Пушкарь Корчевский Юрий
– Четверых потеряли, пиратов побили всех, один только в плен попал.
– Ну, слава богу, мы тут все за вас молились, дошли, видно, наши молитвы до Бога.
– Хорошо, собирайтесь, пошли на судно, наверное, проголодались.
Нестройной толпою отправились на корабль. Довольные благополучным исходом женщины весело галдели, пытаясь у моих спутников выведать подробности нападения. Мои усталые попутчики лишь односложно отвечали. На судне бодрствовали лишь двое вахтенных, остальные крепко спали. Сказывалась передряга. С приходом женщин поднялась кутерьма, потухший было костер снова разгорелся. В лесу огня не разводили, питались скудно и всухомятку, теперь всем хотелось покушать горяченького. Обед прошел дружно и быстро. Тянуть с отплытием не стали, все засиделись, погрузившись, снова двинулись к Москве.
К вечеру только добрались до места стоянки разбойничьей ладьи. Раненый, к моему удивлению, был жив, ну и ладненько, выживет – сдам его в Разбойный приказ в Москве, будет свидетель и обвиняемый. Переночевали спокойно, но часовых я выставил больше, чем всегда.
С утра, снова собравшись втроем – Истома, Сидор и я, стали думать, что делать с ладьей. Можно было взять ее на буксир, но ладья больше ушкуя, ход сильно замедлится. Людей на два судна у нас не хватало. Приняли половинчатое решение – на ладью дать четырех человек, при попутном ветре пусть идут за нами под парусами, если ветра не будет, стоять будут оба судна, на весла сажать просто некого. На том и порешили. Поели, все женщины взошли на ушкуй, косо поглядывая на ладью.
Мы отошли на веслах от берега, за канат вытянув ладью на стремнину, дул легкий попутный ветер, паруса вяло надувались, и черепашьим ходом мы продолжили путь.
Лучше пусть так двигаться, все с каждым часом ближе к конечной цели. Оставшаяся часть пути прошла без неприятных происшествий, за три дня добрались до Москвы, подошли к знакомому причалу. Помогли пристать ладье. К судам подъехали на телегах мужики:
– Товар есть ли какой, купец, возить будем?
– Не купец я, товара нет, но возить будем.
– А сколько телег надобно?
– Да десяток телег по две-три ходки.
Мужики одобрительно закивали, один пешком побежал за подмогой. Женщины сошли на причал, забрав свои личные вещи, уселись на подводы. Я назвал адрес, и мы отправились в мой московский дом.
По приезде Анастасия показала прислуге их комнаты, кухарка с помощницей засуетились у плиты. Надо было кормить резко возросшее число обитателей дома. Я еще раз вернулся на суда, взяв с собой Сидора. Из трюма достали связанного пленного. Рана не кровила, пленный хоть был в сознании.
– Кто тебя послал?
Тать презрительно скривился, ничего не ответив. Мы погрузили его на телегу, уселись сами.
– В Разбойный приказ.
Возчик удивленно посмотрел на связанного пленного, сплюнул:
– Повесили бы его, да и все дела.
Ехать было недалеко. Разбойный приказ располагался в одной из башен Кремля. У дверей стояли двое охранников, загородивших мне дорогу:
– Кто таков, по какому делу?
– Лекарь Кожин, имею государево поручение, позови дьяка.
Один из охранников ушел внутрь башни и вернулся с дьяком, одетым в простую рубашку и штаны, страшноватого лицом.
– Кто звал?
Я шагнул вперед:
– Лекарь Кожин из Рязани, по государеву делу буду жить в Москве, с холопами и имуществом на корабле перебирался в Москву, напали разбойники, удалось отбиться, одного взяли в плен, по государеву указу привез его вам, в Разбойный приказ. Говорить, шельма, ничего не хочет.
– У нас не заговорит, запоет!
Кивнул на пленного:
– Этого в подвал.
Охранники резво подскочили к пленному, не церемонясь стащили его с телеги и поволокли в башню.
Дьяк пригласил:
– Зайди, лекарь, записать надо.
Мы зашли в маленькую комнатушку, в углу стоял стол, за которым сидел писарь, тоже, надо сказать, обличьем звероватым. По лицу сюда отбирают, что ли, их?
Я более подробно рассказал о нападении, слушали со вниманием, писарь быстро строчил на бумаге. В конце меня попросили перечислить свидетелей, в коих я перечислил всю команду, и дать свой московский адрес. Ну, прямо как менты.
После завершения официальной части дьяк пошел провожать, обещал известить о ходе дознания. А прощаясь, сказал:
– Добил бы сразу, нам работы меньше было бы.
– Узнать хочу, кто за ними стоит, не сами они напали – кто-то им подсказал, узнать хочу, кто главный!
Я развязал кошель и сыпанул ему в руку горсть серебра. Дьяк благосклонно кивнул:
– Узнаем, не сумневайся, все как есть узнаем, подойди дня через три.
Три дня пролетели в хлопотах. Обустройство на новом месте, налаживание быта. Приехал мой возок с Потапом, не надо было искать чужие повозки.
На следующий день я поехал в Кремль к монаху Гавриилу выяснить, нашлось ли здание для Аптекарского приказа. Монах встретил, как всегда, с отстраненным выражением лица, мы поздоровались.
– Здание подобрано. Поехали смотреть.
Сели в мой возок и поехали. Потап дороги не знал, Гавриил показывал.
Честно сказать, я Москву не знал, ни сегодняшнюю, ни тем более средневековую. Поворот следовал за поворотом, иногда вдали проблескивала то ли Москва-река, то ли Яуза.
Наконец подъехали к дому. Улица оказалась узенькой, зато мощенной дубовыми плахами, и была в пятнадцати минутах от центра. За высоким забором стояло двухэтажное длинное каменное строение с узкими высокими окнами. Здание окружала большая площадка с редкими деревьями.
– Здание принадлежало Коммерц-коллегии, сейчас она в другом месте, митрополит решил отдать его под Аптекарский приказ. Набирай людей, благоустраивайся.
– Да на какие же средства мне нанимать людей? Его же охранять, топить надо, кроме холопов нужны учителя – на первых порах я буду сам учить, да помощников своих, уже обученных, из Рязани привез.
– Завтра по распоряжению митрополита из монастырских крестьян выделят десять человек для обслуги – ну охранять там, топить зимой печи, кашеварить. По медицинской части ты занимайся сам, ты лекарь, тебе лучше знать – кого брать. Насчет оплаты – составь расходную ведомость, принеси мне для утверждения митрополитом. Как будешь готов, извести меня, осмотрю, начнем людишек грамотных для обучения подбирать.
Домой я ехал несколько подавленный масштабностью задачи – в одном лице мне придется быть администратором, учителем и врачом. Не тяжела ли окажется ноша, справлюсь ли? Не для себя или митрополита, даже не для царя стараюсь – ради народного блага, да только оценит ли кто?
