Анжелика. Путь в Версаль Голон Анн

Глава 14

Так удивительно было увидеть его здесь, его квадратную челюсть и прямо смотрящие карие глаза, ладно сидящий редингот из сукна каштанового цвета, с обшитыми золотом петлицами, высокий галстук и высокие каблуки — все, от чего так и «несло» Парижем, каретами под синим небом, что она не сразу поняла, что может означать для нее этот пришелец из ее прошлого.

Установят, что она — маркиза дю Плесси-Белльер, бунтарка из Пуату, что ее арестовали по приказу короля и как мятежницу посадили в тюрьму, что ее еще раз судили, — и оторвут от Онорины, она потеряет ее так же, как потеряла Флоримона, и не удастся уже бежать на острова далекой Америки…

Ее мозг был парализован этим страшным ударом, ни о чем больше думать она не могла. Да, она узнала вошедшего. Даже было как-то приятно снова увидеть его. Дегре! Так далеко и.., так близко!

Он поклонился, словно лишь вчера расстался с нею.

— Приветствую вас, мадам. Как вы поживаете?

Она вздрогнула, услышав его голос — а в нем далекий отзвук споров, которые они вели, ненависти и страха, которые она испытывала к нему, мгновения жаркой и безыскусной любви по его настоянию.

Она смотрела, как он идет через всю комнату и садится за стол Бомье. Парика он не носил. Тем легче было узнать в нем, несмотря на укрепившуюся жесткость черт, того бедного студента-гуляку, с которым она была знакома еще прежде, чем он поступил служить в полицию. И напротив, изысканный наряд, уверенные движения, то как он уселся с видом человека, привыкшего к тяжелой ответственности, — это все было непривычно и чуждо. Все линии его лица обозначались жестко, в уголках глаз неотступно стояла чуть ироническая усмешка, складки, и горькие и мягкие, по обеим сторонам рта не расправлялись, даже когда он не улыбался. Но ее он приветствовал дружеским оскалом своих хищных зубов.

— Так вот, дорогая Маркиза Ангелов, видно, в небесах написано, что нам суждено встретиться, несмотря на поспешность, с которой вы бежали от меня после нашей встречи.., когда же это было?.. Давно уже… С нашей последней встречи прошло четыре.., нет, пять лет!.. Уже! Как бежит время! И как богато оно событиями, особенно что касается вас. У вас особенный талант жить беспокойно. Что касается меня?.. Ну что же, жизнь идет гораздо спокойнее, когда вы в нее не вмешиваетесь. Я занимаюсь текущими делами. Вот совсем недавно пришлось арестовать одну из ваших соседок.., маркизу Бренвилье. Не знаю, помните ли вы ее, она жила за несколько улиц от Вашего дома в Борейли. Она отравила все свое семейство и еще несколько десятков человек. Это продолжалось годы, уже несколько лет я выслеживал ее, и, знаете ли, это вы помогли мне арестовать ее. Именно так! Мне помогли драгоценные сведения, которые я исторг-таки у вас, об ограблении, совершенном вашими приятелями из Двора чудес. Вы этого не помните?.. Забыли, видно. Столько пережито с тех пор. Ах, моя дорогая, в Париже теперь очень часто отравляют людей. У меня безумно много работы. И в Версале тоже часты отравления. Там особенно трудно выявлять… Но я вижу, эти мелкие сплетни вам неинтересны. Поговорим о другом.

Мне поручено разыскать вас и задержать. Мне всегда дают неприятные поручения. Задержать Бунтовщицу из Пуату! Не очень это удобно! И вообще это не моя специальность — таскаться по провинции вроде вашей… Жалкая это провинция, обескровленная, ограбленная, где люди забиты, как скот, а услышав ваше имя, держат рот на замке… Я отказался от поисков там и предпочел довериться случаю… Тут сыграл некоторую роль этот проныра Бомье. Он явился в Париж с донесением по церковным делам, которым не видно конца, и одновременно искал сведений об одной женщине… Почему я подумал, не вы ли эта женщина? Сам не знаю. Но недавняя встреча с любезным наместником Ла-Рошели господином де Барданем, устранила мои сомнения. Я помчался сюда со всей возможной скоростью, чтобы вновь увидеть вас, моя драгоценная. И это оказались действительно вы. Мое поручение выполнено.

А знаете ли вы, что помолодели?.. Именно так, меня поразило это, едва я вас увидел. Неужели все дело в этом скромном чепчике, напоминающем мне о служанке мэтра Буржюса в то давнее время, когда я заходил к нему в таверну Красной маски выпить стаканчик белого винца… Позднее меня ввело в заблуждение ваше новое обличье, когда вы числились в фаворитках короля и были кругом обвешаны драгоценностями. Поверьте мне, я уже начинал видеть в нем приметы моих отравительниц: жадность, честолюбие трусость, стремление мстить. Теперь все это ушло. Я вновь вижу чистые глаза молодой женщины.., только в них прибавилось кое-что — след тяжелых переживали Что же отмыло вас от всей той грязи? Что сделало ваше лицо опять ясным и чистым? Что вернуло вам всепоглощающий взгляд этих огромных глаз, зовущих на помощь?

Я вошел сюда и сразу сказал себе: Боже! Как она молода! Приятный сюрприз, надо признаться, спустя пять лет. Может быть, это слезы на ваших щеках?..

Кто же заставил вас плакать, дорогая? Это старая крыса Бомье? Почему? Что вы еще натворили тут, что опять попали в грязные лапы полиции?.. Когда же вы научитесь благоразумию?.. Но почему же вы не отвечаете мне? Ваши глаза очень красноречивы, бесспорно, как и всегда были, но мне этого недостаточно. Я хочу услышать, как звучит ваш голос.

Он наклонился вперед и внимательно вглядывался в нее. Она молчала, будучи не в силах выговорить ни слова. Из глубины ее отчаяния рвался зов, мольба: «Дегре, друг мой Дегре, помогите мне!» Но губы ее не издавали ни звука.

Дегре умолк. Он долго рассматривал ее, черту за чертой, подробность за подробностью, сверяя впечатление с тем лицом и фигурой, которые так часто являлись ему в сновидениях и мечтах.

Он приготовился ко всему, думал увидеть ее опустившейся, постаревшей, вызывающей, полной горечи или ненависти… Он не ждал только этой сдержанной скорби, этой немой и отчаянной мольбы, исходящей из ее зеленых глаз, которые стали еще яснее, еще светлее, чем были.

«Я знал, что ты красива, — думал он, — но ты стала гораздо красивее!.. Каким это чудом?»

Его охватило истинное уважение к этой женщине, которой удалось невероятное: сохранить свою душу здоровой, несмотря на пережитые страшные годы, войну, поражение, существование гонимого и преследуемого зверя, бесконечные опасности.

Он вновь наклонился и серьезно спросил:

— Мадам, чем я могу помочь вам?

Анжелика вздрогнула, словно пробуждаясь от гипноза.

— Помочь мне? Вы решили помочь мне, Дегре?

— А что же еще я делаю, с тех пор как познакомился с вами? Только помогаю вам. Да, и в Марселе, когда я хотел арестовать вас, это было для вашей пользы. Что бы я не отдал тогда, чтобы помешать вам пуститься в ту гибельную эскападу, которая так дорого обошлась вам!

— Но.., вам приказано арестовать меня?

— Разумеется, и даже не один раз, а два. И все-таки я вас не арестую. — Он покачал головой:

— ..Потому что это будет ужасно для вас. Больше бежать вам не удастся. Я должен буду предоставить вас, мой ягненочек, связанной по рукам и ногам. И я даже не знаю, не о жизни ли вашей пойдет речь. Во всяком случае, о вашей свободе. Больше вам света не увидеть.

