Путешествие тигра Хоук Коллин
– Не знаю. Наверное, со временем станет ясно.
Я перевела взгляд на Пхета.
– Но воспоминания все еще заперты? Что вы имели в виду, когда говорили о замке?
– Тигр сам держит себя крепко взаперти. Это не враг сделал, не злодей. Закрыто тигриным разумом. Только он может открыть.
– Вы хотите сказать, что он намеренно заблокировал воспоминания обо мне?
Пхет кивнул.
Ошеломленная, я с разинутым ртом уставилась на Рена. Он смущенно сдвинул брови и опустил взгляд. Слезы навернулись мне на глаза.
– Но почему?! – тоненьким голосом выкрикнула я. – За что ты сделал это со мной?
Он крепко стиснул зубы, так что желваки заиграли на щеках, и посмотрел на меня. Его синие глаза блестели. Он раскрыл рот, намереваясь что-то сказать, потом снова закрыл. Я бросилась к двери, распахнула ее.
Рен встал.
– Келси! Подожди!
Я затрясла головой.
– Пожалуйста, не убегай, – тихо попросил он.
– Не смей идти за мной! – взвизгнула я.
Мотая головой, обливаясь слезами, я со всех ног бросилась в джунгли.
4
Пророчество
Я сидела в джунглях, привалившись спиной к дереву. Усталая, обессилевшая от долгого бега и эмоционального потрясения. Здравомыслящая часть моего разума твердила, что у Рена должна была быть веская причина, чтобы стереть меня из памяти. К несчастью, была и другая часть – та, которая в этом сомневалась, – и голос у нее был гораздо громче. Мне было больно. Если бы до похищения Рена кто-нибудь спросил меня, доверяю ли я ему, ответ был бы: да. Я доверяла ему абсолютно, стопроцентно. У меня не возникало ни малейшего сомнения в его искренности.
Но недоверчивый голос не замолкал, он твердил, что я никогда не подходила Рену и что надо было с самого начала ожидать чего-то подобного. Он говорил, что я недостойна Рена и рано или поздно все равно бы его потеряла. В самом деле, я всегда считала его слишком прекрасным, чтобы быть настоящим. И теперь все встало на свои места.
Больнее всего было то, что Рен сам решил выйти из игры. Намного больнее. Как я могла так ошибиться в нем? Я была слишком наивна. Да, я не первая девушка, которой разбили сердце, и, разумеется, не последняя. Но ведь я ему доверяла! Я верила его заверениям в вечной любви!
До визита к Пхету я могла убеждать себя в том, что это проделки Локеша. Что Рен тут ни при чем. Что глубоко внутри он меня любит. Теперь я узнала, что он сам захотел забыть меня. Он захотел от меня избавиться и нашел весьма убедительный способ это сделать!
Как удобно – взять и стереть свою ошибку! Выбрал неправильную девушку? Ничего страшного! Просто удали ее из памяти! И никакие воспоминания тебя не потревожат. Ему следует запатентовать это средство, станет миллиардером. На свете столько людей, совершивших поступки, которые им хотелось бы стереть из памяти…
Примерно с час я упивалась жалостью к себе, потом поплелась обратно в хижину. Когда я переступила порог, все разговоры смолкли. Оба брата молча уставились на меня, а Пхет принялся деловито молоть специи.
Рен встал и сделал шаг навстречу. Я отрешенно глянула на него, и он замер на месте.
– Значит, больше вы ничего не можете для нас сделать? – спросила я у Пхета.
Он повернулся ко мне, наклонил голову. Потом невозмутимо ответил:
– Пхет исполнен сожаления. Совсем не может помогать.
– Ладно, – я повернулась к Кишану, – тогда я хочу уйти. Сейчас же.
Кишан кивнул и принялся собирать вещи.
– Келси. – Рен протянул мне руку, но тут же отдернул ее, когда я взглянула на его руку как на нечто неприятное. – Мы должны поговорить.
