Хрустальная колыбель Юрьев Сергей
– Святитель Герант, там стражники волхва нашего притащили, – сообщил эллор. – Спрашивают: сначала батогами бить или сразу вздёрнуть.
– Скажи – лорд приказал сюда вести.
– Ага! Сюда ведите, – промямлил Иллар, не поднимая головы. – Пусть его…
Глава 12
Истина и невинность несовместимы – чтобы познать истину, надо потерять невинность…
Из изречений Мороха Великолепного, записанных о. Бриком
Небытие обречено на молчание, пока его не коснётся воля, жаждущая Творчества! Так говорил когда-то Великолепный… Где он теперь вместе со своими дерзкими помыслами… Прах его бессмертной души развеян по необъятным недрам непроглядной Бездны, нависшей над Узилищем Гордых Духов, и едва ли он скоро вообще осознает, что с ним стряслось. Бездна внутри Алой звезды, безбрежное Ничто вокруг неё – всё это теперь принадлежит ей одной, и она, Гейра, Дрянь, Хозяйка, не собирается этим делиться ни с кем. Гордые Духи обращены в ничтожество – они совершили ошибку, однажды возжелав править миром, опираясь лишь на страх и могущество…
Смертные твари обычно получают то, чего хотят, то, чего достойны. И теперь нужно сделать одно – устроить так, чтобы им захотелось сделать её, Гейру, своим кумиром, во славу которого сладостно жить и умирать. Восторги смертных тварей – надёжная защита от Небесного Тирана, и у неё есть всё, чтобы ей восхищались, с одинаковым восторгом принимали её милости и её гнев…
Верный Хаффи, повизгивая, тёрся об её ногу, последняя из гарпий равнодушно смотрела вдаль, где было совершенно не за что зацепиться взгляду. Где-то там, охраняя вечный покой узников Алой звезды, неподвижно стояли инферы, гигантские воины, неподвластные времени, Небытию и чьей-либо воле. Интересно, на чём они стоят там, где ничего нет… Впрочем, на самом деле интересно другое: как пробраться мимо них, чтобы попасть в замок Хомрика, к которому, пожалуй, только вот эта гарпия сможет теперь найти дорогу?
– О, прекраснейшая из великих, величайшая из прекрасных! – Голос Хаффиза раздался настолько внезапно, что она даже вздрогнула от неожиданности. – Чем может услужить тебе твой верный раб?
Всё понятно… Когда ей вспомнились инферы, Гейра ощутила неуверенность в себе, которая длилась лишь долю мгновения, но этого хватило, чтобы, повинуясь её неосознанной воле, Хаффи вновь обрёл человеческий облик, сохранив при этом собачью преданность. Что ж, дурного она себе всё равно не пожелает, а значит – и последнее превращение мага должно пойти ей только на пользу. Можно, кстати, быть с ним поласковее, теперь уже можно…
– Помолчи. – Всё – теперь он будет молчать, пока она не позволит своему верному псу открыть рот.
– О, прекраснейшая… – Хаффиз, видимо, по-своему понимал, что такое покорность. Он не успел договорить, и его оторванная голова лежала на её ладони. – О, прекраснейшая из великих, величайшая из прекрасных! – Говоря, он ухитрялся слизывать собственную кровь с запястья Гейры. – У тебя ведь есть вопросы, на которые я, ничтожнейший из магов, знаю ответ. Это для меня нестерпимая мука – знать, что могу услужить немедленно, но ждать, пока ты позволишь.
– Для меня нестерпимая мука – слышать твой писклявый голос. – Гейра внимательно посмотрела в глаза Хаффизу и, не обнаружив там ничего, кроме почтительного трепета, приткнула голову в руки обрубку, стоявшему неподвижно в почтительном поклоне.
Маг водрузил свою голову на место, и капельки крови впитались в образовавшийся рубец.
– Смею заметить, досточтимая Хозяйка, что тебя мучают сомнения: удастся ли проскользнуть мимо инферов и остаться в живых… – заговорил Хаффиз как ни в чём не бывало. – Посреди Небытия расстояния ничего не стоят, если точно знаешь, куда хочешь попасть.
Проповедник читал, и Резчик медленно, но верно сходил с ума, борясь со сном. Очередная глава очередной книги казалось ему воплощением мировой скуки, но уговор есть уговор. Одна голова – хорошо, а две – тоже неплохо, если есть возможность оценить и творчески переосмыслить мысли друг друга. Только когда же это кончится, и можно будет снова посетить Дивный Сад, где безо всякой пользы слоняются скучающие нимфы. В обитель Древних можно было проникнуть через окно, но всякий раз – через другое, и только Брик каким-то непостижимым образом чуял, через какое именно. Теперь у них была договорённость: Траор должен выслушать свежую писанину отца Брика, а тот в знак благодарности за внимание указывал ему путь, ведущий к нимфочкам. Порой это было окно, а иногда нужно было вытащить из стены пару грубо отёсанных глыб, а порой – просто пройти сквозь каменную кладку. Резчик даже заподозрил, что после исчезновения Хомрика замок, признав Проповедника своим хозяином, открывал вход там, где хотел сам Брик.
«…и стремление к совершенству – самая полезная и самая бессмысленная трата времени. Этому может посвятить себя только тот, у кого в запасе целая вечность или хотя бы иллюзия вечности. Все прочие вынуждены довольствоваться тем, что имеют, и это обусловлено так называемым Законом, которым сковал Небесный Тиран всех и каждого, кроме, разумеется, тех, чья воля нашла опору в недрах Небытия. Стремление к совершенному удовольствию – вовсе не стремление к конечной цели, поскольку после её достижения невозможно двигаться дальше. Таким образом, мы делаем единственно верный вывод: совершенство – это смерть, и совершенное удовольствие тоже связано со смертью и муками, которыми она сопровождается. Наслаждение через страдания – только они могут дать то многообразие выбора, к которому стремится алчущий дух…»
– Каково сказано?! – сам себя похвалил Проповедник и упёрся взглядом в своего явно неблагодарного слушателя. А ведь, казалось бы, эта тема, совершенное наслаждение, должна быть ему наиболее близка и приятна.
– Я восхищён, мэтр! – бодро воскликнул Резчик. – А теперь, обогатив себя знаниями, неплохо было бы прогуляться и проверить на практике правильность твоих выводов.
– Давно бы сюда приволок какую-нибудь нимфу, – проворчал Брик. – Не надоело мотаться туда-сюда?
– К нашему глубокому несчастью, эти нежные, но совершенно тупые существа совершенно не приемлют насилия. Думаешь, я не пытался? Только схватишь её за волосы, начинаешь тащить куда следует, так она сразу как будто дохнет и рассыпается, словно усохший цветочек. – Резчик вовсе не жаловался на судьбу, он просто делился наблюдениями, которые казались ему весьма занимательными. – В другой раз приходишь, а она, та же самая, – тут как тут, только уже не ухватишь. Всё так же пляшет, смеётся, цветочки нюхает, но только тебя для неё как бы нет уже, а попробуешь ухватить – в руках пустота, внутри досада. И, главное, злись – не злись, а толку никакого. Там даже заклинания не действуют. Вот здесь, например, всё нормально: пожелал – получил. – Резчик выхватил из пустоты кружку крепкого черничного вина, медленно выпил и отправил посуду обратно в Ничто. – А там любая моя воля – как будто кто-то мне её обратно в глотку заталкивает. Пару раз чуть не подавился, а потом завязал. А просто так на них смотреть – никакого зла не хватает. Да ну их совсем! Не пойду больше туда… Лучше уж твои бредни слушать. Жаль – Великолепного на них нет. Уж он-то нашёл бы управу! Они б у него поплясали, скоты бесчувственные…
– А может, они и вовсе не приспособлены к тому, чего ты от них хочешь, – предположил Проповедник, не переставая затачивать очередное воронье перо. При этом он успевал сочувственно смотреть на своего говорливого собеседника. – Нимфы, бабочки, ягодки, цветочки… Всё это порождения больного воображения сам знаешь кого. Может, в них только и есть вид один? А?