— Вы рискуете карьерой, Дегре.

— Вот уж о чем не следовало напоминать в ту минуту, когда я предлагаю вам помощь. Я не могу себе представить вас в пожизненном заключении, вас, созданную для безграничных просторов… Кстати, вы правда собирались отплыть в Америку с несколькими десятками протестантов?

Он полистал небрежно лежавший на столе список пассажиров «Святой Марии». У нее в глазах заплясали фамилии: Маниго, Берны, Карреры, Мерсело.., потом имена: Мартиал, Северина, Лорье, Абигель, Ревекка, Жереми, Рафаэль… Она помедлила еще секунду.

У полиции есть сто способов вырвать признание. Взволнованный голос Дегре, его язвительные замечания и прорывающиеся выражения нежности — может быть, это должно было лишь усыпить недоверчивость, заставить ее подчиниться? Одним словом она могла выдать своих друзей, тех, кого любой ценой хотела защитить. Губы ее дрожали. Она решила сыграть ва-банк.

— Да, это правда.

Дегре откинулся на стуле и странно вздохнул.

— Хорошо, что вы не усомнились во мне. Если б вы это сделали, я, возможно, арестовал бы вас! Наша профессия делает нас с годами более суровыми и более сентиментальными, более жестокими и более деликатными. Отказываешься почти от всего кроме некоторых мелочей, которые стоят дороже золота. И со временем они делаются еще дороже. К таким вещам принадлежит ваша дружба. Я разговариваю с вами так откровенно, моя дорогая, — что не в моем обычае, — потому что знаю, что если выпущу вас в этот раз, то больше никогда не увижу.

— Вы меня выпустите?

— Да. Но этого недостаточно для вашей защиты; вы ведь опять попали в очень скверную историю. Почему вы раньше не уехали на острова? Это был лучший исход. Я бы так никогда вас и не увидел и очень был бы рад этому. Теперь придется попортить кровь. Этот Бомье сумел обогнать вас. Всех ваших сообщников немедленно отправят под арест. За кораблем их уже следят. С этой стороны ничего сделать для вас невозможно… К чему вы вздумали, моя прелесть, связаться с этими еретиками, когда вам прежде всего надо было держаться незаметно? На них теперь обращают слишком много внимания, и укрываться в их домах рискованно… Не говоря уж о том, что это народ неинтересный. Ледяные души, которые не умеют любить… Вы меня разочаровали!..

— Вы говорите, что их всех арестуют? — Остальных его слов Анжелика уже не расслышала. — Когда?

— Завтра утром.

— Завтра утром, — повторила она, бледнея.

Никто ни о чем не догадывается. А завтра утром черные люди и люди с оружием ворвутся во двор, где цветут испанские сирени и левкои, где детишки плясали вокруг пальмы. Они схватят этих детей за руки и уведут их навсегда. А руки мэтра Берна закуют в цепи. Они станут грубо толкать старую Ревекку и почтенную тетушку Анну, а та будет протестовать, прижимая к тощей груди Библию и свои математические книги. Книги у нее вырвут из рук и швырнут в ручей…

И по всем уличкам их квартала под стенами города поведут женщин в белых чепцах с наскоро увязанными узлами в руках, мужчин в цепях, детей, чьи ножонки не будут поспевать за шагами волочащих их солдат.

— Дегре, вы сказали, что поможете мне…

— А вы хотите воспользоваться моим обещанием, чтобы предупредить этих людей?.. Этого не будет. Довольно уже вы наглупили! Я вам даю совсем немного времени собрать ваши тряпки — под моим надзором — и потом вытащу вас из опасного окружения, в котором вы оказались по своему неразумию. Вы слишком быстро забыли, что за вами тоже охотятся, и то, что вы католичка, никак не поможет вам, когда еще кто-нибудь, кроме меня, станет разбираться в вашей истории.