– Не о чем разговаривать, – отрезала я, протягивая руку Пхету. – Спасибо за ваше гостеприимство и за все, что вы для нас сделали.
Пхет встал и обнял меня:
– Нет беспокоиться, Каль-си. Всегда трудись помнить: воде и земле назначено быть вместе.
– Я помню, но сейчас я больше похожа на луну. Для меня не осталось ни капли воды!
Пхет положил руки мне на плечи:
– Есть вода для Каль-си. А луна призывает приливы.
– Ладно, – тихо вздохнула я. – Спасибо. Уверена, все будет хорошо. Не волнуйтесь за меня, – попросила я, крепко обнимая старика. – До свиданья.
– В следующий раз ты будешь гостить с большим счастьем, Каль-си.
– Надеюсь. Я буду скучать, Пхет. Простите, что покидаю вас так внезапно, но мне вдруг захотелось поскорее снять проклятие, раз и навсегда! – Я подхватила свой рюкзак и бросилась к двери.
Кишан догнал меня.
– Келлс, – начал он.
– А нельзя просто прогуляться? – окрысилась я. – Что-то я не в настроении болтать!
Несколько секунд его золотые глаза изучали мое лицо, потом он негромко сказал:
– Хорошо.
Не успела я далеко уйти, как белый тигр поравнялся со мной и боднул меня в руку. Но я и не подумала на это реагировать, только покрепче вцепилась в лямки рюкзака и подошла к Кишану. Тот взглянул на мое перекошенное лицо, потом на белого тигра, который плелся теперь за нами. Вскоре он отстал настолько, что я потеряла его из виду.
Тогда я расслабилась, пошла спокойнее и шагала молча, без остановки на еду и отдых, пока у меня не подкосились ноги. Тогда я попросила у Шарфа маленькую одиночную палатку и рухнула на спальник, отказавшись заботиться об ужине и предоставив братьям самим заботиться о себе. Они оставили меня в покое – это вызвало у меня благодарность, смешанную с досадой, – и я провалилась в сон.
Проснулась я в темноте и впервые за несколько дней взглянула на экран телефона. Ни одного вызова от мистера Кадама. Было четыре утра. Спать мне больше не хотелось, поэтому я высунула голову из палатки и увидела слабый свет затухающего костра. Ни Рена, ни Кишана поблизости не было. Подбросив в костер охапку веток, я заново разожгла его и пожелала чашку горячего какао. Медленно прихлебывая обжигающий напиток, я молча смотрела в огонь.
– Кошмар приснился?
Я резко обернулась. Рен стоял, прислонившись к дереву. Я узнала его по белой рубашке, лицо оставалось в тени.
– Нет. – Я снова отвернулась к огню. – Просто выспалась, вот и все.
Он шагнул в круг света и сел на бревно напротив меня. Мерцающее пламя делало его кожу еще более бронзовой. Я решила не обращать на это внимания. Ну почему он так хорош собой? Синие глаза внимательно меня изучали.
Я подула на какао, стараясь на него не смотреть.
– Где Кишан?
– Охотится. В последнее время ему нечасто удается этим заняться, так что он наслаждается моментом.
– На здоровье, – сварливо буркнула я. – Надеюсь, он не ждет, что я буду вытаскивать у него из лап иглы дикобразов! Если занозится, пусть пеняет на себя. – Я сделала глоток. – А ты почему не с ним?
– Присматриваю за тобой.
– Знаешь, вот этого не надо! Я большая девочка. Охоться на здоровье, если хочешь. Честно говоря, тебе это даже необходимо! Ты до сих пор тощий как скелет.
– Мне приятно, что ты обращаешь на это внимание. Я боялся, что ты вообще забыла обо мне.
Я вскинула брови, кипя от злости:
– Забыла о тебе? Я? Забыла? Знаешь что? Ты меня бесишь, понял?
