Импровиз. Сердце менестреля Русанов Владислав

lievemente tempestoso

Еще в переулке Ланс оторвал рукав рубашки и перетянул рану Регнара, но к тому времени, как они подошли к крыльцу гостиницы, маг-музыкант с трудом стоял на ногах. Весь левый бок его полукафтана пропитался кровью. Ланс перекинул руку друга через шею и волок его на себе. Регнар слабо стонал и едва перебирал заплетающимися ногами.

Когда они ввалились в общий зал «Трех метел», десятки пар глаз повернулись к двери. Альт Грегор мысленно выругал себя последними словами. Не хватало еще, чтобы его узнали! Наклонив голову, чтобы скрыть лицо под капюшоном, он потащил обмякающего Регнара к лестнице. Неожиданно между столами пробежала та самая девчонка-прибиральщица – толстушка с оспинками на лице – и подперла мага с другой стороны. Регнар сдавленно застонал.

– Что с ним? – спросила девушка.

– Потом объясню, – свистящим шепотом ответил Ланс. – Хочешь помочь – помогай!

Подъем по лестнице запомнился ему надолго. Узкая лестница, теряющий сознание Регнар, сдержанное пыхтение прибиральщицы, ступеньки, так и норовящие вывернуться из-под подошвы, балясины перил, то и дело ударяющие по колену.

Наконец изнуряющее путешествие закончилось. Ввалившись в комнату Регнара, Ланс толкнул его на кровать, несколькими быстрыми ударами затеплил трут и зажег свечу. Угли в жаровне уже прогорели, но толстые медные бока хранили остатки тепла.

Увидев почерневший, блестящий от влаги бок Регнара, девушка охнула и зажала рот ладошкой.

– Горячей воды! Полотна! Корпии! Вина! Самого крепкого! – скомандовал менестрель.

– Он не умрет?

– Потом болтать будем! Быстро вниз!

Прибиральщица кивнула и убежала, аж пламя свечи мигнуло и едва не погасло.

Ланс размотал повязку, наложенную впопыхах поверх одежды, стянул с Регнара куртку, рубашку, пропитавшуюся кровью и потяжелевшую. Осмотрел рану, из которой слабеющими толчками била кровь. По всей видимости, была задета крупная жила. Ремнем от перевязи мага альт Грегор перетянул ему руку повыше раны. Промокнул кровь полотенцем.

Порывшись в мешочке на поясе, вытащил кривую иглу и несколько конских волосин. Еще в первую в его жизни военную кампанию – небольшую пограничную заварушку между Трагерой и Кевиналом, которая показалась юному музыканту страшной и кровавой, – его научили старшие товарищи-наемники: всегда имей с собой все необходимое для лечения. На войне он так и поступал: возил в переметной суме полотняные бинты, корпию, запас сушеных трав от поноса, от жара, от колик, от кашля и не зависел от отрядного лекаря. Отправившись же в путешествие в Аркайл, менестрель пренебрег правилом и захватил с собой только иглу и нить для зашивания ран. Да и то лишь потому, что много места они не занимали и он попросту забыл их выложить.

Прибиральщица вернулась быстро, очень быстро, запыхавшаяся и взволнованная. В руках – таз с водой, над которой поднимался пар, под мышкой – чистые тряпки, из кармана передника торчало горлышко бутылки.

– Молодец! – одобрил Ланс. – Таз на стол. Вымой руки, смочи тряпку и протирай его. Смоешь всю кровь – скажешь.

Девушка кивнула и кинулась выполнять распоряжение.

Менестрель вырвал пробку из бутылки, плеснул в широкую плошку, которую нашел на полке в углу комнаты, опустил туда конский волос. Потом несколько раз провел иглу через пламя свечи, остудил в вине. Посмотрел на кучу тряпок, принесенных толстушкой.

– Корпия где?

– Не нашла, – отозвалась она, даже не оборачиваясь.

– Щипать придется.

– Нащиплю.

– Работай, давай. Сам нащиплю.

Кинжалом отрезав кусок от полотняной ленты, Ланс уверенными движениями растеребил ткань и через несколько мгновений сжимал в кулаке порядочный клок корпии.

– Все сделала, пран, – выпрямилась девушка.

– Молодец. – Ланс посмотрел на бесчувственного Регнара. – Держи его крепко.

Она кивнула и, зайдя со стороны изголовья, прижала плечи мага к постели.

– Тебя как зовут? – осматривая рану, спросил менестрель.

– Анне.

– Крови ты не боишься, как я вижу.

– Я из села, – ответила она, ничего больше не поясняя, как будто этим все сказано.

Ланс покачал головой и воткнул иглу в кожу Регнара. Маг выгнулся и застонал, но Анне крепко его держала, а руку менестрель загодя придавил ногой, усевшись так, чтобы боком навалиться на туловище друга. Проколов кожу, он продел вымоченный в вине конский волос, сделал еще один прокол с противоположной стороны раны. Затянул первый стежок.

Регнар метался и стонал, не приходя в сознание. Несмотря на все усилия Анне и Ланса, тело мага дергалось, и альт Грегор вот уже третий раз кряду пытался сделать второй стежок, но никак не мог воткнуть иглу под нужным углом. Отчаявшись, он уже хотел стукнуть друга в челюсть, но для этого пришлось бы приподняться и выпустить иголку с конским волосом из рук, а она могла упасть на пол. И все пришлось бы начинать с начала – убивать заразу огнем и вином.

– Держи его, девочка, держи крепче… – бормотал менестрель сквозь стиснутые зубы.

– Я держу, – отвечала Анне, хотя, похоже, уже выбивалась из сил.

И тогда от отчаяния альт Грегор совершил поступок, какой никогда в жизни не позволял себе по отношению к человеку. Просто на миг тело Регнара показалось ему расстроенным клавесином, или виолой, или цистрой. В молодости ему приходилось играть на инструментах, звучащих из рук вон плохо, да и, собственно, настройке не поддающихся. Ничего, приноравливался в отличие от многих знакомых музыкантов – того же Регнара, к примеру. Может, поэтому их пути в музыке разошлись. Дворцовому магу-музыканту не приходится играть на расстроенных инструментах, зато и нет необходимости импровизировать?

Ланс потянулся доступной ему магией к тонким струнам человеческой души и ощутил, пусть на миг, боль, обиду, разочарование в жизни своего давнего друга.

Тронуть здесь, чуть-чуть потянуть там, слегка коснуться… Главное – не перестараться: мало ли какие последствия следует ждать? Никто и никогда в двенадцати державах не упоминал о воздействии волшебством на человеческую душу. Возможно, никто и не пытался. А что, если пытались, но сделали только хуже? И кто знает, не является ли поступок менестреля изначально запрещенным Церковью?

Но ему удалось. Тело Регнара обмякло. Невидимые струны и клавиши, отвечающие за страдания, поддались, отозвались на прикосновение магии, зазвучали в унисон, принося покой измученной душе и раненому телу.

Анне облегчено выдохнула, но тут же насторожилась:

– Он живой?

– Живой… Видишь, дышит. Так бывает, я на войне видел, – соврал, не моргнув глазом, Ланс. – Душа, она тоже свой предел для страданий имеет. Помучается-помучается, а потом отгораживается. Иначе люди умирали бы не от раны, а от боли. Но ты все равно держи его. На всякий случай.

Девушка не возражала.

Альт Грегор споро закончил работу. Шесть стежков на укол шпаги – даже многовато. Но он постарался для надежности. Не хотелось, очень не хотелось, чтобы у Регнара открылось кровотечение. Скусив остаток конского волоса, он прижал к ране корпию, забинтовал сверху чистым полотном и только тогда распустил перетягивающий плечо ремень. Тут же на ткани выступила кровь, но совсем немного. Так, слегка подкрасила.

– Принеси побольше углей для жаровни, – сказал он девушке. – Я за все заплачу, не жалей.

Пока Анне бегала вниз, укрыл мага-музыканта до подбородка, заботливо подоткнул тонкое одеяло. Подумал, накинул сверху короткий плащ-епанчу Регнара. Крови и сил он потерял много, а значит, тепла в теле осталась самая малость. Нужно сберечь его до последней крохотной толики.

Но и сам он чувствовал ужасную усталость. Не привыкать, конечно, весь день в седле и на ногах, но сегодня менестрель успел разругаться с человеком, которого больше двадцати лет числил в друзьях. Обида на чужого тебе человека – пустяк, не стоящий упоминания. Обида на близкого друга – камень на душе, соизмеримый по тяжести с Дозорным утесом, что прикрывал бухту Аркайла с севера. К этому надо привыкнуть, как говорят в Кевинале, ночь переспать. Да и то нет уверенности, что душа смирится и перестанет щемить, как посыпанная солью ссадина.

Альт Грегор уселся прямо на пол, справа от окна, поджал под себя ноги, закутался в плащ. Не пришлось даже устраиваться поудобнее. Уставшее тело было готово спать хоть на голых камнях, хоть на гвоздях, подобно странствующим религиозным фанатикам из Голлоана. Если бы сейчас сюда ворвались молодчики Гвена альт Раста, он сдался бы без боя.

Вернувшуюся с углями Анне, которая раздувала жаровню, менестрель видел уже в полудреме.

Ночь до рассвета Ланс провел, скорчившись в углу крошечной комнатушки Регнара, прислушиваясь к слабым стонам друга. Иногда он приоткрывал глаза и видел призрачные очертания Анне, которая примостилась в ногах постели мага-музыканта, наотрез отказавшись уйти.

«Может, Регнару наконец-то повезло? – думал менестрель. – Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Конечно, девчонка не благородного сословия, да и не красавица, прямо скажем, но не важнее ли широкая душа и мягкое сердце, когда речь заходит о любви? А что, если и ему уже пора осесть где-нибудь в глубинке, найти невесту – хорошенькую простушку из какого-нибудь провинциального Дома, растить детей, заботиться об укосе на заливном лужке, о надоях с двух-трех коров, о том, чтобы в тестевом замке крыша не протекала… Завести пару соколов и свору собак, выезжать на охоту с первенцем… В общем, предаваться тем нехитрым и немудреным радостям, что доступны большинству дворян двенадцати держав».

Тут он заснул. И видел прекрасные зеленые глаза, в этот раз отсвечивающие золотыми блестками, как надкрылья жука-бронзовки, каштановый локон и улыбку, за которую нежалко и жизнь отдать.

Наутро Ланс поднялся, отряхнул помятый дублет, отворил ставни – надышали они втроем преизрядно. Встряхнувшаяся, как боевой конь в стойле, Анне протирала глаза и отчаянно зевала. Регнар спал, дышал слабо, но ровно. Кровь на полотняной повязке потемнела и запеклась. Хорошо. Значит, ночью кровотечения не было.

– Позаботься о нем, девочка. – Альт Грегор высыпал перед Анне все деньги, что оставались у него в кошельке. Пять золотых «лошадок», четыре «башенки» и дюжина медяков. Подумал, забрал себе две серебряные монеты. На первое время хватит, а Регнару сейчас нужнее. – Попроси, чтобы бульона сварили. Вина красного давай. Вообще, пить ему побольше надо. Чай, вино, молоко, вода, неважно… Он слишком много крови потерял, но рана несмертельная и зарастет быстро.

– Я все сделаю как надо, – кивнула Анне. – На вас напали вчера?

– Ерунда, не бери в голову. Пьяная стычка на улице. Сколько я таких пережил с целой шкурой. А Регнар всегда в музыке знал больше толку, чем в шпаге. Но хорошо то, что хорошо кончается, не так ли?

Девушка опять кивнула, закусив губу, будто о чем-то мучительно размышляла.

– Уезжайте из Аркайла, – вдруг сказала она. – Это за вами охотятся.

– Что ты городишь, девочка?

– Я ведь вас узнала, – испуганно пояснила она.

– Где ты могла меня видеть? Или ты во дворец герцога вхожа?

– Я вас давно видела, лет десять назад, тогда его светлость для черни праздник устраивал. На площади рыночной. Я уже большая была, а меня папка на плечи все равно взял, приказал, чтобы смотрела и запоминала.

– Хорошая у тебя память, как я погляжу.

– Да не жалуюсь, пран Ла…

– Тс-с-с… – Менестрель прижал палец к губам. – Лучше, чтобы это имя не звучало в Аркайле. Ты совершено права. Мне нужно уезжать. Появляясь здесь, я навлекаю несчастья на своих друзей. – Он вздохнул. Опоясался перевязью. – Но я, пожалуй, задержусь на денек-другой. Просто, чтобы быть уверенным – с Регнаром все в порядке.

