Француженки не крадут шоколад Флоранд Лора

Глава 13

Едва вступив в лабораторию, Кэйд ощутила его аромат. По мере продвижения по сумрачным владениям его близость вызывала мурашки и напряженность во всем теле, порождая острое волнующее желание. Она стремилась в эту лабораторию ради него, грезя наяву, чтобы он увидел ее, включил на ночь видеокамеру и следил за ее ночными приключениями.

Вот, там поблескивает какая-то странная тень… Увы, странность обернулась блестящими медью кастрюлями. Ту загадочную тень… огромной яйцевидной формы отбрасывал котел футов пять в высоту. Другое подозрительное пятно обернулось штабелем ящиков из Шри-Ланки. Раскинув руки, Кэйд вздохнула полной грудью, вбирая в себя ароматную палитру лаборатории. Казалось, сюда вмещался целый мир со всеми волшебными дарами земли, порождавшими чистейшее наслаждение, извлеченное из плодов экзотических ароматов и вкусов.

Сегодня ночью ей захотелось приготовить… горячий шоколад. Испанский горячий шоколад, какой они пили в Мадриде, или тот горячий шоколад, что французские аристократы когда-то считали любовным напитком. Как говорят французы: Du chocolat chaud[91]. Похолодало не только на улице, но и в лаборатории, где температура в ночные часы заметно снижалась.

Кожу покалывало от волнения, когда Кэйд попробовала темные шоколадные «пистоли», чтобы решить, какой сорт ей больше нравится. Будет странно, если он позволит ей спокойно улизнуть и в третий раз. Она вновь внимательно осмотрелась вокруг. Может, Сильван установил скрытую камеру? А вдруг сейчас какое-нибудь хитроумное устройство записывает доказательства ее вторжения? Полиция будет поджидать ее на улице? Неужели она сошла с ума? Тут запросто можно угодить в тюрьму. Она же могла нанести серьезный вред семейной компании, вызвав реакционное падение акций их дочерних филиалов. И сама потерять все привилегии человека, родившегося в успешной семье. Ее же могли на всю оставшуюся жизнь заключить в камеру как обычную преступницу.

Поступит ли он так? Человек, соблазнявший ее целое утро, а потом опять вышвырнувший на улицу, обдав ледяным презрением! Кто знает, на что он еще способен? Кэйд просто нравилось представлять…

Ее бросило в жар, но такой прилив крови лишь отчасти напоминал удовольствие, которое хотелось получить от горячего шоколада. Она подошла к стеллажу, где темнел рядок банок со специями. Готовить приходилось в тусклом освещении, проникавшем в окна из ночного города, неугасимых столичных огней. Но Кэйд не хотелось включать внутренние светильники. Округлые банки пеций холодили руки. В горячий шоколад нужно добавить чуточку ванили с Таити. Палочку корицы из Шри-Ланки. А откуда мускатный орех… не из Занзибара ли?

Она надеялась, что именно оттуда. По мнению Кэйд, каждому в жизни обязательно надо попробовать мускатный орех из самого Занзибара.

А как, интересно, по-французски «мускатный орех»? В процессе поисков Кэйд открывала банку за банкой, ощупывая бумажные этикетки и выпуская на волю аромат за ароматом – гвоздика, анис, мускатный орех… А вот и футбольные мячики мускатного ореха. Выловив один орешек, она отправилась искать терку.

Кожа реагировала на каждое прикосновение, словно наэлектризованная. Казалось, сами специи раздражают ее остротой своих запахов, или во всем виноваты опасность и безумие собственных поступков. Или удовольствие. Присутствие Сильвана Кэйд уже ощущала каждой клеточкой своего тела. С неловкой скованностью, как студент под строгим наблюдением преподавателя, она принялась смешивать ингредиенты. Она настороженно взглянула в полумрак и, ничего не увидев, вспыхнула и заправила за ухо мешавшую прядь волос.

Наливая молоко в ковшик, Кэйд вспомнила кипящие на маленьком огне сливки Сильвана Маркиза. Бросив в молоко палочку корицы и стручок ванили, натерла сверху немного мускатного ореха. Вокруг витали ангельские ароматы. Или демонически грешные. Ради таких запахов, в предвкушении живого изысканного вкуса, согрешил бы любой праведник.

Кэйд провела ладонью по холодной мраморной глади стола, зачерпнула ложку молока в ковшике и попробовала на язык – слишком горячо, почти обжигающе. И вдруг ее голова невольно повернулась в сторону проема темневшей слева ниши, где тоже хранились мешки, ящики и кулинарные формы. Из альковной тьмы появилась призрачная фигура. Кэйд задрожала. Словно оцепенев, она слышала лишь тяжелые удары своего заколотившегося сердца, сотрясавшего, казалось, все тело.

Чародей вышел из мрака навстречу посягательнице на его волшебные владения. Он приближался медленным, угрожающим шагом. Темные тени прорезали друг друга и будто оставляли за его спиной сверкающий шлейф всех тех знаний и магического могущества, которыми он обладал, отвергая подобные дарования в ней самой.

Вот она, реальная опасность. Кэйд дала ему право уничтожить ее. Он приковывал ее к полу. Одним своим видом. Величественной и властной поступью владельца своего мира. Возбуждение, тлевшее в Кэйд часами, даже днями, захлестнуло ее существо, лишив остатков разума. Она завороженно смотрела на его руки. Сильные, красивые, мужские руки, творившие волшебство из семян шоколадных деревьев.

