Я все еще мечтаю о тебе… Флэгг Фэнни

Знаменательный день

Однажды в жизни каждого человека и каждой нации наступает момент, когда нужно выбирать…

И выбирать неизменно приходится между светом и тьмой.

Джеймс Расселл Лоуэлл

Наступил день, о котором Мэгги думала, и не просто думала, а мучительно и неотвязно думала, последние пять лет.

Но когда он наступил, она повела себя на удивление спокойно, а не так, как воображала, и уж точно не так, как ведут себя люди в романах и фильмах. Ни тебе брызжущих эмоций, ни закадровой музыки. Обычный конец нормального рабочего дня, если, конечно, рабочий день в агентстве недвижимости вообще можно назвать нормальным.

Утром Мэгги пришла на работу, покорпела над объявлениями о домах, открытых для просмотра в воскресенье, договорилась, чтобы стиральную машину, сушилку и уродливую лампу-обезьяну включили в стоимость дома для потенциальных покупателей (хотя кому может приглянуться такая лампа, для нее загадка), позвонила в несколько мест — все как всегда, ничего выдающегося. Она уже давно ощущала, что это близко, но почему именно сегодня? Почему не месяц назад, не через неделю? Она проехала мимо розовой неоновой вывески цветочного магазина и вдруг поняла, что сегодня тот самый день. Ни звона колоколов, ни свистков — просто внезапное осознание. Мэгги подождала, пока загорится зеленый, свернула с Хайлэнд-авеню, остановилась перед черными коваными воротами, набрала код и заехала в громадный, мощенный булыжником двор. Посторонний человек, впервые увидев эти высокие, мерцающие газовые фонари и заросшие плющом стены, наверняка подумал бы, что попал в причудливый глухой двор где-нибудь в Лондоне, а вовсе не в Маунтейн-Брук[1], от которого до центра Бирмингема пять минут езды. Но Маунтейн-Брук всегда больше напоминал Англию, чем юг Америки. Это ввергало в недоумение заезжих покупателей, но большинство чугунных, угольных или стальных баронов, основавших этот городок, были родом или из Англии, или из Шотландии. «Гребешок», любимый дом Мэгги, глядящий на город с вершины Красной горы, был построен шотландцем и являл собой точную копию его дома в Эдинбурге.

Мэгги припарковала голубой «мерседес», взяла сумку и ключи и поднялась по лестнице к своему дому. Когда она закрыла за собой дверь, — слава тебе господи! — громкое фырчание и гудки вечернего потока машин стихли до терпимого звукового фона. Построенное в двадцатых годах муниципальное здание из красного кирпича, в котором она проживала, в восьмидесятые годы превратилось в кооператив — тогда народ просто помешался на идее частной собственности. Ее хорошо обставленный двухэтажный дом располагался в элитном районе Эйвон-Террас, и в нем всегда царила идеальная чистота. Темный паркет натерт до блеска, ковры как новые, кухня и ванная комната без единого пятнышка. Еще бы. Она ведь главный агент по продаже недвижимости всего жилого комплекса, и ее дом демонстрируют потенциальным покупателям. Сегодня Мэгги не остановилась, как обычно, просмотреть почту, лежащую на серебряном подносе на маленьком столике в прихожей, а прошла сразу в кабинет рядом с гостиной и села за стол.

Это должно быть написано от руки. Письмо, напечатанное на компьютере, слишком безлико и говорит о дурном вкусе. Она выдвинула ящик изящного комода и достала небольшую, украшенную монограммой коробку для канцелярских принадлежностей, где лежало десять листов тонкой голубой бумаги и такие же конверты. Взяла несколько листов и один конверт и принялась перебирать дешевые ручки, что стояли в стакане из коричневой кожи с золотым тиснением. Пробуя одну за другой, пожалела, что не сохранила хорошую чернильную ручку, прослужившую много лет, и баночку бордовых чернил «Монблан». Все ее любимые черные фломастеры повысыхали, и пользоваться оставалось тем, что есть. До чего же странная штука жизнь. Она и помыслить не могла, что все этим закончится: на почтовой бумаге десятилетней давности толстой ярко-красной шариковой ручкой с блестками и надписью «Крабовая хижина Эда: лучшие в городе пироги с крабами».

Господи, да она ни разу в жизни не заглядывала в «Крабовую хижину Эда». Ну ладно, что поделаешь. Она аккуратно поставила завтрашнее число в правом верхнем углу страницы и задумалась, что хочет сказать и как это лучше выразить. Надо бы сразу поймать верный тон — не слишком формальный, но и не слишком фамильярный. Деловой, но при том душевный. Обдумав моменты, на которых необходимо заострить внимание, она начала…

Тому, кого это может касаться.

Доброе утро, или день, или что там у вас за время суток. Если вы это читаете, значит, меня уже нет в живых. Причин для этого у меня много, и они разнообразны. В прошлом я всегда старалась быть человеком, которым моя страна может гордиться, но я чувствую, что сейчас мой уход не привлечет такого внимания, как привлек бы раньше.

Не хочу огорчать моих друзей и коллег, равно как и вызывать ненужный стресс, посему спешу уведомить, что все необходимые последние распоряжения я уже отдала, так что не стоит волноваться и разыскивать меня, и заранее прошу прощения за беспокойство, доставленное этим письмом. Но, прошу вас, будьте уверены, что хотя я

В сумке, лежащей на полу, заиграла мелодия «Я ищу клевер с четырьмя листочками». Мэгги не глядя сунула руку в сумку и достала телефон. Звонила Бренда с работы, вся переполошенная.

— Ты уже видела газеты?

— Нет. А что?

— Представляешь? В Бирмингем приезжают крутящиеся дервиши!

— Кто? — переспросила Мэгги, не желая показаться грубой, но вместе с тем стараясь не потерять мысль.