— Дегре, выслушайте меня.

— Нет.

— Двадцать четыре часа… Я прошу у вас только сутки. Воспользуйтесь своей властью, чтобы отсрочить арест до послезавтра или, в крайнем случае, до завтрашнего вечера.

— Черт побери! Вы сошли с ума! — вскричал Дегре, не скрывая гнева. — Вы становитесь все более бесцеремонной. Не так-то просто спасти вашу голову, оцененную уже в пятьсот ливров, а вам этого мало.

— Двадцать четыре часа, Дегре.., обещаю вам, что убегу вместе с ними.

— Вы смеете утверждать, что до завтрашнего вечера сумеете вызволить отсюда полсотни человек, которых ждет арест, и отвезти их достаточно далеко, чтобы их не могли захватить?

— Да, я постараюсь это сделать…

Дегре помолчал, опять разглядывая ее. Потом заговорил с внезапной нежностью:

— Что за звездочка загорелась в ваших глазах? А, узнаю ее. Вас не изменить, Маркиза Ангелов. Ну что же, идет! Ради них и ради вас я устрою отсрочку, о которой вы просите. Из-за той улыбки, с которой вы сказали «Я постараюсь».

Она хотела уже встать, он жестом удержал ее.

— Внимание! Только двадцать четыре часа. Не больше! Нелегко будет получить эту отсрочку. Меня тут уважают, зная, что я правая рука господина де ля Рени, начальника полиции Французского королевства. Но я приехал сюда, разыскивая вас, и мне не годится вмешиваться в местные дела. Бомье будет страшно недоволен, что я вмешиваюсь в дело ареста «его» протестантов. Но я найду повод отложить это до завтрашнего вечера. Но никак не позже. Он хитер. И он знает, что голландский флот уже на подступах к Ла-Рошели. А когда корабли подойдут, тут поднимется такая суматоха, что ожидавшие ее могут и воспользоваться ею. Поэтому он хочет, чтобы все они сидели под замком еще до прихода флота.

— Я поняла.

— Вам лучше выйти здесь. — Он взял ее за локоть и подвел к другой двери, позади стола. — Я не хочу, чтобы видели, как вы уходите. Надо избежать нескромных вопросов.

Анжелика остановилась:

— А дети? Я не могу уйти без них.

— Я уже давным-давно отправил их домой. Этот рыжий чертенок, ваша дочка, кажется, так терзал наши уши своими криками, что я велел старшей забрать ее, возвращаться к отцу, никому ничего не говорить и ждать вашего возвращения. Вас тогда допрашивал Бомье. Но я знал, что придет и мой черед.

— О, Дегре, — прошептала она, — как вы добры!

Он вывел ее в темный узкий коридор и потянул дверь, открывавшуюся внутрь. На улице было уже совсем темно. Из соседней водосточной трубы хлестала вода, но дождь уже перестал. Влажный ветер рывками пробивался между домов.

Дегре остановился на пороге. Он обнял ее по-своему, не сжимая, но так непоколебимо, что сопротивляться было невозможно.

— Я люблю вас. Теперь я могу это сказать, потому что это ничего уже не значит.

Его твердая рука так повернула ее, что затылок пришелся в ямку под его локтем. И это положение, и ветер, и ночь не позволяли ей видеть его, и он утратил для нее реальность. Она была душою опять одна, сознавая лишь, что, как пленная птица, стремится скорее улететь отсюда, улететь навсегда.

Он понял, что держит в руках опустевшее тело, тело без души, уже улетевшей. Для этой гонимой женщины он был не живым, достаточно солидным, как он сам считал, человеком, а всего лишь призраком прошлого, который мог унести ее к могиле. Она же рвалась вперед, к своей вольной судьбе, в которой ему не было места.

«Она создана для простора, для свободы…» — подумал он, склонился над ее лицом и не прикоснулся к ее губам.

— Прощайте, Маркиза Ангелов.

Очень бережно он разжал руки. Она бросилась бежать, сделала несколько шагов, остановилась, повернулась. Он уже не видел ее, различил только ее слова:

— Прощайте, мой друг Дегре… Спасибо. Спасибо.

Анжелика бежала по ночному городу. Соленый ветер бил ей в лицо. Так бежала, наверно, из Содома жена Лота, когда над этим городом собирались несущие ему гибель серные облака.

Задыхаясь, она добежала до дома. Все были на месте: дети, мэтр Габриэль, старая Ревекка, тетушка Анна, Абигель, старый пастор и молодой пастор со своим сироткой-сыном. Они бросились обнимать ее, окружили, засыпали вопросами.

— Говорите же, — требовал купец. — Вас арестовали. Почему? Что произошло?

— Ничего серьезного.

Даже тетушка Анна повторяла дребезжащим голосом:

— Мы страшно перепугались за вас. Мы боялись, что вас посадят в тюрьму.

— Ничего страшного.

Она постаралась улыбнуться, чтобы успокоить их. Все были на месте, и она уверилась, что ее замысел удастся и она сумеет спасти всех. Ее проводили на кухню, Ревекка принесла вина и спрашивала, какого ей хочется, какую бутылку открыть. Бутылок было много, не имело смысла беречь их, ведь на корабль все не унесешь.

— Корабль? — спросил мэтр Габриэль. — Вас из-за этого задержали? Что-нибудь стало известно?

— Ничего серьезного.

— Вы повторяете «ничего серьезного», а сами белы как полотно. Что же случилось? Скажите. Может быть, надо предупредить Маниго?

Его нелегко было обмануть. Он положил руку на плечо Анжелики.

— Я уже собрался сам бежать во Дворец правосудия.

— Это была бы опасная ошибка, мэтр Габриэль. Я поняла, что эти господа что-то заподозрили, но у них еще нет доказательств, а пока они соберут их, мы уже будем далеко! Надеюсь, Мартиал и Северина ничего не сказали там.

— Нас не спрашивали, — сказал Мартиал. — К счастью. А очень скоро к нам вышел важный господин. Он взял Онорину на руки, чтобы она перестала кричать, и потом сказал нам: «Идите домой. Госпожа Анжелика придет позже». Другим это не понравилось, но он сам вывел нас на улицу.

— Кажется, этот господин приехал из Парижа, — добавила Северина, блестя глазами. — Все относились к нему очень уважительно.

Анжелика подтвердила:

— Этот господин один из моих друзей, и он обещал мне, что сегодня нам можно спокойно спать.

— У вас есть друзья в полиции, госпожа Анжелика? — резко спросил мэтр Габриэль.

Анжелика провела рукой по лбу.

— Да. Это вышло случайно, но так оно и есть. И, как видите, это может пригодиться. Я обещаю все рассказать вам завтра. Но сегодня я устала, да и детям пора ложиться.

Однако когда все разошлись по своим комнатам, она попросила Абигель остаться:

— Мне нужно поговорить с вами.

Они подождали, пока все в доме затихло, и Онорина уснула. Анжелика открыла сундук, стоявший в углу кухонного алькова, и вытащила самое толстое свое пальто и черный шерстяной платок, который крепко затянула под подбородком, чтобы чепец не слетел с головы.

— Я не хотела говорить мэтру Берну о своем замысле, потому что он помешал бы мне. А действовать могу я одна. Но вы должны все знать.

Она кратко рассказала девушке самое главное. Их выдали. Кто? Может быть, один из приказчиков Маниго. А может быть, из их собственных… Это, в сущности, неважно. Важно то, что Бомье все известно. Он знает имена. Подручные и стражники уже сторожат их, следят за складами, за «Святой Марией». Все их дома уже помечены. Черный ангел гибели уже коснулся невидимой рукой и богатых особняков, и скромных лавочек с их улицы Под городскими стенами. Завтра за ними придут и всех арестуют.

Абигель слушала, не шевелясь. Как никогда, она была похожа на фламандскую мадонну с одной картины, со своим длинным кротким лицом, бледными ноздрями и белым чепцом. Она держалась спокойно. У нее было достаточно душевных сил, чтобы смириться с тем, что ее ждет, но пока это ей легко, думала Анжелика, потому что она еще не знала несчастья. Она не испытала тюрьмы, не была в положении преследуемой жертвы, когда некуда приклонить голову и напрасно молишь о помощи.

— У нас остался только один шанс. Надо рискнуть. Поэтому я должна выйти из дома ночью.

Абигель вздрогнула.

— Сейчас? Когда буря так разыгралась? Послушайте…

Ветер рвал ставни, и оконные стекла звенели от его ударов. Дождь лил снова, и его шум смешивался с глухим ворчаньем моря.

— Остались считанные часы, — сказала Анжелика. — Если завтра утром мы все не будем на корабле, значит, мы погибли.

— На корабле? Но как же? Ведь вы сами сказали, что порт сторожат. А в такую погоду ни один корабль не выйдет в море.

— Один, может быть, найдется. Это последний наш шанс. Надо рискнуть. Будьте наготове, Абигель. Пока меня нет, приготовьте для каждого узелок. Много не кладите: одну смену одежды и белье.

— Когда вы вернетесь?

— Не знаю. Может быть, на заре. Но вы будьте наготове… Я надеюсь прийти с вестью, что корабль ждет нас и надо спешно идти к нему.

Она подошла уже к двери, но обернулась:

— Если я не вернусь, Абигель.., моя дочка Онорина, постарайтесь позаботиться о ней, что бы ни случилось. Да что за глупости я говорю!.. Я должна вернуться. Иначе быть не может!

Абигель обняла ее за плечи.

— Что вы думаете сделать, Анжелика?

— Самое простое. Я хочу найти капитана одного корабля, которого я знаю, и попросить забрать нас всех.

Девушка крепко прижалась к Анжелике, обратив к ней сияющие глаза.

Так приятен был этот порыв дружбы, и в памяти встало, сливаясь с ним, наивное видение детских лет. Когда совсем маленькой она слышала вой бури над болотами Монтелупа, она воображала, что дева Мария берет ее на руки, и страх проходил. Она прижалась лбом к плечу Абигель. Та тихонько спросила:

— Почему вы стараетесь увезти нас всех? Ведь это гораздо труднее. Вы могли бы спастись одна, Анжелика, я чувствую…

— Нет, не могла бы. Это было бы выше моих сил, поверьте. Вам не понять этого, моя милая Абигель, но я знаю, что, если не помогу спастись вам и вашим собратьям-протестантам, я никогда не искуплю ни пролитой крови, ни всех ошибок моей жизни… — И добавила, стараясь, чтобы голос прозвучал бодро:

— Сейчас или никогда! Вот почему я должна добиться удачи.

Абигель проводила ее до ворот. Порыв ветра задул свечу. Молодые женщины обнялись, и, цепляясь за стены, чтобы ветер не сбил ее с ног, Анжелика пошла к городским воротам. Пока она будет пробиваться сквозь дождь, Абигель не уснет, сидя у лампы. Значит, она не одна. Чуть не на коленях она взобралась на мокрые ступени, ведущие к окружной дороге. Там ее охватил немолчный гул моря. Время от времени слышались мощные удары больших волн, колотивших в дамбу. Разлетавшаяся от них водяная пыль покрывала все кругом влажной пеленой. Анжелика промокла насквозь, пока дошла до кордегардии у Башни маяка.

Уцепившись за одну из боковых подпор, она немного отдышалась, потом поднялась на цыпочки и заглянула внутрь. В караульном помещении сидел, уныло пригибаясь к жаровне, солдат Ансельм Камизо, на его небритую физиономию падал красный отблеск от горящих углей.

Хорошо, что Анжелика знала о природной робости этого ее вздыхателя, потому что вид солдата под скрещенными балками потолка средневековой башни никак не внушал доверия. Но выбора не было! Она стукнула в окошко.

Солдат неторопливо поднял глаза, и на лице его выразилось глубочайшее потрясение при виде чудесного призрака, посланного ему богом бури. Он несколько раз протер глаза, вскочил, зацепился за алебарду, споткнулся, уронил каску, пробудив многократное эхо башни, наконец добрался до двери и отпер ее. Анжелика, стоявшая уже у двери, быстро вошла, с облегчением сбрасывая мокрый капюшон.

— Вы? Госпожа Анжелика! — воскликнул Ансельм Камизо, не в силах вздохнуть, словно после долгого бега. — Вы!… Здесь, у меня!..

Жалкое было это «у меня» — полутемная круглая будка, матрас на полу да скромный ужин часового — креветки и черный хлеб.

— Господин Камизо, я пришла просить у вас о большой услуге. Отоприте мне угловую калитку, потому что мне надо выйти из города.

Стражник задумался. Разочарование придало ему суровости.

— Полагается… Я обязан… Ничего подобного! Это ведь запрещено, красавица.

— Потому я и обращаюсь к вам. Только тут можно выйти. И я знаю, что ключи от этой калитки у вас.

Обезьяньи брови бедного Камизо ползли все дальше вверх.

— Если вы к любовнику идете, нечего на меня рассчитывать. Я, как и все, охраняю мораль.

Анжелика пожала плечами:

— Вы думаете, что в такую погоду назначают свидания любовникам на ландах?

Солдат прислушался к стуку дождя и завываниям ветра вокруг башни.

— Пожалуй, что нет. Даже здесь лучше, чем снаружи. Но тогда зачем? Зачем вам надо выйти из города?

Анжелика не приготовила объяснения, но оно ей быстро пришло в голову:

— Мне надо отнести записку человеку, который прячется в Сен-Морисе. Этому человеку грозит смерть… Это пастор.

— Понятно, — пробурчал Камизо. — Но если вы будете вмешиваться в такие истории, госпожа Анжелика, не миновать вам тюрьмы. А мне уж не дыбы, а веревки.

— Никто не проговорится… Я дала обещание отнести записку и сразу же подумала о вас. Я никому об этом не говорила, но если вы откажете, кому же мне довериться?

Она ласково положила руку на огромную волосатую лапу и подняла умоляющий взгляд к солдату. Бедный Ансельм Камизо был потрясен до глубины души. Когда ему случалось встречать ее, если она проходила мимо, он, конечно, не удерживался от любезностей, как всякий уважающий себя мужчина, но ему и присниться не могло, что когда-нибудь она окажется рядом и так посмотрит на него. Он провел рукой по подбородку, вспомнил, что небрит и вообще некрасив, что женщины всегда смеялись над ним.

— Я буду вам очень обязана, господин Камизо.., так обязана…

Воображение солдата не могло представить ничего больше поцелуя, но даже мысль о том, что эти чудные губы милостиво прикоснутся к нему, самому несчастному из всех солдат гарнизона, сводила его с ума. Его товарищи нередко говорили между собой о холодности красивой служанки Берна. А если они узнают когда-нибудь, что ему, Ансельму, уроду, турецкой башке, досталось то, что самый дерзкий среди них счел бы невероятным счастьем… Ах, за это можно и свечку поставить в папистской церкви! Да неужели это сбудется? Ему даже стало страшно от предвкушения. И, глядя в сторону, он смущенно забормотал:

— Ну, ладно… Хорошо! В конце концов, ничего дурного я никому не сделаю. Я сам распоряжаюсь тут, у стен, что же, могу и постараться для такой женщины, как вы.

Он встряхнул связку ключей.

— А на обратном пути вы заглянете ко мне на минутку?..