Манящая тайна Маклейн Сара

А если нет… По крайней мере она отдаст ему все, что у нее есть. Все, чего он заслуживал.

Борн отпустил ее. Она подошла к груде салфеток, сложила их, сделав некое подобие повязки, и придвинула ближе ведро с горячей водой. Граф и маркиз гневно смотрели на нее, но она, не спасовав, смело ответила на их взгляды.

Передав салфетки графине, Мара задрала повыше юбки и, забравшись на стол, стала на колени рядом с головой Темпла и крепко взялась обеими руками за окровавленный нож.

— По моей команде, — сказала она и посмотрела на Темпла, на его бледное лицо. — Не смей умирать, — прошептала она. — Мне еще многое нужно тебе рассказать.

Он лежал неподвижно, и грудь ее опять стиснуло болью. Но она не будет обращать на это внимания!

— Один… — произнесла Мара. — Два… — Она не стала считать до трех — просто резко и решительно выдернула нож.

Темпл закричал от боли, метнулся в сторону, чуть не скатился со стола. А Мара едва не зарыдала от облегчения. Графиня же склонилась над герцогом, поливая рану кипятком, чтобы смыть кровь.

Темпл снова закричал — кипяток обжигал его кожу, вызывая новый поток крови. Даже не поморщившись, Мара схватила салфетки, накрыла ими рану и навалилась на нее всем телом, стремясь остановить кровотечение.

— Ты не умрешь, — шептала она снова и снова. — Ты не умрешь…

Необходимо остановить кровотечение.

Только об этом Мара и могла думать, стоя над ним и надавливая на рану изо всех сил, пытаясь не обращать внимания на то, как он дергался, стремясь раскидать всех, кто его держал. И даже сейчас его мощь потрясала. А его крик, исполненный гнева и боли, его широко распахнувшиеся глаза, черные как ночь… О, ей сейчас казалось, что из этих глаз на нее смотрели демоны.

Тут он посмотрел прямо на Мару и выругался — грубо и резко. Жилы же у него на шее напряглись.

— Вы делаете ему больно, — сказал маркиз Борн. — И похоже, вам это нравится.

— Нет, — шепнула Мара только ему, только герцогу. — Поверь, я никогда не хотела причинить тебе боль. — Она еще сильнее надавила ему на плечо, испытывая смутную благодарность к высокому рыжеволосому джентльмену, которому хватало сил, чтобы удерживать на месте руку Темпла — иначе герцог наверняка ударил бы ее. — Я хочу, чтобы ты поправился.

Темпл продолжал вырываться, и Мара сменила тактику.

— Прекратите напрягаться! — громко произнесла она. Произнесла так же решительно, как давила на рану. — Чем больше вы сопротивляетесь, тем сильнее кровотечение, а вам нельзя терять кровь.

Он не отвел от нее взгляда, но вырываться перестал. Ей очень хотелось думать, что сознательно.

Салфетки же промокли насквозь, как она и предполагала. Кровь текла потоком, и уже требовалась новая повязка. Мара повернулась к графине:

— Миледи… не могли бы вы…

Дама в очках откликнулась мгновенно, безо всяких объяснений сообразив, что от нее требовалось. Она надавила на рану, а Мара потянулась к окровавленному ножу на столе.

— Нет! — крикнул рыжеволосый джентльмен, заметив ее движение. — Положите его!

Мара не стала скрывать раздражения.

— Думаете, я перережу ему глотку прямо сейчас, на глазах у всех? Думаете, я настолько полна ненависти, что окончательно сошла с ума?

— Я все же предпочел бы не рисковать, — огрызнулся Борн, но Мара уже отвернулась от него.

Задрав юбку и не обращая внимания на маркиза, она отхватила большой клок от своей красивой розовато-лиловой нижней юбки. Борн отшатнулся, и Мара с удовольствием насладилась бы его изумлением, не будь она так занята. Она протянула ему нож ручкой вперед.

— Сэр, сделайте хоть что-нибудь полезное. Скорее всего ваши рубашки тоже понадобятся.

Позже Мара будет удивляться скорости, с которой мужчины откликнулись на ее требование — скинули сюртуки и стянули через головы рубашки, — но в эту минуту она только добавила:

— Его рубашка тоже где-то в этой комнате. Отыщите ее.

