Обучение травами Медведева Ирина

Глава 4

Я регулярно посещал дом старого корейца до тех пор, пока он окончательно не поправился. Прощаясь, старик крепко обнял меня.

— Запомни, дорогой, — сказал он. — Мой дом — это твой дом. Заходи, когда хочешь, ты мне всегда дорогой гость. Если хочешь видеть мой личный врач, приходи через пару недель, я буду знать, захочет ли он показать тебе свой искусство.

Две недели спустя старый кореец обрадовал меня, сказав, что лекарь согласен встретиться со мной и что встреча произойдет в его доме.

Я ждал этой встречи с нетерпением. Точно в назначенный час я постучался в двери дома дедушки Давы, и неизменно улыбчивая, но молчаливая кореянка провела меня в гостиную, где рядом со старым корейцем я увидел высокого крепкого сложения человека.

Дедушка Давы представил нас друг другу, сказав, что я могу называть его личного врача Ким. Мы вежливо пожали друг другу руки, но я не заметил на лице Кима ни малейших следов приветливости или радости от встречи.

Старик дипломатично покинул нас, и мы уселись в кресла с каменными лицами, подобно игрокам в покер. Некоторое время мы молчали, изучая друг друга. Чтобы не показаться слишком навязчивым, я не хотел начинать разговор первым.

В глазах Кима мелькнула искра неодобрения, и он заговорил ровным металлическим голосом, практически без акцента, на безукоризненном русском языке.

— Дедушка Давы мне как отец, — произнес он. — Только по этой причине я согласился показать тебе маленькую часть своего искусства.

Меня поразило, что, говоря о своем умении, он произнес слово «искусство». До этого я общался со многими знахарями, и ни один из них не упоминал этого термина, за исключением Учителя. Возникшая аналогия с Ли еще больше усилила мое желание учиться у этого человека.

— Ты будешь учиться лишь на моих условиях, — между тем продолжал лекарь. — Запомни, одно-единственное нарушение — и мы распрощаемся с тобой. Имей в виду, что я не учу и не лечу русских. Я не делаю это потому, что русские мешают моей работе, потому, что они ставят под угрозу здоровье моих близких, мое благополучие и мое искусство.

Ким замолчал, холодно и бесстрастно глядя на меня. Видимо, он ожидал, что я начну протестовать против подобной оценки людей моей национальности, но я, никак не проявляя своего отношения к его словам, продолжал внимательно слушать.

— Когда русскому говоришь, что ты его вылечишь, но больше не будешь лечить никого из его соотечественников, — снова заговорил лекарь, — он тебя не слушает и обязательно приводит кого-то еще. Ты ему говоришь, что не будешь лечить того, кого он привел, но он начинает упрашивать. Русский назойливей мухи. Когда ты его лечишь, он считает себя слишком умным и он не слушает твоих рекомендаций, поэтому лечить его слишком трудно. И, главное, когда с русского берешь деньги, он очень переживает по этому поводу, и брать деньги у него неприятно. Есть еще много других причин, но я не буду о них упоминать, потому что того, что сказано, уже более чем достаточно.

Мне было не очень-то приятно слышать столь нелестную оценку своих соотечественников, но, положа руку на сердце, я должен был признать правоту Кима. За несколько лет своей знахарской практики я не раз сталкивался с подобным поведением. Кроме того, я в любом случае не собирался спорить с лекарем, поскольку мне хотелось узнать как можно больше о его искусстве.

— Я принимаю больных по ночам, — снова заговорил Ким. — Обычно прием начинается в час-два ночи и заканчивается в четыре-пять утра. Если хочешь, ты можешь прийти этой ночью и понаблюдать за процессом лечения. Но учти — ты не должен задавать никаких вопросов, и без моего разрешения не можешь даже говорить.

Я был согласен на любые условия.

Ким практиковал во времянке одного из дворов в районе, где жили корейцы. Было далеко за полночь, когда я отыскал нужный двор и получил возможность осмотреть местную «больницу».

Времянка была разделена на два отсека небольшой фанерной перегородкой. В одной ее части располагалась «приемная», где ожидали своей очереди больные и сопровождающие их родственники, а в другой половине царствовал кореец, которому помогали две женщины.

