Кто проспал начало войны? Козинкин Олег

Подсудимый. Да, подтверждаю.

Член суда т. Орлов. Давая показания об обстановке в штабе округа перед началом войны, вы говорите:

«Война, начавшаяся 22 июня, застала Западный Особый военный округ врасплох. Мирное настроение, царившее все время в штабе, безусловно передавалось и в войска. Только этим «благодушием» можно объяснить тот факт, что авиация была немецким налетом застигнута на земле. Штабы армий находились на зимних квартирах и были разгромлены и, наконец, часть войск (Брестский гарнизон) подвергалась бомбардировке на своих зимних квартираас» (лд. 76, том 4).

Эти показания соответствуют действительности?

Подсудимый. Да.

Член суда т. Орлов. Чувствовалось ли в штабе округа приближение войны?

Подсудимый. Нет. Начальник штаба округа Климовских считал, что все наши мероприятия по передвижению войск к границе есть мера предупредительная.

Член суда т. Орлов. Кто во всем этом виновен?

Подсудимый. Виновны в этом: командующий — Павлов, начальник штаба Климовских, член Военного совета Фоминых[10] и другие».

Вот это как раз интересно. В Белоруссии, у Павлова, часть войск все же начала движение к границе «под видом учений». Но командирам этих частей довели Директиву НКО и ГШ «Для повышения боевой готовности…» от 10 июня как чистую формальность: «…все наши мероприятия по передвижению войск к границе есть мера предупредительная». Или же данную Директиву до них не довели вовсе, отправив части на «учения» окружными приказами. Т. е. в ЗапОВО уже Павлов и Климовских занимались «успокаиванием» подчиненных им командиров, не сообщая им, что движение частей к границе связано именно с предстоящим нападением Германии, что данные «учения» на самом деле являются выполнением «Плана прикрытия» округа! Ведь Павлову было четко указано (в отличие от КОВО): «1. Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них Планом прикрытия…» А вывод войск в «район прикрытия» — ситуация чрезвычайная, возможная только в случае угрозы войны! Впрочем, что толку сообщать комдивам, что они идут в районы прикрытия, если им не доводили самих Планов прикрытия госграницы…

Примерно так же действовал и Кирпонос в КОВО, где дивизии отправляли на «лагерные сборы», не сообщая, что они идут в районы «согласно прилагаемой карты» по прямому указанию Москвы.

«Член суда т. Орлов. Налд. 79, том 4, вы дали такие показания:

«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба tie были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».

Подсудимый. Все это верно».

И вот, наконец, мы дошли до той самой важной и интересной телеграммы-шифровки ГШ от 18 июня, которая была, скорее всего, последней в череде приказов Москвы по приведению войск западных округов в боевую готовность. Возможно, данная телеграмма-приказ ГШ также предписывала командованию западных округов отводить приграничные дивизии в глубь округов на их рубежи обороны. Согласно требованиям именно этой телеграммы Павлов и был обязан дать команду Коробкову на вывод трех дивизий из Бреста на рубежи обороны вокруг города. Не раньше, но и не позже. К сожалению не понятно значение «многоточия» после слов «война близка». Возможно, в протоколе вырезаны какие-то слова Григорьева, касающиеся этой телеграммы, — ведь это он принимал все телеграммы и приказы Генштаба. Но наверняка точный ответ можно найти в самом «Деле» Григорьева — «л.д. 79, том 4».

Возможно, что Григорьев говорит о другой телеграмме ГШ «от 18 июня»: в эти же дни в округа пошли телеграммы ГШ о выводе штабов округов на фронтовые управления к 22 июня. Но вывод штаба округа на фронтовое управление тем более подразумевает повышение боеготовности войск округа; по армейским правилам, штаб не перемещается в место, определенное Планом прикрытия, если войска остаются в обыденном состоянии. Кстати, штаб Павлова до 22 июня никуда из Минска не выехал.

Связана ли эта телеграмма с телеграммой об отводе приграничных дивизий на рубежи обороны, о которой сообщил генерал Абрамидзе, можно будет сказать только после того, как опубликуют тексты телеграмм о «фронтовых управлениях» или тем более ту самую телеграмму с приказом ГШ для ЗапОВо от 18 июня. Но, скорее всего, приказ на отвод приграничных дивизий (и на приведение их в БГ) шел отдельно, 18–19 июня, а приказ ГШ на вывод штабов округов в полевые управления пошел следом. Разумеется, такая разбивка делалась умышленно. По мнению А.Б. Мартиросяна, это делалось для того, чтобы не давать немцам в руки лишние козыри: общий приказ на приведение приграничных дивизий в полную боевую готовность и на вывод штабов округов в полевые управления давал формальную возможность заявить об «агрессивных намерениях Сталина». Так что, скорее всего, Григорьев говорит о приказе для приграничных дивизий, а не о приказе для штабов о полевых управлениях.

«4. Подсудимый Коробков. Предъявленное мне обвинение понятно. Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в 4.00, когда противник начал нас бомбить.

К исполнению своих обязанностей командующего 4-й армией я приступил 6 апреля 1941 г. При проверке частей более боеспособными оказались 49,75 и 79-я стрелковые дивизии. Причем 79-я стрелковая дивизия ушла в 10-ю армию. 75-я стрелковая дивизия находилась на левом фланге. Остальных частей боеготовность была слаба.

События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках.

Председательствующий оглашает выдержки из показаний подсудимого Павлова, данных им на предварительном следствии (лд. 30, том 1), о том, что Коробковым была потеряна связь с 49-й и 75-й стрелковыми дивизиями (лд. 33), о том, что в 4-й [армии] чувствовалась полная растерянность командования, которое потеряло управление войсками.

Подсудимый. Показания Павлова я категорически отрицаю. Как может он утверждать это, если он в течение 10 дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 4б-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу.

На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями. Наоборот, меня все время обвиняло 3-е Управление («особый отдел» — К. О.) в том, что штаб армии был очень близок к фронту.

Председательствующий. Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания:

«Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мех-группа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бресте?’ (л. д 62, том 1).

Подсудимый. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Подсудимый Павлов. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Подсудимый Коробков. Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлекать куголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего.

Больше судебное следствие подсудимые ничем не дополнили, и оно было объявлено законченным.