— Крутящиеся дервиши из Турции! Ну, эти, в высоченных шапках и длинных юбках, и крутятся. В разделе «Искусство и досуг» есть фотография.

— Серьезно? Настоящие?

— Да, самые что ни на есть! И они дают одно — только одно — представление в театре «Алабама». Китайские, или тибетские, или какие-то там монахи с песнопениями не смогли приехать, и в последний момент вместо них прислали дервишей.

— Надо же, какая удача.

— И знаешь что еще? Я могу раздобыть нам два бесплатных билета у Сесила. Ты небось умираешь хочешь на них поглядеть?

— Когда они приезжают? — Мэгги изо всех сил старалась не упустить мысль.

— Второго ноября. Глянь в календарь, ты будешь свободна?

— Сейчас глянуть?

— Да, я подожду. Наверняка весь город будет гоняться за билетами.

Боже всемогущий. От Бренды так просто не отделаешься, и Мэгги со вздохом подтянула к себе календарь от агентства недвижимости «Красная гора» с фотографией всех сотрудников, открыла ноябрь и сказала:

— Ой, дорогая, это воскресенье, боюсь, ничего не получится. Жаль, я бы хотела на них посмотреть. Может, Робби позовешь?

— Робби?

— Да. Ей должно понравиться.

— Ты же знаешь, я свою сестрицу никуда не могу вытащить вечером, и уж тем паче на крутящихся дервишей. Ну брось, Мэгги! Когда еще тебе выпадет шанс увидеть настоящих крутящихся дервишей? В Турцию же ты не собираешься ехать в ближайшем будущем.

— Ну… ты права, конечно… но…

Бренда не дала ей закончить:

— Говори что хочешь, но мы идем. Утром первым делом позвоню Сесилу. Пока! — И бросила трубку, прежде чем Мэгги успела сказать «нет».

Мэгги тут же набрала номер Бренды, чтобы отказаться, но дала отбой. Как она объяснит? Наврать? Можно сказать, что ее не будет в городе. Ее таки действительно не будет в городе, но Бренда ведь пристанет с расспросами, куда это она намылилась, с кем и чего ради. Боже всемогущий. Зачем она взяла трубку? Приняв наконец решение, Мэгги хотела поскорей совершить задуманное. И так слишком долго она к этому шла.

Конечно, не сразу она утвердилась в этой мысли, но, заполняя страницу за страницей всеми «за» и «против» своей жизни, она убедилась, что выбора у нее нет. Разумеется, гораздо удобнее было бы расстегнуть молнию на черепе, вынуть мозг, сунуть его под воду и просто-напросто смыть в канализацию все сожаления, обиды и оскорбления, а затем начать все заново. Но это, увы, невозможно. Единственный выход — уйти сейчас, пока на это хватает умственных и физических сил. Слава богу, план у нее уже есть. Все основные приготовления она тоже сделала. Осталось последнее — заскочить утром в универсам «Уол-март» и купить кое-какое оборудование.

Но теперь она ломала голову, как быть с Брендой. Перезвонить? Или оставить как есть? Бренда — не просто знакомая, она партнер, а уж сколько им вместе пришлось пережить! Особенно после смерти Хейзел. При других обстоятельствах она бы с радостью пошла с ней на этих дервишей, ведь Бренда столько для нее сделала. Да вот совсем недавно, например. Свалилась она с кошмарным гриппом, и Бренда каждый день заявлялась и готовила еду. И квохтала вокруг нее. О господи, меньше всего на свете ей хотелось подводить Бренду. Но раз уж она имела глупость поднять трубку, пусть это будет последней глупостью в ее жизни.

Мэгги вздохнула и снова посмотрела на календарь. Разумнее всего сделать это завтра, в крайнем случае послезавтра, но Бренда так радовалась, а ведь бедняжке несладко пришлось в последнее время. До второго ноября всего-то шесть дней, и, раз уж все готово, торопиться, в сущности, некуда. Главное ведь — решиться, а уж когда исполнить задуманное — не столь важно. Небольшая задержка, зато приведет в порядок дела и отрепетирует, дабы прошло все без сучка без задоринки. Нужно, чтобы все получилось правильно с одного раза. Да и права Бренда: дервишей грех пропускать.

В одиннадцать лет она наткнулась на фотографию крутящихся дервишей в одном из папиных журналов «Нэйшнл джиографик»; в своих шапках-конусах и длинных развевающихся юбках они словно явились прямиком из «Арабских ночей». Увидеть их вживую накануне ухода — отличный прощальный подарок себе. Кроме того, так она поддержит искусство и сделает приятное Бренде. Мэгги набрала номер.

— Слушай, Бренда, будешь говорить с Сесилом, попроси его, если можно, достать места в середине и как можно ближе к сцене. Хорошо бы рассмотреть их одежды.

— Не беспокойся! Если Сесил узнает, что ты идешь, он уж расстарается. Но бинокль я все равно возьму, ага?

— Ага.

— Ой, я так счастлива! Мэгги, как думаешь, что они носят, когда не на сцене?

— Господи, дорогая, даже не представляю.

— Я тоже. Просто жду не дождусь второго ноября. А ты? Ужас как я рада, что мы идем!

Мэгги улыбнулась:

— А я рада, что ты рада.

— Завтра увидимся.

— Да, непременно, — сказала Мэгги.

Что-то интересное

Бренда была так счастлива из-за крутящихся дервишей, что аж приплясывала по кухне. Хоть что-то интересное замаячило впереди, а ведь она заслужила. Напрягов на работе хватало. Цены на недвижимость упали ниже плинтуса и, по расчетам специалистов, еще не достигли нижней отметки. Каждые выходные они показывали потенциальным покупателям дома, напоминающие старых, замученных псов, а хорошие здания из элитных районов выхватывала у них из-под носа их главный конкурент, Бебс Бингингтон. Фамилия фальшивая, — предупреждала Бренда тех, кто не в курсе. Эта особа изменила свое имя из меркантильных побуждений, с ним слоган звучит более складно: «Звоните Бебс Бингингтон — скорей купите новый дом». Этот призыв вместе со своей фотографией Бебс понаклеила на всех магазинных тележках, досках объявлений и скамейках у автобусных остановок. Но в узких кругах Бебс называли не иначе как Бирмингемское Чудовище.

