Однажды на краю времени (сборник) Суэнвик Майкл

– Паршивец утверждает, что не может исправить поломку и масла у него нет. Только я вытащил через окно две канистры и спрятал в мусорном баке за гаражом. Ты пойди отвлеки его, пока я перенесу их в машину.

Энни глубоко засунула руки в карманы кожаной куртки, слегка покачиваясь с пятки на носок.

– У меня есть идея получше, – проговорила она негромко. – Убей его.

– Что ты сказала?

– Это человек Эрика.

– Ты уверена?

– На девяносто процентов. Он здесь. Кем еще он может оказаться?

– Да, но остаются еще десять процентов.

Ее лицо превратилось в маску.

– К чему рисковать?

– Господи, – Ворон помотал головой, – детка, иногда ты меня пугаешь. И я открыто в этом признаюсь.

– Ты меня любишь? Тогда убей его.

– Слушай, забудь эти глупости. Мы уже достаточно долго вместе, ты должна понимать, какой я человек, правда? Сегодня я никого убивать не стану. Ты лучше пойди заведи с ним беседу и выиграй для нас десять минут, ладно? Отвлеки его внимание.

Он развернул ее и подтолкнул в сторону магазинчика. Плечи у нее окаменели от гнева, ягодицы так соблазнительно круглились под кожаными брюками в обтяжку. Господи, как же здорово она выглядит в этой одежде! Рука сама тянулась шлепнуть, чтобы просто увидеть, как она ускорит шаг. Только он не сможет сделать этого с Энни. Ни сейчас, ни когда-либо. И этого удовольствия лишил их сукин сын Эрик.

К тому времени когда Энни вышла из магазинчика с проигрывателем и стопкой дисков, он уже загрузил канистры в машину и залил масло. Механик топал вслед за Энни, подсчитывая сумму в маленьком блокноте. Когда он озвучил ее, она просто сказала:

– Отошлите счет моему мужу, – и забралась в кабину.

Вежливо поклонившись, механик развернулся и исчез в магазинчике.

– Что, есть еще сомнения? – холодно поинтересовалась Энни.

Ворон выругался. В свое время ему доводилось убивать людей, чем он нисколько не гордился. И то не были убийства в привычном смысле. Он опустил спинку сиденья, чтобы добраться до тайника. Здесь хранились все его пожитки, которых скопилось совсем немного, учитывая, какая суровая у него была жизнь. Запасная одежда. Корзинка с разными безделушками, попадавшимися по пути. Оружие.

Они проехали сорок миль, а Энни все еще негодовала. Вдруг она развернулась и ткнула Ворона в бок кулаком. Сильно. Для женщины у нее был хороший удар. Держа руль одной рукой, он слегка развернулся и попытался перехватить ее руки широкой ладонью. Она продолжала молотить его по груди и по лицу, пока ему не удалось стиснуть оба ее запястья.

– Ну, в чем дело? – сердито спросил он.

– Тебе нужно было убить его!

– Детка, три горсти золотых самородков. Я добыл их на Юконе своими собственными руками. За такую награду кто угодно будет держать рот на замке.

– Господь милосердный! Только не человек Эрика. Этот подонок отправился к телефону, не успели мы скрыться из виду.

– Ты не знаешь людишек подобного сорта, как знаю их я… – начал Ворон.

Именно этого – как он понял в тот же миг, когда слова сорвались с языка, – не стоило говорить Энни. Губы ее сжались в узкую полоску, взгляд сделался жестким. Слова ее были горькими и обжигающими. Не успел он этого осознать, как они уже орали друг на друга.

В итоге ему ничего не оставалось, как развернуться, остановить грузовик и разрешить проблему тут же, на переднем сиденье.

Потом она поставила диск, который ей нравился: старинные баллады и прочая ерунда, – и слушала его снова и снова. Одна баллада каждый раз заставляла ее улыбаться ему зазывно и страстно.

Если честно, музыка была не совсем в его вкусе. Но такую музыку любили там, откуда пришла Энни. Его музыки она не выносила. Говорила, это просто шум. Но когда Ворон чувствовал на себе эту улыбку и этот взгляд, они были лучше, чем три ночи в Тихуане с любой другой женщиной. В общем, он не видел причины как-то возмущаться.

