Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака Шадрина Анна
Т., 35 лет, госслужащая, не состоит в браке, около 10 лет находится в связи с женатым мужчиной:
Не думаю, что смогла бы жить с мужчиной. Я себя так не вижу. Но вполне могу представить, что живу с женщиной, подругой. Я бы хотела заботиться о ребенке, но сама рожать не решусь. Было бы хорошо жить вместе с подругой, у которой есть ребенок.
Однако в популярном воображении «настоящая семья» – это все еще союз мужчины и женщины, основанный на браке, плюс дети. Образ гетеросексуальной брачной пары чаще всего используется в медиа как иллюстрация «полного человеческого счастья» и удовлетворения.
Культивируя имидж семьи нуклеарного типа, реклама, кино и телевидение, с одной стороны, формируют потребность стремиться к социально одобренному стилю жизни. С другой стороны, образ традиционной семьи, связанный с потреблением определенных товаров и услуг, стимулирует к производству все большего количества товаров.
По мнению критиков общества потребления[41], атрибуты благополучия семьи, или «ложные потребности», вынуждают стремиться к их удовлетворению и как следствие мотивируют людей больше работать, являясь движущей силой глобального капитализма. Поэтому «традиционная» семья «выгодна» экономикам.
Но существуют разные взгляды и исследования о том, кто больше тратит – люди, живущие в традиционных семьях, или организовавшие свою жизнь альтернативно браку. Например, недавно опубликованная в The New York Times статья «Два класса, разделенные по принципу “Я согласна”»[42] рассказывает о двух подругах, работающих в одном детском саду.
Обе растят детей, одна при этом состоит в браке, другая – мать-«одиночка». И если днем женщины не чувствуют социальной разницы между собой, то вечером, возвращаясь домой, они оказываются в двух разных мирах.
Замужняя героиня публикации живет намного комфортнее своей коллеги. Причиной «пропасти» между двумя женщинами издание видит высокую зарплату мужа той, которая состоит в браке. Ссылаясь на исследования Университета Джона Хопкинса, The New York Times утверждает, что в среднем по стране доход «одиночек» ниже на 40 %, чем у зарегистрированных пар.
В этом контексте уместно вспомнить эпизод легендарного сериала о самостоятельных жительницах Манхэттена «Секс в большом городе», в котором Кэрри Брэдшоу не может собрать денег, для того чтобы выкупить квартиру, в которой живет, но обнаруживает себя владелицей коллекции обуви, по стоимости сопоставимой с квартирой.
Эрик Клиненберг, ссылаясь на федеральный обзор потребительских расходов, указывает, что средний показатель расходов на душу населения среди американских «одиночек» в 2010 году составил $34 471. По сравнению с $28 017, которые тратят семейные пары без детей, и $23 179 на человека в семьях с детьми[43].
Разумеется, гламурная и бездетная «одиночка» с Манхэттена и незамужняя воспитательница детского сада, растящая детей в глубинке, представляют разные экономические классы. Но как социальная группа, объединенная по признаку жизни за пределами брака, «одиночки» тратят больше.
Питая экономику и начиная это осознавать, американские синглы становится влиятельной частью общества. Политики вынуждены принимать во внимание интересы этой электоральной группы. Но более подробно речь об этом пойдет в главе 2.
Возвращаясь к теме «традиционной» семьи, отмечу, что Америка по-прежнему очарована этим институтом. Даже в эпоху, когда половина браков распадается, молодежь полна надежд.
Согласно недавнему исследованию, проведенному Университетом Кларка (Массачусетс), 86 % американцев и американок в возрасте 18–29 ожидают, что их будущие браки продлятся всю жизнь. 60 % молодых мужчин и женщин заявляют о том, что готовы пожертвовать некоторыми карьерными целями ради создания семьи[44].
Стефани Кунц в «Истории Брака» пишет, что 90 % жителей США проходят через «регистрацию отношений» в течение жизни. Многие американцы по-прежнему ищут удовлетворения эмоциональных и экономических потребностей в брачных союзах – по мнению социолога, так происходит потому, что тысячи законов, обеспечивающих социальные льготы, все еще ориентированы на гетеросексуальный брак[45].
В России за период 1998–2011 годов число заключенных браков увеличилось на 55 %. Одновременно растет и число разводов. В 2011 году зарегистрировано 669 тысяч разводов, что на 4,7 % больше, чем в 2010 году, и на 33 % больше, чем в 1998 году. Общий коэффициент брачности в 2010 году составлял 8,6 %. Общий коэффициент разводимости тогда же равнялся 4,5 %[46].
По данным Национального статистического комитета, в Беларуси в январе 2012 года на 1000 зарегистрированных браков пришлось 930 разводов.
Современники и современницы экспериментируют с жизненными сценариями. Но государства продолжают рассматривать нуклеарную «ячейку общества» как естественную и желательную форму семьи. В этой связи любопытно обратиться к истории института и попытаться обнаружить, как давно возникли эти убеждения.
В XIX веке, когда социологи начали раздумывать о семье, Фридрих Энгельс, используя данные Льюиса Моргана об эволюции брачных отношений, изложенные в труде «Древнее общество, или Исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации», соединил материалистическую концепцию социальности и теорию о едином прогрессивном пути развития человечества.
В своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства»[47] Энгельс показывает, что семья представляет собой подвижную институцию, отражающую экономическое состояние конкретного общества. По Энгельсу, модель семьи определяется способом общественного производства.
Так, в первобытном обществе выживаемость обеспечивалась совместным поддержанием жизнедеятельности членами племени. Вместе можно собрать больше добычи и легче противостоять врагу.
Для поддержания популяции в условиях высокой смертности необходима высокая рождаемость, которая может быть обеспечена бесконтрольными сексуальными связями. Каждая женщина принадлежала каждому мужчине, и равным образом каждый мужчина – каждой женщине, говорится в «Происхождении семьи». Все дети в первобытном кругу считались общими.
По Энгельсу, история возникновения семьи представляет собой постепенное сужение круга легитимных сексуальных партнеров от неограниченного количества внутри племени до одного, происходящее на фоне развития производственных отношений. Первая упорядоченная система отношений – кровнородственная семья – возникла вследствие естественного отбора. Принцип организации в ней строился на исключении из сексуальных связей представителей разных поколений. Все деды и бабки в пределах семьи являлись друг для друга мужьями и женами, равно как и их дети, то есть отцы и матери. Равным образом дети последних образовывали третий круг общих супругов, а их дети, правнуки первых, – четвертый круг.
Для раннего периода была характерна пуналуальная семья, исключающая сексуальные связи между братьями и сестрами. Первоначально запрет возлагался только на половые отношения между детьми одной матери. Затем постепенно из круга возможных партнеров вытеснялись также дети и внуки родных братьев и сестер.