По пути домой решил заехать в Разбойный приказ, все равно почти по пути. Охрана у дверей была другая, я попросил вызвать дьяка. На этот раз пришлось обождать с полчаса. Дьяк, едва выйдя, махнул мне рукой и скрылся за дверью. Я прошел в знакомую комнатушку, сел на предложенный стул.
– Дознание закончилось, пленный твой – вор и тать. Подлежит лишению живота, а вот самое интересное – грабили они корабли давно, год почитай. Мы о ватажке разбойной сей слышали, да руки не доходили – далековато, так что спасибо тебе, лекарь Кожин, за помощь!
– Подожди! Мне все равно – лишите вы его жизни или на каторгу сошлете, скажи, кто на меня навел, никогда не поверю, что у них случайно вышло. Лодочка мне покоя не дает.
Дьяк хитро ухмыльнулся:
– Юрий Григорьевич, я справки о тебе навел кое-какие. Человек митрополита – Гавриил – о тебе и твоих воинских подвигах в Рязани да походе на Смоленск рассказывал, так что я не удивился, что ты с малой командой разбойников посек, а вот я тебя удивлю. Знаком ли тебе купец Никифоров?
Я начал перебирать в памяти фамилии, пока наконец смутно стал вспоминать купеческую посиделку у меня дома, когда я собирался открывать сахарный заводик и банк. Да, похоже, такую фамилию я там и слышал. Об этом я и сказал дьяку:
– Встречались мельком.
– Видно, понравились ему твое добро да хватка хозяйственная, решил не упустить момент. Да ты не беспокойся, за ним в Рязань уже гонец отправлен, схватят разбойника, да в кандалы, сюда доставят, здесь мы и побеседуем.
Дьяк захохотал. Вот уж не ожидал, знакомы мало, худого ему не сделал, а поди ж ты, какую подлость чуть не сотворил.
– А с судном разбойничьим что делать? Оно у причала рядом с моим ушкуем стоит, я за причал плачу.
– Оно подлежит в доход государевой казны, на торги пойдет. А хочешь – ты плати деньги, твоим будет.
Я попросил на раздумье несколько дней, поинтересовавшись сначала ценой. В голове мелькнуло – Москва больше Рязани, если сюда возить доски, неплохой доход получится, только надо приобрести лавку недалеко от пристани. Приехав домой, поделился мыслями с Настей.
– Ежели все сам делать будешь – надорвешься, тебе с аптекарской школой забот хватит, подбери рачительного человека в управляющие.
Совет, конечно, разумный, да только где взять такого?! Москва – город и по тем временам большой, да людей не знаю. Решил посоветоваться с дворецким. Домом он управлял неплохо, может, знает кого. Оказалось, знает, у прежней владелицы был расторопный парень, хваткий в хозяйственных делах, да хозяйка замуж вышла, парень оказался вроде как не удел. Обещал завтра разузнать.
Усталый, поужинав, лег в кровать, сон не шел, в голове кружились мысли, с чего начать работу Аптекарской школы, с тем уже под утро уснул. Утром отправился на возке к зданию Аптекарской школы и остолбенел. Во дворе стояло около десятка крестьян и десятка полтора молодых монахов в рясах, подвязанных веревками. Я подошел, представился. Оказалось, это первые ученики. Пройдя с холопами в здание, я определил им комнаты на житье на первом этаже левого крыла, монахам – правое крыло здания. Выбрал самого статного из крестьян, назначив старшим и дав денег, отправил вместе с двумя монахами на торг, надо было обустраиваться – комнаты были пустые, на первое время надо было купить хотя бы матрасы и подушки, кухонную утварь. Один из крестьян добровольно вызвался готовить, о чем мы все потом не пожалели, готовил вкусно и разнообразно, был у человека к поварскому делу талант. Я распределил обязанности – кто охраняет здание, кто топит и убирает. Четырех, знакомых с плотницким делом, направил купить досок и гвоздей, делать кровати, стулья, столы. Потап на моем возке привез моих помощников из дома. Мы вместе прошли по второму этажу, определив, где что будет, – надо было предусмотреть класс для учебы, перевязочную, нечто вроде операционной, аптеку и многое чего другое.
Одного из монахов я отправил к отцу Гавриилу с настоятельной просьбой отобрать в монастырях грамотного травника для обучения послушников.
Привезли на телегах доски, весело застучали топоры, дело по обустройству начало сдвигаться с мертвой точки.
Теперь главное – накормить людей. Котлы, кастрюли привезли с торга, на телеге я отправил кашевара за продуктами, дав в помощь пару холопов. Деньги уходили как вода. И хотя я попытался составить расходную ведомость, получалось у меня неважно, ну, не бухгалтер я. Свой кошелек был уже почти пуст, хорошо, дома деньги были. Надо обустраиваться, начинать прием больных, хоть деньги будут. Усталый я с помощниками вернулся домой. На следующий день круговерть продолжилась. Третьим днем к нам пришел Гавриил, походил по комнатам, посмотрел, увиденным остался доволен и передал пару увесистых мешочков серебра с наказом отчитаться письменно.
Практически я только ночевал дома, с утра до вечера был в Аптекарской школе, проводил занятия, принимал пациентов вместе с учащимися, налаживал быт и работу школы. Несколько человек пришлось отсеять из-за явной неспособности к обучению – туповаты оказались. Одно дело – зазубрить Библию, другое – осмысленно применить знания на больных.
Дворецкий привел ко мне будущего помощника – управляющего, мы поговорили, парень оказался цепким, разворотливым. Для начала договорились о зарплате, если дело пойдет хорошо, я пообещал процент с прибыли, чтобы была заинтересованность. Сразу же пришлось купить разбойничье судно, дав взятку в Разбойном приказе, оно обошлось не так и дорого. На пристани пока арендовал склад, помощник, его звали Захар, набрал команду и отправился в Рязань на мою лесопилку с моим письмом.
В школе прилежание было разным, если многим изучение трав и траволечение давалось хорошо, то, скажем, изучение анатомии плохо.
Почти ежедневно нам привозили свиные или бараньи туши, мы изучали устройство сердца, легких, почек и других органов. Мясо шло на кухню. Слухи о школе расходились по округе, помаленьку рос ручеек болящих с ближайшей округи. Я в присутствии учеников проводил несложные процедуры или операции, вскрывал гнойники, учил накладывать лубки при переломах, делал обработку ран и наложение швов.
С каждой неделей мои помощники еще по Рязани – Маша и Петр – входили во вкус преподавательской работы, иногда я не видел их по целому дню, но на какие-то сложные или объемные вмешательства они приходили или ассистировали.
Монахи привыкли к распорядку быстро – сказывалась жизнь в монастыре, дисциплина была неплохой. После утренней молитвы завтрак, затем занятия, обеденная молитва, обед, совместный прием больных – я показывал и объяснял, вечером ужин.