Руль снова начало подклинивать. Ворон высматривал подходящее место, чтобы сделать привал и залить масла, когда Энни вдруг задрожала и выпрямилась. Она смотрела куда-то вдаль, за вечные горы.

– Что случилось? – спросил он.

– У меня предчувствие.

– Какое? – Ему не нравились ее предчувствия. Они постоянно сбывались.

– Какое-то. Вон там. – Она подняла руку и показала.

Над горами поднялись два «Василиска».

– Черт!

Он прибавил газу.

– Держись крепче, детка. Мы почти приехали. Думаю, мы сможем оторваться.

Они съехали с эстакады, и рулевая колонка стонала и завывала, словно баньши. Ворону пришлось налегать на руль всем телом, чтобы повернуть. Нажав на тормоз, он ощутил вокруг землю, где не было времени.

И выехал в Рим.

Только что они были на съезде с шоссе в окружении безжизненных гор. А в следующий миг уже проталкивались по узким, запруженным народом улицам: сплошные телеги, запряженные осликами, и пешеходы, облаченные в тоги.

Ворон остановил машину и вылез, чтобы подлить масла.

Грузовик перекрыл почти всю улицу. В их сторону летели ругань и плевки разозленных римлян. Однако никто вроде бы не видел ничего странного в появлении машины с двигателем внутреннего сгорания. Все принимали это как должное.

Поразительно, как оси времени защищают себя от хронологических ошибок, попросту игнорируя их. Один физик-теоретик, с которым Ворон подружился в Вавилоне, называл это «повышенной сохранностью». Вы можете притащить печатный станок в Древний Египет – и через полгода его выбросят и забудут. Можете расстрелять Карла Великого из автомата еще в колыбели, а через год все, кто это видел, будут вспоминать, как его закололи кинжалом. А еще через сто лет все подробности его жизни как императора будут внесены в хроники, задокументированы, вплоть до маразма и смерти, и войдут в легенды.

Ворон не особенно понимал все это, но тот физик говорил: «Плюнь» – и отправлялся на поиски своей прапра– и еще пятьсот раз прапрабабушки – с серебром в кармане и безумным блеском в глазах. Просто все обстояло так, как обстояло.

Не прошло и часа, как они были у Колизея, где их отправили в обход, к задней двери для торговцев.

– Аве, – сказал Ворон стражнику у двери. – Я хочу поговорить с одним из ваших… Слушай, Энни, как называется по-латыни тот, кто сражается со зверями?

– Бестиарий.

– Да, точно. Его зовут Карпофорус.

Карпофорус при виде новых питомцев пришел в восторг. Он с нетерпением наблюдал, как грузовик подъезжает задним ходом к клетке. Два бойца с острогами открыли двери кузова и шарахнулись назад, когда из машины выскочили одиннадцать чудовищ. Сплошные когти и клыки и умопомрачительное проворство. Один зверь остался лежать мертвым на полу кузова. Не так уж плохо для столь долгого путешествия.

– Что это за существа? – спросил завороженный Карпофорус.

– Дейнонихи[33].

– Какие жуткие когти. Да, то, что нужно. – Он сунул руку между прутьями клетки и тут же отскочил, засмеявшись, когда два стремительных молодых хищника кинулись к нему. – И какие проворные! Да, Маркус будет рад!

– Я тоже рад, что тебе понравилось. Послушай, у нас возникла небольшая проблема с рулевой колонкой.

– Вниз по пандусу. Смотрите на таблички. Скажете Фламме, что от меня. – Он снова развернулся к дейнонихам и задумчиво произнес: – Интересно, победят они гопломаха? Или, может быть, димахера?

Ворон знал эти слова: первый – воин, который сражается в доспехах, а второй – с двумя мечами.

– Лошади пришлись бы кстати, – вставил один из бойцов. – Если выпустишь андабата, он сможет поразить их сверху.

Карпофорус помотал головой.

– Понял! Те северные берсеркеры, которых я приберегал для особого случая, – куда уж особеннее?

Под Колизеем располагался настоящий лабиринт. Здесь, внизу, было все: мастерские, бордели, тренировочные залы, даже гараж. Стоило назвать имя Карпофоруса – и механик отложил все свои дела, чтобы заняться их грузовиком. Они сидели на трибунах, жевали латук и смотрели, как упражняются гладиаторы. Через час подошел раб и сообщил, что все готово.

Вечером они сняли комнату в таверне и велели принести им самый лучший ужин. Оказалось, что это молочные железы свиноматки, нафаршированные жареными мышатами. Все это они запивали вином, похожим по вкусу на скипидар; опьянев, занимались любовью, после чего заснули. Во всяком случае, Энни заснула. Ворон некоторое время сидел, погруженный в размышления.

Вдруг однажды утром она проснется в холодном амбаре или на грязном матрасе и пожалеет о своих одеялах из гусиного пуха, о своих атласных простынях и ливрейных слугах? В конце концов, она из благородных и жена демиурга…

Он не собирался сбегать с чужой женой. Но когда он с несколькими приятелями заявился во владения лорда Эрика, чтобы осуществить кое-какие планы, там оказалась Энни. Ни один мужчина, которому нравятся женщины, не мог устоять, глядя на Энни. И Ворон должен был хотя бы попытаться. Такова была его натура – изменить ее он был не в силах.

Он встретился с нею в садах рядом со зверинцем лорда Эрика. Ворон немного подправил погоду, поэтому снежные сугробы отступили, сменившись снопами доисторических орхидей. «Что ж, любезный, это искусство воистину достойное оборванца», – сказала она ему с холодным изумлением.

Ворон явился в образе музыканта той эпохи, пока лорда Эрика не было дома несколько лет: он забавлялся с физическими константами мироздания или какой-то подобной ерундой. Целью же Ворона изначально были динозавры, хотя он не имел ничего против интрижки с женой босса. Однако было в Энни что-то такое, что заставило его пожелать ее больше чем на одну ночь. Он то и дело клялся себе, что завоюет ее сердце честно, без обмана, своими собственными силами. «Это не обноски, детка, – сказал он, засовывая под ремень большие пальцы. – Это цвета моего флага».

Они провели в Риме неделю, смотреть бои не ходили, хотя Энни – она родилась в эпоху, когда публичные казни и травля медведями считались развлечениями, – хотела пойти. Однако же дейнонихи, судя по слухам, имели ошеломительный успех. После Ворон забрал свое вознаграждение, выплаченное серебряными слитками. «Столько, – радостно цитировал Карпофорус своего спонсора, Маркуса, – сколько выдержит подвеска их грузовика».

Маркус был богач из хорошего рода и имел некоторые политические амбиции. Ворон случайно узнал, что тот умрет через несколько месяцев, однако он не потрудился упомянуть об этом. Его девиз был: «Радуйся, пока можешь».

– Зачем мы тут торчали, если все равно не ходили смотреть представления? – не выдержала в итоге Энни.

– Чтобы удостовериться, что это действительно произошло. Эрик не может явиться прямо сейчас, чтобы забрать своих динозавров, это вызовет серьезный линейный парадокс. Насколько я знаю, демиургу так поступать не полагается.

Они снова еле-еле тащились по римским улицам, стиснутые людской толпой. Ворон снова и снова нажимал на клаксон.

Они повернули направо, потом еще раз направо, после чего толпа рассеялась. Ворон переключился на вторую передачу и добавил газу. Они вернулись в горы Вечности. Отсюда они смогут попасть в любую историческую эпоху или даже, если пожелают, на обширные просторы времени до или после. Все дороги были открыты, и ничто не стояло у них на пути.

Не прошло и месяца (в реальном времени), и они снова ехали по тому же шоссе на мотоцикле и ссорились. Энни настаивала на покупке коляски для мотоцикла, а Ворон отмахивался от этой идеи.

– Черт, это же зверь, а не машина! – втолковывал он. – Я с таким трудом выменял его, а ты навесишь на него коляску, и он просто перестанет держать равновесие.

– Ага, очень надеюсь, что ты как следует навернешься. Потому что у меня вся задница уже…

Он нажал на ручку газа, чтобы заглушить ее слова, но она неожиданно заколотила его по спине с криком:

– Останови!

Ворон не успел остановить «харлей», когда она свесилась с мотоцикла и ее стошнило.

Когда она отдышалась, Ворон порылся в кофре и выдернул из упаковки банку «Шлитца».

– Что это было? – спросил он.

Энни прополоскала рот пивом и сплюнула.

– Еще одно предчувствие, и очень нехорошее. – Она помолчала и добавила: – Кого мне тут убить за сигарету?

Ворон прикурил для нее «Кент».

Выкурив полсигареты, она снова задрожала, а потом окаменела. Зрачки сузились до размера булавочной головки, глаза закатились так, что остались видны только белки. За подобные штучки гореть бы ей на костре в доброй старой Англии шестнадцатого столетия.

Она подняла руку, указывая куда-то.

– Движутся с той стороны. Пять штук.

«Василиски» были уродливыми машинами: черные, без опознавательных знаков, с двумя моторами, очень шумными. Услышать их можно было за много миль.

По счастью, предчувствие Энни позволило Ворону выиграть время и занять удачную оборонительную позицию. За спиной у них были скалы, в которых можно спрятаться, нависающие так, что обеспечивали защиту и сверху. Достаточно места, чтобы спрятать мотоцикл – на тот случай, если они все-таки выберутся живыми. А впереди был длинный, лишенный укрытий спуск. Преследователям придется подниматься по нему бегом.

Отряд «Василисков» грохотал уже совсем близко.

– Смотри внимательно, детка, – сказал Ворон. – Хочу научить тебя кое-каким приемам партизанской войны.

Он вытащил винтовку из чехла, притороченного к седлу. «Саваж-110». Хорошая снайперская винтовка. Он знал это оружие. И сам снаряжал патроны. Надежная штука.

– Есть один фокус, которому я научился во время небольшой войны в джунглях, о которой ты, скорее всего, даже не слышала. Подними большой палец, вытяни руку перед собой, вот так. А теперь дождись, пока вертолет не станет размером с палец. Это значит: он достаточно близко и можно стрелять.

– И все получится? – спросила она нервозно.

– Черт, если у вьетконговцев получалось, значит и у меня получится.

Он снял три «Василиска», прежде чем оставшиеся ушли на другой круг, снова оказавшись вне досягаемости выстрелов. Но затем уцелевшие вертушки приземлись на далекие снега, исторгнув из себя не меньше тридцати вооруженных бойцов. Что несколько изменило расстановку сил.

Энни сосчитала солдат и позвала негромко:

– Ворон…

Ворон поднес палец к ее губам.

– Обо мне не беспокойся. Я же пройдоха, детка. Такой архетип. Кроме того, ни один из них не посмеет тронуть человека.

Энни поцеловала его палец и стиснула ему руку. Однако по ее глазам он прочитал, что она разгадала его ложь.

– Зато они могут заставить тебя страдать, – сказала она. – Один старинный враг Эрика прикован к скале в дальнем конце его поместья. Прилетают стервятники и терзают его внутренности.

– На самом деле это его брат. – То была гнусная история, и Ворон обрадовался, когда она не стала расспрашивать его о подробностях. – Теперь пригнись. Они подходят.

Солдаты рассеялись по склону, короткими перебежками перемещаясь от укрытия к укрытию. Очень даже профессионально. Ворон уперся локтями и поднял винтовку. Ветра почти нет. В такой день он попадет в человека с пятисот ярдов в десяти случаях из десяти.

– Поцелуйте себя в зад на прощанье, – пробормотал он.

Ему показалось, что он перебил половину, прежде чем они подошли достаточно близко, чтобы бросить парализующую гранату.

Лорд Эрик был хорошо сложенным мужчиной, высоким и грациозным. Он был приятен лицом, держался непринужденно и властно. Рубашка на нем была из тончайшего шелка, запястья прикрывали кружевные манжеты.

– Леди Энн, – произнес он.

– Лорд Эрик.

– Я прибыл, чтобы вернуть вас домой, к вашему положению в обществе: к вашим землям, многочисленным угодьям и возможностям. А также в постель любящего мужа. – Его колесница остановилась в снегу у них за спиной – он явился не раньше, чем была сделана вся грязная работа.

– Вы больше мне не муж. Я связала свою судьбу с мужчиной лучше вас.

– С этим цыганом? – Он дал себе труд бросить на Ворона самый быстрый и уничижительный взгляд. – Он самый обычный вор, не стоящий ни той веревки, на которой следует его повесить, ни дров, чтобы сжечь его, или воды, чтобы его утопить, ни земли, чтобы его погрести. Однако он вольно обошелся с одной мелочью, распоряжаться которой имею право я, и только я. Я говорю о вашей чести. Следовательно, он должен умереть. Он должен умереть, а вы должны подчиниться и быть послушной моей руке, как мой сокол, моя гончая или мой конь.

Она плюнула ему под ноги.

– Чтоб ты дерьмом подавился!

Холеное лица лорда Эрика побелело. Он занес кулак, чтобы ударить ее.

Руки Ворона были скручены за спиной, и он не мог высвободить их. Поэтому он неожиданно рванулся вперед, застигнув своих захватчиков и лорда Эрика врасплох, и принял удар на себя. Было чертовски больно, но он не подал виду. С самой широкой, самой нехорошей улыбкой, какую сумел выдавить из себя, он сказал:

– Видишь, между мной и тобой есть разница. Ты не можешь удержаться от того, чтобы не бить ее. Я могу.

– Ты так считаешь? – Лорд Эрик сделал знак – и один из его воинов протянул ему пару серых перчаток из тончайшей испанской лайки. – Я возвысил смертную до себя. Четыре сотни лет была она моей супругой. Но теперь все кончено.

Первый раз за все время в глазах Энни отразился страх, хотя никто из знавших ее не так близко, как Ворон, ничего не заметил бы.

Тигриная клетка была установлена на невысоком помосте в большом овальном зале. Ворон был прекрасно знаком с тигриными клетками, но никогда не думал, что в итоге окажется в одной из них. В особенности в разгар чужого пиршества.

Тем более на поминках Энни.

Гостиная была полна демиургов, легкомысленного смеха, кокаина и джина. Старый Тескатлипока, который когда-то был Ворону как отец, увидев его, сморщился и покачал головой. Теперь Ворон сожалел, что вообще связался с испанцами, хотя тогда мысль казалась весьма разумной.

Боги и божки курсировали по залу с коктейлями в руках, одинокие и холодные, словно планеты, в том числе леди Дейл, которая одной рукой даровала богатства, а другой – метала молнии и имела зуб на Ворона за то, что тот украл ее прялку; лорд Обри, дававший короткую и счастливую жизнь, который ненавидел его из-за одного своего друга; огненная леди Сифф – ее благосклонностью он однажды пренебрег; и преподобный Венсди, сам древний отец-смерть, в пасторском воротнике, каменеющий от негодования из-за дерзостей Ворона.

В этом зале у него не было союзников.

Вдалеке стоял лорд Талиесин, демиург музыки, и только он, вероятно, ощущая себя чужим в этом блистательном собрании, не окатывал Ворона волнами злобы. Ворон решил: это потому, что Тал так и не узнал правды о той истории на Крите.

Еще он решил, что должен быть какой-то способ обернуть все себе на пользу.

– Каждый раз, когда я прохожу мимо, ты отворачиваешься, – сказал лорд Талиесин. – Однако я не знаю никакой обиды, которую ты причинил бы мне или я тебе.

– Просто хотел привлечь твое внимание, – сказал Ворон. – Чтобы остальные ничего не заподозрили. – Брови у него сердито сошлись к переносице, зато речь была мягкой и любезной. – Я размышлял о том, как вдруг оказался здесь. Я хочу сказать, что вот вы, ребята, просто существуете, вы часть естественного порядка вещей. Мы же, архетипы, созданы многими годами баек у костра и желанных выдумок. Нас исторгает коллективное бессознательное. И мне интересно, что произойдет, если кто-нибудь, у кого имеется доступ к бессознательному, – ты, например, – подкинет пару песенок туда или сюда.

– Что ж, это вполне возможно. Хотя результат неизвестен. Но чего ради?

– Что скажешь насчет сердца твоего брата в коробочке?

Лорд Талиесин вежливо улыбнулся.

– Возможно, мы с Эриком не всегда сходимся во мнениях, но не могу сказать, что ненавижу его настолько, чтобы желать физической вселенной лишиться вдруг своих обитателей.

– Речь не о нем. О другом твоем брате.

Тал невольно обернулся через плечо на далекие горы, где лежала маленькая темная фигура, терзаемая стервятниками. Дом был выстроен здесь с тем расчетом, чтобы этот вид постоянно мозолил глаза.

– Если бы это было возможно, неужели, ты полагаешь, я бы не рискнул?

Он явно хотел сказать: «Как ты преуспеешь там, где не преуспел я?»

– Я же пройдоха, помнишь? Я джокер в колоде, непредсказуемый элемент, неожидаемое событие. Я кусачая муха под седлом. Я лед на уплотнительных кольцах. Я единственный, кто сможет сделать это для тебя.

Лорд Талиесин проговорил – совсем тихо:

– Какие гарантии ты хочешь?

– Твоего слова, приятель, мне довольно. Только не забудь плюнуть мне в лицо, когда будешь отходить. Так будет лучше.

– Развлекайтесь, – сказал лорд Эрик и вышел из зала.

Люди Эрика взялись за Ворона. Они сломали ему ребра и разбили лицо. Пару раз им приходилось останавливаться, чтобы отдышаться, – трудились они на совесть. Он должен это признать: вкладывали в дело всю душу. Однако подобное развлечение, как и сам Ворон, было слишком грубым для собравшейся публики. Задолго до того как все кончилось, большинство зрителей разошлись, заскучав или питая отвращение к зрелищу.

Наконец он застонал и умер.

Но что такая мелочь, как смерть, такому, как Ворон? Он же архетип – вселенная требует его существования. Убей его здесь и сейчас, так он возродится там и тогда. Пройдет немного времени, и он снова воспрянет и появится.

Но не Энни.

Она – нет, в этом и заключалось самое худшее. Энни была мертва, и все шансы за то, что она уже никогда не вернется.

Среди двух десятков придушенных смогом городов единственной неподвижной точкой был глаз Ворона. Он откинулся назад в седле своего «харлея» и скрестил руки на груди, с невероятным упорством буравя взглядом одну дверь. Удивительно, как его взгляд еще не прожег дыру в этой двери.

С неба упал черный стриж и уселся на руль. Маленькая птичка с круглой головой и коротким клювом, с длинными заостренными крыльями. Ее глаза блестели, словно две звезды.

– Привет! – сказала птица.

– Привет, будь оно все проклято, – проворчал Ворон. – Есть успехи?

– Лорд Талиесин сделал, как ты просил, напитав временные линии песнями. В Лондоне, Нэшвилле и Азул-Тлоне превозносят ее красоту и верность в любви. Ее восхваляют в сотне образов и под тысячей имен. И в ведьминских избушках эпохи мамонтов, и на виртуальных просторах Эм-ти-ви поют славу леди Энн и той любви, за которую она с радостью заплатила всеми благами жизни.

Однако дверь так и не открывалась.

– Это не то, о чем я просил, бестолочь. Это точно сработает?

– Возможно. – Птица наклонила голову. – Может быть, нет. Мне велели предостеречь тебя: даже если все получится, вы будете встречаться лишь изредка. Архетипы не путешествуют парами. Если дело выгорит, ваши встречи будут подобны солнечным затмениям: простые, ошеломительные, редкие и краткие.

– Да-да.

Птица колебалась; если бы о птице можно было сказать, что она выглядит смущенной, то сейчас эта птица выглядела странным образом смущенной.

– Еще мне сказали, у тебя есть кое-что для меня.

Ворон, не глядя, открыл кофр и покопался внутри. Вынул за шнурок деревянную коробочку в форме сердца.

– Вот.

Разразившись неземной трелью, черный стриж вцепился в шнурок коготками и, прошуршав крыльями, взмыл в поднебесье. Ворон не стал смотреть ему вслед. Он ждал.

Он ждал до тех пор, пока не решил, что дверь никогда не откроется. После чего подождал еще.

Дверь открылась.

И вышла она, в потертых джинсах, в черном топике под кожаной летной курткой, затягиваясь ментоловым «Кентом». Она была прекрасна, словно утро, и реальна, словно гвоздь. Тротуар съежился под ее высокими каблуками.

– Привет, детка, – будничным тоном произнес Ворон. – Я достал для тебя коляску. Помнишь, ты хотела? С бархатной обивкой и со всем прочим.

– Ненавижу этот рев, – сказала Энни, усаживаясь у него за спиной и обнимая с такой силой, что захрустели ребра.

Он завел «харлей», и они с шумом ворвались в поток машин. Ворон разогнался и вздернул мотоцикл на заднее колесо. Они уезжали прочь по дороге, которая ведет куда угодно и никуда, в прошлое и в будущее, в Токио и в Шорт-Памп, в бесконечность и в магазин на углу. И Энни смеялась, ничего не боясь, а Ворон летел, похожий на черный флаг.