Предоставлено последнее слово подсудимым, которые сказали:

1. Подсудимый Павлов. Я прошу исключить из моих показаний вражескую деятельность, так как таковой я не занимался. Причиной поражения частей Западного фронта являлось то, что записано в моих показаниях от 7 июля 1941 г., и то, что стрелковые дивизии в настоящее время являются недостаточными в борьбе с крупными танковыми частями противника. Количество пехотных дивизий не обеспечит победы над врагом. Надо немедленно организовывать новые противотанковые дивизии с новой материальной частью, которые и обеспечат победу.

Коробков удара трех механизированных дивизий противника выдержать не мог, так как ему было нечем бороться с ними.

Я не смог правильно организовать управление войсками за отсутствием достаточной связи. Я должен был потребовать радистов из Москвы, но этого не сделал.

В отношении укрепленных районов. Я организовал все зависящее от меня. Но должен сказать, что выполнение мероприятий правительства было замедленно.

Я прошу доложить нашему правительству, что в Западном особом фронте измены и предательства не было. Все работали с большим напряжением. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне.

2. Подсудимый Климовских. Участником антисоветской заговорщической организации я не был. Меня оговорили Симонов и Батенин. Их показания разбирались Центральным комитетом, и если бы они были правдоподобны, меня никогда не направили бы на должность начальника штаба.

Я признаю себя виновным в ошибках, которые были мною допущены в своей служебной деятельности как до войны, так и во время войны, но прошу учесть, что эти ошибки в работемною были допущены без всякого злого умысла.

Я прошу доложить высшему командованию Красной Армии о том, чтобы во время военных действий высший командный состав находился при войсках и на месте исправлял те или иные ошибки.

Я прошу дать мне возможность искупить свою вину перед Родиной, и я все силы отдам на благо Родины.

3. Подсудимый Григорьев. Работа связи находилась в очень тяжелых условиях, ибо враг нанес решительный удар и нарушил как телеграфную, так и телефонную связь.

Я никогда не был преступником перед Советским Союзом. Я честно старался исполнять свой долг, но не мог его выполнить, ибо в моем распоряжении не было частей. Части не были своевременно отмобилизованы, не были своевременно отмобилизованы войска связи Генштаба. Если только мне будет дана возможность, я готов работать в любой должности на благо Родины.

4. Подсудимый Коробков. 4-я армия по сути не являлась армией, так как она состояла из 4 дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на расстояние 50 км. Сдержать наступление 3 мехдивизий противника я не мог, так как мои силы были незначительными и пополнение ко мне не поступало.

Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась противником. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях.

Ошибки вмоейработе были, ия прошу датьмне возможность искупить свои ошибки.

Суд удалился на совещание, по возвращении с которого председательствующий вЗч. 20 мин. огласил приговор и разъяснил осужденным их право ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании.

В З ч. 25 мин. председательствующий объявил судебное заседание закрытым.

Председательствующий — армвоенюрист В. Ульрих.

Секретарь — военный юрист [А.] Мазур».

(ЦА ФСБ России)

^{Москва.}

^{22 июля 1941 г.}

^{Совершенно секретно}

Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР в составе: председательствующего — армвоенюриста В.В. Ульриха, членов — диввоенюристов А.М. Орлова и Д.Я. Кандыбина, при секретаре — Военном юристе А. С. Мазуре в закрытом судебном заседании в г. Москве 22 июля 1941 г. рассмотрела дело по обвинению:

1. Павлова Дмитрия Григорьевича, 1897 года рождения, бывшего командующего Западным фронтом, генерала армии;

2. Климовских Владимира Ефимовича, 1895 года рождения, бывшего начальника штаба Западного фронта, генерал-майора;

3. Григорьева Андрея Терентьевича, 1889 года рождения, бывшего начальника связи Западного фронта, генерал-майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. 193–17/6 и 193–20/6УК РСФСР.

4. Коробкова Александра Андреевича, 1897 года рождения, бывшего командующего 4-й армией, генерал-майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. 193–17/би 193–20/6УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимые Павлов и Климовских, будучи первый — командующим войсками Западного фронта, а второй — начальником штаба того же фронта, в период начала военных действий германских войск против Союза Советских Социалистических Республик проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями Красной Армии, тем самым дезорганизован оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт Красной Армии.

Обвиняемый Григорьев, являясь начальником связи Западного фронта и располагая возможностями к налаживанию боеспособной связи штаба фронта с действующими воинскими соединениями, проявил паникерство, преступное бездействие в части обеспечения организации работы связи фронта, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений, а связь фактически была выведена из строя.

Обвиняемый Коробков, занимая должность командующего 4-й армией, проявил трусость, малодушие и преступное бездействие в возложенных на него обязанностях, в результате чего вверенные ему вооруженные силы понесли большие потери и были дезорганизованы.

Таким образом, обвиняемые Павлов, Климовских, Григорьев и Коробков вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб Рабоче-Крестьянской Красной Армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные ст. 193–17/6 и 193–20/6УК РСФСР.

Исходя из изложенного и руководствуясь статьями 119 и 320 УПК РСФСР.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР.

Приговорила:

Павлова Дмитрия Григорьевича, Климовских Владимира Ефимовича, Григорьева Андрея Терентьевича и Коробкова Александра Андреевича лишить военных званий: Павлова — «генерал армии», а остальных троих военного звания «генерал-майор’ и подвергнуть всех четырех высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

На основании ст. 33 УК РСФСР возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении осужденного Павлова звания Героя Советского Союза, трех орденов Ленина, двух орденов Красной Звезды, юбилейной медали в ознаменование «20-летия РККА» и осужденных Климовских и Коробкова — орденов Красного Знамени и юбилейных медалей «20-летие РККА».

Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит.

Председательствующий В. Ульрих Члены: А. Орлов Д. Кандыбиш.

^{(ЦА ФСБ России)}

Итак, рассмотрим внимательно, что официально вменялось в вину Павлову и остальным по ст. 193–17/6 и 193–20/6 УК РСФСР, какую такую «халатность» проявили генералы июня 1941 года.

«193–17а) Злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии, если деяния эти совершались систематически, либо из корыстных соображений или инойличной заинтересованности, а равно если они имели своим последствием дезорганизацию вверенных ему сил, либо порученного ему дела, или разглашение военных тайн, или иные тяжелые последствия, или хотя бы и не имели означенных последствий, но заведомо могли их иметь, или были совершены в военное время, либо в боевой обстановке, влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.

б) Те же деяния, при наличии особо отягчающих обстоятельств, влекут за собой — высшую меру социальной защиты.

193–20. а) Сдача неприятелю начальником вверенных ему военных сил, оставление неприятелю, уничтожение или приведение в негодность начальником вверенных ему укреплений, военных кораблей, военно-летательных аппаратов, артиллерии, военных складов и других средств ведения войны, а равно непринятие начальником надлежащих мер к уничтожению или приведению в негодность перечисленных средств ведения войны, когда им грозит непосредственная опасность захвата неприятелем и уже использованы все способы сохранить их, если указанные в настоящей статье действия совершены в целях способствования неприятелю, влекут за собой — высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества.

б) Те же действия, совершенные не в целях способствования неприятелю, но вопреки военным правилам, влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже трех лет, а при наличии отягчающих обстоятельств — высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

Павлов постоянно путается, меняет показания, выкручивается. В принципе это нормальная реакция человека, которому грозит смертный приговор, но на поведение человека, которого бьют, не слишком похоже. Отвечая на первых четырех допросах, Павлов надеется выжить. Но уже на самом суде Павлова уличает генерал Коробков, командующий 4-й армией, чьи три дивизии и стояли на зимних квартирах в Бресте.

Председательствующий (Коробкову, командарму 4-й А). Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основнаямехгруппа противника, и в таких быстрых темпах только попишу, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (л.д. 62, том 1)

Подсудимый. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Подсудимый Павлов. В июне по моему приказу был направлен командир 28 стрелкового корпуса Попов[11] с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Подсудимый Коробков. Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего….»

(Примечание: Обратите внимание на судьбы некоторых генералов подчиненных Павлова. Одних расстреляли, а другие продолжали воевать, даже принимали участие в штурме Берлина. 70-я армия — это армия, созданная в 1942 г. как Отдельная армия войск НКВД в резерве Ставки ВГК, в феврале 1943 г. она была передана в состав Красной армии. Но часть упомянутых в сносках и примечаниях офицеров, командиров и следователей лета 1941 года были уволены Хрущевым в конце 50-х, в том числе «по служебному несоответствию». А ведь наверняка допрашивали и того же Попова по вопросу «отдачи» Павловым «задания» «к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря…». И, кстати, генерал Попов также давал ответы на «пять послевоенных вопросов» — в рамках расследования событий вокруг 22 июня. По поводу «доведения» «Планов прикрытия госграницы» командир 28 ск4-й армии ЗапОВО B.C. Попов ответил так: «План обороны государственной границы до меня, как командира 28-го стрелкового корпуса, доведен не был». (ВИЖ, 1989 г, № 3, с. 65)…

Также до Берлина дошел бывший командующий 3-й армией ЗапОВО генерал В.И. Кузнецов. Бывший подпоручик царской армии (из семьи рабочего), герой Сталинградской битвы (в числе первых 23 генералов и маршалов получил орден Суворова 1 — й степени) закончил войну в Берлине генерал-полковником и командующим 3-й ударной армией 1-го Белорусского фронта. Но его ответы на «вопросы от Покровского» в ВИЖ в 1989 году показаны не были.)

Павлов заявляет, что он все же получал приказы из Москвы «от 13 июня» о выводе глубинных частей округа к рубежам обороны и на вывод «к 15 июня» дивизий из Бреста. Но до частей 4-й армии, находящихся в Бресте, Павлов никаких приказов на самом деле не довел. Впрочем, «адвокаты Павлова» могут заявить, что Павлов, как и адмирал Кузнецов в ПрибОВО, «по собственной инициативе» отдавал «приказы на вывод частей в места сосредоточения», в «лагеря»! Но что в таком случае делать с показаниями его замов о том, что никаких команд от Павлова не получали вовсе?! Все они прекрасно «помнят» о телеграмме ГШ от 18 июня, и после которой Павлов команду на приведение частей округа в боевую готовность тоже так и не отдал и дивизии из Бреста не вывел.

Вот здесь Павлов и проявил «разгильдяйство»: получив Директивы «от 10–18 июня», он не ввел в округе боевую готовность (по словам его замов — даже после 18 июня) и оставил личный состав трех дивизии в городе на убой. Он, конечно, заявлял на следствии и суде, что необходимые команды на вывод частей отдавал, но его подчиненные на суде же показали совсем другое.

Ю. Мухин в своей книге «Если бы не генералы» так пишет об этом эпизоде:

«…Как видите, после отпора Коробкова Павлов уже говорит не о приказе и даже не о распоряжении, а о некоем «задании», как в колхозе. Но о выводе войск из Бреста в таком масштабе мог быть только приказ по округу с учетом всех обстоятельств — зачем, куда, что с собой брать, чем на новом месте заниматься. Более того, это мифическое «задание» якобы «дается» Павловым в обход непосредственного подчиненного — Коробкова. В армии так тоже не бывает. Ни это, ни то, что десятки офицеров в штабе округа не заволновались уже 15 июня вечером оттого, что войска, вопреки «заданию» Павлова, еще в Бресте, и не завалили Павлова и Климовских докладами о невыполнении «задания», не подтверждает, что Павлов хотел вывести войска из Бреста. Срывал плановую учебу, но не выводил!..»

Здесь Мухин несколько неправ. Вывод частей из Бреста после 15 июня не был «плановым». Возможно, они были оставлены по разрешению Москвы для работ в крепости и для поддержания у немцев иллюзии «безмятежности». Но, получив 10 июня Директиву НКО и ГШ на вывод частей в «лагеря», Павлов сначала умудрился выполнить эту Директиву так, что войска округа в лагеря не прибыли вовремя, а потом саботировал приказ ГШ от 18 июня об отводе приграничных частей, осознанно оставив эти дивизии в Бресте на убой. А часть техники этих дивизий собрал, согласно «плановых мероприятий», на полигоне за городом. Так что Павлов, конечно, срывал вовсе не некую «плановую учебу», а выполнение «внеплановой» Директивы от 10 июня и телеграмму-приказ от 18 июня, согласно которым обязан был приводить в боевую готовность части своего округа и дать команду вывести эти три дивизии на рубежи обороны вокруг Бреста согласно Плана прикрытия своего округа.

Ведь в Директиве для его округа было указано достаточно четко, что фактически вводится в действие именно План прикрытия округа:

«Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия (директива НКО за № 503859/сс/ов)…»

Мало того, что указали «недалекому» командующему, «не соответствие своей должности» (как уверяют многие его «адвокаты»), что вывод дивизий проходит в лагеря, предусмотренные для них «планом прикрытия», так еще и указали согласно какого «Плана» — «Плана прикрытия», что должен был быть отработан им в его округе по Директиве НКО за «№ 503859/сс/ов». Как чувствовали в Москве, что «не так поймет» генерал армии Д.Г. Павлов прямой приказ Москвы о «повышении боевой готовности войск своего округа».

Далее Мухин приводит часть протокола допроса генерала Григорьева на суде:

«..Член суда тов. Орлов. Налд. 79 4-го тома вы дали такие показания: «Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».

Подсудимый. Все это верно…»

Ю. Мухин:

«Из этого показания генерал-майора Григорьева, сделанного в присутствии Павлова и Климовских, больше чем достаточно для того, чтобы обвинить Павлова и его приятелей в измене. Это показание прямо опровергает хрущевско-жуковскую брехню о том, что Сталин якобы не поднял войска по тревоге, и это подтверждает, что Павлов отдал немцам на избиение 3 дивизии в Бресте осмысленно, вопреки прямому приказу Москвы…

Приведенное свидетельствует о том, что значительная часть войск была своевременно, еще с весны 1941 г. развернута к границе. В середине июня начался новый этап развертывания войск под видом лагерных сборов и учений. Это развертывание, судя по всему, проводилось под руководством командования приграничных военных округов и слабо контролировалось Наркоматом обороны. Наиболее организованно оно было проведено в Прибалтийском особом военном округе, которым командовал в то время генерал-полковник Ф.И. Кузнецов. Хуже всего и бесконтрольно со стороны командующего оно прошло в ЗапОВО у Д.Г. Павлова, впоследствии за это расстрелянного».

Здесь Мухин снова «несколько неправ». Наиболее организованно, практически полностью и вовремя приведение войск в боевую готовность состоялось в Одесском военном округе. В Прибалтике — примерно на 80 процентов. На Украине — «50 на 50». А в Белоруссии выполнили соответствующие приказы Москвы едва процентов на 20.

Ю. Мухин:

«Этот вывод подтверждается и высказываниями немецких историков. Фон Бутлар в очерке «Война в России», приведенном в книге «Мировая война 1939–1945 годы» писал: «Критически оценивая сегодня пограничные сражения в России, можно прийти к выводу, что только группа армий «Центр» смогла добиться таких успехов, которые даже с оперативной точки зрения представляются большими. Лишь на этом направлении немцам удалось разгромить действительно крупные силы противника и выйти на оперативный простор. На других участках фронта русские повсюду терпели поражение, но ни окружить крупных сил противника, ни обеспечить для моторизованных соединений достаточной свободы маневра немцы не сумели. Группы армий «Север» и «Юг» продвигались, как правило, тесня искусно применявшего маневренную оборону противника, и на их фронтах даже не наметилось никаких возможностей для нанесения решающих ударов».

Это Бутлар дает обзор военных действий немцев по состоянию на середину июля 1941 года.

Важное свидетельство стойкости ПриОВО дал К. Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны»: «Войска противника под командованием маришла Ворошилова с самого начала имели глубоко эшелонированное расположение… Очевидно, противник был осведомлен о большом сосредоточении немецких соединений в Восточной Пруссии… уничтожение крупных сил противника, как это намечалось, не было осуществлено…» (Ю.И. Мухин. «Если бы не генералы»)

Павлову ставили в вину «ослабление мобилизационной готовности войск» округа, и он действительно это делал, прежде всего, до 22 июня. Выполнять Директиву от 10 июня о выдвижения глубинных дивизий к границе в районы «предусмотренные Планом прикрытия» (для некоторых корпусов) Павлов начал чуть не 20 июня. При этом на все просьбы командиров брестских дивизий о выводе этих дивизий из города до 22 июня он и Коробков отвечали отказом вплоть до нападения врага. (Об этом пишет Р. Алиев — «Штурм Брестской крепости» — М., 2010 г.)

Дальнейшие действия генерала Павлова никакой роли уже не играли, округ в масштабе всей республики был обречен. Однако даже половинчатые меры, выполненные в соседних округах, позволяли сдержать первый удар немцев, и, по крайней мере, массового взятия пленных в первые недели не было. Но сданный Павловым округ не оставлял соседним округам шансов на успешную оборону никаких. В ЗапОВО создавалась некая иллюзия бурной деятельности, и эта «бурная деятельность» Павлова, прежде всего, в последние недели перед

22 июня и привела к Поражению РККА в приграничных сражениях и к тому, что уже всей армии пришлось отступать почти до стен Кремля. А Павлов заявлял на следствии, то и дело меняя показания, что то ли не получал приказов, то ли получил, но не проверил, как они исполнены на местах, то ли дал команду на вывод частей «для учений», то ли нарочно послал…

Жуков, после того как его послали в Киев помогать Кирпоносу, свою задачу в КОВО после 22 июня «выполнил» только потому, что Кирпонос побоялся открыто игнорировать приказы из Москвы, и округ был к войне худо-бедно подготовлен, и, кроме того, в округе оказались такие командиры, как К.К. Рокоссовский.

Ворошилов, посланный в Прибалтику в помощь Кузнецову, где были свои Черняховские, тоже достаточно лихо громил врага. В Белоруссии же никакие посланные на помощь маршалы не смогли ничего спасти, т. к. Павлов (своим «разгильдяйством») сорвал все, что можно было сорвать.

(Примечание; Вопрос о том, что Жуков в КОВО 23 июня замечательно все организовал с отпором врагу, достаточно спорный. В следующей книге будет приведено мнение одного генерала по этому поводу, проводившего после войны официальное расследование причин поражений на начальном этапе, до и после 22 июня, и задававшего те самые пять вопросов командирам дивизий, корпусов, армий и округов-фронтов. В книге будет подробнее показано, что на самом деле пытался устроить в КОВО Жуков «23 июня»…)

Некоторые «адвокаты» Павлова заявляют: а что могли сделать три дивизии, даже если бы они и были бы выведены из Бреста?

Поясню, что означают эти цифры. Две стрелковые дивизии тех лет — это около 28 тысяч человек, танковая дивизия — около 11 тысяч. Итого в казармах брестской крепости и прилегающих лагерях для обороны Брестского направления могло находиться 35–37 тысяч советских солдат, не считая собственно гарнизон крепости. Это уже вполне крупное боевое соединение. Отдельный 132-й конвойный батальон НКВД (в Бресте стоял 60-й железнодорожный полк войск НКВД), пограничники и т. п. подчинялись не Павлову, а Берии, и свою задачу они выполнили. Это они карябали штыком в казарме конвойного батальона: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай Родина. 20/VII — 41 г.».

Но в реальности же ситуация оказалась еще более трагичной. Из-за того что подразделения этих трех дивизий были распылены (находились побатальонно на различных работах и занятиях, чаще всего без оружия), в Бресте оказалось не более 10 тысяч бойцов, которые утром 22 июня не представляли для вермахта никакой опасности. Остальной личный состав, находящийся вне расположений, за городом, тем более не мог быть для немцев угрозой. И на таких же работах находились десятки тысяч безоружных бойцов из других армий этого округа (например, бойцы 10-й армии в «Белостокском выступе»).

Утром 22 июня 1941 г. многие солдаты трех дивизий, что должны были вести бои, обороняя брестское направление до подхода основных сил, спали в казармах. И через несколько часов после начала войны три дивизии Красной армии перестали существовать. Почти вся техника и все брестские склады этих дивизий достались немцам в качестве трофеев. И особенно важно то, что эти три дивизии закрывали направление Главного удара немцев в Белоруссии — на Минск, и дальше — на Смоленск и Москву. Это направление удара было главным в Варианте «Барбаросса».

Сомневающиеся заявляют, что три дивизии не могли играть никакой особой роли против машины вермахта. Это, мол, слишком мелко для настоящих заговорщиков. По идее, чтобы наверняка угробить округ и армию, надо было поставить под разгром большее количество частей. Однако здесь надо учитывать, что три дивизии в округе, где наступление можно вести исключительно по нескольким дорогам-направлениям, сжатым лесами и болотами, — очень даже серьезная сила. И если бы они заняли оборону вокруг города, как следовало, то перекрыли бы одно из ключевых для вермахта направлений — Брестско-Минское. Они могли (и должны были)задержать немцев хотя бы на несколько дней, и, собственно, в этом и состояла их задача. За это время вступили бы в бой части второго эшелона, резервы округа, прибывающие войска из внутренних округов… Но дивизии прикрытия осознано были оставлены на истребление в городе, в своих казармах.

Брест — это замок на дороге на Минск — Смоленск — Москва. Три дивизии в обороне вокруг Бреста — это ключ к замку. А Павлов этот ключ и сдал немцам, всего лишь…

А то, что приведение в небоеготовое состояние «всего» трех дивизий — слишком «мелко» для заговорщиков, так надо понимать, что, с одной стороны, чистка в армии 1937 года от подобных «борцов со сталинизмом» уменьшила количество готовых на предательство. А с другой — выведения из системы обороны трех дивизий на важнейшем направлении вполне достаточно для разгрома целого округа-фронта. Потом, после нападения Германии, можно немного «не туда» послать пару мех-корпусов — и разгром будет обеспечен.

Главным ударом в варианте «Барбаросса» являлся именно удар в центре, в Белоруссии. А на Брестском направлении немцы собрали чуть ли не половину группировки, наносящей удар по Западному округу. Так что Павлов своими действиями сознательно сдал врагу не только брестское направление, но и весь округ!

Характерно, что сам Павлов вполне понимал это и отдавал себе отчет в том, что он сделал: «Благодаря своей бездеятельности я совершил преступления, которые привели к поражению Западного фронта и большим потерям в людях и материальной части, а также и к прорыву фронта, чем поставил под угрозу дальнейшее развертывание войны». Павлов сказал это еще на допросе 9 июля 1941 года! Получается, что «генерал-танкист», всего год как поставленный на важнейший округ, прекрасно осознавал, какие последствия возникнут в результате его бездействия не только для Белоруссии, но и для дальнейшего развертывания войны, для всей страны…

Вот показания офицера штаба белорусского округа, ЗапОВО генерал-майора Б А Фомина, бывшего заместителя начальника оперативного отдела штаба ЗапОВО:

«В середине июня управлению 47-го стрелкового корпуса было приказано к 21–23 июня выдвинуться по железной дороге в район Обуз-Лесны. Одновременно 55-я (Слуцк), 121-я (Бобруйск), 143-я (Гомель) стрелковые дивизии комбинированным маршем проследовали туда же, а 50-я стрелковая дивизия из Витебска — в район Гайновки.

До начала боевых действий войскам запрещалось занимать оборону в своих полосах вдоль госграницы. К началу авиационного удара (в 3 ч. 50 мин. 22 июня) и артподготовки (в 4 ч. 22 июня) противника успели развернуться и занять оборону госграницы: в 3-й армии — управление 4 ск, 27 и 56 сд; в 10-й — управление 1 и 5 ск, 2, 8, 13 и 86 сд; в 4-й -6и75 сд. В процессе выдвижения подверглись нападению: в 3-й армии — 85 сд, в 4-й — 42 сд. 5 июня 1952 года». (ВИЖ, № 5,1989 г., с. 25).

Это показал офицер оперативного отдела округа, через который проходят все команды сверху. Фактически он подтвердил, что в ЗапОВО «в середине июня» пришла Директива о начале выдвижения частей из глубины округа ближе к границе, в районы, «предусмотренные Планом прикрытия». Со слов Фомина, белорусским корпусам ставилась задача прибыть на место к 21–23 июня. Выходит, что и с датами прибытия частей в районы сосредоточения происходили «странности»? Видимо, по «устным распоряжениям» наркома Тимошенко закончить выдвижение войск и следовало именно «к 21–23 июня».

Фомин пишет, что при этом «до начала боевых действий войскам запрещалось занимать оборону в своих полосах вдоль госграницы». Это соответствует указаниям Директивы от 10 июня — «вывести в лагерь в районы, предусмотренные Планом прикрытия» (это означает, что сами рубежи обороны занимать запрещено). Однако в этой Директиве ставится задача «вывод указанных войск закончить к 1 июля 1941 г.», а в окружных приказах — «закончить движение к 21–23 июня». Выходит, что в ЗапОВО срывалось выполнение уже собственных, окружных приказов, из-за чего большинство частей не успели вовремя развернуться и занять оборону. Военный историк А. Исаев, во всех своих книгах выступающий усердным адвокатом генералов (в том числе и Павлова), в новой книге «Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг» так пишет о действиях этого 47 корпуса в ЗапОВО:

«Приказ на выдвижение ближе к границе 47 стрелковому корпусу был отдан руководством ЗапОВО 21 июня 1941 г. Однако «красная кнопка» была нажата немцами намного раньше, и опередить их в выдвижении к границе главных сил для первой операции было уже невозможно».

Фомин говорит, что 47-й ск должен был к 21–23 июня уже выйти в район обороны, а движение он начал только 21 июня. И кто тому виной, неужто один Павлов? А ведь тому же Кирпоносу в КОВО запрещали из Москвы даже 15 июня «двинуть войска к границе» и «вернуть с полигонов артиллерию» — «дали понять, что войны не будет»!

А вот что заявил подчиненный Павлова и Климовских, генерал-майор П.И. Ляпин (бывший начальник штаба 10-й армии ЗапОВО, которая якобы «успела развернуться» перед нападением Германии):

«Судя по тому, что за несколько дней до начала войны штаб округа начал организовывать командный пункт, командующий войсками ЗапОВО был ориентирован о сроках возможного начала войны. Однако от нас никаких действий не потребовал.

В этих условиях мы самостоятельно успели подготовить лишь два полевых командных пункта…а также перевести штабы стрелковых корпусов: 1-го — в Визну, 5-го — в Замбров.

На госгранице в полосе армии находилось на оборонительных работах до 70 батальонов и дивизионов общей численностью 40 тыс. человек. Разбросанные по 150-км фронту и на большую глубину, плохо или вообще невооруженные, они не могли представлять реальной силы для обороны государственной границы…» (ВИЖ. № 5,1989 г., с. 25).

Начштаба 10-й армии заявляет, что никаких указаний от Павлова штаб его армии не получал — ни на выдвижение к границе, ни на возвращение подразделений в свои расположения и на отвод от границы приграничных частей, ни после 10, ни после 18 июня. А 40 тысяч безоружных бойцов на работах к 22 июня — это почти 4 стрелковых дивизии неполного состава. Таким образом, в ЗапОВО проигнорировали все указания из Москвы, еще до 22 июня сорвав то самое выдвижение к границе.

«Однако 24 июля 1957 г. Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко утвердил и направил в Военную коллегию Верховного суда СССР заключение (в порядке статьи 378 УПК РСФСР) по делу Павлова Д.Г. и вышеуказанных военачальников Западного фронта, в котором предлагалось приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 г. в отношении Павлова Д.Г., Климовских В.Е., Григорьева А.Т. и Коробкова АА. отменить, а уголовные дела в отношении поименованных лиц прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления.

Военная коллегия Верховного суда Союза ССР определением № 4п-095Ю/57 от 31 июля 1957 г., рассмотрев материалы дела на Павлова Д.Г. и других, нашла заключение Генерального прокурора СССР обоснованным и определила: приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 г. в отношении Павлова Д.Г. и других отменить по вновь открывшимся обстоятельствам, дело производством прекратить за отсутствием состава преступления…»

Странную все-таки «реабилитацию» провели в отношении Павлова и его замов при Хрущеве. Павлов в любом случае осужден и расстрелян по статьям «Халатность» и «Неисполнение своих должностных обязанностей», за действия, которые привели к гибели его подчиненных. В действиях Павлова и его подельников однозначно присутствует та самая «преступная халатность», из-за которой не только рухнул Западный фронт, что признал сам Павлов, но рухнули в итоге и остальные фронты, и весь ход войны пошел по трагическому сценарию. Реабилитировать генерала в такой ситуации просто нелепо. Какие могли открыться «обстоятельства», которые оправдали бы командующего округом, действительно не выполнившего свои должностные обязанности и приказы НКО и ГШ? Нашлись «тайные приказы» Сталина Павлову о том, чтобы он игнорировал Директивы НКО и ГШ? Или «вновь открывшиеся обстоятельства» — это «решения партии» на XX съезде, состоявшемся за полгода до этого, в которых всю вину за лето 1941 года свалили на «тирана»? А ведь если бы Павлов просто выполнил свои должностные обязанности, то весь ход войны пошел бы совсем по другому сценарию. И, скорее всего, сегодня действительно отмечали бы Победу не в битве под Москвой, а в битве под Смоленском.

Павлов постоянно пытается указать, что именно в Москве находились те, кто занимался «успокаиванием» командующего Западным Особым округом. Что на западном направлении не обошлось без предательства в Москве. Обратите внимание, что и в случае с Павловым, и в случае с Кирпоносом «успокаиванием и убаюкиванием» командующих «занимается» один и тот же человек — нарком обороны маршал С.К Тимошенко. Но вряд ли Павлов мог открыть фронт просто «по личной инициативе» и даже «от обиды» за генералов, расстрелянных в 1937 году. Он открывал фронт осознанно, понимая, что делает, и делал это явно в сговоре с кем-то в Москве!

Вот поэтому и пишет А. Мартиросян, что без согласованных с кем-то в Москве действий в западных округах Павловы и кирпоносы ничего не делали. Но, хотя Жуков в августе 1941 года и подавал Сталину записку о том, что в ГШ есть предатели, Сталин не стал реагировать жестко. В тот момент этого нельзя было делать, поскольку необходимо было сохранить единство армии и народа. Другой исследователь — Е. Прудникова, пишет, что «реабилитация генералов» происходила по кругу: Павлов реабилитирован потому, что реабилитирован Климовских; Климовских — потому, что реабилитирован Григорьев; Григорьев — потому, что реабилитирован и признан «невинной жертвой сталинизма» Павлов. А Генштаб еще в 195б году, при министре обороны Жукове, дал такое заключение по действиям Павлова: Павлов, Климовских, Григорьев, Коробков и Клич (начальник артиллерии ЗапОВО) — не виновны «в проявлении трусости, бездействия, нераспорядительности, в сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику без боя». Хотя сам Жуков в июле 1941 года настоял и на аресте Коробкова, и на расстреле Павлова. А на основании этого «вывода» ГШ уже в 1957 Военная коллегия Верховного суда и отменила приговор в отношении этих генералов «за отсутствием состава преступления».

Также в определении ВК ВС говорилось, что «прорыв гитлеровских войск на фронте обороны Западного Особого военного округа произошел в силу неблагоприятно сложившейся для наших войск оперативно-тактической обстановки и не может быть инкриминирован Павлову и другим осужденным по настоящему делу как воинское преступление, поскольку это произошло по независящим о них причинам». Т. е. Павлов и его подельники сделали все возможное, честно выполняли свой воинский долг и приказы вышестоящих начальников, но немцы оказались сильнее и умнее. В общем — «так получилось», никто не виноват.

Когда заходит разговор о Директивах от 10–18 июня на приведение войск западных округов в повышенную и полную боевую готовность, «сомневающиеся» обычно заявляют, что этих Директив не было, и тем более не было телеграммы ГШ от 18 июня, т. к. эти документы до сих пор не опубликованы! Но на приведение в боевую готовность вроде бы есть реальная Директива и в ЗапОВО и в том же КОВО: «…Сама директива в природе существует. Текст ее соответствует тому, что написано в директиве 605» Имеется в виду та самая «Директива № 1 от 21.06.41 г.», которую в ночь на 22 июня Павлов и Кирпонос выдав своим армиям, как бы отдав, таким образом, в своих округах приказ о приведении войск в «боевую готовность».

Также «сомневающиеся» считают, что в ЗапОВО проводились некие мероприятия согласно отданной 10 июня Директивы НКО и ГШ, приказа о начале выдвижения к границе. Действительно, некое движение в ЗапОВО вроде бы осуществлялось. Однако сами же офицеры ЗапОВО, допрошенные по горячим следам в июле 1941 года, и особенно те, кто выжил в Бресте, заявляют, что Павлов вообще не доводил до них эти приказы. И на очной ставке с этими офицерами Павлов попросту начал юлить.

Третьи уверены, что Павлов выполнил именно то, что было предписано в приходящих из Москвы Директивах. Мол, в Директиве от 10 июня для Павлова не указано, что вводится в действие именно План прикрытия, а остальное он вроде бы и выполнял. В крайнем случае Павлова можно обвинить «в недостатке усердия при выполнении московских директив…».

Но, думаю, любой здравомыслящий человек, самостоятельно прочитав данные директивы и протоколы допросов Павлова, скажет, что действия генерала, прежде принимавшего вполне разумные решения (например, на начальной стадии создания того же Т-34), перед нападением, о котором он был оповещен за несколько дней, не выглядят просто «разгильдяйством» и беспечностью.

Если верить публикации в сборнике документов от Яковлева-Сахарова, Павлов примитивно сдублировал текст «Директивы № 1», поступившей в округ в ночь на 22 июня, вместо того, чтобы выдать частям те приказы, которые были им нужны и их касались, начиная еще с 11 июня. Он должен был дать короткий приказ должным находиться в «повышенной БГ» войскам — привести их в полную БГ в ночь на 22 июня, получив «Директиву № 1». И тем более, если бы Тимошенко ему довел суть директивы (как это делал по телефону Кузнецов). Но он этого не сделал.

Павлова обвинили в том, что он не доводил до своих подчиненных приказы НКО и ГШ «от 10 июня» о начале выдвижения частей к границе и телеграмму от 18 июня об отводе приграничных частей от границы. Точнее, доводил, но так, что у всех складывалось мнение, что в округе проводятся некие «учения», чистая формальность. Обвинили его и в том, что Павлов не дал команду на вывод трех дивизий из Бреста, открыв брестское направление вермахту, — элементарно не довел до подчиненных приказы из Москвы от 10–18 июня «в части, их касающейся». Войска остались в казармах, и там их и расстреляли утром 22 июня. Артиллерию загнали ближе к границе, а потом не вернули в части. Истребители — к самой границе, а зенитные подразделения — на полигон под Минск. И сделано это было после 15 июня в том числе.

Кстати, у сомневающихся в предательстве Павлова есть еще один «достаточно серьезный аргумент»: мол, артиллерия с тех полигонов после 22 июня вернулась в свои корпуса и дивизии и не вся попала в плен, брошенная на этих полигонах. В реальности же артиллерии, попавшей в плен, было очень много, и прежде всего это именно артиллерия с полигонов. Но намного более важно то, что этой артиллерии не было в боевых порядках на 22 июня, когда она должна была там быть.

Это самый простой пример и способ измены — утаи или не выполни приказ ГШ о выдвижении к границе навстречу противнику, что через пару дней нападет, или доведи его так и в такой срок, что выполнить его уже просто невозможно. Можно оставить артиллерию на полигонах. После, в мемуарах того же Жукова все равно будет написано, что таких приказов вообще не было, что командующие округов «по собственной инициативе» отправляли свою артиллерию пострелять, мол, зимой-весной не успели… Для организации поражения армии достаточно просто сорвать выполнение мероприятий, которые должны отрабатываться при приведении в повышенную и полную боевую готовность перед нападением врага. Вот и разгром Западного фронта, и «разгром РККА» в июне 1941 года…

В те годы в армии действительно было всего две степени боевой готовности — «постоянная» и «полная». При этом на флоте заботами адмирала Кузнецова с весны 1941 ввели промежуточную степень — «готовность № 2», «повышенную». В авиации и войсках ПВО также была введена «готовность № 2». А вот у «сухопутчиков» формально все еще оставалось только две степени боевой готовности, так что возможность хитрить у некоторых генералов после войны была. Ведь армия из «постоянной боевой готовности» повседневной жизни сразу переводилась в режим «полной боевой готовности», формально — одним приказом-директивой. Должна была так переводиться.

Однако в реальности части западных округов переводились из повседневной «постоянной боевой готовности» в «полную» поэтапно. Мероприятия по «повышению боевой готовности» выполнялись в течение нескольких недель мая и июня 1941 года! Для каждого округа после 10 июня была дана отдельная директива о фактическом приведении в действие Плана прикрытия округа и о начале выдвижения к госгранице, потом — отдельная телеграмма о приведении в боевую готовность всех частей округов и на отвод приграничных частей этих округов на их рубежи обороны. Никакого единого приказа о повышении боевой готовности войск западных округов до 22 июня 1941 года не было, и быть не могло. Вот и хитрят до сих пор во вновь издаваемых книгах о «Трагедии 22 июня» историки в погонах и без, пытаясь уверять всех, что «Директива № 1 от 21.06.41 года» это и есть «Директива о приведении в полную боевую готовность», что благодаря упрямому Сталину «запоздала».

Бывший полковник Генерального штаба М. Ходоренок пишет, что «в 1941 г. в Красной армии были установлены две степени боевой готовности: постоянная и полная. А система тревог выглядела следующим образом: существовала боевая тревога вариант № 1 — без вывода всейматнасти и (боевая тревога) вариант № 2 — с выходом в полном составе, а также учебная тревога «для проверки боевой готовности и повышения слаженности(НВО, 1999 г., № 38).

Таким образом, еще в статье от 1999 г. Ходоренок пытается доказать не только то, что «Директива № 1» от

21 июня 1941 г. была «несуразной», но и то, что никаких мероприятий по повышению боевой готовности в западных округах вовсе не проводилось и команд на проведение данных мероприятий никто в Москве не отдавал. Однако в сборнике Яковлева Директивы в западные округа «Для повышения боевой готовности» показаны уже в 1998 году, и согласно этим Директивам войска западных округов должны были отработать именно «боевую тревогу вариант № 2» — с выходом частей округа в полном составе и с выводом матчасти в места сосредоточения и обороны. Т. е. данными Директивами от 10–12 июня западные округа получили команду провести мероприятия по повышению степени боевой готовности из «постоянной боевой готовности» к «полной» согласно тогдашним правилам приведения армии в боевую готовность. Сегодня это называется «провести мероприятия по приведению частей в степень боевая готовность повышенная». При этом части должны были выходить со всей матчастью либо в районы сосредоточения согласно Планов прикрытия, либо в новые районы дислокации согласно прилагаемых карт. В Директиве для КОВО требовалось: «С войсками вывести полностью возимые запасы огнеприпасов и горючесмазочных материалов» (в Директиве для ЗапОВО такое требование отсутствует — то ли его не было вообще, то ли яковлевцы и тут намудрили).

А вот Павлов (и отчасти Кирпонос), похоже, устроил в своем округе для своих частей именно «учебную тревогу для проверки боевой готовности и повышения слаженности. В самом лучшем случае это могла бы быть «боевая тревога вариант № 1 — без вывода всей матчастт. «Обычные» учебные мероприятия, «лагерные сборы». Неудивительно, что подчиненные Павлова (и Кирпоноса) не оценили серьезность положения и были в шоке, когда началась война.

Получив Директивы НКО и ГШ от 10–18 июня, Павлов пошел почти на откровенный саботаж. Если бы у него и его подельников в Москве «дело выгорело», Сталин был бы смещен вследствие неудач начального периода, а с Германией был бы заключен «почетный мир», Павлов стал бы еще и героем «России, свободной от большевизма и сталинизма».

Павлов шел ва-банк, рисковал. Времени на то, чтобы вскрыть его предательство — саботаж Директив Москвы последней недели перед 22 июня, в течение буквально нескольких дней перед нападением Германии — у «компетентных органов» не было. Ведь особые отделы войск в феврале 1941 года были переданы из подчинения НКВД (Берии) в подчинение самих военных, в 3-е Управление Наркомата обороны. Именно так у Павлова появилась реальная возможность сорвать выполнение Директив НКО и ГШ в последние дни перед

22 июня, и это действительно сошло бы ему с рук в случае успеха. Счет шел на дни: пока кто-то сообразит, что командующий округом саботирует приказы Москвы, пока доложат, пока Москва отреагирует — а тут уже и война началась… Да и кто докладывать-то будет… Но, видимо, не зря арестовали и судили начальника связи ЗапОВО генерала Григорьева. Через него шли все Директивы НКО и ГШ, и пусть он мог не знать содержание некоторых из них, но именно он в итоге и сдал на следствии и суде Павлова, сказав о приказе ГШ от 18 июня, после которого в округе так и не повысили боевую готовность…

Кто-то может решить, что все советские генералы были как минимум бездари и предатели. Однако на самом деле таких за всю войну набралось едва ли несколько десятков. Одних поставили к стенке летом-осенью 1941 года, других правосудие нашло в конце 1940-х. Остальные честно и смело воевали всю войну, и их, «чести не уронивших», было большинство. Некоторые, правда, после войны «горели» на мародерстве, но и таких было немного. Однако там, где наделает дел один трус и предатель, не исправит потом и сотня героев. И именно на совести таких единичных Павловых — жизни сотен тысяч и миллионов погибших и попавших в плен в этой войне, разрушенная страна и угнанные в рабство мирные советские граждане, сожженные деревни и города.

В связи с делом Павлова стоит привести слова немецких генералов, наблюдавших, как Павлов «приводит в боевую готовность» свой округ (как он уверял на следствии) и Брестскую крепость. Эти цитаты большинство читателей наверняка видели, и не раз, хотя чаще всего они приводились ради доказательства то ли «трусости» Сталина, то ли его «паранойи», мол, Сталин заставлял всех «не поддаваться на провокации».

Ф. Гудериан, «Воспоминания солдата»:

«Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом…» (с. 208).

«Внезапность нападения на противника была достигнута на всем фронте танковой группы. Западнее Брест-Литовска (Бреста) 24-м танковым корпусом были захвачены все мосты через Буг, оказавшиеся в полной исправности…» (с. 209).

Фон Бок, «Я стоял у ворот Москвы»:

«Все началось в соответствии с планом. Странное дело: русские почему-то оставили один мост через Буг в целости и сохранности…» (с. 47).

«Удивляет то, что нигде не заметно сколько-нибудь значительной работы их артиллерии…» (там же).

Подобных цитат очень много. Все эти цитаты широко известны, но в связке с протоколами допросов Павлова и документами о передислокации войск и планах обороны они приобретают иной оттенок: Павлов говорит, что все Директивы и приказы Москвы передавал в войска и повышал боеготовность частей округа. Но Павлов врет, и его уверения в том, что он «готовил войска к войне», опровергают даже немецкие генералы. В то же время подобных цитат о соседних округах в немецкой мемуарной литературе практически не приводится.