Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом Бреннан Крисанн

Глава 7

Инструкция по превращению

Стив отправился учиться в колледж Рид в сентябре. В октябре мы с Возом собрались навестить его, выехав ночью и проведя в пути до Портленда около двенадцати часов. Мы прибыли на место назначения ближе к концу дня, оставили багаж в машине и отправились искать нашего замечательного парня.

Студенческое общежитие Стива располагалось в старом кирпичном здании с горгульями на крыше. Эти создания были уникально гротескны и выглядели настолько реалистично, что у меня создавалось впечатление, что они передвигаются вокруг, машут твердыми крыльями и взирают с высоты некоего средневекового авторитета.

Когда мы попали в комнату Стива, там находилось около шести человек. В процессе представления нас друг другу Стив взял меня за руку и отвел в совместную уборную комнату, где никого не было. Там он поцеловал меня так, как никогда не делал этого прежде.

Воза я увидела в следующий раз, лишь когда мы уезжали домой.

Я провела со Стивом два дня во время того первого визита. Мы спали в его узкой студенческой постели и прокрадывались в санузел, чтобы вместе принять ванну. Мы со Стивом питались в студенческой столовой, где за каждое отдельное блюдо гость должен был доплатить 1,35 доллара, однако когда мы хотели побыть одни, то ели в его спальне. Мы готовили пищу на бунзеновской горелке Стива – томатный суповой концентрат фирмы «Кэмпбелл» с крекерами, который мы главным образом пили маленькими глотками из предназначенных для использования в походах чашек и добавляли в него соль. Когда Стив был на занятиях, я ходила в книжный магазин. Именно там я нашла полный набор картин с открыток, которые посылал мне Стив, современного художника Мулдона Ельдера. Я помню, что была очень тронута тем, что нам со Стивом нравились работы одного и того же автора. Я также убивала время, слушая музыку (в основном Бетховена) в наушниках Стива. Я жизнерадостно подпевала – до тех пор, пока в один день Стив не пришел и не стал смеяться над отсутствием у меня слуха.

Во время моего первого визита я познакомилась с Дэниэлом Коттке. Как большинство друзей Стива того времени, Дэниэл – с его длинными белокурыми волосами и добрым лицом с усами – походил на Иисуса. Однако у меня не было полной картины, что представляла собой жизнь Стива в колледже Рид, потому что мои посещения всегда носили краткосрочный характер и мы не так много времени проводили с остальными.

Когда я сейчас вспоминаю все эти события, в моем сознании складывается более позитивная оценка энергии юношеских эмоций. Мы со Стивом очень сильно друг по другу скучали. После проведенного вместе лета нам было сложно жить порознь, мы часто писали друг другу письма в это время.

Примерно три года спустя, когда Стив помогал мне перевезти вещи из гаража моего отца, он обнаружил огромную коробку из-под обуви, в которой я хранила все его любовные письма. Я помню, как он стоял там, изогнувшись буквой «S» и элегантно наклонив длинную шею, пока читал. Он посмотрел на меня скептическим, холодным взглядом и сказал: «Хей, да я был романтиком». В то время, когда все это произошло, наши отношения «то сходимся, то расходимся» находились в стадии «расходимся», поэтому мне показалось, что он также спрашивает: «Почему ты не осталась со мной?»

Не будет преувеличением, если я скажу, что для Стива было очень важно сохранять романтичность. Прошло уже много времени с того момента, как я потеряла все его письма, за исключением одной из открыток. Однако у меня до сих пор сохранились некоторые книги Кеннета Пэтчена с записями Стива на обложке. Он практиковал чистописание, используя серые или коричневые чернила и не придавая особого значения грамматике и правописанию, на которые я бы все равно не обратила внимания.

Витфильдский клуб (ночное отделение) приглашает тебя на свои встречи – каждую ночь на пшеничном поле твоего сознания. Приводи с собой своего возлюбленного. Увидимся там, Оаф.

Женщина долины с печальными глазами, где грустное предсказание говорит, что мужчина не придет, мои глаза-склады, мои арабские барабаны, должен ли я бросить это у твоих ворот или подождать, женщина с печальными глазами? (цитата из песни Боба Дилана)

Слова на последней странице совпадают с теми, которые Мириам Пэтчен использовала, рассказывая о своем муже и его смерти. Он тоже говорил так о любви, о том, что движущие силы остаются, продолжается жизнь, любовь, даже ненависть. И именно это я имею в виду, говоря, что Дилан Томас и Витфильдская группа находятся там, когда мы вместе.

Все, кто нас покинул, всегда остаются с нами.

Люблю тебя,

Стив.

Я буду любить тебя до конца жизни. Оаф.

Я заботливо относилась к письмам Стива и хотела услышать его голос, однако не могла позволить себе позвонить. (Удивительно, что междугородные звонки были такими дорогими, в то время как бензин стоил лишь 32 цента за галлон.) И тут на помощь пришла «синяя коробочка», теперь знаменитое устройство, созданное для незаконного бесплатного подключения к междугородной телефонной сети. Воз со Стивом выяснили, как их делать, и превратили продажу «коробочек» в источник своего дохода. И теперь я должна была воспользоваться ею. Стив устроил так, чтобы Воз встретил меня в одну из суббот в кампусе Хоумстеда. Им следовало воспользоваться общественным телефоном-автоматом, потому что «синие коробочки» были противозаконны, и существовала опасность, что могут отследить домашний номер, а телефоны-автоматы в Хоумстеде располагались во внутреннем дворе, и их не было видно с улицы.

Коробочки размером приблизительно три дюйма изготавливались из пластиковой оправы высокого качества. Они были большими, наверху располагались кнопки и провод, ведущий к маленькому динамику, который издавал ряд коротких звуковых сигналов, скрипов и тоновых волн, позволявших избежать оплаты звонка. Насколько я помню, звонок с помощью «синей коробочки» требовал использования обеих рук. Необходимо было поднести маленький динамик к телефонной трубке, одновременно с этим стабилизировать положение «коробочки» напротив своего живота и полки внизу, а затем нажать ноль. Прежде чем отзовется оператор, следовало в ответ на звуки, исходившие из телефона, нажать в правильном порядке номера. Машина против машины. Воз проявлял доброту и вел себя как преподаватель, когда объяснял мне механизм их работы, он сказал мне, что в своей основе «синяя коробочка» функционирует с помощью звуковых сигналов и отвечает на подсказки телефонной системы. Позже он или Стив писали указания на кусочке бумаги, чтобы я знала порядок действий.

Когда телефон Стива начал звонить, Воз посмотрел на меня и увидел на моем лице восхищение. Затем он отошел подальше, чтобы не слышать, о чем мы говорим, и начал терпеливо ждать. Я не помню, о чем мы со Стивом болтали в тот день. Я лишь помню, что периферическим зрением я наблюдала за Возом, который прождал меня около часа. Он скрестил на груди руки и спокойно смотрел вниз, погруженный все это время в свои мысли. Я была очень благодарна и поражена его терпением и добрым поведением в тот день, как никогда ранее. Впервые я увидела в нем целостного, взрослого человека и благодаря этому одному впечатлению стала смотреть на него новыми глазами.

Позднее Стив и Воз, должно быть, решили, что мне можно иметь свою «синюю коробочку», и я какое-то время носила один экземпляр в маленьком бумажном пакете в промежутках между визитами Стива домой. Я знала, что эта аппаратура противозаконна с точки зрения ФБР, но никогда не думала о риске. У меня не было ощущения, что я наношу какой-то вред, так что я не испытывала никаких угрызений совести по этому поводу. На самом деле было захватывающе, даже головокружительно обладать технологией, которая превращала компанию «Белл телефон» в пустышку.

Позднее той осенью я отправилась на самолете в Портленд, чтобы побыть со Стивом. Наш план состоял в том, чтобы через два дня вернуться вместе в область залива Сан-Франциско автостопом. Патина идеализма 60-х годов спадала, и путешествовать автостопом было уже не так легко и безопасно, как раньше, если так вообще когда-то было. Однако романтик в Стиве все еще любил ездить автостопом, поэтому мы все запланировали.

Отец спросил меня насчет поездки. Я рассказала ему о моем полете и о том, что я собираюсь вернуться домой автостопом вместе со Стивом. Скептически настроенный, он заявил: «Ты ни за что туда не поедешь». Мы продолжали спорить друг с другом в течение трех дней, пока я не сказала ему, что Стив договорился с другом, который едет в область залива Сан-Франциско, чтобы тот нас подвез. Вымотанный, отец, казалось, поверил моей лжи. А может быть, он решил, что позволит мне самой разбираться с последствиями обмана. Он не собирался проявлять к нам обоим неуважение и требовать доказательств. На душе у меня было довольно мерзко, но, хоть я всегда старалась принимать во внимание озабоченность отца, в ситуациях, затрагивающих Стива, он мало как мог повлиять на мою решимость.

В итоге я полетела в Портленд, где мы пробыли вместе двое суток. Наступил день, когда нам надо было возвращаться. Стив и я отправились домой с небольшим запозданием в пятницу днем. Около половины пятого вечера мы вышли на близлежащую к колледжу улицу и поймали первую попутку. Затем, после череды пересадок и поглощенного обеда, мы застряли на три часа неподалеку от города Юджин, Аризона.

Земля была замерзшей, и мы озябли. Уставшая и сильно подавленная, я села на рюкзак и опустила голову. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что соврала отцу, и боялась, что допустила огромную ошибку. Стив оставался в приподнятом расположении духа и всякий раз, когда мимо нас проезжала машина, выходил к дороге и поднимал палец в надежде, что она остановится. В конечном итоге где-то в полдвенадцатого нас подобрал водитель огромного полуприцепа и предложил добросить почти до самого дома. Испытывая огромную благодарность и облегчение, мы забрались в кабину, где наши замерзшие лица наконец-то почувствовали теплый воздух. Сиденье было огромным и более упругим, нежели я представляла. Мы сидели чрезвычайно высоко над уровнем дороги. Я никогда не ездила в полуприцепе раньше, и чувство, что ты находишься в приятных объятиях его животной силы, было потрясающим. После двадцати минут поездки водитель грузовика предложил мне отдохнуть: «Почему бы тебе не перелезть за сиденья и чуток не поспать? Там, в задней части машины, находится кровать». «Ух ты, – подумала я, – в этих штуках есть еще и кровати?» Мне было интересно, не представлял ли опасности наш водитель и была ли чиста постель, однако он настаивал в доброй манере, и, поскольку мне очень хотелось спать, я решила ему поверить. Стив бодрствовал еще в течение двух часов, болтая с водителем. Затем он свернулся клубком рядом со мной, время от времени ворочаясь.

Прямо перед рассветом водитель разбудил нас и сказал, чтобы мы собирались, поскольку он намеревался нас высадить. Следующее, что я помню, – это что он остановил автомобиль на уступе неподалеку от дороги с туннелем, который проходил через огромную скалу над Сосалито. Мы были недалеко от дома, и солнце лишь начинало вставать.

Сосалито – магическое место, центр которого хранит некую тайну. Со своими похожими на ювелирные изделия домами, огибающими крутой склон горы, Сосалито возвышается над бухтой Сан-Франциско, островом Эйнджел, Беркли и самим Сан-Франциско. В Сосалито чувствуется европейский дух, и у этого места интересная история. Именно там Анаис Нин жила в плавучем доме и написала ряд отрывков «Дневника». Именно там были сняты отдельные сцены фильма Орсона Уэллса «Леди из Шанхая», ставшего классикой. Именно в Сосалито в 50-х годах предпочитали проводить свое время множество поэтов-битников. Именно там Отис Реддинг написал песню «Sitting on the Dock of the Bay».

Стив и я вылезли из черной кабины грузовика и попали в предрассветное утро. На морозном воздухе наше дыхание приобретало форму огромных, витиеватых клубов пара. Убедившись, что забрали все наши вещи, мы попрощались с водителем грузовика и стали наблюдать, как он маневрирует, чтобы вернуть огромного зверя обратно на дорогу, прямиком к мосту Золотые Ворота.

С того места, где мы стояли, открывался божественный вид. Пока мы ждали следующую попутку, солнечные лучи начали пробиваться сквозь здания, обрисовывая силуэт Сан-Франциско. Это был самый чистый свет, который я когда-либо видела. Становясь все сильнее, он превращал область залива Сан-Франциско в одно огромное, святящееся пространство океана и неба. Стив посмотрел на меня с улыбкой, как будто из начала времен. Он мог так улыбаться. И мы стояли там, счастливые, что живы и находимся так близко к дому, и испытывали наслаждение от того, что решились на это путешествие.

Мы были всего лишь детьми, относившимися к нашим обязанностям так, как могли. И жили лишь настоящим моментом. Хотя, может быть, в моем случае настоящий момент был чрезвычайно богат различными событиями. Мне удалось отличиться, выиграв три награды: за мою работу в районном конкурсе картин, как помощник Марка в создании фильма «Хэмпстед», который заслужил похвальный отзыв в городском конкурсе, за талант и артистические достижения – высшая художественная награда Хоумстеда в моем выпускном классе. Однако я не строила планы на учебу в колледже. Мои родители тоже не думали о том, чтобы я пошла в колледж, и мы никогда это не обсуждали. Честно говоря, мой отец тоже выигрывал различные награды в своей юности и никогда не думал о том, чтобы пойти в колледж, так что, возможно, причина частично заключалась именно в этом. Тем не менее, несмотря на то что у меня не было конкретного плана относительно учебы в колледже, я не ставила перед собой амбициозные цели, в которых бы нашла отражение моя страсть к приключениям. Я не понимала, что возможности не были неограниченными, в отличие от времени. Я всего лишь заполняла заявления с чувством, что всегда подвернется отличная возможность предпринять следующий шаг, не осознавая, что можно упустить время и возможность, если в действительности не планировать следующие шаги.

Затем в этой общей суматохе наступил день (я думаю, что это было начало ноября 1972 года или, возможно, января следующего), когда Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он бросает колледж. Это были его первые слова, без всяких прелюдий и предупреждений. «Я просто не могу больше продолжать тратить деньги своих родителей таким образом», – сказал он. Я поняла, ему не надо было вдаваться в объяснения. Стива не покидало неприятное ощущение, что его образование оказалось слишком большим финансовым бременем для его родителей. Мы говорили с ним об этом несколько раз до того, как он отправился в Рид, однако я думала, что все будет в порядке, когда он там окажется. Мысли в моей голове закрутились, и я вспомнила о большой лодке, которая стояла на подъездной дорожке у дома Джобсов: из-за нее у меня сложилось впечатление, что они в состоянии покрыть расходы на образование Стива. Я глубоко восхищалась Стивом за то, как он считался с чувствами своего отца, однако меня не оставляло ощущение, что Пол был маленьким, воинственно настроенным человеком, который слишком много жаловался. Эти жалобы сильно влияли на Стива, предпочитавшего хранить свое беспокойство и мысли в себе. К моменту, когда он мне позвонил, он уже принял решение.

Он сказал мне, что собирается бросить колледж, а затем остановился.

– В любом случае, – сказал он, – я собираюсь стать свободным слушателем.

– Оу, – отозвалась я, заинтригованная. – Что значит «свободный слушатель»?

– Это значит, что я могу посещать любые занятия, которые захочу, и мне не нужно будет платить за них.

Я была поражена.

– Ты можешь так сделать? – Перед моими глазами разворачивались волшебные миры возможностей.

– Да, хотя я не буду получать никаких зачетов.

– Ох, – сказала я снова, на этот раз отчасти расстроенная.

– Но мне не нужны зачеты. Я всего лишь хочу посещать занятия. – Он произнес это абсолютно уверенно. И это было оно – доказательство синтезирующего ума творца. Стив обнаружил, как можно ходить в колледж, не используя при этом деньги своих родителей.

Оглядываясь сегодня на все это, я задаюсь вопросом, как судебный процесс относительно усыновления Стива, затеянный в период его младенчества, повлиял не только на это его решение, но и на его жизнь с самого ее начала. Во времена, когда усыновление ребенка не было таким культурно распространенным явлением, каким является сегодня, создается впечатление, что биологическая мать Стива, Джоанна, была поразительной и удивительно отважной женщиной, чтобы оспорить выбор семьи, которая возьмет Стива на усыновление. И, может быть, также и чрезвычайно глупой. Я полагаю, что она действовала отважно, даже на фоне того, что, вероятно, было практически невыносимой болью от потери сына, не говоря уже об уходе его отца, человека, которого она, наверное, очень сильно любила. Ей было всего лишь 23 или 24 года, однако ее неукротимость и чувство власти бросаются мне в глаза. Так же как и отсутствие у нее понимания и сострадания по отношению к Стиву и эмоциональному состоянию его новой семьи.

Сейчас у меня складывается впечатление, что Джоанна могла сделать аборт, однако решила все же родить ребенка. И за те девять месяцев, что он в ней находился, она, должно быть, раздумывала о том, какое влияние может оказать на его жизнь, когда ее уже рядом с ним не будет. Она хотела, чтобы он вырос в католической семье под постоянным наблюдением Богоматери, чтобы его новые родители обладали высшим образованием, которое обеспечит появление у Стива глубокого уважения к учебе, чтобы его новая семья была достаточно богатой, чтобы позволить себе предоставить ее ребенку широкие возможности в жизни. Однако всем ее замыслам не суждено было сбыться, поскольку семья, которую она выбрала, в последнюю минуту изменила мнение и решила, что они хотят девочку.

Джобсы не имели высшего образования. Они не были католиками и не обладали огромным состоянием. После того как все процедурные особенности, связанные с усыновлением ими Стива, завершились, Джоанна потребовала, чтобы ее план в отношении будущего ее ребенка был выполнен. Я понимаю эту позицию. Однако в моем сознании возникают также и другие тягостные ассоциации: красота Джоанны, ее возвращение с намерением забрать Стива у Джобсов и отдать его, как она это воспринимала, в лучший дом к более совершенным родителям. И Джобсы, которые впервые стали родителями и которым говорят, что они недостаточно хороши, борются изо всех сил, чтобы оставить у себя новорожденного, названного ими Стивеном Полом. Они, возможно, даже задавались вопросом: а правильно ли они поступают, так борясь за него? Не проще ли взять и отдать его, как того жаждет его мать? Сквозь все это я могу представить, как буйный и прагматичный Пол говорит: «Черт подери, дамочка, отстань от него, теперь он наш».

Понятно, что бремя ожидания решения суда не позволяло Кларе чувствовать себя достаточно спокойно, чтобы любить младенца в течение его первых шести месяцев. С того момента прошло семнадцать лет, прежде чем она об этом рассказала, но ситуация все еще не давала ей покоя. В доме Джобсов, должно быть, царила атмосфера полной неясности, пока они наконец-то не выиграли дело в суде. И все блестящие мечты Джоанны для ее сына сократились до одного простого требования: чтобы Джобсы пообещали, что Стив будет учиться в колледже. После того как по данному требованию было достигнуто согласие, наконец-то стало ясно, что все улажено.

В свете всего этого чувство вины Клары из-за того, что она не хотела по-матерински относиться к такому трудному ребенку, каким Стив был в два года, делает картину еще более пикантной. И потому что Мона, сестра Стива по линии его биологической матери, позже сказала мне, что Джоанна никогда не копила деньги ей на колледж, у меня возникает впечатление, что каждому из участников ситуации пришлось непросто, как из-за усыновления, так и из-за судебного процесса. Казалось, что существование Стива служило причиной различных катаклизмов с самого начала.

В Стиве чувствовался нерв. Это была тонкая линия, которая проходила прямо сквозь него. Если ты расшатывал ее каким-то неосторожным комментарием, он решительно говорил о своем происхождении: «Мои родители – те, кто меня вырастил, а не та, которая родила меня. Она отдала меня. Она не заслуживает называться моей матерью». Мне казалось, что постоянное повторение Стивом этой фразы служит подтверждением не только того факта, что вся работа по его воспитанию была выполнена Джобсами, но также и наличия у Стива горького чувства утраты, а кроме того, многолетних едких замечаний Пола Джобса по этому поводу и касательно всего остального, что он был не в состоянии контролировать.

В те дни Стив настолько хорошо умел понимать чувства других людей, что я думаю, что он проассоциировал себя с отцом и хотел поддержать его в его уязвимости. Таким образом, в нежном возрасте семнадцати лет он взял все в свои руки. Он принял решение бросить колледж и вместо этого ходить на занятия в качестве вольнослушателя. Это была забавная смесь его собственного желания изучить то, что он хотел, не прибегая к использованию банковского счета его родителей, и выполнения требования его биологической матери. Я никогда не слышала, чтобы он сожалел о своем решении. Ни разу. Было огромное количество ситуаций, когда он мог так поступить, потому что следующие несколько лет получились тяжелыми.

Тот факт, что родители согласились с его решением, тоже является довольно показательным. Он был одним из самых умных учеников в старшей школе, известной тем, что выпускает чрезвычайно талантливых детей, настолько продвинутым, что он раз в неделю встречался с горсткой учеников, выбранных из тысячи для элитного математического класса. Мне кажется, что для ребенка его ума должны быть созданы все необходимые условия, однако это оказалось не в духе Джобсов. Когда он в том юном возрасте принял решение перестать быть студентом Рида, он в некоем роде стал сам себе указ. Он не предоставил своим родителям никакого права голоса при принятии решения по этому вопросу, и что самое смешное, такая позиция совпадала со взглядами Джобсов на мир. Это решение успокоило Пола и выставило Стива в положительном свете в его глазах.

Стив был рад перемене, и его юная уверенность выросла, когда он отважился на свой «Великий эксперимент». Я чувствовала, что он очень решительно настроен не отступаться от этой цели ни при каких обстоятельствах. Без сомнения, Стив был изобретателен, и ему хорошо удавалось находить альтернативные пути выполнения различных задач, как, например, использовать необналиченные талоны на обед других людей и спать на диванах и на полу в общежитии в спальном мешке. Стиву нравилось быть скитальцем в духе Вуди Гатри. Он наслаждался сложившимися обстоятельствами, в рамках которых он был бездомен и абсолютно свободен. В глубине своего сердца Стив был романтиком, который любил экспериментировать, и, вполне возможно, восхищался суровой красотой того времени. Я думаю, что именно это он имел в виду, когда говорил моему отцу, что хочет стать «бродягой». Для меня же это означало, что, прежде чем взойти на трон, он, как и Генрих V в молодости, должен провести какое-то время в стиле безрассудства.

В течение следующего года Стиву приходилось часто ездить из области залива Сан-Франциско в Орегон и обратно. Я подвозила его до выезда на главную дорогу, чтобы он мог поймать попутку. Его отъезды отчасти разбивали мне сердце: с плечами, поднятыми до ушей, и темными волосами, развевающимися на холодном ветру, он выглядел как замерзший и одинокий ворон, как одинокая птичка на проводе. Я помню, как он улыбался и махал мне на прощание, полный решимости выжать максимум из того, что имеет. Я все еще вспоминаю эти моменты.

Все, что происходило с ним тогда, было для меня абсолютным сюрпризом. Стив посещал в качестве вольнослушателя занятия, где изучали творчество Шекспира, поэзию, танцы и каллиграфию. Я была расстроена, что он не ходит чаще на естествознание и математику, потому что он был в них действительно хорош и именно ими славился Рид. Я не устаю удивляться тому факту, что Стив последовал своему инстинкту развиваться через изучение гуманитарных наук. Он, должно быть, сказал мне около двадцати раз, что он без ума от своих занятий танцами. «У меня не очень хорошо получается, – говорил он, потрясая головой в ритм танца и желая, чтобы я это заметила, – но мне нравится, мне просто нравится». Он не переставал повторять эту фразу. Ему нравились все его занятия, которые он посещал в качестве вольнослушателя, но… танцы? Я пыталась представить его в трико, однако у меня не очень хорошо получалось. В старшей школе Стив был отличным пловцом и до тех пор, пока не отправился в Индию, обладал красивым мускулистым телом с крепкими руками. Однако он также мог быть неловок и неуклюж во всех вещах, касающихся физической деятельности. Его массаж причинял боль. Стив был чрезвычайно застенчивым и запинался и путался в собственных ногах чаще, чем кто-либо может себе представить. Тем не менее в большинстве его движений чувствовалась некая потрясающая грациозность. Я пыталась представить, как все это сочетается в нем во время занятий танцами. И, может быть, у меня на лице от этих попыток даже возникала небольшая улыбка.

В одни из зимних каникул Стив вместе со своим другом на попутках добрался из Рида в область залива Сaн-Франциско. Так как мой отец уехал в командировку, они остановились у меня и разработали хитроумный план, как на частном самолете, вылетающем из маленького аэропорта в Пало-Альто, который в те времена был известен лишь как студенческий городок Стэнфорда, бесплатно добраться до Мексики. Дождливый Портленд может производить очень гнетущее впечатление: в эти дни в Риде один из самых высоких показателей самоубийств среди всех американских колледжей. Яркая, солнечная Мексика, где все дешево, вероятно, казалась наилучшим вариантом, который можно было себе только представить. Парни разместили в местной газете объявление о том, что их нужно подбросить, однако не получили на него никакого ответа. Они решили заявиться в аэропорт и уговорить пилотов на месте. Телодвижения Стива свидетельствовали о том, что он был в полном предвкушении предстоящего бесплатного полета на самолете.

Следующие полтора дня мы провели втроем в Купертино, а затем я подбросила их до аэропорта в Пало-Альто на «Фольксвагене-Жуке» моего отца, держа за них кулачки, чтобы их план осуществился. Я поняла, что у них все получилось, поскольку они мне так и не позвонили ночью. Стив вернулся через неделю, загорелый и счастливый, привезя в качестве сувенира красивое разноцветное мексиканское одеяло, которое я хранила в течение многих лет, пока кто-то не украл у меня его с заднего сиденья автомобиля. (Ты знаешь, кто ты!)

В тот вечер до отлета, проведенный у меня, пока мы со Стивом сидели на диване и болтали, я заметила, что его друг бродит по гостиной с глуповато-потерянным выражением лица. Стив не обращал никакого внимания на друга, и я чувствовала, что он отдаляется от нас. Это обстоятельство встревожило меня. Перемена в отношениях между ними двумя была еле заметна, однако выражение лица его друга обеспокоило меня и не поддавалось объяснению.

В порыве негодования я соскочила с дивана, чтобы вовлечь его друга в наше общение. Поднявшись, я оглянулась на Стива и увидела его мутный, почти пьяный взгляд. Как будто он находился в состоянии измененного сознания. Я не могла этого понять: никто из нас не курил травку слишком часто, да и в тот день мы точно ее не употребляли. Я была обижена на Стива, потому что чувствовала, что он изолирует своего друга в некой странновато-могущественной манере. Я отошла от Стива и обнаружила, что его друг складывает свои постельные принадлежности, еду и воду. Мы чуть-чуть пообщались, поскольку меня переполняло желание позаботиться о нем. Не могу сказать, что отношусь к типу людей, которым необходимо со всеми нянчиться: как художник я склоняюсь к тому, чтобы получать удовольствие от собственного опыта. Однако я достаточно чутко отношусь к людям из моего окружения, и в тот вечер мое внимание было перенаправлено на того парня, поскольку я чувствовала, что что-то идет абсолютно неправильно. Меня не оставляло ощущение, что Стив, настолько душевно изувеченный, что ему необходимо было находиться в центре моего внимания, фактически прогнал своего друга из комнаты.

Оглядываясь в прошлое, я думаю, что все то время, что я знала Стива, его окружала некая темная аура. Однако именно тогда я впервые смогла ее распознать. После того случая я всегда чувствовала, где-то на подсознательном уровне, когда проявится эта черта Стива. На протяжении многих лет мне приходилось видеть, как на лицах людей точно по команде возникало выражение шока и потери, когда они попадали из категории приближенных к нему в категорию игнорируемых. Меня не покидало ощущение, что что-то было ужасно неправильным. Слова «Ну вот опять» сами приходили мне на ум, когда я видела этот потерянный взгляд.

Я никогда не думала, что Стив страдает резкими перепадами настроения, поскольку в те дни они были практически незаметными. Однако после того как он стал тем самым Стивом Джобсом, известным всему миру, мне приходилось слышать о резких сменах его настроения, с которыми сталкивались другие люди. Пока я не смогла лучше понять собственную творческую натуру и, таким образом, начать разбираться в его, я продолжала думать, что это очень на него не похоже – впадать из крайности в крайность. Теперь я понимаю, что Стив не смог бы скрывать перепады настроения после создания компании Apple, поскольку творчество и изобретательность расширяют горизонты именно через движение между крайностями, точками «максимум» и «минимум». Переходы из крайности в крайность нужны, чтобы сломать устаревшие шаблоны сознания и открыть дорогу новым идеям, которые изменят мир. Внутри Стива была не только огромная дыра со времени его усыновления, у него также имелось непомерное эго, поглощавшее почти все, чтобы заполнить его. Стремясь обрести любовь, которой ему не хватало, он старался сделать так, чтобы все внимание обращалось именно на него, и за счет этого он мог получить то, что хотел. В ходе решения данной задачи он избавлялся от мешающих ему людей.

Однако в тот вечер в Купертино, накануне его поездки в Мексику, я была недостаточно зрела, чтобы понять, что Стив сам находится в большой беде и именно поэтому создает чувство потери в других. Это обстоятельство было вне пределов моего юношеского понимания, и я настолько устала от его непрекращающихся проявлений социальной неприспособленности, что внутри меня сработал некий механизм самозащиты, и я начала отказываться от дальнейшего развития наших отношений. Я не знала, что надо было с ним это обсудить, не говоря уже о том, что я не имела ни малейшего представления, как именно это сделать. Я уверена, мне препятствовали как мои собственные ограничения, так и его. Мне хотелось громко ворчать, кричать и топать ногами, поскольку он использовал свои слабости, чтобы манипулировать людьми, которые не знали, что происходит. Я не могла описать это словами, и даже если бы сумела, он вряд ли бы захотел выслушать.

К весне 1973 года я больше не навещала Стива в колледже. После того как он решил оставить учебу, мне негде было остановиться, да и в любом случае я не хотела к нему приезжать. Таким образом, наша удаленность друг от друга, эмоциональная и прочая, росла. Он находился в смятении.

Однажды ранней весной Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он арендовал комнату в доме неподалеку от Рида. Он спросил, перееду ли я в Портленд, чтобы жить с ним, как только закончу старшую школу. «Нет, мне очень жаль, но нет», – ответила я. Он казался настолько расстроенным, что мне стало не по себе из-за моего отказа. Однако у меня не было там никаких знакомых, да и мое отношение к Стиву в тот момент времени оставляло желать лучшего. По правде говоря, я чувствовала, что все то бессознательное, что было между нами, слишком велико, чтобы способствовать счастью. Впоследствии я начала понимать, что он встречался с другими девушками в то время. Он сам бахвалился и кичился этим много лет спустя. Он учился в колледже и был окружен различными красивыми и интересными молодыми девушками, так что все логично. Однако на самом деле – и я не осознала этого в то время – он попросил меня переехать к нему, чтобы остановить его от продолжения тех, других отношений. Это было его попыткой не разрушить наши отношения.

Я думаю, что Стив позвонил мне и озвучил свое предложение, поскольку у него была прекрасная мечта о нас двоих как о паре. Он хотел, чтобы я переехала в Портленд и начала серьезно заниматься живописью, пока он сочинял бы стихи и учился играть на гитаре. Однако отчасти все это осталось лишь пустыми домыслами, которые крутились исключительно в его голове, куда он поместил свою воображаемую «Инструкцию по превращению в Боба Дилана». Это был отличный план, гораздо более четко сформулированный в его голове, чем любой другой план, который имелся у меня для самой себя. В тот момент я не могла стать профессиональным художником, поскольку не знала, как концентрироваться или тяжело работать. Я нуждалась в практике, опыте, советах от хороших учителей. И поскольку я не видела перспективы для Стива в качестве музыканта, у меня не было основополагающей веры, необходимой, чтобы поддержать идею объединения наших судеб таким образом.

Я больше не строила себе никаких фантазий.

Стив начал походить на тряпичную марионетку, потерявшую тугие нити, на которых держалась его связь со своим превосходством. Я никогда не упускала из виду его красоту и не сомневалась в том, что он выдающийся человек. Я всегда верила в него. Однако он настолько закрутился и запутался, что я не знала, что могла бы сделать, чтобы тогда как-нибудь помочь. Именно в то время для Стива начался, на мой взгляд, один из самых тяжелых периодов нескрываемого замешательства. Это было отражено в парадоксальных словах песни Дилана, согласно которым нет большего успеха, чем неудача, и что неудача – это всегда неприятно. Лично у меня, в отличие от него, никогда не получалось оставаться такой искренней при столкновении с подобными трудностями, а потому это оказался один из тех моментов, когда я испытывала глубочайшее благоговение перед ним. Это было началом того периода, когда я стала верить в провал Стивена Пола Джобса намного сильнее, чем в успех.

Однажды, примерно в марте 1973 года, мать Стива как бы случайно наткнулась на меня и ненароком спросила, не хочу ли я пожить в их доме, в комнате Стива до тех пор, пока не закончу старшую школу. Я думаю, что она поставила вопрос так осторожно, чтобы не шокировать меня. Однако я была шокирована, и мне стало чрезвычайно интересно, откуда взялся этот вопрос. Почему она предлагает мне пожить у них? Может быть, она знает, что моя мать психически больна? Вполне возможно, что всей школе известно об этом, однако я не намеревалась обсуждать свои проблемы публично.

Не желая обидеть Клару, я промямлила в ответ что-то наподобие: «Огромное спасибо, но нет, еще раз спасибо». НЕТ! – подумала я про себя, учитывая возможные последствия. Дело было в том, что в то время я встретила Джима, парня из моего художественного класса, и мы проводили много времени вместе. Я не могла находиться в доме родителей Стива, пока росла моя привязанность к этому новому мальчику. Это было бы нечестно. Однако, кроме того, предложение Клары испугало меня. Я чувствовала себя изгоем в собственной семье и не имела ни малейшего представления, как влиться в другую. Это было бы похоже на тюрьму. В то время, когда дети не доверяют старшему поколению, ее предложение оказалось полной неожиданностью, хоть и выглядело великодушным. Однако у меня не было с ней близких отношений, и я не нуждалась в ее великодушии. Мне казалось, что в происходящем нет никакого смысла. Лишь позднее мне пришло на ум, что, вполне возможно, Стив попросил ее сделать мне такое предложение, за счет чего он рассчитывал сохранить меня в своей жизни. Я уверена, что она не стала бы первой рассматривать такую возможность без просьбы с его стороны в любом случае. Просить других людей выступить для него посредником всегда соответствовало стилю Стива.

На смену весне пришло лето. Я жила в квартире своего отца в Купертино, была абсолютно свободна и могла делать то, что нравится, когда мой отец отправлялся в командировки. Я допоздна гуляла с Джимом, и мы бродили по Саннивейлу, Лос-Альтосу, Купертино, вниз по длинным темным улицам, сквозь цветущие вишневый и абрикосовый фруктовые сады, иногда до самого рассвета, стремясь узнать друг друга лучше. Это был богемный стиль жизни, к которому меня всегда тянуло, и мне при этом удавалось удерживать свои оценки на высоком уровне. В те голубые звездные ночи мы тихо разговаривали друг с другом и много смеялись, пока шли вдоль тихих улочек, забирались босиком на крыши машин, лазили через заборы и окна, карабкались на кровли домов, верхушки деревьев и холмов, слушали, как одинокие собаки через огромные расстояния лают друг на друга. Иногда все это продолжалось до самой поздней ночи. В темноте территория приобретает отличные от дневного времени очертания, и в этом я нашла свой путь из серости обратно, к полноценному чуду.

Чувства Джима были теплыми, человеческими и земными. Наши отношения оставались платоническими: мы больше походили на счастливых душевных приятелей, которые влюбляются друг в друга, однако не очень серьезно. Как и мне, ему нравилось жить внутри альтернативных миров. Он был без ума от трилогии Толкина «Властелин колец» и уже наполовину ее проиллюстрировал, когда мы с ним встретились. Зрелище было великолепное. Однажды, когда он лежал на моем диване, а я сидела на полу рядом с ним, мы обнимались и целовались, я чувствовала его дыхание на моем лице, и он прошептал: «Я люблю тебя». Я едва успела понять смысл этих слов, прежде чем все мое существо, вся моя суть, казалось, провалилась в какие-то неизведанные, даже несуществующие глубины, на сотни тысяч миль ниже, чем любая поверхность. Выражение его любви шло из глубины сердца, и я признаюсь, что позже я сравнивала его с выражениями любви Стива, которые в тот момент, казалось, больше связаны с неуверенностью, нежели с чем-либо иным. Однако я все еще была крепко привязана к Стиву и любовным чувствам, которые ощущались одновременно неустойчивыми и огромными. Они были огромными. Сегодня, когда все склонны выискивать везде и во всем патологии, легко подумать, что нас со Стивом влекло друг к другу, поскольку мы оба, по существу, были детьми, лишенными матери. Однако в действительности отсутствие матерей помешало нашей любви, искренней и неподдельной. Я любила Стива. Он был для меня временем и безвременьем, я все оценивала по нему. Я бы связала свою судьбу со Стивом, предпочтя его кому-либо иному, если бы я знала как. Однако я не знала.

Глава 8

В поисках самоопределения

В конце лета 1973 года Стив вернулся в область залива Сан-Франциско. Он жил с соседом в доме в конце бульвара Скайлайн, двухполосного шоссе, которое прорезало идеальную холмистую линию между горами и небом. Стив подобрал прекрасное место с огромной террасой, сделанной из красного дерева и окруженной старинными деревьями. Я навещала его в этой хижине, добираясь автостопом до горы на 84-й авеню, выбирая в качестве попутчиков исключительно грузовые автомобили класса «пикап», чтобы сидеть в кузове на открытом воздухе и любоваться прекрасным видом, пока водитель взбирался вверх по горной дороге.

Наши отношения были сложными. Я не могла их порвать и не могла полностью им отдаться. Стив стоял перед той же дилеммой. В один вечер, когда хижина была в его полном распоряжении, он позвал меня провести там с ним ночь. Мы спали в обнимку на открытой веранде, на подогревающейся кровати с водяным матрацем, что в те дни было своего рода немыслимым чудом. Таковым оно, возможно, является и сегодня. В глубокой тишине ночи, под кронами вечнозеленых растений, при этом под защитой веранды и с удобством теплой кровати… Лучше быть просто не могло. Если бы мы это тогда осознавали.

Утром, когда мы проснулись, воздух был наполнен веселым щебетом птиц. Стив играл на гитаре песню Кэта Стивенса «Morning Has Broken», пока мы делали завтрак и болтали о пустяках. Затем заявился друг соседа Стива по комнате. «Боже мой, – воскликнул он, – да этот дом полон любви!» Заявление вполне себе в духе 1970-х годов. Однако, по правде говоря, я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь произносил даже что-либо отдаленно похожее на эту фразу. Его реплика поразила меня. Как кто-то может замечать такую вещь, которую я оказалась не в состоянии увидеть? Однако, когда я посмотрела вокруг, я поняла, что незнакомец прав: дом светился и сиял нашей любовью. Я была поражена силой и простотой любви между нами. Стив знал это с самого начала. Я единственная не осознавала, чем мы обладаем.

Были и другие случаи, в другое время, в других местах, когда люди замечали любовь между мной и Стивом. Они очень ясно высказывались по этому поводу, и я была озадачена тем, что другие видят то, чего не вижу я. Подростки часто живут в беспорядочном состоянии проб и ошибок, и они нуждаются в подсказках и наставлениях со стороны людей, обладающих опытом. Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать это, однако с той поры не было ни единого раза, чтобы я не выступала наставником по крайней мере одного молодого человека. Осознав, как много я упускала из виду, когда нуждалась в понимании любви, теперь я чувствую себя обязанной помочь другим уменьшить время, которое они тратят на нелепые, ненужные проблемы.

Стив мог бы провести прекрасное лето в своей хижине, однако оно не стало беззаботным по одной простой причине: Стив по натуре своего характера не был беззаботным. «Мне уже девятнадцать, и я все еще не знаю, что я должен делать», – говорил он, волнуясь из-за отсутствия у себя представления о своем будущем. Я была отчасти шокирована данным заявлением и поражена. Мне стало интересно, должны ли мужчины более серьезно относиться к вопросу своего будущего, поскольку, для сравнения, я просто наслаждалась жизнью и абсолютно не волновалась, хотя не имела ни малейшего представления, чем собираюсь заниматься. «С чего ты вообще решил, что ты должен знать так много в свои 19?» – спросила я Стива. На его лице появилась пантомима отчаяния. Не желая или не стремясь рассказать мне, в чем суть проблемы, он вскинул руки в воздух в порыве крайнего разочарования. Он просто не хотел использовать слова. И в этой тишине я задалась вопросом, под каким давлением находится Стив. Теперь я понимаю, что он был одновременно смущен и встревожен тем, что его будущее все еще не началось. Я думаю, что он также беспокоился из-за того, что мог его упустить. В конце концов, он думал, что умрет в 42 года, так что понятно, почему он не мог тратить свое время впустую.

После того как Стив решил бросить учебу в колледже и перед тем, как отправился в Индию, в его жизни началась длинная фаза самоопределения. Он был американским юношей, который искал путь, чтобы добраться до огромного потенциала, скрытого внутри него. Его переполняли надежды и отчаяние, стремление двигаться вперед и желание сдаться, жизнерадостность и опустошение. Он не гнушался ничего. Следуя интуиции и здравому смыслу, Стив путешествовал на попутках между Орегоном и областью залива Сан-Франциско. Он работал. Он собирал новые идеи. Он встречал новых людей и оставался на связи со старыми. Иногда он снимал комнату. Он находил меня, когда чувствовал необходимость. Он являл собой пример движения от великого к смешному и обратно, пока в один день из маленьких кусочков не начала складываться общая картина. Позднее, на моем третьем десятке лет, когда я испытывала серьезные трудности, Стив разозлился на меня. «Слушай, – сказал он. – Если у тебя проблемы, ты должна искать пути их решения. Прорабатывать каждый возможный вариант до тех пор, пока не найдешь его!» Ох, если бы у него было право давать мне такие советы.

Много раз в ходе своих скитаний Стив объявлялся как гром среди ясного неба, чтобы сказать мне, что он в городе и что он хочет мне что-то показать. Все началось с губной гармоники, которую он хранил в карманах или в рюкзаке. Я думаю, что он учился на ней играть во время поездок автостопом. Затем он пытался заставить меня разглядывать огонь свечей, как будто в нем были скрыты послания от высших сил. Затем он показал мне, как использовать Книгу Перемен, сначала с помощью монеток, а затем палочек тысячелистника, предлагая собственные трактовки шестиугольных комбинаций, которые у нас получались. Стив объяснил мне новый вид мышления, основанный на древней мудрости и воле случая. Это знание было интуитивно доступно, однако мне понадобилось определенное количество времени, чтобы понять, что потенциал момента можно прочесть, бросив несколько монет. Книга Перемен действительно изменила мое понимание времени. Я использовала ее в течение многих лет.

Примерно в тот же период Стив познакомил меня с Джорджией, женщиной сорока с небольшим лет из Сан-Франциско. Своим великодушием и энергичностью она напоминала мне Мод из фильма «Гарольд и Мод». Стив вместе с ней работал над основанной на цветах системе терапии, которую она изобрела для излечения душевных травм, полученных в прошлом. Он наполовину закончил свою часть, когда попросил меня также поработать вместе с ней. Вскоре я узнала, что в прошлом она была коллегой и девушкой Вернера Эрхарда из ЭСТ-тренинга. ЭСТ представлял собой систему психологических тренингов, направленных на личностный рост. Занятия проходили в форме семинаров по выходным. Начало их проведению было положено в 70-е годы. Люди должны взять на себя ответственность за собственные жизни – таковым весьма агрессивным призывом они сопровождались. С тех пор эта тренинговая система немного изменилась, и после того, как она несколько раз переименовывалась, теперь она называется «Форум». Как Стив впервые наткнулся на Джорджию – я не знаю.

Мы начали сеанс с семью листами цветной бумаги – красной, синей, желтой, коричневой, фиолетовой, зеленой, оранжевой – и одним большим белым листом, который в два раза превосходил все остальные размером. Он был предназначен для ведения записей в рамках сеанса. Затем мы вырезали изображения из журналов и прикрепляли их на цветную бумагу, которую выбирали сами. Стив и я по большей части вырезали изображения из архивных изданий National Geographic, которые покупали в магазинчике, занимающемся сбытом старых вещей в Пало-Альто. В самом начале процесса мы не понимали, что значат цвета, размеры и изображения. Мы просто собирали приглянувшиеся нам картинки и приклеивали их к цвету, который казался нам подходящим. Когда мы завершали этот процесс, Джорджия опрашивала нас, делая пометки о наших мыслях и объяснениях нашего выбора и того, какой смысл мы в него вкладываем. Затем завеса тайны спала, и она расшифровала, что мы сделали, чтобы мы смогли увидеть наши проблемы и начать работать над их преодолением.

Я помню большинство своих изображений и два Стива. Его лучшим было аккуратно вырезанное, раскрашенное вручную фото каменного рельефа с изображением египетского бога Интуиции. Он поместил картинку на кусок оранжевой бумаги, где от него исходил небесный свет. Это было изумительно, и мы все втроем испытывали благоговейный трепет, поскольку не сомневались, что если когда-либо какой-либо бог станет следить за судьбой Стива, то это будет египетский бог Интуиции. Стив всегда наклеивал на цветную бумажку лишь одно изображение, что служило подтверждением его минималистского чувства эстетики. Мы оба знали, что оно было исключительным, и он торжествовал по этому поводу. Мне нравилось его осознание собственного превосходства в сфере дизайна, однако я была немного озадачена его чувством соперничества.

То время, которое я провела с Джорджией, привнесло новое осознание в мое мышление. Она сказала мне: «Я чувствую, у тебя есть огромная способность любить». Это замечание было похоже на потрясающее перерождение после тех ужасных методов, с помощью которых моя мать общалась со мной. Джорджия ценила меня и помогала мне ценить саму себя. Однако в конечном итоге она заболела, и я так и не закончила ее программу. Позднее, после того как я забеременела Лизой, я, зареванная, позвонила Джорджии, и именно тогда она рассказала мне, что Стив сидел у нее долгими часами, безутешный из-за того, что я его недостаточно люблю.

Когда я познакомилась с Джорджией, она уже была больна, и со временем ее непонятная болезнь лишь прогрессировала. Однажды она сказала нам, что Вернер Эрхард крал ее творческую энергию и из-за этого она болеет. Я понятия не имела, как ко всему этому относиться – очевидному и тем не менее абсолютно выходящему за пределы моего понимания. Однако мысль о том, что это все-таки возможно, не покидала меня. Конечно, это было ужасно, но в то же время крайне волнительно, потому что у меня фактически впервые появилась возможность взглянуть на ситуацию с совершенно иной, до того момента неведомой для меня стороны. В общем и целом Джорджия помогла поднять мою самооценку, и именно она научила меня использовать систему цветов в качестве механизма для преобразования. На протяжении последующих лет я освоила и многие другие методики.

Мало-помалу мы со Стивом отдалялись друг от друга. Однако мы были не в состоянии взять и поставить точку в наших отношениях. Мы никогда не говорили о том, чтобы расстаться или пойти различными путями, у нас не было диалога, в ходе которого один из нас бы произнес, что все кончено. Я думаю, что мы просто не знали, как поставить точку. Позднее Стив шутил по поводу нашего расставания, говоря людям: «Я знал, что нашим отношениям конец, когда она купила спальный мешок, который не подцеплялся к моему». Это было в его стиле – найти какое-то шуточное объяснение ситуации. Однако, с моей точки зрения, его оценка не полностью соответствовала истине.

Я помню иной поворотный момент в наших отношениях, а именно драматическую ситуацию, которая разыгралась ближе к концу дня в августе 1973-го, когда Стив все еще жил на Скайлайн. Мой отец, моя маленькая сестра и я подвозили Стива домой. Когда мы добрались до вершины горы, чтобы высадить его, Стив вышел из машины и схватился за живот, как будто испытывая сильную боль. Однако он выглядел так, словно ступил на заброшенную бесхозную землю. То, что я видела, можно было бы назвать забавным из-за исключительной драматичности, если бы это не происходило на самом деле. Он даже не смог попрощаться. Он вертелся на своих длинных, тонких ногах и переминался с одной ступни на другую, пока его неуклюжее тело двигалось в сторону хижины, как ковбой, которого только что подстрелили. Я смотрела, пытаясь понять, что происходит. Я взглянула на отца и сестру, которые тоже находились в недоумении. Ранила ли я его? Имело ли место какое-нибудь недопонимание? Позднее я задавалась вопросом: не было ли вызвано его чувство сильного одиночества и изоляции моим пребыванием с моей семьей?

После этого дня мы все больше отдалялись друг от друга. Он более не стремился встречаться со мной так часто, и наши пути не пересекались. Я не знаю, чем он занимался все это время, потому что была занята, учась в школе и работая в кафе. Однако благодаря тому, что я видела его так редко, мне удалось лучше понять те перемены, которые он переживал. Однажды он позвонил мне и спросил, не хочу ли я прогуляться. Я не видела его некоторое время и не знала, что он вернулся в дом своих родителей. Я поехала в Лос-Альтос и зашла к нему. Он сидел на полу в своей спальне, играл на гитаре и пел. Теперь я понимаю, что он специально подготовился, чтобы произвести эффект. И это ему успешно удалось. Он держал в руках великолепную гитару с широким ремнем из декоративной ткани, на его шее висел амулет с прикрепленной к нему губной гармошкой. Он посмотрел на меня, в его глазах была мистическая глубина. В тот раз он целиком и полностью позиционировал себя в качестве рок-звезды.

Я была моментально очарована. Он растягивал звуки. Его манера рифмы была великолепна. Слюна летала, пока его рот передвигался между произнесением фраз и игрой на губной гармошке, и я видела, что он овладевал искусством нахождения необходимого баланса между энергетической силой своего пения и грациозностью песни. По существу он как бы требовал – посмотри на меня! Я стояла там, моргая, и была поражена тем, как он хорош и как далеко продвинулся. До того момента я просто не верила в него как в музыканта. Десять различных видов надломленности во мне, должно быть, могли побудить меня к такому выводу, или же возможно, что я была права все это время.

Музыканты составляли большую часть моих друзей в старшей школе. Для них музыка представляла собой их жизненный путь. Однако в случае Стива это было не так. Он знал, что станет знаменит. Однако вполне возможно, что тогда он не мог придумать ничего иного, кроме как превратиться в копию Дилана. В тот день я с трудом удержалась от того, чтобы изменить свою точку зрения по поводу его будущего в качестве музыканта. И я бы ее изменила, если бы он не остановился на достигнутом.

На протяжении многих лет меня не покидала идея о возможном альтернативном развитии событий: если бы в тот момент я упала к его ногам в порыве восхищения, побудило бы это его стать мистическим поэтом-музыкантом вместо миллиардера-бизнесмена? Его правдивость и красота вывернули меня наизнанку от восторга. Однако вместо того, чтобы взять и поддаться этому чувству, я медлила, будучи неуверенной, как его выразить, и боясь полностью признать его и тот эффект, который он на меня произвел.

Мы могли не видеться со Стивом неделями, если не месяцами, однако ему всегда удавалось найти меня. Когда я трудилась в кафе здоровой пищи, он заглядывал в нерабочие часы. Когда я была няней на дому, он приходил по ночам и стучался в окно моей спальни. Мы говорили через ширму, и иногда он оставался у меня. В эти ночи, после наших занятий любовью, я впадала в глубокое спокойствие, которое не покидало меня потом на протяжении последующих дней. Позже я спрашивала себя, как ему удавалось заставить меня чувствовать себя таким образом. Я не понимала собственных ощущений.

Стив был тем человеком, по которому я оценивала всё и всех. Если я вступала в не самые великолепные отношения с парнем, встречи со Стивом было достаточно, чтобы их прекратить. Если он показывал мне какую-то новую вещь – пальчатый финик, духовную книгу или этот научный магазинчик, которого уже больше нет в Пало-Альто, – я возвращалась к ним много раз. Он и его глаза привносили элемент благоразумия в мое сердце и в мою душу. Его подход к вещам освещал меня. Однажды он сказал мне:

– Ты не чувствуешь, насколько глубока наша история?

Я думаю, что он имел в виду наши прошлые жизни.

– Нет, – ответила я. – А ты? – Я посмотрела на его лицо, зная, что он скажет «да». Он кивнул с серьезным выражением лица и стал разглядывать горизонт. Он знал, что смысл его слов мне непонятен.

Во времена поиска самоопределения Стив отправился в Орегон, чтобы пройти курс первичной терапии. В промежутках между прослушиванием песни Джона Леннона «Oh My Love» и занятием прочей ерундой Стив рассказал мне о терапии. У меня были большие ожидания. Я пыталась рассмотреть в нем перемены, после того как он вернулся четыре месяца спустя, однако у меня не получалось. Я призывала себя смотреть еще глубже и быть более проницательной, однако мне все равно не удавалось ничего обнаружить. По меньшей мере я предполагала, что его голос стал глубже, а его техника массажа улучшилась. Однако его голос остался прежним, а его массаж все так же причинял боль. Стив умел надавить именно на то место, где кожа над самой острой костью была наиболее тонкой, что неизменно вызывало появление нового синяка. Ничего не изменилось.

Если сравнить Стива со всеми остальными, кого я знала, в моей жизни он был Споком из фильма «Звездный путь». Я думала – представляла, – что курс первичной терапии сделает его более человечным. В конечном итоге я узнала, что он его так и не закончил. На самом деле он едва успел начать, прежде чем бросил. Я чувствовала, что что-то пошло не так с терапией или с врачом, который ее проводил, однако, когда я его спросила, что случилось, он отмахнулся и сказал: «У меня закончились деньги». Это не походило на правду. Стив всегда мог найти средства, если ему это было нужно. Однако к тому моменту я знала его хорошо, и если он не хотел мне чего-то рассказывать, он просто не собирался этого делать.

Позднее Стив спокойно поведал об эмоциональной травме, не дававшей ему покоя и связанной с эпизодом из его детства с участием его матери, Клары. Ему было тогда пять лет, и Клара ушла с его сестрой Пэтти домой, оставив его на улице одного. Клара исключила Стива из ее с Пэтти внутреннего мира, и это, по-видимому, оказало разрушительное воздействие на психику маленького мальчика, который и так чувствовал, что уже однажды был оставлен своими биологическими родителями. Он спросил мать об этом инциденте, когда вернулся в область залива Сан-Франциско, и я представляю, что Клара искала ответ внутри себя, прикладывая все усилия, какие она только могла, потому что ее ответ звучал: «О Пэтти было проще заботиться». Мой бог, это просто преуменьшение века. Слова Клары не могли оказаться более простыми или сильными. За ними последовало ее извинение: «Я не хотела оставить тебя одного. Я не знала, что причиняю тебе боль. Я сожалею». Я уверена, что она действительно сожалела.

Неспособность Стива пройти полный курс терапии первичного крика произвела на меня огромное впечатление. Этот курс являл собой прекрасную возможность для преображения, а он просто взял и сошел с дистанции. Учитывая, в каких восторженных тонах Стив говорил о терапии первичного крика, я целиком и полностью верила, что чудо возможно. Я очень хотела, чтобы Стив пришел в порядок. Однако когда я поняла, что он покинул курс, я ни в чем более не была уверена. Я видела, что в нем поселилась какая-то разочарованность, может, даже спокойная, тихая горечь во всем, словно лед, который постепенно покрывает пруд. Казалось, что, когда умерла надежда, связанная с этой терапией, прагматизм вошел в жизнь Стива и очерствил его. Такие перемены не всегда заметны, и поскольку Стив хранил мысли и чувства в себе, я не могу назвать ни одной вещи, которая бы изменилась глобально, за исключением того, что он стал чуть более склонен к сарказму. Составленный Стивом в детстве план на жизнь исчерпал себя, и в тот момент он начал свыкаться с мыслью о потерянной мечте. Он постоянно старался занять себя чем-то – причем не игрой на гитаре.

Во время одной из поездок автостопом домой из Орегона он познакомился с парнем по имени Томас. Томас жил в Купертино, прямо напротив квартиры моего отца (к тому моменту я перестала подрабатывать няней). Я никогда не встречала этого человека. У Стива были свои причины, по которым он не знакомил своих друзей друг с другом, однако я помню Томаса, поскольку Стив никогда не говорил мне о тех людях, которые его подвозили, за исключением этого парня. По всей видимости, они поладили. Стив даже сказал мне, что Томас хотел купить туристические ботинки Стива марки North Face – причем прямо с ног Стива!

В свои сорок с чем-то лет Томас был ученым. Это уже произвело на меня сильное впечатление, потому что я представляла Стива именно ученым, и мне нравилось, что этот мужчина старше. Однако это было далеко не все. Я чувствовала, что Стив пытается косвенно рассказать мне о нем, так что я стала слушать более внимательно. Я была ошеломлена этой историей с покупкой обуви.

– Как же это странно, что он просил купить твои ботинки, – сказала я. – Ты собираешься их продать?

Затем Стив выдал другую фразу, новый намек:

– У этого парня есть свои.

Явный уход от ответа, так что я спросила:

– Тогда зачем он хотел купить твои?

Стив посмотрел на меня очень удивленно – я крайне медленно соображала.

– Он хотел снова встретиться со мной, – сказал он, слегка смутившись.

То, как Стив смущался, всегда казалось мне очаровательным. У него было редкое качество, проявление которого я позже заметила в Моне, когда хвалила ее работы. Оно словно заложено в их ДНК. Я думаю, что в их выдающихся умах было столько красоты, что, когда ее признавали, это заставляло их чувствовать себя неловко, почти загнанными в угол. Много лет спустя я спросила Мону, почему она ведет себя таким образом, когда ее хвалят. Она покачала в смущении головой и ответила: «Я просто не знаю, что сказать».

Именно после того, как Стив познакомился с Томасом, он начал говорить о том, что необходимо «выдержать испытания» и что, как только ты их выдержал, «обратного пути нет». Я уверена, что эти двое друзей много говорили на тему природы правды и просветления. Я чувствовала, что эта дружба шла на пользу Стиву, помогала ему с чем-то важным. Он говорил мне немного одержимо: «Возможности для ошибки нет, нет пути назад, если ты выдержал испытания, то ты прошел. Ты не можешь повернуть назад». Я верю, что он внушал это не только мне, но во многом самому себе. Стив ходил вокруг да около, постоянно повторяя, заклиная и намекая, однако никогда не говорил прямо: «Я буду просветлен. Это наконец-то происходит». Стив говорил: «Это похоже на куст. Ты даже не можешь ответить, что это такое… Ты можешь просто указать на него!» Это походило на замечание Алана Уоттса относительно определения сущности правды, что-то в стиле: «Ты лишь можешь показать пальцем на полную луну, однако ты не можешь потрогать ее, а большинство людей лишь хотят обсосать твой палец». Таковы были метафоры того времени.

Согласно чрезвычайно изысканным и изощренным традициям Востока, нельзя говорить, что ты просветлен, поскольку это запрещено. Существуют пути мышления и использования языка, которые могут препятствовать достижению настоящего состояния пробуждения. Восклицания, что ты просветлен или намереваешься быть просветленным, являются одним из таких путей. Я всегда чувствовала радостное волнение по поводу того, что Стив настолько выдающаяся личность, однако мужские системы философии и духовности были мне скучны. Мне всегда казалось, что систематизация специальных слов и поступков является исключающей и, в противовес всем ожиданиям, чрезвычайно эгоистичной. Она также никогда не трогала мою душу и не поражала мое воображение. Позже я узнала, что женщины достигают просветления иным путем. Мне это было понятно, однако в те дни никто не говорил об отличиях, все говорили только о сходстве, в то время как это было неправдой.

Говорить намеками, не говоря на самом деле ничего, было вполне в стиле Стива. Мне следовало распознать невидимые чернила в воздухе вокруг него, чтобы понять, что происходит. Моя точка зрения заключалась в том, что Стив собирается «выдержать испытания» и что потом он изменится и больше не вернется к своему прежнему состоянию. Меня грызло некое опасение – обоснованное, – что останусь в стороне. Думаю, это происходило потому, что что-то в Стиве хотело, чтобы я испытывала этот страх. Большая часть его желала избавиться от меня и оставить меня в пыли. Но он также был глубоко искренен, и тот диалог, который он вел с самим собой с момента, как мы впервые встретились, в конечном итоге начал набирать смысл и содержание. Он наконец-то начал находить правильные связи. И как истинный болельщик, наблюдающий за перипетиями его жизни издали, я почувствовала облегчение и радость за него и тревогу за себя.

Прошло несколько месяцев перед тем, как Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он переехал в маленькую хижину в горах недалеко от центра Лос-Гатоса. Была ранняя весна 1974 года, когда он зарабатывал на поездку в Индию, трудясь в «Атари». Я ничего не знала об «Атари», за исключением того, что это многообещающая компания, занимающаяся разработкой игр. Позднее мне стало известно, что Стива перевели в ночную смену, поскольку его коллегам было некомфортно рядом с ним находиться. На самом деле ходили активные слухи, что люди не хотели работать с ним в одну смену, поскольку от него плохо пахло. Такие заявления казались мне полной ерундой: когда Стив был со мной, от него никогда не пахло плохо. Я узнала, что его перевели на работу в ночную смену, поскольку сотрудники считали его очень мрачным и негативным. Такое объяснение было более понятным.

Стив пригласил меня на обед в свою хижину. Когда я до него добралась, я увидела, что он живет довольно простой жизнью на большой территории, которой на благо своих детей делилась разведенная пара. Стив рассказал мне об обстоятельствах жизни этих людей в такой манере, будто подмигивал мне и говорил: вот что произойдет с нами. У нас будет ребенок, и именно так мы станем справляться с ситуацией.

Я была удивлена такому приему.

Стив умел предсказывать будущее. Я не сомневалась в этом и потому была загипнотизирована его представлением вещей, которые ждали нас в будущем. Я слушала чрезвычайно внимательно его мнение по всем вопросам, и мне в голову не приходило не согласиться с его видением или пытаться изменить его. Стив посеял семена в моем воображении, и я даже не думала о том, чтобы сказать «нет» или выдвинуть какие-либо условия. Я не знала, что могу быть практичной или даже очаровательной по собственным правилам, так что я просто сдалась. Какой же огромной ошибкой это было!

Стив лишь дважды приглашал меня в свою хижину в Лос-Гатосе. И оба раза я была разговорчива, а он холоден и молчалив. Мы двигались в разных направлениях. Одна часть меня все это признавала, в то время как другая хотела снова свести нас вместе и устранить наши различия. Однако он принял решение. Он хотел держать меня на расстоянии. Или, что более вероятно, он хотел, чтобы я испытывала неуверенность относительно того, какое место рядом с ним занимаю. Во время проживания в хижине он приобрел японскую подушку для медитации и читал «Будь здесь и сейчас». Он дал мне ее экземпляр в одну из тех ночей и подписал «С любовью, Стив» коричневыми чернилами своим каллиграфическим почерком. Он включал некую южноиндийскую музыку, которая настолько отличалась от всего, что я когда-либо слышала, что я даже задалась вопросом, можно ли вообще называть это музыкой.

Во время моего второго визита в хижину Стив в очередной раз попросил меня посмотреть на огонь от свечей, чтобы увидеть в нем некое мистическое откровение, однако в этот раз он вел себя не слишком мило. У меня было ощущение, словно меня проверяют неким подлым образом, поскольку он утомил меня, постоянно спрашивая: «Что ты видишь? Что ты видишь?» К сожалению, я не смогла разглядеть никакого более высокого уровня. Вместо этого я видела, как он скорее наслаждался тем, что я не могу понять происходящего. Этот его неуклюжий трюк в стиле Гудини пришелся мне не по душе.

До того времени Стив хотел, чтобы я принимала участие в каждой его авантюре, однако после описанного инцидента это желание у него исчезло. Давление нашего бессознательного на правду нашей любви было непомерным и приводило в ярость нас обоих. Стив винил меня, и это свидетельствовало о недостатке его духовного развития. Чувства, которые я испытала, смотря на огонь от свечей, вероятно, были верны. Мне показали низкосортный дешевый фокус: один огонь и никакой любви, терпения или сострадания. Сердце Стива наполнилось негативом по отношению ко мне, и он использовал спиритические техники в качестве средства для демонстрации своего превосходства и намерения двигаться дальше в одиночку.

Стив вырос в поразительном несоответствии с остальным миром, потому что он находился настолько впереди в интеллектуальном и интуитивном плане, но очень сильно отставал в эмоциональном. Он следовал своей судьбе с непреклонной преданностью, и любой промах, который он мог допустить, в итоге оборачивался на пользу великой цели его возвышения. Это должно было произойти. Я уверена, что один из его замечательных друзей, Роберт Фридланд, подтолкнул Стива к тому, чтобы его жизнь изменилась необычайным образом.

Я не могу сказать, что хорошо знала Роберта. Они познакомились в Риде. Тем не менее я провела некоторое время весьма содержательно в компании Роберта, поскольку он помогал мне. Роберт был чрезвычайно умным, амбициозным молодым человеком, я бы даже сказала, что в 70-е годы ХХ века он был искателем в стиле кого-то, наподобие Рама Дасса. Он начал изучать мыслительные традиции сознания, затем перешел к употреблению ЛСД, а уже после стал последователем Ним Кароли Бабы и восточных духовных практик.

Примерно в девятнадцать лет Роберт попал в тюрьму за наркотики. Его поместили в отделение тюрьмы для неопасных преступников, где у него начались постоянные проблемы с охранниками, поскольку он пытался обучить своих сокамерников йоге. Я знаю все это и даже больше, поскольку Роберт, которого именовали Сита Рам, когда я его встретила, умел прекрасно рассказывать истории о своих выходках.

Когда я встретила Роберта, он был приятным молодым человеком, лет двадцати пяти, среднего роста и телосложения, с длинными светлыми волосами. Роберт был привлекателен, обладал изысканным спокойствием и убийственным чувством юмора. Его большие глаза открывались и закрывались медленно и размеренно, и, когда он рассказывал своим легким слогом свои истории, создавалось впечатление, что перед вами молодой человек, который любит слушать сам себя и которого также стоит послушать. Он держал голову ровно, с достоинством, и, какие бы намерения и цели у него ни были, он напоминал мне белого Кришну.

Однажды мы вместе с Робертом находились на его ферме, и он рассказал мне историю своего пребывания в тюрьме. По всей видимости, ему удалось выйти из нее после достижения договоренности, что он обязательно отправится в колледж, будет получать одни отличные оценки, а также выполнит ряд дополнительных требований, которые помогут ему сфокусироваться на новой жизни. Это был пристойный второй шанс для действительно умного парня, которого поймали, когда он находился по уши в проблемах. Он использовал эту возможность и именно так попал в колледж Рид. Я думаю, что он встретил Стива, когда баллотировался на пост президента студенческого совета (и выиграл), что было частью его обязательств, данных при освобождении.

Роберт был старше всех своих сокурсников из Рида. Когда я его встретила, у меня было ощущение, что он обладает огромной способностью наслаждаться жизнью. Дело было не только в том, что он был очень умный, а в том, что у него было глубокое чувство человечности и метауровень осознания обстоятельств, в которых находятся другие люди. Вкратце: он единственный, кто мог принять Стива таким, каким он был – сиротой во всех его королевских констелляциях – и все еще оставался открытым для чего-то большего.

Я подозреваю, что Роберт и Стив, как родственные души, немедленно нашли общий язык. Я могу представить, как быстро они, наверное, признали смелые, нестандартные умственные способности друг друга. И хотя Стив и Роберт были равны друг другу как друзья, я всегда чувствовала, что у Роберта есть своеобразная черта, которая заставляла его заботиться о Стиве, как отец о сыне. Это было в духе Роберта – вживаться в необходимую роль, увидев в ней потребность.

Помимо того, я видела, что они оба признали друг в друге желание и способность детально запланировать свой будущий успех – в том числе и за счет использования эзотерического знания, открытого на Востоке. И я ни в коей мере не поверю, что Стив в Apple, а Роберт в горнодобывающей компании за двадцать лет со дня их первой встречи добились создания многомиллионных предприятий случайно или благодаря везению.

В те дни, когда на их лицах пробивался первый пушок, Роберт подбил Стива отправиться в Индию, чтобы встретиться с Ним Кароли Бабой. Индия! Золотая земля в другой части света, где родился Будда Гаутама. Где, как говорят, гулял Иисус в «утерянные годы», где Ганди придумал сатьяграху. Индия! Одно из немногих мест на земле, где боги и богини все еще осязаемы, неоднозначны и взаимодействуют друг с другом. Это место, где такой творец, как Стив, мог также получить то, в чем он нуждался.

После Индии Стив отказался от всех терапевтических моделей и преобразовал все согласно духовным предписаниям. По моим наблюдениям, именно в Индии в Стиве произошла космологическая перемена. И хотя Ним Кароли Баба скончался, прежде чем Стив успел добраться до Индии, он был чем-то тронут, поскольку, когда я увидела его снова, Стив уже знал свое место во вселенной.

Утром того дня, когда Стив должен был отправиться в Индию, он пришел ко мне домой, чтобы попрощаться и дать мне 100 долларов. Он заработал немного денег в «Атари», и ему просто хотелось преподнести мне подарок. Я не видела его некоторое время и стояла у входа в свой дом вместе с моим новым парнем, когда подошел Стив. Он коснулся моего лба, чтобы продемонстрировать, что я принадлежу ему, что показалось мне возмутительным. Когда я заявила, что мне не нужны деньги, Стив потребовал, чтобы я перестала строить из себя невесть кого и взяла их. Стив не особо церемонился при выборе выражений, и эти деньги имели большее значение для него, чем для меня, так что я взяла их и поблагодарила его. В следующий раз я увидела его через четыре месяца, после того как он вернулся в США. Он поправлял здоровье на ферме Роберта в часе езды в сторону юга Портленда.

Глава 9

Единая ферма

Лора Шюлер и я решили отметить окончание старшей школы, отправившись в трехнедельное путешествие. Мы не особо понимали, что значит для нас выпуск из школы, однако знали, что отметить данное событие необходимо. Поэтому мы обсудили, что собираемся сделать, а затем заработали денег, чтобы претворить намеченные планы в жизнь. Я поменяла шины на своем «Шевроле» цвета слоновой кости, и мы отправились в дорогу, радуясь, что оставляем все позади, а к работе официантками и учебе в колледже с двухгодичным курсом вернемся лишь осенью.

Все было спланировано, когда примерно за две недели до поездки мне как гром среди ясного неба пришло письмо от Стива, в котором он сообщал, что вернулся из Индии и снова привыкает к Соединенным Штатам где-то в Орегоне. Я была обрадована весточкой от него и написала ответ, сообщив, что мы с Лорой в скором времени сами собираемся отправиться в путешествие через северо-запад. К моему удивлению, Стив написал снова и пригласил его навестить.

Мы с Лорой поехали на север из Сан-Франциско по побережью Калифорнии, по автомагистрали 1. Нашей первой остановкой стала Юрика. Наше довольно долгое путешествие затянулось из-за решения следовать по прибрежной дороге, где мы миновали живописные рыбацкие селения, очаровательные, как любой валлийский портовый город, облик которого может возникнуть в воображении. Я прочла много работ Томаса Дилана, именно поэтому, полагаю, образ валлийского портового города пришел мне на ум. Эти произведения человеческого искусства скрашивали нашу поездку во всех смыслах этого слова и переворачивали буквально все внутри меня, заставляя с горечью задуматься о той жизни, которой, к сожалению, у меня никогда не будет.

Вид, открывавшийся с береговой линии северной Калифорнии, поражал своей массивной, необычной красотой. Нетронутая и дикая, с сильными течениями, которые набрасывались на землю, с волнами, что во всем своем неряшливом великолепии разбивались о скалистые утесы и остро торчащие камни. Мы остановились искупаться и обнаружили песчаный съезд к кромке воды с безопасным местом, чтобы припарковаться. Всю весну я принимала холодный душ, что позволило мне зайти прямо в океан и испытать чистое вожделение его бодрящего холода. Это был новый тип свободы, как будто за спиной раскрывались крылья или – не менее привлекательная аналогия – как будто можно было спокойно приплыть голышом на север Тихого океана.

В Юрике мы остановились у старших сестер нас обеих, которые проживали там со своими бойфрендами и учились в Гумбольдтском государственном колледже. Мы провели там четыре дня, прогуливаясь по влажной дикой местности, любуясь милым студенческим городком, отлично проводя время с семьей, прежде чем отправиться в Орегон, на единую ферму к Стиву. Я не помню, останавливались ли мы переночевать на площадках для кемпинга по пути, я лишь помню, что из Гумбольдта мы свернули на материковую часть и испытали облегчение, променяв извилистую дорогу прибрежного шоссе на легкость и скорость открытой автострады. Я также помню, что пересекать границу штата Орегон было слегка волнительно.

Приблизившись к пункту назначения во второй половине дня, однако не будучи уверенными, каким именно путем ехать, Лора и я по очереди звонили на ферму с телефонов-автоматов на заправочных станциях. Всякий раз отвечала женщина по имени Абха прекрасным неземным голосом и передавала трубку своему мужу Роберту, который объяснял нам, как добраться до единой фермы от нового места нашего пребывания. Несмотря на то что мы звонили шесть раз, Роберт был спокойным и дружелюбно настроенным всегда, когда говорил с нами. В конце концов мы нашли дорогу.

Мы слышали, как из-под толстых шин вылетал гравий, пока мы ехали по длинной дороге к ферме. Нашим ориентиром были следы от шин, которые были хорошо заметны под навесом очень густой листвы деревьев. В один из моментов все озарилось ярким солнечным светом, и мы увидели красивую россыпь светящихся серебристым гор, усеянных темными пятнами похожих на кружево деревьев, и небо доверительно голубого цвета над нашей головой.

Лора была за рулем, когда мы доехали до фермы. Она сидела, поджав под себя левую ногу, наклонившись вперед, чтобы внимательно смотреть на длинную крутую дорогу. Ее женская добросовестность всегда заставляла меня задаваться вопросом, каково это – быть ею. Со своими большими, иногда обремененными заботами голубыми глазами и высоким, приятным голосом она выглядела так, словно никогда не могла разозлиться. И она вправду не могла. Неубедительно, во всяком случае (она в итоге стала воспитателем в детском саду). Лора была ширококостной, хорошо сложенной молодой женщиной с девичьим добродушием, читающимся на ее красивом лице. Она могла бы служить вечным вдохновением для немецкого производителя часов более ранних времен. Возможно, ее прапрабабушка и была такой музой. Лицо Лоры словно сияло. Наблюдательная, довольно крупная, в ее улыбке всегда можно было прочитать легкую неуверенность в себе из-за высокого роста, который никогда не позволял Лоре оставаться незамеченной. Однако именно в этой ситуации ее задорный смех делал свое дело. Смех, подобный переливам колокольного звона в начале каждого часа. В итоге не оставалось ничего, кроме как заливаться смехом над всем этим. Лора и я любили посмеяться. И смеялись мы очень много.

Мы припарковались там, где нам сказали – немного севернее большого дерева, – и вышли, чтобы размяться. Мы с недоумением посмотрели друг на друга над машиной. Лора дразнила меня, двигая бровями вверх и вниз.

Она знала, что я нервничала, предвкушая, как снова увижу Стива. Было приятно выключить мотор и снова почувствовать у себя под ногами землю. Воздух благоухал свежими запахами природы, а солнце над нашими головами придавало ему яркость. Я все еще помню эти ароматы. Осматривая жилище, в котором нам предстояло провести следующую неделю, мы увидели старый потрепанный сарай, огромный сад, где выращивали различную зелень, и большую корову, которая, как мы позже узнали, досталась хозяевам в наследство вместе с фермой. Главный дом находился на юге.

Нас встретил Роберт Фридланд. Он рассказал нам обо всех особенностях нахождения на единой ферме и с юмором изложил основное правило: мы должны просыпаться с рассветом, чтобы идти и медитировать со всеми остальными под большим деревом. Также нам следовало помогать с работой. Роберт, которого в тот момент звали Сита Рам, оказался более приятным молодым человеком, нежели я ожидала, однако я тоже старалась вести себя идеально, так как прежде встречала его лишь несколько раз (и то мельком), когда он приходил вместе со Стивом в кафе, где я работала, и в Риде. Я уверила Роберта в том, что Стив рассказал мне о требованиях и что мы будем очень рады помочь, как сможем, а также с удовольствием примем участие в занятиях медитацией.

Затем Роберт указал на сарай внизу холма и заявил, что мы можем остановиться в маленькой комнате справа в задней части главного зала сарая. На время поборов свою дислексию, я сконцентрировалась и привела себя в чувство, чтобы быть в состоянии отличить право и лево, а затем мы продолжили путь, захватив с собой рюкзаки и спальные мешки.

Мы нашли Стива в тот момент, когда он отдыхал в своем голубом спальном мешке в центре главной комнаты похожего на пещеру сарая. Он выглядел ужасно. Хуже, чем я его когда-либо видела. «Привет, – простонал он. – Я подхватил паразитов». Он был очень болен и неразговорчив. Я чувствовала его противоречивое отношение к моему нахождению на ферме, что немного вывело меня из себя, поскольку он сам пригласил меня. Я хотела, чтобы он был счастлив видеть меня. Однако он этого не показывал, даже если и действительно это чувствовал. Тем не менее он проявил доброту и посоветовал нам осмотреться и познакомиться со всеми.

Мы с Лорой обе были застенчивы, однако добрались до кухни, чтобы познакомиться с Абхой. В начале вечера того первого дня мы помогли расстелить красочные одеяла на траве, чтобы провести ужин на улице. Мы также принесли огромные миски салата, который все ели палочками, сидя на одеялах, предназначенных для пикников. Я была удивлена, узнав, что для каждого отдельного блюда предназначалось три или четыре различных салата и что особый акцент делался на сдобных хлебцах и на миндальном, а не на арахисовом масле. Все присутствующие на единой ферме были вегетарианцами, отдававшими предпочтение бесслизистой пище. Бесслизистая диета! Она помогает интегрировать эмоциональное, физическое, интеллектуальное и духовное тела в единое целое, и на ферме к ней очень серьезно относились. В тот вечер в ужине принимали участие около восемнадцати человек – некоторые жили и работали на ферме, другие, как и мы, прибыли ненадолго. Стив был слишком болен и не смог присоединиться к трапезе, поэтому я чувствовала себя свободнее и могла знакомиться с людьми на своих условиях. Беседа шла очень активно, и я наслаждалась нежной фамильярностью и своим участием в проделанной за день работе. Я радовалась, находясь в компании этих людей, каждому из которых было под тридцать.

В первую ночь, после того как была вымыта вся посуда, мы с Лорой вернулись в сарай и устроились в наших спальных мешках. Я хорошо осознавала, что Стив спит менее чем в двадцати футах от меня. Мы с Лорой начали шепотом обсуждать прошедший день, чтобы не побеспокоить его. Затем она заснула, и сарай наполнился тихими и незнакомыми звуками: маленьких животных, скрипящих бревен и едва заметных шорохов, издаваемых людьми, возвращающимися поздно ночью. Я слышала, как они двигаются и готовятся отправиться спать, и представляла, что они зажигают крошечные свечи и медитируют в прозрачном, открытом ветрам здании. Я долго лежала и смотрела в темноту, чувствуя жизнь этого массивного сооружения изнутри, словно постройка была продолжением моего собственного тела.

На следующий день мы с Лорой работали на кухне, помогая Абхе и двум другим женщинам консервировать огурцы в укропном соусе. Мы чувствовали себя статистами, которых привлекли к съемке сцены фильма. Кухня, построенная примерно в 40-х годах, была красиво и аккуратно прибрана, хотя я и заметила, что ее эмаль цвета яичной скорлупы уже много раз перекрашивалась. У Абхи стояло множество ярких стеклянных банок на полках, прибитых высоко к стенам: с зерном, макаронами, фасолью, чечевицей, морскими водорослями, сушеными фруктами и овощами. Было приятно посмотреть на все это многообразие и изобилие, великолепное чувство порядка среди огромного количества даров природы.

Ранее я занималась консервированием, однако никогда не мариновала. Абха кипятила банки и крышки, а мы внимательно слушали ее инструкции, прежде чем перейти к действиям. Мы находились в середине производственной цепочки: брали травы и специи, укладывали половинку лимона Мейера, парочку зубчиков чеснока, небольшой острый красный перец, куркуму и свежий укроп в стеклянную банку с завинчивающейся крышкой, где уже лежали огурцы. Мы двигались очень быстро, чтобы не тормозить работу системы, вытирая пролитое в свободные моменты. После завершения всех необходимых процедур со специями другая женщина добавляла уксус и кипящую воду в этот набор прекрасных вещей, а затем помещала на банки обтекатели, оставляя их остывать. Каждая завершенная банка начинала светиться и становилась собственным миром из густой лесной зелени. Я смотрела в каждую из них, наслаждаясь их композиционной красотой, словно они были рисунками одного и того же натюрморта. К концу первого дня мы сделали где-то двадцать банок огурцов в укропном соусе. Они были изумительны. На следующий день мы проверили их и крепко завернули их крышки. Было абсолютно восхитительно закончить их, и я трепетала от осознания того факта, что плодами нашей работы, проделанной за неделю пребывания, станут пользоваться будущие посетители фермы. Я представляла, как Абха в течение предстоящего года открывает банки, и помню, что испытала огромное сожаление по поводу того, что мне не удастся попробовать даже частички. Тогда я не знала, что через год вернусь.

Абха в свои двадцать восемь была на пять лет старше Роберта. Она находилась на шестом месяце беременности, когда я впервые встретила ее, и имела волшебную девочку трех лет от предыдущего брака, которую Роберт позже удочерил. Высокая, излучающая радость будущей матери, Абха казалась одновременно властной и очень милой. Ее лицо покрывали бронзовые веснушки, а волосы, с отдельными прядями медно-розоватого цвета, имели бронзоватый оттенок. Взгляд Абхи был более чем пронзительным: казалось, ее золотистые глаза смотрят прямо сквозь людей. Когда она смеялась, ее лицо словно разбивалось на тысячу светящихся осколков.

Абха в равной степени была серьезной и отчужденной, как это свойственно тем, кому небезразличны судьбы стольких людей и кто в то же время оторван от земной жизни. Она хорошо управлялась на кухне и была удивительно прекрасным поваром. От нее я узнала новые сочетания различных блюд, как, например, прессованный творог с темно-красными съедобными морскими водорослями, или свежий укроп и соевый соус с творогом, или бефстроганов с тофу на пивных дрожжах. Я наблюдала за лицом Абхи, пока она готовила пищу и пробовала ее, и по ее мимике видела, как она определяет получившийся вкус, пытаясь понять, нужно ли еще что-нибудь добавить в блюдо или нет. Наблюдение за ее лицом во время дегустации приготовленной пищи открыло мне дорогу к идеям моих собственных новых рецептов блюд.

Много лет спустя, после того как родилась Лиза, а Стив приобрел мировую известность, у меня появилось ощущение, что я должна скрывать собственную личность, встречаясь с новыми людьми, поскольку у них было слишком много субъективных мыслей – одновременно позитивных и негативных – и слишком много вопросов. Я лишь держала свой рот на замке и становилась все более и более незаметной, пока Стив приобретал все большую известность. Тем не менее со временем сохранять скромность стало затруднительно. История моей жизни была наполнена Стивом, и сокрытие этого факта преуменьшало значимость моего присутствия среди людей. Фактически оно превращало меня в невидимку.

Осознание всего этого пришло мне в голову много лет спустя, когда я начала посещать занятия по визуализации информации для корпораций. В ходе их нам давали огромные листы бумаги – размером четыре на восемь футов, – на которых мы должны были использовать наши истории, чтобы проиллюстрировать пути, какими пошла наша жизнь. Я сделала около шести таких штук в различных сочетаниях. В результате того, что мне пришлось раскрыть себя на этих занятиях, я впервые осознала, как действительно некомфортно я чувствую себя, когда меня замечают и когда меня не замечают. Я однозначно не хотела выставлять мою жизнь и все остальное напоказ в профессиональной среде. Я не могла с этим справиться и решила, что у моих коллег это также не получится.

Теперь я сожалею, что не была более решительной и изобретательной. Я могла бы нарисовать огромную черную неуклюжую воронку и нанизывать одно за другим несчастья, продвигаясь внутрь, к центру, где крохотная изможденная фигура, держащая ребенка, выглядывает прямо из глубин огромной дыры. После нескольких занятий, остро ощущая, какую значительную часть своей жизни я «санировала» (и стыдясь ощущения этого самоуничижения), я в конечном итоге осознала, что могу обращаться к своему прошлому, используя еду. И через еду я могу транслировать свою жизнь и мои представления о ней окружающему миру. Именно через еду и ее приготовление я могла говорить о людях, которые обогатили меня новыми идеями, и иллюстрировать прожитое и свои страсти. При этом стройный рассказ складывался сам по себе. И в такой версии моей истории Абха – первая, кто оказал на меня сильнейшее влияние с тех пор, как я покинула дом моей матери. Впервые осознав это, я почувствовала себя гениальной, поскольку приготовление пищи позволяет стать заметной, привлекательной и полной энтузиазма, не раскрывая подробностей своей личной жизни. В конце концов, я обрела внутреннюю улыбку, после того как нашла этот маленький способ, на который могла опереться и с помощью которого могла быть частью окружающего мира, не испытывая необходимости сталкиваться с удивлением или пренебрежением.

После того первого дня работы на кухне Абха, по всей видимости, сказала Роберту, что мы с Лорой были отличными помощницами, благодаря чему община приняла нас благосклонно. Мы не понимали, что данному обстоятельству придается такое большое значение, однако, когда осознали, что мы прошли этот тест, нас захлестнуло неожиданное счастье от признания.

Единая ферма, похоже, была для Роберта, который владел ею вместе со своим дядей Марселем, одним сплошным смелым экспериментом. Если я правильно помню, в партнерстве на Роберта возлагалась задача привести ферму в порядок, чтобы он вместе с дядей мог изменить ее к лучшему и выгодно продать. Так как потребность в рабочих руках для бесконечного числа проектов была очень высока, Роберт постоянно размещал небольшие объявления на всем пути до Портленда, стремясь найти людей, которые бы работали за свежую, выращенную на ферме пищу и место для ночлега вне пределов города. Эта бизнес-модель – дополнительные рабочие руки в обмен на еду и жилье – не была нова для фермерского хозяйства, однако к ней добавлялись две новые особенности: хиппи и медитация.

Казалось, на объявления Роберта откликались два типа людей: те, которые, по моему представлению, пришли туда по причинам духовного характера, и те, кого я считала «нормальными» – молодые люди, переехавшие на единую ферму, чтобы работать, хорошо питаться, жить на природе. Ими не двигали духовные мотивы. Такое сочетание было настоящим инь и ян: мистическое и мирское, с веселыми подколками, которыми обменивались эти две группы.

Ведомые мирскими мотивами считали своих одухотворенных товарищей по ферме весьма забавными. Будучи по большей части материалистами и основываясь в своих суждениях на сухих фактах, они смеялись над тем, что в их представлении было чрезвычайно комичным. Когда, например, духовные люди на ферме называли друг друга святыми, «О, да ты святоша», – комментировал кто-то из «нормальных». Или: «Не будешь ли ты столь свят и не сделаешь ли то или это для меня», – говорили они, закатывая глаза. Однако все эти подколки оставались неизменно добродушными, и сейчас мне кажется, что никто не считал свою точку зрения единственно правильной. Именно потому эта группа людей была мне так важна. Мы сосуществовали в своего рода общем благосостоянии, связанные щедростью места, ежедневной работой, здоровой пищей и естественно формирующимися отношениями. Все это сплачивало неким фундаментальным и очень приятным способом.

На единой ферме можно было много чем заняться, вести забавные беседы на различные темы. Находясь там, я чувствовала себя безмерно счастливой. Ощущение пространства и времени, постоянного пребывания в работе и многообразие людей настолько заполняли время, что к концу первого дня моего нахождения на ферме я была сбита с толку тем, что прошел всего лишь один день. Казалось, что с момента восхода солнца миновал целый месяц. У Лоры были те же самые ощущения. На следующий день, когда я залезала в спальный мешок, я проверила свои ощущения, и они были такими же. И на следующий после этого день… и еще через день после. В конечном итоге я решила, что время, видимо, бежит по-другому на ферме. Это было небольшое открытие, которое я отложила для будущих времен.

Я практически не видела Стива в те первые несколько дней пребывания на единой ферме. Я была занята, получая удовольствие от знакомства с новыми людьми и работы. Конечно, он чувствовал себя плохо и был угрюм: даже при этих условиях я задавалась вопросом, нравлюсь ли я все еще ему. Девочек-подростков всегда интересует, нравятся ли они кому-то или нет. Мучить себя этим вопросом – абсолютная потеря времени, однако от него никуда не денешься.

На второй день Абха дала мне огромную миску самого густого зеленого салата из петрушки, который я когда-либо видела, чтобы я отнесла ее непосредственно Стиву, который был настолько сильно болен, что это вызывало опасения. Она делала эти смеси специально для него, чтобы убить всех паразитов в его печени и успокоить зуд от укусов клопов, которых он привез из Индии. Я несколько раз приходила к нему с такими «ланчами»: Стив медленно поворачивался, затем опирался на один локоть, чтобы дотянуться до миски. Я сидела рядом с ним, пока он ел, счастлива тем, что теперь у меня есть повод, чтобы его видеть. Мне было действительно интересно, помогут ли ему все эти смеси, особенно учитывая, что требовалось приложить много усилий, чтобы съесть такое огромное количество петрушки. Однако он полностью посвятил себя этому занятию, выразив смирение и в конечном итоге даже интерес.

Та забота, которую Роберт и Абха проявляли по отношению к Стиву, была неподдельна и прелестна, словно он их сын или любимый младший брат. Я наблюдала, как они смотрят на него с юмором и нежностью. Они звали его Стивен. В действительности почти всех на единой ферме называли полными именами, что воспринималось мной скорее как проявление зрелости и любви. Складывалось впечатление, что использование полных имен, которые нам дали родители, лучше раскрывало наше внутреннее «я». Даже я чувствовала себя более полноценной, когда слышала, что имя другого человека произносят полностью. Я уверена, что в этом было все дело.

За неделю нашего пребывания на ферме я познакомилась с Грегом Калхоуном – Грегором, – который был забавен, умен и ужасно симпатичен. Он также учился в Риде вместе с Робертом и Стивом и переехал жить на ферму, после того как закончил учебу. Отец Грега погиб, когда тот был ребенком, а его отчим служил священником в англиканской церкви. Грег относился к числу ведомых духовными мотивами – плотно сложенный, привлекательный мужчина с ухоженной светлой бородой и усами. У него был добрый темперамент и мерцающие, стальные серые глаза с большими светлыми ресницами, которые красиво порхали, когда он задумывался. Он играл на фортепьяно и ряде других инструментов, включая волынку.

Находясь на единой ферме, Грег переделал курятник в жилище для себя. Я считала это здание самым симпатичным из всех, хотя в нем не было канализации и водопровода.

Однажды Грег решил провести меня по окрестностям фермы, чтобы продемонстрировать различные проекты, уже начатые или такие, работа над которыми должна была скоро стартовать. Он показал мне яблочный сад, благодаря которому компания Apple получила именно такое название. Он находился в двадцати минутах ходьбы неспешным шагом от главного дома и представлял собой самый старинный сад, какой я когда-либо видела. Высокие деревья с растущими во все стороны ветками, покрытые лишайниками всех цветов, словно отслоившаяся краска. Казалось, что ветви деревьев этого сада не подрезались сотню лет, в результате чего они производили отпугивающее впечатление. Грег звал их «старыми солдатами».

Вскоре после этого все молодые люди на ферме приступили к оживлению деревьев. Мне казалось, что их работа в саду явилась для Стива своего рода возрождением, какое пережил святой Франциск. После того как он отправился в Индию и там сильно заболел, он, должно быть, испытал великолепные чувства оттого, что возвращается к жизни именно здесь, со всеми своими друзьями, работающими вместе, как братство, на свежем воздухе, которому нет конца и края. Сады являются своего рода церквями. Ты гуляешь под ветками, переплетающимися и образующими грациозные летающие арки, наполненные цветущими плодами, птицами и дождем весной, а затем благодатными, тяжелыми фруктами осенью.

Я пыталась найти способ пообщаться со Стивом, несмотря на его болезнь и нашу отстраненность. Он много сделал, чтобы отдалиться от меня, однако я хотела знать, кем мы были друг для друга и какое место рядом с ним отводилось мне. Порой ночами я на цыпочках добиралась туда, где он лежал, и залезала к нему в спальный мешок, поближе к его пышущему жаром худощавому, страдающему чесоткой телу. Мы лежали в обнимку часами и иногда проявляли друг к другу настоящую нежность и любовь, хотя оба знали, что это плохая идея. Я не знаю, чего я пыталась добиться: никто из нас в тот момент не мог открыться другому. Я думаю, что просто хотела почувствовать масштаб тех перемен, которые произошли в нем и в нас. Не стремясь к тому, что теоретически могло между нами возникнуть, я, тем не менее, стремилась установить с ним определенную связь, невзирая на всю странность наших отношений в тот момент. Я скучала по нему и думаю, он пытался понять, может ли спать рядом со мной, не испытывая прежней привязанности. После всей его страсти, которая казалась мне непомерной в первые два года нашего знакомства, наша новая отчужденность была для меня странной. Как ни захватывающи перемены, они огорчают меня. И я никогда толком не понимала расставаний или окончаний отношений.

С первого дня пребывания на единой ферме мне приходилось сталкиваться с увеличивающейся отчужденностью Стива. Той прежней глубокой, молодой любви больше не было. За некоторыми редкими исключениями, Стив не шел мне навстречу, и я его практически не видела. Однажды, когда он прогуливался, сутулый и болезненный, я заявила о своем недовольстве. Мы стояли рядом друг с другом, вокруг никого не было, и я сказала ему: «Кажется, я тебе даже не нравлюсь!» Это оказался словесный эквивалент моего желания топнуть ногой в порыве боли и отчаяния, однако под влиянием его явного безразличия я словно утопала и чувствовала, что надо что-нибудь сказать или совсем идти на дно. В ответ на этот небольшой взрыв гнева он рассказал, что один из его друзей на ферме только что говорил ему после встречи со мной: «Стив, я знал, что у тебя есть вкус». «О, – подумала я, – он сказал это про меня, чтобы сделать Стиву комплимент». У меня возникло ощущение жизненно важной коммуникации, связи, признания моей ценности, однако с некой хитрой оговоркой. Словно он дотронулся до кармана, чтобы найти там нечто великодушное и быстродействующее, чтобы облегчить мою боль и смущение. Однако вся эта алхимия неожиданного подарка удивила нас обоих, поскольку идеально подходила для расставания. Его слова придали мне уверенности. Они освободили меня. После этого я чувствовала, что мне не нужно более давить на Стива, заставляя его проявлять любовные чувства, которые он не хотел демонстрировать. С моих плеч упал груз, я стала счастливее, в мои паруса подул свежий ветер.

Сам факт, что Стив пригласил меня на единую ферму, стал его подарком для меня и стремлением поделиться со мной тем, что было для него важно. Я знаю точно: Стив проявлял великодушие, когда дело касалось блестящих мыслей и идей. В течение следующих пятнадцати лет он приглашал меня на ряд мероприятий в Apple, и это всегда было для меня загадкой, поскольку, стоило мне действительно постараться и прийти, он неизменно игнорировал меня. Вероятнее всего, он принимал решение направить мне приглашение в момент вдохновения, поскольку ему нравился мой интеллект и он хотел поделиться со мной новой идеей, однако в конечном итоге он никогда не мог вспомнить об этом или осуществить задуманное достаточно дружелюбно. Мне тоже всегда было сложно выносить такое отношение к себе.

Однажды вечером, ближе к концу нашего с Лорой нахождения на единой ферме, я зашла на кухню и обнаружила, что прибыла новая волна визитеров. Среди них была женщина с четырехлетней дочерью. Они стояли в центре кухни, их окружали около десяти человек, включая меня. На девочке были надеты длинное платье и сандалики. Ее мать носила длинную юбку в стиле хиппи с симпатичной блузкой и вьетнамками. Она являла собой идеальный пример доброты, высокая и непоколебимая рядом со своей маленькой девочкой. Все болтали, как это свойственно женщинам, осыпая их похвалами и пожеланиями. Кто-то сказал, что ребенок родился в мае и по гороскопу был Тельцом. «О, – размечталась я, – маленький Телец!» Я была очарована ребенком, поскольку вокруг нее чувствовалась такая мощная аура. Не задумываясь и находясь в полном изумлении, я поймала мысль: «Хочу себе маленькую девочку как она, маленького Тельца!» Я знала, что женщина была матерью-одиночкой, однако в тот момент даже это обстоятельство казалось мне нормальным. Это желание настолько быстро пронеслось в моей голове и основательно поселилось в ней, настолько покорило меня, что я полностью не осознавала, что уже нахожусь на пути его реализации.

Много лет спустя другие женщины – я знаю по крайней мере трех – смотрели на моего ребенка и тоже думали, что хотят такую же девочку. Все оказались очарованы Лизой, как я была очарована тем ребенком на ферме, и все обзавелись дочерьми. Удивительно, что каждая из них находила меня после рождения ребенка, чтобы гордо заявить мне, как члену какого-то тайного общества: «Теперь у меня есть девочка, и она очень похожа на Лизу». Наклоняя головы, они улыбались, и в их глазах отчетливо читалась гордость, точно выражавшая то, что нельзя было передать словами: «Моя дочка тоже очень на нее похожа».

Я плакала навзрыд, когда мы с Лорой в конце недели покидали единую ферму. Я чувствовала себя там как дома. Такого я больше нигде не испытывала. Дело было не только в Стиве, поскольку его чрезмерная раздражительность мешала ему находиться с остальными и разбавлять свою боль смехом и добротой. Дело было в самой ферме и тамошней жизни, которая так пришлась мне по душе. Существовал некий элемент, насыщавший мое пребывание в том месте, качество, по которому, как говорит Руми, «тосковала вся твоя жизнь». Подъемы на рассвете и участие в медитации, прекрасное чувство сконцентрированной работы с остальными, сидящее глубоко внутри, и при этом столько всего, чего нельзя передать словами. Возможно, это было влияние Ним Кароли Бабы, потому что однозначно казалось, что кто-то, обладающий такой же огромной любовью, как он, выступал священным хранителем этого места. Стив, бывало, говорил, что отдельные части чего-то в сумме могут превосходить целое. Эта характеристика идеально подходила для единой фермы. Я хотела остаться там навсегда и никогда ее не покидать. Ничто во мне не могло скрыть глубину и чистоту печали, которую я испытывала, покидая это место. Я обещала уехать с Лорой, однако стояла у двери машины и плакала. Хотя в следующей жизни я там останусь.

Единая ферма являлась обществом мудрости, где мы все всё еще были так молоды и глупы. Это духовное сообщество работало для принесения прибыли. Святилище. Именно в том месте и в то время компания Apple получила свое название, и именно там у меня впервые появилось желание обзавестись жизнерадостной, счастливой, духовно развитой дочкой.

Глава 10

Практичное и поэтичное

У меня всегда был причудливый талант обнаруживать самые лучшие книги, фильмы и одежду, заходить в магазин и сразу же находить нужную вещь, без дополнительных изысканий и сравнений. Это идеальное чувство истинной находки. Именно его я испытала весной 1975 года, когда наткнулась на ресторан «Pan’s», расположенный в центре Лос-Альтоса. Я была очарована этим небольшим заведением, а особенно тем, как парадная дверь в форме маленького углубления отгораживалась от улицы. Поэтому я решила зайти внутрь.

Мужчина лет тридцати пяти с бритой головой стоял за прилавком и занимался приготовлением пищи. Он был сравнительно коренастого телосложения, обладал крупной грудной клеткой и почти не поднимал ног от земли, словно в его жилах текла кровь хоббита. В его глазах чувствовалась кристальная твердость, не жестокая, но хрустально прозрачная и настойчивая. Воздух вокруг него был настолько ощутимо приглушенным и сосредоточенным, что казалось, что я попала в другой мир. Кроме нас двоих в помещении никого больше не было, поэтому установившаяся поначалу в комнате напряженная тишина давила на нервы. Однако вскоре она переросла в нечто миролюбивое. В конечном итоге он спросил меня, что я желаю, затем повернулся, чтобы закончить ряд своих остальных дел, прежде чем приступить к приготовлению моего заказа.

Во время ожидания я не переставала ерзать. На прилавке рядом с книгой отзывов и предложений я заметила брошюру о дзен-буддизме, которая привлекла мое внимание. «Вам стоит ознакомиться с ее содержанием», – сказал мужчина. Затем он вновь ушел с головой в работу. Я взяла брошюру и начала ее читать, поглядывая на мужчину, пока тот готовил мой ланч. Он двигался очень размеренно, стряхивая крошечные капельки воды с одного листа салата за один подход, а затем возвращался на место, чтобы положить их на кусок хлеба, который только что отрезал. В итоге он принес мне сандвич и сделал это с такой заботой, что у меня появилось странное чувство, будто меня обслуживает кто-то с очень высоким уровнем духовного развития. Именно с помощью этого сандвича, наполненного брюссельской капустой, я впервые познакомилась с миром дзен-буддизма. Мужчину звали Стив Бодхиан, и он был рукоположенным монахом.

Я увидела Стива Бодхиана в его монашеском одеянии в следующую среду в хайку зендо Лос-Альтоса, месте, изображенном на брошюре. Зендо было расположено в двухместном гараже, переоборудованном в современный японский центр медитации. Впервые туда попав, я увидела великолепные, окрашенные в пшеничный цвет татами, которыми оказался застлан весь пол, и похожий на балкон ярус для сидения, тоже покрытый ими. Передняя стена была оборудована сценой в форме островка, построенной специально для учителя, с двумя выступающими платформами позади него, где сидели наиболее продвинутые ученики. Выглядящие по-королевски свитки с японской каллиграфией висели за сиденьем учителя, а перед ним были разложены церемониальные принадлежности: чаша в форме ладана, подушки, на которых были колокольчики двух размеров, похожие на кубки, колотушки и длинная палка. Помещение не было слишком просторным – в нем могли поместиться всего около 17 человек, – однако настолько хорошо организовано и так красиво, что пустота комнаты казалась всеобъемлющей.

Я звонила в течение недели, и мне было сказано приходить в среду в 17.30, на час раньше группы, чтобы я могла научиться, как «сидеть» и вести себя, когда придут остальные. Худощавый мужчина лет тридцати уже ждал меня снаружи, когда я добралась до нужного места. Мы сняли обувь, затем он достал из стоящего снаружи деревянного ящика две овальные подушки для медитации, называемые дзафу, и два мягких мата – дзабутоны. Он передал мне подушку и мат, затем взял свои под мышку. Я последовала его примеру, после чего мы приступили.

Меня предупредили, что я должна поклониться, прежде чем войду в зал. Затем мы бесшумно передвинулись к деревянной платформе, где он продемонстрировал три различных способа сидения. Первый состоял в том, чтобы подогнуть ноги под себя с каждой стороны подушки. Он сказал, что именно таким образом сидят японские женщины, одетые в кимоно. Следующими позами были полулотос и полный лотос, сразу после чего мой проводник отметил важность поддержания тела в стабильном положении, которое я могу обрести путем триангуляции моей нижней части тела на подушке и коленей на мате. Он сказал мне: «Делай так, как у тебя будет со временем получаться». Меня забавляли его инструкции, я пыталась всячески шутить, чтобы установить с ним личный контакт. «Равнозначно ли падение с подушки выпадению из вагона?» – спросила я. Однако он был полностью погружен в работу, так что я угомонилась и сконцентрировалась. Затем он показал мне, как сложить кисти рук в симметричную чашевидную форму, называемую мудра, и разместить их напротив нижней части живота, возле пупка. Когда пришло время, мне следовало повернуться лицом к стене и сохранять абсолютное молчание. При этом мой подбородок должен был быть слегка прижат, а верхняя часть головы наклонена вперед – так я сохраняла прямую осанку. Я также должна была держать веки частично открытыми и расслабленными. Медитация с открытыми глазами типична для дзен-буддизма. Более того, говорят, что точность формы, которую принимает тело, является сама по себе просветлением. В дзен-буддизме ты не пытаешься достичь просветления, по логике ты уже просветлен, поэтому здесь речь не идет о каком-либо путешествии и постижении чего-либо. Эта религия убедительна, элегантна и обманчиво проста.

Спустя некоторое время я обнаружила, что все люди в зендо были умными и немного экстравагантными, спокойными, заботливыми и по-доброму посмеивающимися над странными вещами. Казалось, что все они поэты, и/или ученые, или женаты на поэтах и/или ученых. Большинство из них были каким-либо образом связаны со Стэнфордским университетом. Позже я узнала, что японский буддизм частично был создан для японского интеллектуального класса как деятельность по освобождению сознания от интеллектуального шлака. В конечном итоге в моем понимании все элементы мозаики сложились воедино, однако в первый день я будто попала в центр девственного леса людей-деревьев.