С мучительным ожиданием Кэйд наблюдала, как он приближается к ней. Стать, строгая лаконичность движений и сама его выступающая из мрака сумрачная фигура словно околдовывали ее, не оставляя надежды на спасительное бегство. Он хранил молчание. Его руки легли на ее бедра, и она судорожно вздохнула, затрепетав, вспыхнув от желания. Сильные пальцы обхватили ее обтянутые кожаными легинсами ягодицы, и он, подняв Кэйд с той же уверенностью, с какой поднимал пятидесятифунтовый котел шоколада, посадил ее на мраморный стол.

Она оказалась далеко от конфорки. И даже в такой безумный миг… Она подсознательно отметила его предусмотрительность. Когда-нибудь из ее подсознания всплывут воспоминания об этом мгновении.

Сильван пристально посмотрел на нее с высоты своего роста, хотя в таком положении их глаза находились почти на одном уровне. Глаза чародея поблескивали. Он поймал ее, породив в ней такое возбуждение, что голова Кэйд полностью отключилась, она могла только дышать, делая глубокие и замедленные полные вздохи, грудь мерно вздымалась, и легкие наполнялись ароматами корицы, мускатного ореха, ванили и шоколада, обогащенные запахом человека.

– Так ты думала, что сможешь завладеть мной?

Многозначная угроза в его голосе, язвительном и беспощадном. И неожиданное интимное «ты», резко отбросившее в прошлое все «вы» и «мадемуазель», благодаря которым он вежливо держал ее на расстоянии, даже когда флиртовал с ней во время мастер-класса.

Их лица так сблизились, что каждое сказанное им слово проносилось по ее губам с ветерком его дыхания. Кэйд отчаянно хотелось припасть к его губам. Слиться с ним…

Сильные пальцы проскользнули по ее талии и обхватили ягодицы, порождая в рассеянном сознании пульсацию лишь одной мольбы: «Боже, пожалуйста, не дай ему остановиться».

– И кого еще ты собираешься похитить? – спросил Сильван.

– Нико… – начала признаваться она, но вдруг поддразнивающе заявила: – Доминика Ришара.

В наказание он поцеловал ее. Рука его властно прижала Кэйд, заставив их тела слиться в единую форму, пальцы блуждали в ее волосах, удерживая голову и продлевая страстный поцелуй.

Его поцелуй. Сильван целовал ее. Волна счастья разлилась по ее жилам. Кэйд старалась прочувствовать каждый атом его вкуса, его натуры. Обхватив широкую мужскую спину, Кэйд сильнее прижалась к нему.

Его шерстяной свитер на мгновение раздосадовал ее, слишком грубый и толстый. Ее руки, проскользнув под шерстяную материю, наткнулись на трикотаж и быстро углубились дальше, боясь, что малейшее промедление лишит ее шанса продолжить исследование. Ах, вот и она, заветная цель. Живое тело. Гладкое, теплое. Сильван вздрогнул, словно руки Кэйд были ледяными. Или, может, его дрожь вызвали иные причины.

Под ее ладонями оживало теплое, почти горячее тело. Оно откликалось на каждое прикосновение, будто ее пальцы передавали импульсы, заряжающие его новой силой. Руки Кэйд пробежали по его ребрам и крепкому прессу, мягкому пушку волос на груди. Увлекшись процессом тактильного познания, она порывисто подняла мешающую одежду, обнажая весь торс.

Властная рука легла на ее бедро. Под его натиском ноги Кэйд раздвинулись. Она не сопротивлялась. Всем своим существом ей хотелось отдаться ему. Сдвинув Кэйд на самый край стола, Сильван с силой прижал ее к себе. Так он хотел ее? Значит, не играл с ней! Прямо сейчас, здесь она могла пробудить в нем подлинное желание.

Его обнаженный торс крепко прижался к ее груди, такого пыла Сильван не проявлял за все время того утреннего занятия, наполненного лишь легкими дразнящими прикосновениями его рук. Он припал к губам Кэйд страстным поцелуем, проникая языком во влажные неведомые глубины рта, вбирал в себя ее дыхание, нежно и грубо терзая и покусывая ее губы и без всякой жалости наполняя сладкой мукой.

Обхватив женские бедра и раздвинув их еще шире, Сильван прижался к ней всем телом, вынудив ее руки проскользнуть по его бокам и вцепиться в широкие плечи в попытке удержаться под напором страстных поцелуев и ответить ему тем же, не опрокинувшись на холодный мрамор.

Сильван издал еле слышный вибрирующий звук, отозвавшийся дрожью в ее теле. И Кэйд тоже откликнулась на него тихим судорожным стоном. Он мог делать с ней все, что хотел. С трудом оторвавшись от ее губ, он откинул голову назад и пристально взглянул на Кэйд, словно не мог поверить в реальность происходящего.

Проблема заключалась в том, что в ней сейчас уживались реальность и нереальность мира. Как раз это и нравилось ей в парижской ночи, в безумном вихре чувств и возможностей. Она понимала, что этого не могло случиться. Но случилось благодаря ее стараниям.

Опираясь на его плечи, Кэйд прогнулась и, замерев, ответила ему вызывающим взглядом. Переведя дух, Сильван вновь продолжил страстную игру поцелуев.

Приближаясь к ней из темной ниши, он сознавал, что никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Эта женщина создана для него. И ему принадлежит эта дивная ночь. Здесь, в своей лаборатории, он мог позволить себе любые, самые смелые фантазии.

« moi! – в отчаянии подумал он, – moi!»[92]

Кэйд преследовала его. Привязалась к нему как глупый козленок к королевскому тираннозавру. Прямо на его глазах упорно набирала на своем домофоне код его лаборатории, сообщая ему каждым нажимом своего пальчика на кнопки, где она будет ночью и что она станет делать.

Она оставила отпечаток своего испачканного шоколадом пальчика на его документах, словно поставила подпись на контракте с го душой. Разожгла огонь в его лаборатории, и пока он медлил в тайном ожидании, продолжала соблазнять его, оставляя повсюду еле уловимые следы своего присутствия.

Кэйд погружала руки в мешки с его фисташками и какао-бобами, приобщаясь к их округлым формам; вдыхала его запахи и пропитывалась ими; пробовала конфеты, позволяя им таять на языке. А утром Сильван следовал по ее ночным следам в своих владениях, она доводила его до безумия, побуждая думать только о том, как ее ладони ласкают фисташки и роняют их обратно в мешок, как пахнут ее пальцы, трогавшие его ваниль, апельсиновые цукаты и миндальное масло, как пропитывается она всеми теми ароматами, что похищала в его лаборатории каждую ночь и благодаря которым оставляла свою путеводную нить в его владениях.

Он мог думать лишь о том, как сладко было бы растаять на ее языке. Ему самому, а не только конфетам, сделанным им для ее соблазнения.

Казалось, в ней слились сущности всех стильных красоток, которых Сильван мог возжелать в школьные и более зрелые годы. Его возбуждала дерзость Кэйд и малиновое пирожное на завтрак, и каштановые волосы, взлетавшие и прилипающие к блеску на ее губах. Небесно-голубые глаза взирали на него, порождая безумное желание коснуться волос, убрать их, освободив ее губы для иных радостей. Осознание собственных прав на владение его миром настолько проникло в ее сущность, что она завладела им бессознательно. Как неумело пыталась скрыться под маской холодного равнодушия к окружающим! При всем своем независимом одиночестве в ресторане она не смогла даже закончить обед, не пробудив в нем желания подхватить ее и пересадить за свой столик.

И как отчаянно и греховно жаждала Кэйд обладать всеми плодами его талантов и достижений. Безусловно, с той же страстью она жаждала и его самого.

Никогда прежде Сильван не ощущал такой искренности в своих и ее чувствах. Однако, побуждаемый глупой слабостью, он по-прежнему долго сдерживался, на случай, если она предпочтет сбежать.

Кэйд соблазнительно изогнулась, слегка отстранившись от него. Ее руки вцепились в его плечи с удивительной силой: властно и бесконечно нежно. Ничего общего с мужской силой. Но он не мог вырваться и сбежать.

Нельзя доверять капризам женщин. Их желания непостоянны. Но она могла и не прилагать усилий, а всего лишь обмотать прядь своих волос вокруг его мизинца, чтобы удержать его.

Под пальцами Сильвана податливо и упруго сминалось совершенство ее fesses[93], помогая ему осознать реальность того, что в эту чудную полночь она сидит здесь, на мраморе столешницы, в своих сексуальных черных кожаных легинсах. Сильван припал к ее губам, закрыв последнюю возможность отступления и больше не помышляя ни о каком бегстве.

Ощущая под шелковистым кашемиром роскошную безупречность ее тела, он проскользнул под свитер и прикоснулся к трепетной теплой коже, и под его ласкающими руками Кэйд закрыла глаза в невыразимом блаженстве, не сравнимого с тем, что испытывала, пробуя малиновую тарталетку или руанские равиоли, или даже… возможно… одну из его конфет.

Кожаные легинсы… шелковистый кашемир… его руки приподняли ее свитер… уникальная шелковистость, не доступная ни лепесткам роз, ни тончайшему шелку; все это лишь слабое подобие изысканности, присущей женской коже. Кружева. Кружева покрывали ее груди – легкая шероховатость ткани между их мягкой полнотой и его ладонями.

Открыв глаза, Кэйд рассеянно взглянула на него.

Мысли – какие? Чувства – какие?

Но она жила в его воображении. И ему предстоит создать новую реальность. Она во власти его сильных смуглых рук. Сильван не пытался постичь ее желаний; он просто делал то, что хотел сам: сдвинув большими пальцами тонкие кружева, завладел скрывавшейся под ними мягкой плотью, прижимаясь ладонями к ее грудной клетке и ощутив твердость ее возбужденных сосков. Тело Кэйд пульсировало в его руках, ее губы приоткрылись в немой мольбе. Но ей не пришлось умолять желанного мужчину или подстегивать его воображение. Он с радостью отдаст ей всего себя.

Продолжая жаркие поцелуи, Сильван исследовал ее тайные уголки, упиваясь самим процессом познания. Не пытаясь оценить следующий шаг в соблазнительной игре. Просто наслаждаясь каждой частицей ее реального бытия. Трепетавшего в его руках живого воплощения снов. Реального и податливого. Страстно тянувшегося к нему. Изнемогая от желаний. Губы, язык, тело Кэйд стремились познать его со слабеющей мягкой нежностью, словно силы уже покидали ее, побуждая становиться сильнее и сильнее, укрепляя до предела в готовности к взрыву мужского могущества над женской слабостью.

Стащив с нее свитер, он отбросил его в сторону, открыв светлую кожу и черные кружева сумраку, слегка размытому проникавшими в окна лучами фонарного света ночного города. Холодный воздух вызвал легкую дрожь ее обнаженного тела, и Сильван мгновенно испытал чувство вины от того, что они находились здесь, а не в постели под теплым пуховым одеялом. Лишь в воображении он мог заменить мраморную столешницу на уютное мягкое ложе.

Oh, Dieu![94] Как уместна была бы прекрасная роскошь нежнейших белых простыней в стылый ноябрьский день! Ничего, кроме уютных наслаждений и улыбок, и никакого страха пробуждения от досадных подозрений о возможном переохлаждении. Все внимание ее красоте! Да, тогда он мог бы полностью отдаться во власть выпавшего на его долю момента.

Сильван провел ладонями по спине Кэйд, согревая и прижимая ее к своей груди. Она с таким упорством пыталась стащить с него свитер и рубашку, что ему пришлось, неохотно оторвавшись от нее, помочь снять их, и тогда она приникла к открывшемуся ей жаркому телу.

Его губы расплылись в широкой и скоростной улыбке, порожденной сознанием подаренного ей сердечного тепла. Он чувствовал, что способен удержать ее. Владел миром запахов и вкусов, способных покорить ее душу. И знал, как сделать Кэйд счастливой. Может, уже завтра, но… ночные желания женщин порой значительно отличаются от дневных. Однако душа этой женщины – этой похитительницы – принадлежала ему, и он определенно знал, как сделать ее счастливой.

Такой определенностью исполнились и его поцелуи, и властная подготовка к завершающему слиянию их тел. Трепетные женские руки блуждали по его спине, снимая напряжение, оставшееся после тяжелой дневной работы, каждое мягкое прикосновение придавало ему новые силы, новую уверенность в собственной неотразимости.

Сильван ласкал и целовал Кэйд как безумный, не способный оторваться от ее губ, от восхитительного чуда кожи, от соблазнительных грудей. Сняв ее кружевной бюстгальтер, Сильван отбросил его на свитер. Отвердевшие заостренные соски ее грудей обладали потрясающей притягательностью. Ничуть не меньшей, чем ее обвившиеся вокруг него и ритмично двигающиеся бедра. Столь же притягательны, как рот, с такой страстью откликавшийся на его поцелуи, что вскоре стало невозможно определить, кто стал их инициатором, зато несомненным оставалось их взаимное нежелание прервать эти ласки.

Но Кэйд оторвалась от губ Сильвана и, судорожно вздохнув, принялась нежно целовать его плечи и руки, покрывая легкими поцелуями все тело. С каждым прикосновением ее губ он ощущал, как твердеет и увеличивается его плоть, и вскоре, уже не в силах сдерживаться, нащупал «молнию» на боку ее брюк и стащил с бедер мягкую кожу легинсов.

Но тело… лишенное одежды тело… о, оно было безупречно!

С королевским достоинством опустилась Кэйд на холодный мрамор, и ее бедра грациозно вздымались и опускались под ним. И так же изысканно его ладони проскользнули под ее fesses, приподнимая их и оберегая от холода, и лаская пальцами упругие округлости. Обвив руками его талию, Кэйд крепко прижалась к нему, дрожа всем телом.

Для защиты от мраморного холода Сильван подобрал свитера и, разложив их на столе, мягко опустил Кэйд на них. Она впервые воспротивилась. Ей не хотелось отрываться от него ни на мгновение.

Неужели забыла, что здесь его владения? Сильван обхватил ее запястья, вынуждая покориться. Едва его руки сомкнулись на ее запястьях, она перестала бороться, и он пробежал взыскательным взглядом по ее огромным распахнутым глазам, темнеющим в полумраке соскам и податливому распаленному телу.

Положив Кэйд на свитера, Сильван свел вместе тонкие запястья, удерживая их одной рукой. Она продолжала дрожать, распростертое перед ним тело бледнело в темноте. Начав щекотать ее лоно, он обнаружил, что оно уже обильно увлажнилось.

Кэйд возбудилась… почти мгновенно. Он наслаждался своим могуществом, побуждая ее изнемогать от желания, изгибаться и стонать. Сильван мог часами наслаждаться такой сексуальной игрой. Но, видя ее беспомощное изнеможение с запястьями, обхваченными его рукой, и бедрами, извивающимися под его пальцами, глядя, как продолжает содрогаться ее тело от желания слиться с ним… он не посмел длить их сладкую муку. Да и сам он уже еле сдерживался.

Свободной рукой Сильван спустил джинсы и притянул Кэйд к себе, ощущая, как пульсирует ее возбужденная плоть, отчаянно прижимаясь к нему и двигаясь в бессознательном древнем ритме.

Поразительно, но даже тогда сдержанность не сразу покинула его, и он постепенно, нащупывая пути, входил в нее, посматривая на закрытые глаза и чувствуя, как начинают неудержимо затягивать его эти сокровенные глубины, околдованные его восставшим членом. Кэйд выглядела совершенно потрясающе на мраморном ложе, и вся эта стройность и белизна плоти, еще не до конца извлеченная из змеиной черной кожи легинсов, принадлежали ему. Невыносима была даже мысль о скором окончании этого наслаждения.

Но и сама Кэйд казалась немыслимой, совершенно невообразимой. И Сильван тоже не смог выдержать сладостно мучительного ожидания. Когда она устремилась к нему вновь, он сразу откликнулся и погрузился в нее, выплеснув всю мощь освобожденной страсти.

Кэйд долго приходила в себя, а потом попыталась собраться с мыслями и понять, что же будет дальше. Не очень удобно обниматься на мраморном столе. Тем более с презиравшим тебя мужчиной, который несколько минут назад впервые обратился к тебе на «ты» лишь потому, что неохотно согласился удовлетворить твою сексуальную жажду. Ведь он по-прежнему способен вышвырнуть ее в любой момент, или нет?

Сильван еще парил, нависал над ней, опираясь на руки. Его лицо, такое суровое и напряженное несколько минут назад, было сейчас совершенно расслабленным, почти сонным. Но он не закрывал глаза. Кэйд даже предпочла бы, чтобы он закрыл их, но нет, его горящий взгляд продолжал блуждать по ее телу. А на его чувственных губах, обычно столь строгих и педантичных в произношении гласных звуков, играла мягкая улыбка. В общем, Сильван был вполне доволен своей жизнью.

Естественно, какой мужчина не испытает полного удовольствия от соблазнения женщины, готовой от одного прикосновения наброситься на него, сорвать одежды и распластаться перед ним? Почему бы тут и не возрадоваться?

Кэйд прикрыла глаза. Его руки оказались воплощением ее самых смелых снов. Очень сильными, уверенными и… уместно деликатными. И безусловно, они знали температуру ее плавления.

Как же быстро она поддалась искушению! Холод мрамора возвратил ее с небес на землю. Продолжая опираться на одну руку, он положил другую на ее живот, машинально поглаживая его пальцами. Стало немного теплее. Кэйд перестала ощущать полнейшее отстранение, странную неловкость. Но продолжала замерзать. И не знала, что сказать. А Сильван, разумеется, не собирался подкидывать ей никаких идей.

А чуть позже, ощутив влагу на своих бедрах, она потрясенно осознала, что впервые в жизни занималась сексом без всякой защиты. Кэйд, конечно, принимала таблетки, но… ведь он мог развлекаться с другой любовницей, с этой Шанталь. И вообще, кто знает, со сколькими женщинами Сильван спал, учитывая его эротичные руки и губы, и карие глаза, и самоуверенность, и весь его соблазнительный шоколад.

Обескураженная, потрясенная и подмерзшая до легкой тошноты, Кэйд попыталась выбраться из-под Сильвана. Мягкая улыбка исчезла с его губ, и он, повернувшись боком, оперся на локоть. Потерев лоб, Сильван откинул назад волосы и посмотрел на нее. Его долгий взгляд и упорное молчание пробудили в Кэйд смутную тревогу. Неужели нельзя просто отвернуться? Она одевалась, стоя к нему боком и опустив голову. Не представляя, что ей следует сказать или сделать. Кэйд упорно пыталась что-нибудь придумать, но не находила нужных слов. Да и что она может сказать: «спасибо»? Ни в коем случае… Не станет благодарить его за любезный секс. «Что ж, милое получилось свидание»? О, боже! Или: «До завтра»? Нет, нет, не то!

– А еще я могу приготовить тебе chocolat chaud, – произнес Сильван.

Дерзость исчезла из его голоса. Он звучал… ласково, не угрожающе. С оттенком легкого поддразнивания.

– Вероятно, получше тебя.

Кэйд встрепенулась и посмотрела на него.

– Правда?

Неужели он хочет угостить ее горячим шоколадом?

– Vraiment[95], – с улыбкой добавил он.

Она обиженно прищурилась.

– Но ты же не пробовал мой напиток.

– А ты не пробовала мой!

Только ли о горячем шоколаде они спорили?

– Садись. – Сильван поднял и вновь усадил Кэйд на мрамор. – Смотри, как это делается. И надень свитер, пока не замерзла.

Однако сам он предпочел не натягивать свитер или рубашку. С обнаженным торсом, не замечая холода, Сильван забрасывал специи в ковшик, взбивая молоко с шоколадом, готовя ей горячий напиток. В движении его гибкое тело смотрелось очень красиво. Высокий и худощавый, он обладал идеальными мужскими формами, плоским животом, широкими плечами, на груди курчавились темные волоски, а волнистые пряди его шевелюры, с одной стороны заправленные за ухо, с другой – ниспадали на щеку. Он умел придать каждому движению замечательные целесообразность и легкость.

– А твой мускатный орех из Занзибара? – спросила Кэйд, поднося ко рту чашку, приятно согревающую руки и лицо.

– Бывает и оттуда.

Она попробовала напиток. Вкус получился восхитительный. Густой и маслянистый, с ускользающими оттенками слившихся воедино специй и воспламеняющий жаром все ее замерзшее, по-новому неловкое, словно едва рожденное тело. Сильван так же, как Кэйд, добавлял корицу, мускатный орех и ваниль, хотя пришлось признать, что у нее не получилось бы так вкусно.

Допив шоколад, она пригляделась к поблескивающему коричневому осадку на донышке, пожалев, что никому не удавалось предсказать ее будущее по шоколадной гуще.

– Ты собираешься сообщить обо мне в полицию?

– А разве ты похитила рецепты, чтобы использовать их без моего разрешения в компании «Шоколад Кори»?

– Пока нет. И тем более не буду, если ты дашь мне разрешение. Это значительно упростит дело.

– Ты имеешь в виду, могло бы сделать его более выгодным? В Америке смешивают понятия эффективности и простоты.

– Они родственны.

– Это разные понятия.

Сильван прислонился к мраморной столешнице, держа свою белую чашку, контрастно выделявшуюся на фоне его матовой кожи и курчавых волос на груди. Если он продумывал каждое движение, чтобы опять соблазнить ее, то не мог бы сделать это более эффективно.

– Вызов полиции представляется мне бесполезной тратой одной хорошей возможности.

– Какой?

– Для шантажа. – Его губы медленно расплывались в соблазнительной улыбке.

Кровь застыла в ее жилах. Неужели она сама предоставила ему возможности для шантажа? Незаконное вторжение. Сколько же сможет заплатить «Шоколад Кори» за сохранение тайны? А сексуальные утехи на столе… У него действительно установлена тут скрытая видеокамера? И вновь Кэйд окинула тревожным взглядом комнату, пытаясь разглядеть место, из какого мог поблескивать глазок одного из тех миниатюрных устройств, что так красиво смотрелись в витринах магазина на центральном рынке.

– И какими же будут требования вымогателя?

Его ресницы опустились, пальцы напряженно сжали чашку.

– Не думаю, что мне следует выдавать их прямо сейчас, но завтра… возможно. Где-нибудь… в более уютной обстановке. Там я опишу их тебе во всех подробностях.

Жаркая волна возбуждения вновь прокатилась по телу Кэйд. О чем они будут говорить? О взятке за молчание или о взятке за секс? Видимо, и о том и о другом. С него станется затребовать за все одним махом! Ведь, в сущности, Кэйд ничего о нем не знала. За исключением того, что прямо сейчас ей ничего так не хотелось, как занять место его чашки с горячим шоколадом, прижаться к его обнаженной груди и с неспешным наслаждением целоваться с ним. Что он подумает, если она подойдет и приложит голову к его груди, прямо к сердцу? Неужели она достойна лишь жалости? И ее красная цена – тридцать три цента в «Уол-марте»?

Кэйд поставила чашку на мрамор, этот тихий стук вдруг прозвучал в лаборатории последним отчужденным и холодным стоном.

– Ладно. Спасибо за шоколад.

По крайней мере этот chocolat chaud подсказал ей прощальные слова перед уходом.

Сильван издал приглушенное скептическое мычание, словно она нокаутировала его.

– Il n’y a vraiment pas de quoi[96]. Не стоит благодарности, уверяю тебя.

Кэйд не поднимала головы, боясь увидеть выражение его лица. И направилась к выходу. По крайней мере это не похоже на бегство после позорного поражения. Никакого унижения. Хотя ощущение весьма неловкое.

Сильван последовал за ней и остановился за дверью, украдкой поглядывая, как Кэйд перешла улицу, и убедившись, что она удалилась в свой безопасный мир.

Под навесом промелькнула чья-то тень. Кто-то стоял там, наблюдая за ней. С участившимся пульсом Кэйд посмотрела в ту сторону, готовая либо бежать, либо дать отпор, но темная фигура отступила во мрак. Она облегченно вздохнула. Кто бы там ни был, сегодня ночью он не представлял для нее опасности. Наверное, увидел, что Сильван провожает ее взглядом.

Глава 14

– Сильван!

Тот прищурился, тряхнул головой и обернулся к Паскалю.

– Мы же хотели решить, какие конфеты готовим сегодня, – напомнил Паскаль, кивая в сторону старой потрепанной школьной папки, в которой хранилась пачка рецептов, собранная за десять лет. Вернее, ингредиенты рецептов. Методика и временные параметры хранились только в голове Сильвана.

Сильван потер лоб.

– Извини. Сегодня мне не удалось выспаться.

Губы Паскаля сложились в выразительную усмешку, свидетельствующую о том, что на ум ему пришла дюжина шуточек относительно бессонных ночей, но он предпочел придержать их до лучших времен.

– Передайте мне дела, а потом идите домой и отоспитесь. Вы и так пашете почти без выходных.

Дверь открылась, и в нее вошла Франсин, управляющая его магазином.

– Сильван, вы можете объяснить мне, что это за глупая серия репортажей о похищениях? Последние пару дней покупатели только об этом и спрашивают, а сейчас одна из живущих поблизости американок заявила, будто утром видела статью на сайте «Нью-Йорк таймс». И еще звонит какой-то репортер из «Ле монд». Правда, что какой-то американский шоколадный барон крадет ваш шоколад? Ко-рий?

Сильван прищурился еще сильнее.

– «Нью-Йорк таймс»? В сегодняшнем номере?

В смущении он попытался вспомнить, какое же время сейчас на противоположном берегу Атлантики. Но так и не смог, поскольку его никогда не волновало, что происходит на том самом противоположном берегу Атлантики.

– Говоришь, упоминали Кэйд Кори?

Франсин развела руками.

– Сама не читала. Но подозреваю, что статья есть в Сети.

Сильван молча бросил папку с рецептами и прошел в кабинет к своему компьютеру.

«Похитительницей Шоколада могла стать любая лакомка» – гласил заголовок кулинарной рубрики. Он усмехнулся. Прелестно. Всякий раз, как его имя мелькало в кулинарном разделе «Нью-Йорк таймс», в последующие пару месяцев он зарабатывал целое состояние на продажах американским туристам. У него и так уже сложился солидный контингент покупателей из американских знаменитостей и сумасбродных богачей, которым раз в неделю доставляли партии его конфет авиапочтой, и он мог наверняка увидеть расширение этого списка. Сильван испытал удовольствие, когда смотрел фильм Стивена Спилберга, или на персонажа, сыгранного Кейт Бланшет, или когда открывал «Гугл» на своем компьютере и представлял, как эти знаменитые деятели поедали его конфеты, работая над созданием своих шедевров.

«Последние два дня, – как сообщили блогеры, – похититель крадет всемирно известные шоколадные конфеты Сильвана Маркиза».

«Всемирно известный». Сильван усмехнулся. Пусть так, но всегда приятно видеть, как это повторяется теми, кто признан глобальным авторитетным источником новостей.

«Вероятно, в это дело замешана Кэйд Кори, дочь Мака Кори и совладелица компании «Шоколад Кори», в настоящее время живущая в Париже. Согласно нашим сведениям, она предоставила одной женщине на день свою кредитную карту – ссудив ей около тридцати тысяч долларов – в обмен на ее место на мастер-классе Сильвана Маркиза. А прошлым вечером, как было замечено, она проскользнула в закрытую мастерскую Сильвана Маркиза и через несколько часов покинула ее под покровом ночи».

«Правда, там ее поджидал сам Сильван», – подумал он, теряя нить сообщения из-за более ярких, вновь вспыхнувших в нем ощущений во время близкого общения с Кэйд Кори и живо представляя ее гордо вскинутую голову и настороженный взгляд, когда он застал ее на месте преступления в своей лаборатории.

«И сейчас, судя по всему, ее телефон должен постоянно звонить», – подумал он.

Лицо его отразило явные сомнения. Как отреагирует Кэйд на эту статью? Пришлось признать, что в основном его обеспокоило то, что она может перестать тайно красться по ночам в его лабораторию за шоколадом. А если прошедшая ночь станет единственной и их роману не суждено продолжиться? То, чем двое занимались в тайном молчании, может никогда не повториться, они могут даже отказаться признать, что между ними имелась связь. С годами жизнь научила Сильвана многому.

Он предоставил ей больше шансов, чем ему хотелось бы, больше возможностей для отступления, чем подсказывало ему чувство, оставшееся после их встречи в его лаборатории. Вчера ожидание казалось Сильвану невыносимо долгим, пока он проверял, не захочет ли Кэйд отклонить его притязания или передумать. Но она, казалось, не колебалась. Ни секунды. И это означало… сегодня это уже абсолютно ничего не означало. Можно ли удержать в руках легкокрылую бабочку? Так просто обольститься ее красотой и разрушить из-за нее всю свою жизнь. Суровая реальность стерла улыбку с его лица.

«a, alors… a serait vraiment con!»[97] – подумал он.

Он повел себя как идиот. Все знал о тонкостях обработки шоколада; и также отлично знал, что ему следовало потом приласкать ее, успокоить, охладив пыл до нормальной температуры, вернув к обычной жизни. А он не удосужился. Слишком поглощенный собственными переживаниями, просто околдованный случившимся – словно потер одну из своих склянок с ванилью, а оттуда вылетел суккуб[98] со всеми вытекающими из этого последствиями.

Только после того, как Кэйд начала одеваться в том неловком молчании, у него хватило сообразительности попытаться спасти ситуацию, предложив ей горячего шоколада. Сильван приготовил его по лучшему рецепту, пытаясь искупить свою глупую невнимательность. С того момента он уже обдумывал каждое движение, каждое слово, стараясь вновь настроить Кэйд на сердечные отношения, заманить обратно в свои объятия. Специально не надевая рубашку, он даже не замерз, пока готовил горячий напиток. Но если его обнаженный торс и породил в ней вновь безумное вожделение, то она умело скрыла его.

Сильван не знал, помог ли тот шоколад исправить… хоть что-то. С женщинами все сложно, никогда не поймешь, о чем они думают. Похоже, ими движут какие-то странные инстинкты, после секса они почему-то становятся сумасбродными и загадочными. Казалось бы, секс мог вселить в них уверенность в собственных силах, подарив блаженное ощущение того, что мир этот устроен прекрасно, – но ничего подобного. С женщинами постоянно надо быть предельно внимательным и тактичным, а он оплошал.

Его попытки закинуть удочку на будущее, очевино, не сработали. Ему подумалось, что вымогательская сексуальная игра может раздразнить женщину, которая, наряжаясь в кожаные легинсы, проникает в его лабораторию специально, чтобы ее там поймали, но Кэйд это жутко разозлило. В ушах еще звучал холодный стук пустой чашки о мрамор, точно лязг закрывшегося дверного засова.

Если он потерял ее, то по своей идиотской вине… a serait vraiment, vraiment con[99].

В этот момент зазвонил его собственный телефон.

А телефон Кэйд звонил не переставая, сводя ее с ума, точно назойливый зловредный шмель, пока наконец не вырвал из сонного блаженства. Счастливого, беспечного сна. Взяв мобильник, она увидела количество пропущенных вызовов от отца, деда и даже от Джейми, потом озабоченно потерла лоб и переключилась на сообщения своей почты. Поток входящих сообщений беспрерывно пополнялся из «Гугла». Вот наказание! Чем же на сей раз привлек Сильван Маркиз столько внимания?

Кэйд открыла первое сообщение, небольшую цитату на сайте «Нью-Йорк таймс», и увидела, что, помимо имени Сильвана, склоняется не только дерзкая похитительница, но и ее собственное имя.

От ужаса ее чуть не стошнило прямо в кровати.

Мобильник продолжал гудеть, точно растревоженный улей. Кэйд вскочила, забежала в ванную и надолго обнялась с туалетом, пока не убедилась, что рассталась со всем выпитым ночью горячим шоколадом. Вернувшись в комнату, Кэйд прочитала основные статьи. После чего ей пришлось опять заглянуть в туалет и еще немного пострадать над ним. Придя в себя, она открыла новый ноутбук, купленный вчера, и минут двадцать пыталась наладить работу Скайпа, набиралась мужества, чтобы стоически перенести вызванные ее безумствами неприятности.

Отец Кэйд, небритый, со всклокоченными после сна начинающими седеть волосами, еще пытавшийся выгнать дремоту из своих голубых глаз, практически потерял дар речи.

– У меня… просто… нет слов… Ты с ума сошла? Кэйд, зачем? У нас же есть для этого специалисты.

– Тебе не следовало позволять уличить себя, – добавил дед, выглядывая из-за отцовского плеча.

По сравнению с коренастым сыном он выглядел более стройным и изящным, с белоснежной шевелюрой, обрамлявшей морщинистое, но оживленное лицо, словно он давно бодрствовал, что в принципе вполне могло быть правдой. Дед привык спать по ночам всего по несколько часов. Его голубые глаза были светлее, чем у Кэйд или ее отца, Мака, поблекли с возрастом, но речи, неизменно яркие, полнились абсолютной уверенностью в каждом изрекаемом им слове.

– Я же предупреждал, чтобы ты не попадалась в ситуации, где тебя могут выследить!

– Когда ты собираешься вылететь домой? – спросил отец.

Кэйд нахмурилась, сосредоточенно покусывая ноготь большого пальца.

– А я не собираюсь. Пока не собираюсь.

Затянувшееся молчание. Из-за задержки передачи с видеокамеры ее отец замер, неподвижно взирая на нее.

– Зачем тебе задерживаться? Трудно придумать, какой еще ущерб ты надеешься нанести нам! Кэйд, я связался с «Уолл-стрит джорнал». Просто сделал дополнительный политический вклад на тот случай, если нам придется вытаскивать тебя из какой-то французской тюрьмы. Опомнись, ты же не Джейми!

Увы, почему-то Джейми всегда добивалась того, чего хотела, какое бы сумасбродство ни взбрело ей в голову. Протесты на саммите «Большой восьмерки», шествие с плакатом против применения слезоточивых газов для разгона антикапиталистических демонстраций, туристические поездки по миру, в то время как Кэйд еще со школы начала трудиться на их семейном предприятии. Сестра могла плюнуть на все дела и последовать зову сердца, причем ее отец да и сама Кэйд только поощряли ее выходки – предприятия Кори обеспечивали Джейми лейбористские программы на шоколадных плантациях, осуществление любых ее желаний. Кэйд подумала, что если бы в юности дерзнула попасть на первые полосы газет, выразив протест Всемирной торговой организации, то тоже могла бы стать свободной практически в тот же момент. Свободной следовать за своими мечтами. И тогда, вероятно, именно Джейми пришлось бы взвалить проблемы компании «Шоколад Кори» на свои плечи, поскуливая о том, что старшая сестра сбросила их на нее.

– Франция не станет утомлять себя экстрадицией из-за одного незаконного проникновения, поэтому если вернешься домой до того, как они выпишут ордер на арест, то сможешь избежать тюрьмы, – услужливо подсказал дед.

– Я еще не добилась того, зачем приехала, – упрямо возразила Кэйд.

– И мне пока не удалось облагородить шоколад вкусом шпината, – парировал дед. – Невозможно добиться всего желаемого.

Она посмотрела на экран. Значит, дед в одночасье превратился в ренегата, вот хитрец. А ведь сам всегда поддерживал ее, пока в прессе не всплыла фамилия Кори.

– Верно, но ты же не отказался от попыток. Да и прадедушка упорно сражался за тот молочный шоколад, даже после того, как спалил дотла ферму из-за своих экспериментов.

Это воспоминание внезапно придало ей уверенности. Как бы она сейчас ни огорчила своих родных, прадедушкины родные огорчились гораздо больше, когда он обратил в руины их отчий дом из-за одной несбыточной мечты. А посмотрите, чего они достигли благодаря его экспериментам.

И теперь благодаря ее стараниям они все… во власти настроения французского шоколатье.

– Давай перейдем сразу к делу, – заявила мать Сильвана, Маргерит, позвонив из Прованса, где Сильван помог купить дом вышедшим на пенсию родителям.

Везет как утопленнику. А он-то уже обрадовался, что увернулся от звонка «Монда».