Оттолкнув графиню, Мара прижала нижнюю юбку к обнаженной груди Темпла, с ужасом отметив, что его гневный рев сменился негромким нечленораздельным протестом. Господи, почему она не может удержать вытекающую из него жизнь?!

— Из-за тебя мое новое платье испорчено, — сказала она, глядя ему в глаза, пытаясь не дать ему вновь лишиться сознания. — Тебе придется купить мне другое.

Темпл не ответил. Веки его медленно опускались. Мара увидела, что воля к жизни в его глазах гаснет, и она сказала то, что пришло в голову:

— Не смей умирать!

Но черные глаза не открылись. А длинные черные ресницы опустились на бледные щеки.

И Мара опять осталась одна с ужасной болью в груди. Она зажмурилась, прогоняя подступающие слезы.

— Если он умрет, ты последуешь за ним в ад, — послышался чей-то голос.

Прошло какое-то время, прежде чем Мара сообразила, что говорил это вовсе не маркиз, чуть не с самого начала ставший ее заклятым врагом, а другой аристократ — с темно-рыжими волосами, худым лицом и квадратной челюстью. Она встретилась с ним взглядом, отметив, что его серые глаза сверкали гневом, и без тени сомнения поняла, что высказанная им угроза вполне реальна.

Если Темпл умрет, они ее убьют, даже не задумавшись. И вероятно, она заслуживала смерти.

Но Темпл — нет.

И поэтому она удержит его на этом свете — пусть даже ей самой придется положить на это жизнь.

Сделав глубокий вдох, Мара поменяла свои юбки на мужскую рубашку и проговорила:

— Значит, он не умрет.

Той ночью герцог не умер, но впал в беспокойный сон. Он не очнулся и тогда, когда наконец пришел хирург.

— Вы должны были не вытаскивать нож, а дождаться меня! — заявил он, осматривая рану и не глядя на женщин.

— Вы же не сразу пришли, — проворчал в ответ Борн, и Мара искренне порадовалась — на сей раз гнев маркиза был направлен на того, кто его действительно заслуживал. — Мы что, должны были сидеть сложа руки?!

— У меня есть и другие дела, — огрызнулся хирург, убирая повязку с плеча Темпла и рассматривая уже подсохшую рану. — И лучше бы вы и впрямь сидели сложа руки, чтобы не испортить все окончательно. По крайней мере не следовало отдавать его в руки женщин.

Графиня Харлоу выразительно посмотрела на рыжеволосого аристократа, являвшегося, как поняла Мара, ее мужем, но ничего не сказала, видимо, опасалась обидеть неуловимого доктора.

Мара же отнеслась к хирургу по-другому; она видела слишком много докторов, являющихся к больным с магическими зельями и медицинскими инструментами, а затем отбывающих, так и не сумев помочь и даже сделав положение больного еще хуже. А этот хирург явился с восьмичасовым опозданием, и, следовательно, Темплу ужасно повезло.

— Лучше доктор-женщина, чем вообще никого, — заявила Мара.

Хирург наконец-то посмотрел на нее:

— Вы-то точно не доктор.

Маре доводилось сталкиваться с куда более достойными противниками, чем этот коротышка-хирург. В том числе — и с мужчиной, сейчас без сознания лежавшим на столе.

— Могу сказать то же самое про вас, — гневно ответила она. — Я ведь вижу, какие медицинские познания вы здесь проявляете.

Глаза графини Харлоу моргнули под стеклами очков, а губы дрогнули в улыбке. Мара перехватила ее взгляд, и та сразу отвела глаза, но Мара успела заметить промелькнувшее в них восхищение. Что ж, возможно, у нее появился союзник в комнате, полной врагов.

Хирург отвернулся от Мары и обращался теперь только к графу Харлоу.

— Ему нужно пустить кровь, — сказал он.

Мара в ужасе вздрогнула; перед глазами сразу возникла отвратительная картина — пиявки, присосавшиеся к плоти, жирнеющие от крови ее матери.

— Нет! — крикнула она.

Никто на нее даже не взглянул. Как будто никто ее не услышал.

— Это необходимо? — в растерянности пробормотал граф.

Доктор посмотрел на рану.

— Да.

— Нет! — снова крикнула Мара, на сей раз еще громче. Кровопускание убивает. Оно лишит Темпла жизни так же точно, как лишило жизни ее мать.

