Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя Дьюно Стив

4

Лy учится новому

Лy сидел у кровати и смотрел на меня.

— В чем дело? — спросил я. Час назад я выпустил его во двор, а потом прилег подремать после обеда. — На улицу тебе не надо, и до ужина еще далеко, не приставай.

Он по-прежнему не сводил с меня глаз. Иногда у него был такой взгляд, словно он примеривается, как бы половчее перекусить вам глотку, и сегодня был как раз такой день.

— Я не встану, — отрезал я. На часах было без четверти четыре.

Он сунул нос в открытый шкаф, потом посмотрел на меня, потом опять на шкаф.

— В чем дело? — повторил я.

Он выбежал из комнаты, но тут же вернулся.

— Р-р.

— У тебя что, опять диарея?

И тут все вокруг зазвенело. Я спросонья даже не понял, в чем дело. У меня не было ни колокольчиков, ни тамбуринов, ни литавр. Именная бляха на ошейнике у Лу звякала по-другому. Соседский грузовичок с мороженым вообще не звенел, он только на всю улицу играл дурацкие, очень громкие песенки, чтобы приманивать детишек… Нет, звон – это было что-то новое.

Лу снова заглянул в шкаф, и теперь я последовал его примеру и, наконец, понял в чем дело: на перекладине висели пустые металлические вешалки, которые сейчас радостно звякали друг об друга, как буддистские молитвенные колокольчики.

Со стены упала литография в раме. Лу попытался ухватить ее зубами, но чуть-чуть промахнулся. Мы переживали наше первое совместное землетрясение, и он узнал об этом на несколько минут раньше, чем я.

Комната тряслась вокруг нас, как вагон метро. Лу выбежал из комнаты и принес мячик, выбежал еще раз и вернулся с диванной подушкой, выбежал вновь и приволок мне сковороду.

Я все еще пытался проснуться. Лу заскочил на кровать и радостно зафыркал: происходящее явно его развлекало.

Когда-то я читал рассказы древнегреческих историков про крыс, змей и хорьков, которые перед землетрясением стремительно покинули город, который затем был стерт с лица земли. Зрелище, полагаю, было впечатляющее, так что я устремился к окну и выглянул наружу – но, увы, никакого массового исхода грызунов там не обнаружил.

Так же внезапно, как началось, все закончилось. Вешалки перестали отзванивать призыв к молитве, а я неспешно принялся обходить дом, который обрел привычную неподвижность, пытаясь понять, что же мне теперь делать. Взбудораженный Лу обнюхивал вещи, свалившиеся на пол. Землетрясение оказалось силой 5,2 балла. Меня это впечатлило, но для привычных ко всему местных жителей это были сущие пустяки.

— Добро пожаловать в город колокольчиков, Лу. — Он лизнул меня в щеку, затем сбегал и принес из гостиной бейсболку. — Спасибо. — Лу радостно помчался за поводком. — Ладно, пойдем гулять.

Новый район мы изучали вместе. Лу научился идти рядом, не выскакивая вперед. Поначалу не обошлось без недоразумений, конечно, но он быстро сообразил, что если внимательно следить за тем, что я делаю, гулять станет гораздо интереснее. Большинство собак осваивают команду «рядом» не сразу, временами на это уходят недели изматывающего труда, но Лу это нравилось. Он любил гулять со мной.

Собаки и хозяева проносились мимо нас, как листья, гонимые ветром. Владельцы едва удерживались на ногах: похоже, они понятия не имели, куда пес их сейчас потянет. «Кто тут кого выгуливает, непонятно», — посмеялся я про себя.

Когда очередная такая парочка налетала на нас, чужая собака обычно начинала зазывать Лу в игру. Он очень любил чужое внимание и веселье. Но если другой собаке хотелось подраться, на это у Лу находился совершенно другой ответ: он не использовал силу и скорость для защиты, а вместо этого становился очень дипломатичным. Он изучал, как движется тот пес, а потом уклонялся от его бросков, словно Джеки Чан от кулаков пьянчуги, и рано или поздно нападавший выдыхался.

Вспоминая об этом, я понимаю, что такой инстинктивный талант, как и многие другие его манеры, появился неспроста. С самого детства в лесу ему пришлось научиться хитрости и выживанию, и теперь он применял эти навыки к местным домашним собакам. Лу отпрыгивал, увертывался, кружился, смеялся – делал все, чтобы другая собака успокоилась и прекратила на него нападать.

В таких случаях я обычно отпускал поводок и позволял Лу делать все, что он считал нужным, пока другой владелец из последних сил удерживал своего пса. При этом у Лу на морде играла вечная улыбка, как у Чеширского кота. Тогда я этого еще не знал, но именно эта «тактичность» Лу впоследствии стала нашим оружием для спасения сотен других собак.

Лу был еще щенок, любопытный и жадный до ласки. Он не мог понять, что далеко не каждый, кого он встречает на своем пути, считает его милым и замечательным. Со временем, конечно, он и для самых опасных случаев выработал свою, особую стратегию, но в ту пору им двигал ничем не омраченный энтузиазм.