При этом брак оставался групповым. Внутри определенного семейного круга мужья и жены были общими. Достоверное родительство и как следствие право на наследование устанавливались по материнской линии.
Сложный и длительный процесс отсечения возможных сексуальных партнеров привел к образованию рода, к структуре, определяющей степень родства внутри семьи. Растущее количество запретов на браки даже среди отдаленных родственников преобразовало групповой брак в парную семью, прообраз моногамной нуклеарной семьи, состоящей из двух родителей и их детей. Но парная семья еще слишком неустойчивая структура, не нуждающаяся в ведении отдельного домашнего хозяйства.
Постепенно люди начинают осваивать животноводство, земледелие, обработку металлов и ткачество. Структура парной семьи теперь подразумевает достоверное отцовство. Однако материнское право при наследовании сохраняется. При расторжении брака мужчина забирал с собой орудия труда, женщине доставалась домашняя утварь. Но в случае смерти владельца стада, согласно материнскому праву, наследство переходило в руки родственников жены.
С развитием средств производства постепенно происходит разделение труда на «мужской» производительный и «женский», связанный с заботой о выживании членов семьи. Женщины, занятые вынашиванием, рождением и выкармливанием детей, не могли на равных с мужчинами, например, возделывать земли.
Накопленные в результате «мужского» труда ценности становятся частной собственностью, в результате «женского» труда, несмотря на его важность, частной собственности не возникает.
Разделение труда внутри семьи приобретает форму экономического неравенства. Мужчины присваивают результаты труда всех членов семьи. Занятые более «престижной» работой, приносящей доходы, они заинтересованы в том, чтобы передавать накопленное по наследству собственным детям.
До нас не дошло свидетельств о том, как именно происходила одна из важнейших революций в институте семьи, но тем не менее материнское право было упразднено. С целью рождения детей от одного мужчины и последующей передачи наследства по достоверно известной отцовской линии утверждается необходимость моногамии для женщин.
С провозглашением единовластия мужчин и закреплением контроля над женской сексуальностью возникает моногамная семья. Она отличается от парной семьи более прочными границами и связями. Теперь брак может быть расторгнут только по желанию мужчины.
В это время союз мужчины и женщины, организованный родителями, выполняет функцию первичной экономической структуры, обеспечивавшей выживаемость. Семья становится собственным производством, включающим таверну, постоялый двор, прачечную, детский сад, госпиталь и ферму. Эмоциональная привязанность в таких союзах является не целью, а возможным дополнением[48].
Следующей революционной переменой в сфере семьи становится возникновение индивидуального брачного рынка, совпадающее по времени с зарождением индустриального общества. В середине XIX века решение о создании семьи принимается уже не родителями партнеров, а непосредственно участниками отношений. Семья как отдельная хозяйственная ячейка в гораздо меньшей степени становится зависимой от семейного клана.
Вся материальная собственность принадлежит мужчинам, занятым в сфере общественного производства. Ресурсом женщин, не допущенных в сферы оплачиваемого труда, являются индивидуальные качества. Женскую привлекательность теперь составляют «добродетель», «чистота», «заботливость».
С этого времени принято считать, что основное предназначение женщины – материнство и забота о домашнем очаге, а мужчины «по природе» обязаны быть кормильцами и защитниками своих домочадцев. Появляется идея романтической любви, возникающей в процессе «переговоров» мужчины и женщины на брачном рынке[49].
Модернизация XX века, переход от аграрной экономики к индустриальной в западных обществах вносит очередные изменения в структуру института семьи. Растущий объем производства требует все большего количества рабочих рук и выводит женщин на рынок труда, наделяя их экономической независимостью.
Но этот процесс происходит неравномерно. В советской части мира большинство женщин начинают работать вне дома сразу после революции 1917 года. На Западе эмансипация сферы занятости связана со второй волной феминизма, зародившейся лишь в 1960-е годы.
Согласно концепции марксизма, половое неравенство внутри семьи должно было упраздниться с отменой частной собственности и равным доступом к ресурсу для женщин и мужчин. Ожидается, что забота о поддержании жизнедеятельности членов семьи перестанет быть частным делом и перейдет под государственный контроль.
Главной идейной вдохновительницей освобождения женщин от «кухонного рабства и ига материнства» была Александра Коллонтай. Ее концепция «новой семьи», изложенная в работе «Дорогу крылатому Эросу», активно обсуждалась в молодежной прессе первого революционного десятилетия[50].
Общими тенденциями того времени были внебрачные сексуальные связи, расширение круга партнеров, «гражданские» браки. Тем не менее после экспериментов первого революционного десятилетия наступило время партийного психолога Арона Залкинда и его «12 половых заповедей пролетариата»[51].
Залкинд исповедовал подчинение семейной жизни строгому классовому контролю и утверждал, что сексуальная жизнь допустима лишь в тех ее составляющих, которые способствуют росту коллективистских чувств, классовой организованности и боевой готовности.
К 1930-м годам в советской части мира большинство женщин наравне с мужчинами имело доступ к образованию и работало полный рабочий день, параллельно заботясь о семье. При этом советское государство частично брало на себя организацию быта.
Этот способ устройства частной жизни социологи называют «гендерным контрактом работающей матери». На протяжении всего советского времени контракт работающей матери оставался доминирующим. Но в приватной сфере, неподконтрольной государству, существовали теневые контракты: добрачные и внебрачные сексуальные связи, внебрачное материнство, гомосексуальное партнерство[52].
К концу 1980-х годов появляется рынок коммерческих услуг, частично разрушается система социальной защиты, возникают новые формы организации быта: контракт карьерно ориентированной матери, контракт домохозяйки, спонсорский контракт[53].
В западных обществах новейшие изменения в сфере семьи и брака происходили иначе. Переход от доминирующего контракта домашней хозяйки к контракту двух кормильцев в некоторых странах Западной Европы осуществлялся в 1950-е годы, в США – в 1960-е, в Великобритании – в 1970-е.
К 1970-м годам женщины стали массово получать доступ к высшему образованию, к 1980-м – вышли за пределы сферы обслуживания в профессиональной занятости, получая все большую экономическую автономность. Изменяется система социального обеспечения, способствующая укреплению позиций работающей женщины.
В 1960-е появляется «пилюля», женское средство контрацепции, не требующее вовлечения мужчин в регулирование репродуктивного поведения[54]. В результате происходит разделение секса и воспроизводства. В связи с тем что брак для женщины перестает быть средством выживания, растет терпимость общества к добрачным связям, сожительству и одиночному проживанию. Теперь для того, чтобы жить сексуальной жизнью и рожать детей, не обязательно выходить замуж.
Имея стабильный доход, женщина в состоянии прокормить ребенка или детей самостоятельно, без участия партнера. С 1980-х годов распространение получают банки донорской спермы, развиваются новые репродуктивные технологии, позволяющие получать опыт родительства в отсутствие брачного или романтического партнера[55].
Ослабевает идея исключительной важности биологического родительства. Одиночно проживающие люди наделяются правами опеки над детьми, оставшимися без родителей.
Многие сегодня видят более привлекательной идею инвестировать в собственное профессиональное развитие, чем в создание устойчивых романтических связей.
Одна из моих информанток, Н., 31 год, аспирантка, не состоит в браке, так описывает свои приоритеты:
Романтические отношения для меня как отпуск, когда можно не ходить на работу. У реальной меня довольно много работы. Совмещать не получается. В отношениях я переношу фокус внимания с себя на другого человека. И от этого страдает моя собственная жизнь. Я сейчас пытаюсь выработать какой-то новый сценарий. Мне важно, чтобы у меня оставалось пространство, где я одна могу поехать кататься на велосипеде и фотографировать. Как только я ловлю себя на том, что не еду кататься, а начинаю сидеть у компьютера или телефона и ждать звонка или письма, я стараюсь вернуть себя к своим персональным интересам.
…С другим человеком есть горизонтальное развитие. Это важно, но у меня, при этом нет вертикального развития, которое означает прирост социальнозначимых вещей. Забота не очень социально значима. Она значима для меня личностно. А профессиональное развитие относится к социальному статусу. Развивая эту свою часть, я больше чувствую себя в безопасности. Родители поощряли меня к получению образования. Но не влияли на то, как я устраиваю свою личную судьбу. Я хотела быть писателем с 12 лет и чувствовала свою миссию в том, чтобы влиять на большие группы людей…
Таким образом, главными причинами роста числа «одиночек» являются отсутствие экономической необходимости вступать в брак, доступность жилья, отделение секса от деторождения и противоречия между идеологией индивидуальных достижений и современным пониманием романтической любви как исключительной ориентированности на удовлетворение нужд партнера.
В 1990-х журналисты стали драматизировать вопрос «что происходит с институтом семьи?», полагая, что их деды и прадеды жили в более крепких союзах, пишет Стефани Кунц в «Истории брака»[56].
Однако «золотым веком» брака можно назвать всего одно стабильное десятилетие в истории семьи Северной Америки и Западной Европы, длившееся с 1950-х по 1960-е годы. Господствующая в это время форма организации быта с мужем-кормильцем и женой-домохозяйкой, формировавшаяся 150 лет, изменилась до неузнаваемости всего за четверть века[57].
Согласно опросу института общественного мнения Gallup, в 1962 году американские замужние женщины единогласно говорили о том, что весьма удовлетворены своей жизнью. Но только 10 % респонденток подтвердили, что желают такую же жизнь своим дочерям[58].
Ссылаясь на писательницу Барбару Эренрайх, Кунц утверждает, что первыми против формы семьи с единственным кормильцем стали бунтовать не феминистки, а мужчины. В частности, за восемь лет до появления книги Бетти Фридан «Загадка женственности» 1963 года, в которой автор именует социальную изоляцию домашней хозяйки «проблемой без названия», вышел бестселлер Роберта Линдера «Должен ли ты соответствовать».
Линдер писал, что мужчина-кормилец чувствует себя попавшим в западню, стараясь соответствовать ожиданиям боссов на рабочем месте и быть одновременно эмоционально вовлеченным в семейные дела, чтобы не огорчать жену.
В 1953 году Хью Хефнер основал журнал Playboy – как голос протеста против мужской семейной работы, – предложив мужчинам способ получать удовольствия без соблюдения домашних обязанностей и женского семейного доминирования[59].
Однако американские женщины не всегда были «хранительницам домашнего очага». Первые попытки выхода в сферу оплачиваемого труда ими предпринимались еще в начале прошлого века. Но во время Великой депрессии развернулась общественная кампания, убеждающая, что в сложный период, когда рабочих мест не хватает, женщины должны отдать их мужчинам. В годы депрессии уровень разводов резко сократился. Расторгать браки было финансово невыгодно.
Вторая мировая война открыла небывалые карьерные возможности для маргинальных групп. На время войны женщины и цветные американцы могли получать хорошо оплачиваемую работу в промышленности наравне с белыми мужчинами. Но уже в 1950-е годы женщин вновь призвали отдать работу вернувшимся с войны ветеранам[60].
В 1960 году 70 % женщин выходили замуж до 24 лет. Замужество было единственной возможной социальной карьерой для женщины в период с 1950-х по 1960-е годы. К 1970-м годам брак перестает быть главным событием, определяющим направление жизни женщины[61].
С одной стороны, доступные с 1960 года оральные контрацептивы снижают рождаемость и освобождают время для «личной реализации». С другой – утроившиеся цены на недвижимость делают жилье недоступным для семей, живущих на одну зарплату. И женщины массово выходят на работу[62].
С 1960-х по 1980-е каждый третий брак распадается. Но в последние два десятилетия века количество разводов сокращается – браков становится меньше, общество терпимее смотрит на сожительство и одиночное проживание. С 1980-х годов и по настоящее время доля разводов устойчиво держится на отметке 50 %[63].
Вопреки утверждениям защитников «семейных ценностей» брак не являлся нормой для всех взрослых людей со «времен мамонтов». Современники верят в «теорию мамонта», которого первобытный мужчина нес в пещеру к своим жене и детям, потому что эта легенда напоминает общественный порядок 1950–1960-х годов, – объясняет профессор Кунц. Но эта проекция не соответствует действительности.
Во-первых, в эпоху первобытно-общинного строя охота не была так важна, как собирательство. На крупных животных охотились всем племенем, часто довольствуясь останками умерших «своей смертью» животных.
Во-вторых, мужчины охотились вовсе не для того, чтобы накормить своих жену и детей. Первобытные люди не уединялись «семьями», чтобы питаться отдельно от других членов племени.
Такой формы, как устойчивая романтическая пара или нуклеарная семья, еще не существовало. «Выйти замуж» за хорошего охотника было не единственной возможностью получать еду. Вся добыча в племенах отдавалась в «общий котел» и употреблялась коллективно[64].
Миф о мужчине, который «должен быть добытчиком» потому, что «так было всегда», отсылает нас не к пещерам и седым векам, а в десятилетие, когда только мужское население получало деньги за свою работу. При этом речь идет о США и Западной Европе.
Теперь поищем «золотой век» брака в «нашей» части света.
Российский социолог Игорь Кон говорил о четырех основных этапах в истории советской семейной политики[65]. Первое революционное десятилетие, или «прогрессивный период», по Кону, характеризовалось экспериментами в области семьи и сексуальности на уровне законодательства и повседневных практик.
Время с 1930-х по 1960-е годы Кон называет «периодом стагнации». Почти на протяжении всего этого этапа действуют запреты на аборты, существует раздельное образование для мальчиков и девочек, развод является поводом для судебного разбирательства.