– Да? А дети у них, по-твоему, откуда берутся? В капусте находят? Из кувшинок вылупляются?
– Какие ещё дети? Ты ничего мне об этом не говорил.
– Да так… Видел я мельком одного. Только на меня одна из этих бабочек так глянула, что меня сразу сюда сдуло. Хоть и не подумаешь, что они что-то могут, а кто знает… Древние есть Древние. Пусть хреновая у меня тут жизнь, но я ей ещё некоторым образом дорожу. На лучшее надеюсь, отчаянью не предаюсь, излишеств всяческих избегаю…
То, что Траор говорил дальше, Брик уже не слышал – он дрожащими от волнения руками торопливо раскрыл ларец, стоявший на полу справа от его кресла. Там на дне, под грудой рукописей, лежало то, что он когда-то сохранил втайне от Великолепного, по секрету от Избранных. Когда он положил перед собой на стол «Книгу Откровений», Резчик прервался на полуслове, подскочил, повалив скамью, и попятился в сторону выхода, не отрывая завороженного взгляда от синего переплёта и серебряного замка, стягивающего страницы.
– Сядь и успокойся! – заметив его замешательство, рявкнул Проповедник. Он уже расчерчивал пространство вокруг книги знаками Зеркального письма. – Эта штука не так страшна, как может показаться. Переписчик в своё время, похоже, не очень-то верил в то, что пишет, а значит, и особой опасности нет.
Брик-Проповедник как ни в чём не бывало раскрыл книгу и начал сосредоточенно её перелистывать, а Траор-Резчик всё ещё стоял, прижавшись спиной к стене, желая просочиться сквозь неё наружу, где нет ничего, кроме вязкого и бесплотного Небытия. Но стена стояла стеной – видимо, чья-то воля стояла поперёк воле Траора, желавшего умчаться куда подальше.
– Итак, стой и слушай! – Проповедник смахнул ладонью капельки пота, проступившие на лысине. – Сядь на место и слушай… – Брик без труда нашёл нужное место, поскольку в свою бытность Служителем он успел вызубрить эту книгу почти наизусть. – «Древние подобны цветам, люди подобны пчёлам. Цветы не плодоносят без пчёл, а пчёлы и не мыслят о том, что, наслаждаясь нектаром, они дают продолжение жизни. Потомки людей и Древних – не люди и не Древние. Потомки людей и Древних становятся владыками, им подвластны стихии и помыслы людей, их воля витает над Сотворённым миром и уходит корнями в Несотворённое пространство…» Ты понял, чем дело пахнет? А? – Проповедник захлопнул книгу, бросил её обратно в ларец, и только после того, как грохнула крышка, Резчика перестала бить мелкая дрожь.
– Если вздумаешь ещё эту штуку достать – предупреждай хотя бы, – едва слышно промямлил Траор и с некоторой опаской снова присел на скамейку, которая сама стала на место. – Я, может, от Служителей натерпелся больше, чем от Великолепного…
– Что ж поделаешь… Работа у нас такая, а Врага надо знать в лицо! – Теперь Брик довольно потирал ладони, и на его сухом лице возникло выражение крайнего довольства. – Значит, так… Как хочешь крутись, а этого детёныша нам надо бы заполучить. А то вон какое хозяйство без пользы пропадает! – Проповедник ткнул пальцем в сторону окна, за которым среди вязкой темноты непривычно ярко пылала Алая звезда. – Мы из него нового Владыку воспитаем, и от моей писанины толк будет. Ты его манерам научишь, фехтованию и убивать с удовольствием, а я – свободу любить, как в моих книгах написано!
– Сам не знаешь, о чём болтаешь! – неожиданно вспылил Резчик. – Они нас не замечают. Для них нас просто нет… С чего ты взял, что этот байстрюк меня заметит?
– Чтобы заметили, дурья твоя башка, надо сначала удивить, а потом – понравиться, – поучительно сказал Брик. – Ты же мастер! Ты, помнится, Великолепного из бревна ваял так, что от настоящего не отличишь. Вот и наделай ему игрушек, но так, чтоб красиво. И начинать надо прямо сейчас, а то поздно будет – эти полукровки растут как на дрожжах и соображать начинают быстро. Он хоть маленький?
– Во! – Резчик показал размер не больше локтя. – А ты что – здесь прохлаждаться будешь, пока я здоровьем рискую?!
– Моё дело – рождать идеи! Это тебе – не клюкву трескать.
Проповедник вдруг замолчал, прислушиваясь. Кто-то снаружи скрёбся в стену слева от окна и при этом негромко рычал.
– Наверное, гарпия проснулась! – высказал догадку Резчик, на всякий случай извлекая из ножен свой тонкий, как тростинка, клинок.
– Если бы… – Брик подумал об океане отбросов творчества Великолепного, куда тот сваливал всё, что не казалось ему сколько-нибудь удачным. Там вполне могли водиться твари пострашнее гарпий и при этом совершенно неуправляемые.
Внезапно раздался рёв, напоминающий предсмертный крик оборотня, и первый удар потряс замок от фундамента, нависшего над бездонной пустотой, до ржавого флюгера, давно забывшего, что такое ветер. По стене пошла трещина, и Брик выхватил из груды бумаг, валявшихся на столе, свиток с заранее заготовленным заклинанием. Из свитка, свёрнутого в трубочку, вырвался огненный смерч и тут же впитался в узкий проём, образовавшийся в каменной кладке. Рёв сменился визгом, но через мгновение от второго удар внутрь ввалилось несколько булыжников. Проповедник уже потянулся к своему драгоценному ларцу, чтобы не оставлять сокровища своей мысли на поругание неизвестно кому, но вдруг обнаружил на своих руках золотые кандалы, вросшие в каменный пол, а Резчик замер, словно бегущая статуя, уже у самого входа в длинную галерею, ведущую куда подальше – он тоже был скован цепями по рукам и ногам, а его чёрный камзол с красными кружевами превратился в смирительную рубашку.
– Не ждали? – Голос, раздавшийся за их взмокшими спинами, звучал почти дружелюбно. – А зря… Уж тебе-то, Траор, следовало неустанно надеяться, что я когда-нибудь вернусь.
– Гейра! – завопил Резчик, оставив бесполезные попытки вырваться из своих оков. – Это же Гейра! Эй, ты откуда взялась? Гейра, ну отпусти, что ли!
– Терпение, мальчики… – Сначала появился её смех, а потом и она сама возникла прямо на столе, подмяв под себя рукописи Проповедника. – Пока вы мне не докажете, что с нетерпением меня ждали и готовы слушаться свою хозяйку, посидите на цепи. Может быть, вам даже понравится.
– «Видения рождают страхи, страхи рождают действие. И не важно, на что это действие направлено, важно то, что твари Небесного Тирана, если сердца их полны ужаса или хотя бы дурных предчувствий, пробуждаются к творчеству…» – Брик начал цитировать из своих трудов, как будто ничего не произошло, ровным счётом ничего. – Гейра, не знаю, как другие, а я просто счастлив тебя видеть. А если бы ты оказала мне милость и позволила бы себя обнять, я был бы счастлив вдвойне. – Он дёрнулся, надеясь, что под влиянием его речей Гейра ослабила внимание и сотворённые ею оковы утратили прочность. Но цепи держали намертво.
В окно влез здоровенный пёс, покрытый бурой горелой шерстью и, виновато повизгивая, примостился на столе рядом с Хозяйкой, норовя лизнуть её загорелую ляжку.