Мы были совершенно без ума друг от друга. Он в буквальном смысле был готов ради меня в огонь и в воду (и однажды это доказал). И я тоже не чаял в нем души. Это было как в кино: у меня появился идеальный верный пес, как Лэсси… правда, я-то не был подростком, мне было уже под тридцать, и временами я чувствовал себя слегка неловко. Но я еще не знал, что наша история с Лу только начинается, и во многом она будет интереснее, чем приключения выдуманного мальчика и его пса.

Сколько себя помню, я всегда высмеивал хозяев, которые делают из своих собак объект поклонения. Пес не должен быть центром вселенной, он просто член вашей семьи, такой же, как остальные, он должен соблюдать правила, и у него должны быть привилегии, а если относиться к собаке как к рок-звезде, она превратит вашу жизнь в кошмар.

У нас с Лу все было по-другому, он с самого начала понимал, кто он такой и где его место. Когда мы справились с нашими первоначальными проблемами, он очень быстро научился вести себя сдержанно и разумно и дал мне возможность не торопясь осваивать основы дрессуры. Я сосредоточился на позитивном закреплении и на том, как лучше проводить обучение. Я смело мог ставить перед Лу все новые, более сложные задачи, потому что был уверен в нем. Лу знал, что я не ставлю его во главу угла, зато сам я был для него центром вселенной, и в этом вся разница.

По утрам мы часто ходили в небольшой парк, как раз в то время, когда дети бежали в школу. Я специально выбирал такой маршрут; мне хотелось, чтобы он больше общался с детьми. Я даже раздал им пакетики с собачьим лакомством, чтобы они могли угощать Лу при встрече.

Очень скоро для них и для Лу это стало настоящим праздником: он вилял хвостом, вываливал язык, все улыбались, малышня хвасталась друг перед другом, как их слушает этот здоровенный черный пес с такими умными глазами. Новички поначалу пугались и повизгивали, но очень быстро тоже начинали смеяться, а Лу наслаждался всеобщим вниманием, фыркал, толкал их носом и обнюхивал, как будто это были его братья и сестры по помету.

За два месяца Лу набрал двадцать фунтов. Теперь он был похож на своего отца, только помельче – но такой же мощный, с крепким оформленным телом. Лапы и плечи у него были крепкие и налитые, как руки бодибилдеров, которых мы иногда видели на улице. Спортзал, где они занимались, был расположен в соседнем квартале, а на полпути находилось мое любимое кафе. В хорошую погоду я устраивался на террасе и работал, а Лу, привязанный к ограде, требовал внимания у прохожих.

Он держал себя с таким достоинством и дружелюбием, что вскоре завоевал всеобщую любовь. Грозные качки при встрече с ним вели себя как восторженные малые дети. За каких-то два месяца из дикого пожирателя белок Лу превратился в лос-анджелесскую звезду.

А еще он много работал. Мы оба любили учиться, и он осваивал все новое очень быстро. Все основные команды и способы поведения он изучил в считаные недели, а потом захотел еще.

Как-то раз мы шли по улице, и вдруг я посмотрел на поводок, который висел свободно и не натянуто… и внезапно понял, что он нам не нужен. Поэтому я уложил его Лу на спину, а сам продолжил идти рядом, по-прежнему о чем-то с ним разговаривая. Он поднял голову и улыбнулся. Он шел рядом без поводка, все было очень просто. Я чувствовал себя как гордый папаша, впервые отпустивший отпрыска на двухколесном велосипеде.

Я снижал темп, и он замедлялся. Я шел быстрее, он тоже. Я тормозил, и он останавливался вслед за мной, а потом садился. Я хвалил его, но старался не слишком усердствовать, как будто во всем этом не было ничего необычного. Однако внутри я раздувался от гордости и за него, и за себя.

Когда он попривык, я стал делать неожиданные повороты. Или переходить на бег – и он всегда поддерживал мою скорость. Если я внезапно останавливался, он тоже вставал и пятился на шаг или два, чтобы мы вновь оказались наравне. Этому я его не учил, он просто стал так делать в какой-то момент.

Как бы я ни старался застать его врасплох, он всегда успевал за мной и ухмылялся, как Чеширский кот, когда знал, что у него получается на отлично. Для него все это было игрой. Он бросал на меня довольный взгляд с видом: «Я тебя понял, брат, давай дальше!»

И пока я обучал самого замечательного на свете пса, неподалеку, всего в паре кварталов от нас Эрл Вудс занимался воспитанием величайшего в мире игрока в гольф – Тайгера Вудса, своего сына. Тайгер был необычайно талантлив с рождения. В то время ему было всего четырнадцать, и до начала профессиональной карьеры оставалось еще пару лет. Но из книги Эрла я украл один прием, который успешно испробовал на своем чудо-воспитаннике.

Тайгер должен был научиться действовать успешно при любых обстоятельствах и всегда показывать самые лучшие результаты, что бы ни творилось вокруг. Чтобы научить сына этому, Эрл использовал технику, хорошо известную как в спорте, так и в армии. Дрессировщики ее тоже знают. Пока Тайгер готовился сделать замах, Эрл принимался звенеть мелочью в кармане, бросал в Эрла мячиком или ронял клюшку, кашлял, вскрикивал – в общем, делал все, чтобы его отвлечь. Постепенно сын научился не обращать внимания ни на что постороннее и сосредотачиваться только на том, чтобы сделать идеальный удар.

То, что Лу готов был меня слушаться дома или на тихой улице, — это ничего не стоило, я хотел, чтобы он делал все то же самое при любых обстоятельствах. Его потенциал нужно было раскрыть до конца.

Неподалеку от нас находилась промзона, где загружались и разгружались небольшие грузовики. По краю были высажены деревья, туда рабочие выходили на перекур. К разгрузочной площадке вела дорога, по которой постоянно сновали машины.

Со всего штата сюда свозили какие-то автозапчасти и другие товары. Тут было шумно, людно и непредсказуемо – лучшего места, чтобы проверить способности Лу, я не мог и вообразить. Если Эрл Вудс сумел воспитать гения, то чем я хуже?

И вот, по вторникам и четвергам, перед тем как отправляться к своим ученикам, я шел с Лу на эту промзону. Сперва мы делали небольшой круг, без поводка, разумеется, здоровались с рабочими, которые как раз выходили на обеденный перерыв, и Лу обнюхивал все вокруг, привыкая к шуму и суете.

Для Лу это был собачий Диснейленд. Хаос никогда не внушал ему страха: он развлекался.

Мы старательно отрабатывали команды «сидеть/место» и «лежать/место», пока он наконец не научился оставаться в таком положении подолгу. Дома и на улице с этим не было проблем, однако здесь, среди грузчиков и машин, ему было намного сложнее. Я подводил его к самой проезжей части, оставлял на обочине и голосом и жестом давал команду «сидеть». Потом отстегивал поводок и уходил.

В пятидесяти футах от того места, где я его оставил, были столики для рабочих. Я занимал место, пил газировку и наблюдал. Лу сидел, как истукан, лишь слегка косясь на проезжающие мимо тридцатитонные грузовики. Никакого поводка, и машины всего в десяти шагах. Лу восседал гордо, как королевский гвардеец.

Из административного здания вышел какой-то человек и пристроился рядом со мной за столик, чтобы поесть. Распаковывая свой обед, он внезапно заметил Лу.

— Эй, ты это видел? — Он ткнул в его сторону бутербродом.

— Он рулит движением, — пояснил я как ни в чем не бывало, потягивая лимонад.

— Серьезно? Он что, у перевозчиков работает?

— Ну да. Они теперь берут на работу собак. — Я оставался невозмутим.

— И даже не шелохнется. Мой пес бы уже обделался!

— А кто у тебя?

— Далматинец.

— Они лошадей любят.

— Да, вроде так говорят. — Он пожал плечами. К Лу тем временем подошел какой-то водитель и с ним заговорил. Мне было плохо видно издалека, но, кажется, Лу на него слегка рыкнул.

— А еще у них проблемы со слухом.

— Это в точку. Много знаешь о собаках?

— Много читал про них, когда маленьким был.

— Любишь их, да?

— Очень, — признался я.

Я отставил бутылку в сторону и направился к Лу. Тот замотал хвостом и начал перебирать лапами, но не сдвинулся с места. Не отреагировал он даже тогда, когда проезжавший мимо пикап погудел ему в знак приветствия.

— Молодец, Лу! — Я обнял его, скормил печенье и сказал: «Хорошо» – это было у нас с ним что-то вроде команды «вольно». Он облизал меня, пофыркал и начал радостно кружить на месте. Я сказал ему: «Крутись – хорошо!», в надежде, что он рано или поздно запомнит и это слово тоже, а потом сможет выполнить новую команду.

Я отметил себе на память, что Лу любит так делать, и вместе мы вернулись к нашему новому знакомому. Я признался, что разыграл его, но он был не в обиде.

В свое время Джон научил Лу ловить на лету орехи и кусочки сыра, а вот команде «лай лапу» его научила одна женщина родом с Тайваня, и это был весьма драматический вечер.

Родители Нэнси жили в небольшом городке к северу от Лос-Анджелеса, на границе большого заповедника. Самое потрясающее, что было в этой местности, — это множество диких павлинов, которые разгуливали повсюду беспрепятственно, даже по крышам ломов и капотам машин. Местные жители терпеть не могли этих восхитительно ярких птиц, с огромными хвостами-веерами, за пронзительные вопли по ночам и огромные кучи гуано, которые они оставляли повсюду.

Никто в точности не мог сказать, откуда на лос-анджелесских холмах взялись эти уроженцы далекой Индии. Но все были едины во мнении, что ничего хорошего от павлинов нет и быть не может. Мало того, что они кричали и гадили, эти всеядные птицы еще и разоряли посадки, а также уничтожали мелкую живность.

Павлины-психопаты орали на нас с Лу с перепачканных черепичных крыш и изгородей все то время, пока мы шли по улице. Зная повадки Лу, я предпочел не спускать его с поводка во избежание кровопролития. Он презирал павлинов всей душой, и не могу сказать, что я его не понимал.

— Идите, я послежу за Луи, — сказала нам мама Нэнси. Нам конечно же хотелось побыть наедине, и до вечера эта славная женщина готова была взять на себя миссию собачьей няньки.

— Вы уверены? — все же уточнил я. До сих пор с Лу не оставался никто, кроме меня, и я не знал, как он на это отреагирует, он мог перепрыгнуть через забор, выбить дверь или разбить окно… Лу был мастером по таким фокусам, и, окажись он на свободе, местную павлинью популяцию ждала незавидная участь.

— Луи мне нравится. Идите. Я ему что-нибудь приготовлю и, может быть, научу каким-нибудь трюкам.

Я не уверен, держала ли миссис Бэнкс когда-либо собак, но Лу ей и правда нравился. И это именно она первой стала называть его Луи – впоследствии это имя так и прижилось. Но только для других людей: я сам, когда к нему обращался, всегда называл его только Лу.

Мистер и миссис Бэнкс познакомились в 60-х. Он был тихим и скромным военным механиком и служил на Тайване, она влюбилась в него, и он тоже. По-английски она не знала ни слова, зато была очень хороша собой и обладала веселым, открытым нравом. Они уравновешивали друг друга: он был вдумчивым и старательным, она – решительной и дружелюбной. У них был один сын и одна дочь.

Именно потому что Нэнси характером пошла в мать, ей удалось убедить меня в тот памятный день подобрать искусанного блохами и клещами беспородного пса.

Я представил, какой ущерб Лу способен нанести чистеньком и ухоженному дому Бэнксов. Изящные китайские украшения рисковали быть изгрызены в хлам. Но зато сад был окружен высоким забором, и хозяйка дома была полна решимости проследить за Лу.

Так мы его и оставили с миссис Бэнкс, в окружении вопящих павлинов, и провели чудесный день, разъезжая по окрестностям. Мы посмотрели старую Пасадену, понежились на солнышке, прошлись по магазинам и пообедали в кафе на террасе с видом на старый бульвар. Но чтобы не злоупотреблять добротой миссис Бэнкс, через пару часов мы все же двинулись в обратный путь. Мне не терпелось увидеть, как они поладили друг с другом.

Миссис Бэнкс мы обнаружили посреди улицы, в двух кварталах от дома – она куда-то бежала трусцой.

— Оп-па, — сказала Нэнси.

— Да, он сбежал, — вздохнул я, опуская окно.

Она подошла к машине.

— Я выпустила его в сад, чтобы он сделал свои делишки, а он перепрыгнул через забор – и был таков.

— Когда? — уточнил я упавшим голосом. За долю секунды я успел прикинуть, как далеко он мог забежать, по какой дороге, что он мог натворить в лучшем и в худшем случае, откуда мог подуть ветер, какие парки находятся рядом – в общем, постарался учесть все, что можно.

— Две-три минуты назад. — Глаза у нее были на мокром месте. В первый раз в жизни я видел ее настолько расстроенной.

— Думаю, я знаю, где он, — сказал я миссис Бэнкс. Даже со скоростью Лу, за пару минут далеко он уйти не мог. — Возвращайтесь домой, вдруг он сам вернется.

Мы проехали два квартала, и наконец я заметил знакомый силуэт. Лу обходил по кругу одноэтажный дом, с крыши которого надрывался очередной безумный павлин. Мы решили какое-то время не вмешиваться: Лу явно намеревался отыскать путь к цели, и мне было интересно, что он станет делать. Он запрыгнул на каменную изгородь, попытался перескочить на крышу сарайчика, пристроенного к дому. Когда с этой стороны ничего не вышло, он понюхал воздух, взобрался на крышку мусорного бака и уже оттуда, тоненько тявкая от возбуждения, попробовал достать лапой до подоконника. Он так хотел эту проклятую птицу. Я сочувственно вздохнул при мысли, что скоро этой забаве придет конец.

— Охотится, — сказал я, и Нэнси погладила меня по щеке. Моя нервозность улеглась.

— Надо сказать соседям, пусть они его наймут птиц гонять.

— Он им тут наведет порядок.

Лу не сводил взгляд с павлина, распустившего пестрый хвост. Я окликнул его через окно. Он обернулся, увидел нас, улыбнулся и побежал к машине. Я распахнул заднюю дверь:

— Залезай, хулиган.

Он вилял хвостом что есть мочи и выглядел довольным, как школьник на прогулке. Мы вернулись к дому Бэнксов. Мама Нэнси беспокойно расхаживала по лужайке.

— Плохая собака! — воскликнула она, когда Лу устремился к ней, и погрозила ему пальцем. Лу понюхал палец, потом лизнул. Она погладила его по голове. — Как ты меня напугал!

— Он охотился за павлинами, — объяснила ей Нэнси. — Извини, мам.

— Погодите… Я покажу вам, что он теперь умеет! — Миссис Бэнкс утерла глаза рукавом, вытащила из кармана кусочек сыра и показала его Лу. Тот уселся перед ней, не моргая. — Так, Луи… пожми лапу, давай. — Она наклонилась и легонько постучала ему по правой лапе. Он тут же ответил. Она скормила ему сыр. — Хорошо. Молодец, Луи.

— Ого! — Я пришел в восторг. — И как быстро вы этого добились?

— Минуты за две. Он же и так все делает лапами. — Лу продолжал к ней тянуться, даже когда сыр закончился. Она улыбалась и пожимала ему лапу каждый раз. Он принюхивался, в надежде, что угощение еще осталось, менял лапы, поскуливал и, наконец, уставился на нее так умоляюще, что она не выдержала и сгребла его в объятия.

Мы с миссис Бэнкс починили изгородь в том месте, где Лу сумел ее перепрыгнуть. Я понимал, что это все равно его не остановит, если он всерьез захочет вырваться на свободу, но ей ничего говорить не стал. И, как ни странно, Лу больше ни разу не убегал. Возможно, ему слишком нравились ароматы, которыми этот дом был пропитан, — курицы, специй, маринованной говядины, пышных паровых булочек и острого соуса. Даже страсть к охоте на павлинов отступала на второй план перед прелестями китайской кухни. А еще, я уверен, он не хотел больше огорчать маму Нэнси.

Перед сном мы вышли на небольшую прогулку. На улице было тихо, сладко пахло травой и пасленом. Лу обнюхал соседскую клумбу, затем вернулся и пошел со мной рядом; поводок я привычно держал в руке.

Вечерами мы теперь гуляли только так, свободно и без привязи, вдвоем, вслушиваясь, как ездят вдалеке машины, шуршат шины по асфальту и временами лают собаки у кого-то на заднем дворе.

На углу улицы Лу забрался в заросли плюща, обвивавшего фонарный столб: пару дней назад он засек там крысу и теперь не мог пройти мимо этого места спокойно. Разочарованный тем, что сцапать грызуна не удалось, он щедро пометил столб, а потом для пущей уверенности облегчился. И хотя обычно я всегда за ним убирал, в тот вечер я оставил эту кучку на месте: отчасти потому, что добраться до нее было трудновато, но в основном потому, что, насколько мне было известно, запах фекалий привлекал крыс. Я не хотел лишать Лу приключений, а охота на грызунов была его любимой забавой.

Он подрал плющ задними лапами, чтобы оставить там свою метку. Это тоже было привычкой, оставшейся у него с детства. Подозреваю, что с другими щенками они целыми днями занимались чем-то подобным. Наверняка, запах крыс и других собак пробуждал у Лу давние воспоминания.

Я присел на обочину. Он устроился рядом со мной, и я крепко его обнял. Я ощущал ритмичное дыхание и тепло его тела. Он ткнулся носом мне в шею. В этот день все могло бы пойти совсем по-другому. Как хорошо, что павлин обнаружился так близко.

5

Змеи, звезды и налетчики

Лу очень быстро привыкал к жизни в городе, но мне этого было мало. Вместе с ним мы начали осваивать дикую природу Южной Калифорнии, тот мир, в котором родился Лу. Конечно, это были не совсем холмы его родного Мендосино, но тут тоже не было ни изгородей, ни дверей, ни асфальта. Мир Лу – это были травы, деревья, ручьи, пыль, звериные тропы, еноты и койоты, не имевшие никакого отношения к городам. Здесь каждая пядь земли была напоена запахами, рассказывала тысячи историй, манила все дальше и дальше в холмы, и Лу шел по следу, обнаруживая то чьи-то скрытые от глаз тайны, то укромные лежбища, то старые, давно забытые кострища на стоянках, места рождения и смерти.

Мы мчались по тайным тропам, как два пса, забираясь все выше по склонам иссушенных солнцем холмов, и я заново учился всему на свете, даже тому, что, мне казалось до этого, я хорошо знаю. Но теперь меня вел за собой истинный знаток дикой жизни, ее ценитель и поклонник, зверь, в чьем сердце горела страсть к свободе; он был подобен дикому лососю, вскормленному не химией на рыбной ферме, но теми тысячами миль, которые он плыл по волнам, мимо чаек, китов и голодных медведей. Лу оказался в своей родной стихии, и наблюдать за ним было наслаждением.

Мы выезжали на природу так часто, как только могли. Нэнси присоединялась к нам по выходным, но, в отличие от меня, она зарабатывала на жизнь не частными уроками, а страхованием, и в будние дни ей приходилось сидеть в конторе. Нас же с Лу как раз будни устраивали как нельзя больше: народу в лесах почти не было, и бродить там было весело и приятно, поэтому как минимум раз в неделю мы с ним вырывались подальше от города и получали удовольствие.

В пределах нашей досягаемости было несколько национальных парков и заповедников, мы гуляли там, сколько могли, потом салились в машину, и я отправлялся на очередной урок. Меня приглашали в западные районы Лос-Анджелеса, в Беверли-Хиллс, в Бель-Эйр – в зависимости от этого мы и выбирали подходящий маршрут для прогулок. Если я не успевал забросить Лу домой, то брал его с собой на уроки, и он либо дожидался меня в машине, либо если ученик приглашал нас обоих, заходил в дом. К этому времени он был уже достаточно хорошо воспитан, и я мог быть уверен, что если усажу его у стола, он не двинется с места (если только его не станет задирать домашний кот или хорек).

Порой мы забирались еще дальше, в горы или в бухту Малибу или даже в леса близ Сан-Бернардино, где находилось красивейшее озеро Эрроухед. По выходным мы ездили посмотреть на каньоны, в парки, где росли секвойи, в Джошуа Три, а однажды даже в парк Иосемити. И хотя в заповедниках положено было держать Лу на привязи, я иногда отцеплял его или брал самый длинный поводок, какой мог найти. Согласен, это было пренебрежение правилами, и я нарушал закон, но мне все было нипочем с такой смекалистой собакой, обладавшей отменным чутьем.

Как-то солнечным утром мы отправились в Топангу на перевал, откуда разветвлялась целая сеть тропинок для егерей и охотников. Старые деревянные мосты были перекинуты через ущелья, так что, при желании, можно было обойти все горы Санта-Моники от заповедника Уилла Роджерса на востоке до национального парка Пойнт-Мугу на западе. В наши дни с собаками там появляться нельзя, но в 90-х этот запрет еще не был введен, чем мы и воспользовались.

Тропа вела нас вдоль гряды холмов, вилась среди рощиц, по поросшей разнотравьем равнине, поднималась выше и заводила в заросли чапареля, дарила прохладу у ручьев и открывала восхитительные виды на долину, оставшуюся внизу. Здесь пахло полынью, росли дубы и юкка, а кусты боярышника были такими густыми, что через них не проскочил бы и заяц.

Я люблю растения и животных, нацеленных на выживание вопреки засухам, пожарам, холоду и жаре – эта цепкость и жизнестойкость всегда меня восхищала. Есть в таких созданиях особая красота, элегантная простота и сдержанность, которой невозможно не любоваться, она подобна аромату выдержанного вина, рожденного в мучениях перекрученных лоз.

Повсюду были дикие цветы, насекомые, птицы. Когда мы отошли по тропе достаточно далеко, я отпустил Лу с поводка, чтобы он побегал. Он обнюхивал и помечал стволы дубов собственным запахом, пытался кусать пересохшую на солнце полынь, гонялся за лиловыми колибри – и все это с такой неподдельной радостью, какую другим собакам было бы трудно вообразить.

Лу был представителем старой школы, он был подобен закаленному жизнью фермерскому псу, который охотился, пас стада, спал под солнцем и чьи хозяева всегда были рады ему, но без каких-то там нелепых сантиментов. Лу был крепким, как обычная рабочая псина, очень серьезным и ненасытно любознательным во всем, что касалось мироустройства. Показывал ли он фокусы школьникам или искал со мной вход на старый рудник, где добывали серебро, Лу ко всему подходил вдумчиво и со смыслом. Даже в первый год своей жизни он был очень ответственным псом.

В лесу Лу вел себя как военный разведчик, он бегал, куда хотел, но всегда оставался на расстоянии окрика, ощущая постоянную связь между нами. То и дело он останавливался, возвращался, находил меня взглядом, чтобы проверить, все ли в порядке. Свободолюбие поразительным образом уживалось в Лу с его заботливостью и беспокойством о том, как бы я случайно не заблудился и не исчез где-то среди холмов.

Мне нравились оба эти проявления его натуры, я хотел развивать и уравновешивать их как можно лучше. Поэтому я начал играть с ним в прятки, чтобы научить его моментально реагировать на команду «ко мне» и отточить поисковые способности. И это не было детской игрой: мы играли по-настоящему, подолгу, как может играть человек со зверем – то есть, как если бы на карту была поставлена наша жизнь. Я хотел, чтобы таланты Лу вышли на новый уровень.

Когда я видел, что он всецело поглощен выслеживанием какого-то животного, я осторожно ускользал по боковой тропке и прятался в кустах или в пещере, забирался на камни или на дерево. Я старался отойти как можно дальше, и лучше всего так, чтобы ветер меня не выдал. Через какое-то время я слышал, как он мчится, что-то порыкивая и поскуливая – мне кажется, именно так на собачьем языке звучало мое имя.

Он всегда меня находил. Прятаться от Лу было все равно что пытаться пройти сухим среди дождевых капель. Но весь смысл был не в том, чтобы его обмануть, а в том, чтобы раззадорить. Эти упражнения на подзывание и поиск были особенными в том смысле, что на самом деле я его никогда не звал: он сам включал команду «ко мне» и бросался меня искать.

С каждым разом я старался прятаться лучше, чтобы его обмануть. Мне даже пришлось усаживать Лу и давать команду «место», чтобы я мог уйти достаточно далеко, потому что очень скоро он раскусил все мои хитрости и больше не спускал с меня глаз. Команда «место» обычно давала мне три-четыре минуты, чтобы отыскать укрытие, а потом Лу говорил себе: «Да пошло оно все!» и бросался в погоню. Я пытался сбить его со следа, разбрасывая среди деревьев и под камнями кусочки ткани с запахом или закидывая в заросли обертки от бутербродов. Я ощущал себя как в кино, индейцем, который пытается спастись от гончих шерифа.

Он всегда меня находил. Потом гордо гарцевал с негромким рычанием и был абсолютно прав. Я тоже гордился собой: мне удалось отработать надежную систему, которая гарантировала, что Лу, невзирая ни на какие помехи, никогда от меня не сбежит и всегда найдет способ вернуться.

Когда Лу выучил команды сидеть/место и лежать/место, я научил его команде «ждать». Разница между «ждать» и «место» состоит в том, что здесь собаке нужно только соблюдать очерченные границы на протяжении какого-то времени. Собаку можно приучить ждать у дверей, у ворот, у входа в дом, на ковре или у кровати, даже в клетке или в конуре, пока его не позовут.

Основную команду «ждать» Лу выучил за один день. Для начала я показал ему, что нужно ждать у входа в дом, прежде чем войти внутрь или выйти наружу. Затем я научил его «идти на коврик» – очень полезная команда, чтобы собака не путалась под ногами, если она мешает. Когда Лу научился уходить на свою подстилку (для этого я использовал подкормку, похвалу, поводок и язык жестов), я стал давать ему команду «ждать», постепенно увеличивая время. Наконец он с этим освоился, и теперь я мог посылать его «на коврик» из любой точки в доме.

Затем мы начали отрабатывать вариант команды «ждать» в полях, на парковках и в городских парках. Я усаживал его и давал команду «ждать» голосом и знаками – очень просто, раскрытой ладонью, вертикально, так же как для команды «место» (с той разницей, что «место» показывают ладонью боком). После чего я отходил шагов на тридцать, оборачивался к Лу лицом и кричал: «Ко мне!» – а когда он преодолевал примерно половину этого расстояния (за секунду-другую), вскидывал руки и выкрикивал: «Ждать!» Через какое-то время Лу приучился останавливаться и дожидаться от меня новой команды.

Я стал увеличивать дистанцию между нами, чтобы успевать с командой «ждать» по нескольку раз. Он пробегал десять шагов и ждал, пять шагов и ждал, двадцать – и ждал… Все ближе и ближе ко мне. Прошло совсем немного времени, и это стало для нас простым, как детская игра; я даже перестал давать команду голосом и оставил только жесты. В ту пору я не мог об этом знать, но именно эта команда в один прекрасный день спасла ему жизнь на горной тропе.

Мы с Лу поднялись на каменистый гребень к востоку от Песчаного пика. Под нами расстилался Тихий океан, к северо-западу виднелись острова Чаннед, а чуть южнее – окутанная дымкой Каталина. Едва заметный теплый ветерок доносил запах полыни и коноплянки, через сушняк пробивались зеленые побеги кустарника, бросая вызов лесным пожарам, наносящим здешней поросли ущерб каждое дето.

Лу пробежался по холму, взметая сухую пыль, поиграл в догонялки со шмелем, а я пока налил ему в миску воды. «Пить!» – позвал я его.

Он подбежал, полакал воду, а потом, широко улыбаясь, опрокинул остатки мне на штаны. Я шлепнул его по пыльному заду и немного побегал с ним в салочки, после чего мы принялись возиться и играть в «бешеного пса».

Внезапно Лу что-то учуял и помчался к соседней груде камней, в полусотне метрах отсюда. Я воспользовался моментом, чтобы посидеть и отдохнуть, пока он тыкался носом в кусты и скалы.

Высоко в небе над нами кружил краснохвостый сарыч, возможно, он искал ту же добычу, что и Лу. «Интересно, кто круче – Лу с его обонянием или сарыч с острым зрением?» – подумал я, наблюдая за ними. По тому с каким задором Лу устремился куда-то дальше, я точно знал, что он поймал новый запах и вышел на след. Немного подумав, я поднялся и пошел следом. Мне стало любопытно.

Лу бежал по залитой солнцем тропинке. Посреди нее валялась выбеленная на солнце кривая палка: возможно, какой-то турист опирался на нее при ходьбе, а потом выбросил. Лу она, похоже, заинтриговала, он замер поблизости и стал принюхиваться.

А потом палка пошевелилась.

— Стоять! — закричал я так громко, как только мог. Лу озадаченно обернулся, словно желая уточнить: «А что, это нормально, когда палки шевелятся?»

Я вскинул руку, подкрепляя команду жестом. Он застыл, по-прежнему не сводя заинтересованного взгляда с гремучей змеи, которая, по счастью, еще не сделалась агрессивной.

Она грелась пол лучами утреннего солнца, еще вялая после ночной прохлады. Лу замер всего в паре шагов, но она еще даже не начала трещать.

Судя по тому, что Лу совсем не выказывал страха, прежде с гремучками ему сталкиваться не доводилось. Я прекрасно понимал, что, невзирая на все мои крики, он очень скоро не удержится и таки решит понюхать загадочную живую палку, поэтому действовать надо было решительно. Еще не хватало лишиться такого пса по вине какой-то бессмысленной рептилии!

— Эй, Лу! — крикнул я. Гремучая змея пошевелилась, подняла хвост и затрещала. Я захлопал в ладоши и попятился, как бы приглашая поиграть в догонялки, чтобы пробудить интерес у своей собаки и отвлечь от змеи.

Он завилял хвостом. Судя по позе, сейчас ему было куда интереснее поймать меня, чем пытаться ухватить непонятную ползучую тварь, оказавшуюся на тропинке между нами. «Будь умницей, Лу, будь умницей!» – молил я его мысленно, отходя все дальше назад.

Змея свернулась. Чтобы нанести удар. Лу взвыл и поднялся на дыбы, как боевой жеребец. А потом, вместо того чтобы обогнуть змею по дуге, взял и радостно через нее перепрыгнул, оставив гремучку далеко позади. Та все же попыталась дернуться в сторону пса, но цели не достигла, однако в первый момент, когда я заметил ее бросок, у меня чуть не случился сердечный приступ.

Лу подбежал ко мне. Я схватил его на руки и крепко прижал к груди. Он зафыркал и облизал мне лицо. Объятия всегда ему нравились, он позволял сжимать себя очень крепко, и сразу чувствовалось, сколько в нем жизни и как много в нем любви.

Завершая картину, он поставил мне на плечо переднюю лапу. Я еще немного подержал его, потом прошептал на ухо: «Выпендрежник».

— Р-р, — согласился он.

— Вот уж точно. Р-р.

Я отпустил его, он помочился на ближайший куст, потом схватил лубовую ветку.

— Хорошая палка! — Я подозвал его к себе. Лу любил грызть палки: это тоже была привычка, оставшаяся у него с детства, когда собачьи игрушки росли на деревьях. — Только сперва проверяй, чтобы она была не живая.

Я уселся под дубом и достал сладкий батончик. Рядом со своей палкой расположился Лу.

— Держи. — Я бросил ему липкий кусочек. Он выпустил палку из пасти и мгновенно поймал угощение, проглотил и вновь с удовольствием принялся грызть древесину. Сперва он тонкими полосками сдирал кору, потом уничтожал остальное.

Палка была слишком тонкой и длинной, ее неудобно было держать в лапах.

— Дай, — велел я, забрал палку и переломил пополам. — Так удобнее, верно?

Он хрюкнул и вернулся к своему занятию. Я счистил со своего обломка кору и слегка надкусил. Лу посмотрел на меня удивленно, точно я открыл какой-то страшный секрет.

— Невкусно, — резюмировал я и выплюнул кусочек дерева. На вкус оно было горьким, как перестоявший чай.

Вытащив перочинный нож из кармана, я закончил шкурить свой кусок палки. Лу поудобнее свернулся на земле, и еще какое-то время мы отдыхали в полном блаженстве, оба были заняты своим делом и думали о змеях и друг о друге.

Мне позвонила Филлис из репетиторского агентства:

— У меня есть для тебя клиент.

— И кто же это?

— Очень важная персона.

— Шейх или политик?

— Знаменитость.

— Не в первый раз, — сказал я.

— Сомневаюсь.

Я миновал пост охраны на воротах, проехал по заворачивающей дорожке к дому и покосился в зеркало заднего вида на Лу.

— Веди себя хорошо, — и бросил ему печенье. Он схватил его на лету и облизнулся. — Молодец. Сиди в машине. Здесь тебе выходить нельзя – по крайней мере, пока что.

Лу обозрел великолепный особняк, оставив на стекле влажный отпечаток носа. Я медленно заехал на парковку, поставил машину в дальнем уголке и вылез наружу.

— Веди себя хорошо.

Да, скажу честно, я нервничал.

Слева от входа в дом находилась идеально подстриженная, изумрудная поляна, шедшая слегка под уклон. Там было несколько лунок для гольфа, у которых торчали флажки. Добродушный и вальяжный пожилой джентльмен в малиновом жилете, афроамериканец по происхождению, как раз замахивался клюшкой. У его ног лежали мячи.

Он сделал аккуратный удар, и мяч закатился точно в лунку. Потом он обернулся ко мне:

— Чем могу вам помочь?

— Добрый день, сэр. Я Стив Дьюно, новый учитель Аники.

— Добрый день, сынок, — отозвался он любезно, глядя на меня немигающим, как у орла, взглядом. — Тогда тебе к Джоанне, это моя жена. Иди прямо в дом.