Я молча уселся в углу на старом продавленном стуле и стал наблюдать за процессом лечения. Время шло, и я почувствовал разочарование. Идущие непрерывной чередой больные уже бывали у него на приеме, и их общение с лекарем ограничивалось несколькими фразами, произнесенными на корейском языке, и баночками с мазями и настойками, которые им давал врач. Я уже почти засыпал, когда двое пожилых корейцев ввели в приемную мальчика лет двенадцати, страдающего нервным тиком. Каждые несколько секунд его лицо перекашивали страшные гримасы, напряжение мышц чудовищно искажало черты лица.

Ким велел родственникам выйти и усадил мальчика на стул, к спинке которого была дополнительно приколочена расположенная вертикально доска. Привязав к ней голову мальчика, лекарь начал широкими полосами плотной материи привязывать к стулу его туловище, руки и ноги. Когда почти полностью спеленутый мальчик уже не мог пошевелиться, Ким уселся на стул напротив него в удобную позу и с размаху ударил его по одной щеке, потом по другой. Он наносил удары долго и методично, и постепенно я начал понимать его стратегию в нанесении ударов.

Лекарь бил мальчика каждый раз, как только его лицо искажалось судорогой. Удары никогда не наносились два раза подряд в одно и то же место. Кроме того, они наносились вскользь, и это означало, что, с одной стороны, сохранялась значительная болезненность удара, а с другой стороны, подобный удар причинял организму меньше разрушений. Примерно через полчаса непрерывного избиения лекарь перестал наносить удары и около двадцати минут после каждой судороги щипал мальчика за разные части тела.

Я подумал, что после подобного лечения мальчик должен стать пятнистым от синяков, как ягуар. Все время, пока продолжались истязания, Ким говорил что-то спокойным монотонным голосом.

Часа через полтора, к моему удивлению, нервный тик стал проходить. На лице ребенка отражалась внутренняя борьба, и, когда он усилием воли глушил начинающиеся спазмы мышц, его лицо на несколько мгновений окаменевало. Но как только мальчик расслаблялся и по его лицу проскакивала судорога, он тут же снова получал увесистую оплеуху.

Я с сожалением подумал, что большинство методов этого знахаря, к сожалению, я вряд ли когда-нибудь смогу применить на практике. Теперь я понимал, почему Ким категорически отказывается лечить русских. Мало кто из моих соотечественников сумел бы с должным мужеством и пониманием перенести подобную процедуру. При подобных методах лечения и врач, и пациент шли по лезвию бритвы, и нужна была немалая сноровка, которая вырабатывалась у врача лишь с долгими годами практики, чтобы не допустить ошибки. Я в данном случае предпочел бы какой-либо более медленный, но безопасный метод лечения, вроде иглоукалывания.

Днем я как следует отоспался, и на следующую ночь вновь оказался во времянке Кима. В этот раз мне повезло больше, и появилось несколько очень интересных пациентов. В частности, привели одну женщину, у которой была водянка. Ее живот казался огромным, похожим на отвратительный чужеродный нарост на ее и без того по-жабьи изуродованном болезнью теле.

Указав на женщину, знахарь по-русски объяснил мне, что бывают водянки, которые нельзя протыкать, и бывают водянки, которые протыкать можно. Эта водянка относилась к тем, которые можно протыкать. Ким взял какой-то острый предмет, больше всего напоминавший замусоленный черный сук, и, к моему ужасу, с размаху всадил его в живот женщине. Затем он уложил ее на бок на огромный стол, чтобы дать стечь жидкости, хотя делать это было и не обязательно, поскольку вырвавшаяся наружу под большим давлением зловонная струя обдала нас с ног до головы, а заодно залила потолок и стены комнаты.

Лекарь подставил тазик под дырку в животе женщины и велел мне помочь ему. Мы начали выглаживать ее тело вокруг дыры, пытаясь вывести наружу остатки жидкости. Когда процедура была закончена, Ким вынул из шкафа какую-то мазь и, залепив дырку мазью, наложил сверху лист неизвестного мне растения, а затем прикрыл его кусочком бинта, который прикрепил лейкопластырем.

Мы вышли во двор, где находился летний душ, на крыше которого черная бочка с водой за день разогревалась солнечными лучами. Вода уже успела остыть, и, поеживаясь от прохлады, я с наслаждением смыл с тела отвратительную жижу.

Лекарь тоже вымылся. Одна из помощниц унесла нашу одежду, и вместо нее выдала мне что-то из вещей знахаря. Хотя для корейца Ким был высоким человеком, его одежда налезла на меня с трудом.

Когда я, одетый не по размеру, вернулся во времянку, там оказалась очаровательная молодая девушка. Я всегда питал слабость к кореянкам, а девушка была так хороша, что я в этой тесной и нелепой одежде почувствовал себя неловко.

Смущаясь еще сильнее, чем я, кореянка объяснила Киму, что у нее бывают приступы падучей. За время общения с Учителем я успел хорошо познакомиться с неконтролируемыми судорожными движениями, производимыми в измененном состоянии сознания и связанными с самопроизвольным перемещением энергии по телу.

Девушка рассказала, что с каждым разом приступы усиливаются и происходят все чаще и чаще, и тут же у нее начался припадок. Крича и содрогаясь, она в корчах упала на пол.

Мы с Кимом подняли ее и уложили на стол. Я отметил, что стол был покрыт свежей чистой клеенкой. Помощницы лекаря за то время, пока мы мылись в душе, успели полностью прибрать комнату и вымыть стены, пол и потолок. Ким велел мне раздеть девушку догола. Приступ падучей постепенно ослабевал, но судороги еще не утихли до конца, и раздеть ее оказалось не простым делом.

Мы намазали тело пациентки мазью, которую мне дал знахарь. Корчи продолжались.

— Делай в точности то же, что и я, — велел Ким. Мы начали выглаживать тело девушки в направлении от середины туловища к конечностям, время от времени меняясь местами или переворачивая ее тело с боку на бок, на спину или на живот. Процесс был настолько ответственным, что выглаживание этого прекрасного обнаженного тела не вызывало у меня даже тени эротических чувств. К утру, вконец утомленные, мы поняли, что добились какого-то успеха, поскольку девушку перестали бить корчи.

— Почему приступ продолжался так долго? — спросил я, прежде чем уснуть на постеленном прямо на полу времянки матрасе. — Никогда не думал, что припадок падучей может продолжаться так долго.

— Перед твоим приходом я дал ей лекарство, — ответил Ким. — Оно усилило болезнь для того, чтобы мы смогли ее окончательно изгнать.

Девушку, уснувшую прямо на столе, накрыли теплым одеялом, и я, опустившись на предназначенный для меня матрас, немедленно погрузился в сон.

По мере общения наши отношения с Кимом становились все более теплыми. Убедившись, что я не собираюсь нарушать его инструкции, он начал более щедро делиться со мной информацией. Я познакомился с методами лечения, казавшимися мне почти невероятными, и однажды мне даже довелось самому стать пациентом корейского целителя.

Я тренировался с одним из моих учеников, когда во время выполнения приема у меня в позвоночнике что-то хрустнуло и тело пронзила жуткая боль. Я с трудом выпрямился. Каждое движение доставляло почти невыносимые страдания. Я с трудом мог передвигаться, причем исключительно в одном четко зафиксированном положении, хорошо хоть, что в вертикальном.

Ситуацию усугубляло то, что Учителя не было в городе, а обращаться в больницу мне казалось делом почти бесперспективным. В те времена в Советском Союзе только начинали говорить о мануальной терапии, о ее результатах ходили легенды, и чудесные излечения доктора Касьяна казались почти волшебством. Я был уверен, что в больнице мне только слегка облегчили бы мучения, а вылечиться мне нужно было быстро. Единственное, что мне оставалось, — это обратиться к Киму, что я и сделал.

— Удачно, что травма пришлась на конец недели, — сказал кореец. — Тебе придется остаться у меня на несколько дней.

Он предложил мне пройти в сарайчик, расположенный рядом с времянкой, где он принимал больных, и служивший своеобразной «больничной палатой». В углу сарайчика стояло грубо сколоченное большое деревянное ложе с возвышающимися над ним сантиметров на десять деревянными бортиками. Про себя я окрестил его «корытом».

Ким помог мне раздеться догола и улечься на живот в центр «корыта». Помощницы целителя внесли тазик с обваренными кипятком остро пахнущими травами, и кореец принялся обкладывать этими травами все мое тело. Боль вскоре затихла. Я понял, что бортики ложа предназначались для того, чтобы целебные смеси не падали на пол.

— Лечение займет три дня, — сказал Ким. — Все это время тебе придется голодать.

— Как скажешь, — без особого энтузиазма согласился я.