– Хаффи, уймись! – приказала Гейра, и пёс немедленно затих. – А теперь, кролики мои, рассказывайте, о чём вы тут ворковали, пока меня не было. Я слышала краем уха, что вы тут каким-то младенцем решили обзавестись…
Глава 13
За любым видением, каким бы невероятным оно ни было, стоит реальность, странная, порой непостижимая, но реальность…
Книга Ведунов
Прошёл ещё один день. Тот самый день, когда наконец-то должна была произойти битва, когда наконец должно было закончиться почти двухмесячное ожидание неизвестно чего. Вечером сразу несколько сотников сообщили Олфу, что среди воинов появились недовольные, а некоторые уже в открытую костерят командиров за нерешительность. После полуночи из-за ручья донеслись крики какого-то сумасшедшего петуха, но быстро стихли – видимо, вражеский передовой дозор решил вознаградить себя поздним ужином.
Олф уже чуть ли не проклинал себя за то, что выполнил-таки волю своего бывшего лорда, хотя и понимал, что всё равно не посмел бы ослушаться. «У тебя же есть чутьё воина, ты же сам чувствуешь…» Действительно, в то утро ему казалось, будто стоит только поднести к губам серебряный рог и дать сигнал к атаке, как произойдёт что-то страшное – то ли небо осыплется на землю ледяной пылью, то ли сама земля покроется огненными трещинами, как в том сне, который явился к нему после исчезновения Сольвей. Да, ведунья тоже говорила что-то такое: «Если не сможешь отвести дружину от границы, хотя бы не пытайся перейти реку…» Вроде бы так. Сначала Юм пропал, потом Сольвей, теперь и прежний лорд сгинул, а за реку, значит, нельзя… Но если ведунья и Служитель одно и то же говорят, наверное, так оно и есть.
– Сотника Дана ко мне! – приказал Олф, и один из посыльных, что всегда были наготове, почти бесшумно сорвался с места.
Тень от рассветного солнца не успела укоротиться и на полвершка, когда явился сотник.
– Дан… – Олф ещё не был уверен в правильности своего решения, но уже знал, что иначе поступить не сможет. – Дан… Останешься здесь за главного, пока я не вернусь.
Сотник явно опешил, а герольд Тоом, который с переменным успехом боролся со сном, сидя на поваленной берёзе, подскочил как ужаленный.
– Ну нет! – Тоом мгновенно оказался рядом с Олфом. – Давай лучше я туда пойду, а ты здесь командуй, как полагается.
– Мне полагается приказывать, а ты, герольд, должен всякому подтвердить мою волю, – прервал его Олф. – Герольд, повтори, что я приказал?
– «Дан, останешься здесь за главного, пока я не вернусь», – повторил Тоом слово в слово всё, что сказал Олф. – Только…
– Если я к ночи не вернусь, или Служитель Эрл, или Сольвей с вестями от меня – отходите к замку. – Олф не позволил герольду высказать сомнения. Сомнения – вещь заразная, а оставаться в неведении уже не было сил.
Сотни глаз смотрели ему в затылок, но оглядываться было нельзя – ещё подумают, что он прощается…
Пройдя пару лиг, Олф увидел впереди перекинутое через речушку бревно. По нему с противоположного берега нетвёрдой походкой шёл человек в кольчуге, но без шлема, с пустыми ножнами, болтающимися у пояса. Увидев Олфа, незнакомец от неожиданности пошатнулся и с шумным всплеском свалился в ручей.
– Эй, ты… того! – промямлил беглец, стоя по пояс в воде.
– Чего того? – спросил Олф, ступая на бревно. Неожиданная встреча отвлекла его от мрачных мыслей и ожидания самого худшего. – Вылезай…
Но незнакомец, бросив на Олфа косой испуганный взгляд, двинулся почему-то не к берегу, а вдоль ручья, причём против течения. Пытаться догнать его не было смысла – человек был явно не в себе, и, чтобы добиться от него связного рассказа, требовалось время, которого не было. Олф вдруг поймал себя на том, что не может объяснить самому себе, почему он поступает именно так, а не иначе. Почему он решил сам, оставив дружину, идти туда, откуда, скорее всего, уже не вернётся? Ведь можно было сперва отправить туда пластунов… Почему он, собственно, так уверен в том, что надо спешить? Куда спешить? Зачем? Вот когда Служитель Эрл отправился в одиночестве навстречу вражескому войску, он, наверное, знал, что он собирается делать… Но он – Служитель, ему и положено знать всё заранее, ему сам Творец на ухо шепчет, где соломку стелить. Чутьё воина – так вроде Служитель Эрл говорил. Что есть, то есть… В бою не думаешь. Слова опережают мысли, блеск стали опережает слова. Но это в бою. Когда думать некогда – тогда и чутьё… А может, это не чутьё никакое, а новый морок – тут с этим запросто. Но об этом думать уже поздно – пусть будет чутьё воина, пусть больше не будет ничего. А если где-то была сделана ошибка, то есть меч, чтобы её исправить.
Олф уже почти дошёл до того места, откуда вчерашним утром Служитель Эрл отправил его восвояси вместе с дружиной. «Я вернусь, и ты всё узнаешь…» Как же! Вернулся он! Тут-то мы всё и узнали…
Впереди возле какой-то покосившейся хибары обнаружилось две человеческих фигуры. На этот раз беглецы из дружины лорда Сима были при оружии, и доспехи на них были в порядке. Но судя по тому, как они двигались, с опаской озираясь, не удаляясь ни на шаг от низкорослых густых зарослей, протянувшихся вдоль тропы, это могли быть только беглецы. Если дружинники разбегаются от лорда Сима, это добрый признак, это значит, что Эрл Бранборг зря времени не терял. Олф затаился за тремя сросшимися кленовыми стволами. Теперь надо было только дождаться, когда они приблизятся.
– Давай пока здесь где-нибудь спрячемся, – предложил коренастый рыжеволосый детина в проржавевшей кольчуге своему долговязому спутнику.
– Щас… – прохрипел в ответ второй. – Лучше сразу удавиться. Бежать надо куда подальше, пока они его не подпалили. Бежать! Говорят, если Служитель кого проклянёт, тому и после смерти покоя не будет.
– А мы-то здесь при чём? – искренне изумился рыжий. – Вот пусть лорда и проклинает, и эллоров его, которые остались, и ведьму, хотя ей уже всё равно. Мы-то здесь при чём?
– Нет уж… Чем дальше мы от этого поганого места уйдём, тем спокойнее. – Второй беглец явно сохранил больше самообладания. – Пусть они кого хошь жгут, кого хошь проклинают, а я сюда даже за жалованьем не вернусь, хоть всё тут мёдом обмажь.
Олф в два прыжка оказался рядом с ними, его клинок прочертил в воздухе две стремительных дуги, и аккуратно срезанные перевязи с мечами противников упали в траву. Беглецы сначала замерли на мгновение, а потом попятились, готовые в любой момент броситься наутёк.
– Стоять! – приказал Олф тихо, но достаточно внятно, что оба бывших дружинника лорда Сима как будто окаменели. – А теперь говорите, что там творится. Быстро, а то головы поотрываю.
Они поверили ему сразу и безоговорочно, только рыжий, стремительно побледнев, начал медленно опускаться на землю, а второй, тощий, как жердь, с двумя уродливыми шрамами на выступающих скулах, оказался покрепче – он начал говорить:
– Там Служитель какой-то… Пригрозил, что проклянёт любого, кто от лорда нашего не отречётся. Мы вот ушли, а его в полдень сожгут в честь четырёх идолов. Считай, половина из дружины разбежалась. Только лорд Сим сказал, что далеко, мол, всё равно не уйти…
Он говорил ещё что-то, но Олф его уже не слышал. Главное было сказано, а всё остальное не имело значения. Вот теперь-то уже точно стало ясно: взбесившийся лорд, одержимый Нечистым, хочет казнить Служителя, а те, кто остался рядом с ним, должны увидеть, что никакие проклятия его не берут и никакие кары небесные ему не грозят. Теперь Олф уже знал, что надо делать, что можно попытаться сделать…
Пара дозорных, охранявших тропу, резво скрылись в кустах, едва он приблизился к ним на дюжину локтей. Какой-то юнец в новеньком начищенном нагруднике попытался встать в боевую стойку, но тут же был согнут пополам ударом ноги. Теперь надо было успеть попасть туда, где из земли торчат идолы, раньше, чем случится беда. Олф свернул с тропы в густые заросли, сокращая путь к цели. Теперь времени не было даже на то, чтобы замечать препятствия – полдень неумолимо приближался, и каждое новое мгновение росло в цене. Внезапно ветки перестали хлестать его по лицу, и посреди круглой поляны, где кусты были аккуратно выкошены, обнаружился серый плоский булыжник, из которого торчал золотой клин, который, ослепительно сверкая на солнце, отбрасывал короткую совершенно чёрную тень.
Олф хотел пробежать мимо, но вдруг ощутил тяжесть в ногах. Драгоценное время, казалось, почти остановилось, ветер стих, замер шелест листвы, а тень прямо на глазах начала медленно, но верно сжиматься, а вокруг неё на камне проступила замысловатая вязь каких-то знаков. Полдень! Когда эта тень исчезнет, Служитель Эрл должен умереть…
Золото… Когда-то давно этот редкий металл ценился в Холмах больше, чем серебро, да и теперь он был в ходу у варваров, и ещё ночные оборотни носили на себе золотые бляхи с алым камнем, кольца, массивные цепи и браслеты.
От сжимающейся тени невозможно было оторвать взгляда, она казалась бездонной, от неё тянуло обжигающим холодом. Олф зажмурил глаза, изо всех сил сжал непослушными пальцами рукоять меча и наотмашь, не глядя, нанёс удар. За звоном металла последовало шипение, и в воздухе повис кислый удушливый запах. Освящённое серебро, напаянное на клинок, соприкоснулось с золотом Нечистого, и сталь меча покрылась синей окалиной, а сверкающий золотой клин оплавился и утратил блеск. Булыжник, из которого торчал золотой клин, раскололся надвое, а тень растаяла, издав короткий вопль, похожий на крик легендарной птицы Сирри. Олф поднял с земли то, что осталось от клина. Золото на глазах покрывалось слоем ржавчины, и он хотел уже зашвырнуть слиток подальше в кусты, но тут же решил, что им можно будет запустить в голову тому, кто ещё посмеет преградить ему дорогу.
Он успел. Вернее, сам лорд Сим затянул церемонию жертвоприношения – ему нравилось разговаривать с опасным противником, который был в его полной власти.
– Проклятье, говоришь? – Лорд схватил Служителя за бороду и провёл острием кинжала по его шее, оставляя неглубокую алую борозду. – Только не поможет тебе это. Кто ушёл – те вернутся, как только поймут, что бежать некуда. Ха! – Ещё одна борозда пролегла рядом с первой. – Во славу Морха, Иблита, Аспара и Луцифа! Они тебя проглотят вместе с твоим дешёвым проклятием и вонючими потрохами.
Служитель был привязан к дубовому столбу, установленному как раз посреди капища, и четыре идола, казалось, с любопытством наблюдали за происходящим. Сотни три воинов, столпившихся вокруг, кто с нетерпением, кто со страхом ожидали, когда их лорд располосует кинжалом грудь дерзкому Служителю, который прошлым утром неожиданно возник на пути войска. Его бы ещё тогда просто затоптали, но оказалось, что среди дружинников было ещё немало тех, кто верит не собственным глазам и своему лорду, а поповским сказкам, от которых на душе становится кисло, как наутро после попойки. Этой ночью сотни воинов, которые ещё недавно казались надёжными товарищами по оружию, предательски скрылись из лагеря, бежали из дозоров, убоявшись обещанного Служителем проклятия, но зато здесь остались самые верные, самые стойкие, самые бесстрашные, самые преданные своему лорду.
– Да режь ты его, Милость! Чё с ним болтать! – заорал кто-то из толпы, но лорд искоса глянул на крикуна через плечо, и тот немедленно заткнулся.
– А твой Безымянный, если он даже где-то и есть, самого тебя проклянёт. Принести в жертву Служителя – это всё равно что девственницу спалить. Во славу Морха, Иблита, Аспара и Луцифа. – Лорд поочерёдно кивнул всем четырём идолам. – Старуха сдохла, но всё, что надо, она успела, так что когда твою бессмертную душу там, – ткнул лорд пальцем в небо, – будут рвать на части, я приберу к рукам и Холмы, и варваров, и всё остальное! И только те, кто не покинул меня сейчас, разделят со мной трапезу!
Конец фразы утонул в многоголосом рёве – дружина расслышала последнюю фразу, которую лорд специально для публики произнёс погромче, и оценила, что будущий владыка мира своих не забывает. Все глаза были устремлены на острие клинка, который вот-вот должен был войти под рёбра пленнику. Сердце, брошенное на золотое жертвенное блюдо, не должно остановиться, пока вспышка алого пламени не проглотит его. Только тогда можно будет считать, что жертва принята, и Сим Тарл, лорд Холм-Ала, стал первым из Избранных, тот, кто однажды вот так же на блюде поднесёт Владыкам весь этот мир!
– Но сначала, если сможешь, убей меня! – Олф с трудом переводил дыхание после долгого бега, и тельник под кольчугой был мокрым от пота, но отдыхать было уже некогда.
Лорд посмотрел на него с едва заметным удивлением, и вдруг его рот расплылся в широкой добродушной улыбке. Ещё один из врагов сам пришёл за смертью, а это означало, что есть в мире силы, которые благоволят ему.
– Ты хочешь поединка, от которого трусливо уклонился твой господин? – Лорд не переставал улыбаться. – Я, конечно, приму вызов, как только закончу свои дела. Но учти – ничто меня так не огорчает, как чья-то глупость. Лучше встань в строй, мастер Олф! У тебя ещё есть возможность сделать своим этот праздник. Ты пока ничем не заслужил нашего расположения, но я сегодня щедр.
Лорд провёл пальцем по лезвию кинжала, прикидывая, не лучше ли сначала вырезать прореху на одежде пленника, а уже потом нанести удар. Но Олф, вместо того чтобы всерьёз задуматься над самым заманчивым предложением, какое только можно было вообразить, раскрыл ладонь, и на ней обнаружился сморщенный слиток тусклого жёлтого металла, всё, что осталось от золотого клина.
– А это видал?! – Олф с силой швырнул свою находку в лорда. Слиток ударил в стальной нагрудник, сделав в нём неглубокую вмятину. – Всё равно ворожба твоя не сработает.
– Чару Его Милости! – закричал кто-то из публики.
– Чару Его Милости! – подхватила толпа. Все понимали, что такое оскорбление отмщение должно последовать немедленно.
– Чару Его Милости! – Крики продолжались до тех пор, пока не показались двое слуг, несущих серебряные подносы, на одном – кубок, на другом – кусок сырого мяса.
Лорд, повернувшись спиной к противнику, поднял кубок и под общий рёв в два глотка осушил его, а потом зубами схватил мясо. Кусок мгновенно исчез в его распахнутой пасти, и теперь Олф видел, что перед ним уже не человек, а обезумевший дикий зверь, готовый разорвать любого, кто попадётся на пути. Слуги торопливо метнулись назад, желая только одного – поскорее смешаться с толпой.
Теперь Олф ожидал от противника всего что угодно – и того, что у лорда отрастут клыки и когти, или он покроется чешуёй, дикой ярости, стремительных выпадов, от которых обычный человек, будь он хоть трижды мастером, не может найти защиты – байки о напитке Яриса хранили массу страшных подробностей. Но когда лорд повернулся к нему, неторопливо извлекая из ножен меч, лицо его почти не изменилось, лишь слегка побледнело, остекленевшие неподвижные глаза, казалось, не видели ничего, кроме будущей жертвы, а зрачки напоминали ту самую тень, которую отбрасывал давешний золотой клин. Противники ещё не сошлись, а бой уже начался – теперь надо было выдержать этот холодный равнодушный взгляд, иначе могла исчезнуть даже самая призрачная надежда на победу. Умолкли лишние звуки, беснующаяся толпа слилась в единую серую массу, чёрный грифон на алом знамени Тарлов всё медленнее колыхался на ветру, и в то мгновение, когда он замер, лорд сделал первый выпад, внезапно оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Олф успел только упасть под ноги Зверю, рубанув его мечом по ляжке. Но клинок просвистел мимо, а Зверь, развернувшись в прыжке, вновь медленно и неумолимо двинулся к своей добыче. Теперь до Олфа дошло, что для Тарла, одурманенного напитком Яриса, – он не противник, а именно добыча, и Зверь не успокоится, пока не умоется чужой кровью. Теперь надо было лишь одно – освободить свой разум даже от тени мыслей. Тело само знает, как ему действовать, и не надо ему мешать. Сражаясь со Зверем, следует и самому отказаться от части человеческого в себе. После того, как меч Тарла во второй раз просвистел в вершке от головы Олфа, Зверь, как тростинку, разломил свой клинок о колено, теперь он готов был разорвать добычу руками.
Всё. Олф внезапно почувствовал, что следующее мгновение станет последним в его жизни. Зверь легко пропустил мимо себя очередной выпад и пропал из виду. Надо развернуться в прыжке, но это не спасёт, это медленно, слишком медленно… Сейчас стальные когти разорвут кольчугу, потом тельник, кожу и, проламывая рёбра, потянутся к сердцу. Но Зверь почему-то медлил. Вот уже перед глазами его лицо, искажённое гримасой удивления. Два бездонных чёрных зрачка сходятся на переносице, из которой торчит оперенье короткой стрелы. И в то же мгновение рука сама обрушила на эту нечеловеческую маску полновесный удар. Осталось только наблюдать, как две половинки островерхого шлема разлетаются в стороны, слышать, как трещит череп, а из распахнутого рта толчками с бульканьем вытекает густая почти чёрная кровь.
– Мастер, я просто подумал, что без тебя мне там делать нечего. – Герольд одной рукой опирался на лук, а другой приподнимал голову Олфа, чтобы тот мог видеть, что происходит вокруг. – Я всем, как положено, твою волю подтвердил, что Дан за старшего остаётся, а сам сюда подался – ты ж мне не запрещал или я что-то перепутал?
Лорд Сим с мечом, застрявшим в черепе, полз на четвереньках туда, где возвышались идолы, и остатки воинства пятились, с ужасом глядя на того, кто совсем недавно был их господином…
– Олф! Он уходит! – Это крикнул Эрл Бранборг, по-прежнему привязанный к столбу. – Олф, останови его!
Но было уже поздно. Издыхающий Зверь прорычал что-то на неведомом языке, схватил окровавленными лапами валявшийся в траве бесформенный кусок золота и исчез. В тот же миг все четыре идола вспыхнули дымным холодным пламенем.
Глава 14
Любой мастер – ведун своего дела. Если у него нет секретов, известных только ему, которые он может передать единственному своему наследнику, то он не мастер, а просто мастеровой. Умение владеть мечом и умение делать мечи сродни друг другу, поскольку лишь мастер боя может оценить мастерство кузнеца.
Книга Ведунов
Ветер, не утихая, дул в сторону замка. Пров то причитал, ругался или оправдывался, то надолго замолкал, предаваясь глубокой задумчивости; Ойван и Юм тоже были молчаливы и сосредоточены – не отставая, но и не приближаясь, они двигались вслед за Герантом, который уже в третий раз за день обходил стены Холм-Эста. Но с какой бы стороны от замка они не оказались, низкорослая пожухлая трава и редкие деревья неизменно клонились туда, где под тяжёлым серым небом возвышалась каменная громада.
– Вот ты говоришь, Нечистый меня попутал, а как он меня попутает, если я его в глаза не видел, – уже в который раз повторял Пров, с опаской бросая по ветру торопливые взгляды. – Я ж наоборот хотел, как лучше. А если не поможет тебе твой посох, что делать будешь? Ясно, что ничего… Потому что мёртвый будешь. И я вместе с тобой, и Ойван, и все остальные, кто здесь отирается. То же и будет, как я думал. Ойван, хоть ты ему скажи.
Но Ойван старался даже не смотреть в сторону волхва. Он временами пытался представить себе, что случилось бы, сумей Пров выполнить до конца волю богов, и ему становилось не по себе. Но и кроме этого было от чего впасть в уныние – над замком то и дело поднималось тёмно-серое клубящееся облако. Иногда порывы ветра обращали его в вихрь и загоняли обратно в жерло самой высокой башни, громоздящейся над восточными воротами, которые ни разу не открывались ни во времена Халлака-старшего, ни после него.
Герант негромко бормотал то ли молитвы, то ли заклинания, а Пров ворчал что-то насчёт того, как Творец услышит своего Служителя, если такой ветер не всякий глашатай переорёт, а уж Геккор, повелитель ветров, всё равно своего не упустит.
– Ну вот и всё… – Герант остановился напротив восточных ворот, когда они в третий раз обошли вокруг замка. – Теперь нужно идти туда. Но ещё не поздно – любой из вас может остаться здесь.
– Ну ты сказанул! – тут же отозвался Пров. – Сейчас всё брошу и попрусь домой огурцы трескать! Зря, что ли, досюда ноги ломал! Во славу Геккора… Раз уж по-моему не дал сделать, давай хоть по-твоему – а то уж точно на меня Геккор осерчает, и Зеус не пожалует. Да меня и за волхва-то после этого никто считать не будет, а я привык, когда медовухи вдоволь и сплошное уважение.
– Юм? Может быть, хоть ты одумаешься? – Герант вовсе не надеялся, что Бранборг-младший согласится отступить, но не мог не спросить. – Знаешь ведь – оттуда мы можем и не вернуться, а Холм-Дол без лорда тоже нельзя оставить.
– Мне гадалка говорила, что я долго проживу. – Юм улыбнулся широко и беззаботно – похоже, он действительно радовался предстоящему приключению, как будто не было сырой темницы, долгих блужданий в подземных лабиринтах, встречи с нимфой и скрипа повозки, сводящего с ума… – А после всего, что было, я ей почему-то начинаю верить.
– Молодые не верят в смерть, потому и гибнут так часто, – заметил Герант и вопросительно посмотрел на Ойвана.
– А что я потом Алсе скажу? У нас, если вождь сказал, расшибись, а сделай. – Сааб хотел было добавить про Рысь-прародительницу, но вовремя прикусил себе язык. После той ночи на берегу Дрёмы Прародительница являлась ещё дважды – среди бела дня лежала на ветвях, склонившихся над тропой, но никто, кроме Ойвана, её не заметил. – Опять же кинжал мне вождь подарил…
– Ну ладно. Если вернёмся, меч тебе подарю, – пообещал Герант. – Мне он всё равно уже давно не по чину.
Ойван едва сдержал радостный вопль, но тут же успокоился, решив, что и впрямь сначала надо вернуться. Там, за воротами, которые, по слухам, веками не открывались, могли остаться навсегда либо Герант, либо он сам, либо меч, либо все сразу.
Засов намертво прикипел к скобам, а между ржавыми створками, на которых едва различался кованый орнамент из причудливых сплетающихся символов, невозможно было заметить никакой щели – они, казалось, навеки срослись под бугристой коростой ржавчины.
– А ну-ка, Пров, не забыл чин поклонения Морху, которого уже нет, и потому с ним встретится лицом к лицу всякий, кого тоже не станет? – Герант положил тяжёлую ладонь на плечо волхва.
– Ну уж нет! Язык свой этой гадостью больше поганить не буду, – тут же отозвался Пров. – Геккор ныне Морха не жалует. Может, Безымянный твой к нему благоволит? Тогда ты и говори…
– Ты не понял, Пров… – Служитель достал из-за пазухи серебряную ложку и начал ей отскребать засов от струпьев ржавчины. – Ты не понял… Нам туда надо. Другого пути нет. Пока я распутаю те заклятия, которые тут расставил смуглокожий, может и год пройти, может и десять. А здесь всё просто, только об этом никто не знал. Надо Морха попросить, дверь и откроется…
– Так он и открыл! – вмешался Ойван, но волхв так глянул на него исподлобья, что тот поспешно умолк.
Там, где Служитель скоблил засов, вдруг обнаружился тусклый жёлтый металл.
– Ржавое золото! – воскликнул Пров, вспомнив, как проржавела и рассыпалась в прах позолота на идолах, с которыми не пожелали соседствовать Зеус и Геккор.
– Именно, – согласился с ним Герант. – Золото, сотворённое из Глины Небытия, ржавеет, когда о нём забывает тот, кто его создал.
Только что очищенный металл вновь покрылся тонким слоем ржавчины.
– А может, проскоблить его насквозь, – предложил Юм, осторожно прикоснувшись к засову.
– Не поможет, – отозвался Герант. – Ворота – что… Ворота – это только металл, да и тот порченный. Тут заклятье лежит – именем Мороха, Светлого Стража, Хранителя Узилища…
– Кого-кого? – переспросил Ойван, косясь на волхва и видя, что тот готов разразиться долгой и заковыристой бранью. Пров терпеть не мог, когда при нём говорят на языке Холма, которого он не понимал, и Юма он с самого начала невзлюбил большей частью за то, что тот не знал речи саабов.
– Чем дольше мы препираемся, тем дольше здесь проторчим, – обратился Герант к волхву, пропустив мимо ушей вопрос Ойвана.
– Ну, смотри, Служитель… – Чувствовалось, что Пров уже смирился с неизбежным, и ему от этого несколько не по себе. – Я скажу. Только, когда приведут нас под белы ручки на суд к Зеусу-громовержцу, не забудь сказать, что это ты меня заставил. И ещё, чтоб ты знал: я сам не понимаю, что эти слова значат и кто их выдумал.
Ойвану никогда не приходилось бывать на капище во время таинств. Среди сородичей ходили слухи, что там волхвы говорят с Владыками на их языке. Один дурачок из соседнего становища рассказывал, будто набрёл он как-то ненароком на волхвов, дудящих без дуды и водящих хороводы вокруг идолов. Только на третий день после этого дурачок пропал, и, что самое странное, никто не побеспокоился его искать.
Звуки, которые начал издавать Пров, став лицом к воротам, вовсе не были похожи на речь. Не для человеческой глотки звуки эти были придуманы – они, казалось, рождались где-то чуть ниже желудка и вырывались на волю невообразимой помесью змеиного шипения и рёвом оленя, призывающего самку. А с кованых символов, оплетавших поверхность створок, постепенно, начиная с верхнего правого угла, начала опадать ржавчина, и знаки древнего письма начинали сиять чистым золотом. Ойвану даже показалось, что через плотные облака порвался солнечный луч. Но это сияние не излучало тепло, а наоборот, впитывало его в себя. Знаки на воротах разгорались всё сильнее и сильнее, вскоре на них уже невозможно было смотреть, не зажмурившись, и вместо ржавчины на них нарастал слой изморози. Когда Пров наконец-то умолк, массивные створки превратились в прозрачную тонкую паутину, и Герант, выставив перед собой посох, словно копьё, двинулся вперёд. Нити, до сих пор хранившие форму знаков, смешались и вскоре образовали мерцающий алыми сполохами тугой клубок. Служитель попытался посохом отпихнуть его в сторону, но клубок нитей тут же превратился в клубок золотистых змей, которые уже готовы были расплести свои хвосты и наброситься на непрошеных гостей. Ойван с мечом Геранта в одной руке и кинжалом Алсы в другой метнулся вперёд и несколькими точными стремительными ударами искромсал тварей, пока они не расползлись. Теперь казалось, что путь свободен, но почему-то в первые мгновения никто из четверых не решился сделать первый шаг навстречу непроглядной, влажной, вязкой темноте, которая, казалось, вот-вот выползет наружу чёрным клубящимся облаком.
– Знал бы, что там мерзость такая, – нипочём бы не согласился, – процедил сквозь зубы Пров, не смея шагнуть вперёд, но и не позволяя себе отступить. – Теперь твой черед, Служитель. Погляжу я, как твой Безымянный тебя оборонит.
Герант прикоснулся к плечу Ойвана, который, словно завороженный, глядел, как извиваются на земле обрубки змей.
– Посторонись-ка, – сказал ему Служитель, и тот, не выпуская из вида недобитого врага, слегка подался в сторону. – Вот и славно… Дальше не ходи, пока не позову.
– А я? – спросил Юм, стоявший рядом с волхвом.
– И ты…
Посох вёл себя странно. Обычно, когда где-то рядом сгущалась Тьма, он вспыхивал ярким зеленовато-голубым пламенем, и надо было лишь верно направить ту силу, которая в нём таилась. Но теперь его сияние было едва заметно, а рука уже едва терпела жар медленно, но верно раскаляющегося металла. Значит, посох накапливал Небесный огонь внутри себя, чтобы разом обрушить его на того, кто затаился там, в не отпираемой веками башне. Такого не случалось ни разу с тех пор, когда Гордые Духи, ещё не заточённые в своё узилище, вели навстречу друг другу несметные людские полчища, чтобы потом принести в жертву друг другу ожесточившиеся в битвах сердца. Герант мысленно произнёс Истинное Имя Творца, но Небеса ответили молчанием, а это могло означать лишь одно: он должен стерпеть эту боль.
Чудовище, казалось, окаменело, только впалая широкая грудь, покрытая серо-зелёной чешуйчатой бронёй, изредка вздымалась в такт дыханию. В древних сказаниях саабов эти существа назывались «ошело-валк», в летописном своде Холм-Гота – мандорами, но последние упоминания о них встречались в сказаниях об Эрлохе-Воителе: «Эрлох по прозвищу Незваный явился у стен Храма верхом на мандоре, дышащем смрадом и синим пламенем, и изрёк Святитель Оксай, поднимая Посох: «Покайся и отступись, нечестивец, ибо раскаявшихся Творец прощает в сердце своём, а упорствующих в гордыне простит Он лишь по искуплении…» Конечно, какой-то служка-переписчик сильно приукрасил слова тогдашнего Святителя, а скорее всего, никаких увещеваний не было вообще – к воротам Храма не мог подойти враг, которого можно остановить речами.
Значит, здесь всего-навсего конюшня давно сгинувшего прислужника Нечистого… Варвары не напрасно боялись даже приближаться к этому замку, а из людей Холма, пришедших сюда когда-то с Эдом Халлаком, не нашлось ни одного, кто мог бы снять заклятие, запирающее вход в эту башню.
Послышалось громогласное шипение, пасть, полная длинных иглоподобных зубов, распахнулась, выпуская на волю длинный узкий чёрный язык и удушливый смрад, передние шестипалые когтистые лапы вдавились в земляной пол, чешуйчатая иссиня-чёрная шея выгнулась назад, а это значило, что мандор готовится к прыжку.
– Вот так ящерица! – послышался сзади голос Ойвана, но уже не было времени, чтобы оглянуться и попросить его убраться куда подальше.
Посох знал своё дело, и у мандора, оставшегося без хозяина, проспавшего больше двух сотен лет, не было никаких шансов. На мгновение Герант даже почувствовал сожаление, что ему придётся сейчас уничтожить существо, которое, по сути, перед ним беззащитно. Короткий беззвучный ослепительный всплеск белого пламени накатился на зубастую тварь, и, когда четверо спутников вновь обрели способность видеть, на корке дымящегося пепла дёргался только обуглившийся обрывок хвоста.
