Командировка в лето Лекух Дмитрий

— Как она, кстати?

— Кто, кассета?

— Хорош придуриваться, Дим. Какая еще в манду кассета! Я про Ольгу спрашиваю…

Князь в ответ только зябко повел плечами:

— Как-как… Как мудак! Херово ей, Андрюх. Совсем херово. Врачи сказали: мордашка восстановлению не подлежит. Придется новую лепить. Хорошо еще, что глаза целы. Вовремя ты ее оттуда вытащил… Да и депресняк у нее — похуже моего нынешнего. Она ведь в этого Ларина на полном серьезе втюриться умудрилась. По уши…

— Нда, дела… Угости, что ли, сигаретой хоть, а то сидишь здесь, как индюк, толку никакого. У меня легкие чересчур для такой погоды. Хоть какая польза с тебя…

Они прикурили.

— Слушай, Дим, уже второй день спросить тебя хочу, да все никак не получается: а зачем ты тогда Глебу сказал, что она погибла? Мучается ведь человек, переживает…

Князь усмехнулся:

— Попереживает и перестанет. Человеческой психике свойственно изгонять плохие воспоминания. А вот если бы сказал, то все. Комплекс на всю жизнь. Так бы и мотался между ней и Скворчихой, как говно в проруби. А потом бросил бы Ольку, а сам бы в петлю полез. Знаю я этих интеллигентов…

Последнее слово в устах Князева почему-то прозвучало почти как ругательство.

— Угу. Знаешь. Потому что сам такой… А почему думаешь, что он бы от Ольги к Скворцовой сбежал, а не наоборот?

Князь коротко хмыкнул:

— А то я Ленку не знаю. Это, видишь ли, тот же я — только в юбке и помоложе слегка. Упустила бы она свое. Жди…

— Понятно… А почему ж ты тогда ее бросил год назад? Вот была бы славная парочка…

Князь посмотрел на Андрея и покрутил пальцем у виска:

— Ты что, совсем дурак, капитан? Годочков-то тебе сколько? Ты сам с собой жить не пробовал? Отвечаю — это хуже, чем мастурбация…

Корн расхохотался:

— А как же тогда жил?

— Как-как… все так же, пока не разглядел…

— Бывает…

— А вот теперь правду говоришь.

Они помолчали. Волны с ленивым шипением продолжали наползать на галечный пляж. Тоскливо подсвистывал несильный, но противный ветерок с моря.

Дождь и не думал прекращаться.

Князь поежился, поглубже закутываясь в просторную плащ-палатку. Ему по-прежнему было холодно и тоскливо.

— Слышь, Андрюх, дай коньяку, я знаю, у тебя точно есть…

Корн пожал плечами и достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку.

Отвинтил крышку, отхлебнул, передал Князеву.

— Держи. Только там не коньяк. Виски. Насчет коньяка — это к Ларину, пожалуйста….

— Давай-давай, не звезди…

Князь осторожно понюхал содержание фляги:

— «Чивас»? И как ты его только можешь глотать безо льда? Я б еще понял: молт, но купажированное… Бр-р-р…

Однако глоток сделал такой, что Корн только тихо рассмеялся:

— Угу. Еще молт на тебя переводить. Ничего страшного, и купаж поглотаешь, как миленький…

Князя передернуло.

— Бр-р-р… Спасибо еще, что не «Джонни Уокер»… Блин, учишь его, учишь, а он как был плебеем…

Андрей на этот раз рассмеялся уже погромче.

— Да уж, академиев не кончали… Ладно, Князь, ты еще долго здесь торчать собираешься?

— Где — здесь?

— Где-где. В Караганде! На пирсе на этом! В городишке этом поганом! Ладно бы, еще погода была, а так… В Москве дел до черта, а он тут сидит под дождем, с депресняком своим нянчится…

Князь глубоко вздохнул в ответ и еще больше нахохлился, закутавшись в подтекающую плащ-палатку.

Корн выматерился.

— Слушай, что тебе еще надо, а? Ты же опять победил, Князь! И город закрепил, и парня этого взял: он теперь твой — весь, с потрохами! А это — это честное лицо в ящике! Ему люди верят! И делу твоему он будет служить не как шлюха, за деньги, а как солдат! Твой солдат, Князь! Да еще на такой позиции! Я же знаю, ты опять «двойку» разыгрывал, и хрен его знает, кто для тебя важнее: мэр или этот Ларин!

Князь пожал плечами.

— Ларин важнее. Мэр… Да что мэр. Этот сушеный кусок дерьма был нашим безо всяких прочих условий. У меня на него столько всего, что, если захочу, он со мной советоваться будет даже, сходить ли посрать в сортир на первом этаже или на втором и как сегодня с женой спать — сверху или снизу… хотя с женой он, похоже, вообще не спит, козел, если она его, разумеется, по ночам плеткой не фигачит. А напрасно: бабёнка-то — в самом соку. Я его и в первый раз мэром сделал. Лично. И сейчас бы сделал безо всяких съемочных групп с центрального телевидения. Хотя с ларинским сюжетом, конечно, попроще будет…

— А Ларин?

— Ларин — птица совсем другого полета. Этого за деньги не купишь…

— Ну, так ты его за другое купил! И радуйся, чего депрессовать-то? Этим, брат Дмитрий, гордиться надо…

Князь внимательно посмотрел на Корна и недоуменно покачал головой:

— Чем гордиться? Тем, что еще одного хорошего парня сделал на всю оставшуюся жизнь несчастным? Что еще одну душу загубил?

Движение Корна было настолько стремительным, что разглядеть его мог только очень внимательный и очень хорошо тренированный человек. Князь был достаточно тренирован, но внимательностью в этот момент — ну, совсем не грешил.

В конце концов, здесь все свои.

А внимание к внешней опасности — работа телохранителей.

Поэтому ему и показалось, что Корн, только что находившийся сзади, буквально соткался перед ним из воздуха.

Соткался — и резким рывком поднял его на ноги за отвороты прилично промокшей плащ-палатки.

— Ты достал, Князь! Лечи свои дамские комплексы на ком-нибудь другом! А я тебя, урода, еще с Афгана помню! Ты меня с того света зачем вытащил?! Чтоб я счас бред твой выслушивал?! Мы же с тобой солдаты Армагеддона, Димка! Черные крылья Бога! Это твои слова, не мои! Это ты нас втянул в эту драку, Князь: меня, Игоря, Мишку, Кольку Вяльского, Серегу покойника, других… Ты-ы-ы! Ты, сука!!! А теперь слинять задумал?!! Хрен ты куда от нас уйдешь, Вожак! Понял?! Или я не прав?!!

Р-р-раз-з-з!

Секунда — и в руках обалдевшего Корна только мокрая плащ-палатка.

Д-дв-ва-а!

И уже не Корн встряхивает безвольного Князя, а Князь мертвой хваткой держит его одной рукой за оба лацкана куртки, а другой приставил к носу хищное дуло двадцатизарядной вороненой «Беретты».

Тр-ри!

И «Беретта» снова в подмышечной кобуре, Корн балансирует после несильного толчка, стараясь не упасть в море, Князь подхватывает его все за те же лацканы и помогает сохранить равновесие почти на самом краю пирса.

И не говорит — шипит, только что не плюясь ядовитой слюной ему в лицо:

— Никогда так больше не шути со мной, Андрюх, ты понял?!

И снова отталкивает, но уже — в другую сторону.

В сравнительно безопасную.

Корн на этот раз легко сохраняет равновесие, а Князь неожиданно быстро успокаивается.

Вот только голос у него не капризен, как какими-то пятью минутами раньше, а резок и властен:

— Ты прав, Андрей. Ты абсолютно прав. Вот только не знаю, что для меня важнее: эта твоя гребаная правда или моя собственная душа….

Князь старался дышать как можно ровнее, но пальцы, когда он полез в карман куртки за непочатой пачкой сигарет, заметно дрожали.

Корн заметил это, хмыкнул и протянул свои.

Дима только головой покачал: вот же нервы у человека.

Железо, а не нервы.

Ведь он его только что мог убить, а надо же…

Они закурили.

Князь хмыкнул:

— Ладно, Андрюх, извини. Я и вправду немного переборщил. Сейчас пойду, напьюсь, возьму пару шлюх — и завтра буду в порядке. Закажи билеты на дневной рейс, утром у меня башка болеть будет. Ладно?

Корн кивнул:

— Лады, командир. Тебе, кстати, компанию не составить? В смысле — нажраться?

Князь на секунду задумался, потом отрицательно помотал головой:

— Нет, не стоит. Хочу побыть один. В смысле — не один. С теми же шлюхами. Просто они меня чуть похуже, чем ты, понимают…

И неторопливо пошел по пирсу в сторону сразу же подобравшихся охранников.

Корн минуту-другую посмотрел ему вслед, потом хмыкнул и уселся на его место, под зонтик. Несколько минут, собираясь с мыслями, потаращился в свинцовую морскую гладь, хлебнул из князевской чашки остывшего чая, скривился и полез в карман за фляжкой виски.

А потом еще долго сидел, глядя на море, покуривая тонкую пижонскую сигарету и напряженно думая о чем-то своем, потаенном, недоступном никому другому.

Через некоторое время стемнело, и Корн тоже ушел.

А дождь так и продолжал моросить, не усиливаясь, но и не переставая…