– Кабы вы, пран, сказали куда, я бы вам весточку прислала.

– Ты что, писать умеешь?

– Самую малость. Ну, пран Регнар бы помог.

– Нет. – Ланс накинул на плечи плащ. – Где я буду, лучше не знать никому. От греха подальше. Хотя жить мне, похоже, незачем… Но я привык. Мне будет скучно в Горних Садах и жарко в Преисподней. Все. Прощай. А может быть, до встречи, Анне. Ты – хорошая девушка. Я желаю, чтобы все твои надежды и мечты сбылись. Удачи тебе!

Развернулся и сбежал по лестнице, на ходу натягивая пониже капюшон.

con affezione poi precipitando

В Аркайл Ланс прибыл вчера утром, оставив коня в платных стойлах неподалеку от Тележных Ворот – поздним летом и осенью сюда нескончаемым потоком вливались подводы, груженные зерном, капустой, репой, земляными яблоками. Купцы платили звонкую монету, грузили все это изобилие на корабли и отплывали на Браккарские острова, в Тер-Веризу и Райхем, на Айа-Багаан. Товары в Кевинал и Вирулию тоже часто возили по морю. Удобнее, чем ломать оси и колеса на горных дорогах или застревать в раскисшей от внезапного ливня глине. Теперь он решил вернуться туда же. Рядом с конюшнями располагалась и гостиница для возчиков, для приезжих в город селян и прочей безденежной мелочи. За одну «башенку» там и покормят и выделят кровать – с клопами, зато мягкую – в жарко натопленной комнате. Там можно и в кости перекинуться, слегка пополнив опустевший кошелек.

С неба вновь срывался мелкий снег. Лиловые предрассветные сумерки прятались в каждой подворотне, в каждом переулке. И везде Лансу чудились враги. Вот глупая девчонка! Наговорила! Накаркала! Нет, возможно, кто-то за ним и охотится, но уж не унсальцы, это точно. Им-то зачем? А браккарка? Кто она такая, откуда взялась? И, следует отдать должное, кинжалами владеет достойно. Любопытно поглядеть, как она ведет себя со шпагой в руке.

Мороз забирался за пазуху. Альт Грегор плотнее запахнул плащ и положил левую ладонь на рукоять кинжала. Просто так, на всякий случай. Чтобы чувствовать себя увереннее.

Ох уж эта Анне…

Пересекая Портовую – довольно далеко от дома Коэла, почти что в другом конце улицы, – он краем глаза уловил мелькнувшую в двух кварталах тень. Сердце забилось сильнее, будто перед сражением.

Ну что за глупости! Кто будет следить за ним спозаранку?!

Скорее всего, это или мастеровой торопится на работу, или припозднившийся гуляка возвращается домой, и в ожидании сковородки в лоб от разгневанной жены ноги сами ведут хозяина окольными путями.

Надо успокоиться и поторопиться взглянуть, как там конь. Своего каракового, на котором бежал полтора года назад из Аркайла, он на время обменял у товарища по отряду Пьетро альт Макос из Дома Зеленого Пса на гнедого. Ну, на всякий случай… Мало ли? Вдруг какой лошадник из герцогской челяди не опознает менестреля, а коня запросто. Но гнедого следовало вернуть в целости и сохранности, любой ценой. Иначе Пьетро не простит, а он хороший парень, хоть и кевиналец – горячий, вспыльчивый, но искренний и отзывчивый.

Пройдя шагов десять по переулку, Ланс понял, что он тупиковый. Вот как бывает, если слишком много начинаешь размышлять и перестаешь глядеть по сторонам. Альт Грегор развернулся и… Снова увидел тень, мелькнувшую на входе в тупик. Складывалось впечатление, что человек собирался свернуть, но вовремя одумался и пошел дальше.

Неужели и правда следят?

Ланс проверил, хорошо ли вынимается шпага из ножен. Вчера он ее протер, но не смазал вечером, не до того было. Кинжал тоже не застревал, хвала Вседержителю. Менестрель вышел из переулка, огляделся по сторонам. Преследователь куда-то спрятался. Это тоже подозрительно. Случайный прохожий продолжал бы топать как ни в чем не бывало.

Ладно. Поиграем. И посмотрим, кто кого, будь ты из тайного сыска, или наемный убийца, или…

Альт Грегор ускорился, хрустя свежим снегом под сапогами. Миновал пару кварталов, а потом нырнул в проулок. Если он не пропил остатки памяти, то там должна быть удобная щель между двумя домами. Еще мальчишкой он прятался там от городской стражи после того, как едва унес ноги из пьяной драки в «Аркебузе судьбы» – трактире дешевом, но именно по этой же причине привлекающем всякое отребье.

Точно!

Память не подвела. Ланс втиснулся в дыру, из которой тянул стылый сквозняк. Двадцать пять лет назад он был стройнее – холодная каменная кладка стиснула плечи. Как в могиле. Оставалось надеяться, что неизвестный преследователь выдаст себя до того, как менестрель закоченеет окончательно и не сможет держать оружие в руках.

Пар вырывался изо рта. Чтобы не выдать себя, альт Грегор выдыхал за пазуху, одновременно отогревая руки через перчатки.

Наконец раздался скрип снега под быстрыми шагами.

Ага! Торопишься? Думаешь, упустил добычу?

Не охотился ты в Карросских горах, дружище. Клыкастый барс, почуяв преследование, часто сдваивает след и забирается на скалу или ветвь дерева, нависающую над тропой. Горе тому смельчаку, который не глядит по сторонам, понадеявшись на рогатину.

Дождавшись, когда преследователь поравняется с укрытием, Ланс одним прыжком оказался у него за спиной. Правой рукой обхватил мужчину, не отличающегося крепким сложением, поперек туловища, для надежности прихватив руку, а левой приставил кинжал к горлу у самой челюсти.

– Хочешь жить – не трепыхайся. Молчи, руки подальше от оружия. И дышать будешь через раз. Понял?

Преследователь вытянулся в струнку и замер. Отвечать побоялся и даже кивнуть не рискнул.

– Кто послал тебя?

Человек молчал. Пахло от него мокрой овчиной и чем-то неуловимо знакомым, вкусным, наподобие сдобной выпечки.

Ланс надавил на кинжал чуть сильнее.

– Так кто тебя послал следить за мной? Отвечай. Только негромко.

– Мне велено вам передать, пран…

– Не надо имен. Просто «пран». Договорились?

– Да, пран. Договорились.

– Итак, тебе велено передать мне. Что?

– Приглашение.

– От кого.

– Я… Мне нельзя говорить.

– А если я тебя зарежу?

– Значит, такова судьба.

– Ты не боишься смерти? – удивился альт Грегор.

– Боюсь, пран, очень боюсь.

– Так почему же ты готов пожертвовать жизнью?

– Потому что тогда моя семья не останется без куска хлеба. А если я нарушу приказ своей хозяйки, меня зашьют в мешок и сбросят в залив. А жену с детьми выгонят на улицу побираться.

– Понял. Не лишено смысла. Тогда передавай. Что за послание?

– Вас будут ждать сегодня после третьей стражи.

– Твоя хозяйка?

– Откуда вы?..

– Ты сам проговорился. Продолжай. Я умею хранить тайны.

– После третьей стражи, когда начнет смеркаться, вам нужно подойти к гостинице на улице Храмов. Называется…

– Позволь я угадаю. «Стигматы Святого Трентильяна»?

– Совершенно верно, пран.

– Дальше.

– Дальше вы должны подойти к хозяину гостиницы и показать ему монетку, которую я вам передам. Он проведет вас в комнату. Все.

– Никаких дополнительных распоряжений? Ну, там, прийти без оружия или обязательно трезвым? – ухмыльнулся Ланс.

– Никаких, пран.

– Правильно. Потому что приду в любом случае со шпагой и не откажусь в обед от кружки доброго вина. До третьей стражи еще очень долго.

Посланец молчал, тяжело дыша.

– Кому я мог понадобиться в этом городе? – рассуждал вслух менестрель, не отпуская пленника. – Что за хозяйка? И где меня опознали?

– Не могу знать…

– А я тебя и не спрашиваю. Это вопросы – риторические. Хотя откуда тебе знать, что такое риторика? Где твоя монетка?

– Отпустите меня, пран.

– Еще чего. Где она, я спрашиваю?

– В кошельке за поясом.

– Развязывай тесемки плаща, распахивай его.

Посланец повиновался беспрекословно.

Не отнимая лезвия кинжала от горла пленника, альт Грегор потянулся правой рукой и нащупал у него за поясом кожаный мешочек.

– Там только одна монета?

– Да, пран…

– Тогда кошелек останется у меня. Верну твоей хозяйке.

Ланс резко оттолкнул незадачливого преследователя, набрасывая шнурок-завязку кошелька на левое запястье, а ладонь правой руки опуская на рукоять шпаги.

Щуплый простолюдин с кустистой бородкой блекло-рыжей масти смотрел на него испуганно, но не предпринял ни малейшей попытки схватиться за оружие. Да на нем и не было видимого оружия. Может, нож за голенищем сапога? Да нет, вряд ли… Слишком неумелый и неповоротливый. Или чересчур хороший лицедей.

– Поворачиваешься и уходишь, – приказал менестрель. – Не оглядываясь. Будешь вести себя как послушный мальчик – скажу твоей хозяйке, что ты выполнил ее распоряжения в точности. Нет… Тогда придется соврать ей. Поверь, мне не привыкать. Тебя как зовут?

– Горс.

– Значит, так, Горс. Повернулся и пошел. Я прослежу за тобой. Теперь моя очередь.

Его собеседник закивал, словно в конвульсиях, развернулся на пятках и помчался к выходу из переулка, едва не срываясь на бег. Ланс, и не собиравшийся ни за кем следить, скорым шагом направился в противоположную сторону. К Тележным Воротам он решил пока не ходить. Его могли заметить и опознать либо там, либо увидев в компании с Регнаром. Кстати, заглядывать к магу-музыканту он тоже в ближайшее время не собирался. Заботы Анне ему должно хватить.

Город просыпался. На улицы выходили заспанные горожане и, сливаясь в единый поток, направлялись в сторону цитадели – замка герцога Лазаля.

«Зачем это?» – подумал Ланс и вдруг вспомнил, что его светлость успел еще вчера переселиться в Горние Сады. Значит, сегодня в соборе Святого Кельвеция Страстотерпца состоится траурная церемония отпевания. С утра гроб с телом покойного повелителя будет выставлен посреди храма, а потом начнется богослужение.

Богатые и именитые дворяне будут допущены внутрь, поближе к укрытому золототканым парчовым покрывалом гробу, «крученым» свечам из ярко-желтого воска, толщиной в мужскую руку, курящемуся ладану и суровым, благочинным священникам в белых одеяниях с черно-золотыми скапуляриями[3]. Они услышат все слова молитв до единого, попрощаются с его светлостью. Дворяне из захудалых, разорившихся родов, заезжие наемники благородного происхождения и богатые мещане будут толпиться в притворе – сколько поместятся, остальные займут широкую паперть вместе со всеми ступенями. Чернь – ремесленники, подмастерья, грузчики, моряки, приезжие селяне из окрестных деревень – займет площадь вокруг собора и удовольствуется колокольным перезвоном и отдаленным, доносящимся из распахнутых ворот песнопением. А, ну да! Потом мимо них пронесут гроб с телом его светлости, установят на катафалк, запряженный восьмеркой белых коней, и увезут в усыпальницу, скрытую в подземельях замка.

Лансу до одури захотелось присоединиться к толпе. Внутрь он, само собой, не попадет, хотя имеет право, как последний мужчина в Доме Багряной Розы. Его род – один из старейших в Аркайле. Ну, хоть на паперти потолкаться. Вдруг пройдет она? Реналла из Дома… Теперь он уже и не знает, из какого она Дома. Возможно, никогда и не узнает, если будет действовать разумно и сегодня же покинет город. Но вдруг? Хотя бы издали… Нет, в притвор и на паперть нельзя – придется снимать с головы капюшон, а это более чем опасно. Слишком многие помнят его седоватый хвост до лопаток, бороду с серебристым клоком, насмешливый взгляд, слишком многие осведомлены, от чьей шпаги он носит шрам на правой щеке.

Нет…

Придется прятать оружие под плащом и оставаться среди простонародья. Конечно, там его тоже могут опознать, как та же Анне, к примеру. Но большинству покажется случайным сходство странного бородатого мужика с прославленным во всех двенадцати державах менестрелем. Мало ли похожих друг на друга людей по миру шляется?

И Ланс слился с потоком, шагая вместе со всеми к Святому Кельвецию, покровителю Аркайла и герцогского Дома Черного Единорога. Там, на площади, он не стремился протолкаться поближе, как многие другие, напротив, прошелся, пока давка не стала совершенно невыносимой, по внешнему краю, неподалеку от домов, и занял место на ступенях крыльца одного из них. На пытавшихся потеснить его малолеток со стружками в волосах глянул так, что подростки, не раздумывая, ушли и, кажется, перебрались на другой конец площади. Здесь не отличавшийся великанским ростом альт Грегор видел все происходящее у врат собора как на ладони, а вдобавок мог привалиться одним боком к резным перилам и не слишком утруждать ноги.

Горожане нестройно гомонили, обсуждая причины смерти его светлости, поступки, хорошие и дурные, совершенные им за время долгого и, положа руку на сердце, умелого правления. Сетовали на возросшие цены, на голод и холод. Прикидывали, как поведет себя наследник, новый герцог, пран Гворр, воссев на престол. С кем из правителей двенадцати держав будет дружить и против кого. Не разгорелась бы война с Унсалой или Браккарой. Или еще с кем-нибудь. Кевинальцы вон спят и видят, чтобы отхватить урочище Кларен вместе с замками и деревнями.

«Очень нужно ваше урочище кевинальцам, – подумал Ланс. – Если они на кого и нападут, так это на Трагеру, ради чудесных виноградников в приграничных провинциях».

Упомянутые государства последние двести-триста лет конфликтовали исключительно по этому поводу. В исконных пределах Кевинала почвы были подзолистые и щебенистые.

Менестрель видел, как отряд стражников в сюркоттах с черным единорогом сделал в толпе коридор, по которому пронесли гроб с телом его светлости. Пран Лазаль лежал суровый и бледный, словно высеченный из мрамора. Снежинки не таяли на его щеках. Прошел пран Гворр с супругой, сыном и младшей дочерью. Следом потянулись представители наиболее именитых Домов: Дом Белого Оленя, Дом Охряного Змея, Дом Черного Волка, Дом Серебряного Барса, Дом Красного Льва. Промелькнула баронесса Кларина в плаще с вышитым рисунком Сапфирного Солнца, но без супруга. Посланники дружественных соседей – многих из них Ланс не знал. Но усов Ак-Нарта тер Веррон из Дома Жемчужного Нарвала не увидел, злорадно ухмыльнувшись в глубине души.

Стражники с протазанами в руках оставались стоять, удерживая пустующий коридор, но никто из дворян более не стремился им воспользоваться. Значит, муж Реналлы не из высшей знати. Это плохо… Попробуй разгляди в толпе хрупкую девушку, которую не видел полтора года, да и еще наверняка в капюшоне. Но и уходить на хотелось. А вдруг? Вдруг свершится чудо? Порыв ветра сбросит капюшон или измученное сердце менестреля само подскажет, когда в толпе мелькнет хрупкий силуэт самой прекрасной девушки от Айа-Багаана до Карросских гор.

От нечего делать Ланс развлекался, дергая магией струну скрипки в руках уличного фигляра, который в окружении товарищей по ремеслу стоял в полусотне шагов, притопывая по снегу. Быть раскрытым он не боялся. Заметить использование чужой магии мог музыкант уровня Регнара, а самоучкам из черни это не дано. Скрипач забавно подпрыгивал при каждом пиццикато и прижимал инструмент к груди двумя руками, озираясь по сторонам, будто птенец, ожидающий, что сейчас ему в рот кинут червяка.

Потом альт Грегор увидел Коэла. Пран альт Террил из Дома Радужной Рыбы. Лицо белее полотна, губы сжаты в тонкую линию, над которой темной полоской выделялись усы с подкрученными кончиками. Рука об руку с ним вышагивала, будто цапля, прана Жермина. Как всегда недовольная и подозрительная. За ними семенили старшие дочери – девяти и двенадцати лет. Троих младших детей, по всей видимости, оставили дома на попечение няньки.

Настроение Ланса, и без того далеко не безоблачное, упало ниже не бывает.

Даже шутка со скрипкой перестала казаться забавной, к немалому облегчению изведшегося уже фигляра.

Альт Грегор перестал рассматривать толпу, сосредоточившись на прожженной дыре на поле плаща. Должно быть, искра отлетела от костра во время ночевки под открытым небом.

Время тянулось медленно. Так медленно, что, казалось, снежинки стоят на месте в морозном воздухе. Наконец смолкли последние звуки панихиды, неслышимые большинству собравшихся, но Ланс улавливал их внутренней сущностью и даже поймал несколько ошибок церковного музыканта.

Торжественно пронесли символ Вседержителя. Следом прошли архиепископ Аркайлский и четверо служек, размахивающих кадилами. За ним вынесли гроб, прошагала местная знать, делая постные лица, хотя Ланс готов был биться об заклад – Гворр в душе ликует и едва сдерживается, чтобы не пуститься в пляс.

Катафалк направился в сторону замка. Белые перья, украшавшие сбрую, медленно и печально покачивались. Позвякивали траурные серебряные колокольчики.

«Прощай, пран Лазаль, – подумал менестрель. – Видел я от тебя и добро, и зло. Добра, пожалуй, больше, зато зло дольше помнится».

Когда толпа потянулась с площади, Ланс затерялся в людской толчее. Горожане по большей части не шли за телом, а расходились по своим делам. Только верхушка Аркайла, приглашенная принцем на прощальный пир, расселась по каретам и направилась в замок следом за катафалком. Альт Грегор вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня, и заглянул в ближайшую харчевню «Грива единорога». На половину «башенки» заказал тушеной баранины под чесночным соусом и кружку белого вина, оказавшегося ужасной кислятиной. Хотел было отказаться от соуса, вспомнив, что предстоит встреча с неизвестной хозяйкой посланца, но потом передумал. Целоваться он сегодня ни с кем не собирался. Еще чего! А поговорить чеснок не помешает. Даже наоборот, поможет держать дистанцию, если незнакомка окажется слишком навязчивой. В минувшие годы ему немало приходилось с такими сталкиваться. Увидели менестреля и решили приобщить к своим трофеям. Наверняка какая-то избалованная богачка лет пятидесяти от роду…

Подчистив остатки соуса с тарелки куском хлеба и допив вино, от которого скрипели зубы, Ланс вспомнил о монетке и вытащил ее из кошелька. Вдруг памятная вещица и что-то подскажет о личности той, кто так жаждет с ним встречи?

Обычная серебряная «башенка»…

Альт Грегор разочаровано скривился, но, покрутив монетку в пальцах, увидел, что ее не спутать с другими, которые щедрой рукой запускал в оборот еще дед его светлости Лазаля. Не подделка, но ошибка чеканщика. Если на обычных серебряных кругляшках рисунок сторожевой башни Аркайла выбивали лишь с одной стороны, а с другой выдавливали литеру «А». То здесь каменный столб, увенчанный зубцами, оказался с обеих сторон.

Кое-кто из мошенников, играющих в азартные игры по харчевням, отсчитал бы за эту башенку десяток «лошадок».

Ладно, поглядим, не собираются ли его обжулить. Стреляного воробья игрой в «орлянку» не обобрать. Сам кого хочешь перехитрит.

Поразмыслив, Ланс заказал еще кружку вина, твердо дав себе зарок – на сегодня на этом остановиться. Просто не хотелось покидать теплый, хотя и шумный зал «Гривы единорога», но сидящий за пустым столом невольно привлекает внимание. Принесенную смазливой голубоглазой служанкой кислятину цедил по чуть-чуть. Тянул время до третьей стражи. Размышлял о превратностях судьбы и разочаровании влюбленного, который пусть в глубине души, но все же надеялся на взаимность предмета воздыханий, а потом получил от судьбы безжалостный пинок кованым сапогом под зад. Для скорости, как говорится. Лети-ка ты, дружок, из Аркайла куда глаза глядят, да поживее. Помимо воли начал сочинять стихотворение. По привычке зарифмовал «ждать» и «дышать», устыдился убогости поэтических потуг и вышел на мороз.