Ричард Длинные Руки – коннетабль Орловский Гай

Глава 1

С напором и грохотом, словно в захваченную крепость, вошел в натопленный зал громадный человек, поперек себя шире, гулко топал ногами, стряхивая снег, хлопал широкими, как лопаты, ладонями по плечам. Обожженное морозом широкое красное лицо стало похожим на закатное солнце.

– Хорошо, – проревел он гулко, – на дворе тихо…

Сэр Растер единственный, кто облачается в рыцарские доспехи с утра и не снимает до вечера, иначе, мол, к лету, когда пора боевых подвигов, не сумеет выбраться из-за стола.

Позванивая шпорами, он прошел к длинному столу, рыцари шумно пируют с утра, облапил на ходу Митчелла, похожего на него больше, чем сын на отца, покровительственно хлопнул по плечу Макса.

– Хорошо!

– Как скажете, сэр Растер, – ответил Макс почтительно. – Во дворе упражнялись?

– Среди нас дураков нет, – гордо ответил Растер. – Особенно дураков выходить в такую погодку. С крыльца на метель посмотрел, и хватит ей.

– Да, – согласился барон Альбрехт, – нечего ее баловать.

Растер с усилием всадил себя в тесноватое для него кресло, Альбрехт любезно придвинул старшему рыцарю кубок побольше. Растер дождался, облизывая крупные мясистые губы, когда темно-красная стру заполнит до краев, мощным рывком поднял и мгновенно вылил в свой широкий рот, как в пропасть.

– За победы!

– Какие? – опасливо поинтересовался барон.

Растер отмахнулся и обеими руками придвинул к себе блюдо с жареным кабаном.

– Всякие, – прорычал он. – Разные…

Подо мной кресло выше, чем у остальных, тоже указание на статус, но я поглядывал на сэра Растера с острой завистью. Ему все понятно, он тверд и прям, у него строгие жизненные установки, идет по жизни честно и праведно… ну, насколько позволяют обстоятельства. И сэр Митчелл такой же, и сэр Макс, и даже сэр Альбрехт, который каждым словом и жестом бахвалится, что его не сдерживают никакие узы.

Сдерживают, еще как сдерживают! Это вот меня настолько не сдерживают, чему сперва радовался, теперь печалюсь. Полная свобода – жутковато. Скрываю от всех, даже от себя, что пугаюсь ответственности, оттого и дергаюсь, поступаю иногда так, что потом от стыда горю: то нахамлю старшим и уважаемым людям, то выкажу превосходство над простыми и чистыми женщинами, верными нравственным нормам своего времени… не такими уж и тупыми, если так уж честно, то вообще веду себя не адекватно обстановке…

И все оттого, что остальных что-то ведет, а меня – никто и ничто. Даже самые что ни есть свободные люди на свете, странствующие рыцари, которые никому не служат, только хранят верность своей даме, да и то не все ими обзавелись, – даже они скованы строгой рыцарской моралью, обетами, кодексом чести. Они не забывают перекреститься за столом и сказать несколько слов благодарственной молитвы, каждое слово и поступок регламентируют. За ними следит не только Господь Бог, но и Пресвятая Дева, которой служат куда охотнее, а за мной никто не смотрит, я свободен, свободен, свободен… словно преступник!

Да, самые свободные люди на свете – преступники. Им и людские законы – по фигу, и моральные устои – придуманная фигня.

Господи, что я за чудовище? Повесить бы такое, дык не дамся же…

– Сэр Ричард! – требовательно проревел из-за стола Растер и помахал наполовину обглоданной кабаньей ногой. – Скажите слово!.. Это будет лучшей приправой к обеду.

Альбрехт мягко поправил:

– Лучшая приправа – присутствие на пиру красивой женщины.

Растер замолчал не потому, что немедленно вгрызся в кабанью ногу, а он вгрызся, просто в глазах вспыхнул жадный интерес. Макс посмотрел на меня с вопросом в больших чистых глазах высокорожденного эльфа.

– Сэр Ричард, – произнес он осторожно, – а когда спасенная благородная дама… ощутит себя лучше… она почтит своим присутствием?..

Я стиснул челюсти, из Фриды знатная дама как из меня танцор, но смотрят с ожиданием, я промямлил:

– Ее хрупкая и ранимая натура подверглась… да… колдовство очень мощное… временами забывает, кто она вообще… с нею надо очень мягко, а вы тут напугаете одним только ревом!

Сэр Растер встал и гаркнул так, что огоньки светильников заметались испуганно, словно под порывом урагана:

– Да нихто!.. Мы все будем шепотом!.. Как церковные мыши под полом!

Сэр Альбрехт произнес так же вкрадчиво:

– Вообще-то присутствие женщины облагораживает. В каж–дом замке есть благородная дама.

– Да, – проревел сэр Растер, – это как гербовый щит над воротами замка! Кто видел замок без щита?.. Без герба и дамы – собачья будка, а не замок.

Макс сказал обидчиво:

– Замок сэр Ричард захватил только что! А готовой дамы здесь еще не было. Барон Эстергазэ тоже не успел в заботах бранных…

– Да, – согласился сэр Растер несколько добрее, – это хорошо, когда дама уже в замке. Мужа убил, даму изнасиловал – и вот уже твоя дама. Во всяком случае, замковая. В каждом захваченном замке – по даме. Дурак этот барон! Мог бы побеспокоиться.

– Дурак, – согласился и Альбрехт. – Все, кто не с нами, дураки.

Макс перекрестился.

– И Господь их накажет.

Все перекрестились, пробормотали «аминь». Некоторое время слышался только стук ножей по тарелкам и плеск наливаемого в кубки и чаши вина.

Я вытер губы краем скатерти, поднялся.

– Пируйте, пируйте, не поднимайтесь! Набирайтесь сил, скоро лето, пора походов.

Фрида испуганно обернулась на скрип двери. Я видел, как инстинктивно сжалась в комок и сгорбилась в ожидании удара. И лишь увидев, что это не инквизитор, с облегчением перевела дух, даже попыталась несмело улыбнуться.

– Все хорошо, – сказал я с неловкостью и чувством вины, что ничего не могу для нее сделать больше. – Никто тебя больше не тронет!.. Мир жесток, но здесь ты под моей защитой, малышка.

Она прошептала со слезами на глазах:

– Я не знаю, как вас благодарить, ваша милость!

– А никак, – пояснил я. – Я просто возвращаю долг.

Она покачала головой:

– Нет, это наш долг – защищать своего сеньора.

– А долг сеньора, – возразил я, – защищать своих людей. И вообще, давай не меряться, кто кому больше должен. Ты здесь среди своих. Все к тебе настроены дружелюбно и рвутся защищать.

Она широко распахнула глаза.

– Меня? Защищать?

Я пояснил с неловкостью:

– Пришлось сказать, что ты из знатного рода. Но тебя выкрали еще младенцем злые колдуны, и ты росла в чужом замке вместе со слугами. Надо же объяснить мозоли на твоих ладонях.

Она посмотрела на свои розовые ладошки.

– Мозоли? Нет у меня никаких мозолей.

– Правда?

– Конечно, – ответила она. – Уж от мозолей-то я умею избавляться! Сэр Ричард, я уже выздоровела. Мне очень стыдно, что я в вашей постели, как свинья неблагодарная!.. Что подумают? Мне нужно вниз, к челяди. Я буду работать, я все умею делать! Я не буду в тягость…

Я отмахнулся.

– Знаю. Но ты не в тягость. Это я себе прощение так зарабатываю.

Она округлила глаза.

– Прощение? Вы?

– Не трясись, – сказал я почти грубо, – не перед тобой, а перед Богом и потомками. Кого повесил, кого зарубил, кого велел удавить или утопить – забудется, житейские мелочи, все так делают, а вот тебе помог – зачтется. И даст возможность говорить о моем человеколюбии и необыкновенной гуманности. Возможно, только это и останется. Мало кто скажет, чем велик Архимед, а вот что голым бежал по Сиракузам…

Она растерянно хлопала глазами, потом ее личико прояснилось.

– Ой, так вы это потому, что вам так надо?

– Ну да!

Она с облегчением вздохнула.

– Как хорошо! А то я уж себя изгрызла, что ни в жисть не расплачусь за такое… такое…

Я погладил ее по голове.

– Вот видишь, снял с твоей души камешек. Теперь бы кто с моей снял… Ладно, отдыхай, скоро и ты понадобишься. Сколько той зимы… тьфу, прицепится же!..

Она сказала робко:

– Я похожу по замку, можно?

– Иди, – разрешил я, – а то уже чувствуешь себя в такой же камере, верно?

Она покачала головой, улыбнулась печально и чуть-чуть хитренько.

– Нет, здесь хорошо. Но чтоб другие девушки не подумали, что я заняла вашу постель и никого в нее не пускаю.

От камина несет горячим сухим воздухом. Березовые поленья горят долго, от них всегда такие крупные и радостно-пурпурные угли. Вдоль стен ровно и мощно источают свет горящие фитили в круглых чашах.

А на столе меня ждет удивительная карта, на которой опасаюсь что-то отмечать или черкать: вдруг да отразится в реале.

За окном блеснул свет, словно солнце прорвалось сквозь тучи. С неба пал узкий луч света, настолько радостный и сверкающий, что сердце ликующе подпрыгнуло. И почти сразу по лучу вниз скользнула блистающая, как первозданный свет, человеческая фигура.

Ангел, а это явно ангел, плыл по воздуху прямо на замок. На миг каменная башня заслонила плазменную фигуру, тут же огненный ангел вынырнул с этой стороны, а затем, пересекши двор по воздуху, вошел в каменную кладку донжона.

Я отпрянул от окна, а из стены вышел в плазменном огне ангел в полтора раза выше самых рослых людей на свете. За плечами отливающие золотом огромные прекрасные крылья, мне показалось, что он весь из плазменного света, настолько блестящ и сверкающ, хотя его свет не режет глаз. Доспехи изумительной работы, на широких грудных пластинах панциря горят маленькие солнца, в поясе изящен, через плечо шитая золотом перевязь, но оранжевый огненный меч обнажен, ангел держит его в руке красиво и гордо.

Он взглянул мне в лицо, я онемел, лицо безукоризненное, а глаза как два солнца, смотрят мне прямо в душу. Вокруг бестелесного тела бурлит уже не море, а океан звездных энергий, но я не ощутил опасности, ведь это ангел, это его стихия.

– Сэр Ричард, – произнес он могучим красивым голосом, я ощутил его дружелюбие, покровительство и дружеское напоминание, кто он есть, и что его обращение нужно принимать иначе, чем слова гонца любой важности. – Сэр Ричард, тебе послание…

Я сглотнул ком в горле.

– От кого?..

Лицо ангела почти неразличимо, помимо солнечных глаз, вижу только безукоризненной формы высокие скулы и широкий подбородок, что создают общий облик существа, рожденного повелевать. Еще я рассмотрел, как губы слегка изогнуло в усмешке.

– От кого? Такое должен чувствовать сердцем.

Я прошептал:

– Неужто… от Самого?

Из плазменного огня прозвучало:

– Сердце твое чует, хотя сам ты и полон сомнений.

– И что… за послание?

– Ты должен укрепить свою власть, – прозвучало из плазменного сияния. – Заставить покориться твоей власти непокорных лордов! И когда вся Армландия будет под твоей твердой рукой, ты должен добиться мира и процветания на отныне своих землях.

