Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история Аромштам Марина
Дик поплотнее укутал Мэйбл в старенькую овчину («Я сейчас. Потерпи!»), быстро набросил плащ и, не думая, бросился к лесу. Ночь – редкий случай осенью – была светлая, лунная. Это неплохо. Все видно. Он быстро – туда и обратно.
Углубляться в лес Дик не стал. По краю хвороста меньше и ветки, как правило, тоньше, но он торопился. Обратный путь – с тяжелой вязанкой – показался длиннее. Дик подгонял себя и приговаривал: «Малютка Мэйбл, чуть потерпи! Скоро будет тепло!» Он даже вспотел, хотя было прохладно.
Когда Дик вернулся, Мэйбл знобило еще сильнее. Все ее исхудавшее тело то и дело вздрагивало, будто Мэйбл везли на телеге по разбитой дороге. Дик свалил вязанку у очага и попробовал высечь искру огнивом. Сырые сучья упорно не хотели гореть. Но Дик был упорнее, и в очаге наконец появился огонь. Дик выдохнул: так-то! – и помог малютке Мэйбл перебраться к огню.
– Спасибо, Дик. Хорошо, – выдавила Мэйбл и стала смотреть в огонь.
И Дик стал смотреть вместе с ней. Пламя скакало по изогнутым сучьям и что-то болтало на своем огненном языке. Дик прислушался повнимательней. В разных звуках – воды, огня, в древесном шелесте листьев – можно услышать слова. Что говорит огонь? Хвастается, что красив.
Да, огонь – это хорошо. Если он в очаге… Бывает другой огонь – как на стене, в часовне. Там на этом огне стоят большие котлы, а в котлах сидят грешники. Говорят, среди них есть воры… Дик поежился, но тут же отогнал от себя видение. Чего это он вспомнил? Вон Мэйбл пришла в себя. И трясется поменьше. Ей от огня хорошо. А без хвороста как же? Дик сделал это для Мэйбл. Правда, мало собрал. Весь хворост того и гляди прогорит.
– Щёрк-щёрк! Щёлк-щёлк – давай ещё! – сказал огонь, забираясь на последнюю толстую хворостину.
Ну да, Дик поторопился. Хотел побыстрее вернуться. А мог собрать в три раза больше. Может, стоит еще сходить… До рассвета есть время. Вдруг Мэйбл опять начнет колотить. Да, надо сходить еще раз.
– Я скоро, малютка Мэйбл.
Огонь в очаге сделался совсем крошечным. Дик сгреб в кучку тлеющие угольки. Огонь обрадовался, подрос. В глазах у малютки Мэйбл отразились блики вспыхнувших язычков.
– А ты смотри на огонь-то. Угли еще горячие.
Небо стало светлее. Луна превратилась в бледное расплывающееся пятно. Дик на этот раз прихватил топор и решил зайти в лес поглубже. Нужны толстые сучья, они будут дольше гореть. Он вдруг решил, что Мэйбл нужно много сидеть у огня. А то в последнее время пальцы ее не слушались. Это от холода, точно. Дик как-то слышал, что огонь может прогнать болезнь. Огонь и тепло помогут вернуть ей силы… Пожалуй, вязанка вышла тяжеловата…
На деревьях зашевелились самые ранние птицы.
– Ага! Вот так та-а-ак! Попа-а-ался! – Кто-то сзади с силой дернул вязанку Дика. – Ну наконец! Я как чуял! Вышел сегодня пораньше! Ты теперь у меня не отвертишься! Я застукал тебя с поличным. Ишь, вязаночку накрутил. Ну, я тебе покажу! – Томми-Шныряло еще раз крепко дернул к себе вязанку. – Вот прямо сейчас и оттащу тебя к сэру Гриндли. Он примерит тебе колодки.
Целый рой крупных бабочек взвился у Дика внутри. У них очень холодные крылья. Кыш! Нельзя поддаваться. Дик рванулся.
– Не рыпайся. Не убежишь. – Томми-Шныряло опять потянул за вязанку.
Тут Дик с силой отбросил хворост, как ящерица хвост. Вязанка свалилась на лесника, чуть не выколов тому глаз и расцарапав щеку. Томми замешкался: вместо мальчишки в руках у него оказался хворост. А Дик уже удирал, петляя между деревьями. Лесничий бросился следом, поминая святых и дьявола к ним в придачу:
– Я тебе покажу, недоумок! Ты мне за это ответишь! Думаешь, я тебя не признал, ведьминское отродье? Ты у меня не отвертишься!
Дик бежал, задыхаясь. Ветки били его по лицу и хватали за плащ. Пару раз он упал, обдирая колени и руки. Томми-Шныряло отстал, но Дик оказался далеко от деревни, и ему пришлось брести полем.
– Кто ж, Виттингтон, тебя так отделал? Рожа-то как разукрашена, – ухмыльнулся встречный виллан.
Дик ничего не ответил. У колодца плеснул в лицо холодной воды. Вода привела его в чувство. Подумаешь, Томми-Шныряло. Ничего он его не признал. Он же схватил его сзади… Вот хворост жалко. Ну и пусть. Дик пойдет еще. Теперь-то он точно знает, что поможет малютке Мэйбл.
И плевать он хотел на указы. Если Томми-Шныряло хочет, может платить за хворост. А они с Мэйбл скоро отправятся в Лондон. Как только Мэйбл поправится. И если они в чем-то и виноваты, их будет судить не сэр Гриндли, а добрые горожане. Сэров в Лондоне нет. Туда сам король не может приехать без разрешения.
– Как ты, малютка Мэйбл?
Мэйбл не отвечала. Она сидела, чуть завалившись на бок, и больше не шевелилась.
Отпевали Мэйбл в часовне, где Дик помогал отцу Уильяму.
На отпевании Херинг плакал. Дик видел своими глазами: у кузнеца блестела щека. Кузнец пришел в церковь, опираясь на палку. И Дик вдруг его пожалел: бедный Херинг! Разве он мог что-то сделать, раз у сэра Гриндли есть право? Дику стало ужасно жалко и Мэйбл, и Херинга, и себя. И даже старуху Гельвецию, хотя она плохо говорила про Мэйбл. Но отец Уильям сказал, что Мэйбл отправилась к ангелам. Иначе и быть не может. И Гельвеция закивала.
Дик вот-вот тоже заплачет.
А потом, когда Мэйбл выносили… У выхода Херинг замешкался и отпихнул Дика в сторону, не давая пройти. Дик попятился. Херинг процедил едва слышно сквозь зубы:
– Там спрашивают про тебя.
Из-за спины кузнеца Дик успел разглядеть, как на дорогу к кладбищу выехали три всадника – лесничий и с ним люди Гриндли.
– Ты наткнулся на Томми-Шныряло?
Дик побледнел и кивнул.
– Спрячься, – тихо сказал кузнец Дику и специально еще потоптался в дверях, чтобы выйти последним.
Томми орал:
– Где мальчишка? Куда он делся?
Кто-то пытался его урезонить:
– Томми, побойся Бога! Мы хороним малютку Мэйбл.
Но Томми не унимался:
– Я застукал Дика в лесу. С огромной вязанкой хвороста. Это точно был он. Я уже доложил сэру Гриндли.
– Передай лучше сэру Гриндли, что малютка Мэйбл умерла.
– Подумаешь, умерла! Много вас тут помирает. Вы покрываете вора.
Наконец подошел отец Уильям:
– Добрый Томми! Все знают, ты верный слуга сэра Гриндли. И мы ценим тебя за это. И сэр Гриндли безмерно ценит. Но ты видишь своими глазами: брата покойной здесь нет. А тревожить покойницу – грех. Не стоит множить грехи, добрый Томми. И дай нам спокойно завершить свое дело.
Томми-Шныряло сказал, что еще вернется. Что достанет Дика из-под земли. Пусть тот не думает, что ему удастся избежать наказания. И теперь Дик лично должен еще и Томми (лесничий коснулся огромного синяка под глазом) – за увечья, которые тот получил на службе.
– Если ты здесь, вылезай!
Таким сердитым отца Уильяма Дик ни разу не видел.
– Ты прятался под алтарем? Ты знаешь, что это грех? И ты пропустил погребение. А еще ты поднял руку на лесничего сэра Гриндли. Столько грехов за такое короткое время! Ты не боишься грешить? Я учил тебя: «Помни о смерти!» А ну-ка, давай, повтори, как эти слова звучат на языке писания!
– Мементо мори, – тихо промямлил Дик.
– Вот именно: «Memento mori». А почему, ты знаешь? Почему нужно помнить о смерти? Что ожидает грешников на том свете?
Дик поежился: вот он, ад. На фреске в часовне. Среди едких желтых огней копошатся серые черти. В лапах у них дубинки, которыми черти бьют по человеческим головам. А головы торчат из большущих котлов. Лица грешников перекошены, рты разинуты. Дик не любил смотреть на эту картинку. Но если взгляд натыкался на роспись, отвести глаза уже не было сил и по телу бежали мурашки. Все это время Дик старался туда не смотреть. Неужели он так же грешен? Прямо как эти, в котлах?
– Простите, святой отец. С лесничим – это нечаянно. Томми-Шныряло сам за меня ухватился. И сказал, что посадит меня в колодки.
– Он Томми, а не Шныряло. И он выполнял свой долг, – сурово сказал отец Уильям. – А ты собирал в лесу хворост. Ты воровал чужое.
– Малютка Мэйбл дрожала. Ей было холодно. Она могла умереть… – Дик почувствовал себя глупо. – Ей хотелось согреться…
– Закон запрещает собирать в лесу хворост, – чуть смягчился отец Уильям. – А лес, как ты знаешь, принадлежит сэру Гриндли.
– Это все из-за сэра Гриндли, – Дик все никак не мог ощутить себя виноватым. – Это из-за него не стало малютки Мэйбл.
– Каждый живущий грешен. Каждому воздается за его прегрешения.
– Но вы говорили, Мэйбл отправилась к ангелам… Она ничего не сделала. Она не грешила. Это все из-за сэра Гриндли. Это из-за него… – Дик упрямо, отчаянно настаивал на своем.
– Как ты можешь порочить своего господина? Здесь, в часовне. Часовня принадлежит ему…
– Я думал, часовня – дом Господа и Господу принадлежит.
– Но ее построили по приказанию Гриндли. Это род благородных кровей. Я служу им уже много лет…
– Я думал, вы служите Господу…
– Ты наглец, Виттингтон. Ты стал очень похож на отца, – голос святого отца снова стал сухим и сердитым. – Ты одержим гордыней. А это тягчайший грех. Тебе нужно покаяться. А пока ты не сделал этого, я не позволю тебе помогать мне во время службы. Ладно, об этом хватит. О твоем покаянии мы еще поговорим. Сначала ты пойдешь к сэру Гриндли и во всем повинишься.
– Я пойду к сэру Гриндли?
– Да. Ты пойдешь и признаешься, что собирал в лесу хворост. Скажешь, что ты готов заплатить. Вот. – Священник бросил на стол кошель. – Это от Херинга. Ну, и каждый добавил монетку. Это плата за то, чтобы я поминал малютку. Но я буду молиться за бедную Мэйбл и так. А ты отнесешь деньги в замок. И ты не станешь вором. Как не стал твой отец. Ты меня понял, Дик?