– Ну ты, Служитель, даёшь! – громко восхитился Пров, разглядывая поверженного врага с осторожным любопытством.
– А это что такое? – Ойван, оказавшийся почему-то ближе всех к останкам ящера, показывал на серый плоский булыжник, расписанный чёрными знаками, из середины которого торчал золотой клин.
– Назад! – едва успел крикнуть Герант, и Ойван, собиравшийся слегка пнуть свою находку, замер с занесённой ногой. – Никогда не прикасайся к предметам, значения которых не знаешь.
Как бы подтверждая опасения Служителя, по золотым граням с едва слышным потрескиванием пробежали алые искры.
– Назад! – повторил Герант, и все, кроме Юма, попятились к покорёженным железным ошмёткам, в которые превратились створки ворот. Только лорд Холм-Дола смотрел, как завороженный, на алые сполохи, вырывающиеся из недр золотого блеска, и, казалось, видел то, что было скрыто от остальных.
Сначала среди алого сияния возник тёмный силуэт с размытыми очертаниями. Тень, по форме отдалённо напоминающая человека, стоящего на четвереньках, продолжала сгущаться.
– Ты его посохом! Ну, давай! – Пров начал подталкивать Геранта к новому противнику, пристроившись за спиной Служителя. – Ты же можешь. Ящерку-то – вон как…
Но Герант молча сжимал посох обожжённой ладонью. Чтобы его оружие вновь напиталось Небесным огнём, должно было пройти время, а времени-то как раз и не было.
Тем временем мерцающее алое сияние исчезло, и призрак обрёл плоть. На нём были дорогие, но основательно помятые доспехи, залитые тёмно-бурой запёкшейся кровью, из переносицы торчало оперенье стрелы, а в черепе застрял закопчённый клинок тяжёлого меча. Красные зрачки медленно двигались по своим орбитам, останавливаясь на мгновение, когда взгляд цеплялся за кого-нибудь из стоящих напротив, а рот всё шире и шире раздвигался в хищной ухмылке.
– Юм Бранборг… – Слова с бульканьем вырывались из его гортани, и теперь он смотрел в упор на Юма. – Лорд Холм-Дола… Я же говорил, что от меня не скроешься. Говорил же! Я, значит, как велят обычаи, вызвал тебя на поединок как равного, а ты – прятаться, бегать от меня… Нехорошо. Неблагородно и неблагодарно. Всем твоим предкам должно быть стыдно за такого жалкого отпрыска.
– Сим Тарл, лорд Холм-Ала, я здесь, чтобы принять твой вызов, – отозвался Юм, смахнув рукавом со лба предательски выступившую каплю холодного пота.
– Юм, оставь его мне, – попытался вмешаться Герант. – Он уже мёртв… Кто знает, какая мерзость в него вселилась…
– Нет, – коротко ответил Юм. – Это мой поединок. Дай мне меч, Святитель. Или ты хочешь, чтобы я его голыми руками разорвал?
Герант молча протянул ему оружие, держась за клинок, и Юм неторопливо обнял ладонью рукоять. Чудовище, которое ещё совсем недавно было Симом Тарлом, с некоторым удивлением посмотрело на свои руки, а потом с хрустом выдрало меч из собственного черепа.
Меч! Юм узнал оружие, которое оказалось в руке Тарла. Это был меч Олфа, только вместо серебряного узора, когда-то украшавшего клинок, от рукояти к острию тянулась вязь из чёрной окалины.
– Зря ты от меня бегал. Зря… – прошипел Тарл. – Только хлопоты лишние. А конец всё равно один! – Не закончив фразы, он бросился вперёд и одним прыжком преодолел дюжину локтей, отделявших его от Юма.
«Доспехи – плоти цитадель, душа, как пух, легка. Клинок всегда отыщет цель, пока тверда рука. Былое выпито до дна, грядущего – не жаль. В безмолвном сумраке – одна играющая сталь. Она – лишь падающий лист, она – лишь всплеск огня, разрубленного ветра свист, кипящих вод волна. И нет того, что за спиной, того, что впереди. Есть только бой, последний бой, и есть покой в груди… Клинок всегда отыщет цель, пока тверда рука. Доспехи – плоти цитадель, душа, как пух, легка…» – эти строки, сложенные несколько веков назад безымянным лирником, начинали звучать где-то в глубине сознания, они повторялись бессчётное количество раз ещё во времена учебных поединков с Олфом и потом – во время короткой схватки в подземелье пограничной башни… Но теперь образы, скрывавшиеся между строк, воистину стали реальностью, посреди которой происходил поединок. Два клинка сверкали в полумраке, охватившем тесное пространство, заполненное схваткой, – они беззвучно сталкивались друг с другом и вновь продолжали свой танец, стремительный и плавный. Юму уже начинало казаться, что этот бой продолжается целую вечность и не кончится никогда.
Клинок всегда отыщет цель… Вдруг оказалось, что грань вражеского клинка замерла в вершке от глаз, и время остановилось. А потом произошло нечто странное, нечто, казалось бы, совершенно невозможное… На посиневшем лице Сима Тарла возникла маска недоумения, а дрожащая рука, сжимавшая рукоять меча, безуспешно пыталась донести удар до цели, но между режущей смертоносной гранью и переносицей Юма образовалась какая-то преграда, невидимая, но и непреодолимая.
Тарл с проклятиями и нечеловеческим рёвом отшвырнул в сторону оружие, отказавшееся повиноваться, и, не оглядываясь, бросился в один из тёмных коридоров, ведущих вглубь замка. Юм успел заметить, как вслед за ним, перепрыгивая через провалы в каменном полу, устремились Пров и Ойван, а Герант поднял меч, брошенный Тарлом.
– Мастер Клён знает своё дело, – произнёс он, разглядывая трещину, расщепившую клинок надвое по всей длине. – Этот меч не может принести вреда никому из рода Бранборгов. Мастер Клён знает своё дело…
Глава 15
Отыскать истину – вовсе не значит убить тайну. Тайный смысл остаётся во всём, как бы глубоко мы ни проникли в природу вещей и сущность событий. Тайна исчезает, когда её перестают замечать.
Ион из Холм-Дола. Наставление летописцам
– Прекраснейшая, позволь мне сказать… – Проповедник угодливо склонился перед Гейрой, угрюмо сидящей на обломке Чёрной скалы. – Пока тебя здесь не было, я не только писал. Я прочёл немало древних манускриптов из тех, что пылятся в подвале. Хомрик там сотню лет прожил, а в них даже заглянуть не удосужился. – Он протянул ей плотно скрученный свиток, перевязанный крысиным хвостом.
– Ты что, хочешь, чтобы я это читала? – раздражённо спросила Гейра, едва взглянув на подношение. Сейчас ей было ни до Проповедника, ни до прочих Избранных. Только что сотворённая шестиглавая тварь, которая возникла из видения, пробившегося сквозь тяжёлый дым тлеющего корня пау, исчезла, вновь слилась с Небытием, повторив судьбу пятирукого болвана с глазами на затылке, гигантской пасти с хвостом, у которой не оказалось ушей, чтобы слышать приказания хозяйки, и разума, чтобы их понять. Твари получались в меру жуткие и не лишённые изящества, но совершенно бестолковые, и они тут же исчезали, стоило отвернуться. – Оставь меня или кишки свои не соберёшь.
– Прекраснейшая, ну зачем я буду собирать свои кишки, если самое ценное, что во мне есть, – это преданность и сообразительность… – Брик ещё ниже склонил голову, но не исчез. Значит, он уверен, что может сказать что-то действительно полезное. – Прекраснейшая… Я понимаю, какие перед нами стоят трудности. Великолепный не оставил завещания, никому не передал своего бесценного опыта…
– Конечно, он думал, что никогда не сдохнет.
– Тебе, Владычица, приходится всё начинать на пустом месте. Твоя воля и фантазия не ведают границ, но тебе не помешает и кое-что узнать. Вот прочти. Видишь, я ничего от тебя не скрываю, а ведь мог бы и сам попользоваться…
Гейра ответила молчанием. Во-первых, в любом заманчивом предложении обязательно должен скрываться какой-то подвох, а во-вторых, она не могла признаться Проповеднику в том, что за всю свою долгую жизнь так и не научилась читать.
– Только выслушай меня, и…
– Где Резчик и Маг? – прервала его Гейра.
– Отбыли к Древним, Владычица, – с готовностью доложил Брик. – За детёнышем. Как было велено.
– Долго ходят…
– Лучше бы вообще не возвращались! – неожиданно для себя самого воскликнул Брик. Когда-то он сам подбросил Резчику идею похитить младенца, но тогда здесь ещё не было Гейры… – Этот детёныш опасен. Стоит ему понять, кто он такой, и нам всем конец. Вот я, например, согласен быть и вторым, и третьим, лишь бы остаться в деле, а он, едва подрастёт, возжелает стать первым, и никто не сможет его остановить. Никто!
Обрывок золотой цепи, болтавшийся на запястье Брика, вдруг обмотался вокруг его шеи.
– Не смей на меня тявкать, – процедила Гейра сквозь зубы.
– Отпусти… – только и смог прохрипеть Проповедник. Цепь тут же обвисла, а Брик упал на колени.
– Теперь говори, что хотел, только быстро…
Брик торопливо отмотал локтей пять свитка и начал читать:
– «Власть над Небытием имеет всякий, чья воля с ним соприкоснулась, но…»
– Короче!
– Здесь заклинания! Те самые, которыми пользовался Великолепный. Я, кстати, подозреваю, что Резчик о них что-то знает, но утаил…
Так. Вот и первый донос. Значит, Проповедник осознал, что она, Гейра, здесь главная, раз начал стучать…
– …вот, например: «Хрвааллоо синтаоовро берухлютца…» – это для отлова блуждающих душ. А есть для вселения их в сотворённые тела, для того, чтобы лишить смертного памяти, для превращения меди в рыжее золото и белое золото… – Брик отмотал несколько локтей свитка. – А вот тут – чтобы создания не исчезали, и ещё много всякого. «Кодекс тайных знаний. Изначальная музыка Сотворения, творчески переосмысленная Триадой Гордых Духов. Записано светлым элоимом Морохаимом, Хранителем Узилища». Вот! Сам Великолепный писал, едва ступив на путь Истины, Свободы и Совершенного Наслаждения. И теперь, когда его с нами нет, следует начинать с того же.
– С чего следует начинать, я решу и без твоих дурацких наставлений. – Гейра поднялась, опершись на его склонённую лысину. – И начнём мы прямо сейчас. Если ты не боишься…
– Чего? Чего мне бояться рядом с тобой, повелительница! – искренне изумился Брик.
– А вдруг то, что мы сотворим, окажется сильнее нас и не пожелает покориться нашей воле? – Гейра уже была готова поднести к свитку пламя, разгоравшееся на её ладони.
– Всякая тварь, какие бы силы в ней ни таились, бывает предана своему создателю. Предана до тех пор, пока сама не ступит на путь Истины и Свободы… Но для этого нужен острый ум, железная воля и неутолимая жажда. И это всё тоже не появится само собой. – Брик даже на мгновение не усомнился в том, что Гейра не станет сжигать бесценный манускрипт. Гейра Несравненная… Гейра Восставшая из Камня, Гейра Страстная, Гейра Ненасытная, Гейра – Совершенная Дрянь… Гейра не откажет себе в утолении жажды, её тело – вместилище соблазнов, её дух – бездна страстей…
– Как только тебе станет страшно от того, что увидишь, произноси заклинание. – На её ладони возникла горка сухого корня, и тут же от неё начал подниматься тяжёлый зеленоватый дым. – Как только ужаснёшься – и не раньше…
Теперь она плыла в тёплом океане забытья, и тысячи голодных глаз смотрели на неё из тьмы, которая была повсюду и даже внутри. Тьма лилась из ушей, растекаясь в бесконечности, но эти глаза, полные жажды и безысходности, смотрели сквозь неё. И чем сильнее сгущалась чёрная завеса, тем лучше видели эти глаза, тем явственней в них читалось желание, мука, ярость, жажда… Стоит пожелать, и на эти безнадёжные взгляды нарастёт плоть их обладателей, а потом произойдёт примерно то, что она уже видела в царстве Аспара, – тот же кровавый пир, но длиться он будет не вечность, а мгновение. Торжество плоти не может стоять на месте – это вечное стремление к чему-то большему, более грубому или более утончённому… Хрустящая простыня из выбеленного льна, зловонная лужа, из которой торчат окровавленные обрубки, – не всё ли равно, лишь бы плоть отзывалась, лишь бы дух замирал от восторга! Чтобы познать вкус величия, нужно сначала почувствовать себя ничтожеством…
– Гейра-а-а-а-а! – вопль внезапно прервался, и на смену ему пришло медленное старательное чавканье.
У новорожденной твари были глаза, голодные и одновременно безучастные ко всему, их было несколько пар, и все они беспорядочно теснились на жёлто-зелёном пятнистом животе, из-за которого к ней тянулись бугрящиеся мускулами волосатые руки, на которых вместо кистей красовались две безъязыких пасти, полных ржавых стальных игл. Одна из них дожёвывала Проповедника, разбрасывая по сторонам его мелкие останки, поскольку глотать ей было не во что. Имя! Помнится, Великолепный как-то обмолвился: чтобы подчинить себе тварь, вызванную из Небытия, надо дать ей имя, а потом…
– Марба! – выкрикнула она первое, что пришло на язык, и тварь замерла, беспорядочно вращая многочисленными зрачками.
Одна из рук Проповедника, откушенная по локоть, воспользовавшись замешательством монстра, подхватила лысую хохочущую голову, а другая, уцелевшая до предплечья, начала гоняться за прочими мясными ошмётками. Вскоре Брик как ни в чём не бывало уже отряхивал со своей рясы какие-то нечистоты.
– Любопытно, каков ты на вкус… – сказала Гейра, разглядывая Проповедника с непринуждённой улыбкой. – Наверное, так же мерзок, как овсяный кисель.
– А ты попробуй! – огрызнулся Брик, с опаской взглянув на чудище. – Больно, между прочим…
– Наслаждаться можно и болью… – Гейра щёлкнула пальцами, и в её правый висок вонзился штопор из белого золота, выйдя через левый глаз. – Мне вот тоже сейчас больно, но я от этого балдею. Книжки пишешь, а простых вещей понять не можешь! Я тебе устрою совершенное наслаждение…
– Э, нет! – немедленно возразил Брик, пятясь. – Что мне надо, я сам себе когда-нибудь устрою.
– Когда-нибудь! – Гейра расхохоталась так, что даже чудище вышло из оцепенения и захлопнуло свои клешни. – Когда-нибудь – это не по-нашему. Надо ценить любое своё желание, а то оно может исчезнуть, не успев исполниться… А я не хочу смотреть в прошлое с сожалением. Нет жажды – нет утоления, нет утоления – нет новой жажды! Ну, ползи ко мне, Проповедник хренов, ползи, а то получишь больше того, чего хочешь, а это тебе уж точно не понравится.
Брик торопливо упал на четвереньки и неуклюже пополз к Хозяйке, с опаской поглядывая на чудовище, которое, похоже, успело задремать.
– Осмелюсь заметить… – пробормотал он, почти уткнувшись носом в колени Гейры.
– Осмелься, – разрешила она, похлопав Брика по лысине.