– Очень хорошо. Тебе надо выпустить пар.
Я отставила кружку и вскочила:
– Ага, значит, тебе это нравится? Еще бы, приятно заставлять меня клясться в вечной любви, а самому при этом насмехаться!
Он тоже встал:
– Но я не смеюсь над тобой, Келси.
Я всплеснула руками:
– Неужели?! А почему? У тебя есть все основания! Ведь ты отнял у меня все, что было мне дорого! Ты… ты вырвал мое сердце, раздавил и бросил на потеху мартышкам! А я-то, дура, тебе доверилась! Идиотка. Я верила, что ты в самом деле любишь. Что я тебе дорога. Что нам суждено быть вместе. А ты… ты… ты просто… квадратная подушка, вот ты кто! А я недавно поняла, что мне нравятся круглые, понял?
Он вежливо засмеялся, чем взбесил меня еще сильнее:
– Я – квадратная подушка? И что это значит?
– Это значит, что мы не подходим друг другу, вот и все. Мне надо было сразу понять, что ты разобьешь мне сердце! Слова, которые ты говорил, стихи, которые писал, – они ничего для тебя не значили! Когда мы вернемся, я все тебе верну!
Он напрягся:
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что мне они тоже больше не нужны! Лучше бросить их в огонь, хоть какой-то прок от этого будет!
– Я не верю, что ты это сделаешь.
– Увидишь!
Я бросилась в палатку, схватила свой дневник и лихорадочно пролистнула страницы, пока не нашла стихотворение о бесценной жемчужине. Снова выскочив к огню, я вырвала из дневника страницу со стихотворением и с вызовом посмотрела на нее.
– Кел-си. – Его синие глаза встретились с моими карими. – Не делай этого.
– Это еще почему? Человек, который написал это, мерзкий лжец и притворщик!
– Ты неправа. То, что я тебя не помню, совсем не означает, что мои прежние чувства к тебе были ложью. Да, я не знаю, почему и как я заставил себя забыть тебя. Но это не имеет значения. Даю тебе честное слово, я никакой не лжец.
Я затрясла головой:
– Ты умер для меня! – и швырнула стихотворение в огонь. Я стояла и смотрела, как листок порхает в воздухе. Слеза скатилась по моей щеке, когда уголки страницы вспыхнули пламенем.
Быстрее молнии Рен выхватил листок из огня и зажал занявшийся край в кулаке. Он тяжело дышал, и я видела, что ему больно. Потом его ожоги заживали прямо на моих глазах, а я не могла отвести глаз от почерневшего на углах листка.
– Ты всегда была такой слепой и зацикленной на себе?
– То есть теперь ты считаешь меня дурой?
– Пожалуй, но больше в поэтическом смысле.
– У меня есть для тебя поэма: пропади ты пропадом!
– Я и так пропал, Келси. Неужели ты до сих пор не поняла? Почему ты не видишь того, что у тебя перед глазами?
– Что я должна видеть? Тигра, по совместительству оказавшегося принцем? Мужчину, который за что-то возненавидел меня так сильно, что нарочно стер меня из своей памяти при помощи какого-то заклинания? Мужчину, который не в силах выносить мое присутствие дольше двух минут? Мужчину, которому неприятно ко мне прикасаться? Это я должна видеть? Если да, то все я прекрасно вижу, не волнуйся!
– Нет, вспыльчивая девушка! Ты не видишь вот этого!
Он схватил меня, прижал к себе и поцеловал. Страстно и горячо. Его горячие губы слились с моими, но все закончилось так быстро, что я не успела отреагировать. Рен отшатнулся и согнулся пополам, ухватившись за ствол дерева. Он тяжело дышал, его руки тряслись.
Я скрестила руки на груди и молча за ним наблюдала.
– Ну и что ты пытался этим доказать?
– Если у тебя возник вопрос, значит, я плохо пытался.
– Ладно, ты меня поцеловал. И что? Это ничего не значит!
– Это значит все.
– С чего бы?
Он судорожно глотнул воздух, привалился к дереву.
– Это значит, что я начинаю испытывать к тебе чувства, и если я что-то чувствую даже сейчас, значит, мой двойник из прошлого был по уши влюблен.
– Если это так, вспомни меня! Сними блокировку.
– Я не могу. Я не знаю, что это такое, как это случилось и какой должен быть ключ. У меня была надежда, что, поцеловав тебя, я все исправлю. Как видим, этого не произошло.
– И… что дальше? Думал, твой поцелуй превратит лягушку в прекрасную принцессу? Что ж, мне больно разрушать твои сладкие грезы, но что видишь, то и получишь!
– Скажи, почему ты вбила себе в голову, что мне неинтересно то, что я вижу?
– Знаешь, у меня нет ни малейшего желания снова обсуждать это с тобой! Ты, разумеется, ничего не помнишь, но в прошлом мы достаточно об этом говорили. Впрочем, поройся в своей кратковременной памяти – ее ты, кажется, не потерял! – и вспомни, как называл Нилиму красивой!
– Я помню, как назвал Нилиму красивой. И что дальше? Разве из этого следует, что я не считаю красивой тебя?
– Не прикидывайся! Все дело в том, как ты это сказал! «Ах, почему я не был влюблен в Нилиму, она такая красивая!». Это означает, что я не такая. Ты что, вообще ничего не понимаешь в женщинах? Никогда не называй при одной женщине красавицей другую – вот первое правило мужчины!
– Но я этого не делал, Келси. Ты подслушала наш разговор с Кишаном.
– Ну и что! Все равно!
– Отлично. В таком случае послушай, что я думаю, и провалиться мне на этом месте, если я лгу. Ты красивая.
– Поезд уже дал гудок, а у тебя нет билета!
Он в отчаянии запустил пальцы в волосы.
– Значит, что бы я ни сказал, ты мне не поверишь?
– Думаю, нет! – подбоченилась я. – Потому что я не понимаю, зачем ты это сделал! Если ты меня любил, как ты мог на такое пойти? Вывод напрашивается сам собой – ты меня не любил. Я всегда знала, что ты слишком хорош, чтобы это было правдой.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты же сам сказал это Кишану! Ты сказал, что не можешь себе представить, как мог полюбить такую, как я. Видишь? Ты знал, что мы друг другу не ровня. Ты – мистер Совершенство, а я – мисс Посредственность. Это видно с первого взгляда, и именно это ты со всей искренностью почувствовал после освобождения.
Рен горько рассмеялся:
– Поверь мне, Келси, я далек от совершенства, а ты столь же посредственна, сколь сама Дурга. Вспомни, ведь я совсем не знал тебя, когда разговаривал с Кишаном, и потом, ты неправильно меня поняла.
– Как это?
– Я… я хотел сказать… то есть я сказал… да пойми же ты! Ты не та, какой я считал тебя тогда!
– Я та же самая!
– Нет. Тогда я избегал тебя. Не хотел тебя знать. Я был…
Я вырвала еще одну страницу.
– Келси! – Он подскочил, рванул дневник у меня из рук и невольно застонал от боли, вызванной близостью ко мне. – Прекрати! Даже не думай сжечь еще хоть страницу!
Я вцепилась в дневник и потянула на себя.
– Мой дневник, что хочу, то и делаю!
Он дернул тетрадь на себя.
– Ты не должна судить обо мне на основании того, что я говорил сразу после возвращения! Тогда я был еле жив и не мог думать связно. Мне нужно было время, чтобы узнать тебя, чтобы… Чтобы понять, что ты мне нравишься! – заорал он. – Ты мне нравишься достаточно, чтобы понимать, за что я любил тебя… хоть ты меня и бесишь!