Собственно, и у них, и у меня свободного времени не было. Встал вопрос о практике на трупах. Резать свинью – это одно, а заниматься оперативной деятельностью на человеке – другое. Сосуды и органы расположены не так, необходимо точно знать, где что находится, иначе можно допустить непоправимую ошибку.
После долгих раздумий я снова поехал в Разбойный приказ к знакомому дьяку. Похохотав, он пригласил меня в знакомую комнатушку:
– Никак опять какого татя поймал? У нас хлеб отбираешь? Что случилось на этот раз?
– Да пока ничего, слава богу, не случилось.
– А пошто ко мне пожаловал?
– Ты уже знаешь про Аптекарскую школу?
Дьяк кивнул.
– Для обучения нужны трупы, изучать анатомию, делать учебные операции.
Глаза дьяка округлились.
– Что-то раньше я о таком не слышал, не напасть ли какую учинить думаешь?
– Разве я похож на умалишенного? А то, что никто ранее этим не занимался, так и школы ранее не было.
Дьяк задумался. Я попытался дожать:
– У вас казни бывают?
Дьяк кивнул.
– А мертвые тела куда деваете?
– Так во рву закапываем.
– А теперь к нам в школу привозить станете, а потом мы сами похороним останки.
Дьяк надолго задумался, забарабанил пальцами по столу. Наконец заговорил:
– Вишь ли, какое дело, они ведь на казни тоже не совсем целые попадают, после пыток без одежи на них смотреть страшновато.
– Не все ведь изувеченные, наверное, кто-то и сам, без пыток, на допросе рассказывает.
– Так работа наша такая, ежели царь али другой князь, боярин не увидят следов, подумают – ленимся работать.
В логике ему отказать было нельзя. Умен мужик, даром что звероват обличьем. Наконец мы договорились, хлопнули по рукам. Через неделю к нам привезли на подводе закрытый дерюжкой труп. Монахи скоро перетащили его в отведенную для этого комнату на первом этаже, вход в нее был отдельный, сзади. Вокруг стола собрались ученики.
Сделав широкий разрез от подбородка до лона, я начал на трупе показывать расположение и устройство органов, доступ к ним при операциях. Поскольку труп при казни был обезглавлен, крови было мало. После трехчасового занятия утомленные монахи разошлись. Двух дежурных на телеге я отправил закопать тело. К сожалению, холодильников у нас не было.
Довольный и усталый вернулся домой. Не спеша поужинал в семейном кругу. Решил на следующий день отправиться в Иноземный указ, пора было известить о своем нахождении в Москве, со школой вроде бы все утряслось, первоначальный период неустроенности и неорганизованности, период становления, самый трудный, прошел.
Пора было подумать и о себе. До сих пор больных мы принимали бесплатно или за скромные пожертвования. Да и понятно – не будешь обучать школяров на богатеньких Буратино, тем более и о семье подумать надо.
День с утра начался не так, как я планировал. После заутренней молитвы ко мне подошел незнакомый монах, сказал, что от отца Гавриила, тот просит немедля к нему прибыть. Ну что ж, требует, значит будем. Я сел в возок, посадил рядом монаха, и мы поехали в Кремль. Сопровождающий проводил меня в комнату отца Гавриила и оставил. Около получаса пришлось ждать. Но вот в коридоре послышались шаги нескольких человек, и в комнату вошли митрополит Филарет, отец Гавриил и незнакомый мне монах преклонных лет. Я поздоровался и поклонился, поцеловал протянутую руку. С ходу митрополит меня огорошил:
– Ты что же, непотребством в школе занимаешься?
Я оторопел:
– Ничего неподобающего в школе не происходит.
– Вчера ко мне один из твоих учеников приходил – мертвые тела режешь, срамно это! Душа, даже если это душа разбойника, обеспокоена быть не может, тело должно быть погребено.
– Святой отец, во всех лекарских школах так делается – Италии, Франции, Германии. Нельзя научить лечить человека, не узнав его устройства, не набив руку на мертвых.
Митрополит в гневе поднял руку:
– Молчи, нечестивец, ты заблуждаешься и упорствуешь в своем грехе. Чему ты можешь научить монахов, что я доверил тебе в обучение? С сего часа я отлучаю тебя от школы, никакой ереси там больше не будет. Отныне школу будет возглавлять отец Феодосий, передать ему отчет о потраченных средствах. Тебя же я лицезреть рядом больше не хочу, прощай!
Круто развернулся и вышел.
Отец Гавриил с отцом Феодосием вежливо помолчали, позволяя мне переварить услышанное. При вызове я мог ожидать чего угодно – кто-то из высокопоставленных дворян заболел, какие-либо перемены в работе школы назрели или еще что-то. Но вот так! Эх, темное средневековье, делаешь, что в силах человеческих, пытаешься за уши тянуть к свету учения, и тут на тебе. Ладно, хорошо хоть, за грех великий мой башку не отрубили или в Разбойный приказ не отдали, к знакомому дьяку на исповедь. Я немного отошел от шока. Хорошо, поехали, святые отцы, в школу, дела сдавать. Монахи сели на сиденье, я пристроился рядом с Потапом на облучке, и мы поехали в школу, прошли в мой кабинет, я достал бумагу с расходами, пересчитал оставшееся серебро, вручил Гавриилу. Пошли по комнатам, я показывал сделанное, отец Феодосий отмечал на бумаге. Зайдя в класс, где шли занятия, я вежливо прервал их, попрощался с учениками, которые сначала застыли в молчаливом изумлении, а затем обрушили на меня град вопросов – почему, зачем, куда от нас, мы к вам привыкли и прочее.
Я указал на дверь моим неизменным помощникам – Петру и Маше, и, не попрощавшись со святыми отцами, мы вышли из здания, сели в возок.
Толкнув в спину Потапа, я бросил коротко: «Домой». Возок мягко тронулся, я сидел в прострации. Оба помощника начали меня теребить вопросами – почему столь резко оборвалось начатое хорошее дело, кто в этом виноват, ну и, конечно, – самый главный – что делать. Как мог я им объяснил, что кроме меня не виноват никто, хотя особой вины за собой не чувствую, дело во вскрытии вчера трупа, об этом стало известно из доноса учащегося митрополиту, меня сочли чуть ли не еретиком, хорошо – на костре не сожгли. Все угнетенно замолчали. Даже мои помощники понимали, что с Филаретова распоряжения мы начали великое дело – обучение врачеванию на Руси. До нас никто этим целенаправленно и на государственном уровне не занимался. Обида глодала душу. Приехав домой, я заперся с помощниками в своем кабинете, и под жаркие споры о наших дальнейших действиях мы изрядно напились. Обеспокоенная Анастасия стучала в дверь, прося то открыть, то объяснить, в чем дело, раньше ведь такого не случалось. Проснувшись поутру с больной головой и выпив заботливо поднесенного холодного рассола, я чуть поправился и внятно объяснил Настеньке, что меня и моих помощников от дела отстранили, мол, мы чуть не еретики и нечестивцы.
Настенька моей обиды не разделяла, радостно захлопала в ладоши:
– Вот и хорошо, с этой государевой службой тебя совсем не бывает дома, все дела и дела. Вспомни, когда мы в последний раз занимались любовью?
Я честно попытался вспомнить, а действительно когда? Настя наставила на меня палец:
– Вот! А в Рязани времени на меня и ласку хватало. Там ты мне и вещи покупал, подарки, баловал и ласкал, а сейчас дома и денег-то серьезных нет. Ты давно заглядывал в шкатулку? Все личные деньги спустил на школу, будто она твоя, а тебя в благодарность просто выкинули.
В принципе все ее слова были правдой. Но во всем этом был привкус горечи. Делать и думать ничего не хотелось, у меня отняли дело, в которое я вложил сердце и душу. Что ж, наука будет не связываться впредь с государством. Весь день я провалялся в кровати, есть не хотелось. Сам себе поставил диагноз – депрессия.
Плюнул на все и решил несколько дней отдохнуть. Привел себя в порядок, посчитал оставшиеся денежки – м-да, маловато будет. Посадив Настю и Мишеньку в возок, отправился просто покататься по улицам. Живя в Москве уже два месяца, я знал только две дороги – в Кремль или в школу. Надо было хотя бы ближайшие окрестности осмотреть. И конечно, все дороги ведут в Рим, так и мы попали на торг, не спеша выбрали Мише новую рубашку и на сладость – халву, что продавал то ли персидский, то ли азиатский купец, Настеньке – новые сапожки. Довольные домочадцы радостно болтали в возке на обратном пути, а меня занимали мысли: «Что делать?»
Открывать новые дела в Москве или возвращаться в Рязань?
В Рязани я пользовался уважением и у князя, и у простолюдина, жил зажиточно. Здесь же первое начатое серьезное дело потерпело крах. А в конце-то концов, почему первое проигранное мною дело должно меня сломать? Мужик я или так, погулять вышел? То, что я буду вести прием пациентов дома, сомнений не вызывало, да и помощников моих займет, будут в тонусе, но одной медициной не обойдешься, огромный дом и многочисленные слуги требовали денег на содержание, стало быть, надо открывать еще какой-то бизнес, поправивший бы мои несколько пошатнувшиеся финансовые дела. По приезде домой мы с компанией помощников и Сидором весело провели время за обедом, но потом я заперся в кабинете, объяснив Насте, что мне надо кое-что тщательно обдумать.
Хрен вам всем, я не сломаюсь. Назло выплыву, лишь бы митрополит не был злопамятным и не вставлял палки в колеса. Да и пути отхода у меня всегда были – Рязань.
Неплохо, что остался дом и все свои прибыльные дела я не продал. Что можно начать в Москве с нуля, не имея много денег?
Можно попробовать, как и в Рязани, комнату кривых зеркал и качели-карусели, можно попробовать начать выпуск протезов – никто и нигде в мире пока их не делал, если не было руки, пустой рукав заправляли за пояс, если не было ноги, носили деревяшку. Ходить было неудобно, но выбора у людей не было.
Можно было попробовать наладить выпуск косметики, ну, может, косметики – это громко сказано, но женщины из косметических средств знали только три – хну, что продавалась персидскими купцами, румяна для щек и сурьму – красить брови. Тоже непаханое поле. После некоторых раздумий я решил начать все три дела сразу. Прикинул по деньгам и присвистнул. Сам собой вырисовывался один выход – ехать в Рязань, там же заказать кривые зеркала и забрать деньги с предприятий, что наработали за два месяца моего отсутствия. На обратном пути загрузить еще и доски, поскольку путешествовать в Рязань я решил на ушкуе. Второе судно, бывшая разбойничья ладья, возило доски постоянно. Так, решение принято, теперь надо действовать. Не откладывая дела в долгий ящик, я взял Сидора и отправился к причалу. Ушкуй стоял на месте, кормчий был на судне, команда где-то бродила по городу, стараясь познать грязь столичной жизни. Мы взошли на судно, поздоровались с Истомой:
– Готово ли судно, есть ли припасы?
– Судно готово к отплытию, но команда соберется только к вечеру, обленились шалопаи.
– Завтра утречком отплываем в Рязань, всем быть готовыми. Если что-то надо прикупить, возьми деньги.
Мы поехали домой, я известил Настю о решении съездить в Рязань, взять денег и заказать у стекольщика зеркала, объяснив, что хочу сразу взяться за доходные дела. Сначала она тоже запросилась со мной, но я убедил ее, что дорога опасна, да и домом управлять кто-то должен.
Собираться особенно было нечего, почистить да зарядить ружья и пистолеты. Охрана в доме оставалась надежная, во главе с Иваном. Сидор сопровождал меня в поездке. Небольшой узел со сменной одеждой уложен, краткие наставления остающимся, и я был готов.
Утром после обильного завтрака – когда еще мне удастся поесть домашних разносолов – мы отправились на судно. Верно сказано, что безделье разлагает. Половина команды ходила как сонные мухи, с опухшими с похмелья рожами. Ну ничего, в пути устроим пару занятий, дурь выветрится. Плавно отошли от причала, я оперся на борт и глядел на проплывающий мимо город. Вот потянулись пригороды и посады, впереди открывались чистая вода и луга. Я проверил свой тюфяк, заряжен ли, подсыпал на палку порох, накрыл дерюжкой. Лучше, спокойней на душе, когда тюфяк в полной готовности, ружья лежали в каюте заряженные, пистолеты я держал за поясом. Сабли и ружья команды тоже лежали на корме, рядом с кормчим. Путь в Москву кое-чему научил. На носу теперь постоянно находился вахтенный, внимательно оглядывающий проплывающие суда и берег. Я наслаждался покоем, сидя на скамеечке на корме. После бешеного и рваного московского ритма работы отдохнуть не помешает. Однако ближе к вечеру стало прохладно, с воды тянуло сыростью. Конец осени, скоро зима. Надо бы быстро обернуться, пока лед на реке не встал. На телегах зеркала еще не довезти, побьются, если телеги еще проедут по осенним слякотным дорогам.
В Рязань прибыли без приключений. Я разрешил команде по очереди сходить на берег, навестить близких, но через неделю все должны быть на судне. Оставшимся на корабле приводить судно в порядок.
Пешком пошли домой, возок остался в Москве. Прохожие здоровались, останавливались поговорить. К дому добрались нескоро, бросили вещи, поужинали. Я осмотрел дом – он был в полном порядке, слуги свое дело знали, да управляющий рачительный. С утра отправил одного из холопов нанять возчика с телегой или лучше с возком, объехать надо было много мест, пешком бы ушло много времени. Первым делом отправился к стекольщику заказать кривые зеркала. Поскольку работа была уже знакомой, обещал через неделю заказ исполнить. После отправился на аттракционы. Мне в Москве был нужен человек с опытом, чтобы самому не лезть в каждую мелочь. Поскольку на аттракционах работали четверо, один мужичок согласился поехать со мной в Москву. На сборы и улаживание дел у него оставалась неделя. Забрав деньги, я поехал в банк, где был радостно встречен управляющим. Дела шли хорошо, но потребовалось обговорить текущие вопросы. Получил и здесь проценты со вложенных денег, отправился в госпиталь. Дела здесь шли ни шатко ни валко. Да это и понятно – опыта у двух оставшихся помощников маловато, оперировать вообще некому, однако выручка кое-какая была. Когда к вечеру я добрался домой, мешочек серебра был полон. На следующий день мы с Сидором выехали во Власьево.
Надо было посетить лесопилку и сахарный завод. Управляющий и здесь не подвел – все исправно работало, приносило прибыль. Староста деревни свез князю налог, и здесь моя совесть была чиста. На лесопилке я распорядился не менее половины леса отправить судами в Москву, поскольку оборот в столице больше и цены выше, также приготовить мне для ушкуя пакет досок, чтобы не идти назад пустым. За зиму надо было делать второй станок, увеличивать производство. С одним станком на два рынка сбыта мы бы не справились. На сахарном заводе управляющий предложил часть продукции отпускать в виде леденцов – петушки или другие зверушки на палочке, с чем я согласился, в ответ предложив выпускать конфеты, делать фруктовую начинку, благо фруктов и ягод вокруг завались, делать карамельные конфеты и попробовать сбыт в Рязани. Если пойдет хорошо, отправить партию ко мне в Москву на судне, возившем лес. Мы обговорили все дела, и я уехал в Рязань. Вечером пересчитал деньги. С учетом оплаты за зеркала оставалась неплохая сумма, с умом можно было браться за организацию новых предприятий. Лезть в подвал за золотым запасом не пришлось.
Следующие несколько дней я провел с пользой, посещая знакомых купцов, налаживая деловые связи, выискивая интересные предложения. Неделя пролетела в заботах. Зеркала были готовы, и их со всем тщанием и бережением привезли замотанными в холсты и перегрузили в трюм. Туда же погрузили доски. Люди были готовы, и я не стал оттягивать отплытие, по ночам уже было холодно, листья на деревьях облетели, впереди была зима, и надо было торопиться в Москву.
Наконец, все было уложено, увязано, деньги лежали в каюте, и без провожающих мы тихо отчалили от рязанского причала.
Глава 14
Мой деловой вояж в Рязань закончился вполне благополучно: разбойников не встретили, хотя были готовы, снег не выпал, и лед на реке не встал. Вот и знакомая московская пристань. Не был дома всего полмесяца, а уже соскучился. Отдав необходимые распоряжения, посадил на повозки людей и направился домой. Дом – это всегда хорошо, это тыл, это место, куда хочется вернуться после странствий, место, где тебе всегда рады и ждут. Вот миновали Солянку, показался Петроверигский переулок, мой дом. Радостно я кинулся в дом, предоставив надежному Сидору разместить людей. Навстречу выбежали сияющая Настя и Миша, радостные объятия, смех, веселая кутерьма. Так, обнявшись, и вошли в дом. Я преподнес Мише в подарок и на пробу леденцы на палочке и карамель. Было интересно посмотреть, понравится ли продукция. Миша пришел в восторг и помчался во двор поделиться с детворой. Настя тоже попробовала и одобрила. Надо на сахарном заводике разворачиваться всерьез. Если леденцы наиболее предприимчивые начали делать, то по карамели конкурентов пока нет. Пообедали, за обедом не спеша я пересказал Насте рязанские новости, довольно скудные.
На следующий день, не откладывая дела в долгий ящик, я поехал к дьяку из Разбойного приказа – Федору, мне просто не с кем было посоветоваться, взяв с собой разведенный до кондиции водки спирт. В его комнатушке выпили, что пришлось кстати из-за промозглой погоды, в башне вообще было всегда прохладно. Ссыпав в широкую ладонь дьяка изрядно серебра, я попросил совета – к кому можно обратиться за разрешением для аттракционов, землица свободная нужна. Дьяк, лицо которого покраснело после выпитого, долго не думал.
– Есть у меня дьяк знакомый в городской управе, именем Прокопий, подойди к нему, передашь от меня поклон, он все сделает. Человек ты не жадный, думаю, сладитесь.
Потом помялся, но все-таки спросил:
– А где ты, лекарь, хлебное вино взял? Никогда такого не пивал, в какой корчме прикупил?
– Сам делаю, Федор, ежели понравилось в следующий раз поболее привезу.
Я быстро нашел нужного мне человека, мы сели на возок, объехали места, где можно было поставить аттракционы, выбрали понравившееся место. Я отдал деньги и получил разрешение строиться. Бюрократия была сведена к минимуму, вернее, ее совсем не знали. Пустырь был не очень далеко от центра, на Воронцовом поле. Когда-то и здесь были деревянные дома, да только периодически случавшиеся пожары с такой же периодичностью их уничтожали. Привез помощника, показал место для строительства аттракционов, собрал людей с ушкуя, организовал подводы для перевозки бревен и досок, стройка началась. Сам же решил пока заняться протезной мастерской. Раньше я к протезам отношения не имел, но, обдумав, решил, что для начала мне нужен столяр по деревянным деталям; сапожник для изготовления обуви на протез, он же будет шить и подгонять кожаный футляр для культи ноги или руки, и, пожалуй, нужен кузнец для изготовления металлических деталей – осей, пружин и другого. Для начала надо было найти помещение под мастерскую, решил дом не покупать, арендовать на первое время. Домик такой нашелся неподалеку от моего, в Подсосенском переулке. Несколько дней ушло на поиск столяра, сапожника и кузнеца. Вернее, люди находились быстро, но, узнав, чем им придется заниматься, отказывались. Я высмотрел инвалида без ноги на круглой деревяшке вместо протеза, поговорил с ним, пообещав сделать протез бесплатно, надо же отработать процесс изготовления. На бумаге я предварительно накидал эскиз. Вроде бы должно было получиться. Провозились для первого раза достаточно долго – около двух недель, но протез ноги получился легким и удобным. Теперь можно было заняться клиентурой. Я отправил помощников по сапожным мастерским, наверняка инвалиды заказывали себе обувь у мастеров, покупать на торгу пару башмаков вряд ли бы кто стал. Таким путем собрали больше сотни адресов. Раскручивая дело, сам взял около десятка адресов, располагавшихся на центральных улицах, решив, что бедным дома в этих районах не по карману.
К моему удивлению, большинство отказались, дело было новое, вероятно, люди не хотели рисковать, двое вообще не стали разговаривать. Лишь в одном месте меня встретили благожелательно – у боярина Лисьина. В осаде Смоленска он потерял ногу ниже колена, случай для протезирования удачный. Ходить на простой деревяшке не привык, да и не хотел, возраст боярина был самый активный – где-то около тридцати, если судить по внешнему цветущему виду. Мы сговорились, что-то обо мне он уже слышал, видимо, это и склонило чашу весов в мою пользу. На следующий день он на возке подъехал к мастерской, мы тщательно его осмотрели и обмерили. Я набросал эскиз протеза с подпружиненной стопой, чтобы походка была более естественной. За несколько дней мы вчерне изготовили протез и пригласили на примерку. Ложе протеза было сделано из мягкой дорогой кожи, нигде не жало, сидело очень хорошо. По правой, здоровой ноге сняли мерку для изготовления пары башмаков. Через неделю встретились с боярином снова, уже предложили примерить готовое изделие, обутое в один башмак. Пристегнув протез и обув второй башмак на здоровую ногу, боярин сначала неловко прошелся по комнате, я подал ему палку:
– Пока походи с палочкой, когда привыкнешь, палочка будет не нужна. Бегать, может, и не будешь, но ходить будешь, как и ранее. Не всякий со стороны поймет, что нога не своя.
Боярин чуть не прослезился:
– Я всегда был на коне, то пеши государю служил, а после ранения сижу в четырех стенах. Два холопа по двору таскают. Надоело, к протезу привыкну, лежать не привык. Тело движения требует. Спасибо тебе, лекарь.
Щедро расплатившись, неловко опираясь с непривычки на палочку, он вышел и сел в поджидавший его возок. Его холопы от удивления раскрыли рты и застыли.
Даже один протез почти окупил вложенные мною в мастерскую средства. Теперь надо было снова искать клиентов. Думаю, после двух-трех десятков удачно сделанных работ клиенты сами будут нас искать. Круг значимых и богатых людей не велик, слух пройдет быстро, сами инвалиды будут служить хорошей рекламой. Взяв еще десяток адресов, я отправился по ним. Ситуация повторилась почти в точности. Удалось уговорить только одного человека, однако какого – князя Нарышкина, потерявшего ногу около четырех лет назад в битве с поляками. По мере приобретения опыта изготовление протезов продвигалось быстрее. Мне приходилось лишь делать эскизы, подгоняя размеры под индивидуальные особенности клиента. Через неделю после вручения и опробования протеза князю приехал первый клиент, который нашел нас сам. А затем пошло-поехало, почти каждый день кто-то приходил, а большинство приезжали в своих повозках за протезами. Дело пошло на лад. Стройка аттракционов заканчивалась, практически помещения были готовы. Осталось установить кривые зеркала и поставить карусель, качели уже стояли. К ним сбегалась окрестная детвора. Пока я разрешал им пользоваться качелями бесплатно – и детворе радость, и реклама.
Два дня ушло на сборку карусели, набрали разноцветных красок, расписали как можно ярче, чтобы бросалось в глаза. Здесь вообще любили все яркое, причем мужчины не меньше, чем женщины. Рубашки мужиков по яркости красок могли поспорить с цветами радуги – синие, желтые, красные. Унылые черные, серые, коричневые цвета были только на крестьянах, да и то на полевых работах, или грузчиках в порту. На карусели поставили деревянных лошадок и лодочки, ставить, как в Рязани, креслица я не стал, детям так должно быть интереснее. Для более взрослых поставили так называемые гигантские шаги. То, что можно было сделать в этих условиях, без применения электричества, было сделано. Для удалых молодцов была поставлена штуковина, виденная как-то мною в луна-парке, – надо было деревянной кувалдой бить по круглой наковальне, взлетевший груз показывал силу удара. На открытие привез карамельки в качестве призов и леденцы на палочках, на ярмарке нашел группу скоморохов, довольно громко играющих на гуслях, жалейках и еще каких-то незнакомых мне духовых инструментах. Больше шуму, больше народу будет. В один из погожих уже зимних дней заранее нанятые мной мальчишки из катавшихся на карусели и качелях пробежали по людным местам, крича:
– Невиданное зрелище, сказочное развлечение на Воронцовом поле! Подарки детям даром! Удалые молодцы могут померяться силой!
Получившие по алтыну мальчишки орали как резаные, но эффект был.
Народ стал подходить, скоморохи надували щеки, извлекаемая из труб и жалеек музыка была какой-то ужасной какофонией, но людям нравилось. Из комнаты кривых зеркал раздавались взрывы хохота, дети выбегали оттуда сияющие, их почтенные матери вытирали с глаз слезы, их покрасневшие лица были довольны. Всем при входе, у кассы, выдавались карамельки и леденцы. И чада, и их родители были почти счастливы. Раззадорившись, молодцы сбрасывали полушубки и кафтаны, били кувалдой по силомеру, похваляясь силушкой. Но главный приз силомера – живой петух – был еще не разыгран. Ближе к вечеру народу собралось довольно много, те, кто уже побывал внутри, взахлеб делились впечатлениями со знакомыми, только еще подошедшими. В общем, картина была почти как в Рязани, но, учитывая выросшее количество развлечений, более многолюдная. Тут и там раздавались взрывы хохота, подвыпившие пытались что-то петь.
Я зашел в кассу, выручка была велика, для первого дня очень неплохо. Слухи по городу расходятся быстро, в последующие дни посетителей должно прибавиться. Но место должно быть и безопасным. На следующий день я привел двоих охранников из дома, чтобы соблюдался порядок, дурная слава была заведению ни к чему.
Должен сказать, что в первый день были в основном простолюдины, ремесленники, а во второй на пустыре было тесно от возков, телег, пролеток, повозок богатых людей, прослышавших от своей челяди о новых развлечениях. Я был рад удаче, всяко могло получиться, а если все пойдет, как сегодня, я за пару недель верну вложенные деньги. Зарплаты здесь нет, что заработал, на то и живи, каждый крутился как мог. Аттракционы быстро обрастали предприимчивыми людьми – ходили лоточники, предлагали пирожки, квас, сбитень, жареное мясо. Место начало пользоваться популярностью. Ну что ж, пора браться за новое дело. Была в мое время поговорка – не класть все яйца в одну корзину. Для начала я на торгу набрал натуральных красителей и воска. Закрывшись в своем кабинете, долго экспериментировал, добавляя то масла, то различные животные жиры, расплавлял все это в различных соотношениях и разливал в формочки. Где-то к концу второй недели стало получаться что-то приличное. Будущая губная помада держала форму столбика, хорошо красила губы, от тепла не стекала и не таяла. Конечно, ей далеко еще было до идеала или хотя бы до современных губных помад, но это была первая. Рынок предлагал женщинам хну для окраски волос, сурьму для чернения бровей, кое-кто пользовался самодельными румянами. Записав ингредиенты и технологию, я взялся за составление рецепта теней и румян, причем как сухих, так и на жировой основе. Здесь дело продвигалось быстрее, например, на пудру ушло всего четыре дня – я просто в разных пропорциях мешал мел, крахмал, красители. Столько же времени ушло на румяна и тени. Поскольку, по моим прикидкам, помещение могло быть и небольшим, решил сделать на заднем дворе пристройку к домику обслуги. Пристройка была деревянная, из двух маленьких комнатушек – одна комната для приготовления, одна как склад сырья и готовой продукции. Не мудрствуя лукаво купил несколько медных ступок для хорошей растирки материала румян и теней. Для сбивания жировой основы губной помады холопы сделали нечто вроде деревянной маслобойки, что применяют в деревнях. Купить составляющие никакого труда не представляло. Осталось нанять и обучить персонал, однако вылезла проблема, сначала показавшаяся почти неразрешимой, – упаковка. Пластмассы и литья не было, ну не фасовать же в чугунину. Решил посоветоваться с Захаром, моим управляющим в Москве, в основном помогающим в продаже досок. К моему удивлению, думал он недолго. Внимательно расспросив, на что должны быть похожи изделия и для чего они нужны, решил вопрос просто:
– Найми столяра и сделай станок, будете делать из липы.
– Грубовато будет! – решил я.
– А пойдемте к знакомому, посмотрите.
Мы уселись в возок и, потрясясь полчаса на разбитых московских улицах, подъехали к дому мастерового. Зашли в мастерскую, поздоровались. В комнате царил приятный запах дерева, в углу стоял небольшой токарный станок по дереву. Мастер работал на нем. Бросив работу и обтерев тряпицей руки, подошел к нам, степенно поклонился. Во всех его движениях чувствовалась обстоятельность и уверенность.
Захар сказал:
– Вот барина своего привел, хочет испытать, сделаешь ли на станке своем занятную вещицу.
Я как мог понятнее на заранее припасенном листе бумаги сделал рисунок, мастер некоторое время вглядывался, затем подошел к кусочкам бревен, лежавшим у станка. Зажал один чурбачок в станок и ногой принялся крутить привод. Из-под резца полезла свежая стружка. Через полчаса на моей ладони лежала легкая деревянная туба, аккуратно сделанная, приятно пахнущая липой. Я снял верхний цилиндрик. Выдвигать сам столбик с губной помадой придется вручную, можно, конечно, и резьбу сделать, но такая упаковка уже будет обходиться значительно дороже.
– Сколько будет стоить сия штуковина, если я закажу для начала десять десятков, причем все должны быть одинакового размера?
Столяр покрутил усы, огладил бороду, похмыкал, наконец сказал:
– Да полушку за штуку возьму.
Такая цена меня устраивала, я отсчитал задаток, условившись, что после изготовления всю партию он доставит ко мне домой, где я дам окончательный расчет. Напоследок дав адрес, мы, раскланявшись, ушли, я захватил тубу с собой. Мне теперь надо было подогнать форму для отливки стержней с губной помадой под деревянный чехол. Среди дворовой челяди я кинул клич, ищу двух женщин для нетяжелой работы. К вечеру у меня уже был выбор из нескольких женщин разного возраста.
Я каждую попросил смешать ингредиенты, расплавить на печи, размешать и вылить в формы. У двух молодых женщин это получилось ловко, аккуратно и быстро. Их я и оставил на работу. В голове мелькнула мысль:
– А кто рисует хорошо?
Из небольшой группы непрошедших вышла совсем юная девушка, почти подросток, густо покраснев, тихим голосом сказала:
– Я умею краски растирать, ложки да доски расписывать. Когда с тятенькой в деревне жила, ему помогала.
– А показать сможешь?
Оказалось, дома не было нужных кисточек и красок. Дав ей несколько монет, наказал купить с утра на торгу и прийти сюда, раскрасить на свое усмотрение вот эту штуку – я показал ей тубу под помаду. В конце концов, женщины любят красивое, пусть и туба будет не просто деревянная, а раскрашенная. Все красивее, быстрее купят.
Осталось на торгу арендовать лавку и устроить рекламу. С лавкой-то вопрос решился быстро, мои мастерицы сделали первую сотню губных помад, десятка два теней, по столько же румян и пудры. Вопрос в том, что губы не красил никто, пойдет ли необычный товар?
Я предложил Анастасии покрасить неяркой помадой губы, сам внимательно наблюдал, вспоминал обычаи и привычки женщин моего времени, давал советы, наконец, не выдержал и попробовал подкрасить ее сам. Когда мне показалось, что губы готовы, нанес легкие синеватые тени и румяна. Ей-богу, если бы не одежда, лицо вполне смотрелось. В таком виде я решил для начала объехать знакомых купцов и семьи царских слуг, с некоторыми из которых успел свести знакомство. Эффект был интересный: мужчины лишь украдкой поглядывали на Настю – не нарваться бы на недовольство мужа – долго лицезреть лицо замужней женщины считалось неприличным и даже оскорбительным; зато женщины откровенно не сводили глаз. Заранее проинструктированная Настя на все попытки женщин узнать, где взяла и сколько стоит, отвечала, что привез муж из дальних стран, там это модно, все красавицы красятся именно так. Ну а кто из женщин не считает себя в душе красавицей? При прощании женщины бросали завистливые взгляды на Настеньку.
Мы объехали около двадцати адресов за три дня, изрядно утомились, почти в каждом доме хлебосольно угощали, наливали вина. К вечеру я здорово набирался, еле доходил до кровати, но полный желания открыть новое дело с утра продолжал посещения. Наконец Настенька взмолилась:
– Любимый мой, хватит уже, я на яства смотреть не могу, чувствую, что толстею, ты же меня любить не будешь!
Я ласково ее обнял, поцеловал в щечку – губки-то были накрашены – и повел к возку.
Все-таки нам удалось продержаться еще один день, на завтра решили устроить отдых. Не тут-то было, у палки всегда два конца. По всей видимости, женщин одолел зуд – надо бы и им прикупить помаду, да побыстрее. К нам в гости поодиночке и на экипажах ехали всем семейством, во главе чинно шествовали купцы и почтенные мужи, сзади вышагивало женское воинство – жены, дочери, племянницы. Челядь только успевала менять на столе угощения. А я думал отдохнуть! Во время кратких перерывов в застолье ко мне вроде невзначай подходили мужи и, оглянувшись, заговорщически шептали:
– Ну нам-то по знакомству продашь чего?
Я для приличия мялся, затем из дальней комнаты выносил помаду, пудру, тени, румяна. Довольные приобретением на деньги не скупились, кидали мешочки с серебром. Настенька наставляла женщин, как этим всем пользоваться. Недостатка во внимательных слушателях не было. Довольные покупатели раскланивались и с пожеланиями всего и прочая, и прочая уезжали. Неделю я крутился как белка в колесе, Настя мне активно помогала. С одной стороны, ей хотелось мне помочь заработать, с другой – новые знакомства среди женщин, где она была центром внимания. И вдруг как гром среди ясного неба – губная помада кончилась, оказалось, я виноват сам – когда рассчитался за первую партию деревянных футляров, на радостях забыл договориться о следующих. Пришлось ехать к столяру, договариваться уже о регулярной поставке. Кто мог предположить, что первая сотня разойдется за неделю. Доход был просто фантастический. Вложив в бизнес около двадцати рублей, я получил около пятисот. Конечно, если вычесть стоимость футляров, сырья, оплату работников, выходило меньше, но все равно ни одно мое дело не давало столь фантастической прибыли. Пора было расширяться. Поскольку платил работницам я не скупясь, новых женщин удалось набрать почти моментально. Каждая из тружениц косметического фронта привела своих подруг, некоторые проблемы были только с художницей. Расписывала она классно, каждый футляр был расписан в хохломском стиле и, поскольку работа была ручной, был неповторим.
Ей я платил больше, чем другим вместе взятым. Когда я передавал помаду в красочном футляре покупательницам, я видел, как они нежно и бережно брали футляр в руки, любовно его осматривали. Найти вторую художницу оказалось трудновато, но удалось. На предложение Насти купить недалеко дом под этот промысел я отказался. Наверняка, по мере распространения товара в народ найдутся желающие узнать секреты, появятся конкуренты. В том, что они со временем появятся, я не сомневался, но хотелось бы оттянуть это время. За две недели мы удвоили объемы, но и этого оказалось мало. Женщины встречались на улице, каждая демонстрировала на губах помаду, и всем хотелось купить такую же. Я начал немного менять красители, чтобы разные партии помады были разного цвета: бледно-розового, красного, ярко-красного, бордового. Все шло нарасхват – помада, тени, пудра, румяна. Я снова увеличил штат вдвое и часть товара выставил на продажу на торг. Что там творилось, трясущийся от пережитого продавец примчался пешком и, отдышавшись, сказал, что чуть не разнесли лавку, товар распродали за несколько часов, а желающих было намного больше. Увеличивать выпуск не хотелось, рынок насытится, цена упадет, решил некоторое время выпускать в прежних объемах.
В один из дней ко мне на повозке заехал Федор – дьяк Разбойного приказа. Зашел и поклонился, мы поздоровались за руки, я пригласил присесть.
Поговорив для приличия о погоде и предложив гостю корец сбитня, я спросил, что за нужда его привела. Федор замялся:
– Да уж больно хлебное вино у тебя хорошее, обещал подвезти, да, видать, про обещание запамятовал. Не продашь ли?
Я хлопнул себя по лбу! И правда забыл. А человек больно полезный. Я собственноручно налил гостю полный ковш холодной водки, челядь мигом принесла закуску. Федор несколькими крупными глотками осушил ковш и перевернул, показывая, что пуст.
– Благодарствую! Еще просьбица есть – не дашь ли губной помады, женка моя совсем извела – все ходят с помадой, а я как старуха! Уважь!
Я вручил ему стеклянную бутыль так понравившейся ему водки и полный набор выпускаемой мной косметики. Когда Федор попытался достать из кошеля деньги, я схватил его за руку:
– Пусть это будет мой подарок, не побрезгуй взять и не обижайся. Не по злобе забыл, закрутился в делах.
Федор довольно закивал и расплылся в улыбке, попросил проводить до калитки. Когда вышли, он вмиг посерьезнел:
– И у стен есть уши. Не забывай платить налоги – десятину в государеву казну, и церкви десятину.
Видно, при воспоминании митрополита Филарета на мое лицо наползла тень, уж больно встречаться не хотелось. Федор понял, сказал:
– А кто заставляет лично ему десятину платить – выбери храм поближе.
А ведь и верно, подумал я.
Федор, оглянувшись, продолжил:
– Слышал я, не идут дела в Аптекарской школе, новый наставник только по Библии учеников учит, ропщут ученики, врачеванием и не пахнет, митрополит в курсе, я думаю – сожалеет о скором решении, когда во гневе его принял.
Довольные друг другом, мы расстались, я настоятельно просил его заезжать, пообещав угостить чем-то особым.
Надо сказать, начавшись по-деловому, наше знакомство со временем переросло в нечто большее. Дружбой назвать это было нельзя, скорее, близким знакомством, Федор был в курсе всех тайн двора и государства, от его ведомства не укрывались слухи и происшествия. Не выдавая государевых секретов, часто он давал очень ценные советы по бизнесу или обстановке в городе, сводил с полезными людьми. В благодарность все новые косметические средства он получал бесплатно и в числе первых, про водку я вообще молчу, по-моему, он крепко на нее запал.
В один из приездов, когда мы крепко выпили, он сказал:
– Слушай, Юрий, вот ты человек хваткий, оборотистый, много разных промыслов открыл, а что же про хлебное вино забыл? Ведь как ты его делаешь, в Москве не сыскать. Открой заводик, озолотишься!
Ба, да как же я сам не додумался!
Государеву монополию введет только Петр Первый, да и то очень нескоро. А у меня и сахарный заводик есть, надо только место, тару и работников. Вот тебе и Федор, не зря водку кушал. Дубина стоеросовая, и сырье есть, и умение, чуть такой куш не упустил! Ночью спал плохо, в голове крутились мысли об обустройстве водочного заводика.
Утречком, едва позавтракав, поехал к дьяку в городскую управу. Отозвал в сторону, попросил дать адреса домов на продажу, желательно каменных. Я памятовал, что пожары в Москве случались регулярно, а поскольку спиртовое производство и так довольно огнеопасное, рисковать зря не хотел. Дом, а вернее, два на одном участке нашлись только на следующий день. Один домик небольшой, одноэтажный, второй в глубине большого участка, здоровенный двухэтажный, несколько мрачноватого вида, с маленькими оконцами, довольно крепкий. Моментально пришло решение – маленький дом отдать под медицинский прием Маше и Петру, да и сам периодически буду заниматься лечением, чтобы практика была, а в большом налажу производство. За дом была запрошена сумма – триста пятьдесят рублей, и я понял, почему его долго не могли продать, хотя и располагался он на Якиманке, недалеко от Отводного канала. Дома я выгреб всю наличность, деньги удалось наскрести, и я стал владельцем. Что мне понравилось, дом был рядом с водой, почти у Москвы-реки. Надо присмотреть по весне причал. После покупки я поднял на ноги всех – Машу с Петром и плотником отправил на возке обустраивать новое помещение под госпиталь, Сидору с Иваном дал задание набрать надежных людей в охрану вновь приобретенного здания, Захар получил поручение набрать рабочих и желательно надежного, серьезного человека на кресло управляющего заводиком. Человек нашелся мгновенно, это был родной брат Захара – Прокопий.
Читать бесплатно другие книги:
