Бамбук в снегу (сборник) Буренина Кира
Я была на представлении «Лебединого озера» в исполнении российских артистов балета. Я очень люблю балет. Вообще, я сама очень люблю танцевать. В детстве занималась в кружке национального танца, но из-за учебы мне пришлось прервать занятия. Любовь к балету не исчезла. В России я посмотрела балет «Ромео и Джульетта» в Мариинском театре и «Жизель» в Большом театре. Это было волшебно! Как я хотела бы побывать на новых гастролях Большого театра в Китае!
3 октября
Сегодня Праздник Луны, или праздник середины осени. По своей значимости этот праздник уступает только Новому году. Считается, что в этот день лунный диск самый яркий и круглый в году. Под ее светом вечером собирается вся семья и любуется луной. А те, кто находится в чужом краю, также смотрят на луну и вспоминают родину и близких. Мы едим в этот день особые сладкие круглые пряники, которые символизируют луну и воссоединение.
По преданию, на Луне живет богиня Чанъэ, которая на традиционных рисунках изображается в образе красавицы, глядящейся в зеркало, в то время как служанка подает ей отвар бессмертия. По некоторым легендам у Чанъэ двое детей, которые играют с лунным (нефритовым) зайцем, изготавливающим в ступе снадобье бессмертия из коричного дерева. Кстати, коричное дерево – символ карьеры чиновника. Говорят, «он обломал ветвь коричного дерева», то есть начал служить чиновником.
8 октября
С 4 по 6 октября, после Праздника Луны, я вернулась из дома, из Харбина, в Пекин. У меня была прекрасная практика – я работала переводчицей в Большом театре Пекина для Ансамбля Российской Армии имени А. В. Александрова. Состав ансамбля был огромен – более полутора тысяч человек. Я сопровождала их везде – жила в одной гостинице, обедала вместе с ними и сопровождала на жемчужный рынок и Улицу чая. Массу приятных впечатлений оставил в памяти директор ансамбля Малев Леонид Иванович, заместитель начальника Марушевский Михаил Александрович, главный дирижер Игорь Иванович Раевский и много других артистов. Потрясающее выступление! Наша публика была в восторге! Такой профессионализм!
11 октября
Поздравляю тебя с днем рождения! Значит, твой день рождения 11 октября, да? По-китайски это 10/11, а у меня, наоборот, 11/10. Я – Скорпион. А я и не знала, как серьезно ты болела раньше, сколько тебе пришлось перенести. Когда я была на очень известной жемчужной выставке, мне сказали, что жемчуг – это шрам раковины. То есть боль обязательно обернется красотой – любой, не обязательно физической. Интересно, что ты сравниваешь себя с бамбуком в снегу! Я очень хорошо понимаю это сравнение! Кстати, иероглиф «боль» пишется как «болезнь» и «зима». Так что ты права вдвойне. Я желаю тебе здоровья и самое главное – будь сильной!
На этом я заканчиваю описание одного года из своей жизни. За тот год я узнала о себе многое. Что же случилось потом? Все «мои» журналы были переданы другим главным редакторам. Не потому, что я не справлялась. Просто так решили. Я по-прежнему являюсь главным редактором журнала «Лиза». В издательском доме произошли структурные изменения, и уже нет единой редакции, а есть тематические отделы. Все функционально, механистично. Отсутствие единого коллектива усложняет работу, нарушает хорошие трудовые да и просто человеческие контакты… Но это уже отболело, с этим можно смириться, хотя порой бывает очень тяжело.
В разных издательствах вышли мои книги «Карьера. Сильное предложение для слабого пола», «Офис. Стратегия выживания», «Любовь в шоколаде», «Счастье в шоколаде», «Мечты в шоколаде», «Маска счастья», «Буду завтра. Встречай». Несмотря на то что в совокупности у меня уже двенадцать книг, я не ощущаю себя мастером, я все еще подмастерье. И вполне справедливая критика моих текстов со стороны литературного редактора по-прежнему ранит меня. Письмо от редактора издательства о правках в эту книгу вызвало у меня приступ многодневной мигрени. С другой стороны, если речь идет о качестве, то лучше не идти ни на какие компромиссы.
Журналу «Лиза» исполнилось пятнадцать лет. За те годы, что я провела в издательском доме «Бурда», я подготовила около тысячи выпусков различных журналов. Кажется, немного, однако я считаю это своим, пусть небольшим, но достижением. Я, как бамбук в снегу, продолжаю мужественно встречать житейские невзгоды и радоваться каждому счастливому мгновению.
Я точно знаю, что, когда с нами случается беда, мы неожиданно для себя находим в себе запас прочности, удивительную стойкость духа и не теряем надежды.
Боль в спине порой возвращается, но мне помогает доктор, имя которого предсказала черногорская ведунья.
Я все так же увлечена Китаем и когда-нибудь поеду туда, чтобы увидеть своими глазами то, о чем много читала, думала, чтобы, наконец, лично познакомиться с Мэйлин. Кроме того, я нашла неожиданного единомышленника, поклонника китайской цивилизации в лице любимого кутюрье, чудесного, доброго человека Вячеслава Зайцева. И думаю, что наше увлечение Китаем возникло не просто так.
Мойры без устали прядут нити наших судеб, и this is my way…
Ясмина и Милорад. Уходят целые миры
«Пожалуйста, возложите цветы к памятнику Милорада от моего имени», – обратилась ко мне на правах доброй знакомой вдова Милорада Павича, ушедшего от нас в 2009 году. Такая просьба – очень личная, ее не поручишь просто «знакомому». Для меня это было настоящей честью. Жаль, что в жизни мы с Милорадом так и не повстречались. Но он неизменно был объектом нашей переписки с Ясминой Михайлович, теперь уже вдовой писателя, писательницей, его Музой, его Ведьмой, как он ее любил называть. Наша переписка была очень личной, потому что она касалась болезни Милорада, болезни, которая когда-то мучила меня и в отношении которой я стала буквально «экспертом». Просматривая старые мейлы, я вижу, как много мы успевали обсудить с Ясминой, – их совместную поездку в Тунис, новую книгу Ясмины, мою новую книгу, семейные истории Ясмины… Когда пришла весть о том, что Милорада не стало, я сразу же написала Ясмине. Ответа я не получила. И только через год Ясмина возобновила переписку, объяснив свое долгое молчание глубоким отчаянием и тоской по ушедшему любимому мужу. В ее жизни наступил новый период, к которому она, как ни готовилась, но все равно не была готова. С Милорадом Павичем ушел целый мир, и теперь свою жизнь Ясмине нужно было начинать строить заново – теперь без него.
«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» – кажется, под этой булгаковской фразой были готовы подписаться оба.
Однажды на интервью встретилась молодая леди-критик Ясмина Михайлович и уже известный писатель в годах. Критик решила написать о нем книгу. Так и познакомились. На интервью Ясмина явилась в платье, расшитом символами из книги Павича «Хазарский словарь». У китайцев есть поговорка «Огонь в бумаге не спрячешь». Любовь молодой Ясмины Михайлович скрыть тоже было невозможно. Она лучилась в ее глазах, улыбке, ее можно было услышать в особой интонации ее голоса. К тому времени судьбы обоих были уже устроены: и он, и она имели семьи, детей, свой круг друзей. И еще была разница в возрасте – 31 год. Он был известным писателем, она только опубликовала свою первую книгу.
В 1992 году Ясмина и Милорад сняли квартиру на улице Георга Димитрова, сегодняшней улице Ильи Гарашанина в Белграде, где и стали жить вместе. В квартире были просторный коридор, комната, гардеробная, большая ванная, огромная кухня и балкон, который выходил во внутренний сумрачный колодец двора. Из вещей имелись кровать, стол, два стула, пишущая машинка, доска для глажки белья, которая служила кухонной барной стойкой. Милорад ничего не взял из своей бывшей квартиры, кроме рукописей, одного чемодана и пишущей машинки с заправленными в нее листами с начатым романом. Будущая свекровь дала Ясмине взаймы две кастрюли, а бывший муж – миксер.
Не все однозначно приняли новый брак Милорада Павича. Конечно, кто-то считал, что это авантюра, кто-то полагал, что писатель, «витающий в отвлеченном мире» своих книг, попал в лапы расчетливой хищницы. Говорили об этом романе много и по-разному. Но прошло семнадцать лет, споры утихли, время все расставило по местам. Ясмина подарила Милораду Павичу любовь и счастье. Да и сама она была очень счастлива в этом браке.
«Все 17 лет нашей жизни мы жили со скоростью 300 км/час. Сейчас я удивляюсь, как я смогла выдержать такой темп. Не говорю об объективной скорости жизни, смене событий, ситуаций, путешествий, а о некоей внутренней эмоциональной составляющей. Было много любви, ссор, разговоров, слез, восхищения, страха, – делится Ясмина. – Любовь постоянно видоизменялась, и это казалось естественным. Павич как-то однажды обмолвился, что, только изменяясь, любовь остается живой».
Сегодня покрытый следами ржавчины ключ от той старой квартиры, где они начинали жить вместе, Ясмина бережно хранит в стареньком портмоне в ящике своего стола. Еще один «ключ от Рая» – это ярко-красный ключ от ее нынешней квартиры на Дорчоле – в старом еврейском квартале в старинной части Белграда, рядом с парком, где на месте слияния рек стоит крепость Калемегдан, построенная еще римлянами. Семнадцать лет эта квартира была пристанищем любви и книг. Скоро на здании будет красоваться табличка «Здесь жил и работал…» Ясмина невесело усмехается: «Как я буду себя ощущать, живя в настоящем музее? Не прельщает меня такая возможность. Но приходится жить в музее, эта квартира завещана моим мужем городу Белграду. Да, странный у нас путь – от наемной квартиры на краю Ташмайдана, которую открывал ржавый ключ, до квартиры-музея на Дорчоле, дверь которой отпирает красный ключ цвета алого “феррари”».
Она задумчиво осматривается. Как жить в квартире, где каждый предмет имеет свою историю, вызывает одновременно сладкие и щемящие воспоминания? Она проводит пальцами по поверхности ящика для письменных принадлежностей, стоящего на комоде.
В конторском капитанском ящике для письменных принадлежностей, давшем идею и название одноименной книге, раньше хранились печати, дукаты, корабельный журнал. Павич написал «Ящик для письменных принадлежностей», Ясмина – «Складень для дукатов и колец». Этот ящик очень похож на «кубик Рубика». Ясмина вспоминает, сколько вечеров подряд они забавлялись, складывая и раскладывая его по-разному. Ящик полон разных тайных приспособлений, в нем есть пружина, которая открывает дверцы, как только нажмешь в определенном месте. Ясмине этот ящик напоминает уютный вечер в гостинице «Фьорд» у Боко-Которского залива в Черногории, «сладкую» любовную ссору, которая, конечно, закончилась поцелуями.
Когда «молодожены» только вселились в квартиру на Дорчоле в 1992 году, кое-какая мебель собралась, но в доме не оказалось письменного стола. Вернее, имелся один компьютерный столик на колесиках – верхняя доска, нижняя доска. В доме были две письменные машинки, электрическая и механическая. По клавишам последней приходилось колотить пальцами с огромной силой, стараясь не «промазать». Заправлялась машинка пишущей лентой, которая постоянно сбивалась, ее требовалось менять, отчего пальцы все время были грязными. Стол для писателя, согласитесь, важная вещь. А если в одной квартире живут два литератора и у них нет стола, то проблема приобретения этого предмета мебели вырастает почти до мирового масштаба. Это сегодня достаточно положить лэптоп на колени – и ты уже в процессе, ты уже работаешь. А тогда прошло три года, прежде чем семья литераторов обрела свои личные «кабинеты». В квартире прописались «мужской» письменный стол из дерева ореха и «женский» письменный стол из ясеня. Стоит упомянуть и третий стол, ведь все три стола стали главными героями новеллы Ясмины Михайлович «Три стола», которая была частью общей книги Милорада и Ясмины «Две которские истории». Тот самый третий стол увековечен множеством фотографий – столешница из стекла, стулья к нему – из кованого железа – творение рук дизайнера из города Нови Сад. Один приятель, поглядев на гладкую столешницу стола, сравнил ее оттенок с цветом морской воды острова Бора-Бора. С тех пор стол получил «домашнее» прозвище – стол Бора-Бора. Ясмина часто дарила мужу тетради в красивых обложках, потому что свои книги Милорад сначала записывал карандашом, а потом переносил в компьютер. Мог встать ночью, чтобы успеть записать удачную фразу, интересный поворот сюжета на любом попавшемся клочке бумаги. В доме любили журнал «Иностранная литература», и не только за содержание, хотя писатель и правда любил его читать и быть в курсе литературных новинок. Фактически эти журналы превратились в рукописи Павича, потому что все пустые белые места, все поля были исписаны его рукой.
«Квартира у них очень необычной конфигурации, с маленьким балкончиком, где они выращивали разные прекрасные цветы. Очень странно расположены комнаты – дверь в спальню как-то удивительно открывается и закрывается. В спальне – комод, на нем стоит тот самый ящик для письменных принадлежностей. Есть огромный аквариум с рыбками, которых Ясмина дрессировала и которые якобы поддавались дрессировке, описанные в романе „Мушка“. Стеклянный обеденный стол, который стоит вообще в прихожей. Белые кожаные кресла и чугунные стулья. Милорад очень хорошо смотрелся в этой квартире», – рассказывает о своих впечатлениях о дорчольской квартире Лариса Савельева, постоянный переводчик романов Павича.
Они были очень активны в жизни, у каждого было свое поле деятельности. Ясмина часто появлялась на телевидении, выступала на радио, сотрудничала со многими глянцевыми журналами, Милорад – университетский профессор. Но они очень нежно друг к другу относились, их можно было видеть в уличных кафе воркующими как два голубка. «Когда мы с Милорадом заходили в магазин, продавщицы многозначительно хихикали, думая, что перед ними пожилой спонсор и его пассия. Что я могла им сказать? Что я сербка, писательница, которая в тридцать два года смертельно влюбилась в серба, писателя, что он старше меня на тридцать один год! Что мы оба живем в Белграде уже тринадцать лет в счастливом браке! Этого не понимают даже сербы, а куда уж этим француженкам!» – так иронично писала о себе Ясмина в своей нашумевшей в Сербии и России книге «Парижский поцелуй». Сегодня в российском рейтинге книжных магазинов Милорад Павич возглавляет «большую славянскую тройку», в которую, помимо него, входят чех Милан Кундера и поляк Чеслав Милош. Павича невозможно читать между делом, в обеденный перерыв, поскольку чтение его книг – серьезная работа. Сам Павич, впрочем, считал, что его скачкообразное, диагональное письмо ближе к человеческому способу мышления, потому что язык – понятие линейное, а «человеческая мысль распространяется по всем измерениям, как сон или мечта». Писатель считал, что литература должна приспособиться к новой электронной эре, чтобы текст легко читался и в Интернете. Он первым предложил читателям комбинированное чтение – так, роман «Ящик для письменных принадлежностей» имеет два завершения – одно в книге, другое в Интернете. В книге указан электронный адрес, и каждый, кто хочет, может совместить чтение книги с чтением конца романа в сети. Две главы романа «Звездная мантия» существуют только в Интернете. В книге их просто нет. Последняя книга писателя «Мушка» тоже построена по принципу «нелинейного романа» и снабжена гиперссылками.
Ясмина Михайлович считает ключом или руководством к книгам своего супруга пособия по компьютерной грамоте. Она же сравнила структуру рассказов Павича с компьютерной видеоигрой: пространство их столь неограниченно, что кажется бесконечным. «Перемещения с одного уровня на другой, вверх – вниз, вправо – влево, позволяют отгадывать загадки, получать сведения и в результате сложить мозаику в единое целое».
Откуда же такое неординарное мышление, буквально предвидение эпохи появления Интернета? Возможно, секрет в генах, в истоках писательской династии Павичей.
Детство Милорада было счастливым. Родители – белградские интеллигенты. Отец – скульптор, мать – учительница в гимназии. И преподавала она не изящные искусства, а философию! Милорад сначала ходил во французский детский сад, а потом его отправили учиться в школу имени Карагеоргия, которая находилась недалеко от дома. В Белградский университет Милорад поступил на отделение литературы философского факультета в 1949 году, а закончил его в 1954 году. Литература давно привлекала Милорада – одним из известных литераторов XX века был его дядя Никола Павич. В роду был еще один писатель – Эмерик Павич, который в 1768 году опубликовал сборник стихов из народного эпоса. Память Милорада запечатлела прекрасные образные рассказы – истории из жизни, услышанные им от деда – Ацы и тетки по матери Эмилии. В Панчеве жили его четыре бабушки, которые тоже были прекрасными рассказчицами. Особенно запомнилась одна – Козара, которая могла спеть песню про каждый знак зодиака. О своих первых литературных опытах Милорад не очень любил вспоминать, хотя писал в любое время суток. Он занимался переводами – благодаря Павичу югославские, а ныне сербские и хорватские школьники изучают «Евгения Онегина», «Домик в Коломне» Пушкина. Параллельно преподавал в университете, занимался историей сербской литературы.
Будучи еще студентом, читая о хазарской миссии Кирилла и Мефодия, Павич задумал написать о них роман. Идея созрела только в семидесятых годах, когда он решил написать книгу, имеющую структуру словаря. Роман был начат в 1978 году и писался до 1983 года. Павич предложил рукопись шести издательствам, лишь одно согласилось ее напечатать. «И случилось невероятное, – рассказывает писатель. – Книга исчезла из магазинов за несколько дней. Тираж допечатали – опять раскупили. И так семь раз. Так я проснулся знаменитым писателем».
