Однажды на краю времени (сборник) Суэнвик Майкл

– Стало быть, твои открытия означают… что? Жизнь?

– Сколько раз вам повторять: еще слишком рано делать выводы. Пока мы имеем только очень, очень интересные результаты.

– Поведай ей великие новости, – посоветовал Алан.

– Крепись, Лиззи, у нас есть всамделишный океан. Не просто крохотное, жалкое озерко размерами двести на пятьдесят миль, которое мы называли морем, а целый океан! Гидроакустические данные позволяют с уверенностью предположить: то, что мы видим, – это всего лишь котловина-испаритель поверх ледяного поля тридцатикилометровой толщины. Настоящий океан лежит под ним, на глубине двести километров.

– Иисусе, – ахнула Лиззи, с трудом приходя в себя. – То есть здорово! Существует какой-то способ запустить туда рыбу-робота?

– А как, по-твоему, мы получили эти данные? Рыба прямо сейчас направляется туда. В самом центре видимого моря есть нечто вроде отвесной полой трубы, откуда жидкость и поступает на поверхность. А прямо под дырой… угадай что? Вулканические впадины!

– Означает ли это…

– Если опять скажешь слово «жизнь», я начну плеваться, – предупредила Консуэло.

Лиззи ухмыльнулась.

– Как насчет приливных замеров? Я думала, что отсутствие орбитальных пертурбаций полностью исключает возможность обнаружения всякого океана.

– Ну… Торонто считает…

Сначала Лиззи сумела следовать ходу рассуждений планетарных геологов из Торонто. Потом отвлеклась. Речь Консуэло превратилась в отдаленное жужжание. И, уже уплывая в сон, она с раскаянием сообразила, что не должна постоянно клевать носом в такое время. И чувствовать себя смертельно усталой. Она…

Она снова оказалась в поглощенном водой городе. И хотя по-прежнему ничего не видела, поняла: это город, потому что до нее доносились вопли хулиганов, крушивших витрины магазинов. Потом голоса поднялись октавой выше, превратившись в несвязный вой, но тут же упали до злобного бормотания, словно по улицам пронесся буйный водяной вал. Лиззи попятилась в тень.

Кто-то сказал ей на ухо:

– Почему ты сделала с нами такое?

– Я ничего вам не делала.

– Ты принесла нам знание.

– Какое знание?

– Сказала, что ты – это не мы.

– Но это правда.

– Тебе не следовало говорить нам этого.

– Хотели, чтобы я солгала?

Испуганное смятение.

– Обман. Что за отвратительная мысль!

Шум погромов становился все сильнее. Кто-то рубил дверь топором. Взрывы. Звон стекла. Безумный смех. Визг.

– Зачем ты отправила посла?

– Какого посла?

– Звезду! Звезду! Звезду!

– Какую звезду?

– А есть две звезды?

– Существуют миллиарды звезд.

– Не нужно больше! Пожалуйста! Прекрати! Больше не нужно!

Она проснулась.

– Привет, да, я понимаю, что молодая леди попала в чрезвычайно опасную ситуацию, но не думаю, что ей следовало бы употреблять имя Господа всуе.

– Алан, – не выдержала Лиззи, – мы в самом деле должны это выслушивать?

– Ну… учитывая те миллиарды долларов, которые внесли налогоплательщики, чтобы мы оказались здесь… да. Именно. Я даже знаю нескольких астронавтов из резерва, которые поклялись бы, что возня с чересчур эмоциональной голосовой почтой – достаточно малая цена за привилегию работать на Титане.

– О черт!

– Переключаюсь на частный канал, – спокойно объявил Алан.

Фоновое излучение незаметно изменилось. Слабое сухое потрескивание немедленно ушло, когда она попыталась на нем сосредоточиться.

– О’Брайен, какого дьявола с тобой творится? – напряженным от сдержанного гнева голосом осведомился Алан.

– Слушай, мне очень жаль. Извини. Просто немного взволнована. Я надолго отключалась? Где Консуэло? Я намереваюсь сказать слово «жизнь». И слово «разумная» тоже.