Все знали, как она безжалостна. Ни перед чем не остановится, чтобы перехватить клиента. Ходили слухи, что за двоих клиентов она даже вышла замуж — только бы после развода заполучить дома на продажу. Этель Клип, их менеджер, часто говорила, что если бы Хейзел Уизенкнот, всеми любимая основательница их компании, знала, насколько беспринципными стали нынешние агенты, она бы в гробу перевернулась. Хейзел построила репутацию агентства «Красная гора» на строгих законах, честности и этике. Но на современном рынке этика не помощник. За полгода их продажи не покрыли даже затраты на рекламу, не говоря уж о прибыли или выплате за аренду помещения. Как Мэгги удается оставаться такой спокойной, доброжелательной и собранной, было для Бренды загадкой. Но в Мэгги все загадка. Вокруг все друг другу глотки грызут и лаются, а от Мэгги ни одного дурного слова ни о ком не услышишь. Наверное, так жить легче — когда тебя ничего не трогает. А с чего ей беспокоиться-то? Высокая, стройная, красивая, с идеальными зубами и пышными волосами, которые можно просто собрать в хвост и выглядеть при этом на миллион долларов. К тому же ни одного живого родственника, который доставал бы ее день и ночь. У Бренды же куча братьев, сестер, племянниц и племянников, и все они клянчат деньги на то, на се, так что никогда ей не скопить на тот огромный телевизор с диагональю 50 дюймов, что она присмотрела в «Костко». Мэгги, такая всегда ухоженная, гладкая, вежливая, плывет себе по жизни, точно розовое облако, не понимая, насколько ей повезло, и объяснить ей это невозможно, пустая затея. Вот бы хоть немного быть на нее похожей!

Поговорив с Брендой, Мэгги открыла ящик стола, нашла бутылочку с корректором и переправила дату письма на 3 ноября. Потом принялась писать дальше, с того места, где остановилась.

…хотя я была в последнее время подавлена, знайте: я всегда гордилась тем, что родом из Алабамы, и бесконечно благодарна за оказанную мне честь и привилегию представлять мой штат в конкурсе «Мисс Америка».

Искренне ваша,

Маргарет Энн Фортенбери

Обычно она добавляла к подписи улыбающуюся рожицу, но подумала, что в этом письме рожица вряд ли уместна. Затем проверила, нет ли описок. Перечитав несколько раз, решила, что все сказано верно, информации достаточно, однако не слишком много. Жаль только, что письмо получилось отстраненным. Его нельзя адресовать Бренде или Этель с просьбой не открывать до такого-то числа, иначе не оберешься подозрений. И уж Бренда наверняка прочтет до срока. Сестра Бренды рассказала, что в прошлом году та открыла все свои рождественские подарки еще до того, как Робби успела их упаковать. А если они узнают, то тут же кинутся ее отговаривать. Это, конечно, очень мило с их стороны, но частенько друзья из лучших побуждений не дают людям совершить поступок, который в итоге принесет всем только благо.

Стиль письма, возможно, оставлял желать лучшего, но смысл она донесла. «Я ухожу. У меня есть на то причины. Не ищите меня». Однако Мэгги понимала, что, как бы она ни старалась, для многих это станет шоком. Люди примутся задавать вопросы: «Почему? Она ведь казалась такой счастливой!» И это правда. Она всегда старалась выглядеть счастливой. Некоторые будут удивляться: «Почему? Она ведь могла заполучить любого мужчину, какого пожелает!» Так уж и любого. Да после Ричарда ей никто другой и не нужен. А кто-то наверняка воскликнет: «Почему? Она ведь такая красавица!» Без сомнения, быть красивой приятно, но внешность сама по себе не приносит счастья. Дополнительные плюсы — да, но красивая мордашка — недостаточная причина, чтобы продолжать жить. Некоторые будут разочарованы, что она не дала более развернутый отчет о причинах, но причины у нее имелись. Только за последнюю неделю она записала шестнадцать веских причин, и наверняка есть еще, просто не вспомнились.

Водить людей за нос не в ее привычках. Так что лучше грациозно откланяться и благодарить Бога за то, что ей удалось хотя бы немногое. Она никогда не курила, не ругалась, не повышала голос на людях, не нарушала правил дорожного движения, не получала штрафов за неправильную парковку, и это при том, что, несмотря на многолетний водительский стаж, она так и не освоила параллельную парковку. Но теперь ей шестьдесят, и она слишком молода, чтобы выйти на пенсию, и слишком стара, чтобы освоить новую профессию. Лучшая часть жизни явно позади. Так зачем продолжать борьбу? Чего ради?

Без Хейзел жить не легче, чем пытаться удержать спицу на носу или жонглировать шестью кольцами, стоя на шаре на одной ноге. Бывали моменты, когда Мэгги отчаянно хотелось выбежать на улицу голой и нестись куда глаза глядят, вопя как безумная, во всю силу легких, но, разумеется, она не могла себе такое позволить. Сейчас все кому не лень обзаводятся телефонами с камерой. Какой-нибудь бездельник наверняка заснимет ее и выложит в YouTube, и будет ее позорное фото болтаться в Интернете годами.

Бренде повезло. У нее до сих пор полно целей в жизни. Вот не далее как на прошлой неделе она объявила, что хочет баллотироваться на должность мэра Бирмингема, дабы разогнать муниципальный совет. У Бренды есть мечты и честолюбие и есть семья, которая о ней заботится. Даже у Этель Клип, которой, по слухам, не меньше восьмидесяти (точно никто не знает), есть коллекция колокольчиков и две обожаемые белые персидские кошки, Ева и Цза Цза. Бренда и Этель хотят жить, и весь мир хочет жить, а она — нет. Так что лучше сойти с дороги, а прочие пусть себе весело топают дальше.

Она скромно, тихо и рассудительно — и пожалуйста, не надо фанфар — покидает жизнь чуть раньше намеченного срока, только и всего. Тактика уклонения (возможно), неспособность смириться с действительностью (разумеется), упреждающий удар против старости (несомненно). Но есть и положительные стороны: она сэкономит государству кучу денег, что идут на социальные нужды недееспособных граждан; истратит меньше кислорода, газа, воды, еды, пластиковой и бумажной продукции; и в мусор попадет меньше кофейной гущи. Эл Гор[2] оценил бы.

Она положила письмо в конверт и спрятала в ящик, под стопку старых телефонных счетов. Стоп! Нужно оплатить все счета перед уходом. Про нее никто не посмеет сказать, что бывшая Мисс Алабама была паразиткой. Она села и оглядела комнату. Хотя мебель по большей части ей не принадлежит, осталась куча мелочей, от которых нужно избавиться, так что заняться есть чем.

Подумать только, как все начиналось, какие были мечты и как все кончается… вот так сюрприз. Мэгги явно пересмотрела в детстве фильмов. Она ведь в самом деле ждала счастливого конца.

Инцидент с мороженым

Бренда на другом конце города черпала мятное мороженое с шоколадной крошкой, которое купила ее сестра Робби. Мороженого Бренде не полагалось, поскольку ей поставили диагноз «предрасположенность к диабету», но надо же было как-то отпраздновать. К тому же Робби, работавшая медсестрой в реанимации, уехала в больницу на вызов и не вернется до восьми. Бренда собиралась чуть-чуть подъесть с краев пол-литрового ведерка, а потом разровнять — Робби и не заметит. Она погрузилась в размышления. Конечно, когда крутящиеся дервиши не кружатся, им приходится ходить в повседневной одежде, по крайней мере во время переездов. Они просто в самолет не поместятся в этих высоких шапках, особенно если самолет маленький, но, может, они ездят в автобусах, как звезды вестернов. В автобусах потолки высокие. Хотя нет, нельзя же на автобусе от самой Турции приехать, значит, приходится им иногда и лететь, а может, они на пароход могут сесть? Она снова посмотрела на фото в газете, и вдруг эти высокие шапки показались ей очень тяжелыми. Интересно, сколько они весят? И не болит ли у дервишей голова все время носить их… Тут Бренда оторвалась от дервишей и обнаружила, что слопала половину ведерка.

Вот елки зеленые! Теперь не скроешь. Значит, придется бежать в магазин и покупать новое ведерко на замену. В прошлый раз, когда такое случилось, она долила воды, но Робби открыла мороженое, увидела, что там сплошной лед, и заподозрила неладное. Перевернув ведерко. Бренда на всякий случай проверила, не пометила ли его Робби. Та порой ставила крестик на дне, чтобы ее подловить, но на этом ведерке никаких отметок не было. Хорошо. Нельзя, чтобы ее снова поймали на мухлеже с диетой.

Три месяца назад ее застукали с поличным, и поскольку Робби — реанимационная медсестра и трясется за ее здоровье, сцена вышла не из приятных. Робби на семь лет моложе, но все равно командует Брендой. Она намного выше и худая как палка. К сожалению. Бренда пошла в мать и ростом была всего пять футов пять дюймов[3], а весила на данный момент около 166 фунтов, что было ее средним весом. Нормальный — 150 фунтов, а максимальный был 178[4]. Предусмотрительная Бренда держала три набора одежды в шкафу: ХОРОШО, СРЕДНЕНЬКО и ЖИРНАЯ КАК БОРОВ. К ХОРОШО она не прикасалась больше пяти лет — с тех пор, как умерла Хейзел Уизенкнот. «Я ем из-за стресса», — говорила она Робби. А теперь ее сводят с ума работа и племянники, и она вот-вот перейдет от гардероба СРЕДНЕНЬКО к гардеробу ЖИРНАЯ КАК БОРОВ, а значит, и об обуви придется задуматься. Робби говорит, что Бренда — единственный человек в Америке, у которого размер ноги зависит от веса.

Бренда махнула рукой и доела мороженое. Потом смяла картонное ведерко, завернула его в фольгу и запихала на самое дно мусорного ведра под раковиной. Помыла ложку, вытерла и убрала в ящик для посуды, выложила связку бананов на блюдо. Взяв пачку молока из холодильника и свежую пачку «Чириос» из-под стойки, сунула все в бумажный пакет, надела новый парик а-ля Тина Тернер, прихватила сумку и направилась к двери. Выходить она не хотела, но если ее снова застукают за поеданием мороженого, ей влетит, особенно после происшествия, имевшего место три месяца назад.

В доме, за который после утомительных переговоров уже была внесена часть суммы, обнаружились серьезные строительные неполадки, и покупатель аннулировал договор. Бренда страшно огорчилась. Сделка сорвалась, а она уже спланировала, что свой гонорар потратит на новый 50-дюймовый телевизор. Бренда прекрасно знала, что нельзя этого делать, но все же поехала в кафе-мороженое в другую часть города, где ее никто не знает, а Робби наверняка не увидит. Заказав огромный пломбир, политый сиропом и взбитыми сливками, украшенный тремя вишенками на макушке и посыпанный орехами, она направилась с ним к машине, и вдруг на нее налетел мальчишка и попытался вырвать из рук сумочку. Хорошо, что сумочку ему отобрать не удалось. Плохо, что на следующее утро этот инцидент был освещен в «Бирмингем ньюс».

С ПЛОМБИРОМ НАПЕРЕВЕС

Мисс Бренда Пиплс с улицы Секонд-Сурт-Саус, 1416, будучи не в настроении отдавать свою сумку грабителю, отразила нападение большой пластиковой миской с мороженым, которую держала в руке. Прохожий, свидетель происшествия, сказал, что «она из него дух выбила». Подоспевший на место сражения полицейский — а события разворачивались на парковке кафе «Фостерс Фриз» — сообщил, что 18-летний преступник хотя и не был серьезно травмирован, но являл «жалкое зрелище».

Все, кто прочел эту заметку, считали, что ничего смешнее не случалось с тех пор, как один чудак пытался ограбить Первый национальный банк Алабамы, угрожая живым лобстером, но Бренда просто взбесилась от того, что ее имя пропечатали в газете. В то время она ходила на занятия для похудения, и мало того, что Робби узнала о ее вранье насчет диеты, так еще благодаря болтливому репортеришке и вся группа была в курсе, потому больше она туда не пошла. Да лучше бы она отдала этому балбесу сумку и спокойно съела мороженое.

Единственное утешение, что после попытки ограбления хозяева кафе выдали ей в точности такое же мороженое — взамен использованного в качестве средства обороны. Но об этом Бренда рассказывать сестре не стала.

И снова размышления

Мэгги все яснее понимала, что ничего удивительного в том, как повернулась ее жизнь, собственно, нет, если учесть, сколько она приняла ошибочных решений. Господи, ну почему она не вышла замуж за Чарльза Хогса Третьего, когда он предлагал? Его родители в ней души не чаяли. В день рождения повели в клуб «Бирмингем» на вершине Красной горы. Это было потрясающе. Подиум для танцев крутился и переливался разноцветными огнями, шикарно одетые люди сидели вокруг за столиками и потягивали экзотические коктейли, и мисс Марго весь вечер играла на пианино в Золотом зале с видом на город. Чарльз был высоким блондином с голубыми глазами и нежной, как у девушки, кожей.

В тот день Чарльз заказал там ужин и устроил чудесную вечеринку, во время которой и сделал ей предложение. Она только что получила титул Мисс Алабама, и, когда вошла в зал, оркестр сыграл в ее честь «Звезды падают на Алабаму». Она была на седьмом небе. Они протанцевали всю ночь, а когда вернулись за столик, по распоряжению Чарльза ей поднесли на десертной тарелке черную бархатную коробочку с обручальным кольцом, украшенным огромным бриллиантом.

Это был волшебный год. Они были золотой парой, и на какие только вечеринки их не приглашали все лето! Чарльз прекрасно танцевал и был неотразим в смокинге и оригинальных, сшитых на заказ черных кожаных туфлях с бантиками-бабочками. Ей нравилось, как он движется во время танца. Он прижимал ее, она чувствовала тепло его тела сквозь пиджак и переставала понимать, где кончается он и начинается она. А вечерами, после возвращения домой, запах его одеколона держался на коже и одежде еще несколько часов. Она была слишком молода, чтобы понимать: это волшебное лето не будет длиться вечно. Думала, у них на все хватит времени.

За Чарльза не вышла, так хоть уроки игры на арфе не бросала бы. А то разучила всего две песни. Двух песен хватило, чтобы выиграть конкурс «Мисс Алабама», но она не могла обеспечить себя на всю жизнь, без конца играя «Нежность» и «Эбб и Тайд». И почему вообще она выбрала арфу? Ее же никуда с собой не возьмешь. Почему не пикколо, или флейта, или скрипка? Особых успехов в музицировании она не достигла, зато выучилась изящным плавным движениям, благодаря которым казалась гораздо более умелой арфисткой, чем была на самом деле. Даже ее учительница по музыке заметила: «Недостаток музыкального таланта, дорогуша, ты компенсируешь вкусом и стилем». Вот она, история ее жизни. Вот за счет чего она до сих пор держалась. Кроха таланта и уйма вкуса. Мало кто догадывается, что у нее всего шесть или семь хороших костюмов и платьев, а это так. Зато все стильные. Благодаря распродажам дизайнерских нарядов и тому, что она знает примерно сорок способов интересно повязать платок, ей удавалось всегда хорошо выглядеть внешне, а что там у нее на душе — совсем другая история. Неизвестно почему, но она всегда была не уверена в себе, боялась ошибиться, вечно ждала какого-нибудь чудесного знака, который помог бы ей решить, что делать, и обычно дело кончалось тем, что она не делала ничего. Но сегодня в 5.30 она приняла решение, которое кажется ей правильным. Какое облегчение.

Мэгги взяла почту с серебряного блюда в прихожей. Сплошной мусор да реклама «Ивовых озер» — общества активных пенсионеров. Она бросила почту в мусорное ведро. Включила свет на кухне и заметила на стойке визитку Дотти Фигг из агентства недвижимости «21 век». Должно быть, показывала сегодня ее дом. Дотти — трудяга, за последние три недели она трижды привозила одну супружескую пару из Техаса. В настоящий момент на продажу выставлялся только дом с двумя спальнями, но Мэгги вдруг сообразила, что ее-то дом после 3 ноября освободится. Наверное, стоит завтра позвонить Дотти. Пусть будет начеку. Что за дом конкретно, она пока говорить не станет. Дотти ей нравилась. Они вместе участвовали в конкурсе «Мисс Алабама». Дотти играла на тромбоне и танцевала степ, но сейчас Дотти так же едва держится на плаву, как и она сама. Два года назад Дотти объявила, что выходит из Южных баптистов и «вступает на путь» Восточных. Мол, если бы не Ом-йога и ежедневные поклоны богине Цзюань Инь, она бы не выжила. Поначалу было немного странно видеть на днях открытых дверей, устраиваемых Дотти, буддистские молитвенные флажки и магические кристаллы, но она была такая славная. Недавно Дотти продала дом в их кооперативе и в благодарность подарила Мэгги двойную вазочку инь-ян. Мэгги не очень понимала, к чему ее приспособить, но не хотела обижать Дотти глупым вопросом.

Налив большой бокал вина, Мэгги села на диван в гостиной, скинула туфли и водрузила ноги на кофейный столик. Она потягивала вино и размышляла, что еще нужно сделать, чтобы все прошло гладко. Она хотела уйти не только без долгов, но и никому не причинив беспокойства. Сегодня она слишком устала, но завтра первым делом составит список «Что сделать перед уходом». Память может и подвести, вдруг забудешь какую-то мелочь, так что лучше записать. Непонятно почему, может, просто от усталости, но в последнее время она стала кое-что забывать, например, имена знакомых людей и любимых актеров. На прошлой неделе никак не могла вспомнить Тэба Хантера. Он всегда был ее кумиром, уж его-то как можно было забыть?

Мэгги сделала еще глоток и вернулась мыслями к крутящимся дервишам. Ох, боже. Неужто людей из «Искусства и досуга» опять поселят в огромный, шикарный отель в центре? Хейзел всегда говорила: «Люди едут в Бирмингем, ожидая худшего, поэтому вдвойне важно, чтобы они увидели лучшее». Она взглянула на часы. Звонить Кэти в офис уже поздно. Утром первым делом нужно с ней созвониться и, если она еще не забронировала отель, мягко предложить что-нибудь более домашнее, дабы подчеркнуть местный колорит, «Динклер-Тутвиллер», например, или даже какой-нибудь гостевой коттедж в загородном клубе «Маунтейн-Брук». Хотя у них там строгие правила в одежде, и мужчины в юбках, если это не танцоры из школы шотландских танцев, могут вызвать неодобрение.

Еще глоток вина. Но об одном точно можно не беспокоиться: дервишей в Бирмингеме примут по-королевски. Когда в прошлом году приезжала оперная певица Мэрилин Хоум, она получила 65 корзин с фруктами с надписью «Добро пожаловать в Бирмингем». Народ в Бирмингеме известен дружелюбием и гостеприимством. Надо признать, некоторые говорят даже о чрезмерном гостеприимстве, мол, приезжие настолько устают от него, что жаждут только одного — попасть домой и отдохнуть.

Да, жители Бирмингема аж из себя выскакивают, чтобы понравиться. Но Мэгги считала, что причиной тому не только их дружелюбный от природы нрав. Еще они стараются загладить недоброжелательные высказывания о Бирмингеме, которые частенько мелькали в прессе во времена движения за гражданские права. Это было ужасно. И по сей день, стоит где-нибудь в мире возникнуть расовым неурядицам, на свет извлекаются старые бирмингемские кинохроники: 1963 год, полицейские натравливают на демонстрантов собак и поливают из брандспойтов. Это разбивает ей сердце. Нет, конечно, все было, спору нет. Но пресса преподнесла это так, будто все до единого жители Бирмингема ярые расисты, а это неправда.

В письме она написала слово «подавлена», потому что так легче понять. Но для описания ее состояния больше подходит слово «печальна». Мэгги никому не рассказывала, что с ней случилось в Атлантик-Сити в тот год, когда она стала Мисс Алабамой, и не расскажет. Жители Алабамы, и в частности Бирмингема, и так слишком часто слышат о своем дурном поведении.

Дама с замороженной рукой

Бренда стояла в магазине «Пятерочка», глубоко засунув руку в огромный морозильник. За последние десять минут она передвинула с места на место, похоже, сотню коробок мороженого в поисках полукилограммовой упаковки мятного с шоколадной крошкой. Здесь продавались тонны всяческого мороженого — ромовое с изюмом, кофейное, с маслом ореха пекан, и ванильное, и клубничное. Кроме мятного с шоколадной крошкой. Отлично. Мало того, что ее правая рука совершенно отморозилась — настолько, что она не чувствует пальцев, — так теперь еще придется пилить в супермаркет «Бруно» на шоссе Грин-Спрингз. А если и там треклятого мороженого нет?

Ведя машину левой рукой (правая еще не оттаяла) через весь город, она все больше злилась на Робби. Ну что бы не купить просто шоколадное или просто ванильное? Она же любит ванильное. Так нет, подавай ей мятное с шоколадной крошкой, летнее, которого — и Робби прекрасно это знает — осенью днем с огнем не сыщешь. И зачем вообще держать мороженое дома — специально, чтобы Бренду дразнить? Хотя у Робби вообще что-то не то с головой. Как человек может забыть пообедать? Бренду это просто бесило. Робби никогда не доедала до конца то, что лежит на тарелке, а в день рождения съела половину куска торта. Бренда в жизни не съедала половину куска и не понимала тех, кто на это способен.

Через полчаса, выйдя наконец из «Бруно» с коробкой мороженого. Бренда боролась с собой, чтобы не смотреть направо, поскольку знала, что кафе-мороженое по соседству еще наверняка открыто. Но она была расстроена и подавлена, так нужно же хоть чем-то себя утешить, и после самого краткого из известных человечеству сражений она повернула в сторону кафе. Раз уж она все равно слопала полкило мороженого и пустила под откос целый месяц диеты, почему бы не позволить себе маленький стаканчик обезжиренного, без сахара. Теперь это уже не повредит.

Она взяла в автомате квиток с номером и встала в длинную очередь, все еще злясь на себя за то, что съела мороженое Робби. Но в конце концов, она не виновата, это у них семейное. Свою старшую сестру Тонью Бренда водила к психологу и дважды помещала в реабилитационный центр по борьбе с алкоголизмом. Ничего не помогало. Тонья не умела остановиться после одной рюмки и всякий раз напивалась до беспамятства. Так же, как Бренда, видимо, не может остановиться на одной ложке мороженого. Ну да ладно. Завтра она на месяц прекращает есть сладкое.

Очередь двигалась медленно. Разглядывая толстяков в очереди. Бренда решила, что воздержится от булочек и картошки. Надо похудеть к лету. Прошлым летом был чистейший ад, хоть весь тальк в мире насыпь на себя, все равно сидишь вся мокрая посреди влажного пекла Алабамы, к тому же в последнее время начали побаливать колени — еще бы, такую тяжесть таскать. Робби она об этом ни словом не обмолвилась, дабы не услышать ее извечное «Я же тебе говорила». Просто мучение жить с профессиональным медиком.

Она взглянула на часы. Почти четверть девятого. К девяти нужно быть дома как штык. Одна надежда, что Робби не придет раньше и не решит именно сегодня полакомиться мороженым. Не должна бы, но если учесть, как Бренде сегодня везет… Надо было повернуться и уйти в ту секунду, когда парень за стойкой тренькнул звонком. Он звал подмогу, поскольку женщина перед ней заказала мороженое для целой футбольной команды шестиклассниц, ждущих снаружи в автобусе. Ну надо же, а! И как раз когда она так спешит. Когда Бренда наконец очутилась у стойки, автомат, выдающий мороженое, сломался, и она прождала еще десять минут.

Подъезжая к гаражу. Бренда издалека увидела машину Робби. Слава тебе господи. Бренда подстраховалась и взяла из дому пакет молока, хлопья и бананы: вот, мол, зачем я ездила в магазин. Мороженое она спрятала в сумку. Положит в холодильник, когда Робби уйдет спать. Когда она вошла в кухню с пакетом в руке, Робби, не успевшая еще сменить белый халат на домашний, удивленно посмотрела на нее:

— Привет, куда это ты ходила?

— Нужно было кое-что в магазине.

— Да? Что же нам было нужно?

— Бананы, молоко и «Чириос». — Бренда принялась раскладывать продукты на те же места, откуда их и взяла.

У Робби был растерянный вид.

— Странно. Я думала, с утра у нас лежала связка бананов. Разве нет?

Бренда не любила, когда ее уличают во лжи, и вовремя вспомнила слова Хейзел: «Если не знаешь ответа на вопрос, с большим воодушевлением смени тему». Поэтому она с большим воодушевлением воскликнула:

— Угадай, кто приезжает в Бирмингем! Крутящиеся дервиши!

— Крутящийся кто? — не поняла Робби.

Бренда резво схватила газету и показала статью, и Робби, к ее облегчению, забыла о бананах. Будь благословенна, Хейзел. Пять лет как умерла, а до сих пор без нее никуда.

Тем временем в Эйвон-Террас

Хотя Мэгги не сомневалась в правильности решения, она так и не могла понять, почему решилась именно сегодня. Может, вчерашний разговор с Этель так на нее подействовал?

Когда Мэгги вернулась с обеда, Этель сказала:

— Кто бы знал, как мне не хватает Хейзел. Столько времени прошло, а я до сих пор не могу поверить, что она умерла.

Мэгги кивнула:

— Мне тоже ее не хватает. Каждое воскресенье чудится, что она позвонит спозаранку и скажет: «Привет, Мэгги, поехали странствовать». Она любила кататься по городу в своей большой старой машине, без дела ни минуты не сидела и от всего получала удовольствие.

— Да, с ней все было весело.

— Этель, ты ведь знала ее лучше всех. Как думаешь, она не уставала от постоянного веселья и деятельности?

Этель покачала головой:

— Ни на минуту. Мы — да, могли устать, но не она, и это утомляло. Помнишь, чего она только не устраивала. Бейсбол, все эти вечеринки, поиски пасхальных яиц, безумные поездки… Эта женщина нас так загружала, что мне даже разводиться пришлось по телефону.

— Интересно, как ей это удавалось?

— Понятия не имею, но за ней было не поспеть. Мы становились старше, а она нет. Помнишь, заставила нас всех учиться крутить хула-хуп, а потом маршировать на параде? У меня два месяца бока болели.

Следующий вопрос Мэгги должна была тщательно продумать. Этель очень нервно воспринимала свой возраст.

— Этель, что для тебя самое неприятное в… э-э… в твоем возрасте?

— Самое неприятное?

— Да.

Этель подумала.

— Ну, наверно, чем старше, тем меньше ты чего-то ждешь. В молодости ждешь, что вырастешь, выйдешь замуж, заведешь детей, потом ждешь, когда же они от тебя съедут.

Вот оно, точно. Ей совершенно нечего ждать. Разве что весны (в Маунтейн-Брук невероятно красиво расцветают кизил и цветы) да осени с ее пестрыми листьями. А больше вроде и незачем все это продолжать. Этель попала прямо в яблочко.

Мэгги посмотрела на часы. Почти четверть десятого. Надо что-нибудь пожевать, иначе голова разболится. Завтра-то все равно идти на работу. Так что она встала, вынула из морозилки готовый обед (печеная куриная грудка и пюре с овощами) и сунула в микроволновку. Дома она питалась лишь замороженными обедами и тостами, потому что: а) не хотела потом отмывать кухню, б) пусть и могла завязать платок сорока разными интересными способами, но готовить не умела. Нет, пробовала, конечно. Поступив на работу к Хейзел, она устроила небольшой ужин для девушек-сотрудниц, но дрожжевые булочки у нее не пропеклись, и после ухода гостей дрожжи в них еще продолжали подниматься, а ночью всех гостей увезли на «скорой» в Университетскую больницу — кроме Бренды, которой ничего не сделалось. После этого Мэгги вообще перестала подходить к плите. Но за все нужно платить. От содержащегося в замороженных обедах натрия у нее отекали руки.

В ожидании, пока разогреется ужин, она взяла журнал «Нью эйдж», оставленный Дотти с пометкой: «Отл. номер!!» Листала страницы, но не видела ничего кроме рекламы ковриков для йоги, свеч для медитации и бесчисленных книжек из серии «Помоги себе сам»: «Премудрости менопаузы», «Диета для достижения оргазма», «Как лелеять ваше тело и ваше либидо одновременно», а одна называлась так: «Сто секретных сексуальных поз древности, собранных со всего мира». Господи помилуй. Она не хотела обижать Дотти, но это вовсе не то, что ее интересует, по крайней мере, на данный момент. Поэтому она бросила журнал в мусорное ведро и взяла сегодняшнюю газету.

Как Бренда и говорила, на первой странице раздела развлечений была помещена большая фотография крутящихся дервишей, и смотрелись они так, будто сошли с экрана… Впрочем, для Мэгги почти все казались ненастоящими. Ричард выглядел в точности как Эдди Фишер[5].

Когда она впервые увидела Этель Клип, их менеджера с редкими лиловыми волосами, стоящими на голове торчком, и в огромных лиловых очках, которые вдвое увеличивали глаза, та показалась Мэгги инопланетным жуком из дешевой фантастической киношки. В 1976-м принимающий всех желающих на бульваре художник-колорист подбирал для Этель ее цвета и сообщил, что больше всего ей идут лиловый и сиреневый, и с тех пор она ничего другого не носила. Хейзел дала Этель прозвище Лиловая Вспышка. Бренду она называла Громоступом, поскольку издалека слышала ее шаги, а Мэгги была Девочкой из Волшебного города.

Поужинав, Мэгги составила посуду в посудомоечную машину и включила ее. Потом приняла ванну, почистила зубы, легла и включила телевизор послушать новости. Как обычно, говорили исключительно про грядущие выборы президента. В последнее время они сводятся к тому, что люди просто поливают друг друга грязью. Тут до нее вдруг дошло. Ее здесь не будет четвертого ноября, чтобы узнать, кто победит. Так зачем же смотреть? Новости ее только огорчают. Они в основном плохие. Она не Бренда, которая интересуется политикой, и не Этель. У Этель настоящая информомания, ей подавай новости двадцать четыре часа в сутки. Мэгги — нет. Новости она смотрела только ради того, чтобы хоть мало-мальски поддерживать беседу с клиентами. Но теперь-то можно не смотреть! Какое счастье — выключить телевизор. И если ее о чем-нибудь спросят в эти несколько дней, она ответит: «Простите, я не в курсе».

На самом деле Мэгги о многом не знала бы с удовольствием. Ее поражало, как едва знакомые люди могут рассказывать о вещах сугубо личных.

Она ни с одной живой душой не стала бы обсуждать Ричарда, тем более с незнакомцами. Может, она и ханжа, но в том, чтобы не знать точных деталей, есть что-то милое, по-настоящему интеллигентное. Она бы предпочла, чтобы люди изъяснялись более неопределенно, но сейчас, особенно в торговле недвижимостью, нельзя позволить себе неопределенности или мягкости. Ни по какому вопросу. Сегодня, чтобы оставаться в игре, приходится быть жестким, даже жестоким, как Бебс. Мэгги изо всех сил старалась быть жесткой, но не могла, и все тут.

Вот вам еще одна резонная причина выйти замуж за Чарльза, когда он предлагал. Но она-то была нацелена на Нью-Йорк, собиралась стать богатой, известной и прославить свой штат. Единственная проблема — она не продумала, как именно станет богатой и известной. Не умея ни петь, ни играть на сцене, ни танцевать и при явном отсутствии музыкального таланта все, что она могла, — это со вкусом одеваться и стильно выглядеть. Но в Нью-Йорке, как оказалось, ее пяти футов восьми дюймов[6] роста не хватило, чтобы стать профессиональной моделью. И после года поисков место модели ей удалось получить только в «чайном домике» «Мезонин» в универсаме Неймана Маркуса в Далласе. Еще можно было стать стюардессой, но в те времена бывшие Мисс Алабамы шли не в стюардессы. Они шли, и удачно, замуж и рожали в среднем 2,5 детей.

Мэгги тоже могла удачно выйти замуж. Большинство ребят, с которыми она училась в школе, были родом из старинных чугунных, угольных и стальных семейств, и, хотя родители ее жили весьма скромно, богатые мальчики «с горы» искали свиданий с ней, но нравился ей только один из них — Чарльз.

Когда она ему отказала, он повел себя как джентльмен и не подал виду, что сильно огорчен, но потом до нее дошли слухи, что он едва не спился после ее отъезда в Нью-Йорк. Почему он за нее не боролся? Почему не настоял? Почему не поехал следом? Если бы он примчался за ней перед ее отъездом из Нью-Йорка в Даллас, она бы с радостью вернулась домой. И не познакомилась бы с Ричардом. Господи… Ну почему Чарльз повел себя так благородно? К чему такое джентльменство? Обе жизни — его и ее — могли бы сложиться совсем по-другому. Но вероятно, он не мог быть никем иным, только собой, как и она — только собой. Дурой набитой.

Вернувшись из Далласа в родной город, она боялась с ним столкнуться, но, к счастью, этого не случилось. Большинство знакомых были настолько тактичны, что не упоминали о нем вовсе. Только однажды девица, которую она едва знала, жена их с Чарльзом общего друга, спросила:

— А ты ничего не слышала про Чарльза Хогса?

— Боюсь, что нет.

— А-а, мы тоже. Известно только, что он женился на дочке какого-то швейцарского банкира и уехал.

Мэгги надеялась, что Чарльз счастлив. Он заслужил счастье, как она заслужила обратное. В сущности, она сама устроила себе такую жизнь.

Редкая красавица