Дик уныло брел по дороге в сторону замка. Он так скажет сэру Гриндли: «Я собирал в лесу хворост. Но это ведь из-за вас малютка Мэй заболела. Она заболела после того, как побывала в замке. И про нее стали всякое говорить…»
Нет, лучше так: «Сэр Гриндли, я набрал в лесу хворост. Это хворост из вашего леса, и потому он ваш. И будто бы я украл… Но ведь он там просто валяется. А вы… Вы бы видели, как ужасно дрожала Мэйбл! Даже вы бы ее пожалели. Хотя вы могли пожалеть ее раньше – до того, как она заболела. А у нас, сэр Гриндли, не было денег на лекаря… Тут вот добрые люди собрали отцу Уильяму, чтобы он молился за Мэйбл. Но он согласился и так… Потому что Мэйбл уже точно у ангелов. Она была очень хорошая. А вы сделали ей плохое. Из-за вас она померла. Возьмите же деньги, сэр Гриндли…»
Нет, это тоже не то.
«Если бы вы пожалели Мэйбл, мы, может, и потерпели бы. Ну, подольше бы потерпели. И я не пошел бы в лес. И с Томми-Шныряло ничего б не случилось. Я ж не хотел ставить ему синяк. Я всегда следил, как бы с ним не столкнуться. Вы можете дать эти деньги Томми-Шныряло. Здесь порядочно денег, и на лекаря хватит. Вот нам не хватало на лекаря. Но это уже не важно. Мэйбл теперь у ангелов. И она оттуда все видит. Она и вас видит, сэр. Как я отдаю вам деньги, которые ей собрали. Но отец Уильям готов и без денег молиться…»
Нет, эти слова сэру Гриндли тоже вряд ли понравятся. И зачем Дик идет в этот замок?
– А-а, Виттингтон! Вот ты где! Идет, не скрываясь, наглец! Стой, ворюга! Ты мне за все заплатишь!
Томми-Шныряло теперь, казалось, мог разглядеть Виттингтона за милю, а то и больше. На этот раз лесничий ехал к замку верхом. Дик почувствовал, как у него в животе замахали крыльями большие мохнатые бабочки. Он же идет виниться? Он несет деньги за хворост. Только станет ли Томми-Шныряло слушать его объяснения?
– Стой! – Шныряло стегнул коня плеткой, тот перешел в галоп.
Дик бросился прочь с дороги.
К лесу! Скорее к лесу! Дик умеет бегать среди деревьев.
– Стой!
Вот и лес. Однако Дик спиной ощущал – всадник его настигает. Лес у края еще слишком редкий, и Дик стал петлять. Но лошадь лесничего уже дышала бегущему в спину. Шныряло зло похохатывал. Преследовать Дика верхом было приятно, как гнать лисицу. Дик чувствовал, что задыхается. Ноги стали тяжелыми. Плеть лесничего с визгом задела его плечо. Дик упал. И тут земля под ним разошлась. Послышался хруст ломаемых веток, проклятия, ржание лошади. Дик пронесся куда-то вниз, в подземельную затхлость, и почти утратил способность видеть и слышать.
Когда он пришел в себя, то прямо перед собой увидел заточенный кол. Кол был разъеден червями и местами покрылся мхом, но конец у него был острый. Старая волчья яма!
А с другой стороны от кола Дик увидел Томми-Шныряло. Бабочки в животе взвились новым холодным роем. Дик вскочил и, цепляясь за корни, стал карабкаться вверх. Кол он чуял спиной. Падать нельзя. Не каждый раз падение будет таким удачным.
– Стой! – прохрипел лесничий.
Дик почувствовал, что Томми ухватил его за ступню. Он брыкнул ногой со всей силы и снова полез наверх. Лесничий издал странный звук, напоминающий всхлип.
– Стой, Дик. Не уходи. Помоги… Я не выберусь.
Дик застыл без движения. Томми о чем-то просит?