Отрезок с 1960-х по 1980-е годы Кон обозначает «брежневским периодом одомашнивания». Законодательный контроль над семьей ослабевает, но правящая элита того времени сдерживает в Советском Союзе волну радикальных перемен, происходящих на Западе.
С 1990-х годов, после падения железного занавеса, начинается «период либерализации». Широкодоступными становятся средства контрацепции, одновременно с появлением западной медиапродукции открывается возможность обсуждать тему сексуальности. Внебрачное сожительство, мономатеринские семьи и одиночное проживание становятся общественными нормами.
В первые годы после революции 1917 года вопрос об отмирании брака казался многим советским идеологам уже решенным. Буржуазный брак как основа классового общества должен был кануть в Лету.
Однако Ленин был против слишком решительной ломки традиционной семьи. Вождь социалистической революции обращал общественное внимание на то, что, если брак не будет основой семьи, он перестанет являться также и предметом законодательства, как, например, дружба[66].
Большевистскую брачную политику осуществляли декреты. Принятый в конце 1917 года декрет существенно облегчал процедуру развода, позволяя расторгнуть брак по заявлению одной из сторон. Это время характеризовалось расширением круга сексуальных партнеров и распространением внебрачных отношений[67].
Но к концу 1920-х годов в СССР был запрещен популярный на Западе психоанализ и дискуссии на тему сексуальности. Табу на упоминание секса в любом публичном контексте – развлекательном, образовательном, порнографическом – действовало вплоть до перестройки. Это стало причиной того, что в 1960–1970-х годах в Советском Союзе либерализация в частной сфере протекала иначе, чем на Западе[68].
Кодекс о браке 1926 года стал началом «стабилизации» семейных отношений. Тоталитарное государство не могло мириться с проявлением автономной воли индивидов. Право на брак стало превращаться в обязанность советских граждан[69].
В 1930-е годы люди из деревень массово перемещаются в города. В это время советские показатели разводов – одни из самых высоких в мире и составляют 40 %[70]. В 1936 году входит в силу постановление о запрещении абортов и некоторых изменениях в законодательстве о разводах. Развод перестает быть частным делом. Для расторжения брака теперь необходимо присутствие обеих сторон, обсуждение семейной ситуации выносится на общественные собрания в трудовых коллективах[71].
Указом 1944 года незарегистрированный брак объявляется незаконным, дети, рожденные в нем, лишаются права на семейное имущество. Развод становится двухступенчатой процедурой. Расторжение брака осуществляется в двух судах с обязательной явкой двух сторон, информация о разводе публикуется в газете, за разрушение семьи взимается штраф от 500 до 2000 рублей, при средней зарплате в 150 рублей. В 1947 году выходит указ, запрещающий браки с иностранцами[72].
Прирост населения в первой половине XX века исчисляется в отрицательных показателях. Демографическая озабоченность становится основной движущей силой советской семейной политики. Главным методом репродуктивного контроля вплоть до конца прошлого столетия являлся аборт, криминальный во время законодательных ограничений с 1936 по 1955 год[73].
Жесткий контроль в сфере репродуктивных прав и организации частной жизни был попыткой восполнить громадные демографические потери, связанные с репрессиями, коллективизацией и строительством социализма. Эти потери были настолько очевидными, что результаты переписи населения 1937 года засекретили.
Следующий удар по численности советского населения нанесла Великая Отечественная война. Чтобы смягчить воздействие социальных катаклизмов, пришедшихся на первую половину века, власти стремились искусственно укреплять брачные узы. Но довоенная численность населения была восстановлена только к 1955 году[74].
В 1965 году новым указом была отменена двухступенчатая процедура развода. После принятия в 1968 году нового семейного закона уровень разводов повысился в 10 раз по сравнению с показателями первых послевоенных лет.
К 1970-м годам каждый второй советский брак распадается. Исследователи объясняют эти показатели дефицитом личного пространства, недовольством женщин по поводу двойной нагрузки, их относительной экономической независимостью, мужским алкоголизмом и недостатком свободных мужчин на брачном рынке, связанным с потерями в годы войны. Запись об отцовстве теперь производится по заявлению сторон или по решению суда[75].
К 1990-м годам «отношения» и брак перестают быть тождественными понятиями. На «встречу любимого человека» ориентировано 70 % населения, на создание семьи – 30 %[76].
Финский социолог Анна Роткирх в книге «Мужской вопрос. Любовь и секс трех поколений в автобиографиях петербуржцев», исследуя отношения между государственной политикой, повседневной моралью и практиками в семейной сфере советского и постсоветского обществ, обнаруживает существенные различия между тем, что чувствуется, думается и говорится в контексте любви, секса и брака.
Так, например, на уровне морали в советские времена брак по расчету не является нравственным стандартом. Ожидалось, что главной причиной для вступления в брак будет взаимное романтическое чувство. Но в действительности люди женились и выходили замуж в том числе и из экономических соображений.
Идеология в сфере советской семьи представляет собой парадоксальную смесь марксизма и ценностей аграрных, доиндустриальных обществ. С 1943 года по 1955-й в школах действует раздельное обучение для мальчиков и девочек. Идеи «естественного» полового разделения труда, оправдывающие женский домашний труд «биологической потребностью», прививались в семьях и поддерживались в системе образования[77].
В послевоенные годы вступление в брачный союз являлось единственно возможным сценарием перехода во взрослую жизнь. Молодые советские мужчины и женщины создавали семьи сразу по окончании профессионального обучения.
Одобряемый сценарий жизни для женщины связывается с замужеством в возрасте 20 с небольшим лет и следующим за свадьбой рождением первого ребенка. Откладывание материнства расценивалось как неприемлемое, «эгоистичное» поведение.
Бесплодие и бездетность считались трагедией и замалчивались. Как и во всем мире в то время брак был единственным легальным способом для женщины «получить» ребенка и как следствие совпасть с социально одобряемой идентичностью[78].
Традиционный цикл советской семьи представлял собой институализированный брак, рождение ребенка и идущий вслед институализированный развод. В некоторых случаях советские граждане вступали в повторный брак[79].
Вот что рассказывает о своей семье моя информантка М., 41 год, предпринимательница, разведена, воспитывает дочь:
На уровне фактов я повторяю судьбу мамы и бабушки. Бабушка, мама и я развелись в возрасте около 30 лет, оставшись с малолетними дочерями на руках.
В 1970-х годах западные участницы социальных движений начинают ставить под сомнение традиционный женский жизненный сценарий. Но в СССР вопросы необходимости брака, материнства и ответственности за выполнение домашней работы не проблематизировались. Семья являлась единственной формой частной жизни, гарантирующей получение социальной поддержки: отдельного жилья, путевок, дефицитных товаров[80]. Основной социально-экономической практикой советской семьи являлся институт «расширенного материнства». Женоцентрические межпоколенческие связи поддерживали советскую модель семьи с работающей матерью.
Совместное проживание трех поколений являлось распространенным способом организации быта, как и передача ребенка на воспитание бабушке. Такому укладу во многом способствовало появление большого числа «одиноких» пожилых женщин, в связи с традиционно более низкой продолжительностью жизни советских мужчин[81].
Межпоколенческая внутрисемейная связь не давала возможности «оторваться от традиций». Во всем – от способа организации частной жизни до приемов воспитания – советские люди полагались на экспертное мнение родственников и близких друзей.
В советский период публично не обсуждались интимные вопросы, не возникло социальных движений и психотерапевтических практик, способствующих критическому осмыслению выбора жизненного сценария. По мнению Анны Роткирх, это объясняет, почему советские семейные ценности были гораздо более традиционны, чем этого требовала социалистическая повседневность.
При этом советские люди в организации быта не всегда следовали принципам общепринятой морали, которые часто навязывались искусственно. Каждое десятилетие истории советского брака было затронуто социальными катаклизмами.
Поэтому, на мой взгляд, назвать какой-либо из перечисленных периодов наиболее благоприятным или более полно отражающим традиционные семейные ценности довольно трудно, если возможно вообще.
Последнее десятилетие прошлого века было отмечено деинституализацией семейной сферы. С 1989 по 1993 год на четверть сократилось число браков, а количество разводов выросло на 14 %. Эти показатели объяснялись отменой жесткого контроля государства над частной сферой и трудностями переходного периода[82].
По данным опросов, проведенных в России в 1996 году[83], доля женщин в возрасте 20–24 лет, состоящих в фактических браках, была равна 22 %, в незарегистрированных союзах – 30 %, соответственно, 48 % «не состояли в отношениях».
Рост доли внебрачной рождаемости (с 12 % до 28 %) начался в России со второй половины 1980-х годов и продолжался вплоть до 1999 года. Единственная категория родившихся, которая увеличивается в абсолютных размерах с 1993 года, – это дети, зарегистрированные по совместному заявлению отца и матери, не состоящих в браке. К 2001 году их доля достигла 47,6 %[84]. Затем тенденция роста сменилась снижением, и в 2010 году доля родившихся вне брака составила 24,9 %[85].
Национальный статистический комитет Республики Беларусь отмечает, что в 2010 году 80,4 % детей родились у женщин, состоящих в зарегистрированном браке, 19,6 % – у женщин, не состоящих в зарегистрированном браке. При этом в 2005 году доля детей, рожденных вне брака, составляла 24,2 %.
Социолог Елена Гапова в работе «О гендере, нации и классе в посткоммунизме» объясняет, что причиной распада СССР явилось вызревание «классов» и замена статусного неравенства внутри советского общества экономическим. Если сутью общественного процесса, происходившего на Западе в 1970-е годы, было смягчение классовой структуры и перераспределение доступа к ресурсам, пишет Елена Гапова, то посткоммунизм, наоборот, усилил классовое разделение через экономическое неравенство.
Вместе с новыми богатыми на постсоветском пространстве появились и новые бедные. Частично разрушилась система социальной защиты: новые национальные государства сняли с себя функции ухода и заботы и передали их в женские руки. На «обочине» оказалась значительная часть интеллигенции и населения, занятого на производстве.
Способ, поддерживающий отношения подчинения и доминирования между мужчинами и женщинами, всегда включен в процесс смены социального порядка[86]. В результате постсоветских трансформаций возник ряд новых мужских и женских идентичностей, связанных с процессом классообразования.
Одним из самых значительных итогов постсоциалистического десятилетия стал процесс создания сферы частного бизнеса. Перераспределение ресурсов не только усилило системное превосходство мужчин над женщинами в публичной сфере, но и классовую сегрегацию среди самих мужчин. В «новое» время появляются представления о бизнесе как о «чисто мужском занятии», оформляющие новую мужскую идентичность «успешного бизнесмена».
В статье «Мужская экономика: Не до глупостей, когда карьеру куешь» антрополог Алексей Юрчак анализирует тексты «мужских» журналов «Карьера» и «Профиль», формирующих медиаобраз бизнесмена[87].
Автор приходит к мнению, что имидж успешного мужчины конструируется через способы высказывания, ограничивающие женские права, упрощающие женские образы, контролирующие женские желания.
Мужчины в этих изданиях изображаются талантливыми, богатыми, независимыми, симпатичными и умными людьми, «хозяевами жизни». «Они разведены, они изменяют женам, у них нет времени «на глупости», они заняты «серьезными делами».
Женщины в таком мировоззрении – это «молоденькие подчиненные девочки, секретари-референты, длинноногие существа. Их у мужчин много, они быстро надоедают, их с легкостью бросают и больше года не держат».
Женские желания и интересы здесь определяются не профессиональной деятельностью, а сексуальной или семейной зависимостью от мужчины-карьериста. «Предназначение» женщины видится в том, чтобы «снимать» с мужчин «бытовые проблемы». Современницы, занятые в сфере бизнеса, должны способствовать сексуализации и маскулинизации этой якобы «исконно мужской вотчины».
Постперестроечные процессы усилили также и внутриполовую сегрегацию. Популярная идея о том, что «настоящий мужчина» должен быть богатым и сильным, обесценивает опыт менее успешных мужчин, наемных работников (рабочих и служащих), оказавшихся вновь отстраненными от доступа к тем ресурсам, которые обеспечивают символы принадлежности к высокому социальному статусу.
Разрушение прежней социальной системы привело к тому, что в 1990-е годы многие мужчины оказались без работы, а женщины взяли на себя роль основных кормильцев.
С 2000-х годов наряду с ориентацией на «семейный мир» часть женщин перенимает ценности индивидуализма. Замужество как жизненная цель, по мнению социолога С.И. Голода, имеет значение для минимального числа российских молодых женщин начала XXI века[88].
Таким образом, краткий экскурс в историю семьи западного и советского обществ, предпринятый в этой главе, показывает, что «универсальной» или «естественной» формы семьи не существует. Способ организации частной жизни меняется вслед за экономическими преобразованиями в обществе.
Каноны в сфере интимного поведения и общепринятая мораль часто не совпадают с повседневными практиками, поскольку общество развивается быстрее, чем доминирующие взгляды и убеждения. Преобладающая экспертная позиция принадлежит, как правило, людям старшего поколения, в то время как в течение жизни одного человека общественный строй может смениться несколько раз.
Официальная риторика часто подкрепляется идеями, что «раньше было лучше», «семьи были крепче» и молодежи необходимо укреплять «семейные ценности». В этом случае целесообразно уточнять: какое именно прошлое имеется в виду? Ценности какой эпохи, сложившиеся под воздействием каких условий могут оказаться полезными в нынешних обстоятельствах? Кому и для решения каких задач?
Порой призывы вернуться в «золотые времена» выглядят столь же экзотично, как если бы современники ратовали за возвращение полигамии, крепостного права и легального насилия в браке. Но переосмысление устоявшегося мировоззрения, поддерживающего социальный порядок, не может быть быстрым и легким процессом. Взаимодействие с последствиями уже произошедших перемен требует большой смелости и новой теоретической рамки.
Глава 2
Кто такие синглы и «одиночки»?
В этой главе я расскажу о том, как новые незамужние женщины появляются в «массовом сознании». Меня будет интересовать, что становится поводом для разговора о «женской одиночности», как о ней говорят на Западе и почему по-русски эта тема звучит иначе.
В середине прошлого века к 24 годам большинство людей в Северной Америке и Западной Европе состояли в браке. Клиническая психология того времени утверждала, что женщин, недовольных участью домашней хозяйки, необходимо лечить.
Любое проявление женской автономности, например готовность платить за себя в ресторане, подвергалось жесткому общественному осуждению. Проявления эмансипации приписывались сочувствию коммунистическим идеям и советской России[89].
Экономический рост 1950-х годов создает условия для расцвета общества потребления. Развивающаяся рекламная индустрия фабрикует глянцевый образ американской мечты как семейно-потребительского рая. Некоторые теоретики феминизма считают, что первый шаг к борьбе за доступ в общественные сферы американские женщины сделали, став активными покупательницами[90].
Потребление позволяло домохозяйкам находиться в публичном пространстве и учиться заявлять о своих правах. Однако экспансия рекламного блеска создает и усиливает разрыв между повседневностью и образом мечты.
Открытое сексуальное поведение женщин на уровне морали не поощряется. Но именно в это время появляется легендарная Барби, первая кукла с явно обозначенной женской грудью. Одновременно с «новым пуританизмом» необычайной популярностью пользуются фильмы с участием секс-иконы XX века Мэрилин Монро.
Актриса прославилась созданием образов соблазнительных инженю, пребывающих в поисках богатого мужа. Но ее последняя киноработа сильно отличается от предыдущих: в ней рассказывается о новой американской реальности – волне разводов, захвативших страну к 1960-м годам.
В 1961 году на экраны выходит драма Джона Хьюстона «Неприкаянные» с Мэрилин Монро и Кларком Гейблом в главных ролях. Сценарий специально для кинодивы написал ее последний супруг, знаменитый драматург Артур Миллер.
Героиня Монро по имени Розлин разводится с мужем и вместе с подругой, специалисткой по разводам, направляется в бар, чтобы отметить это событие. В баре женщины знакомятся с ковбоем и летчиком. Вся компания отправляется на прогулку за город. Герой Гейбла – стареющий ковбой Гай – влюбляется в Розлин.
– Я женюсь на тебе! – восхищенно обещает Гай.
– Спасибо, но это не обязательно. – отвечает ему Мэрилин – Розлин.
Впервые за всю кинокарьеру Монро играет эмансипированную героиню, которая не ищет решения трудных жизненных ситуаций через замужество. Но этот намек на рост женского самосознания не был оценен ни критикой, ни зрителями.
Стоит отметить, что и герой Гейбла был довольно новым и неожиданным для своего времени. Находясь рядом с хрупкой, но независимой Розлин, в финале фильма он ставит под сомнение романтический образ ковбоя, связанный с насилием. Лихой «мальборомен» позволяет себе эмоции, конфликтующие с представлениями о традиционной мужественности.
Уже в середине 1960-х годов на американском телевидении возникают первые общественные дискуссии о «традиционных» ценностях. Активно обсуждается вопрос, все ли женщины хотят выйти замуж, должна ли современница посвящать свою жизнь исключительно заботе о муже и детях, может ли женское призвание состоять в чем-то другом.
В 1970-е годы наряду с «традиционными» фигурами в телесериалах появляются эмансипированные женские персонажи. К концу 1980-х становятся популярными сериалы о веселящихся вместе «одиноких» городских жителях, такие как «Зайнфилд», «Друзья», «Уилл и Грейс»[91]. А в 1990-х кабельный канал HBO выпустил на экраны новый сериал, который навсегда изменил представления о современных женщинах, не состоящих в браке.
Никто до четырех знаменитых обитательниц Манхэттена – Кэрри, Саманты, Миранды и Шарлотт – не показывал столь убедительно, что жизнь женщины больше не складывается по однотипному сценарию: школа – замужество – дети – внуки.
Не теряющая популярности теледрама повествует о том, что для современной успешной горожанки существуют ценности помимо заветного обручального кольца: развлечения, дружба, забота о себе, профессиональная реализация, личностный рост.
Влияние героинь «Секса» я ощущаю едва ли не ежедневно, рассказывая о теме своего исследования. Мне часто приходится видеть смесь страха и неприязни на лицах собеседников, когда я говорю о том, что пишу про незамужних женщин. Но стоит уточнить:
– Ну знаете, про таких, как героини сериала «Секс в большом городе», профессионально успешных, создающих свой собственный, уникальный стиль жизни…
И реакция тут же меняется:
– О, это интересно!
Но Кэрри и ее подруги не появились из ниоткуда. В 1980-е годы американские аналитики заметили, что самой быстрорастущей электоральной и потребительской группой становятся женщины среднего возраста, не состоящие в браке.
Этот факт привлек внимание ученых. В 1986 году журнал Newsweek в статье «Брачная катастрофа» опубликовал данные демографического исследования Гарвардского и Йельского университетов, согласно которым вероятность, с которой 30-летняя женщина может выйти замуж, составляет 20 %.
В 35 лет шансы сокращаются до 5 %. В 40 лет, как писал Newsweek, «одинокая белая выпускница колледжа имеет больше шансов быть убитой террористом, чем выйти замуж». В статье говорилось, что принявшие решение продвигаться по карьерной лестнице и отсрочившие в связи с этим матримониальные планы женщины рискуют остаться одинокими и умереть бездетными.
Исследование, опубликованное в Newsweek, стало культурной референцией на следующие 30 лет, спровоцировав создание многочисленных научных и ненаучных текстов, фильмов, сериалов и книг[92].
Но в 2006 году Newsweek, проанализировав жизненный путь «одиночек», опрошенных в 1986 году, опровергнул опубликованные ранее данные. Согласно новым оценкам, шансы 40-летней женщины выйти замуж составляют более 20 %. «Новая статистика», подтверждающая, что интимная жизнь не заканчивается 30-летним рубежом, была встречена вздохом облегчения[93].
Мое собственное исследование показывает, что «одиночность», как и «отношения», в наши дни – временные статусы. В 2006 году я опросила десять гетеросексуальных женщин. Одна из десяти была к тому времени в разводе, остальные никогда не состояли в браке. У одной был ребенок. Спустя пять лет еще трое из девяти родили детей. Трое вышли замуж. Девять женщин отметили изменения в «личной жизни», произошедшие с момента первого интервью.
Я сама начинала писать об «одиночках», будучи одной из них. Но на защите магистерской диссертации меня поддерживал мой бойфренд. Через несколько лет наши отношения завершились, и я продолжила свое исследование в соло-статусе. Мои родители прожили в браке 30 лет. Папа умер в 2005 году, с тех пор мама живет одна.
Даже самый прочный брак не может гарантировать того, что женщине не придется вернуться в «одиночное плавание». Вера в то, что романтическая связь будет одна на всю жизнь, существует в качестве нравственного идеала, но в действительности большинство современниц переживают несколько любовных связей в течение жизни.
Благодаря «Сексу в большом городе» мир не только узнал, что жизнь женщины не исчерпывается поиском мужа. Теперь обувь, одежда, клубы, рестораны определенных брендов устойчиво ассоциируются с образом современной, независимой горожанки, «берущей от жизни все». Персонажи, воспетые сериалом, сами стали отлично продаваемым культурным кодом эпохи.
Сольные обитательницы(ли) мегаполисов, потребляя определенные товары и услуги, меняют глобальную экономику. Только в США в настоящее время одиночно проживает рекордное количество людей, которые тратят $1,9 триллиона долларов в год[94].
Процент американцев, живущих соло, удвоился с 1960 года. Большинство американских «одиночек» – женщины, их приблизительно 18 миллионов (в то время как мужчин 14 миллионов). Возрастная группа 18–34-летних одиночек выросла с 500 000 в 1950 году до 5 миллионов сегодня. Более 16 миллионов американцев – это не состоящие в браке люди в возрасте 35–64 лет. Похожая картина наблюдается и в других развитых странах[95].
Агенты по продаже недвижимости, крупнейшие производители товаров для дома и продуктов питания в курсе новой демографической тенденции. Даже знаменитая фирма «Де Бирс», чья продукция всегда ассоциировалась с романтической парой, выпустила в продажу новинку – свое первое бриллиантовое кольцо для незамужних женщин[96].
Издание Daily News America сообщает, что мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг объявил конкурс на проект по созданию микроквартир для молодых «одиночек». Новые квартиры будут «больше тюремной камеры, но меньше дома на колесах».
«Демография мегаполиса изменилась, – объясняет Блумберг. – Раньше большинство домохозяйств представляло собой семью с несколькими взрослыми и детьми. Современному Нью-Йорку с его 2 миллионами “одиночек” не хватает 1 миллиона студий для сольных обитателей города»[97].
Профессор медиаискусств Университета Лондона Мэнди Мэрк в статье «Сексуальность в большом городе»[98], развивая тему потребления, представленную в культовом сериале, утверждает, что прообразами «новых женщин» на ТВ стали мужчины-геи. Именно они были первой социальной группой, заменившей идеалы «традиционной» семьи и сексуальности, направленной на рождение детей, – на «стильность» и сексуальность, свободную от воспроизводства. Эти ценности разделяют и героини сериала СБГ.
Однако помимо секса и моды большое значение в сериале играет дружба. Кэрри, Шарлотт, Саманта и Миранда вместе посещают рестораны и спа-салоны, занимаются шопингом, разговаривают по телефону, поддерживают друг друга в трудных ситуациях, участвуют в общественной жизни. Каждая из серий «Секса» затрагивает какую-либо острую социальную проблему. Романтические и сексуальные приключения подруг служат лишь поводом для размышлений на важные темы.
«Иконы» феминизма 1990-х – героини сериала «Секс в большом городе» – тем не менее представляют привилегированных белых женщин среднего класса. И, в отличие от своих предшественниц по женскому движению, не артикулируют вопросов классовой или расовой несправедливости, выводя на первый план прежде всего свободу сексуального, матримониального, репродуктивного и карьерного выбора.
В основе американского женского движения лежал принцип коллективного единства в борьбе за права женщин. Феминизм 1970-х сосредоточился в основном на критике идеологии, поддерживающей «естественное» разделение труда, создающей системное превосходство мужчин над женщинами. Теоретики феминизма «второй волны» рассматривали женщин как однородную группу, не уделяя должного внимания расовым, классовым и другие различиям.
Феминизм 1980-х годов, или «третья волна», совпадает со структурными изменениями в западных обществах. В частности, с возникновением нового понимания социальной справедливости, с выходом прежде маргинальных групп (женщин, цветных, геев) в публичное пространство и наделением их соответствующими правами.
В фокус внимания попадает внутриполовое неравенство. «Как писала в ответ на белый феминизм антирасистская феминистка Белл Хукс: “Поскольку мужчины не являются равными в обеспечивающей господство белых капиталистической патриархатной классовой структуре, то с какими мужчинами женщины хотят быть равны?”»[99]
Феминистки «третьей волны» 1990-х годов опираются на индивидуализм и свободу частного выбора, что соответствует идеологии глобального капитализма. И все же именно благодаря Кэрри и ее подругам женщины-синглы стали заметными во всем мире.
С 1990-х годов и по сей день в западных СМИ можно едва ли не ежедневно обнаружить статьи, в которых «одиночки» представлены как социальная группа, не просто объединенная «общей проблемой», но как влиятельная аудитория, которая голосует, тратит деньги и отстаивает свои права.
В начале 2012 года в США стартовала президентская избирательная кампания. В прессе регулярно стали появляться сообщения о том, что демократы, согласно опросам общественного мнения, отвоевывают у республиканцев симпатии важной части электората – незамужних женщин. По статистике, в США женщины являются наиболее многочисленной группой избирателей. При этом приблизительно 4 из 10 голосующих – «одиночки».
На выборах 2010 года в конгресс кандидаты республиканской палаты захватили свою самую высокую долю женских голосов за последние 10 лет – 49 %. Многие женщины, ранее голосовавшие за Обаму, не пошли на избирательные участки, поскольку были недовольны экономической ситуацией.
Замужние женщины, традиционно голосующие за республиканцев, почти не ощутили роста безработицы. В то время как незамужние женщины – основные демократические избиратели – теряли рабочие места наравне с мужчинами. В результате 25 % избирателей в 2010 году отвернулось от Обамы.
С декабря 2011 года рейтинг демократов среди женщин-синглов повысился на 10 пунктов, а к концу весны 2012 года – еще на 4 пункта. Летом в поддержке от незамужних женщин демократы опережали республиканцев на 20 пунктов. Аналитики объясняют это тем, что «одиночкам» не нравятся экономические аргументы республиканской партии и ее политика в отношении частной жизни[100].
Синди Батлер, руководительница проекта «Альтернатива браку», некоммерческой группы, созданной в защиту прав людей, дискриминируемых по принципу семейного статуса, в комментарии для The New York Times[101] отмечает:
Говоря о «семейных ценностях» как о союзе мужчины и женщины с «законнорожденными» детьми, кандидаты-республиканцы игнорируют 100 миллионов человек, не состоящих в браке. Это огромная ошибка, поскольку одиночки составляют приблизительно 30 процентов американских взрослых. Не все люди хотят или могут жениться.
Не состоящие в браке строят свои жизни разнообразными индивидуальными способами и не обязаны жить по сценариям, предложенным республиканской партией. Кандидаты говорят о браке, как будто он является единственной жизненной целью, а не одной из возможных опций. Словно текущая демографическая ситуация является не результатом перемен, происходящих в последние десятилетия, а чем-то новым и обратимым.
Две трети американцев выступают «за» однополый брак. Количество сожительствующих вне брака с 1960 года многократно увеличилось. Однополый брак и другие альтернативы пришли, чтобы остаться.
Эта тенденция не уникальна для США, в других развитых странах также происходят подобные трансформации. Митт Ромни должен прекратить пугаться людей, которые отличаются от него, и предложить строительство такой экономики, чтобы все американцы, а не только живущие в семьях, могли процветать.
Потребляя и голосуя, американские «одиночки» превращаются во влиятельную аудиторию, не считаться с которой больше нельзя. В противном случае это стоит больших потерь в политической борьбе.
Но прежде чем занять позицию электоральной группы, имеющей собственный голос, американские синглы были изучены социологами и весь мир узнал о том, что они существуют, благодаря подробным репрезентациям в кино и на телевидении, в прессе и литературе. Процесс выхода «одиночек» «из чулана» со времен первого «громкого» исследования, опубликованного в Newsweek, занял в Америке чуть более 25 лет.
А теперь посмотрим, как представляют новых «одиночек» в русскоязычном кино, на телевидении и в прессе.
Как у нас снимают об этом?
«Одинокая» женщина нередко становилась героиней советского экрана. Однако не в контексте общественной дискуссии об эмансипации. Зрелые «одиночки» на протяжении всей истории советского кинематографа изображаются карьеристками, которым не повезло встретить «того самого мужчину».
Успешная в профессии незамужняя женщина изображается как не совсем полноценная, не расцветшая в полной мере. И только с появлением мужчины ее образ перестает быть комичным и гротескным. Каждая лента, описывающая жизненную ситуацию «одиночки» среднего возраста, завершается хеппи-эндом, содержащим очевидное сообщение: он точно где-то есть, главное – верить и ждать.
Ниже я перечислю наиболее заметные советские и постсоветские киноработы, затрагивающие тему женского одиночества. Список фильмов, безусловно, не охватывает всей истории советского и российского кино. Я приведу лишь хорошо знакомые массовому зрителю картины и предложу собственное, субъективное прочтение скрытых и очевидных посланий, адресованных аудитории.
В музыкальной комедии Григория Александрова «Весна» 1947 года главными героинями являются профессор Никитина и ее «двойник» – актриса Шатрова. Обе женщины, которых играет Любовь Орлова, достигли признания в профессии, находятся в среднем возрасте и не состоят в браке.
Фильм повествует о том, как, пройдя через забавные коллизии, связанные с тем, что актрису оперетты внешне невозможно отличить от известной ученой, каждая счастливо обретает свою вторую половинку.
Картина 1968 года «Еще раз про любовь», снятая Георгием Натансоном по пьесе Эдварда Радзинского, рассказывает любовную историю физика Евдокимова и стюардессы Наташи. Двигающей силой сюжета является противопоставление двух способов жить – «умом» и «сердцем», что соответствует дискуссии того времени о роли «физиков» и «лириков» в обществе.
Уже не юная, имеющая опыт отношений, которые не привели к браку, женщина приходит вечером в переполненный ресторан и получает место за столиком, потому что она одна. Там ее замечает Евдокимов, между ним и Наташей вспыхивает чувство. Их внебрачная связь, однако, становится причиной конфликта героини с матерью.
Наташа уходит из дома, но ей негде жить. Так объясняются ее слишком частые рейсы, в одном из которых она погибает, спасая пассажиров из загоревшегося самолета. На мой взгляд, гибель Наташи становится метафорой того, что ожидает советскую женщину, которая решается жить, игнорируя нормы морали[102].
В комедии Эльдара Рязанова «Служебный роман» 1977 года руководительница крупного государственного учреждения Людмила Калугина посвящает себя службе, приходя на работу раньше подчиненных и засиживаясь в конторе допоздна. Героине Алисы Фрейндлих еще нет и сорока, но за спиной ее называют «старухой».
На вечеринке по поводу назначения ее нового заместителя Калугиной доводится поближе познакомиться с сотрудником учреждения Новосельцевым. Разглядев в отце-«одиночке», воспитывающем двоих детей, чуткого человека, Калугина открывается: у нее был возлюбленный, но он женился на подруге, с тех пор работа заменяет ей семью. Калугина и Новосельцев проникаются друг к другу симпатией. «А через девять месяцев у Новосельцевых было уже три мальчика».
Оскароносная драма 1980 года «Москва слезам не верит», снятая Владимиром Меньшовым, повествует о судьбе трех подруг-провинциалок, приехавших «покорять» столицу. Двое из них пытаются найти женихов-москвичей, выдавая себя за дочерей известного профессора.
Прагматичный план проваливается – одна из девушек, Катерина (Вера Алентова), беременеет, ее визави, обнаружив обман, отказывается жениться. Тем не менее Катерина остается в Москве и становится матерью-одиночкой.
Днем она работает на заводе, а по ночам сидит за учебниками или плачет в подушку. Упорным трудом она добивается высокого социального положения и общественного признания. К финалу фильма Катерина уже директор завода.
В картине звучит мотив «одиночности» в большом городе – Катерина по долгу службы посещает клуб знакомств, действующий в подшефном ее заводу доме культуры. Руководительница клуба предлагает директору завода «по блату» анкету завидного жениха – сотрудника главка. Но создатели фильма решают «проблему» иначе.
Возвращаясь с дачи, главная героиня знакомится со слесарем Гошей. Герой Алексея Баталова «проявляет инициативу» – провожает Катерину до дома, а на следующий день приходит без предупреждения и готовит обед. Новый возлюбленный, в противовес сбежавшему отцу дочери, демонстрирует «серьезность намерений».
Баталов – Гоша совмещает в себе как «новые» мужские качества – эмоциональность и заботливость, так и «традиционные» – способность подраться с хулиганами, «защищая честь» дамы. Катерина понимает, что именно такого мужчину ждала всю жизнь.
Подробное описание частной жизни Катерины показывает, что интимность существует и за пределами советского брака, что зрелые люди интересуются сексом, влюбляются и вступают в романтические связи.
Финал картины поднимает вопрос: что это значит – быть спутником эмансипированной женщины? Какой должна быть «новая» мужественность в обстоятельствах, когда он – слесарь, а она – директор завода?