Я вырвала у него тетрадь.
– Ты… Я… Я нравлюсь тебе достаточно?! Так знай же, для меня этого недостаточно!
Он снова отнял у меня дневник.
– Келси, чего еще тебе от меня нужно?
Я потянула тетрадь к себе.
– Мне нужен мой прежний Рен!
Он застыл, потом процедил:
– Что ж, в таком случае я не знаю, что тебе сказать. Возможно, прежний Рен ушел навсегда. Но… новый Рен не хочет потерять тебя. – Он мрачно посмотрел на меня, положил руку мне на талию и привлек к себе, забыв о дневнике. – И потом, ты сама сказала, мы можем начать все сначала.
– Не думаю, что это возможно. – Я изо всех сил рванула тетрадь, и на этот раз Рен выпустил ее и отошел от меня.
Он стоял, уронив стиснутые в кулаки руки, потом опасно-тихим голосом произнес.
– Сделай так, чтобы это стало возможно.
– Ты слишком многого хочешь!
– Нет. Это ты слишком многого хочешь. – Он шагнул ко мне. – Ты ведешь себя неразумно, Келси. Дай мне время.
Я посмотрела на него, наши глаза встретились:
– Я была готова ждать целую вечность, но это было до того, как Пхет открыл мне правду.
– «Как беден тот, кто небогат терпеньем! Какая рана заживает сразу?»[6]
– На этот раз Шекспир тебе не поможет, супермен. Твое время вышло.
Он сдвинул брови:
– Пожалуй, мне следует сесть за изучение «Укрощения строптивой».
– Прекрасно, вот тебе первый урок: «Получше люди слушали меня, А не хотите, так заткните уши. Уж лучше дать свободу языку и высказать, что в сердце накопилось!»[7]
– Спасибо, урок мне не нужен. Я уже знаю, чем дело кончилось. Укротитель победил. «В пылу сраженья я не слышал, что ли, Сигналов боевых и ржания коней? А мне твердят о женском языке, Да он трещит едва ль не вдвое тише, Чем на огне у фермера каштаны. Пугайте им детей! – Он поманил меня пальцем. – Раньше поцелуй меня, Кет, и пойдем»[8].
Я недобро сощурилась.
– Ты вырвал строчки из разных мест, к тому же очень скоро тебе предстоит убедиться, что меня укротить далеко не так просто, как Катарину!
Рена насупился, он с досадой взмахнул рукой:
– Отлично. Ты победила. Если хочешь вернуть мне мои стихи – валяй. Только не сжигай их.
– Отлично! Кстати, я не могу понять, как я могла когда-то считать тебя добрым, приятным и добросердечным человеком! Ты… да ты колючий, как дикобраз! Любой, кто приблизится к тебе, рискует исколоть лицо!
– Вот это верно. Девушке следует быть осторожнее с мужчинами, которые собираются полакомиться ею на обед. Особенно если эти мужчины – дикие тигры, рыщущие в поисках неприятностей.
Он сощурил глаза, схватил меня за руку, легонько ущипнул за внутреннюю сторону запястья, а потом поцеловал в то же место, хотя невозможно было не заметить, что ему очень больно.
– Ты еще не видела, насколько диким я могу быть, субхага джадугарни.
Я театральным жестом стерла его поцелуй со своей руки:
– И что это значит?
– Это значит… прелестная колдунья.
– Лесть тебе больше не поможет, не говоря уже о сомнительных комплиментах. Я слишком хорошо изучила твои словесные фокусы!
Он коварно улыбнулся, хмыкнул и откровенно задержал взгляд на моих губах.
– Судя по твоему дневнику, полному стихов, мои словесные фокусы и сомнительные комплименты пользовались успехом.
– Снова захотелось погоняться за музой?
– Еще бы. Не волнуйся, я дам тебе фору.
– Не в этой жизни, приятель!
Он скрестил руки на груди и улыбнулся.
– Прекрати! Ты меня бесишь своими улыбками!
Я врала. Улыбка Рена никогда меня не бесила. Честно признаться, совсем наоборот. Она заставляла меня тосковать по нему. Я почувствовала, как тихая грусть овладевает мною, остужая слепое бешенство до температуры медленного кипения.
– Ты раньше никогда меня так не называл!
– Как? Субхага? Значит, я давал тебе другие имена?
Я помолчала, потом прошептала:
– Да…
– И как же я тебя называл? – Он склонил голову и окинул меня насмешливым взглядом. – Вероятно, я использовал слова: упертая, ограниченная, раздражительная, нетерпеливая…
Безумная ярость вернулась, полыхнула слепящим пламенем, вскипела так горячо, что выплеснулась наружу. Мне захотелось причинить ему боль.
Я уперлась обеими руками в грудь Рену и толкнула его изо всех сил, но он даже не шелохнулся и обидно засмеялся над моими жалкими потугами, поэтому пришлось слегка прижечь его разрядом.
– Ого! Прекрасно, котеночек, ты показала мне свои коготки, теперь я покажу тебе свои. – С этими словами Рен прижал обе мои руки к моим бедрам, обезвредив меня. Я оказалась крепко прижата к его груди, его руки превратились в железные обручи. Он поцеловал меня в шею и вкрадчиво прошептал: – Я же вижу, что ты мечтаешь приласкать меня.
Я поперхнулась от злобы:
– Ты… ты… предатель!.. Дезертир!
– Кто-кто? Дезертир? Если ты имеешь в виду любителя десерта, то да, он перед тобой. Правда, мне придется тебя немного подсластить! – Он рассмеялся и снова поцеловал меня в шею.
Я вырвалась, дрожа всем телом от негодования (по крайней мере, я искренне хотела так думать). Я всерьез собиралась пропустить через тело Рена такой разряд, чтобы поднять его волосы дыбом и стереть с лица эту самодовольную ухмылку, но тут из-за деревьев выбежал Кишан.
– Вы чего орете? – спросил он.
– Будь добр, скажи своему гнусному братцу, что я с ним больше не разговариваю!
Кишан усмехнулся.
– Не вопрос. Рен, она с тобой больше не разговаривает. А я-то переживал, что вы в последнее время слишком ладите! Выходит, напрасно расстраивался.
Улыбка сбежала с губ Рена. Он угрюмо посмотрел на брата, потом, прищурившись, глянул на меня.
– С радостью принимаю твой бойкот, я хотя бы буду избавлен от необходимости тебя выслушивать. – Он насмешливо поклонился и добавил: – Поскольку добавить к этому нечего, я с удовольствием приму твои условия капитуляции.
– Я никогда и ни перед кем не капитулирую, ваше высочество, принц Битвы пяти лошадок! И я тоже счастлива до небес, потому что не желаю, чтобы ты меня слушал!
– Мой титул звучит как Победитель битвы ста коней!
– Отлично! Почему бы тебе не поскакать к джипу, победитель?
– Отлично! Именно это я и сделаю.
– И замечательно! – процедила я, с трудом сдерживая бешенство. – Прекрасно! Джунглями дорожка!
Не сводя с меня глаз, Рен двинулся вперед. Он весь кипел от негодования и досады, а я – я едва не бросилась за ним следом, чтобы удержать и поцеловать.
Поймав мой злой взгляд, Рен остановился и негромко сказал:
– Мне жаль беднягу Кишана, которому придется проделать остаток пути в твоем обществе.
– Ничего, переживет! – едко ответила я.
Рен покосился на Кишана, окинул его холодным взглядом:
– Не сомневаюсь. Встретимся у джипа.
Кишан кивнул, но Рен все не уходил.
Я скрестила руки.
– Ну? Чего ждем? Прощального поцелуя?
Его взгляд задержался на моих губах.