Дик на всякий случай поднялся немного повыше и недоверчиво глянул вниз. Томми больше не делал попыток ему помешать и сидел в странной позе.
– Эта дрянная яма… Нога, Дик! Не уходи… Я не выберусь. Я пропал.
– Ты сломал ногу?
– Похоже.
– Ты меня схватишь?
Шныряло покачал головой:
– Толку-то что хватать? Я без тебя не выберусь.
Дик еще немного повисел без движения, а потом стал спускаться. Томми-Шныряло не двигался. Дик осторожно приблизился. Нога у Шныряло выглядела неправильно.
– Что будем делать?
– Надо бы подвязать ногу к палке.
– У тебя есть нож?
Томми, кряхтя, протянул Дику нож. Какое-то время Дик сражался с корнем, торчащим из стенки ямы и попрямее других.
– Чем привязать-то?
– Оторви у меня край рубахи. Вот так. Давай сюда палку, – Томми пристроил палку рядом с ногой. – Мотай.
Дик стал мотать. При каждом неловком движении Томми вскрикивал и откидывал голову.
– Мотай, не слушай меня!
Дик старался не слушать. Когда он закончил, Томми сидел, прислонившись к стене, и тяжело дышал, на лбу его выступил пот.
– Надо позвать на помощь. Ты посиди. Я схожу…
– Нет! – коротко вскрикнул Томми. – Нет. Не оставляй меня одного.
– А как же?
– Если ты поможешь, я выберусь. На руках.
Ох, это была работенка! Дик подставлял плечо, а Томми, кряхтя, постанывая и чертыхаясь, подтягивался наверх. Затем Дик поднимался повыше и снова превращался в опору для Томми. И так много, много раз. Дик думал, что скоро тоже начнет стонать. Медленно, очень медленно подползали они к краю ямы. Лесничий вцепился руками в траву. Дик вылез и вытянул Томми из ямы.
– Мал ты вроде. А сила есть. И видишь, какой упрямый, – одобрительно буркнул Томми.
Дик попробовал улыбнуться:
– Нам еще до дороги надо дойти.
Шли они долго, коротенькими шажками.
– Всё. Дорога. Вон кто-то едет, – вдалеке Дик различил несколько всадников. – Они тебя подберут. Отпусти. Я пойду.
– Нет, – отрезал Томми. Глаза лесничего нехорошо блеснули. – Я поймал тебя, Виттингтон. За тебя сэр Гриндли обещал мне двойную награду. Эй, сюда! Тут вор! – закричал он во весь голос всадникам.
Дик попытался отпихнуть от себя Шныряло. Но тот крепко на нем повис, вцепившись в куртку.
– Отпусти. По ноге ударю. – Дик легонько пнул палку, привязанную к больной ноге Томми.
Шныряло тут же застонал и осел, продолжая цепляться за Дика.
– Отпусти, говорю. – Дик вывернулся и отскочил.
– Эй, сюда! Тут вор! – закричал лесничий в надежде, что на дороге его расслышат.
Но Дик не стал дожидаться, пока приблизятся всадники. Он бежал в сторону леса. И на этот раз лес спрятал его надежно.
А на следующий день он снова шел по дороге. Но эта дорога вела совсем не в сторону замка.
Глава 2
– Гляди-ка, малютка Мэйбл! Это, кажется, Лондон!
Дик стоял и смотрел на город, показавшийся вдалеке. Честное слово, Дик различил шпиль большого собора и очертания башни. И еще ему показалось, будто город сияет. Может, это солнечные лучи отражались в окнах собора. Но Дику нравилось думать, что город блестит из-за золота, которым он доверху полон. Даже воздух в нем золотой. Вот что подумал Дик и тихонько пропел сам себе:
- – Однажды в Лондон пришел менестрель —
- Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
- И здесь ему наливали не эль —
- Ой-ля-ля! Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
- Воздух свободы пей, менестрель, —
- Ой-ля-ля! Ой-ля-ля! Ой-ля-ля!
- Такая в Лондоне жизнь, менестрель, —
- Без сэра Гриндли и короля!
– Ты не поверишь, Мэйбл, но я почти дошел!
Дик вздохнул полной грудью: до вечера далеко. Он успеет дойти до города.
Однако после полудня стал сгущаться туман. Это, конечно, был не первый туман в жизни Дика.
Каждый житель Туманного Альбиона знает: туманы способны на злые шутки. Но дорога в сторону города казалась почти прямой. А до Лондона – Дик же видел – было рукой подать. Как бы туман ни старался, Дик его опередит и до вечера будет в городе. Он прибавил шагу.
Но очень скоро наткнулся на повозку с мешками. Телега перекосилась. Мешки грозили свалиться. Возле телеги, пыхтя, возился хозяин повозки, безуспешно пытаясь насадить колесо на ось.
– Эй, парень, торопишься? Не подсобишь?
Дик в нерешительности остановился и посмотрел туда, где сквозь туман виднелся желанный Лондон. Хозяин повозки перехватил его взгляд:
– Да ладно, не прогадаешь. В ногах правды нет. Починим телегу, и я тебя подвезу.
Дик скинул куртку и присел у телеги. Им пришлось повозиться. Но в конце концов колесо уступило и встало на место. Дик помог уложить на телегу свалившуюся поклажу и пристроился рядом с мешками. Щелкнул кнут – и повозка, поскрипывая и повизгивая, покатилась в сторону города.
– А ты, парень, в Лондон, значит?
– Ага.
– И чего там забыл?
Дик удивился вопросу:
– Ну, там богатые люди. И туда не пускают баронов… Ну, не то чтоб совсем не пускают. Но они, бароны, должны спрашивать разрешения. И суд там другой, не баронов.
– А ты что, барона боишься? Беглый, что ль? От сэра удрал? – Мужик с пониманием хмыкнул.
Дик еле заметно пожал плечами: ну, вроде того…
– И думаешь, в Лондоне лучше?
– Так же баронов нет, – Дик удивился, что можно думать иначе.
– Все так считают, парень. Кого ихний сэр достал и которые убежали. Будто в Лондоне сладкая жизнь. Будто Лондон сделан из золота. Только…
Лошади вдруг заржали и замотали мордами.
– Чего это они?
– Вот что, парень, надо свернуть.
Дик беспокойно заерзал.
– Сейчас проедем деревню. А потом – никакого жилья. Сохо. Владенья охотников. Только луга и лисы. Дорога дальше низиной. Лошади чуют туман. Давай подадимся в трактир. Есть тут один поблизости.
– Так ведь и так туман. – Дик соскочил с телеги. – Я, пожалуй, пойду.
– Ты, парень, не понимаешь. Там, в низине, особый туман. Ведьмино молоко.
– Ведьмино молоко?
– Я ж говорю, там лисы.
Дик посмотрел на виллана с недоумением.
– Думаешь, все лисы – звери? А про оборотней слыхал? У нас один мельник недавно встретил лису. А она ему говорит: мельник, а мельник! Кто без тебя запустил мельничное колесо? Смекаешь? По-человечьи! Мельник домой прибежал, от страха весь синий, дрожит. Смотрит, а мельница крутится. Тут он взял да и помер. А ты – какие там лисы!
– Да я что? Ничего… – Дик чуть заметно дрогнул.
Мужик приободрился:
– Я ж говорю: лошади чуют туман. Ведьмино молоко. Его лисы хвостами гонят в низины. А там туман ложится на дурную траву. Если такой дурман просочится в самый живот…
– А может не просочиться?
– Может, наверно. Если кто в рубашке родился. А тебя мать небось голышом родила? – Крестьянину мысль понравилась, и он захохотал. Но потом снова стал серьезным: – Тут самое главное, в этом тумане, – лишнего слова не брякнуть.
– А лишнее – это какое?
– Известно какое. Ведьмино. Как скажешь ведьмино слово, так и вздохнешь глубоко. Тогда дурман уж точно прямо в живот попадет. Ну, и тогда конец.
– От чего конец-то?
– Как от чего? От дурмана, – непонятливость Дика начала раздражать мужика. – Вот я и говорю: давай заночуем в деревне. Заодно кузнеца найдем. Пусть посмотрит колеса. А с утра я тебя довезу аж до самого Лондона. Ну, почти до самого.
– С утра? Так сейчас еще день.
Подул ветерок, сдувая туманную дымку над Лондоном. Пропавшее было солнце выглянуло из облаков, и в его лучах сверкнул шпиль большого собора. Дик взглянул и сказал:
– Не, я пойду.
– Думаешь, что счастливчик? Ну и делай как знаешь. – Мужик рассердился, щелкнул кнутом и, даже не кивнув на прощание, поворотил лошадей.
Дик вздохнул и двинулся дальше один.
– Понимаешь, малютка Мэйбл, мне нужно скорее в Лондон. Там богатые люди. Я буду у них работать. Заработаю много золота. А чем еще в Лондоне могут платить? Там ведь нет ничего другого, – Дик рассмеялся собственным мыслям. – И тогда я, знаешь что сделаю? Вернусь ненадолго в деревню и закажу тебе камень. На могилу. Такой большой. И чтобы на нем была надпись. Я видел такие камни в соборе, когда мы ходили в замок. Там были разные надписи. Это очень красиво – когда надпись на камне. Я думаю, Джон-дровосек мог бы такую выбить. Помнишь, тот, который рубит дрова сэру Гриндли? Он однажды ударил по камню, и там осталась отметина. Я ему покажу, как должна выглядеть надпись.
Тебе нравится так:
- Это место Бог хранит.
- Тут малютка Мэйбл спит?
Дик увлекся сочинением надписей.
Дорога между тем действительно шла под уклон. В какой-то момент вдруг повеяло холодом: Дик оказался в низине. Туман с каждым шагом становился все гуще. Было влажно и зябко. Земля под ногами сделалась скользкой. Дику пришлось сбавить шаг. Туман был не просто густой – он еще и гасил все звуки. Дик слышал собственное дыхание, шарканье башмаков и позвякивание монет в мешочке у пояса. Тех самых монет, которые дал ему отец Уильям. До того как на горизонте показался прекрасный Лондон, монеты вели себя тихо. А теперь в тумане напомнили о себе. Дик не пошел к сэру Гриндли и не отдал ему деньги. Значит ли это, что он украл эти монеты, как хворост? Эта мысль растревожила Дика. Но он просто не смог добраться в тот день до замка. Из-за Томми-Шнырялы. Может, надо было оставить кошель лесничему? Дик не подумал об этом. Ведь Томми его схватил…
– Понимаешь, малютка Мэйбл, мне надо скорее в Лондон. Если я стану лондонцем, сэр Гриндли уже не сможет меня судить. И тогда я приду и скажу: заберите ваши монеты. Отец Уильям передал их для вас. Это за тот самый хворост… А мне они ни к чему. Я же не какой-нибудь вор. Я не хотел быть вором. Даже тогда, в лесу. А золотой или два я отдам Томми-Шныряле. За тот синяк под глазом. И чтоб у него скорей заживала нога…
Впереди промелькнула тень, пересекая дорогу. Лиса! Зверь на мгновение задержался, принюхался и исчез. Дик вроде бы даже увидел, как лиса махнула хвостом.
Он решил отогнать неприятные мысли о ведьмах:
– Видишь, малютка Мэйбл…
Но тут он вдруг понял: Мэйбл больше его не видит. Ни она, ни другие ангелы, с которыми Мэйбл дружит, не видят его с высоты сквозь этот густой туман, сквозь ведьмино молоко. Дик сам ничего не видит дальше вытянутой руки. Совсем ничего не видит… кроме руки. И эта рука – с крючковатыми грязными пальцами – тянется прямо к нему.
Несмотря на промозглую сырость, Дик мгновенно покрылся потом. Он отпрянул. Но рука оказалась проворной и поймала его за локоть.
– Кхе-грхе-кхе! Парниша! Папаша Эд все думал: пройдет тут кто или нет?
Из тумана вынырнула голова, и Дик понял, что это старик. Он даже сумел разглядеть его балахон – точь-в-точь такой, как у тех, кто ходит на кораблях.
– Папаша Эд? – Дик выдохнул с облегчением: это ж просто папаша Эд. А он-то подумал бог знает что…
– Папаша Эд совсем загрустил: ни одного попутчика. А тут – веселый парниша! И у него кошель. А в кошеле такая музыка: мянь-мянь-мянь! Мянь-мянь-мянь! Кхе-грхе-грхе… – И старик закашлялся-засмеялся.
– А тут я! Мянь-мянь-мянь, – оттого что страхи оказались напрасными, Дик вдруг тоже развеселился. Он даже специально тряхнул мешочком отца Уильяма, чтобы добавить веселья.
– Да у тебя, не иначе, с собой одни медяки, – хохотнул сквозь кашель старик.
– Ну почему ж одни медяки! И серебро тоже есть, – Дик включился в игру. А что, он не обманывает. Среди медных монет – он смотрел – была и одна серебряная. Может, Херинг не поскупился. А может, и сам отец Уильям. – Только золота нет. Но будет – как доберусь до Лондона.
– Доберешься до Лондона? Кхе-кхе-кхе. Грхе-грхе. Молодец ты, парниша! И серебро, значит… Ну, так нам по дороге. – И старик ухватился за Дика.
От него дурно пахло, но Дик не стал возражать. Он даже обрадовался: брести одному в тумане оказалось не очень приятно. К тому же старик веселый. И говорит так забавно.
– Эд, а как нам идти-то? Сквозь ведьмино молоко? Вот ведь лисы хвостами нагнали… Я тут видел одну.
– Трусишь лисы, парниша? А больше ты ничего не боисси? Ничего-никого?
– А чего еще-то?
– Верно, парниша. Не бойсь! Кого еще тут бояться, на большой-то дороге? Мянь-мянь-мянь, мянь-мянь-мянь! – Старик опять зашелся кашляющим смехом. – Держись за папашу Эда. Папаша Эд ходил по этой дороге больше раз, чем гальки у берега. Если даже папаше Эду выколоть оба глаза, он не собьется с пути. А ну-ка тряхни монетками, отгони-ка лису. Мянь-мянь! Мянь-мянь!
Папаша Эд, заметил Дик, довольно сильно прихрамывал.
– Эд, у тебя больная нога?
- – Была нога – стала кочерга.
- Кочергой махнешь – всех девок спугнешь.
– А в Лондон тебе зачем?
Вместо ответа папаша Эд весело захрипел:
- – Прорвалась шхуна сквозь бурю – а зря.
- На берег матросу нельзя.
- Нельзя!
- На берегу его ждет петля.
– Это что, песня такая?
В ответ Эд лишь хмыкнул.
– Эд, откуда ты знаешь матросскую песню? Менестреля слушал? Или ты был моряком?
– Был когда-то моряком, стал дорожным рыбаком. А ну-ка, сюда, парниша.
Эд потянул Дика влево.
Дик про себя удивился: ему казалось, что к Лондону ведет прямая дорога. Никаких крутых поворотов вроде быть не должно.
– Эд, мы верно идем?
– Верно, верно, давай! Или трусишь лисы? А ну, не трусь! Ха-ха. Лучше слушай папашу Эда.
И Эд начал хрипло и весело:
Читать бесплатно другие книги:
