззрения.

Как должны были смотреть на национал-социализм в СССР? Безусловно, как на идейного врага, самого страшного врага. Действительно, и Гитлер с самого начала создания своей партии основным врагом определил марксистов-коммунистов.

А как на национал-социализм должны были смотреть политики буржуазных стран? Как на довольно экстравагантное течение, которое, как комплекс идей, ничем этим странам не угрожает. Гитлер не распространял свои идеи вне Германии, не лишал средств производства собственно буржуазию. Его национализм за рубежом мог казаться несколько радикальным, но ведь в любой стране есть националисты, поскольку быть патриотом и не быть националистом достаточно сложно: даже себе трудно объяснить, какой же нации ты патриот.

Итак, отметим – германского национал-социализма боялись только в СССР, в остальных странах в нем видели врага коммунистам и из принципа «враг моего врага – мой друг» не могли не приветствовать его.

III Рейх

Теперь рассмотрим комплекс государственных идей Гитлера. Для этого лучше всего обратиться к «Майн Кампф» – его основной мировоззренческой и государственной программе действий. Эта книга была написана в 1926 г., издавалась в миллионах экземпляров и, безусловно, была известна любому политику Европы и мира.

Рассмотрев в «Майн Кампф» демографическое состояние Германии, Гитлер приходит к выводу, что для независимости Германии земли для пропитания нации катастрофически не хватает. Варианты типа ограничения рождаемости он рассматривает, но отметает как негодные. Земли вне Европы – всякие там колонии, – его не устраивают, и он достаточно логично объясняет, почему.

Он критикует Германию за неправильный выбор цели в Первую мировую войну, когда она воевала не только с Россией, но и с Англией и Францией.

«Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их, в общем и целом, только за счет России. В этом случае мы должны были, перепоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации» [236].

И как развитие этой мысли ставит перед собой и Германией вполне определенную цель, выделяя ее в «Майн Кампф» курсивом:

«Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.

Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены…» [237]

Правда, условиями для завоевания России, помимо собственно укрепления Германии, были нейтрализация враждебной конкурентки Франции и обязательно Англия в союзниках. Ради союза с последней он ничего не жалел, отказывался и от флота, и от колоний.

«Никакие жертвы не должны были нам показаться слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами» [238].

То есть, за 7 лет до реального прихода к власти, Гитлер совершенно определенно сообщил всему миру, что начнет войну, сообщил всем, с кем он ее начнет и кого хочет видеть в союзниках. Заметим при этом, что основным личным принципом Гитлера в политике была ее неизменность: раз поставленная цель должна быть достигнута. (Гитлер писал, что политику, который мечется и меняет цели, народ не верит.)

Снова зададим себе вопрос – как к подобным целям должны были относиться политики в Европе и мире?