– Прошло несколько часов. Консуэло спит. О’Брайен, мне неприятно говорить это, но, судя по всему, ты немного не в себе.

– На то имеется логическая причина. Да, признаю, звучит немного странновато, и тебе может показаться не совсем логичным, но… послушай, я вижу сны с продолжением. И думаю, они очень важны. Можно, я тебе расскажу?

И она принялась излагать. Во всех подробностях. А когда добралась до конца, последовало долгое молчание. Наконец Алан спросил:

– Слушай, Лиззи, почему оно общается с тобой во снах?

– Думаю, по-другому просто нельзя. Таким же образом оно, наверное, общается и внутри себя. И не двигается: движение для него – чуждая, хотя и восхитительная концепция. Кроме того, оно, вероятно, не подозревает, что его составные части способны к индивидуализации. Мне это кажется чем-то вроде передачи мыслей. Радиосети.

– В твоем костюме есть аптечка. Открой ее. Поищи пузырек, на котором шрифтом Брайля нанесена цифра 27.

– Алан, мне совершенно ни к чему антидепрессанты!

– Я и не говорю, что они тебе нужны. Но хуже не будет.

Ну вот, Алан в своем репертуаре. Вкрадчив, невероятно убедителен, уговаривает ангельским тоном.

– Хорошо.

Она выпростала руку из рукава скафандра, на ощупь поискала аптечку, осторожно вынула таблетку, проверив шифр четыре раза (на каждой таблетке тоже была выдавлена цифра), прежде чем проглотить.

– А теперь, может, послушаешь? Я вполне серьезно…

Лиззи зевнула.

– Я действительно думаю, что…

Она снова зевнула.

– Что…

– Да брось!

«Ну вот, опять в пропасть», – подумала Лиззи, прежде чем провалиться в море мрака. Правда, на этот раз она кое в чем разобралась. Город считался подводным, потому что находился на дне темного океана. Он был живой и согревался вулканическим теплом. Поэтому и учитывал иерархические ценности по верхней и нижней шкалам. Наверху все было холоднее, медленнее, более вяло. Внизу – жарче, быстрее, насыщено мыслями. Город/организм представлял собой коллективную форму жизни, как португальский военный корабль или управляющая Сеть с гигантским разветвлением связей. Все общение в его пределах происходило посредством какой-то формы электромагнетизма. Допустим, ментальное радио. Точно так же организм общался и с ней.

– Думаю, теперь я понимаю вас.

– Не понимай. Беги!

Кто-то нетерпеливо стиснул ее локоть и потащил за собой, все ускоряя темп. Она ничего не видела. Как будто мчалась в полночь по неосвещенному подземному туннелю длиной в сто миль. Под ногами хрустело стекло. Почва была неровной, и Лиззи иногда спотыкалась, но невидимый спутник снова и снова рывком поднимал ее на ноги.

– Почему ты так медленно двигаешься?

– Медленно?

– Очень.

– А почему мы бежим?

– Нас преследуют.

Они внезапно свернули в боковой проход и поковыляли по острым булыжникам. Где-то выли сирены. Что-то рушилось. Толпа наступала.

– Да уж, вы весьма своевременно усвоили смысл движения.

Нетерпеливо:

– Это всего лишь метафора. Надеюсь, ты не думаешь, что это настоящий город? Почему ты такая несообразительная? Почему с тобой так трудно общаться? Почему ты такая медлительная?

– Я этого не замечала.

С нескрываемой иронией:

– Поверь, так оно и есть.

– Что мне делать?

– Бежать!

Смех и улюлюканье.

Сначала Лиззи спутала звуки с грохотом уличных буйств. Потом узнала голоса Алана и Консуэло.

– Сколько я пробыла в отключке? – спросила она.

– А ты была в отключке?

– Не больше минуты-двух, – сообщил Алан. – Это неважно. Посмотри видеокадры, только что переданные роботом-рыбой.

Консуэло увеличила изображение. Лиззи тихо ахнула.

Это было поразительно. Прекрасно, как прекрасны великие европейские соборы. Сооружение было длинным, тонким, желобчатым, с контрфорсами. Оно выросло вокруг вулканической впадины и имело придонные отверстия, через которые морская вода сначала поступала, а затем поднималась наверх, вслед за нарастающей жарой. Некоторые каналы вели наружу, а потом, извиваясь, снова входили в основной корпус. Конструкция казалась невозможно высокой, хотя, разумеется, находилась под водой и при этом в условиях низкого тяготения, она состояла из сложно-слоистых скоплений труб, напоминающих конструкцию органа или глубоководных, любовно переплетенных червей. Она обладала элегантностью дизайна, присущей живому организму.

– Ну и ну. Консуэло, теперь-то ты признаешь…

– Могу говорить только о «сложной добиологической химии». Все остальное может подождать до получения более точных сведений.

Несмотря на сдержанность слов, в голосе Консуэло звенело торжество, яснее ясного говорившее, что теперь она с радостью умрет прямо здесь. Истинно счастливый ксенохимик.

Алан, почти так же взбудораженный, добавил:

– Смотри, что начинается, когда мы усиливаем четкость.

Сооружение превратилось из серого в радугу пастельных тонов: розовый переходил в коралловый, солнечно-желтый – в голубизну зимнего льда.

– Как красиво!

На какое-то мгновение даже собственная смерть показалась почти незначительной.

И с этой мыслью она снова погрузилась в сон. Упала во тьму, в шумный гомон разума.

Это был настоящий ад. Город исчез, сменившись матрицей шума: стук молотов, звяканье, неожиданный грохот. Она шагнула вперед и оказалась в вертикальной стальной трубе. Отшатнулась и, спотыкаясь, вошла в другую. Где-то поблизости заработал двигатель: гигантские рычаги шумно клацали, перемалывая что-то, издававшее скрежет металла. Под ногами дрожал пол. Лиззи решила, что умнее всего будет остаться на месте.

Знакомое присутствие проникло в ее отчаяние.

– Почему ты сделала это со мной?

– Что я сделала?

– Я привык быть всем.

Поблизости словно начал работать отбойный молоток. У Лиззи разболелась голова. Приходилось кричать, чтобы ее услышали.

– Ты по-прежнему что-то.

Спокойно:

– Я ничто.

– Это… это неправда! Ты… здесь! Ты… существуешь! Это… уже что-то.

Мировая скорбь:

– Ложное утешение. Что за бессмысленное понятие!

Она снова обрела сознание.

И услышала обрывок фразы Консуэло:

– …не понравится.

– Наши медики утверждают, что это будет наилучшим решением для нее.

– О, пожалуйста!

Алан, должно быть, самый сдержанный тип из всех ее знакомых. Консуэло – самая флегматичная. Видимо, случилось что-то невероятное, если между ними возникла перепалка.

– Э… ребята, – окликнула их Лиззи. – Я проснулась.

Последовало минутное молчание, совсем как в детстве, когда она врывалась в комнату во время ссоры родителей. Потом Консуэло чересчур весело сказала:

– Эй, хорошо, что ты вернулась!

А Алан добавил:

– НАФТАСА хочет, чтобы ты кое с кем потолковала. Не отключайся. Я подготовил запись первой передачи.

В наушниках возник женский голос:

– Это доктор Элма Розенблюм. Элизабет, я бы хотела поговорить с вами о том, что вы сейчас испытываете. Понимаю, что расстояние между Землей и Титаном несколько затрудняет нашу беседу, но уверена, что вместе мы это преодолеем.

– Что это за чушь? – рассердилась Лиззи. – И кто эта женщина?

– НАФТАСА считает, что тебе могло бы помочь…

– Она психотерапевт, верно?

– Транзиторный терапевт. Лечит резкие перепады настроений, – поправил Алан.

– Я ничего не желаю слушать об этой трогательно-деликатно-чувствительной… – Она хотела сказать «бредятине», но вовремя опомнилась и закончила: – Материи. Так или иначе, к чему вся эта спешка? Вы, ребята, еще не поставили на мне крест?

– Что ты несешь!

– Ты проспала много часов, – пояснила Консуэло. – В твое отсутствие мы провели небольшое моделирование погоды. Может, хочешь послушать?

Она передала информацию на костюм Лиззи, а та переправила ее на свой дисплей. Примитивная модель показала озеро-испаритель, над которым болталась Лиззи, вместе с температурным графиком жидкости. Оказалось, что та всего на несколько градусов теплее воздуха, но и этого было достаточно, чтобы создать сильный восходящий поток из центра озера. Схема из крохотных голубых стрелок показывала направление локальных микротоков воздуха, сходящихся вместе, чтобы образовать спиральную колонну, поднимающуюся более чем на два километра над поверхностью, прежде чем рассеяться и распространиться в западном направлении.

Небольшая звездочка в восьмистах метрах над озером обозначала Лиззи. Маленькие красные стрелки показывали ее возможный дрейф.

Согласно схеме она должна вращаться и вращаться по кругу до бесконечности. Оснастка воздушного шара не позволяла подняться настолько высоко, чтобы порыв ветра подхватил Лиззи и отнес к земле. Костюм не был приспособлен для плавания. Даже если она сумеет совершить мягкую посадку на воду, то камнем пойдет ко дну. Правда, не утонет. Но и не доберется до берега.

И все это означало, что она умрет.

Невольные слезы брызнули из глаз Лиззи. Она пыталась их сморгнуть, злясь на себя.

– Боже, не дай мне умереть так!!! Только не из-за моего собственного невежества!

– Никто ничего и не говорил о некомпетентности… – начал Алан успокаивающе.

В этот момент прибыло дополнительное сообщение от доктора Элмы Розенблюм.

– Элизабет, я специалист по моральной поддержке. Вы столкнулись с эмоционально значительной вехой в своей жизни, и очень важно, чтобы вы это поняли и приняли. Такова моя работа. И чтобы понять всю значительность и необходимость и… да… даже красоту смерти.

– Частный канал, пожалуйста.

Лиззи несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Потом, уже сдержаннее, добавила:

– Алан, я католичка, ясно? И если должна умереть, мне не нужен специалист по моральной поддержке. Мне необходим чертов священник!

Она вдруг зевнула:

– О господи! Только не это!

И тут же зевнула еще дважды.

– Священник, ясно? Разбуди меня, когда он будет на связи.

Она снова стояла на дне своего разума, в унылых пространствах, где раньше стоял затонувший город. И хотя ничего не видела, была твердо уверена, что находится в центре гигантской безликой равнины, такой большой, что можно шагать по ней целую вечность и так ни до чего не добраться. А может, это всего лишь временное успокоение.

Бескрайнее напряженное молчание окутывало ее.

– Привет? – робко сказала она. Слово отдалось безмолвным эхом: небытие в небытии.

Наконец мелодичный голос ответил:

– Ты кажешься иной.

– Мне предстоит умереть, – пояснила Лиззи. – Осознание этого изменяет личность.

Земля была покрыта мягким пеплом, словно здесь недавно бушевал всепожирающий пожар. Она не хотела думать о том, что здесь пылало. Запах гари до сих пор наполнял ее ноздри.

– Смерть. Мы осознали это понятие.

– Правда?

– С тех пор, как ты дала его нам.

– Я?

– Ты дала нам понятие индивидуальности. Это одно и то же.

И тут до нее дошло.

– Культурный шок! Дело именно в этом, верно? Вы не знали о возможности существования более чем одного сознания. Не знали, что жили на дне океана – во Вселенной с миллиардами галактик. Я принесла вам больше информации, чем вы могли проглотить в один прием, и вы поперхнулись.

Скорбно:

– Поперхнулись. Что за гротескное понятие!

– Проснись, Лиззи!

Она проснулась.

– Похоже, я начинаю куда-то двигаться, – объявила она. И рассмеялась.

– О’Брайен, – осторожно начал Алан, – почему ты смеешься?

– Потому что никуда я не двигаюсь. Только вращаюсь и вращаюсь по окружности. Причем очень медленно. И кислорода у меня осталось…

Она проверила приборы.

– …на двадцать часов. И никто меня не спасет. Я умру. Но если не считать этого, я делаю огромные успехи.

– О’Брайен, ты…

– Я в порядке, Алан. Немного измучена. Может, чересчур эмоциональна и от этого откровенна. Но, учитывая обстоятельства, думаю, это позволено?

– Лиззи, священник на связи. Отец Лаферье. Архиепископ Монреальский договорился с ним.

– Монреаль? Почему Монреаль? Нет, не объясняй: очередной политический ход НАФТАСА, так?

– Видишь ли, мой шурин тоже католик, вот я и спросил его, к кому лучше обратиться.

Лиззи чуть помедлила.

– Прости, Алан. Не знаю, что на меня нашло.

– На тебя столько всего свалилось… ладно, слушай.

– Здравствуйте, мисс О’Брайен, я отец Лаферье. Связался со здешним начальством, и оно пообещало, что мы поговорим конфиденциально и никто не будет записывать беседу. Так что если хотите исповедаться, я готов.

Лиззи проверила спецификации и переключилась на частный канал. Лучше не вдаваться в лишние подробности. Она просто перечислит грехи по категориям.

– Простите, отец мой, ибо я согрешила. Прошло два месяца со дня моей последней исповеди. Мне предстоит умереть, и, может, поэтому я не совсем здраво мыслю, но, кажется, я вступила в контакт с инопланетным разумом. Думаю, будет ужасным грехом притвориться, будто это не так.

Она немного помолчала.

– То есть не знаю, грех это или нет, но уж точно нехорошо.

Она снова помолчала.

– Я виновна в гневе и гордыне, зависти и похоти. Я принесла понимание смерти в неведающий этого мир. Я…

Она почувствовала, что снова засыпает, и поспешно добавила:

– В этих и других прегрешениях я каюсь и от всего сердца прошу прощения у Господа, и отпущения, и…

– И что?

Снова мелодичный голос. Она опять очутилась в странном темном ментальном пространстве, спящая, но в сознании, мыслящая, но готовая принять любой вздор, неважно, каким бы он ни был объемным. Не было ни городов, ни башен, ни пепла, ни равнин. Ничего, кроме отрицания отрицания.

Не дождавшись ответа на вопрос, голос сказал:

– Это имеет какое-то отношение к твоей смерти?

– Да.

– Я тоже умираю.

– Что?

– Половины наших уже нет. Остальные вот-вот последуют за ними. Мы считали себя единым существом. Ты показала, что это не так. Мы считали себя всем. Ты показала нам Вселенную.

– И поэтому вы должны умереть?

– Да.

– Почему?

– А почему нет?

Лиззи обнаружила, что способна мыслить так же быстро и уверенно, как в обычной жизни.

– Позволь мне показать кое-что.

– Зачем?

– А почему нет?

Собрав все свои мыслительные способности, Лиззи вернулась к тому моменту, когда впервые увидела на камере рыбы город/организм. Его возвышенное величие. Хрупкую грацию. И переливы цвета, как рассветные лучи, падающие на сверкающее ледяное поле: гармоничные, сливающиеся, совершенные. Она вызвала в памяти эмоции, испытанные в тот момент, и добавила к ним свои ощущения в минуту рождения младшего брата, шелест холодного ветра в легких, когда она добрела до вершины своей первой горы, чудо Тадж-Махала на закате, вид призматического полумесяца атмосферы на краю Земли, когда смотришь на нее с низкой орбиты…

Все, что у нее было, она вложила в эту картину.

– Вот так вы выглядите, – объяснила она. – Это то, чего мы оба лишимся, если вас не станет.

– О! – выдохнул мелодичный голос.