Потом последовали «Внутренняя сторона ветра», «Последняя любовь в Константинополе», «Звездная мантия», «Вывернутая перчатка», «Семь смертных грехов», «Уникальный роман», «Свадьба в купальне», «Другое тело», «Бумажный театр» и последнее из законченных им произведений – «Мушка». Но считается, что все это останется в тени «Хазарского словаря», написанного Милорадом Павичем от полноты своего сердца. «Кто бы ни открыл книгу, вскоре оставался недвижим, наколотый на собственное сердце, как на булавку», – эти слова из «Хазарского словаря» можно легко применить и к его собственной судьбе. «Никогда не получала от мужа любовных писем, – говорит Ясмина, – мы почти всегда были вместе, поэтому и писать писем не было смысла». Однако за несколько дней до его ухода, когда Ясмина навещала его в больнице, Милорад сказал, что в ящике его рабочего стола лежит цикл песен о любви. Тогда Ясмина не осмелилась достать эти бумаги. А когда закончился весь ужас и слово «никогда» вступило в свои права, вдова открыла ящик и достала пачку листков, исписанных родным почерком.
- Если бы ты мне снова купила
- Тетрадь с чистыми листами без линеек,
- Может, я бы смог
- Написать тебе любовное письмо,
- Следующее после первого…
Это были его запоздалые письма о любви. «Я сплю, укрываясь листами с этими стихами», – признается вдова. А еще у нее есть один тайный ритуал. На автоответчике случайно осталась нестертой запись какого-то простого поручения от мужа. Когда Ясмине совсем плохо, она прижимает телефонную трубку к уху и без конца прокручивает короткую запись. Эта запись на автоответчике более интимная, более личная, чем прочие «живые документы эпохи» – записи телепередач, домашнее видео, ведь она адресована только ей.
«Как долго может длиться любовная тоска? – спрашивает себя Ясмина. – И могут ли считаться воспоминания о любви самой любовью? Как теперь жить, когда рядом нет второй твоей половинки? Более того, когда твой мир разрушен и все нужно строить заново? Нужно начинать новую жизнь, в которой от тебя ждут новых книг. Ждут, что ты станешь достойным хранителем литературного наследия, которое оставил своей стране и миру писатель Павич. Но как объяснить этому миру, что от него ушел целый мир?»
И закончить хочется словами Евгения Евтушенко:
«Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит все равно!»
«Черные принцессы»
На переломе XIX и XX веков неожиданно большую роль в истории России сыграли две черногорские княжны, сумевшие «прибрать к рукам» весь царский двор и, прежде всего, императорское семейство.
«Ну не топить же мне их в Скадарском озере?!» – в который раз восклицал черногорский князь Никола, раздумывая над судьбами заневестившихся дочерей, которых при дворе оказалось как-то чересчур много. Куда пристроить Зорку, Милицу, Стану, Елену, Марию и Анну?! Девчонок больше, чем наследников мужского пола!.. А мысль насчет Скадарского озера совсем неплоха… И вот, в обстановке исключительной секретности, Никола начинает разрабатывать план строительства на острове Вранина, что посреди Скадарского озера, церкви, а при ней – княжеского двора, где можно было бы поселить дочерей подобно отшельницам-монахиням…
Однако пройдет всего лишь несколько лет – и князь поймет, что на самом деле его заневестившиеся дочери не бремя для государства, а настоящее черногорское сокровище. Наступит день, когда на вопрос одного иностранного дипломата: «А что вы вообще можете экспортировать из своей бедной Черногории?» – князь блистательно ответит: «Вы недооцениваете моих дочерей!..»
Но в далеком 1882 году Николу терзали мучительные сомнения. Испытывая слабость ко всему русскому, князь отправил двух своих дочек – Милицу и Анастасию – в Петербург. Учиться в Смольном институте благородных девиц (впоследствии там же учились на попечении русской царской семьи и другие сестры-черногорки). Вот только «другим» не удалось оставить след в истории России.
А Милица и Стана (Анастасия) в этом преуспели, да еще как! Нет, кто бы мог подумать, что Монтенегро – страна суровых утесов, отар овец, сливок, ветчины и смелых воевод – прославится прежде всего своими принцессами. Парадоксально, но факт: маленькое княжество, в котором за мужчину не признавался тот, кто «не снял голову хотя бы одному турку»; в семьях которого плакали, если рождались девочки; княжество, в котором девушку, родившую внебрачного ребенка, или женщину, изменившую мужу, казнили самым жестоким образом – раздиранием лошадьми на четыре стороны света, подарило Европе незаурядных, ярчайших женщин своего времени!
Явление
По прибытии в Смольный, еще почти девочками, Милица и Стана сразу стали проявлять необычный интерес к магическому, оккультному, к эзотерике и мистике. Современники отмечали их привлекательность – хотя и подчеркивали ее своеобразие. Черногорки были красивы южной, диковатой красотой: большие темные глаза; черные, длинные волосы, густые и волнистые; кожа очень смуглая; рост средний, стройное телосложение… Черноволосые смуглянки мало отвечали эстетическим нормам женской красоты Северной Европы. Поэтому, когда пронеслась новость о том, что Милица обручилась с самим великим князем Петром Николаевичем, все европейские монархи пребывали в великом изумлении. Каким же образом этой слишком «заумной» черногорке удалось отхватить лучшего жениха российского двора, двоюродного брата императора Александра III?! А вот каким: великий князь Николай Николаевич-старший (третий сын императора Николая I) сам приметил жену для своего младшего сына Петра (Петюши, как звали его домашние): черногорская княжна обладала незаурядным характером и природным магнетизмом. Южная кровь на фоне болотистой питерской не могла не впечатлить – это решило дело.
Черногория была в восторге! Двое суток черногорцы пили, салютовали и отмечали крупнейшую победу в истории черногорского народа, так изящно, «без единого выстрела» завоеванную двадцатитрехлетней Милицей. Это была сенсация, о которой писали все европейские газеты. О ней судили – рядили во всех светских салонах. Некоторые уверяли, что Милице помогли три мага, другие – что сама она, де, обладает сверхъестественными способностями, которыми приворожила великого князя…
26 июля 1889 года в Петергофе состоялась свадьба. На ней присутствовали русские царь и царица, а уж престолонаследников, принцев, принцесс, равно как и дипломатов, было просто несчетно. Невеста Милица вышла к собравшимся в малиновом плаще, подбитом мехом горностая, с екатерининской лентой через плечо. Ее сестра Анастасия и отец – князь Никола были в черногорских национальных костюмах. После венчания, которое совершил митрополит Исидор, гости были приглашены к богатейшей трапезе…
Кстати, в день накануне свадьбы Милицы о своей помолвке объявила и ее сестра Анастасия. Вот уж сюрприз, так сюрприз! Ликованию князя Николы не было предела. Правда, будущий муж Анастасии не стоял на иерархической лестнице столь высоко, как Петр Николаевич, но и этот тридцатисемилетний жених принадлежал к знаменитому аристократическому дому герцогов Лейхтенбергских, князей Романовских.
Помолвка Станы взволновала Петербург не меньше, чем триумф Милицы. В конце лета 1889-го на берегах Невы вовсю шептались о том, что черногорки скоро займут весь русский царский двор. Никто и предположить не мог, как много было правды в этих сплетнях…
Венчание Анастасии и князя Георгия Максимиллиановича Лейхтенбергского-Романовского не было столь торжественным, как венчание Милицы, лишь по той причине, что князь Георгий уже был женат, поэтому его второй брак не мог быть широко отпразднован. Первая жена князя, Ольга, умерла. Но каких же только поворотов не случается в жизни! Кумом Георгия на венчании был родной брат мужа Милицы, Петра Николаевича – великий князь Николай Николаевич, который впоследствии, при всеобщем изумлении, станет вторым законным мужем Анастасии… Порой сплетни сбываются.
Триумф
Тем временем Петербург захлестнула мода на мистицизм – он распространился в самых изысканных салонах столицы. Принцы и великие князья собирались вокруг столов, задергивали драпировки и проводили сеансы спиритизма, пытаясь установить контакт с потусторонним миром… Черногорки строго соблюдали посты, чтили все церковные уставы. Более того, отменно знавшая святоотеческую литературу, княжна Милица издала собственный труд «Избранные места из святых отцов», пользовавшийся популярностью. Милица была знакома с Иоанном Кронштадским. Однажды отец Иоанн был приглашен в Смольный институт к постели тяжело заболевшей черногорской княжны Марии – сестры Милицы и Анастасии. Но, не дойдя до лазарета десяти шагов, круто повернулся и пошел обратно: «Не могу молиться!..» Через несколько дней княжна скончалась. Когда в 1908 году отец Иоанн умер, икона Спасителя, написанная знаменитым иконописцем Петром Овчинниковым, провела ночь… в гробу будущего святого! Ее положила туда Милица. Хотела «подзарядить» образ, чтобы остался он для нее впоследствии своего рода путеводной звездой. Какая, казалось бы, набожность. Но тем не менее обе черногорки – и Милица, и Стана – были при царском дворе главными поставщицами разного рода магов и кудесников. Стоило приехать в Петербург очередному знаменитому тарологу или мистику, как его моментально тащили к Милице, которая устраивала разнообразные «сеансы» и выжимала гостя, что называется, до капли. Кроме того, сестры (при дворе их язвительно называли «черногорка номер I» – Стана и «черногорка номер II» – Милица) втерлись в невероятное доверие к царице, они окружили ее просто раболепной заботой. С ними Александра Федоровна чувствовала себя настоящей повелительницей. Каждая ветвь Романовых жила обособленно, словно рыцарский клан. Между ними не было тех простосердечных отношений, какие бывают среди бабушек и свояков, дядей и племянниц. Аликс вообще отвадила родственников от дворца, а теперь сама же и жаловалась: «Вот уже десять лет я живу одна, как в тюрьме…» А с черногорками – совсем другое дело. Вместо холодной вежливости двора – поклонение, обожание. Когда Аликс заболела желудочной болезнью, они ухаживали за ней как служанки… «Поначалу царица очень любила черногорок, – вспоминает фрейлина Анна Вырубова. – Анастасия, – считала императрица, – женщина большого ума и светлых глаз. Она видит лучше и дальше многих. Государственный деятель! Но доверять ей нельзя. Она может быть искренна с теми, с кого взять нечего. А чуть почувствует, что есть чем поживиться, – пошла хитрить, лукавить…»
Черногорки привезли со своей родины непоколебимую веру в сверхъестественное. Александру обворожил этот новый таинственный мир. Стана и Милица сулили исполнение любой мечты. Нет ничего легче – надо только найти подходящего человека, обладающего силой. И экзальтированная, романтичная Аликс втянулась в новую игру. Она так мечтала родить царю наследника! Стоя на коленях перед Александрой, черногорки поклялись помочь ей родить, после стольких дочерей, мальчика, наследника.
Императрица, тронутая такой преданностью, доверилась им.
Начальник канцелярии последнего российского императора Александр Мосолов писал: «Меня очень удивляла интимность императрицы с обеими черногорками – Милицей и Анастасией Николаевными. Они жили в Дюльбере, роскошной вилле, построенной у моря великим князем Петром Николаевичем, супругом Милицы. Анастасия гостила тут же, у сестры. Долго причины этой дружбы мне были непонятны. Говорили, что она основана на общем мистицизме и опытах спиритизма…» «Когда Анастасия стала великой княгиней, императрица много смеялась, вспоминая одну вещь, – опять читаем мы воспоминания Вырубовой. – Это было за несколько месяцев до свадьбы великого князя и Анастасии Николаевны. Она назвала его „добрым боровом“ и сказала: “А с ним… должно быть тепло!“ Аликс смеялась и говорила: „Боров с лисичкой! Пара хорошая!..“»
Первым из ряда целителей, приведенных черногорками к русскому императорскому двору, был знаменитый доктор Энкос (он же Папюс), который был известен своим общением с духами, однако помочь императрице не смог. Вслед за ним по совету Милицы из Киева привозят четырех слепых монахинь. Они зажгли свечи, окропили водой царское ложе и предсказали рождение наследника после того, как солнце обернется четыре раза. Но ничего не получилось, и их отозвали в Киев… Затем настал черед некоего Филиппа Вашо, бывшего мясника из Лиона, в один прекрасный день посчитавшего «исцеление душ» привлекательней разделки туш. Однако и он не оправдал надежд. Тогда Стана привела ко двору юродивого Митю. Да только бессвязная речь юродивого утомляла царицу. Митю сменила некая Дарья Осипова… Бесполезно!
Но вот, наконец, однажды ночью царица увидела пророческий сон: неясный человек в белой рубашке, подпоясанный веревкой. Она спрашивает: «Кто ты?» А он в ответ: «Алексей, человек божий!..» Когда государь проснулся, Аликс сообщила ему, что у них будет сын. Вскоре врач подтвердил это предположение. Летом 1904 года родился царевич Алексей. Милица и Анастасия радовались вместе с императорской семьей. Их обещание Александре исполнилось – и они стали главными доверенными лицами императрицы.
Правда, очень скоро радость царской четы обернулась горечью, а огромное счастье было омрачено известием о том, что мальчик болен гемофилией. Александра плакала утром и ночью, читая молитвы перед своими любимыми иконами. Милица и Анастасия, теперь уже ее лучшие подруги, утешали Аликс, как могли, – убеждали, что вылечат мальчика. Медицина в ту пору была совершенно бессильна перед гемофилией. Оставалась надежда на чудо. И вот тогда до царского двора стали доходить слухи – где-то в Сибири, на реке Тобол… в небольшом селе Покровское живет он – Старец!.. Так в Петербурге появился Григорий Распутин. Царь Николай записал в своем дневнике: «1 ноября 1905 года. Мы только что познакомились с Григорием, Божьим человеком из Тобольской губернии». Еще одна запись – через год: «Григорий приехал в 6.45. Он поговорил с детьми до 7.45.» И еще – через некоторое время: «Милица и Стана обедали с нами. Весь вечер говорили о Григории…»
Но как – между прочим – состоялся развод Станы с князем Георгием (позволивший ей выйти за великого князя Николая Николаевича)? Самое время пролить свет и на эту историю. Ну, разумеется, это не было бы возможным без покровительства и благоволения царской семьи. Ни наличие двоих детей, ни церковное венчание, ни тот факт, что, согласно православным правилам, две сестры не могли быть замужем за двумя родственниками из одной семьи – ничто не помешало! В «Голосе черногорца» в Цетине 20 января 1907 года вышла короткая новость о том, что русский Священный синод при согласии императора одобрил развод княгини и князя Романовских. Благодаря своей дружбе с императорской четой, а также многочисленным влиятельным друзьям в Священном синоде Анастасия сумела не только легко развестись, но и выйти замуж за великого князя Николая Николаевича всего лишь несколько месяцев спустя. Теперь вопрос – зачем ей все это понадобилось? О любви к «доброму борову» говорить не стоит, ее не было. Но Николай Николаевич – внук Николая I, дядя Николая II, во время Первой мировой войны был назначен главнокомандующим русской армии. Он интриговал против племянника. И кто знает, может, в том и заключался тайный расчет лисички Анастасии, что станет она однажды царицей, если Николай II будет свергнут?.. В 1907-м Анастасия венчалась с великим князем Николаем Николаевичем в Ялте, ей был присвоен титул великой княгини. Сам обряд прошел в полнейшей секретности, из черногорцев присутствовал только председатель правительства Лазар Миюшкович. В свои сорок лет она была счастлива с одним из самых завидных, влиятельнейших женихов России. Как подумаешь, до чего же все просто!
И вновь – о Распутине. Есть свидетели и записки о том, насколько этот «старец» был близок с Милицей и Анастасией, которых считал своими доверенными лицами, проложившими ему дорогу в покои императрицы. Из некоторых источников тайной полиции известно, что Милица, а потом и Анастасия прошли распутинский хлыстовский обряд инициации, состоявший в том, что молодая женщина после покаянной исповеди и причастия должна провести блудную ночь в объятиях Распутина, чтобы таким образом напоследок понять, что такое грех, а что добро. О вакханалиях «старца» осталось много письменных свидетельств…
Тем не менее влияние Распутина при царском дворе увеличивалось все больше. После нескольких чудесных излечений Алексея, одно из которых было проведено даже по телефону, «старец» стал назначать министров и отправлять их в отставку. Правда, не обходилось порой и без скандалов, по причине которых Распутина временно отдаляли от царской семьи. Но маленький наследник престола любил Распутина, его сказки, его магический, успокаивающий, гипнотизирующий голос. Ребенок действительно нуждался в «добром Грише».
Крах
А потом случилось нечто странное, переменившее судьбу черногорок. Вероятно, их аномальная активность привела к тому, что жену Петра Николаевича и ее сестрицу стали звать при дворе «черными женщинами». Они сделались абсолютно неуправлямыми – даже замечания самого царя не могли остановить черногорок от вмешательства в государственные дела. Обе великие княгини интересовались политикой и постоянно выступали в роли передатчиц пожеланий различных балканских интриганов. Так, им даже приписывалась роковая роль в развязывании Первой мировой войны, вызванной, по мнению газетчиков, заговором, возникшим вокруг черногорок… Герцог Лейхтенбергский (первый муж Станы) прозвал сестер «черногорскими пауками», которым удалось ценой неимоверных усилий опутать, точно паутиною, многих… Острый на язык политик Сергей Юльевич Витте (долгие годы занимавший пост министра финансов, затем – пост председателя Кабинета министров) дал им уничижительную характеристику: «Ох уж эти черногорки, натворили они бед в России… Чтобы рассказать, какие пакости они натворили, нужно написать целую историю; не добром помянут русские люди их память». Рассказывая о бесконечных требованиях денег, поступающих к нему от черногорок, он пишет: «Я воображаю, сколько эти сестры потом на меня клеветали императрице. Вообще эти особы крепко присосались к русским деньгам…»
Дружба Милицы и Станы с русской императрицей постепенно сходила на нет. Причины размолвки оставались тайной. «Черногорки пытались примириться, но, по-видимому, ничего не вышло», – писал начальник канцелярии императорского двора Мосолов. Ему вторит современник: «За явную склонность к сводничеству черногорок попросили быть от Александры подальше».
Ну, а семейная жизнь великих княгинь складывалась в ту пору следующим образом. Великий князь Петр Николаевич вел скромный образ жизни в рядах офицеров лейб-гвардейского драгунского полка. Серьезная болезнь – туберкулез легких – заставила его жить продолжительное время в Египте. Он бросил службу и начал заниматься архитектурой… Великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий русской армии, супруг Анастасии, стал все подозрительнее относиться к вмешательству Распутина в военные дела империи, кроме того, возникли опасения по поводу своего собственного брака. Ему надоело терпеть, что его Стана с какими-то сумасшедшими танцует на сеансах, призывает мертвых, лечит буйных и участвует в «божественном бешенстве Григория». Когда вместо военной тактики и стратегии на главные решения императора стала влиять исключительно «прозорливость» Распутина, Николай Николаевич передал «старцу»:
– Уйди, или я тебя убью!
Анастасия, понимая, что рискует лишиться мужа, встала на его сторону – оказавшись, таким образом, среди противников Распутина. Взбешенный «старец» добился перевода Николая Николаевича на Кавказ.
А Милица еще некоторое время встречалась с Распутиным, но и ее восторг также стал охладевать – теперь уже из-за ревности к сотням молодых женщин, счастливым от того, что он расстегивал пуговицы на их платьях. Великие княгини даже ездили в Царское Село к императрице с сообщением о своих ужасных открытиях относительно Распутина. Но Александра Федоровна приняла их холодно.
29 декабря 1916 года Распутин был убит. Помимо официальных известных версий, существует еще одна, согласно которой в «изничтожении» старца не обошлось без великого князя Николая Николаевича.
Накануне убийства, во время обычного, на первый взгляд, ужина за царским столом, Распутин вдруг встал и посмотрел Александре в глаза:
– Сегодня у меня было видение. Предупреждение… Против меня плетется заговор, и, если на то Божья воля, я умру завтра. Но и вам тогда не жить!..
Император не сказал ни слова. Императрицу увели в ее покои в сопровождении врача.
На третий день после убийства – 1 января 1917 года – труп Распутина был найден. В Петербурге, где все знали пикантные детали, связанные с Распутиным, подтверждение того, что «эту скотину» удалось убить, вызвало взрыв радости. Однако вдали от столицы, в провинции, к убийству отнеслись иначе. Для крестьян Распутин стал мучеником. Он был человеком из народа, он доносил до царя голос народа. И поэтому придворные убили его. Вот что говорили русские мужики.
А Милица и Стана, осознавая, что дела плохи, молились за душу Григория Распутина и за себя. В отличие от многих других они чувствовали, что это начало конца и что пророчество Распутина о гибели царской России сбудется. На рассвете кроваво-красной зари черногорки собирали свои вещи – но не шляпы, корсеты и платья, а тайные книги и записки…
Русскую революцию, расстрел царской семьи и других сановников Анастасия и Милица успели избежать волшебным образом. Они нашли убежище на Западе. Одно время жили со своими семьями в Египте и Париже. Кстати, убегая из Петербурга, княгиня Милица не забыла увезти с собой икону Спасителя – ту самую, которая провела ночь на груди покойного Иоанна Кронштадтского. Эта икона оставалась при ней до конца дней… Милица Николаевна умерла в 1951 году в Александрии, пережив сестру Стану на шестнадцать лет.
Цветы сливы мейхуа
Слива мейхуа в китайской символике означает нежность цветения и умирания в расцвете. Ее цветы могут опадать, не давая плодов.
Он заметил ее еще в Париже, в кафе «Анджелина» на рю Риволи. Он там был с приятелями из миссии – они затащили его показать местную достопримечательность в самый час пик – когда парижане неспешно пьют шоколад, поглощают крохотные, невероятно вкусные десерты и без умолку болтают. Звяканье ложечек, звон чашек, жужжание голосов – в этом весь Париж, так что роптать не стоит. Он и не роптал, изредка бросая взгляд на часы в ожидании, когда минутная стрелка наконец доползет до без пяти шесть и можно будет встать и отправиться на собрание миссии, которая располагалась в здании неподалеку. Она была там, видимо, тоже с друзьями, потому что весело смеялась, часто касаясь рукой рукава сидящего рядом молодого человека, давая пробовать свой десерт женщине, сидящей напротив. Что было в ней такого, что привлекло его внимание? Шатенка, стрижка каре, очень белая кожа. Простое черное платье, а на плечах – золотистый платок с роскошным тигром.
Он присмотрелся внимательнее – платок был знаком. Вернее, рисунок платка. Кажется, недавно он видел его – то ли в теленовостях, то ли где-то еще… И вспомнил – платки, подобные этому, были выпущены в очень ограниченном количестве фирмой Hermes. Деньги от их продажи передавались в благотворительный фонд. Она, должно быть, была состоятельной женщиной, раз смогла позволить себе купить такой платок. Если он – не подделка. Но было в этой женщине нечто, что исключало возможность представить рядом с ней любую подделку, сколь бы мастерски та ни была изготовлена. В его родном Гонконге тысячи мелких торговцев продают копии известных брендов, и туристы их охотно раскупают.
Чарли уловил последнюю фразу своих друзей, кивнул головой и, наконец, встал из-за стола. В Париж он приехал сегодня утром, рейс был с промежуточной посадкой, полет длился около тридцати часов, и он чувствовал легкую головную боль.
Проходя мимо столика, за которым сидела шатенка с платком Hermes на плечах, Чарли успел разглядеть ее серо-голубые глаза, четко очерченный рот и небольшой нос. По европейским стандартам – красивая женщина. По китайским – так себе. Троица тоже встала из-за стола, женщина взяла в одну руку сумку, в другую – короткий черный плащ.
– Дружище Ли, – Карел, товарищ Чарли, шутливо ткнул его в плечо кулаком, – где витают твои мысли, а? Пойдем, скоро шесть, не хотелось бы опаздывать на общее собрание.
От Риволи по переулку они дошли до каменного дома, построенного в начале восемнадцатого века. Здесь располагалась штаб-квартира миссии. Именно здесь формировалась группа волонтеров, отправляющихся в небольшую западную провинцию Китая – Лойбань. Несколько городов сильно пострадали от землетрясения, и население было эвакуировано в единственный не затронутый стихией город Иньян.
Иньян – древний город, годы и культурная революция пощадили его. За крепостными стенами города развернулся палаточный городок, где временно проживали несколько тысяч пострадавших от землетрясения. В каждой палатке размещались по три-четыре семьи. Всем требовались еда, питье, одежда, медицинская и психологическая помощь. Дети должны были ходить в школу, больные лечиться, дома строиться – короче, жизнь должна была идти своим чередом. Власти обещали, что за три месяца пострадавшие города и села будут восстановлены. Будет жилье, свет, больница и школа. А пока ждали помощи.
В небольшом, но хорошо освещенном зале уже собрались люди. Слышалась разноязыкая речь, смех, кто-то перекрикивал шум, разговаривая по мобильному телефону. Здесь были врачи, учителя, воспитатели, психологи – все из группы волонтеров. Чарли присмотрелся внимательнее – сомнений быть не могло – та самая женщина с золотистым платком на плечах, замеченная ранее, тоже была здесь. Она пожимала руки, смеялась, что-то говорила, в общем, чувствовала себя своей в этой пестрой компании. Эта женщина выделялась даже в кругу симпатичных европеек и китаянок. То ли ее природный магнетизм, то ли ореол золотого платка сыграли свою роль, но у Чарли сложилось впечатление, что, кроме нее, в зале никого больше нет. Женщина почувствовала его взгляд и обернулась. Их глаза встретились. Она улыбнулась и… направилась прямо к нему.
– Меня зовут Анна, я из Москвы, – представилась она первой, показывая на свой бейдж, приколотый у правого плеча. – А вы, – она сощурила глаза, пытаясь прочитать надпись на его бейдже, – Чарли Синг Лун. Вы из Гонконга?
– Верно, – он пожал протянутую руку. – Я из Гонконга.
– Надеюсь, близкое знакомство нам еще предстоит. – Она снова улыбнулась. Ее английский был правильным, беглым, но в произношении чувствовалась славянская мягкость.
– А вы говорите по-китайски? – Чарли задал первый, пришедший в голову вопрос. Он отчего-то растерялся.
– Немного, – Анна пожала плечами, – самый необходимый минимум. Но я же буду…
Договорить она не успела, ожил микрофон, шум в зале стих, и в тишине раздался голос:
– Дамы и господа, дорогие друзья! Я приветствую всех собравшихся здесь волонтеров, откликнувшихся на трагедию в китайской провинции Лойбань.
Голос принадлежал коренастому седому человеку в очках-половинках.
– Меня зовут Луи Пелетье или доктор Пелетье, как вам угодно. – И слегка поклонился.
Раздались нестройные аплодисменты.
– Я вижу здесь много знакомых лиц, – в его английском явственно звучал французский акцент. – Как вы уже знаете, мы отправляемся завтра в Пекин, оттуда чартерными самолетами нашу группу и наш груз перебросят в Иньян. Местное население нуждается в помощи, и мы, как сможем, окажем ее. Среди нас есть медики, учителя, психологи, экологи, даже архитекторы. Вот список. – Он взмахнул, как платком, листком бумаги. – Здесь учтены ваши возможности и пожелания. Вы найдете расписание ваших занятий. Общее собрание будем проводить в здании столовой каждый третий вечер. Жить придется частично в помещении общежития местного завода – это новое здание… – Он повернулся и скорчил гримасу группе молодых людей, которые закатили глаза при слове «общежитие». – Это новое, только что построенное здание, с канализацией, новой мебелью, – с нажимом повторил он. – Другая же часть будет жить в местной гостинице. Гостиница, к сожалению, была построена очень давно – в восемнадцатом веке.
Раздались смешки.
– Но мы видели видео – вполне приличные помещения для того, чтобы полноценно выспаться, гостиница практически полностью была перестроена в начале девяностых годов прошлого века. А больше в номерах вам и делать нечего! Как я упоминал, при заводе есть столовая, где мы будем питаться. Кто не умеет есть палочками, пусть не волнуется, мы это предусмотрели и везем с собой одноразовые столовые приборы.
Раздались аплодисменты, смех и крики: «Вау!»
Переждав всплеск веселья, Пелетье продолжил:
– Итак, нам предстоит непростая миссия в Иньяне продолжительностью три месяца. Китайское правительство благодарит нас и прочих волонтеров из других организаций за бескорыстное стремление оказать помощь.
Чарли не в первый раз слушал о бедствии, но от слов, произнесенных доктором Пелетье, по спине пробежал холодок. В отличие от многих собравшихся здесь он представлял, какой огромный объем работы предстоит тем, кто восстанавливает разрушенные города, и тем, кто спешит на помощь людям. Их ждут тысячи испуганных, может, даже озлобленных людей.
Они лишились дома и всего самого дорогого, что может храниться в доме. Люди в одночасье стали нищими, пострадавшим не хватает воды и пищи. Так как большинство молодежи работает в крупных городах, среди раненых много одиноких стариков.
«Попытаться помочь такому огромному числу людей маленькой группе волонтеров не под силу, это надо осознавать. Вот что будет делать эта Анна в платке от Hermes, – вдруг с неприязнью подумал он, – если даже говорит по-китайски она едва-едва? Но раз они уже здесь, а доктор Пелетье возглавит миссию, они сделают все возможное, чтобы помощь была оказана». Чарли был наслышан о настоящих подвигах этого странноватого француза.
Тем временем «странноватый француз» закончил говорить, раздались аплодисменты, потом последовали вопросы. Чарли задумался вновь. Итак, как же это все началось, что он, вполне успешный китаец, уроженец Гонконга, стоит здесь, в центре Парижа, собираясь с многоязычной пестрой компанией в пострадавшую провинцию материкового Китая, вместо того чтобы сидеть на террасе собственного дома и, потягивая пиво, следить за сводками с биржи…
Ему тридцать восемь лет. Он женат, детей нет. В семье росла дочь от первого брака жены Шаошуй или, как все ее звали, Эми. Хотя семьи уже давно как таковой не существовало. Видимость, пустая оболочка – как дом, изъеденный термитами изнутри. Семья собиралась в полном составе только на традиционные семейные праздники, когда требовался сбор всего клана. Его жена работала риелтором, неплохо зарабатывала. Сам Чарли мог считать себя везунчиком. За все он благодарил свой счастливый джосс – некую божественную силу, которая осыпает человека благодатью или, наоборот, ставит палки в колеса. Вот в любви не везло, это факт.
Жизнь была стабильной, бизнес процветал, но чего-то не хватало. Словно берешь стакан со свежей родниковой водой, а она оказывается кипяченой, безвкусной. Когда в 2008 году в китайской провинции Сычуань произошло сильное землетрясение, Чарли случайно увидел в газете объявление, набранное не самым крупным шрифтом: «Требуются добровольцы, чтобы оказать помощь пострадавшим». Недолго думая, он позвонил по телефону, указанному в газете, и через три дня в составе группы строителей уже был в Сычуане. Там он впервые понял, что такое настоящее горе и настоящая благодарность.
Это заставило его задуматься, переоценить незыблемые до сих пор ценности. Горе и радость не знают границ – это он отлично понял. Работа волонтером стала потребностью. Он с удивлением обнаружил, что только в Гонконге насчитывается более тысячи разных организаций добровольных помощников. Волонтеры не получают денег. Но их награда не поддается исчислению в денежных единицах. Чарли понял, что нашел смысл в жизни. За несколько лет он побывал в Южной Америке, Африке, Австралии и даже на Аляске.
Задумавшись, Чарли вновь выпал из происходящего в зале, а в этот момент собравшимся вокруг раздавали большие белые конверты. Он огляделся – Анна взяла свой конверт изящным движением и открыла его. Удивительно, почему больше никто не замечает ее?
Тем временем Луи поднял руку и вновь призвал к вниманию:
– Нам, безусловно, помогут с переводом местные волонтеры. Но в первую очередь я хотел бы спросить, кто из здесь присутствующих знает хотя бы разговорный китайский язык?
Чарли удивился, что поднятых рук было не менее двадцати. Неплохо, если из сотни человек двадцать хотя бы слабо говорят по-китайски. Он открыл свой конверт – правила безопасности, расписание работ и занятий, подробная карта города, маленький словарик с самыми необходимыми выражениями на китайском языке.
Вылет был назначен на следующий день, в 5.30 утра. Летели до Пекина, потом чартерным самолетом до ближайшего к Иньяну уездного города Чаньджоу, где находился крошечный аэродром. Судьба или просто случай – но места Анны и Чарли оказались рядом – А 15 и В 15. Они улыбнулись другу другу, произнесли пару вежливых фраз. Утром Анна выглядела иначе – в джинсах, джемпере и кроссовках, с убранной назад челкой – казалось, что она проще и моложе, чем вчера. Не успел самолет набрать высоту, как она заснула. Чарли исподтишка разглядывал ее. Почему, спрашивал он себя, эта почти ничем не примечательная европейская женщина так волнует его? Он почувствовал странное тепло в груди, какого не испытывал со времени своих первых свиданий, на которые бегал в парк Коулуна.
Анна проснулась, когда стали разносить завтрак.
– Надеюсь, я ничего интересного не пропустила, – улыбнулась она, открывая коробку с завтраком.
– Абсолютно нет, – отозвался Чарли. – Весь самолет последовал вашему мудрому примеру.
– А вы?
– А я редко сплю в самолете. Да и вообще сплю мало. Это с детства.
– А что было в детстве? – поинтересовалась Анна, разламывая булочку.
– Я учился в школе-интернате, где основной дисциплиной были боевые искусства. Нас поднимали в пять тридцать, и весь день был посвящен тренировкам и учебе. А спать мы ложились в одиннадцатом часу.
– Какой ужас! – воскликнула она. – Так вы едете…
– Преподавать математику, физику и физкультуру. А вы?
– А я учить английскому и русскому языкам. Причем одновременно на одном уроке. Я слышала, что в школе уплотнили классы, дети учатся в три смены. Основные дисциплины преподают студенты из Китая, а вот дополнительные – предложили нам.
– В Иньян перевели детский дом, временно, конечно. Это дом для детей-инвалидов, я знаю, что от нас ждут помощи и там.
– Наверное. Скучать не придется, это точно. Но ради этого мы и отправляемся туда, верно?
Чарли кивнул, попивая невкусный чай.
– А вы родились в Гонконге? – продолжила расспросы Анна, приканчивая свой кофе и возвращая поднос стюардессе.