Лекарь усмехнулся.

— Пожалуй, я навещу дедушку Давы, — сказал он. — Надеюсь, ради тебя он разрешит опустошить свою библиотеку.

Около часа спустя Ким вернулся, нагруженный двумя мешками книг.

— Надеюсь, здесь ты найдешь что-нибудь интересное для себя, — сказал он.

Я читал книги, а один состав на моей спине сменялся другим. Меня мутило от голода и от запаха трав, но особые неудобства доставлял валик, подложенный под живот.

Последним лечебным составом оказалось разогретое нутряное свиное сало, смешанное с жиром нескольких животных, начиная от щенков и кончая барсуками и медведями. Вонь этого состава была столь невыносима, что у меня началась рвота, но поскольку из-за длительного голодания рвать было просто нечем, тело сотрясали мучительные рвотные спазмы, и я пытался ослабить их, нажимая на соответствующие точки.

Наконец Ким деревянным скребком содрал с меня слой сала и обтер меня влажными тряпками. По его указанию в сарай вкатили стол, с кустарно приделанными к нему колесиками от детской коляски. Подкатив его вплотную к моему ложу, кореец передвинул меня на стол, который заскрипел и прогнулся под тяжестью моего тела. Подталкивая угрожающе раскачивающийся и скрипящий стол, лекарь отвез меня к еще более жуткому сооружению, сделанному на основе детского спорткомплекса и напоминающему ожившую иллюстрацию ужасов инквизиции. Спорткомплекс ощетинился множеством причудливых блоков и цепей, лямок, веревок и мягких поддерживающих накладок для различных частей тела.

Прямо на столе Ким начал меня массировать. К тому времени Учитель уже успел показать мне основные приемы мануальной терапии, и меня удивило то, что техника, используемая корейским лекарем, была совершенно иной.

Хорошенько размяв и размассировав мое тело, корейский лекарь начал выполнять всевозможные манипуляции, начиная с суставов пальцев, как бы выгибая и освобождая их, и кончая вытягиванием головы в сочетании с вибрацией. Затем он взял меня обеими руками за челюсть и принялся тянуть, выравнивая таким образом позвоночник.

Закончив массаж, Ким на несколько часов приковал меня к спорткомплексу, подвесив за разные части тела с помощью лямок и блоков. К своему удивлению, я совсем не чувствовал боли, и меня поразило, насколько странным и непривычным стало ощущение моего тела. Оно было ужасающе мягким и казалось не моим. Я испытывал легкость и подъем. Мышцы отказывались слушаться. Я попытался ощупывать себя пальцами, и пальцы без труда проникали в толщу мышц, как в желе, хотя в обычном состоянии из-за напряжения в мышцах такое проникновение было бы невозможным.

Потом вернулся Ким, и началась процедура окончательного вправления позвонков. Он подкладывал пальцы сбоку от позвоночника, вдавливая их вглубь и в сторону, а затем ударял по ним пальцами или кулаком другой руки.

Не упоминая имени Ли, я сказал, что немного знаком с техниками мануальной терапии, и описал приемы, показанные мне Учителем, а потом спросил, в чем состоит принципиальное отличие манипуляций, которые Ким проделывал со мной, от известных мне методов.

— Приемы, о которых ты говоришь, годятся для холодного тела, — объяснил Ким, — а у тебя сейчас тело горячее, размягченное.

Его пальцы бегали у меня по позвоночнику, как пальцы пианиста по клавиатуре рояля.

Наконец кореец еще раз полностью обтер мое тело, снял меня с пыточного станка и, обернув плотной тканью, на несколько часов уложил на живот на матрасик на полу времянки. Затем он дал мне указания особым образом покататься по полу сарайчика, а затем лежать, меняя позы, то на спине, то на боку, то на животе, потихоньку напрягая и расслабляя определенные группы мышц.

Боль полностью прошла, и позвоночник нисколько меня не беспокоил.

— Ну как тебе методы народной медицины? — усмехнулся Ким.

— Мучительно, но на редкость эффективно, — вынужден был признать я. — Похоже, я потерял счет времени.

— Ничего, теперь тебя ожидает нечто приятное, — сказал лекарь. — Дедушка Давы приглашает нас на ужин.

Я вспомнил рекомендации медиков о том, что при выходе из продолжительного голодания необходимо ограничение в приеме пищи, и ужаснулся, представив неизменно ломящийся от яств стол корейского патриарха.

— А разве я могу наедаться после голодания? — осторожно спросил я.

— Никаких ограничений! — великодушно разрешил Ким. — Ты можешь есть все, что пожелаешь.

Дедушка Давы принял нас с распростертыми объятиями, и, многословно поздравляя меня с излечением, увлек нас к столу, один вид которого привел меня в состояние почти неземного экстаза. Мы ели, пили и разговаривали. Дедушка Давы всю ночь рассказывал истории из своей жизни. К моему удивлению, я не ощутил никаких неприятных последствий обжорства. Наоборот, я испытывал необычайный душевный подъем и прилив сил.

Я уже успел рассказать Ли о том, что прохожу обучение у удивительного корейского целителя, но мы не слишком углублялись в эту тему. Однако теперь, как только Учитель вернулся, я тут же забросал его вопросами о Киме и о том, что думает Ли о его методах излечения.

— Тебе посчастливилось встретиться с удивительным врачом, — сказал Учитель, — возможно, единственным в своем роде. Но не стоит вкладывать особые надежды в применение его методик. Его методики не для многих, они — для одного. Ким — мастер высочайшего класса. Он из тех, кто всегда применяет индивидуальные методы лечения. В этом его искусство сродни высшим формам искусства Шоу. Ким создает уникальный способ лечения для каждого конкретного больного, в отличие от подавляющего большинства врачей, которые, наоборот, пытаются каждого больного подогнать под стандартные методы лечения.

— А почему бы вам не познакомиться? — предложил я. Ли укоризненно посмотрел на меня, и в голове у меня тут же сформулировался ответ на мой вопрос, составленный из фраз, когда-то вскользь брошенных Учителем, в частности, фразы о ненужности лишних связей. На секунду мне стало стыдно за то, что я, будучи уже продвинутым учеником, продолжаю периодически сваливаться на позиции новичка.

Впоследствии я не раз беседовал о знахарстве как с Кимом, так и с Ли, и мне особо импонировало то, что их взгляды на этот вопрос полностью совпадали.

Многие известные мне знахари утверждали, что на самом деле лечат не они, что через их посредство пациента исцеляет бог, и однажды я спросил Учителя, что он думает по этому поводу.

— Лечит не бог, а человек, — сказал Ли. — Человек может полагать, что берет силы у бога, но на самом деле он берет их у себя. Силы дает вера, а не бог. Поэтому лучший лекарь — это тот, кто верит в себя, а не в бога.

В вопросах подхода к лечению Ким почти слово в слово повторял высказывания Учителя.

— Болезни следует лечить с изменения человека, с изменения его природы, его психики, его быта и его судьбы, — объяснил мне однажды лекарь. — Если человек не управляет своими эмоциями, он болен. Если человек не управляет своими страстями, он болен. А если человек не наделен волей, то он смертельно болен. Поэтому нет смысла лечить человека, лишенного стремления к жизни, так как при этом великое умение знахаря пропадает втуне. Не следует жалеть пациента, ибо жалость не способна к трезвой оценке. Больной в первую очередь должен заслуживать излечения.

Я помню, как меня вначале даже слегка шокировало подобное мировоззрение. С одной стороны, у меня сформировался образ типичного врача, связанного клятвой Гиппократа и в каком-то смысле находящегося в рабском положении и обязанного лечить всех, хотя качество этого лечения может быть более чем сомнительным, и, с другой стороны, позиция почти всесильного корейского знахаря, который выбирает себе пациентов, руководствуясь выработанным им самим законом жизни, законом меры, законом соотношения добра и зла. Знахарь сам выбирал человека, достойного быть излеченным, выбирал на основе мудрости и интуиции, сформировавшихся у него за долгие годы практики и обучения.

Через некоторое время Ким начал уже полностью доверять мне, и я стал принимать активное участие в процессе лечения. Ким даже начал разговаривать с некоторыми интересными для меня пациентами на русском языке.

Однажды Ким, пребывающий в особо хорошем расположении духа, совершенно неожиданно заявил:

— Я собираюсь сделать тебе подарок. Открыв дверь в приемную, он что-то сказал по-корейски, и в комнату вошла женщина средних лет.

— Это мой русский ассистент, — сказал по-русски Ким. — Расскажите, что вас беспокоит.

— Это просто ужасно, — со слезами на глазах пожаловалась женщина. — Я обращалась ко всем возможным знахарям и ко всем известным врачам, но никто не в силах мне помочь. Одна подруга рассказала мне о вас, о том, что вы творите чудеса. Вы — моя последняя надежда.

У меня очень сильные почти непрерывные хронические боли в области лица и головы. Меня обследовали лучшие профессора, но никто не может даже поставить диагноз. Я прошла все круги ада, ходила и к бабкам, и к дедкам, меня и заговаривали, и лечили травами, да все без толку. Не знаю, может быть это оттого, что я кореянка, никто и не хочет как следует лечить меня?

Ким усмехнулся.

— Если врач не умеет лечить, то ему безразлично, человека какой национальности не лечить, а врач, который лечит, вылечит представителя любой национальности.

Он приоткрыл дверь и отдал по-корейски какое-то распоряжение. В комнату впорхнула юная пухленькая кореянка, еще совсем девочка, но в ней уже угадывалась будущая красавица. В руках она несла большое лукошко с белыми, желтоватыми и коричневатыми яйцами.

Испуганно зыркнув на лекаря, кореяночка грациозным движением поставила лукошко на странное сооружение, представляющее собой перевернутую вверх дном выварку, на которую был напялен плетеный табурет с привязанными к его ножкам веревками. В данный момент эта выварка служила столиком, но ее можно было использовать и по прямому назначению — для переноски кипятка. Тогда ее переворачивали, веревки накидывали на плечи, а плетеный табурет позволял не обжигаться, прикасаясь руками к дну.

Девчушка пробежала мимо меня к выходу, по дороге игриво задев меня бедром и бросив на меня мимолетный жалящий взгляд раскосых черных глазок.

— Вот чертененок, — улыбнулся я.

— Гляди, вот пройдет несколько лет, и ты ради нее еще корейцем станешь, — пошутил Ким. — Такие женщины, взрослея, всегда добиваются того, чего хотят. Не забудь на свадьбу пригласить.

Меня вдруг охватило желание рассказать лекарю о своей связи с Лин и об Учителе, но я не поддался порыву. Мне вспомнилась фраза, сказанная когда-то Ли:

— Спокойные стоят выше национальностей и национальных интересов, но это не значит, что они не гордятся той национальностью, к которой принадлежат. Учение Шоу открыто для всех и принадлежит всему человечеству в целом.

Ким зажег старую керосинку и поставил на нее кастрюлю с водой. Он велел мне помещать яйца в алюминиевый дуршлаг по 6–8 штук и опускать дуршлаг в кастрюлю, разогревая их.

— Отбирай только белые яйца, — сказал лекарь. — Цветные не трогай.

Керосинка оказалась на редкость шумной, она фырчала и сопела, как маленький огнедышащий дракон. Меня очаровывала эта почти средневековая обстановка, где вместо сверкающей хромированными частями современной аппаратуры для лечения использовались какие-то древние и странные вещи, иногда переделанные во что-то новое или поменявшие свое назначение; и вместе с тем меня поражало, как гениальный врач, работающий в условиях этого средневековья, добивался результатов, которым могли бы позавидовать признанные светила нашей медицины.

Разогретые в воде яйца я заворачивал в льняные тряпочки и передавал их Киму. Раздетая до пояса женщина сидела на стуле, уныло скрестив руки на обнаженной груди. Она мрачно и со страхом наблюдала за процессом лечения. Лицо пациентки было искажено гримасой недоверия и боли. По тому, как налились кровью прожилки в ее глазах, я понял, что приступ обострился.

Ким катал горячие яйца по ее лицу, шее, спине, плечам и груди. Через полчаса выражение лица женщины смягчилось, она прикрыла глаза и, казалось, впала в полудрему.

Остывшие яйца второй раз не разогревались. Лекарь безжалостно выбрасывал их в помятое оцинкованное ведро.

— Горячими яйцами я только подготавливал ее тело к главной процедуре, — сказал Ким. — На окончательной фазе лечения болезнь выкатывается оплодотворенным яйцом, в котором теплится жизнь птенчика. Техника лечения оплодотворенным яйцом — это и есть мой подарок тебе. Теперь подавай мне только цветные яйца. Они — с живыми зародышами.

Хотя кореец обращался ко мне, я понял, что в еще большей мере его слова предназначались для пациентки.

Оплодотворенные яйца Ким использовал уже без льняных тряпочек. Он катал их по телу пациентки, тихо нашептывая что-то на корейском языке.

Я заметил новую перемену в больной. На ее лице заиграла блаженная улыбка. Она настолько расслабилась, что, когда лекарь закончил сеанс, начала медленно валиться со стула. Я успел подскочить и помочь Киму подхватить ее обмякшее тело. Мы уложили женщину на плетеную циновку, постеленную на полу справа от входа. Лекарь сунул ей под голову кипу тряпок неизвестного происхождения и назначения. Во всех процедурах Кима меня поражала не соответствующая его невероятной результативности обыденность и естественность происходящего.

Кореец дал мне указания сварить все использованные цветные яйца, сжечь их во дворе паяльной лампой в видавшем виды тазике, а затем измельчить оставшиеся угли и пепел и закопать останки в лесу.

Пациентка пошевелилась на подстилке. Похоже, она прислушивалась к нашему разговору.

Завершив процесс уничтожения использованных яиц с неменьшим тщанием, чем если бы речь шла об использованном ядерном топливе, я вернулся во времянку. Корейский лекарь был там один.

— Неужели ты действительно веришь во все это, — спросил я его.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, например, необходимость сжигания и захоронения использованных яиц и прочие ритуалы. Эти яйца что, действительно так опасны?

Ответ Кима оказался для меня неожиданным.

— Не важно, верю ли я, — сказал он. — Главное, чтобы в это верило подсознание. Не знаю, что именно, но что-то во всем этом есть. Главное, что это помогает, не так ли?

Кореец внимательно посмотрел на меня и спросил:

— Тебе понравилось лечение оплодотворенным яйцом?

— Еще бы! — с энтузиазмом воскликнул я. Мне уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным в народной медицине. Горячим сваренным вкрутую яйцом обычно прогревали болезненные зоны. Остужая его до нужной температуры, чтобы оно было достаточно горячим, но не обжигало, яйцо перемещали по поверхности тела, перекатывая его с боку на бок. Если подобные манипуляции проводили в районе лба или носа, наступало облегчение при насморке или простуде, горячим яйцом можно было лечить застуженные мышцы и т. д. Однако то, что продемонстрировал Ким, было совсем иного плана.

— Секрет заключается в том, — сказал лекарь, — что болезни вытягиваются оплодотворенным яйцом, в котором теплится жизнь птенчика. Такое яйцо обладает особой силой, но силы самого яйца еще недостаточно. Сила яйца должна быть дополнена силой целителя, а может быть, наоборот, сила целителя дополняется силой яйца.

Выкатывая яйцом болезнь, ты должен очень четко и ясно представлять себе содержимое этого яйца, пусть и в символическом виде, вроде оранжевой или желтой массы с черной точечкой внутри, важно не то, как ты его представляешь, важно ощущать содержимое этого яйца как бы внутри себя.

Выкатывая болезнь яйцом, ты должен чувствовать эту болезнь, представляя ее в виде некой вязкой массы, которая, в зависимости от тяжести заболевания, может быть разного цвета и разной степени вязкости. Цвет болезни обычно варьируется от светло-коричневого до черного. Начиная катать яйцо по болезненной зоне, нужно создать образ того, что вязкая болезнетворная масса как бы спекается, прилипая к яйцу, а затем она втягивается в черную точечку зародыша, наворачиваясь на нее по суживающейся спирали.

Когда ты почувствуешь, что яйцо и зародыш до отказа заполнились болезнетворной массой, яйцо теряет свою силу и его следует заменить на свежее и чистое оплодотворенное яйцо. Использованные яйца после завершения лечения сначала отвариваются вкрутую, а затем измельчаются и закапываются в землю, чтобы накопленная в них вредоносная энергия никому не причинила вреда.

Методы Кима во многом напоминали шоу-даосскую работу с мыслеобразами, которую показывал мне Учитель. Впоследствии я и сам не раз применял в своей практике метод выкапывания яйцом, с благодарностью вспоминая удивительного корейского целителя.

Наиболее часто я использовал технику выкатывания оплодотворенным яйцом при лечении гинекологических заболеваний, добиваясь при этом очень хороших результатов. Так, у пары моих любовниц мне удалось вылечить серьезное и запущенное воспаление придатков.