Таинственный мистер Кин Кристи Агата
Легкая тень пробежала по ее челу, однако голос звучал твердо:
— Что ж… Очень возможно.
— Я видел его глаза. В них… — Он осекся.
Но Анна не дрогнула.
— Ничего удивительного. Волшебная музыка и лунный свет пробудили ушедшие воспоминания… Но это лишь минутная слабость — не более. Скоро пройдет.
— Стало быть, мне не нужно ничего говорить? — Он почувствовал себя старым и утомленным.
— Десять лет я жила с тем, кого любила, — сказала Анна Карсавина. — Теперь я ухожу с тем, кто все эти десять лет любил меня.
Мистер Саттертуэйт ничего не сказал. Ему действительно больше нечего было сказать. К тому же такое решение представлялось ему самым простым… Вот только оно ему почему-то совсем не нравилось… На плечо ему снова легла ее рука.
— Вы правы, друг мой… Но третьего не дано. Каждый хочет повстречать идеальную, вечную любовь. Но звучит музыка Арлекина… Ни один возлюбленный не идеален, потому что все смертны. А Арлекин — он невидим, он всего лишь миф, фантазия, разве только…
— Что? — спросил мистер Саттертуэйт. — Разве только что?
— Разве только имя его — Смерть.
Мистер Саттертуэйт вздрогнул. Она отступила в сторону и растворилась в темноте.
Неизвестно, сколько он так просидел, но внезапно до него дошло, что он теряет драгоценные минуты. Он вскочил и засеменил по дорожке. Он не задумывался, куда направиться: его влекло туда помимо воли.
Выбежав на улицу, он проникся странным ощущением нереальности. Волшебный лунный свет, волшебная ночь… И две фигуры, медленно идущие по улице в его сторону.
Оранов в костюме Арлекина — так мистер Саттертуэйт подумал в первое мгновение. Но когда они проходили мимо него, он понял, что ошибся. Этот стройный силуэт, эта легкая раскачивающаяся походка могла принадлежать лишь одному человеку — мистеру Кину.
Легко, словно не касаясь земли, они прошли дальше по улочке. Вскоре мистер Кин оглянулся, и мистер Саттертуэйт, к своему изумлению, увидел не лицо мистера Кина, а чужое, незнакомое… Хотя нет, не совсем незнакомое. Ах да! Таким, вероятно. Могло быть лицо Джона Денмена до того, как он был избалован и обласкан жизнью. Лицо, в котором горит нетерпение и безрассудство и угадываются черты мальчишки — и возлюбленного…
До него долетел ее счастливый звенящий смех. Он глядел им вслед и видел вдали огни маленького домика над обрывом. Он глядел, глядел и, как во сне, не мог отвести взгляда…
От сна его пробудила чья-то рука. Кто-то, подошедший сзади, схватил его за плечо и развернул к себе лицом. Это оказался Сергей Оранов. Он был бледен и сильно взволнован.
— Где она? Где? Она обещала прийти — но ее нет.
— Мадам только что прошла по этой улице, одна. Это ответила служанка миссис Денмен, стоявшая в тени за калиткой. Она поджидала свою хозяйку с шалью.
— Я стояла тут и видела, как она прошла мимо, — пояснила она.
— Одна? — хрипло спросил мистер Саттертуэйт. — Вы сказали — одна?
Глаза служанки расширились от удивления.
— Ну да! Разве не вы, сэр, только что говорили с ней?
Мистер Саттертуэйт вцепился в руку Оранова.
— Скорее, — прошептал он. — Я… я боюсь. Они вместе поспешили по улочке, князь по дороге торопливо что-то говорил:
— Она удивительное существо. Ах, как она сегодня танцевала! И этот ваш друг — кто он?.. Впрочем, все равно, но он замечательный, прекрасный танцор. Раньше, когда она танцевала Коломбину Римского-Корсакова, она так и не нашла для себя идеального Арлекина. Ни Моргунов, ни Кваснин — никто ей не подходил. И тогда она знаете что придумала? Она мне как-то призналась… Она стала танцевать не с настоящим партнером, а с неким воображаемым Арлекином, которого на самом деле никогда не было. Она говорила, что это сам Арлекин пришел танцевать с ней. Вот эта ее фантазия и делала ее Коломбину такой прекрасной.
Мистер Саттертуэйт кивал. В голове его трепетала одна мысль.
— Скорее, — сказал он. — Мы должны успеть. Обязаны успеть!
Они миновали последний поворот и остановились у глубокой мусорной ямы. В яме они увидели то, чего там прежде не было, — тело женщины. Поза ее была прекрасна. Она лежала с запрокинутой головой, широко раскинув руки. Мертвое лицо в лунном свете сияло победной красотой.
Как из тумана выплыли давешние слова мистера Кина: «на свалке можно увидеть поистине прекрасные вещи»… Теперь-то мистер Саттертуэйт их понял.
Оранов бормотал что-то бессвязное. По его лицу катились слезы.
— Я любил ее. Я всегда любил ее… — Он почти слово в слово повторял то, о чем сегодня думал мистер Саттертуэйт. — Мы с ней были из одного и того же мира. У нас были одинаковые мысли, одинаковые сны. Я любил бы ее всегда.
— Откуда вы знаете?
Князь глядел на него молча, видимо, смущенный резким тоном собеседника.
— Откуда вы знаете? — повторил мистер Саттертуэйт. — Все влюбленные думают так, и все так говорят! Но лишь один…
Обернувшись, мистер Саттертуэйт едва не наткнулся на мистера Кина. В величайшем волнении он схватил своего друга за руку и оттащил в сторону.
— Так это были вы? — сказал он. — Вы только что шли с ней рядом?
Мистер Кин немного помолчал и тихо ответил:
— Считайте так, если вам угодно.
— Но служанка вас не видела!..
— Да. Служанка меня не видела.
— Но я же видел! Как это могло быть?
— Возможно, благодаря цене, которую вы заплатили, вы можете теперь видеть то, чего не видят другие.
Мистер Саттертуэйт с минуту остолбенело глядел на него, потом вдруг задрожал как осиновый листок.
— Где мы? — прошептал он. — Что это за место?
— Я уже говорил вам сегодня: это моя улица.
— Это улица Влюбленных, — сказал мистер Саттертуэйт. — И по ней проходят люди.
— Да, рано или поздно большинство людей проходит по ней.
— И что же они находят в конце?
Мистер Кин улыбнулся и указал на полуразвалившийся домик на краю ямы.
— Свалку — или дом своей мечты… Кто знает? — вкрадчиво сказал он.
Мистер Саттертуэйт внезапно вскинул голову, ему хотелось кричать, протестовать, он чувствовал себя обманутым.
— Но ведь я… — Голос его дрогнул. — Я так и не прошел по вашей улице…
— Вы жалеете об этом?
Мистер Саттертуэйт затрепетал. Его друг вырос, казалось, до неимоверных размеров. Что-то страшное, угрожающее замаячило перед мистером Саттертуэйтом… Удовольствие, скорбь, отчаяние. Его душа, такая маленькая и уютная, в ужасе сжалась.
— Вы жалеете? — повторил свой вопрос мистер Кин. От него повеяло чем-то пугающим.
— Нет, — простонал мистер Саттертуэйт, — н-нет.
И вдруг, овладев наконец собой, крикнул:
— Но я умею видеть. Может, я и в самом деле только зритель Драмы Жизни — но я вижу то, что невидимо для других. Вы же сами только что это сказали, мистер Кин.
Но мистер Кин исчез.
Чайный сервиз «Арлекин»
Мистер Саттертуэйт был вне себя. Сбывались самые его худшие опасения. Самое обидное, он ведь прекрасно знал, что доверять можно только старым машинам: надежным и испытанным. Конечно, у них свои недостатки, но они, по крайней мере, известны, предсказуемы и, как следствие, не фатальны. А эти новые автомобили! Сплошные окошки и куча непонятных приспособлений! Чего стоит одна панель! Блестит, конечно, здорово, но пока разберешься, что там к чему… Руки лихорадочно мечутся между бесчисленными переключателями: противотуманные фары, дворники, глушитель и так далее и тому подобное. При этом все — в самых неожиданных местах. И когда это сверкающее совершенство вдруг выходит из строя, механик флегматично цедит сквозь зубы: «Отличная машина, сэр, просто замечательная! Последнее слово техники. Только еще не обкатана. Я бы сказал, сэр, ха-ха, у нее просто режутся зубки».
Ха-ха. Очень смешно. Ничего себе младенец! Дожив до преклонного возраста, мистер Саттертуэйт вовсе не собирался нянчиться с новорожденными. Если вы покупаете машину, считал он, это должна быть надежная и проверенная машина, уже обкатанная машина, можно сказать, взрослая машина.
Мистер Саттертуэйт ехал за город к друзьям, чтобы провести у них выходные, но, едва его новенькая машина выбралась из Лондона, как мотор начал сдавать и пришлось срочно сворачивать в ближайшую авторемонтную мастерскую — выяснять, что с ним такое.
Пока его шофер неспешно беседовал с механиком, мистер Саттертуэйт, точно тигр, метался поодаль. Вчера он клялся по телефону, что будет ровно в четыре и ни минутой позже: нет ничего хуже, чем откладывать из-за опаздывающего гостя вечерний чай.
Он мрачно хмыкнул и попытался думать о чем-нибудь приятном. Что толку расхаживать взад и вперед, многозначительно поглядывая на часы, и кудахтать, точно снесшая яйцо наседка?
О чем-нибудь приятном… Было ведь что-то такое совсем недавно. Что-то, промелькнувшее за окном… Что-то, что очень ему понравилось и наверняка запомнилось бы, не начнись тогда вся эта суета с машиной.
Что же это было? Слева — нет, кажется, справа. Да, точно справа, они еще ехали тогда по деревне. Как раз проезжали почту. Он еще подумал, что надо бы позвонить Эдисонам предупредить, что опаздывает. Почта как почта. А вот рядом… Соседняя дверь — нет, скорее, через одну. Что-то до боли знакомое. Он еще вспомнил тогда.., что же он вспомнил? Господи, вот мучение! Какой-то цвет.., даже несколько цветов. Да-да, именно сочетание цветов. И слово. Оно напомнило ему о прошлом. О чем-то очень приятном. Не просто увиденном, а пережитом. Но о чем же, о чем? Где это было? Ответ так и просился на язык. Да повсюду же! На островах, на Корсике; в Монте-Карло, когда он наблюдал, как крупье крутит колесо рулетки; за городом, наконец. В разных-разных местах. С ним еще был кто-то… Да, кто-то еще. Без кого ничего бы и не случилось…
Наконец-то! Он вспомнил. Если бы можно было… Его мысли прервал появившийся шофер. За ним следовал механик.
— Это не займет много времени, сэр, — бодро заявил шофер. — Минут десять — двадцать… Около того.
— Ничего серьезного, — сообщил механик тягучим голосом деревенского жителя. — Просто машина еще не обкатана. Я бы сказал, сэр, ха-ха, у нее режутся зубки.
Мистер Саттертуэйт даже не хмыкнул. Изданный им звук был самым настоящим скрежетом зубовным. Выражение довольно распространенное, но истинное его значение он понял только с годами — когда разболталась верхняя пластинка. Зубы: молочные, потом постоянные, затем больные, под конец и вовсе искусственные, а теперь — вот — машинные. Поистине, вся жизнь вертится вокруг зубов.
— Отсюда до Довертон-Кингсбурна рукой подать, — сообщил шофер, — Возьмите такси, сэр, они здесь есть. А я пригоню машину, как только будет готова.
— Нет! — неожиданно взорвался мистер Саттертуэйт. Его глаза горели, а в голосе звучали такая власть и сила, что механик с шофером невольно попятились.
— Пойду, — уже спокойнее продолжил мистер Саттертуэйт, — прогуляюсь. Когда сделаете, найдете меня в трактире «Арлекин». Мы его проезжали по дороге. Он ведь так называется? — повернулся он к механику.
— Да, сэр, только… Только это не очень хорошее место, — пробормотал тот.
— Тем лучше, — величественно изрек мистер Саттертуэйт и, развернувшись, решительно зашагал прочь.
Оставшиеся проводили его недоуменными взглядами.
— Вообще-то он у меня тихий, — извиняющимся тоном проговорил шофер. — Просто не понимаю, что на него нашло, Лучшим в селении Кингсбурн, определенно, было его название. Остальное представляло из себя маленькую деревеньку с одной улицей, несколькими домами и парой магазинов, причем разницы между всеми этими сооружениями, не считая вывесок, не было ни малейшей. Обычная мирная деревенька. Ни красот, ни достопримечательностей. Естественно, любое яркое пятно сразу бросается в глаза и надолго запоминается. Мистер Саттертуэйт подошел к почте. Ничего особенного: ящик для писем, стандартный набор газет и открыток. Но рядом… Рядом было то, что привлекло его внимание раньше и привело сюда теперь. Трактир «Арлекин». Неожиданно мистер Саттертуэйт занервничал и сам себе удивился. Так разволноваться из-за какого-то там названия! Что-то уж больно впечатлительным стал он под старость. «Арлекин». Ну, собственно, и что?
Механик оказался прав. Внутреннее убранство трактира совершенно не способствовало аппетиту. Пожалуй, там еще можно было перекусить или выпить кофе — но не более того. Мистер Саттертуэйт хотел уже было развернуться и уйти, как что-то привлекло его внимание. Половина помещения была отдана под магазин керамики. Не унылый и серый антикварный магазин с никому не нужными вазочками, пылящимися на стеклянных прилавках, а вполне современный магазин с выходящей на улицу витриной, переливающейся всеми цветами радуги. Среди прочего там красовался чайный сервиз. Большие разноцветные чашки и блюдца: синие, красные, желтые, зеленые, розовые, фиолетовые.
— Настоящий парад красок, — подумал мистер Саттертуэйт.
Так вот что отпечаталось в его памяти, когда они проезжали по этой улице! На ценнике значилось: «Чайный сервиз „Арлекин“.
Ну конечно же: «Арлекин»! Именно это слово он и пытался вспомнить. Веселые цвета, цвета арлекина.
«Уж не знак ли это?» — подумалось вдруг ему.
Знак свыше. Глупо, конечно, но как увлекательно! А вдруг здесь и вправду окажется его старый друг, мистер Арли Кин? Сколько же воды утекло с тех пор, как они виделись в последний раз? Ох, много! Тогда мистер Кин исчез, растворился на неприметной сельской тропинке, которую все называли «Дорогой влюбленных». Мистер Саттертуэйт давно уже привык, что судьба дарит ему одну — иногда две — встречи с мистером Кином в год. В этом году надеяться на встречу, похоже, уже не приходилось.
И тут, в убогом трактире, в глухой деревушке Кингсбурн им вдруг овладело предчувствие, что он может все-таки встретить мистера Арли Кина.
«Глупость какая, — сказал он себе. — Даже странно. Вот уж действительно: с годами начинаешь потихоньку выживать из ума».
Он никогда не скрывал от себя, что ему мучительно недостает мистера Кина, олицетворявшего для него чуть не все лучшее и значительное из прожитой жизни. Ему не хватало этого человека, который мог появиться где угодно, когда угодно, и чье появление всегда означало, что с мистером Саттертуэйтом вот-вот произойдет нечто захватывающее. В общем-то не совсем даже с ним, но что без него никогда бы и не случилось. Это-то и было самое интересное.
Рядом с этим человеком мистер Саттертуэйт чувствовал себя.., совсем другим. Благодаря одному только слову, оброненному мистером Кином, ему в голову приходили великолепные идеи. Он начинал замечать, сопоставлять, думать. И, в результате, делать именно то, что единственно и следовало предпринять.
Мистеру Кину стоило только усесться напротив, ласково улыбнуться, и в голове мистера Саттертуэйта начинали роиться мысли и образы, в которых он сам, Саттертуэйт, представал уже совершенно иным. Это был Саттертуэйт, обладающий множеством друзей, среди которых попадались и герцогини, и епископы — и прочие люди с немалым весом в обществе. Саттертуэйт всегда был немножко снобом, и ему льстило общение со знатными семьями, многие века неофициально властвовавшими в Англии. Впрочем, молодые люди, не обладающие весом в обществе, тоже могли рассчитывать на его участие, но для этого они должны были предварительно попасть в беду или влюбиться — в общем, тем или иным образом нуждаться в его помощи. И он, Саттертуэйт, действительно мог им помочь. Благодаря мистеру Кину.
Сейчас же, когда того не было рядом, мистер Саттертуэйт был вынужден, как последний обыватель, разглядывать витрину сельского магазинчика, продающего современный фарфор, чайные сервизы и, разумеется, керамические кастрюльки.
— Ладно, — сказал себе мистер Саттертуэйт, — зайду. Не зря же я тащился в такую даль. Все равно машину будут чинить еще бог знает сколько. Уж наверное, здесь интереснее, чем в мастерской.
Еще раз взглянув на витрину, он неожиданно для себя решил, что это очень хороший фарфор. Качественный и добротный. Как в старину.
Его мысли тут же устремились в прошлое. Герцогиня Лейтская. Старая добрая герцогиня! Как добра она была тогда к своей служанке: они плыли на Корсику, и у несчастной разыгралась морская болезнь. Никогда до этого он не представлял, что эта женщина может быть кротка как ангел. Уже на следующий день к ней вернулся ее буйный нрав, который, кстати сказать, ее домочадцы переносили без единого звука протеста. Мария, Мария. Старая добрая Мария Лейтская… Умерла несколько лет тому назад. Ах, вот оно что! У нее тоже был сервиз «Арлекин». Такие же большие разноцветные чашки. Черные, желтые, красные и мрачноватого, на его взгляд, красновато-коричневого оттенка — ее любимого. У нее даже был рокингемский чайный сервиз с золотой росписью по красновато-коричневому фону.
— Да, — вздохнул мистер Саттертуэйт, — вот это было время! Выпить, что ли, здесь кофе? Разумеется, он на три четверти будет состоять из молока, а остальным окажется сахар, но все лучше, чем ничего.
Он вошел внутрь. Трактир был почти пустым.
— Видимо, — решил мистер Саттертуэйт, — для любителей чая еще не пришло время. Впрочем, оно, похоже, и вовсе уже прошло. Кто теперь пьет чай? Разве что старики, да и те у себя дома. В углу шепталась какая-то парочка, за столиком у стены лениво сплетничали две женщины.
— А я ей говорю, — важно и мрачно изрекла одна из них, — что так не годится. «Я этого не потерплю», — так ей прям и сказала. Вот и Генри со мной согласен.
— Бедный Генри, — подумал мистер Саттертуэйт. — Попробовал бы он не согласиться. На редкость отталкивающая особа. Подружка, впрочем, не лучше.
Он отвернулся и подошел к прилавку магазина.
— Можно взглянуть?
— Конечно, сэр, — услужливо ответила продавщица. — У нас как раз очень хороший товар.
Мистер Саттертуэйт принялся рассматривать разноцветные чашки. Повертел в руках одну, вторую, снял с полки молочный кувшин, полюбовался фарфоровой зеброй; провел пальцем по очень даже недурной пепельнице… Услышав звук отодвигаемых стульев и обернувшись, он увидел, что сельские леди, продолжая сплетничать, расплатились и двинулись к выходу. Как только они вышли, в дверь вошел высокий мужчина в темном костюме и уселся за освободившийся столик спиной к мистеру Саттертуэйту. Со спины человек казался стройным и сильным. Впрочем, из-за скудного освещения трудно было сказать с уверенностью. Обычная фигура, возможно, немного мрачная. Мистер Саттертуэйт снова повернулся к прилавку.
«Надо бы купить что-нибудь, — подумал он, — а то неудобно перед продавщицей».
И в этот момент солнце наконец вышло из-за туч. До этого мистеру Саттертуэйту как-то не приходило в голову, что магазин кажется мрачным из-за недостатка солнечного света. Он вспомнил, что за все время поездки солнце так ни разу и не выглянуло. Теперь же, когда в разноцветное, похожее на церковный витраж, окно ворвались лучи солнечного света, фарфор заиграл всеми цветами радуги.
«Сейчас такие уже почти и не встретишь», — подумал мистер Саттертуэйт, разглядывая окно.
Солнце, залившее трактир, сыграло странную шутку с костюмом сидевшего у стены мужчины, расчертив темную ткань светлыми ромбами красного, синего, зеленого и желтого цвета. И неожиданно для себя мистер Саттертуэйт осознал, что перед ним тот, кого он надеялся найти. Интуиция не подвела его. Теперь он знал, кто сидит за столиком. Знал настолько хорошо, что ему не нужно было даже взглянуть ему в лицо, чтобы убедиться в своей правоте. Он повернулся спиной к прилавку, подошел к столику и, обойдя его, уселся напротив мужчины.
— Доброе утро, мистер Кин, — сказал он. — А я ведь знал, что это вы.
— Вы всегда все знаете, — улыбнулся тот.
— Давненько не виделись, — заметил мистер Саттертуэйт.
— Разве время имеет значение? — осведомился мистер Кин.
— Нет, наверное. То есть конечно нет.
— Позвольте предложить вам что-нибудь прохладительное.
— А оно, думаете, здесь есть? — с сомнением спросил мистер Саттертуэйт. — И только не говорите мне, что пришли сюда за этим.
— Откуда человеку знать, зачем он пришел куда-то?
— Знаете, — улыбнулся мистер Саттертуэйт, — а я уж почти и забыл вашу манеру общаться. Как вы меня вечно подталкиваете и заставляете думать. Или делать.
— Я? Заставляю? Помилуйте! Вы и сами всегда прекрасно знали и что делать, и почему делать именно это.
— Да, но только когда вы были рядом.
— О нет, — небрежно отмахнулся мистер Кин. — Я здесь ни при чем. Вы же знаете: я просто проходил мимо — только и всего. Прохожу и сейчас.
— Мимо Кингсбурна.
— Мимо Кингсбурна. А вот вы — нет. У вас есть цель. Верно?
— Ну да. Собираюсь навестить старого друга — не видел целую вечность. Теперь он уже совсем старик, недавно у него был удар — едва оправился. Так что кто знает…
— Он живет один?
— К счастью, уже нет. Его семья вернулась из-за границы. Точнее, то, что от нее осталось. Так что вот уже несколько месяцев они живут вместе. Знаете, я так рад, что наконец их увижу! Я ведь не всех даже знаю.
— Вы имеете в виду детей?
— И внуков.
Мистер Саттертуэйт вздохнул. На мгновение ему стало жаль, что у него самого нет ни детей, ни внуков, ни правнуков. Обычно он об этом не думал.
— Здесь делают хороший кофе, — сказал мистер Кин. — Действительно хороший. Все остальное, как вы и догадались, лучше не пробовать. Но чашечку хорошего кофе всегда можно выпить, не правда ли? Давайте так и поступим, тем более что вскоре, полагаю, вам придется продолжить свое путешествие.
В дверях появилась маленькая черная собака. Она подошла, села рядом со столиком и посмотрела на мистера Кина.
— Ваша? — спросил мистер Саттертуэйт.
— Да. Это Гермес. Познакомьтесь.
Он погладил собаку по голове.
— Скажи Али, пусть сделает кофе, — проговорил он. Собака направилась к двери и скрылась в подсобке. Послышался отрывистый звонкий лай. В дверях тут же показался смуглый молодой человек в зеленом свитере.
— Кофе, Али, — сказал мистер Кин. — Два.
— По-турецки, если не ошибаюсь? — улыбнулся Али и исчез.
Собака вернулась и устроилась рядом с хозяином.
— Рассказывайте, — начал мистер Саттертуэйт. — Где были, что делали? Что-то давно вас не было видно.
— Но ведь я уже говорил, что время несущественно. Я запоминаю только обстоятельства. Надеюсь, вы тоже не забыли, при каких обстоятельствах мы встречались в последний раз?
— Ужасно, — вздохнул мистер Саттертуэйт. — Не хочется даже вспоминать.
— Вы про смерть? Но она вовсе не обязательно трагедия. Я уже как-то говорил об этом.
— Да, — согласился мистер Саттертуэйт. — Та смерть, о которой мы говорим, может, и не была трагедией. Но все-таки…
— Но все-таки жизнь лучше. Здесь вы, разумеется, правы, — согласился мистер Кин. — Абсолютно правы: жизнь лучше. Никто не хочет, чтобы умирал тот, кто молод, счастлив или мог бы таковым стать. Никто не желает этого. Вот почему мы и должны спасать жизнь, когда предоставляется такая возможность.
— И вы хотите ее мне предоставить?
— Я? Вам?
Длинное печальное лицо Арле Кина осветилось улыбкой.
— Я никогда и ничего не предоставлял вам, друг мой. Вы сами прекрасно знаете, что должны делать, и всегда это делаете. При чем же тут я?
— Э, нет, — возразил мистер Саттертуэйт. — Меня не проведешь. Но все-таки, где вы пропадали все это.., что я называю временем?
— Можно сказать: везде и нигде в особенности. Какие-то города, страны, приключения. Но я ведь, как обычно, просто проходил мимо… Скорее, рассказывать должны вы. Нет-нет, не о том, что делали, а о том, что собираетесь… Вот, например, сейчас. Куда вы едете? Кого увидите? Кто они, эти ваши друзья?
— Конечно, я расскажу, и расскажу с удовольствием, поскольку только об этом и думаю. Когда долго кого-то не видишь, всегда волнуешься, как пройдет встреча.
— Конечно, — кивнул мистер Кин.
Появился Али, улыбаясь, поставил перед ними кофе в маленьких чашечках с восточным узором и удалился. Мистер Саттертуэйт с удовольствием сделал первый глоток.
— Сладок как любовь, черен как ночь, горяч как ад. Так, кажется, говорят арабы?
Мистер Кин улыбнулся и кивнул.
— Итак, куда я еду… Ну хорошо, хоть и сомневаюсь, что это имеет какое-то значение. Как я уже говорил, намерен повидать старого друга и познакомиться с его новой семьей. Зовут его Том Эдисон. В юности мы были очень дружны, но потом жизнь, как это бывает, разбросала нас в разные стороны. Он пошел по дипломатической линии, уехал за границу, работал в разных странах. Изредка я ездил к нему в гости, иногда мы встречались, когда он приезжал в Англию. В самом начале карьеры он оказался в Испании и женился там на местной девушке. Такая темноволосая красавица. Пилар ее звали. Он безумно ее любил.
— У них были дети?
— Двое. Обе — дочки. Светленькую, похожую на отца, назвали Лили. Я был ее крестником. Вторая, Мари, была вылитая мать. Впрочем, с детьми я виделся редко. Два или три раза в год устраивал вечеринки в честь Лили, иногда навещал ее в школе. Это был прелестный, совершенно очаровательный ребенок. Она была очень привязана к отцу, а уж тот от нее и вовсе без ума. Потом началась война (не мне вам о ней рассказывать), и мы встречались все реже. Лили вышла замуж за военного, летчика-истребителя. До недавнего времени я даже не знал его имени. Саймон Джиллиат. Командир эскадрильи Джиллиат.
— Он погиб?
— Нет-нет. Жив. Ушел в отставку и вместе с Лили уехал в Кению — как и многие другие. Они обосновались там и жили счастливо. Вскоре у них появился сын, мальчик по имени Роланд. Потом, когда он уже учился в школе в Англии, я видел его пару раз. В последнюю нашу встречу ему было, думаю, лет двенадцать. Славный малыш. Волосы рыжие, как у отца. Безумно хочется посмотреть, что из него получилось. Сейчас ему двадцать три — двадцать четыре. Время летит так быстро…
— Женат?
— Нет. Пока нет.
— Собирается?
— Кажется, да. Том писал о какой-то девушке, кажется, кузине. Ну, а младшая дочь, Мария, вышла за местного врача. Я с ними, к сожалению, так и не сошелся. Умерла при родах. Бабушка назвала ее малышку Инесс. Испанская кровь… Я вас еще не утомил?
— Нет-нет, продолжайте. Все это очень интересно.
— Разве? — удивился мистер Саттертуэйт, с внезапным подозрением всматриваясь в лицо мистера Кина. — Но почему вас так интересует эта семья?
— Просто хочется составить о ней представление.
— Ну что ж. Очи живут, как я уже говорил, в Довертон-Кингсбурне. Их особняк называется так же. Такой красивый старый дом. Впрочем, ничего особенного. Туристов, например, туда не заманишь. Ну, вы понимаете. Именно такой дом строит себе англичанин, хорошо послуживший стране и теперь наслаждающийся заслуженным отдыхом. А Том всегда любил деревню. Он же заядлый рыболов и охотник. Ох, и славно же мы с ним проводили время в юности! А в Довертон-Кингсбурне я мальчишкой проводил все школьные каникулы. До сих пор вспоминаю. Другого такого места нет. И дома тоже. Знаете, каждый раз, подъезжая к нему, я нарочно делаю крюк… Там есть такая большая аллея… И в просвет между деревьями вид совершенно незабываемый. Посидишь у речки, вспомнишь былые деньки. Том всегда был заводилой. Таким и остался. А я… Что я? Обычный холостяк.
— Это совершенно не так, — возразил мистер Кин. — Вы, скорее, друг. Человек, который умеет дружить.
— Хорошо бы. Но, боюсь, вы мне просто льстите.
— Отнюдь. Вы на редкость дружелюбный человек. А для этого нужно не так уж мало: и собственный опыт, и способность им поделиться, и многое-многое другое. О вас, кстати, можно было бы написать целую книгу.
— Только главным героем в ней стали бы вы.
— Вряд ли, — отозвался мистер Кин. — Я всего лишь тот, кто проходил мимо. Не более. Однако же продолжайте.
— Это начинает напоминать настоящую семейную хронику. Так вот, я уже говорил, что мы могли годами не видеться, оставаясь при этом друзьями. Иногда я заезжал к Тому с Пилар — до того, как она умерла. К сожалению, это случилось слишком рано. Навешал Лили, свою крестницу, виделся с Инесс. Тихая скромная девушка, живущая вместе с отцом (вы помните, он доктор) в деревне.
— А ей сейчас сколько?
— Думаю, девятнадцать — двадцать. Надеюсь, мы с ней подружимся.
— Итак, в целом, это счастливая хроника?
— Не совсем. Моя крестница Лили, уехавшая в Кению с мужем, погибла там в автомобильной катастрофе, оставив после себя годовалого Роланда. Саймон, ее муж, был убит горем. Это была по-настоящему счастливая пара. Во второй раз он женился на молодой вдове. Думаю, оно и к лучшему. Она была вдовой командира эскадрильи, его погибшего друга. У нее тоже остался ребенок, примерно того же возраста, что и Роланд, — может, месяца на три постарше. Похоже, второй брак Саймона тоже оказался счастливым. Я, конечно, с ними не виделся, поскольку они продолжали жить в Кении. Мальчиков воспитывали как братьев. В Англии они ходили в одну школу, а каникулы обычно проводили в Кении. Мы много лет не виделись. Потом… Вы же знаете, что произошло в Кении. Некоторым удалось там остаться, многие уехали в Западную Австралию и обосновались там. Некоторые же вернулись домой, в Англию.
Саймон Джиллиат с женой и двумя детьми тоже вынуждены были, уехать из страны, вдруг ставшей для них чужой. Старый Том Эдисон давно уже звал их к себе, и теперь они решили принять его приглашение. И вот они приехали: зять Тома с новой женой и их двое детей — хотя, какие они теперь дети? Молодые люди! Они вернулись, живут все вместе, и они счастливы. Внучка Тома, Инесс Хортон, как я уже говорил, живет в деревне с отцом-врачом и много времени проводит в Довертон-Кингсбурне с дедом. У них прекрасные отношения. Кажется, они все там счастливы. Том уже много раз приглашал меня приехать повидаться с ними. Ну, и вот я наконец сумел выбраться на выходные. Страшновато, конечно, после стольких лет увидеть старого друга… Все думаешь: а вдруг в последний раз? Однако, как я понимаю, сам он не унывает. И потом, я сильно скучаю по Довертон-Кингсбурну: с этим домом у меня связано столько воспоминаний… Если прожил жизнь зря и остался в итоге ни с чем, как это случилось со мной, только и остается, что старые друзья и воспоминания о счастливой юности… Вот только…
— Что такое? Вас что-то тревожит?
— Честно говоря, очень боюсь разочароваться. Вдруг того, что я помню, уже нет? За это время дом мог стать совсем другим: могли пристроить новое крыло, вырубить сад — да мало ли что? Столько лет минуло!
— Думаю, этого не случится, — сказал мистер Кин. — В любом случае, у вас останутся воспоминания. Думаю, это хорошо, что вы туда едете.
— А знаете, что я тут придумал? — воскликнул вдруг мистер Саттертуэйт. — Поедемте со мной! Составьте мне компанию. Поверьте: это совершенно удобно. Том Эдисон — самый гостеприимный человек на свете. Мои друзья — его друзья. Поедемте! Вы просто должны поехать. В конце концов, я настаиваю.
Разволновавшись, он чуть не столкнул со стола чашку и лишь чудом успел ее подхватить.
Услышать ответ ему помешал звон подвешенного над дверью колокольчика. Вошедшая женщина была уже немолода, но все еще привлекательна: каштановые волосы, тронутые сединой, и та изумительно гладкая кожа цвета слоновой кости, которая часто встречается у рыжеволосых женщин с голубыми глазами. Заметно было, что она тщательно следит за фигурой. Окинув посетителей трактира небрежным взглядом, она стремительно направилась к прилавку.
— О! — воскликнула она, не совсем еще отдышавшись. — Вы его еще не продали?
— Сервиз? Да, миссис Джиллиат, вчера как раз привезли новую партию.
— Как удачно. Я все волновалась, что не успею. Даже мотоцикл у мальчиков взяла. Слава Богу, никого из них не было дома. Представляете: сегодня гости, а утром разбивается несколько чашек. Будьте добры, подберите мне синюю, зеленую, ну и, пожалуй, красную. Думаю, этого будет достаточно.
— Конечно, миссис Джиллиат. Прямо беда с этими сервизами. Так трудно подобрать нужный цвет…
Мистер Саттертуэйт с интересом наблюдал за этой сценой. Когда продавщица упомянула имя Джиллиат, он тут же сообразил. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Поколебавшись, он поднялся с места и подошел к женщине.
— Простите, — обратился к ней он, — вы ведь миссис Джиллиат из Довертон-Кингсбурна?
— Да. Верил Джиллиат. А вы? — спросила она в свою очередь, нахмурившись.
Мистер Саттертуэйт решил, что она ему нравится. Возможно, лицо слишком уж волевое для женщины, но зато умное. Вот, значит, кто занял место Лили. Не так, конечно, красива, но, бесспорно, хороша. И энергии, ей, кажется, не занимать…
На лице миссис Джиллиат появилась улыбка.
— Ах да, конечно. У Тома же есть ваша фотография. Вы, должно быть, тот самый гость, которого мы ждем. Мистер Саттертуэйт?
— К вашим услугам, — любезно подтвердил тот. — Вы не ошиблись. Кстати, сразу должен извиниться за опоздание. Представляете, сломалась машина, сейчас над ней колдуют в гараже.
— Сочувствую. Но волноваться совершенно не из-за чего. До ужина еще уйма времени, а, если понадобится, мы его и отложим. Я тут случайно. Может, вы слышали.., я тут говорила.., у нас разбилось несколько чашек, так что пришлось приехать за новыми. Обычная история: стоит пригласить гостей, и непременно произойдет что-нибудь непредвиденное.
— Ваша покупка, миссис Джиллиат, — вернулась продавщица. — Упаковать?
— Да нет, заверните получше в бумагу — и достаточно.
— Если нам по дороге, я вас подвезу, — предложил мистер Саттертуэйт. — Машину вот-вот починят.
— Как мило с вашей стороны. Я бы с радостью, но, понимаете, мотоцикл… Мальчики собирались на нем куда-то вечером. Жутко расстроятся, если не пригнать его обратно.
Читать бесплатно другие книги:
