Таинственный мистер Кин Кристи Агата

Мистер Саттертуэйт выдавил из себя что-то невнятное.

— А потом — я уже говорила — пришло избавление. Знаете, как это вышло? Приезжие девицы из отеля стали его подначивать. Местные, правда, пытались отговорить, говорили, что нырять в таком месте — чистое безумие, но он разве станет кого слушать? Ему так хотелось покрасоваться!.. И вот — я смотрела, как он тонул, — и ликовала… Господи, как мог ты такое допустить?

Мистер Саттертуэйт протянул свою сухонькую ладошку, чтобы взять ее за руку, — и она вцепилась в его руку, словно ребенок. Печать прожитых лет словно бы спала с ее лица — и теперь он видел ее милой девятнадцатилетней девушкой.

— Первое время я не могла поверить в свое счастье: дом мой, я могу в нем жить, и никто уже не посмеет надо мной издеваться. Я ведь была сирота, близких у меня не осталось. Как я, где я — никого не интересовало. Что ж, тем меньше проблем! Я осталась жить в этом доме и впервые почувствовала себя здесь как в раю. Поверьте, никогда с тех пор я не была так счастлива и никогда уже не буду. Какое блаженство — проснуться утром и знать, что жизнь прекрасна! Ни боли, ни отчаяния, ни ужаса перед тем, что он еще может сделать. Да, это был настоящий рай…

И она надолго умолкла.

— А потом? — напомнил наконец мистер Саттертуэйт.

— Наверное, человек никогда не бывает счастлив тем, что имеет. Поначалу мне довольно было одной моей свободы. Но постепенно я начала чувствовать себя как-то… одиноко. Меня не оставляла мысль о моем умершем ребенке. Ах, если бы он был жив! В своих грезах я видела в нем то ребенка, то… игрушку. Мне постоянно не хватало чего-то или кого-то, с кем можно было бы поиграть. Я знаю, это звучит глупо и по-детски, но это было так.

— Понимаю, — без тени усмешки произнес мистер Саттертуэйт.

— Как все случилось дальше, трудно объяснить. Просто случилось — и все. В отеле тогда остановился один молодой англичанин. Как-то по ошибке он забрел в мой сад. На мне в тот момент была мантилья, и он принял меня за испанку. Мне это показалось забавным, и я решила его разыграть. Испанского он почти не знал, едва мог объясниться. Я сказала ему, что хозяйка виллы, английская леди, сейчас в отъезде и что она немного научила говорить меня по-английски. В подтверждение я заговорила на ломаном английском. Это было так забавно и так весело, что даже и сейчас смешно вспоминать. Он принялся со мною заигрывать. Мы решили притвориться, что вилла — это наш с ним дом, мы только что поженились и собираемся здесь жить. Я предложила ему приоткрыть одну из дверных ставен — как раз ту, через которую вы вошли.

Ставня оказалась незаперта, и мы прокрались внутрь. В комнате было пыльно и не убрано, но нам было очень хорошо. Мы делали вид, что мы у себя дома…

Внезапно она прервала рассказ и умоляюще посмотрела на мистера Саттертуэйта.

— Все это было так чудесно — как в сказке. И чудеснее всего знаете что? Что это была как бы игра.

Мистер Саттертуэйт кивнул. Он понимал ее, быть может, лучше, чем она понимала сама себя — одинокую испуганную девочку, твердившую себе, что все это просто игра, и ничего, — о чем бы пришлось жалеть, с ней случиться не может.

— Наверное, в нем не было ничего выдающегося. Парень как парень, искал приключений, как все, — но все равно с ним было легко и приятно. И мы продолжали нашу игру.

Она умолкла, снова посмотрела на мистера Саттертуэйта и повторила:

— Мы играли. Понимаете?

Немного помолчав, она продолжила:

— На следующее утро он опять пришел. Я была у себя в спальне и смотрела на него в щель между ставнями. Ему и в голову не пришло, что я в доме. Ведь он думал, что я служанка и живу в деревне. Он стоял в саду и озирался. Накануне он уговаривал меня встретиться с ним еще раз, и я обещала, но на самом деле я и не думала к нему выходить. У него был очень встревоженный вид. Наверное, он волновался, не случилось ли чего со мной. Мне было приятно, что он из-за меня волнуется. Вообще приятно было его видеть…

Она опять помолчала.

— На следующий день он уехал. Больше я его не встречала… А через девять месяцев у меня родился ребенок. Я была на седьмом небе от счастья: оказывается, можно иметь ребенка — и при этом над тобой никто не издевается и не унижает. Я даже жалела, что не спросила имя того молодого англичанина. Я бы назвала сына в его честь. А то ведь несправедливо, думала я: он подарил мне то, чего я желала больше всего на свете, а сам об этом даже не узнает… Хотя, конечно, я понимала, что, скорее всего, он отнесся бы к этому иначе — не так, как я — и что мысль о ребенке вряд ли бы его обрадовала. Я ведь для него была лишь мимолетным развлечением, не более.

— А что ребенок?

— О, это был чудный малыш! Я назвала его Джон… Жаль, что я не могу вам его показать. Ему сейчас двадцать, он учится на инженера. Я люблю его больше всего на свете! Я ему сказала, что его отец умер еще до его рождения.

Мистер Саттертуэйт пристально следил за хозяйкой. Любопытная история, но какая-то словно недосказанная. Всем существом он чувствовал, что должно быть продолжение.

— Двадцать лет — это много, — осторожно сказал он. — Вам не хотелось снова выйти замуж?

Она покачала головой. По загорелым щекам разлился медленный румянец.

— Вам что, хватало ребенка?

Она подняла глаза, и мистер Саттертуэйт с удивлением увидел, что взгляд ее полон нежности.

— Странные вещи происходят на свете, — задумчиво произнесла она. — Очень странные. Наверное, вы даже не поверите… Хотя нет, вы как раз можете поверить. Отца Джона я не любила — во всяком случае, двадцать лет назад. Думаю, я вообще тогда не понимала, что такое любовь. Я, конечно, рассчитывала, что ребенок будет похож на меня. Увы! Ничего от меня в нем не было. Он оказался вылитый отец. И вот — через ребенка — я узнала этого человека, через ребенка полюбила его. И теперь я люблю его и буду любить всегда. Вы скажете, что я просто фантазерка, — но нет! Я его на самом деле люблю. Появись он тут завтра — я сразу узнаю его, хоть мы и не виделись больше двадцати лет. Любовь к нему превратила меня в женщину. Я люблю его, как женщина любит мужчину. С этой любовью я прожила уже двадцать лет, с ней я и умру.

Внезапно она спросила, и в голосе ее слышался вызов:

— По-вашему, я сумасшедшая, что такое говорю?

— Ах, милая вы моя! — сказал мистер Саттертуэйт и снова взял ее за руку.

— Значит, вы меня понимаете?

— Думаю, что да. Но, мне кажется, вы чего-то недоговариваете. Ведь это еще не все? Она нахмурилась.

— Да, не все. А вы мастер угадывать! Я сразу поняла, что от вас ничего не скроешь. Но остального я вам рассказывать не стану — просто потому, что вам лучше этого не знать.

Он внимательно посмотрел ей в глаза, и она не отвела взгляда.

«Сейчас проверим, — сказал он себе. — Все нити в моих руках. Я в этом обязательно должен разобраться! Надо только все расставить по своим местам».

Помолчав, он медленно заговорил:

— Думаю, случилось непредвиденное. Ее веки чуть заметно дрогнули, и он понял, что находится на верном пути.

— Да, после стольких лет случилось что-то непредвиденное, — повторил он. Ему казалось, что он осторожно, ощупью пробирается по темным закоулкам ее души, где она пытается скрыть от него свою тайну. — Сын… Это связано с сыном! Ничто другое не взволновало бы вас так.