– Выполню, – сказал я и поспешно поправил себя, – постараюсь.

– И когда обеспечишь сытость и благополучие, ты должен просветить народ, обучить грамоте! Неважно, благородный или неблагородный восхочет учиться…

– Грамоте? – переспросил я. – Но ведь Иисус говорил, что блаженны как раз тупые и темные. Они, дескать, самые умные… где-то там глубоко внутри, потому их и возьмут в рай. А всякие умники будут гореть в аду.

Ангел кротко молвил:

– Иисус был Сыном Божьим, но все-таки от земной женщины. Кроткой, милой, богобоязненной и красивой, что, как вы понимаете, сэр Ричард, подразумевает некоторую… гм… туповатость, что в женщинах особенно хорошо и ценно. Все мы предпочитаем… гм, красивых, а если учесть, что все люди созданы по образу и подобию…

– Понял, – прервал я. – Господь Бог сам предпочитает туповатых. Нет, мужчин он предпочитает умных, а женщин… милых и щебечущих. Так что Иисус…

– …был не прав, – мягко закончил ангел. – Ученье – свет, а Иисус по своей молодости полагал, что приятная полутьма лучше… Потому грамотность – одна из приоритетных задач. А также свобода, свобода, свобода! Человек должен реализовывать ее во всех направлениях…

Я слушал, слушал, уже все понятно, сердце стучит, самому страшно до жути, но в то же время задиристость берет верх, а также негодование, что меня стараются обвести вокруг пальца.

Ангел продолжал нравоучать, как я должен себя хорошо вести, это вообще ни в одни ворота, хочу и буду самодуром, я зевнул и сказал с предельным равнодушием, какое сумел изобразить:

– Ладно, кончай трындеть. Знаешь, морда, пошел нах.

Ангел застыл на мгновение, затем из огня раздалось потрясенное:

– Что?

– Пошел, – повторил я с удовольствием, не каждый день можно послать ангела, – пошел, пошел, пошел… Меня, знаешь ли, уже пробовало разводить и покруче жулье, чем ты! Так что иди и являйся местным простакам. А я хлопец тертый.

Пылающая огнем фигура стала выше, очертания лица стерлись, теперь это сплошной бьющий в глаза свет.

– Да как ты смеешь?

– А вот смею, – ответил я нагло.

– Но… почему?

– Ты прокололся, – сказал я покровительственно. – Теперь понимаешь, почему Творец создал вселенную и отдал ее нам, несовершенным людям, а не вам, ах-ах каким совершенным?

Из плазменного огня донеслось:

– Не понимаю…

– И почему Творец, – сказал я, – послал сына своего, чтобы примириться с восставшим против него человеком и попытаться спасти его, человека… а не вас, совершенных ангелов? Вот, и этого не понимаешь… А я вот знаю, но не скажу. Так что иди-иди-иди, разводи лохов на вокзалах. Ты попал, хлопец, понял? Я тебе поставил простейшую ловушечку, а ты туда сразу, как дурак… кем ты, впрочем, и являешься.

Он исчез, словно его выключили, уже без торжеств и фанфар, а я хоть и с жалко трепещущим сердцем, но собрался с силами и похлопал себя по плечу: Бэкон прав, знание в самом деле – сила. Это малограмотные деревенские старушки да еще интеллигенты представляют верных Творцу ангелов светлыми, а Сатане – темными, а я не они, я-то грамотный!

На самом деле Свет и Тьма – понятия условные, больше нравственные, чем физические. И по этому поводу Библия предупреждает, что ни в коем случает нельзя доверять первому попавшемуся ангелу, поскольку тот может оказаться не вестником от Бога, а одним из падших ангелов.

А полагать, что наши должны быть обязательно в белом и чистом, а не наши в темном и коричневом, все равно будто все красивые люди – честные и замечательные, а некрасивые – преступники, фашисты и даже, страшно вышептать, патриоты.

Хороши были бы взбунтовавшиеся ангелы, если бы являлись человеку в виде грязных закопченных чертей с рогами, копытами и хвостами, да еще дурно пахнущих смолой и серой! Кто бы с ними разговаривал…

Но такова уж леность человеческого сознания. Если не наши – то сплошь гомосеки и спидоносцы, у них на морде написано, что дряни и подонки. Ну, как в старом кино, когда с первой минуты ясно, кто немецкий, а потом американский, шпион.

Ловушечку я поставил в самом деле проще некуда: спросил о Христе. Умным известно, что Божий ангел никогда не будет свидетельствовать против Иисуса Христа и говорить то, что противоречит Слову Божию. Если же ангел говорит не то, что в Библии, или трактует Священное Писание не так, как учил Иисус, то этот ангел послан не Богом, не Богом. Еще апостол Павел предупреждал: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема».

Снизу доносятся не то крики, не то удалые песни, я уже выучил их наизусть все, но сейчас не до песен, как мне, так и другим. Появление ангела видеть могли многие, и меня пробирает запоздалый страх: а не расправится со мной ангел за такое хамство? Тем более падший. Ему море по колено, никто не указ, Творцу не подчиняется… Он же меня как Бог чере–паху…

Однако, насколько помню, ангелы все-таки ограничены в своих возможностях. Да, могут мгновенно переноситься на любые расстояния, их не удерживают ни двери, ни стены, ни горные хребты: бестелесность рулит, однако ангелы не знают будущего, не понимают смысл пришествия Христа, не постигают помышления не то что Творца, но даже людей… Вообще-то будущее иногда предсказывают, но всегда только по откровению свыше. И вообще, еще раз: этот мир Бог создал для человека, и только человек в нем царь, слуга и свинья в одном лице. А все остальные либо служат ему, либо пошли вон.

Так что навредить мне – руки коротки. Все эти драки человека с ангелом или чертом – оставим для безграмотного Голливуда и самых тупых, что называют себя интеллигентами и читают высокую прозу. А я все-таки не они, я ж умница, вовремя все усек…

Глава 2

В коридоре как будто море осторожно шумит, я с некоторой опаской распахнул дверь. Толпа рыцарей, некоторые даже в доспехах и при оружии, стоят плотной стеной, как застывший девятый вал. За их спинами челядь, эти как селедки в банке, но и благородные, и простые смотрят на меня с благоговейным ужасом.

– Что-то случилось? – спросил я.

Сэр Растер гаркнул:

– Сэр Ричард, да все видели, как в небе блеснула звезда, а потом понеслась к нашему замку! И, превратившись в величественного ангела, вошла сквозь стену в ваши покои!.. Мы тут же, честно говоря, примчались. Даже ваши голоса услышали через дверь, только слов не разобрали…

Я протянул:

– А-а-а, вот вы чего…

Сэр Растер перекрестился, за ним перекрестились и ос–тальные. Даже сэр Альбрехт осенил себя крестным знамением.

– Сэр Ричард, – воскликнул он, – но ведь ангел же!

Я пожал плечами:

– Ну и что? Мне, как паладину, с кем только не приходится общаться. Святость, она, знаете ли, накладывает, а то и налагает даже… Это так, трудовые будни паладина. Не обращайте внимания. Просто другие ангелы прилетали тайно, чтоб народ не отвлекать от нужных и важных дел. Вас вон даже из-за стола подняло из-за такой ерундястии…

Сэр Растер воскликнул с чувством:

– Да! Из-за стола!.. Не подняло, а прямо выдернуло! Но мы вот такие, бегом даже из-за стола с хорошим вином ради такого зрелища… А что? Это к вам стаями, а я ни одного близко не видел! И что он сказал?.. Ох, простите…

– Да ничего особенного, – ответил я буднично. – Что может мне сказать ангел, чего я сам не знаю? Вы меня удивляете, сэр Растер… Что-то я и так знал, о чем-то догадывался. Обычная рутина… Ребята, вы не отвлекайтесь, не отвлекайтесь!.. Сколько той зимы? А в походах не до застолий будет. Идите догуливайте и догулёнывайте. Подумаешь, ангел! Да хоть и архангел…

Расходиться не стали, прежним составом двинулись по направлению к нижнему залу, где слуги уже успели сменить блюда и вина на столе, а не успели – выдрать лодырей…

Только сэр Макс задержался, в чистых голубых глазах безмерное уважение, он прошептал с великим почтением:

– Как много вы знаете… И слова все такие новые…

– Да, – ответил я горько, – есть страны, где это самое главное. Много слов, разных и раскудрявленных, и… ничего за словами.

Он спросил осторожно:

– А вы оттуда сбежали в Армландию?

– В самую точку, Макс. Только раньше я не знал, что сбежал. А теперь знаю.

Он сказал по-юношески радостно:

– Ну вот и хорошо. И для нас.

– Спасибо, – сказал я, – но теперь, когда я понял наконец-то, что сам не хочу возвращаться, легче не стало. Потому что ориентиры неожиданно поменялись. Или хотя бы сместились. Я ведь пер напролом на Юг, на Юг, на Юг, как три сестры в Москву, даже по сторонам не смотрел! Может быть, уже задавил кого. А на Юг только потому, что оттуда надеялся с помощью магов в свое королевство…

Он спросил почтительно:

– Сэр Ричард, вы там были королем?

Я отмахнулся:

– Да ерунда это все. В чем-то и повыше короля и даже императора, в чем-то ниже простого кузнеца, дело не в том. Я шел не к той цели, а когда вдруг понял, что пру не туды… тут-то от меня и ушла карта! Сейчас вот сижу, как Будда какой, мыслю… представляешь?

Он с печалью в глазах покачал головой:

– Не представляю… Вы же рыцарь!

– Я тоже раньше и подумать такое не мог! Что за дурь – мыслить? Когда все промыслено, взвешено и решено благодетелями за нас, нам остается только развлекаться… И вот сейчас думаю, думаю, будто лошадь какая. Ладно, беги, а то и ты таким станешь… Вдруг это заразно?

Он послушно побежал догонять остальных, а я в самом деле думал и думал, уже не как лошадь, а как целый табун. Стремление на Юг, как ни странно, не утихло, но теперь понимаю, что сейчас это вовсе не попытка ушмыгнуть в прежний мир. А еще крепнет желание в этой гребаной Армландии переделать и перестроить, создать совершенный мир коммунизма, где церковь устраивает крестовые походы за веру и разрабатывает в монастырях атомные реакторы, олигархи качают нефть и все такие добрые и гуманные, а счастливый народ поет, танцует и размахивает флагами…

…Снизу доносится мощный рев, под сводами нижнего зала гремит боевая походная. Чувствуется энтузиазм, все видели ангела, теперь все сметем: с нами Бог, кто против нас?

Если кто и сомневался в моих возможностях рулить в Армландии, завоевывать и перекраивать, «чтоб всем было хорошо», то теперь уверовали, ликуют и умиляются, а за мной готовы хоть в преисподнюю. Я слушал, улыбался, кивал, хорошо знаю насчет энтузиазма. Пока им горим, готовы хоть Царство Небесное для всех людей на свете строить, то есть коммунизм, но энтузиазм постепенно испаряется, нельзя вечно им жить, даже долго удается продержаться далеко не всем…

Но с охваченной энтузиазмом толпой спорить бесполезно. Самое толковое – это соглашаться и медленно и неторопливо поворачивать эту толпу на другую дорожку, уверяя, что все так же прём прямо и бесстрашно к светлому будущему.

Радостные вопли перехватили меня на середине лестницы. Рыцари дружно встали с наполненными кубками в руках, сэр Растер мощно прокричал здравицу в честь сюзерена, к которому ангелы прилетают, как мухи к цветам.

Я посмотрел на него с подозрением, но Растер и сам не понял, что сумничал не совсем то, да никто и не вслушивается в слова, интонация и могучий властный голос важнее. Все орали, протягивая в мою сторону кубки, потом лихо опорожняли, за сюзерена нужно до дна.

Вскинув руки, я милостиво улыбался и спускался, стараясь не оступиться на покрытых красным сукном ступеньках, слишком мелких для сапог моего размера.

– Все сделаем, – сказал я в ответ на радостные вопли, – все сделаем…

– Ура! – прокричал сэр Растер.

Я уловил иронический взгляд барона Альбрехта, но назло ему солнечно улыбнулся и сказал:

– Да-да, ура мне.

Мне кричали здравицу и когда я вышел в холл. Там холодно, а под дверь, несмотря на все ухищрения, ветер забивает снег. Три шубы висят на крюках, чтобы сразу можно накинуть на плечи и выскочить во двор.

Я ожидал увидеть метель, доверяя сэру Растеру, но день ясный и солнечный, морозец не чувствуется, двор вот уже несколько дней как вычищен до каменных плит.

Мысль продолжала тянуть ту же нить, словно из старого ленивого паука: проще всего, конечно, собрать нужную мне команду, приготовить все необходимое для постройки замка… или там на Юге нет замков?.. и отправить все это на корабле. А самому прыгнуть через туннель. Не сразу, а прикинуть, что плыть будут примерно с месяц, вот и успеть туда за сутки. Но этот великолепный и рассчитанный на мои уникальные возможности план разбивается о самую простую вещь: я не знаю, в каком месте южного материка находится нуль-туннельный выход.

Наверное, придется все-таки сперва туда самому, но на этот раз добраться до обитаемых земель. По возможности приобрести карту, чтобы провести линию от места высадки корабля до той странной выжженной пустоши.

Через холл прошмыгнул человечек в шубе, я остановил окриком:

– Миртус! Что-то редко вижу тебя. У тебя как с работой?

Мой дворовый маг отвесил торопливый поклон.

– Ваша светлость, работы продвигаются…

– …над созданием философского камня, – подхватил я, – который сделает меня богатым, вечно юным и даже исполненным необыкновенной мужской силы!.. Миртус, оставь эту хрень. Ты столько раз уже говорил ее предыдущим властелинам, что теперь вроде отченаша. Меня это не интересует, я тебе уже говорил, а ты все никак не поверишь. А интересует меня, как я тоже говорил, даже не магия!

Он смотрел настороженно, замер в согбенном положении, готовый к немедленному поклону, как истинный интеллигент.

– Будешь заниматься наукой, – сказал я со вздохом, – меня, собственно, интересуют больше плоды науки, но, увы, их сперва нужно вырастить. Потому сосредоточимся на самых приоритетных. То есть тех, что дадут немедленную прибыль и удвоение вэвэпэ. Ну, вэвэпэ пока оставим, как и фундаментальные исследования, а прикладными займемся.

Он суетливо поклонился.

– Что угодно будет приказать?

– Сам еще не знаю, – признался я, – с чего начинать. Во-первых, твоя лаборатория маловата. Ерунда это, а не лаборатория. Пришло время не кустарей-одиночек, а коллективного творчества! Скажем, научно-исследовательского… гм… коллектива. Я вот сейчас хотел было сказать, что подберу помещение побольше, но сам же и засомневался. Не фиг приспосабливаться под природу, надо нам самим ее нагибать и приспосабливать под себя и свои неотъемлемые нужды. То есть есть у меня смутная задумка построить большой замок! А там, естественно, хорошо бы не подвальчик для твоей лаборатории, а настоящий… да, что-то помасштабнее. Правда, тебя это не касается, ты же высоколобый… Честно говоря, мне казалось, что мне есть что тебе сказать, а выяснилось, что пока нечего. Тяжело быть феодалом! Главное пока запомни: никакого философского камня! Никакого эликсира бессмертия! Только основы механики, математики, геометрии… и всего, что на их основе можно смастерить нужного для хозяйства. Ага, вот еще! Я уже пригласил перебраться ко мне кое-каких магов, которых знаю лично я, так что тебе придется работать в коллективе. Конечно, если ты мизантроп какой, то трудись в одиночку…

Он сказал торопливо:

– Нет-нет, вдвоем работать быстрее и легче!

– Приедет больше, – сказал я без особой убежденности. – Так что создадим собственную научную школу. Я тебе тоже вроде бы говорил, чтобы зазывал знакомых магов? Скажи, будут созданы хорошие условия для работы, гранды и бонусы обещаны. Правда, сам отсей тех, кто мозги пудрит обещаниями насчет философского камня. Но только деликатно, не хочу ссориться с научной общественностью.

Его глаза блеснули, но тут же опустил веки, чтобы я не уловил, что он там думает на самом деле.

– И вот еще, – сказал я, вспомнив кое-что из школьной программы для младшей школы, – для тебя есть особое задание. Серьезное! Нужно создать некий механизм… нет, даже машину! Да, машину. Называется паровым двигателем. Сейчас я тебе быстро набросаю чертеж… Иди за мной.

Он покорно тащился следом через зал, где пирует рыцарство, по лестнице и длинному коридору. От его фигуры веяло такой безнадегой, что едва не отправил обратно.

Но в моих покоях он следил за моими движениями с непроницаемым лицом, ни словом, ни взглядом не выдал отношения к тому, что может начертить сеньор, искусно владеющий копьем и мечом. Я тоже помалкивал, пока быстро не набросал схему. Миртус добросовестно таращил глаза, я водил пальцем по рисунку.

– Видишь, котел?.. В него наливается вода, обыкновенная вода. Не святая и не чародейская. Ее кипятим, пар выходит по этой трубке и толкает вот эту пластину, а она поворачивает вот этот вал…

Он спросил с поклоном:

– А почему пар будет толкать ту пластину?

Я спросил в свою очередь:

– Ты когда-нибудь бывал на кухне?

– Бывал, ваша светлость.

– Неужели не видел, как подпрыгивают крышки кастрюль и даже котлов, когда закипает похлебка?

Он ответил медленно:

– Да, но…

– Что? – переспросил я. – Ага, врубился?.. Если тяжелую чугунную крышку котла подбрасывает, то это сила? Надо только котел покрепче, а то разор-р-р-рвет. Пар – он такой, свободная натура, ему все равно куда, лишь бы на свободу. А мы такие, дадим, но сперва пусть покрутит эти лопасти… Словом, суть ты понял. Понял? Ну, а сработает или нет, увидим, когда все будет готово.

Он взглядом попросил разрешения взять чертеж, хотя, думаю, и так все запомнил. Просто нужна страховка, чтобы когда ничего не получится, указать на чертеж: вот, все сделано, как вы мудро изволили велеть…

– Миртус, – сказал я вдогонку, когда он был уже у двери, – я мог бы прикинуться эдаким гением, чтобы ты меня совсем зауважал… по-настоящему, а не так, как сейчас, но скажу правду: не я придумал эту штуку. Это давно пашет в моем прошлом королевстве! Так что берись, не думая, что я дурак. Я дурак в другом, а в этом не совсем уж круглый… Все получится.

Он впервые за время разговора улыбнулся.

– Спасибо, ваша светлость. Начну прямо сейчас.

Глава 3

Слуга внес на широком подносе золотые кубки, украшенные драгоценными камнями, молча поставил на стол глиняную бутыль с множеством выдавленных печатей. Ему явно хотелось остаться обслуживать сеньоров и заодно послушать их речи, но я отослал его жестом, сам взялся наливать себе и барону.