Кто и как изобрел еврейский народ Занд Шломо

Разумеется, идеальным способом разрешения столетнего конфликта и «организации» неизбежно тесного (сплетенного!) территориального сосуществования евреев и арабов было бы создание демократического двунационального государства, простирающегося от Средиземного моря до Иордана. Однако не слишком разумно требовать от еврейско-израильского народа после долгого кровавого конфликта и в свете трагедии, пережитой в XX веке многими из его создателей, готовности в одночасье стать меньшинством в собственном государстве. Но если глупо требовать от израильских евреев упразднения своего государства, то не только допустимо, но и абсолютно необходимо настаивать на том, чтобы они перестали считать его своей безраздельной собственностью и отказались от сегрегации, подвергающей открытой дискриминации значительную часть граждан, рассматриваемых ими как нежелательных «чужаков».

Еврейская метаидентичность должна претерпеть серьезную трансформацию и приспособиться к бурной и изменчивой культурной действительности, которую она формирует. Ей придется стать открытой и израильской, обращенной ко всем гражданам страны. Уже поздно пытаться превратить Израиль в монолитное и гомогенное национальное государство. Поэтому «израилизация», обращенная к «чужакам», должна сопровождаться развитием мультикультурной демократии, сходной с существующими демократиями Голландии и Великобритании, в рамках которой палестино-израильтяне, наряду с полным равноправием, получат широкую, законодательно закрепленную автономию. Сохранение и поддержание их общинных традиций и институтов должно сопровождаться активным вовлечением палестино-израильтян в управление израильским обществом и в его культурную жизнь. Перед палестино-израильскими детьми необходимо открыть все пути, которые смогут привести их (если они сами того захотят) в центры, где принимаются важнейшие политические и экономические решения. Все еврейско-израильские дети должны сознавать, что живут в государстве с многочисленным нееврейским населением.

Эти наброски израильского будущего представляются сегодня бредовыми и утопическими. Сколько евреев согласятся добровольно отказаться от привилегий, предоставляемых им сионистским государством? Каковы шансы, что израильские элиты, поддавшись влиянию культурной глобализации, резко изменят свои ментальные установки и обретут склонность к равноправию? Кто на самом деле хочет введения в Израиле гражданских браков и полного отделения религии от государства? Возможна ли отмена государственного статуса Еврейского агентства и его превращение в частную организацию, занимающуюся развитием культурных связей между израильскими евреями и еврейскими общинами других стран? Перестанет ли когда-либо Еврейский национальный фонд (Керен кайемет ле-Исраэль) быть этноцентрическим и дискриминирующим учреждением, и вернет ли он государству миллион триста тысяч дунамов «беспризорной» земли, переданные ему за символическую плату; быть может, эти земли станут первоначальным капиталом для выплаты будущих компенсаций палестинским беженцам?

Более того, осмелится ли кто-нибудь отменить Закон о возвращении и заменить его скромным законом о предоставлении убежища подвергающимся преследованиям евреям? Можно ли лишить нью-йоркского раввина, ненадолго приезжающего в Израиль, автоматического права стать израильским гражданином (как правило, незадолго до выборов) прямо перед возвращением на родину? Отчего бы этому еврею, если он когда-либо подвергнется гонениям (разумеется, не из-за совершенных им преступлений), не жить религиозной иудейской жизнью в Израильской республике всех граждан так же мирно и спокойно, как сегодня в США?

И последний вопрос, быть может, самый тяжелый: до какой степени еврейско-израильское общество готово отбросить старинное представление о себе как об «избранном народе» и прекратить пустые самовосхваления (адресующиеся то к вымышленной истории, то к сомнительным биологических изысканиям) - и презрительную дискриминацию «чужаков»?

Таким образом, завершающие строки этой книги содержат больше вопросов, чем ответов, а тон их, как и тон биографических историй из вводной части, скорее грустный, чем оптимистичный. Тем не менее, вполне логично, что сочинение, с первой по последнюю страницу оспаривающее привычные представления о еврейском прошлом, в своей заключительной части задается острыми вопросами по поводу столь же неопределенного еврейского будущего.

В конечном счете, если попытка столь радикального пересмотра воображаемой еврейской истории в итоге оказалась возможной, отчего не попробовать при помощи того же воображения породить отличное от настоящего будущее? И если прошлое нации было по преимуществу мечтой-сновидением, то почему нам не может присниться уже сейчас новое, иное будущее — за миг до того, как сон превратится в кошмар?