По тому, как она затаила дыхание, мистер Саттертуэйт догадался, что нащупал больное место. Он сознавал, что выполняет важную, хотя и не очень приятную миссию. Сидящая напротив женщина сопротивляется, противопоставляя ему свою непреклонную волю. — Ну что ж! Мистеру Саттертуэйту, при всей его кажущейся кротости, тоже упрямства не занимать. К тому же ему помогает святая уверенность человека, делающего нужное, важное дело. В его сознании промелькнула презрительная жалость к тем, кому по долгу службы приходится заниматься раскрытием преступлений. Как они выстраивают версии, как собирают улики, докапываясь до истины, как потом радостно потирают руки в предвкушении скорой разгадки… Ему же единственной подсказкой служит страстное стремление его хозяйки утаить истину: чем ближе он к этой истине подбирается, тем заметнее она нервничает.

— Вы говорите, мне лучше этого не знать? Мне — лучше? И вас это заботит? Надо сказать, вы довольно непоследовательны. Признайтесь, вас ведь не очень смущает, когда посторонний человек испытывает из-за вас некоторую неловкость? Стало быть, дело не только в этом. Может, узнав что-то лишнее, я стану невольным соучастником? Чего — не преступления ли? Но это абсурд! Мысль о преступлении с вами никоим образом не совместима… Разве что речь идет о преступлении особого рода — о преступлении против собственной жизни.

Веки ее дрогнули и опустились. Наклонясь к собеседнице, мистер Саттертуэйт поймал ее запястье.

— Так, значит, вы действительно задумали себя убить?

Она тихонько вскрикнула.

— Господи! Как вы догадались?

— Но почему?! Разве вы устали от жизни? Чушь! Да какая усталость! Вы полны жизни, как никто другой!

Она встала и, отбросив непослушную темную прядь, подошла к окну.

— Хорошо, раз уж вы сами догадались, расскажу остальное. Не надо было вас впускать! Я сразу почувствовала, что вы необыкновенный человек… Да, вы правы, все дело в сыне. Он, конечно, ни о чем не догадывается, но в прошлый приезд он рассказывал мне историю одного своего приятеля, и вот что я поняла. Если он вдруг узнает, что он незаконнорожденный — это его убьет. Ведь он такой гордый! У него есть девушка. Не буду вдаваться в подробности, но скоро он приедет домой и захочет узнать все об отце — согласитесь, родители девушки имеют право знать, с кем хочет связать свою судьбу их дочь. Когда он услышит правду, они с ней наверняка расстанутся, он порвет со своими прежними друзьями, замкнется в одиночестве и в конце концов разрушит свою жизнь. О, я знаю, вы сейчас скажете, что нечего делать из этого такую трагедию и что он еще несмышленый юнец и мало что в жизни понимает. Но стоит ли разбираться во всем этом? Люди таковы, каковы они есть. Да, это убьет его… Но если, незадолго до его приезда, со мною произойдет несчастный случай, горе все спишет. Он, конечно, пересмотрит мои письма, ничего там не найдет и посетует, что я так мало успела ему рассказать. Зато он не узнает правды!.. Так будет лучше всего. За счастье надо платить, а мне в жизни выпало так много счастья! Да и цена, в общем-то, невелика — немного мужества, чтобы сделать последний шаг, потом, возможно, еще минута-другая страданий…

— Но, дитя мое!..

— Не спорьте со мной! — вскинулась она. — Мне не нужны ваши доводы. Моя жизнь — это моя жизнь. До сих пор она была важна для моего сына. Но теперь я ему уже не так нужна. У него будет жена… И его еще сильнее потянет к ней, если меня не будет. Жизнь моя бесполезна — зато смерть может принести пользу. Я имею право распорядиться своей жизнью как мне заблагорассудится.

— Вы уверены?

Суровость его тона несколько озадачила ее.

— Раз моя жизнь никому не нужна, — произнесла она, запнувшись, — а я точно знаю, что это так…

Он снова ее перебил:

— Вы не можете этого знать!

— То есть?

— Слушайте. Приведу вам один пример. Человек приходит в некое место, решив покончить с собой. Но, по случайности, в этот же самый момент в этом самом месте находится другой человек. Самоубийца отказывается от своего плана и, таким образом, остается в живых. И вот один человек спас жизнь другому не потому, что был ему очень нужен или много для него значил, а просто потому, что физически присутствовал в нужный момент в нужном месте. И если вы сегодня решите свести счеты с жизнью, то, возможно, когда-нибудь, лет через пять или семь, кто-то другой погибнет или попадет в беду, потому что в тот момент вас не окажется на месте. Скажем, понесет чья-то лошадь — но, увидев вас на пути, свернет в сторону и не затопчет ребенка, играющего на обочине. Ребенок вырастет и станет великим музыкантом или найдет лекарство от рака… Впрочем, последнее не обязательно: он может просто прожить счастливую жизнь.

Женщина в изумлении смотрела на него.

— Странный вы человек. Говорите такие вещи.., мне это и в голову не приходило.

— Вы говорите, что ваша жизнь принадлежит только вам, — продолжал мистер Саттертуэйт. — Но разве вы можете с уверенностью утверждать, что вам не отведена некая роль в самой великой пьесе самого великого драматурга? Возможно, вам предстоит появиться лишь под занавес в маленьком незначительном эпизоде, но от вашего выхода в конечном итоге может зависеть исход пьесы, потому что другой актер, не услышав вашей реплики, тоже не выйдет на сцену — и весь стройный замысел творца рухнет!.. Я допускаю, что вы — лично вы — и впрямь не интересны ни одному человеку на свете, но как лицо, появляющееся в нужный момент в нужном месте, вы можете сыграть очень важную роль.

Все еще не сводя с него глаз, она опустилась на свое прежнее место.

— Чего вы от меня хотите? — просто спросила она. Это была победа мистера Саттертуэйта. Теперь слово было за ним.

— Я хочу, чтобы вы пообещали мне хотя бы одно: не совершать ничего безрассудного в ближайшие двадцать четыре часа.

Некоторое время она ничего не говорила, потом ответила:

— Обещаю.

— Хочу попросить вас еще… кое о чем.

— Да?

— Не запирайте окно и будьте сегодня вечером в той комнате.

Она посмотрела на него озадаченно, но все же кивнула.

— Ну вот, а теперь мне пора! — Чувствуя, что напряжение спадает, мистер Саттертуэйт заторопился. — Благослови вас Господь, милая!

Он вышел из комнаты. Рослая испанка, подававшая им чай, проводила его по коридору до боковой двери и некоторое время с любопытством смотрела вслед.

Когда он вернулся в отель, уже начало темнеть. На террасе перед входом сидел лишь один человек — к нему-то и направился мистер Саттертуэйт. Он очень волновался, сердце его колотилось. Он сознавал, как много от него сейчас зависит. Один неверный шаг…

Однако он постарался как мог скрыть свое волнение и заговорил с Энтони Косденом тоном естественным и небрежным.

— Тепло сегодня, — заметил он. — Я, пока был на утесе, совсем забыл о времени.

— Так вы все это время были там?

Мистер Саттертуэйт кивнул. В эту минуту кто-то вошел в отель, и луч света, отразившись от вращающейся двери, на миг осветил лицо Косдена, полное страдания и бесконечного недоумения.

«Ему совсем плохо, — подумал мистер Саттертуэйт. — Мне на его месте было бы легче. Все-таки работа ума и воображения немало значит — она хоть отчасти смягчает боль. Но тупое, беспросветное, животное страдание — что может быть хуже!»

— После ужина я собираюсь на прогулку, — вдруг хрипло проговорил Косден. — Вы… поняли? В третий раз должно повезти. Только, ради Бога, не вмешивайтесь! Я знаю, что вы желаете добра и всякое такое, но уж увольте! Все равно так будет лучше.

Мистер Саттертуэйт выпрямился.

— Я никогда не вмешиваюсь, — отчеканил он, сформулировав таким образом основной принцип и смысл своего существования.

— Я знаю, что вы думаете… — продолжал Косден, но мистер Саттертуэйт перебил его.

— Прошу меня извинить, но я имею основания в этом сомневаться, — сказал он. — Никто не может знать, что думает другой человек. Некоторые, правда, полагают, что знают, — но они почти всегда ошибаются.

— Ну, возможно, не берусь утверждать, — несколько стушевавшись, пробормотал Косден.

— Содержание наших мыслей принадлежит только нам, — продолжал его собеседник. — И никому не дано указывать, как и о чем нам думать… Но давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, о той старой вилле, что стоит на отшибе, вдали от всего света. Бог весть какие тайны кроются за ее сонным очарованием. Сегодня я даже не удержался и подергал одну из ставен…

— Да? — Косден поднял голову. — И она, конечно, оказалась заперта?

— Нет, открыта, — сказал мистер Саттертуэйт и добавил вполголоса: — Третья с краю.

— Что? — воскликнул Косден. — Это же та самая…

Он умолк, но мистер Саттертуэйт успел заметить вспыхнувший в его глазах огонек. Вполне удовлетворенный, он встал и распрощался с собеседником.

Он все-таки немного волновался. Выражаясь театральным языком, он беспокоился, не переврал ли он текст — ведь в этой пьесе ему достались ключевые реплики.

Однако, мысленно проиграв все еще раз, он остался доволен. По дороге на утес Косден непременно захочет проверить, заперта ли ставня. Пройти мимо было бы выше человеческих сил. Раз уж воспоминания двадцатилетней давности привели его сюда, на далекий остров, то эти же воспоминания подтолкнут его к заветной ставне, и тогда… Что тогда?

«Завтра узнаю», — решил мистер Саттертуэйт и пошел переодеваться к ужину.

На другое утро около десяти часов мистер Саттертуэйт снова входил в ворота сада «La Paz». Улыбчивый Мануэль, пожелав ему доброго утра, вручил положенный бутон. Мистер Саттертуэйт заботливо вставил его в петлицу, после чего повернул к дому. Несколько минут он стоял, разглядывая белые стены, увитые лианой с оранжевыми цветами, зеленые облупившиеся ставни. Какая тишина!.. Может, ему все это просто померещилось?

Но в этот момент одна из ставен распахнулась, и в проеме появилась та, чья судьба занимала сейчас мистера Саттертуэйта больше всего, и направилась прямо к нему. Она шла легкой стремительной походкой, чуть покачивая бедрами, — казалось даже, не шла, а летела, подхваченная радостной волной. Да она и сама была похожа на аллегорическую[72] фигуру радости, какие встречаются на фризах[73] старинных домов, — глаза ее сияли, щеки горели. Ни тени колебаний или сомнений. Она подошла к мистеру Саттертуэйту, положила руки ему на плечи и поцеловала, потом еще раз, и еще, и еще, и еще. Позже, при воспоминании об этом, ему представлялись крупные темно-красные розы с нежными бархатистыми лепестками. Горячий вихрь из лета, солнца и пения птиц. Жаркая радость и неведомое прежде ощущение силы.

— Я так счастлива! — сказала она. — Вы чудо! Откуда вы узнали? Как вы могли догадаться? Вы просто добрый волшебник из сказки!

От захлестнувшего ее счастья она какое-то время не могла говорить.

— Мы договорились сходить сегодня в консульство и зарегистрировать наш брак, — сказала она после недолгого молчания. — Когда Джон приедет, его отец будет здесь. Мы скажем, что много лет назад произошло недоразумение. Он не станет задавать лишних вопросов! О, я так счастлива, так счастлива, так счастлива!..

Действительно, счастье вздымалось в ней мощным приливом. Его горячая опьяняющая волна подхватила и мистера Саттертуэйта.

— Энтони узнал, что у него есть сын! Оказывается, это для него такое чудо! А ведь я думала, что ему будет все равно. — Она доверчиво заглянула мистеру Саттертуэйту в глаза. — Удивительно, как все прекрасно и счастливо закончилось, правда?

В эту минуту он ясно видел ее — маленькую девочку, верящую в сказки со счастливым концом, где «двое с тех пор жили долго и счастливо».

Он тихо сказал:

— Если вы наполните счастьем последние месяцы его жизни — это действительно будет прекрасно.

Ее глаза расширились от удивления.

— Послушайте, — сказала она. — Вы что же, думаете, что я дам ему умереть? Теперь, когда он вернулся ко мне через столько лет? Да мало разве людей, от которых доктора давно отказались, а они до сих пор живы? Умереть?.. Ну нет, он не умрет!

Он взглянул на женщину, лучившуюся красотой, силой, энергией и неукротимым мужеством. Да, он тоже слышал, что доктора иногда ошибаются… Кто знает, какую роль в жизни Энтони Косдена может сыграть так называемый субъективный фактор?

— Так вы и правда думаете, что я дам ему умереть? — повторила она, снисходительно усмехнувшись.

— Нет, милая, — очень тихо сказал наконец мистер Саттертуэйт. — Нет, я почему-то так не думаю.

И он пошел по кипарисовой аллее к скамейке над обрывом и увидел там того, кого ожидал увидеть. Мистер Кин, улыбающийся, печальный и непостижимый, как всегда, поднялся ему навстречу.

— Ожидали меня? — поздоровавшись, спросил он.

— Ожидал, — ответил мистер Саттертуэйт. Они сели на скамейку.

— Судя по вашему виду, вам, кажется, опять выпала роль Провидения? — произнес наконец мистер Кин. Мистер Саттертуэйт укоризненно взглянул на него.

— Как будто вам не было известно все с самого начала!

— Ну вот, опять вы обвиняете меня во всеведении, — с улыбкой сказал мистер Кин.

— А если вы ничего не ведали, тогда почему были здесь позавчера вечером — подкарауливали? — парировал мистер Саттертуэйт.

— Ах, вы об этом…

— Да, об этом.

— Я должен был выполнить одну… миссию.

— Что за миссию?

— Помните, вы как-то сами окрестили меня «заступником мертвых»?

— Мертвых? — несколько озадаченно повторил мистер Саттертуэйт. — Я не совсем вас понимаю.

Мистер Кин ткнул длинным тонким пальцем вниз — туда, где у подножия утеса бурлило море.

— Двадцать два года назад здесь утонул мужчина.

— Я знаю. Но я не вижу…

— А что, если этот мужчина все-таки любил свою молодую жену? Любовь способна превратить человека в ангела — или в дьявола… Она по-детски обожала его, но он никак не мог разбудить в ней женщину — и сходил из-за этого с ума. Он терзал ее, потому что любил. Так бывает — и вы не хуже меня это знаете.

— Да, — признал мистер Саттертуэйт, — я сталкивался с чем-то подобным, хотя очень, очень редко.

— Зато вы, наверное, сталкивались с таким явлением, как раскаяние, непреодолимое желание загладить свою вину, чего бы это ни стоило.

— Да, но смерть наступила слишком быстро…

— Смерть! — В голосе мистера Кина послышались явственные нотки презрения. — Но ведь вы верите в жизнь после смерти? Так можете ли поручиться, что те же самые страсти и желания, которые управляют людьми здесь, не движут ими и в той, другой жизни? И если желание очень, очень сильно — найдется и посредник, который поможет его осуществить.

Голос его стал постепенно затихать, словно удаляясь.

Мистер Саттертуэйт поежился и встал.

— Мне пора возвращаться в отель, — сказал он. — Если нам по пути.

Но мистер Кин покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Я вернусь той же дорогой, какой пришел.

Взглянув через плечо, мистер Саттертуэйт успел увидеть, как его друг подходит к обрыву.