А доктор между тем продолжал:

— Пока никто не знает, что еще эта женщина с ним сделала и что нужно исправить. Кровопускание на все даст ответ.

— Кровопускание не дает никаких ответов, — возразила Мара, став рядом с Темплом, между ним и хирургом, уже вытаскивавшим из своего саквояжа большую квадратную коробку. Но ее никто не слушал.

Никто, кроме графини Харлоу.

— Я не уверена, что это правильный способ лечения, — сказала она со всей серьезностью и стала рядом с Марой.

— Вы тоже не доктор, миледи.

— Может, мы и не доктора, сэр, но мы оказались тут очень вовремя, разве нет?

Хирург поджал губы и пробурчал:

— Я не позволю разговаривать со мной в таком тоне. Да еще и… — Он показал на женщин.

Кросс тут же шагнул вперед, готовый вступиться за жену.

— Позвольте узнать, кому не позволите?

Доктор осознал свою оплошность.

— Разумеется, я не имел в виду леди Харлоу, милорд. Я говорил о… — Он махнул рукой в сторону Мары. — Об этой женщине.

Он произнес слово «женщина» так, словно это было бранное слово.

Мара могла бы возмутиться, но жизнь Темпла висела на волоске, поэтому она не обратила внимания на оскорбление и спросила:

— Вы уже пускали ему кровь раньше?

Доктор молчал, и Мара уже решила, что ответа не дождется. Но тут ее поддержала графиня:

— Отличный вопрос. Отвечайте же, сэр.

Доктор замялся, а Кросс проворчал:

— Что же вы молчите?

— Нет. Он никогда об этом не просил, — ответил наконец хирург.

Мара покосилась на Темпла, неподвижного, как сама смерть. Конечно, не просил. Этот человек непобедим. Вряд ли ему вообще когда-нибудь требовалось хоть какое-то лечение. До этой минуты… До того, как он едва не погиб.

Она взглянула на графиню:

— Понимаете, миледи?

Графиня коротко кивнула и повернулась к мужу:

— Мы подождем. Он здоровый и крепкий. Лучше дать ему возможность самому восстановить силы, чем позволить и дальше терять кровь.

Мара шумно выдохнула; она только сейчас осознала, что ждала слов графини, затаив дыхание.

— Женщины просто не могут понять основ хирургии. Их умы… — Доктор неопределенно покрутил в воздухе рукой. — У них не хватает способностей, чтобы постичь подобные вещи.

— Прошу прощения, сэр, вы о чем? — Графиня Харлоу в негодовании взглянула на хирурга.

Мара же не могла тратить силы на то, чтобы оскорбляться. И она спокойно проговорила:

— Даже женщины в состоянии понять, что обычно кровь не покидает тело человека. Не вижу оснований считать, что раненый должен совсем ее лишиться. Ему еще потребуются силы.

Это была довольно необычная теория. И весьма непопулярная. Но люди в большинстве своем не видят, как умирают их матери, бледнея и слабея с каждой минутой, — умирают, усыпанные пиявками, с разрезами на теле. Но Мара-то точно знала, что кровопускание не спасает.

Хирург тяжело вздохнул, наконец-то осознав, что ему все же придется считаться с этими женщинами. И он заговорил так, будто обращался к маленькому ребенку:

— Мы должны уравнять баланс. То, что он потерял в плече, мы должны забрать из ноги.

— Полнейший идиотизм! — Мара повернулась к графине, единственной своей союзнице. — Если течет крыша, никто не будет делать еще одну дыру в потолке, ведь верно?

Доктор снова вздохнул и обратился к Борну:

— Я не допущу, чтобы какие-то женщины обучали меня моей же профессии! Или уйдут они — или я!

— Значит, уходите, а мы найдем другого хирурга, — отрезала графиня.

— Пиппа, помолчи, — произнес Кросс негромко, но твердо, и Мара услышала в его голосе напряженность, конечно же, он очень беспокоился за друга.

Но ведь и она, Мара, беспокоилась!

— Дайте ему одну ночь! — взмолилась она. — Двенадцать часов для проявления лихорадки — любого рода воспаления! — а потом подпускайте к нему своего коновала.

Услышав это оскорбление, доктор широко распахнул глаза, и Мара могла бы рассмеяться, не желай она так отчаянно, чтобы этот человек держался подальше от Темпла.

— Теперь я не буду его лечить, даже если вы утроите плату! — заявил хирург.

И тут Мара его возненавидела — так он походил на многих других лондонских докторов, тех, которые резали и прокалывали, а потом объявили, что ее мать неизлечима. Они убили ее, хотя Мара умоляла отца выгнать их и найти кого-нибудь другого — того, кто будет лечить не только пиявками и опием. Но отец проигнорировал ее мольбы и оставил мать без помощи.

Внезапно заговорил Борн, и Мара не могла не заметить иронии происходящего — маркиз пытался успокоить пришедшего в ярость доктора.

— Сэр, пожалуйста… ведь двенадцать часов — это не так уж и много.

— Двенадцать часов могут его убить! И если он умрет, то это будет вина ваших женщин.

— Моя вина, — сказала Мара, глядя прямо в глаза маркизу. Вокруг его правого глаза расплывался синяк, что никак не могло расположить его к ней. А Мара, помолчав, добавила: — Его кровь — моя вина, и я готова за это ответить.

Борн молча посмотрел на Кросса, потом снова на Мару и тихо сказал:

— Хорошо, двенадцать часов.

Ее охватило такое облегчение, что она едва не начала извиняться перед надменным маркизом за синяк. Но все же сдержалась.

— Я обратно не вернусь, — процедил доктор сквозь зубы.

— Вы нам и не понадобитесь. — Мара уже отжимала смоченное кипятком полотенце.

Дверь за хирургом закрылась, и Борн вытащил из кармана часы.

— Итак двенадцать часов. Время пошло. — Он взглянул на Кросса. — Чейз оторвет нам головы за то, что мы его отпустили.

Эти слова прозвучали для Мары бессмыслицей, но она была слишком занята Темплом, чтобы пытаться вникнуть в сказанное маркизом.

— Мы должны сделать все возможное, чтобы не допустить лихорадки, — проговорила она, обращаясь к графине.

Пиппа кивнула и поспешила к двери — приказать, чтобы принесли еще салфеток и горячей воды.

Мара посмотрела на застывшее лицо Темпла — на темные размашистые брови, на сломанный нос, когда-то бывший патрицианским, на шрамы на лбу и губе, — и сердце ее болезненно сжалось.

«Все это сделала с ним я», — думала Мара, вытирая салфеткой лоб Темпла и с ужасом отмечая его неподвижность.

Но теперь она его спасет.

Глава 13

Они лгали — все те, кто рассказывал сказки про смерть, про поющих ангелов и про ощущение невыразимого покоя.

Не было никаких ангелов. И никакого покоя.

Не было вообще ничего такого, что могло бы увлечь его к яркому спокойному свету; и не было ничего, дарующего утешение, пока боль обжигала его, не давая думать и дышать.

И еще — жар, прожигавший плечо и руку до самой ладони, словно ее подожгли. А сбить это пламя он не мог — они удерживали его, к чему-то прижимая, и заставляли терпеть, как будто им это нравилось.

Именно невыносимый зной заставил его понять, что он на пороге ада.

Его ангелы спустились к нему не с небес, они пришли снизу и теперь звали его к себе. Его ангелы — падшие. И они не распевают мелодичных гимнов.

Вместо гимнов они изрыгают ругательства, и сыплют проклятиями, и манят его за собой, соблазняя и угрожая. Они обещают ему все то, что он любил при жизни, — женщин, и хороший скотч, и вкусную еду, и спорт. Обещают, что там, у них, он снова будет царствовать. У них сотни разных голосов — даже женские. Женщины что-то шептали ему и обещали несказанное наслаждение, если только он пойдет за ними.

Бог свидетель, он почти соблазнился.

И тут появилась она!

Та, что шептала особенно жестокие слова. Разносила его в пух и прах, но также произносила слова, манившие куда больше всех прочих обещаний. Такие слова, как «месть», «власть». И «сила». И «герцог»!..

Конечно, герцогом он перестал быть давным-давно. С тех пор, как убил невесту отца.

При этой мысли что-то закопошилось на задворках сознания, но тут же исчезло, потому что все остальные что-то шептали, мешая ему сосредоточиться. Но что же они шептали?

«Всего лишь вопрос времени. Он нас не слышит. Он не может бороться. Он потерял слишком много…»

Да, верно. Он потерял и свое имя, и семью, и прошлое, и жизнь. Потерял мир, для которого был рожден… и который, черт возьми, так сильно любил.

Но всякий раз, уже готовый раствориться во тьме, он слышал ее голос.

Он будет бороться. Он будет жить.

Правда, ее голос ничем не напоминал ангельский. Твердый, как сталь, он обещал весьма приятные вещи, и его невозможно было игнорировать.

«Пошли они все подальше. Ты в два раза сильнее любого из них. Твое дело не закончено. Твоя жизнь не закончена».

Но она ведь закончена, разве нет? Его жизнь закончилась много лет назад. В тот день, когда он проснулся в залитой кровью постели, а невеста его отца погибла от его руки.

Он убил ее.

Убил своими огромными кулачищами, своей сверхъестественной силой. Он ее уничтожил — и вместе с ней уничтожил свою жизнь. А сейчас он оказался здесь… и он умирал, наконец-то получив то, что заслуживал.

Говорили, что перед смертью перед глазами человека должна промелькнуть вся его жизнь. Эта мысль всегда нравилась Темплу не ради воспоминаний о детстве в большом поместье в Девоншире, а ради того, чтобы вспомнить ту ночь. Ту, что изменила все.

В глубине души он всегда верил, что на пороге смерти ему покажут ту ночь. Ночь, скрепившую печатью всю его дальнейшую судьбу. Ночь, пообещавшую ему приглашение в преисподнюю. Но даже сейчас он не мог ее вспомнить и взревел в отчаянии:

— Почему?!!

Но он не услышал ответа. Уже проваливаясь в беспамятство, он слышал лишь, как злобный падший ангел дразнил его, изводил своим наглым враньем.

«Потому что ты будешь жить, Темпл. Ты выживешь, и я расскажу тебе все».

Она здесь, девушка из той ночи! Хорошенькая смеющаяся девушка, она, танцуя, ускользает от него в саду. Она нависает над ним, и ее чудесные шелковистые волосы завораживают его.

Она здесь, девушка с глазами, как драгоценные камни.

Она здесь, и ее прикосновения дарят обещания, уводят от смерти. Назад к ней! Назад к жизни! Она его спасет!

Часы шли, а он все не приходил в себя и даже в беспамятстве дергался и напрягался каждый раз, когда они промывали его рану горячей водой.

Мару водили туда-сюда, подпуская к нему только для того, чтобы промыть рану или поменять повязку. И всякий раз, входя в комнату, она видела там новых людей. Борн, Кросс и Пиппа оставались там постоянно, но когда из казино ушел последний игрок, к ним присоединились те, кто работал за игорными столами «Ангела», — дилеры и крупье, а также женщины из клуба — целый поток всхлипывающих горничных и всяких прочих дам.

Блондинка по имени Анна, с которой Мара встретилась в странной комнате с зеркальным окном, пришла, закончив работу, и Мара краем глаза видела, как проститутка долго стояла рядом с Темплом, поглаживая кончиками пальцев татуировку на его руке и шепча что-то ему на ухо.

Маре пришло в голову, что это, вероятно, любовница Темпла — если судить по тому, как она говорила о нем в той полутемной комнате. У него наверняка было множество женщин — очень уж они ахали и охали над ним, — но Анна достаточно красива, чтобы оказаться во главе этой армии в юбках.

Длинные тонкие пальцы скользили по его гладкой коже, а безупречно отполированные ногти ерошили его волосы — жест, который невозможно истолковать неверно. Эта женщина хорошо знала Темпла и переживала за него.

Мара отвернулась, чувствуя, что ненавидит Анну. А заодно ненавидит и себя — за нахлынувшую жгучую ревность. За то, что не рассказала ему всего, когда имела такую возможность. За то, что не доверяла ему и мучила, хотя он ничем этого не заслужил.

Ухаживая за ним, промывая, прочищая и перевязывая его рану, проверяя сердцебиение (к счастью, сильное и ровное), она опускала голову как можно ниже. Кто-то накрыл его одеялом и подсунул под голову подушку — сделали уступку удобствам, но побоялись унести его со стола, словно поцарапанный дуб обладал животворящей силой.

Мара волновалась все сильнее — час проходил за часом, а Темпл все еще оставался неподвижным. Борн грозился пригласить другого доктора, но в какой-то момент появился неуловимый Чейз, видимо, принявший сторону Пиппы, и он дал им ночь на то, чтобы привести Темпла в сознание. Чейз вскоре ушел, а Мара вновь принялась промывать и перевязывать рану. Она постоянно разговаривала с Темплом, отчаянно надеясь его разбудить, заставить очнуться. Отчаянно надеясь, что он откроет глаза и увидит ее.

Но герцог по-прежнему так и не приходил в себя, хотя отбивался, когда они промывали рану почти кипящей водой. При этом он время от времени спрашивал: «Почему?»

Мара отвечала ему очень тихо, чтобы остальные не слышали ее ответов и обещаний; она надеялась, что хоть что-нибудь из сказанного ею вернет его оттуда, где он сейчас находился, вернет раньше, чем мужчины решат, будто они с графиней сошли с ума, и пошлют за жестоким человеком, называющим себя доктором.

Графиня оставалась ее единственным союзником. Видимо, после нескольких часов ухода за раненым она поняла, что у Мары и у нее одна цель.

Их общая цель.

Дверь отворилась, и вошли две женщины. Одна — аккуратная и приличная, явно леди; вторая же — крупная, в переднике, с чайником в руке. Леди нашла взглядом Борна, стоявшего в дальнем конце комнаты, кинулась к нему и оказалась в кольце его сильных рук. Он крепко обнял ее и прижал к себе, она обвила руками его шею, зарылась пальцами в темные кудри маркиза и что-то зашептала.

Маре очень хотелось и дальше наблюдать за этой сценой, совершенно несовместимой с образом человека, с которым ей до сих пор приходилось иметь дело, — и в то же время хотелось отвернуться, ибо слишком уж эмоционально все это выглядело.

Наконец Борн расцепил объятия, и его неприятная сущность вернулась обратно.

— Какого черта?.. Что ты тут делаешь? — пробурчал он.

Леди не обратила внимания на его тон.

— Тебе следовало самому за мной послать. Почему я должна дожидаться записки от Пиппы? — Она помолчала. Потрогала пальцами его щеку. — Что случилось с твоим глазом?

— Ничего.

Маркиз отвел глаза. Мара же поспешно перевела взгляд на Пиппу, стоявшую рядом с Темплом и наблюдавшую за ней.

— Это нельзя назвать «ничего», Майкл!

— Дорогая, все в порядке. — Он взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев.

— Кто тебя ударил?

Губы графини дрогнули в усмешке, и Мара мысленно взмолилась, чтобы та промолчала. Но удача ей изменила.

— Его ударила мисс Лоув, — сказала Пиппа.

Леди выпрямилась во весь немаленький рост и посмотрела на графиню:

— Кто такая мисс Лоув?

Пиппа указала на Мару, мечтавшую куда-нибудь провалиться:

— Вот она.

Леди осмотрела Мару с ног до головы, отметив окровавленное платье, растрепанные волосы и наверняка изможденное лицо. Взгляд ее остановился на правой руке Мары, нанесшей удар маркизу. После чего она с усмешкой сказала.

— Полагаю, он это заслужил, верно?

Ошеломленная, Мара смотрела ей прямо в глаза. Наконец кивнула:

— Да, пожалуй, да.

Леди снова усмехнулась.

— Что ж, такое случается. — Она опять повернулась к Борну.

— Нет, я этого не заслужил! — заявил тот.

Леди приподняла бровь.

— Ты попросил прощения?

— Что?! Прощения?! — вспылил маркиз. — Она ведь меня ударила! Когда бежала, чтобы убить Темпла!

Мара раскрыла рот, чтобы возразить, но леди не дала ей произнести ни слова.

— Мисс Лоув, вы собирались убить Темпла.

Впервые кто-то зада! ей вопрос. И Мара ответила:

— Нет.

Женщина кивнула и снова обратила все свое внимание на Борна.

— B таком случае, дорогой муж, ты наверняка это заслужил.

Не сразу до Мары дошел смысл сказанного. Неужели эта женщина — маркиза Борн? Неужели она говорила такое своему мужу? Должно быть, она святая…

— Тебе нечего тут делать, — буркнул Борн.

Страницы: «« « ... 1415161718192021 » ... »»