– Да. А вот мои родители – с материкового Китая, из провинции Шаньдун. Дедушка с бабушкой и родители бежали в Гонконг от голода и «солдат культурной революции» – хунвейбинов. А я уже родился в Гонконге.
– У вас есть семья?
– Да, жена и дочь. Дочь уже взрослая девушка, живет отдельно от нас, снимает квартиру. А у вас?
Анна как-то посерела лицом, сжала ладони в кулаки и через силу произнесла:
– Я вдова. – И, не давая ему возможности что-либо сказать, перевела разговор на другую тему: – А сама система обучения в Китае наверняка не похожа на то, чему вы учились в Гонконге?
– Я знаю, что в Китае обязательным является девятилетнее образование. Дети в шесть-семь лет поступают в младшую школу, где обучаются шесть лет. Им приходится учить иероглифы, чтобы потом изучать в иероглифической записи содержание других предметов, а затем – в школу средней ступени, в которой учатся три года. Кто хочет продолжить обучение, поступает в среднюю школу высшей ступени. Но для этого нужно сдавать экзамены. Единые и общие по физкультуре, математике, физике, химии, иностранному и китайскому языкам. В Гонконге другая система образования, ведь Гонконг долгое время был под управлением Британии. Так как же вы будете преподавать языки, если не знаете китайский? – задал Чарли давно мучающий его вопрос.
Анна пожала плечами:
– Ну, на простом уровне знаю и даже иероглифы знаю. Я буду работать с теми, кто только начинает учить английский. Думаю, для этого достаточно знать простые слова, их перевод на английский. А когда по программе время подойдет к более углубленному изучению грамматики, нас уже сменят, не так ли?
Он покачал головой:
– Пожалуй. Но я не уверен. Если у вас будут вопросы, обращайтесь, не стесняйтесь.
– Спасибо. А откуда вы математику и физику знаете, если учились боевым искусствам? Кунгфу, да?
– Да, разным стилям кунг-фу, боксу, тхэквондо, айкидо… А в свободное время я брал уроки игры на гитаре… Разбитые пальцы в кровь, а я по струнам «дрынь, дрынь»… – И он смешно растопырил пальцы, как клешни.
Она рассмеялась.
– А точные дисциплины я учил в колледже в Гонконге и два года в Бирмингеме. Учил экономику, а для этого нужно знать и математику, и физику.
Анна понимающе кивнула:
– А я училась иностранным языкам, потом журналистике…
– Вы журналистка?
– Не совсем. Но я пишу.
– В журналы?
– Раньше писала в журналы, а потом стала книги писать.
– Так вы писатель?!
– У нас все писатели. Видели бы вы наши книжные магазины. Книг много, а читать нечего. Так что и хвастаться собственными книгами не хочется.
Вдруг по громкой связи раздался голос Луи Пелетье:
– Друзья, наши пилоты любезно предоставили мне возможность обратиться к вам по капитанской линии: через три часа мы приземлимся в Пекине. Я прошу вас держаться вместе, не разбредаться. Вам выдали зеленые галстуки, прошу повязать их на шею, чтобы наша группа была сразу заметна. Надеюсь, что все выспались, так как полет в Чаньджоу не будет столь комфортабельным. Хотел бы прояснить еще один момент: сегодня утром я разговаривал с руководством города Иньян. Нас просят оказать посильную поддержку детскому дому Андиньмэнь, временно переведенному из пострадавшего района. Дети там знакомятся с компьютерами, обучаются музыке, в городе есть кинотеатр, но этого недостаточно. Воспитанники с удовольствием занимаются разными поделками, так что, если у кого есть таланты к чему-то подобному, прошу подключиться. Далее, у меня уже готов список размещения в общежитии и гостинице. Я пущу его по рядам, прошу ознакомиться. И последнее – и очень важное – предупреждение. Хотя в городе введены чрезвычайные меры по охране порядка, все же прошу вас соблюдать осторожность. Китайский народ вполне миролюбивый, но в условиях стресса, когда один маленький город вдруг оказался перенаселен втрое, напряжение достаточно высоко. Уже было очень поздно, когда автобусы с волонтерами и грузовики с гуманитарной помощью прибыли в Иньян. Странно: чуть более суток назад все были в Париже, а сейчас в кромешной темноте стараются разобраться с багажом, приветливыми хозяевами, молодыми людьми, прикрепленными к группе волонтеров в качестве переводчиков. Суета, незнакомая речь, странные запахи, звуки – все это заставляло напрягать глаза, пытаясь вглядеться в темноту, и слух – чтобы уловить слова, произнесенные на chinglish – английском языке с китайским акцентом…
Анна с трудом втащила по лестнице свой чемодан на второй этаж допотопной гостиницы. Коридор был узким и плохо освещенным. Ей досталась угловая комната со странно скошенной дверью. Номер был настолько мал, что в отличие от других членов миссии Анне предстояло разместиться в нем одной. Кровать, комод, вешалка для одежды, стол, на котором стояли термос, пакет с чаем и чашка, а также удивившая женщину банка с завинчивающейся крышкой, явно от каких-то консервов. Банка была чистой и ничем не пахла. Все удобства располагались в противоположном конце коридора, зато имелась горячая вода.
Гостиница наполнилась гомоном, кто-то не был согласен с планом доктора Пелетье и рассчитывал на другую компанию в номере, кто-то возмущался отсутствием платяного шкафа, у кого-то не грел термос. Чарли жил на первом этаже – «мужском», как распределил руководитель миссии. Он скупыми движениями распаковал свой багаж. За несколько лет работы волонтером он точно знал, что необходимо, а без чего в любой экспедиции можно обойтись. Его соседом оказался знакомый по предыдущей поездке Карел, поляк, молодой парень, для которого эта миссия была третьей по счету. Уставшие члены миссии, получив в качестве ужина сухой паек – коробки с быстрорастворимой лапшой, – за несколько минут управились с поздним ужином и легли спать.
Анна достала заветную плитку шоколада – быстрорастворимая лапша ей как-то была не очень по вкусу. А вот «Конфаэль», плитка горького шоколада, на мгновение перенесла ее в детство, когда дедушка с бабушкой приезжали по выходным в гости и обязательно привозили для маленькой Ани шоколад. С собой в качестве НЗ Анна взяла несколько плиток, надеясь, что их ей хватит на все время, пока она будет в Китае. Втайне Анна была сладкоежкой, хотя давно запретила себе есть сладкое, особенно по вечерам. Но семидесятисемипроцентный горький шоколад «Конфаэль» не считался сладким, так она для себя решила.
Утром у гостиницы их ждала улыбчивая девушка Вэй Сунь, проводившая группу пешком по крошечному кварталу к столовой завода, выпускавшего бытовую технику. Там их уже ждала вторая часть миссии, которая провела ночь в заводском общежитии. Им повезло больше – хотя комнаты были рассчитаны на четверых, в тамбуре между двумя комнатами располагался санузел с душем. Завтрак представлял собой некое подобие рисовой похлебки, также были поданы соленые овощи, мягкие рисовые булочки, обжаренные в кунжуте, и сладкие пирожки.
– Мда-а, – протянула Эмми, афроамериканка, с которой Анна успела познакомиться еще в Париже, – завтрак не особо питательный, зато полезный для фигуры.
Анна рассмеялась:
– Мне сказали по секрету, что вот эти сладкие пирожки – welcome-meal, то есть их приготовили в честь нашего приезда.
Эмми только закатила глаза и вздохнула. Эта пухлая неунывающая молодая женщина из Детройта неплохо владела китайским и приехала в Иньян в качестве психолога.
– Эмми, а ты где китайский выучила?
Та захлебнулась смехом:
– Дружила с парнем из китайского квартала. Так он мне по сердцу пришелся, что в университете изучала китайский. А степень защитила уже по психологии.
– Вот это да! – только и смогла вымолвить изумленная Анна.
После завтрака перед всеми выступил доктор Пелетье. Он представил еще раз китайских волонтеров, которые будут «прикреплены» к тому или иному объекту – школе, больнице, детскому дому, палаточному городку и которые будут готовы помочь добровольцам по любому вопросу. К школе были прикреплены уже известная Вэй Сунь и смешливая молоденькая Дэн Лицзюнь с косичками и вплетенными в них красными лентами.
Итак, настал первый день работы. Город был очень красивым, Анне казалось, что она очутилась в совершенно иной эпохе. Дома с загнутыми крышами, местный храм, рынок, даже школа – трудно было представить, что город стоит более тысячи лет. И только на окраине всю панораму города портил вид современных уродливых цехов завода, который, однако, кормил жителей Иньяна.
Нынешний Иньян появился на карте Китая еще до нашей эры, а при династиях Мин и Цин (последней императорской династии) стал финансовым центром Поднебесной. Тогда и обрел свой нынешний облик – с опоясывающими стенами и лабиринтами улочек. Построен город был в соответствии с архитектурными правилами, так называемыми Ритуалами Чжоу. Поэтому Иньян расположен лицом к югу и немного развернут на восток – это создает хорошее освещение. Городские учреждения строили симметрично, соблюдая принцип инь – ян, что еще раз усиливало название города. Храм Конфуция на юго-востоке, а храм боевых искусств – на юго-западе; здание администрации – на западе, а храм городских богов – на востоке.
Именно в Иньяне появились первые банки. В 1823 году на Западной улице открылся первый банк, имевший дело не с наличными, а с переводами, депозитами и кредитами. Банк основала семья Лю, история богатства которой началась за двести лет до этого с красильных мастерских. Бизнес процветал, Лю открыли несколько мастерских в разных городах. Но со временем конкуренция возросла, доходы упали, и пятидесятитрехлетнему Лю пришла в голову мысль открыть банк, который облегчил бы купцам «бремя» финансовых операций – ведь расчеты велись золотыми и серебряными слитками… Любопытно: для того чтобы работать с безналичными деньгами, здесь выработали свой тайный код. Во всех отделениях банка на стенах висели каллиграфические работы – обычные посетители читали их как поэму, восхищаясь мастерством каллиграфов. И только банковские служащие знали, что одна группа иероглифов означает двенадцать месяцев года, другая – тридцать дней месяца, следующая – десять мер серебра, а последняя – единицу счета серебряной валюты. Дела банка шли так хорошо, что древние китайские монеты здесь использовали не только как платежное средство, но вмуровывали в стены между кирпичами: чтобы стояли дольше. Стены стоят до сих пор, городская стена возведена в 1370 году. Архитекторы находились под явным влиянием конфуцианства – в стене 3000 бойниц – точно по числу учеников Великого учителя, смотровых башен семьдесят две – именно столько преданных студентов было у Конфуция. Прогулка вдоль стен может занять не менее двух часов. В узких улочках города можно почувствовать дыхание старины – дома в старинном стиле сохранились до наших дней. Центральные улицы заполнены лавками, в которых продаются сувениры и предметы старины. Местные жители шутят, что если бы дух жившего в Иньяне в эпоху Мин горожанина невзначай вернулся в город, то легко нашел бы свой дом – время здесь как будто остановилось.
Школа, в которой Анне предстояло преподавать, занимала двухэтажное деревянное строение начала девятнадцатого века. У входа висели красные фонарики, на стенах в коридорах – доски с изречениями Конфуция, Лао-Цзы и, как ни странно, деятелей партии. Анну представили классу. Тридцать пар глаз – непроницаемо-черных, пытливых – впились в нее с напряженным вниманием.
– Дети, я немного знаю английский язык и очень хорошо знаю русский. – Анне казалось, что губы шевелятся сами собой и заранее заготовленные слова произносит кто-то другой. – Вы будете учиться новым языкам, а я буду учиться у вас китайскому, договорились?
Дети рассмеялись, напряжение спало, и урок начался.
Вечером первого дня работы добровольцев в Иньяне после ужина доктор Пелетье попросил собравшихся поделиться впечатлениями, задать вопросы, если таковые накопились. Анна подняла руку:
– У меня вопрос, может, странный и смешной. У меня в номере на столе стоит банка с крышкой. Пустая. У нее есть какое-то предназначение?
Раздался смех, но смеялись добродушно, необидно.
– Кто-то может ответить? – Луи поднял обе руки.
– Давайте я. – Эмми поднялась со стула и, все еще посмеиваясь, сказала: – Это емкость для питья.
– Что?!
– Ну да. Здесь, как мы знаем, нужно пить кипяченую воду или очищать ее дополнительно солевыми таблетками. Можно покупать бутилированную. Но китайцы и дома пьют воду из банок, и в любую дорогу берут с собой такое питье. А чтобы туда ничего не попало или не расплескалось по пути, банку закрывают крышкой.
Анна была обескуражена. Такого объяснения она никак не ожидала.
– Не удивляйтесь. – Она не заметила, как Чарли оказался рядом. – Это Китай. Так принято. А вы, разумеется, можете пить воду из бутылок. Кстати, китайская Future Cola очень даже неплоха.
Анна благодарно улыбнулась ему.
Когда группу распустили, Чарли предложил Анне немного прогуляться по городу.
– Как прошел ваш день? – Анна опередила его с вопросом.
– Хорошо. У меня младшие классы, где я преподаю физкультуру, а вот старшие по математике и физике очень нестабильны. А у вас?
– Неплохо. Только смеются много. То ли над моим произношением, то ли они вообще такие…
Чарли хмыкнул. Возможно и то, и другое…
Они помолчали.
– Вы знаете, в Китае я почему-то чувствую себя очень уютно, видимо, сказываются гены, – признался Чарли. Такого признания он от себя не ожидал и опасливо замолчал.
– Может, это ностальгия? – Анна поняла его настроение. – А чем вы все-таки занимаетесь в Гонконге?
– Это долгая история, давайте сядем на эту импровизированную скамейку, а то на нас смотрит, похоже, половина городка. Бревно вполне крепкое, видимо, любимое место для посиделок.
– Ну да, увидеть китайца с янгуйцзы!
– Тут вы не правы. Китайцы уже давно так не называют иностранцев. «Заморские черти» – это старое выражение. Да и европейцев здесь в последнее время много – строители, архитекторы, врачи. Давайте все же присядем, а то во всем городе скоро свет выключат!
– Итак, я готова вас выслушать, – продолжила Анна, когда они устроились на огромном поваленном стволе дерева.
– Начать свой рассказ мне придется с того момента, когда мои дедушка с бабушкой и мои родители приехали в Гонконг. Им повезло больше других беженцев – на материковой части Гонконга, полуострове Коулуне жил третий брат дедушки, у него там был свой дом. Не халупа, а настоящий хороший дом. Однако моей семье пришлось ютиться в одной комнате несколько лет. Мама устроилась работать секретаршей – она знала английский и кантонский – тогда это были официальные языки Гонконга. Дедушка устроился в магазин у залива Абердин Харбор, продававший рыболовное снаряжение, бабушка сидела дома, а отец нашел себе место в строительном управлении. Он хорошо считал в уме, и его сделали счетоводом. Когда стало ясно, что мама ждет ребенка, то есть меня, вся семья собралась на совет – где теперь жить. Надо сказать, что в Гонконге почти нет места для строительства, вот почему сегодня там так много небоскребов. Город растет вверх. Кроме того, всегда существует опасность оползней и землетрясений, тайфуны – тоже частые гости. Хороший крепкий дом стоил целого состояния. И вот однажды, вы только не смейтесь, мой дед отправился на скачки. В Гонконге есть скаковой клуб со своими традициями, советом распорядителей, за место в совете и за собственную ложу на ипподроме ведутся нешуточные войны, эти места передаются буквально по наследству. Мы, китайцы, народ азартный. Дед каждую субботу просаживал на скачках заранее запланированную сумму денег, и надо заметить, имел трезвую голову и никогда не тратил больше. Но в тот самый день словно дьявол вселился в него. Сначала он умеренно выигрывал. Потом стал проигрывать. Проиграв, он было собрался домой, но что-то толкнуло его поставить на новую лошадь. Поставил – и…
– Выиграл? – Рассказ Чарли захватил Анну.
– Да нет, проиграл. Поставил еще раз, на другую, и снова неудача. В карманах было пусто, дед проиграл много денег. Желая отыграться, он занял денег у соседа, который был там же. Занял, поставил и опять все спустил. Тут он уже просто пришел в неистовство. Не отыгравшись, он не может вернуться домой и показаться на глаза семье, это такая потеря лица! – так думал он. Занял еще денег, поставил на первую попавшуюся лошадь и выиграл. Да еще как! Прекрасный скакун Абубакир был новичком и темной лошадкой. Никто и не обратил на него внимания, в том заезде все ставили на фаворита. Дед выиграл чуть больше миллиона гонконгских долларов.
– Вот это да! Невероятная история, я просто не могу поверить! – Анна вскочила со скамейки и сделала пару шагов вперед. – Звучит как сказка.
– Сказка? Нет, это джосс. Если у тебя хороший джосс, твоя жизнь непременно будет счастливой. Дед выиграл деньги, семья купила дом, выкупила магазин, в котором он работал. Вскоре родился я, а отец стал играть на бирже. И – не удивляйтесь, пожалуйста – у него оказался тоже хороший джосс. Из отца получился отличный делец. Ведь со своей феноменальной памятью на цифры он был прекрасным математиком, и это помогало ему ориентироваться в обстановке на бирже…
– Потрясающая история! – воскликнула потрясенная Анна.
– Все зависит от судьбы, которую никому не дано переломить. С этим фатализмом китайцы прожили восемь тысяч лет…, – спокойно отозвался Чарли.
– Но это целый роман! С таким потрясающим сюжетом!
Читать бесплатно другие книги:
