Я русский Лекух Дмитрий

Глава 27

В общем, три дня в Сочи пролетели у нас, как одно мгновение.

Я быстро записал на диктофон формальное интервью с мэром, переговорил с запаренными разработчиками, собрал материал.

Времени это заняло немного.

Мы со Златой даже на Красную Поляну сгоняли по-быстрому.

Одним днем.

Где ее в совершеннейший восторг привели цветущие анемоны у подножия гор, искрящийся под солнцем белый пушистый снег на склонах, тягучий, прозрачный воздух и настоящий кавказский шашлык с местным домашним соусом.

Мне-то что, я человек, к шашлыку привычный.

Хотя все равно вкуснотища, конечно.

В московских ресторанах так готовить почему-то не умеют, даже в хваленых грузинских, ага.

А еще ей очень понравился кофе, который местные армяне умело варят в раскаленном песке, в маленьких медных турках.

Очень крепкий и сладкий, к нему обязательно стакан холодной родниковой воды подают.

Он, в отличие от «прибрежного», пах уже не морем, а чем-то другим.

Не менее древним и основательным.

Красиво.

Мы со Златкой на специальную смотровую площадку смотались, оттуда вся Поляна – как на ладони.

Рядом с Императорским домиком.

Говорят, сам Николай Второй велел себе здесь дачу построить, до которой потом так и не доехал.

Императрица попросила с середины дороги повернуть, побоявшись непростых горных трасс: асфальта-то тогда еще не было.

В результате там какой-то его дядя только и отдыхал.

Охотился.

Его потом эсеры убили.

Взорвали вроде.

Да какая, в принципе, разница?

…Правда, красиво.

Злата весь чип на своем цифровом фотоаппарате исщелкала.

Кадры, кстати, классные получились.

Я даже пошутил, что если у нее с переводами не задастся, я ее к себе фотокором пристрою.

Будем вместе по командировкам ездить, ага…

На это она, правда, только вздохнула.

– Странно, – говорит, – как мы все-таки мало о вас знаем. Ведь это – Кавказ, да?

– Кавказ. Вон там, по правую руку, – знаменитый Большой Кавказский хребет. А у нас за спиной, километрах в ста, – гора Фишт, та самая, к которой древнегреческие боги Прометея приковывали. И орел клевал ему печень. С тех пор у нас, у русских, печень – самое уязвимое место.

Она смеется.

– Да нет, у русских не печень больная, а самолюбие. Такое больное, что вы ради него можете даже печенью с кем-нибудь поделиться, хоть с Прометеем. Просто у нас все думают, что Кавказ – это война, а здесь очень мирно и красиво…

…Я морщусь.

Вообще-то я не должен ей этого говорить.

Но и не говорить – не имею права.

Потому что ей жить в этой стране.

– Знаешь, Золотой, почему это место называется Красной Поляной?

Она жмет плечами.

– Наверное, потому, что здесь очень красиво, – говорит, улыбаясь. – Красный, красивый. Я все-таки славист, хоть и чешка, не забывай, милый.

– Если ты спросишь у местных, они так и ответят. А еще будут долго велеречиво рассказывать, какие здесь красивые красные папоротники. Знаешь, что такое «велеречиво», девочка?

Она внимательно смотрит мне в глаза.

– Знаю, – кивает коротко. – Я читала русскую литературу восемнадцатого и девятнадцатого веков. А теперь расскажи, почему на самом деле Поляна называется Красной. Пожалуйста.

Я сутулюсь.

– Здесь, – говорю, – жил адыгский народ. Сачи. Или сахи. Я не настолько силен в исторической филологии. Знаю только, что и город поэтому Сочи называется. И еще тут была война. Наша война, русско-кавказская. Тяжелая, мутная. Здесь до сих пор есть деревня и речка со смешным названием Херота. Мы, когда в студенческие годы тут отдыхали, очень над этим названием смеялись. А оно, оказывается, означает всего лишь «десятая рота». Где «Х» – латинское «десять». Рота тут так долго стояла, что название слилось в одно слово, так бывает. И вот, когда та война подходила к концу, здесь, на поляне, зажали в кольцо остатки народа сачи. Мужчин, женщин, детей, стариков. Перевалы были перекрыты, и уходить им было просто некуда. Да и как тащить детей и стариков в горы…

Злата продолжает смотреть мне в глаза.

Жестко.

Требовательно.

И я от этого – еще больше сутулюсь.

– Солдаты не стали с ними драться, – вздыхаю, прикуривая. – Чтобы не нести, как сейчас сказали бы, неоправданных потерь. Их просто расстреляли из пушек. Картечью. Всех. Поляна была красная от крови, местная речка, Мзымта, текла кровью до самого Черного моря. Это место долго считалось проклятым, потом – ничего, заселили. Сейчас здесь мир. Уживаются русские, армяне, грузины, греки. Даже эстонский поселок есть, они в конце девятнадцатого века сюда переселились. Удивительно спокойные межнациональные отношения. Даже когда всю страну в девяностые трясло на этой почве, здесь все было тихо и гармонично. А вот народа сачи больше нет. Вообще. Те, кто случайно уцелел, бежали в Турцию и там полностью ассимилировались. Но таких было немного.

Злата знаком просит у меня сигарету, и мы теперь уже вдвоем пытаемся прикурить.

По смотровой площадке гуляет легкий, но настойчивый ветерок. Да и руки немного дрожат, если честно.

Наконец получается.

– Это – страшно.

Я киваю:

– Страшно. Но вполне обычно. Не только для России, но и для всей Европы. Горцы всегда и везде были бичом равнинной цивилизации. Нищие, злобные, принципиально не желавшие цивилизоваться. Что наши, что те же шотландцы или швейцарцы.

– Но их хотя бы не уничтожили.

Я криво усмехаюсь.

– Горские кланы никогда не были чем-то единым, – говорю твердо. – И выжили только те из них, кто смирился. Остальных – вырезали под корень. Везде. Иначе не получалось. Даже здесь: Российская империя не нуждалась в этих землях, они были абсолютно гиблыми – болота, малярия. Их только в начале двадцатого столетия кое-как осушили, а до тех пор поселенцев сюда отправляли, почитай, на верную смерть. Кавказ тогда считался хуже Сибири. Кто мог – бежал куда угодно, хоть на каторгу. Но и не воевать с горцами империя не могла. Потому что они непрерывно убивали и грабили всех своих соседей. Спускались с гор, грабили, резали – и убегали обратно, считая, что их никто не достанет. Такой вот образ жизни. По-другому они не могли, не умели и – не хотели. И тогда генерал Ермолов двинул сюда войска…

– И убил их всех, – кивает Злата.

– И убил их всех, – соглашаюсь. – А потом, во времена последнего русского императора, здесь, в прибрежных болотах, научились выращивать эвкалипты и уничтожили малярию, превратив эти земли в рай. Теперь тут мирно и очень красиво. Есть, кстати, заповедник, зверья полно: медведи, олени, косули, волки. Даже кавказские туры сохранились. Люди очень радушные живут, вне зависимости от национальности. Олимпиаду вон собираются проводить…

Злата вздыхает, и мы медленно спускаемся со смотровой площадки в небольшой ресторанчик при Императорском домике.

Мне говорили, что там готовят изумительный шашлык из дичи.

Наврали.

Мясо оказалось жестким, волокнистым и неприятным на вкус.

Зато все остальное, включая общую атмосферу и радостный звонкий смех моей постепенно отошедшей от «исторического потрясения» девочки было просто замечательным.

Она даже меда местного накупила.

Горного, каштанового, черного и чуть горьковатого.

Родителям, говорит.

В Чехию.

Хоть там и своего меда достаточно, но такого – дикого, чистейшего – у них все-таки не водится.

Заодно и вопрос с сувенирами решился.

А потом мы еще долго гуляли по горам и я ей показывал, как цветут по весне эдельвейсы…

…Обратно летели поздно вечером, бизнес-классом.

Родная редакция расщедрилась.

Злата, естественно, устроилась у окна – ей все было интересно.

Ребенок, ей-богу, ребенок.

Я раскрыл ноут, нашлепал по клавишам пару страниц текста и задремал.

А что?

Самое лучшее времяпрепровождение в этих летучих железных ящиках.

Но – долго поспать не удалось.

Девочка растолкала.

В непритворном ужасе.

– Дан! Дан!!! – толкает меня в плечо. – Посмотри вниз, там какая-то катастрофа!

Протер глаза, перегнулся через нее, вгляделся в иллюминатор.

Обычная ночь, изредка – редкие тусклые огоньки.

– Ну и, – зеваю, – где ты катастрофу увидела?

– Как где? Там же темно! Наверное, что-то случилось с электричеством!

Я тихо смеюсь.

Это тебе, милая, – не Европа.

Над которой лететь – будто над новогодней елкой.

– Золотой, – говорю, – милая, ты сейчас летишь над самой большой в мире по территории страной. А народу у нас живет столько же, сколько в Японии всего на трех островах умещается. Сто сорок с небольшим миллионов человек. Это еще что! Вот мы с тобой как-нибудь в Сибирь слетаем. Или на Дальний Восток, если «Луч» в этом году в первую лигу не вылетит. Возьму тебя туда обязательно, просто чтоб посмотрела. Так вот там будем часами лететь, а внизу – вообще ни одного огонька! Тайга…

Она смотрит на меня одновременно с ужасом и восхищением.

– Я, – качает головой, – кажется, понимаю, почему ты не такой, как другие. И твои друзья тоже. Чтобы жить в такой стране и не сойти с ума – надо быть особенным!

Я улыбаюсь, глажу ее по щеке тыльной стороной ладони.

– Ты тоже станешь такой же, как мы, – говорю. – А сойти с ума я тебе просто не дам. Не позволю. Ни за что. Потому что ты мне и такая нравишься. А пока – можно я посплю? А то мне ночью за компьютером сидеть, материалы в номер готовить.

– Можно, – обнимает меня и кладет голову на плечо.

Я только улыбаюсь в ответ.

И – немедленно засыпаю…

…Злата улетала восьмого.

В праздничек, так сказать, ага.

Как ножом себя друг от друга отрезали.

Но – все понятно.

Университет-то ей надо закончить.

Так что переедет она в Москву даже не после нашей свадьбы, а в лучшем случае после чемпионата Европы.

Придется потерпеть.

Приехал домой, поиграл с котом, покормил его, бедолагу.

Дождался ее звонка из Праги.

Выяснил, что долетела нормально.

И – заснул…

…Просыпаться утром в гордом одиночестве было немного не по себе.

Отвык, блин.

Ну, ничего.

У мужчины, чтобы легче переносить одиночество, есть футбол.

Ну, и работа, разумеется.

А мне еще и с котом повезло.

Ходит, трется…

…Вскочил, сделал положняковые ежеутренние сто отжиманий, покачал пресс, постучал по груше в маленькой комнате.

Порядок.

Теперь можно и в душ.

Тут-то он мне и позвонил.

– Привет, – говорит, – шакал ротационных машин.

– И тебе здорово, Серег, – отвечаю настороженно.

Он, хоть и распустил свою когда-то легендарную «Флинтс Крю», самую знаменитую хулиганскую банду за всю историю московского «Спартака», в которой был последним топ-боем, но до сих пор многие вещи в движе… гкхм… скажем так, координирует.

– Короче, – усмехается, – у тебя на вечер сегодня никаких планов нет?

Я задумываюсь.

– Да нет, в принципе, – осторожничаю, – такого, чтобы совсем срочно, нет. А что случилось-то?

Он вздыхает.

– Ну, тогда подъезжай на Сухарь, – зевает. – Часикам к восьми. Общий сбор: мы, кони, мусора. Будем про сборную думу думать. Короче, сам понимаешь.

– Хорошо, – говорю, – буду.

– Тогда пока, – усмехается.

Я сажусь на стул, подвернувшимся под руку полотенцем пот вытираю.

Вот тебя и признали элитой, Дэн.

Круче теперь – только кручи.

Общий сбор, где будут только реальнейшие топы.

От всех московских команд.

И ты – со своим свиным, во всех смыслах этого слова, рылом.

Ты же этого хотел, думаю.

К этому стремился.

А радости почему-то – никакой.

Одна, сцуко, ответственность…

…Собрались в тот вечер все-таки не на Сухаре.