Наследники Демиурга Ерпылев Андрей
– Я и тебя-то зря взял, – взорвался он. – Сидишь тут, гундишь… Хочешь, приторможу вон у ларька и топай назад, защищай. Пока недалеко отъехали.
Сказать, что он был взвинчен, значило не сказать ничего. Несанкционированный допрос с применением спецсредств – за это в конторе по головке не погладят. И что с того, что вколол он «ночному гостю» безобидное обезболивающее, всего лишь чуть-чуть затуманившее тому сознание. Если дойдет до расследования – трясти будут по полной программе: методики-то он применил самые настоящие.
«А все-таки, – подумал он с неожиданным в данной ситуации удовлетворением. – Самовнушение – великая штука. Хоть в это и не все верят…»
Александр вспомнил закатившиеся глаза боевика, смертельную бледность, разлившуюся по его лицу, покрытому липким потом, едва шевелящиеся синеватые губы… Игравший всерьез преступник ни на миг не усомнился, что с ним тоже играют по всем правилам, а пластиковый шприц – всего лишь заменитель иголок под ногти и лезвия ножа, рисующего на коже глубокие кровоточащие узоры. Уж он-то в подобном случае откинул бы гуманизм подальше. И применил бы не безвредное плацебо[23], а самое что ни на есть действенное средство. Цель оправдывает средства, понимаешь.
Но как бы то ни было, а майор теперь знал, с кем имеет дело, и понимал, что промедление – смерти подобно. Смерти полузнакомого наследника Классика или же – его жизни, но смерти всего остального. И тут уж гуманизму не было места: при таких высоких ставках часок, проведенный перепуганной женщиной в обществе обезвреженного убийцы, в расчет можно не принимать…
– Черт побери! – вырвалось у него невольно, когда с обочины в свет фар зеленым флюоресцентным пятном шагнул инспектор ДПС с требовательно протянутым жезлом…
– На куски порежу, кишки на кулак намотаю…
Приглушенный свет, монотонные угрозы пленного боевика, общее переутомление рождали в мозгу измученной женщины уверенность, что все окружающее ей только кажется или видится в ночном кошмаре. Что все это – игра утомленного разума, порождение предыдущих бессонных ночей. И не было на самом деле никакого ночного визита и вообще треволнений последних дней, а она сама лежит в своей постели, а через секунду откроет глаза, встанет и пройдет в кухню, чтобы принять таблетку, запить ее стаканом кипяченой воды, снова лечь и заснуть уже без сновидений.
Наверное, она временами действительно выпадала из реальности, потому что сквозь привычные стены и силуэт сидящего на полу человека в черном начинали проступать совсем посторонние образы: люди, которых здесь вообще не могло быть, пейзажи и даже обрывки каких-то сюжетов… И возвращала ее в привычный мир лишь тяжесть пистолета, зажатого в озябших, несмотря на летнюю ночь за окном, ладонях.
– Умеете пользоваться? – спросил на прощание странный архивариус, вручая ей отобранный у бандита «ствол», и она почему-то утвердительно кивнула головой, хотя до сего момента держала в руках оружие всего дважды.
Теперь пистолет, слишком тяжелый для женских рук, упертый рукоятью в стол, глядел своим длинным стволом в голову пленного, заставляя того нервничать. Ведь неизвестно, что придет в голову белобрысой издерганной дурочке, то и дело клюющей носом, но тут же вскидывающейся, чтобы, похлопав глазами пару минут, снова провалиться в дрему. А указательные пальцы обеих рук, между прочим, лежат на спусковом крючке… Но остановиться все равно не мог: он был унижен, оскорблен, а такие оскорбления смываются только кровью.
– И тебя прирежу, и дружка твоего… Ему и так уже ноги отрезали – сидит, как папашка его в кресле, и строчит, строчит, строчит… А как не нужен станет, его – по горлу и в реку. И тебя рядом… Только сперва человек двадцать с тобой потешатся…
– Замолчи… – с трудом разлепила пересохшие губы Ирина: стеклянный кувшин с водой стоял рядом – только руку протяни, но она была твердо уверена, что стоит лишь на мгновение отвести пистолет в сторону, как бандит легко порвет несерьезные пластиковые веревочки, стягивающие его запястья и щиколотки. – Сейчас за тобой приедут…
– Ха! Приедут! – осклабился боевик. – Да у нас все легавые и конторские на подсосе. Приедут, чтобы мне ручки развязать да извиниться. А потом нас с тобой один на один оставят. И уж тогда…
– Ты все врешь.
– Вру? Да я слышал, кому твой новый хахаль звонил. Я это…
Голова бандита внезапно дернулась, как от пощечины, и взорвалась кровавым гейзером, забрызгав темной жижей все вокруг.
Ирина со студенческих лет весьма терпимо относилась к крови и всему, связанному со смертью, но когда какой-то мягкий влажный ошметок, показавшийся горячим, с силой врезался ей в щеку и сполз, оставляя мокрый след, вниз, в голове у нее помутилось. Она с трудом перевела взгляд с содрогающегося в агонии «пришельца», обильно заливающего все вокруг черной кровью, хлещущей из развороченного черепа, на пистолет, стиснутый в руках так, что побелели костяшки пальцев.
«Это не я… Не может быть… Я не…»
И темные волны благословенного забытья сомкнулись над ее головой…
12
«Я умер?..»
Владислав не видел ничего: со всех сторон его обступала темнота, плотная, как будто осязаемая. И тишина.
И он ничего не чувствовал: ни боли от недавних побоев, ничего. Даже собственного тела. Ведь как гласит меткая поговорка: «Если тебе минуло сорок и у тебя поутру нигде не болит – значит, ты умер». А сорок Сотникову-младшему минуло давным-давно, и возраст то и дело напоминал то ломотой в суставах, то ноющей болью под ложечкой, то колотьем в боку.
А сейчас не болело нигде.
«Вот и все, – грустно подумал мужчина, паря в абсолютной тьме в пространстве без верха и низа, холода и жара. – Я умер…»
Странное дело: он был не столько расстроен завершением своего жизненного пути – не слишком-то выдающегося, что таить, – сколько разочарован обыденностью перехода. Крестившийся в горячечные «перестроечные» годы по всеобщему поветрию, исполняющий с горем пополам православные обряды и считающий себя верующим человеком, Владислав в душе все равно оставался материалистом – слишком уж прочно утвердилось богоборчество в душах советских людей. А тут – ни ангелов, ни чертей, ни светящегося коридора, ни геенны огненной… Как не разочароваться, когда оказывается верным все то, в чем убеждали столько лет очкастые всезнайки с экрана телевизора, учителя в школе и лекторы общества «Знание»!
«Неужели это все? Неужели теперь ЭТО будет вечно?.. Не хочу!!!..»
Неприятие черного безмолвия было таким горячим, что огненная волна прошла по всему недвижному и бесчувственному телу, темнота не выдержала и дала трещину, обрушив на обомлевшего человека лавину боли, света и звуков, слившихся в дикую какофонию…
– Очнулся…
Али-Ходжа и Эфенди склонились над лежащим в кровати человеком, спеленатым бинтами будто мумия.
– Ну и чего вы добились этим, Владислав Георгиевич? – грустно и устало спросил «Иосиф Виссарионович», укоризненно качая головой. – Чтобы лишить себя жизни гарантированно, нужно прыгать не со второго этажа, а как минимум с пятого. А лучше – с десятого.
Правую руку дернуло внезапной болью, резкой и невыносимой на фоне той, глухой и нудной, что терзала тело, и Владислав застонал сквозь стиснутые до хруста зубы.
– Правая рука действует, – как ни в чем не бывало выпрямился врач, ввинчивая иглу в рукоять неврологического молоточка. – За левую не поручусь, но правая – во вполне рабочем состоянии.
– Отлично! – улыбнулся Али-Ходжа, сверкая очками. – Значит, сможет писать. А ноги… Ноги ему ни к чему. Жил же его отец семьдесят лет без ног.
«Без ног? – подумал Сотников. – Почему без ног?..»
Память услужливо вынесла из своих мутных глубин раздирающую тело боль, слившуюся со страшным ударом… Перелом ног? Позвоночника? «Сможет писать…» Неужели они надеются, что он будет для них писать?
– Сколько времени вам потребуется, чтобы привести его в норму? – деловито спросил старик.
– Сколько? – пожал плечами медик. – Несколько дней, как минимум… Да и после. Насколько я понимаю, он вам нужен готовым к сотрудничеству. А этого добиться непросто…
– Ну, это уже не ваше дело, уважаемый. У нас есть методы, чтобы изменить его отношение к нам.
– Что-то Марат задерживается, – озабоченно сообщил кто-то невидимый впаянному в подушки Владиславу. – И мобильник не берет… Может, проблемы у него?
– У Марата? Не мелите ерунды. С минуты на минуту появится. И аргумент наш привезет.
«Что за аргумент? – запаниковал Сотников. – Ирина?.. Они не посмеют!..»
Руку снова кольнуло, на этот раз почти не больно, и вскоре волна безразличия затопила сознание. Раненый мужчина перестал вслушиваться в разговоры окружающих его людей, балансируя на грани забытья. От сползания в нирвану его удерживала лишь затаившаяся где-то на краю восприятия тревога за любимую женщину…
Резким диссонансом происходящему зазвучала веселенькая мелодия из популярного детского мультика.
– Подъезжает, – удовлетворенно сообщил кто-то.
– Марат никогда не подводил.
Владислав безучастно смотрел в потолок. Его никак не занимала поднявшаяся вдруг суматоха, крики, глухие выстрелы, доносящиеся в комнату снаружи.
«Сейчас все выяснится… – сверлила одурманенный мозг мысль. – Сейчас все выяснится…»
Что выяснится, он вряд ли смог бы себе сказать. Память зияла дырами, и дыры эти ширились все больше и больше, сливаясь в прорехи и целые пропасти. Упрямо держались лишь какие-то крохи, нити, лоскутки, постепенно сдающие свои позиции.
Поэтому, когда в поле зрения вплыла чья-то круглая, как футбольный мяч, голова, Владислав ничему не удивился.
– Владислав Георгиевич? – улыбнулся незнакомец. – Будем знакомы…
Дорога к воротам обнесенного высоким глухим забором уединенного загородного особняка шла слегка под уклон, и Александр, чтобы не поднимать излишнего шума, выключил двигатель и пустил джип «накатом», остановив его метрах в десяти от цели. Ночь давно перевалила середину, близилось утро, и крыши окрестных зданий четко вырисовывались на фоне светлеющего неба. Тишину нарушала лишь лениво взбрехивающаяся где-то далеко, на пределе слышимости, собака.
– Чертов гаишник, – ругнулся Маркелов, проверяя вынутый из наплечной кобуры пистолет. – На час ведь, зараза, задержал… Но все, похоже, тихо. Спят наши мазурики и ничего не подозревают.
– А гонец их? – спросил Геннадий, которому проверять было нечего, поэтому он нервно протирал очки. – Думаешь, его отсутствие в течение этого часа их не насторожило?
– Ничего, скоро узнаем. Подъедет Володька со своими гавриками, и узнаем…
– А их тоже что-то не видать.
– Ну, это ведь не минутное дело… – Александр уже трижды набирал номер Шацкого, но тот непременно оказывался «временно недоступен». – Может быть, тоже на гаишников нарвались, – пошутил он. – Ждем.
Иванов вздохнул и нахохлился, готовясь к ожиданию.
Небо понемногу светлело.
– Слушай, – пробормотал он, мужественно борясь с зевотой. – А что, ворота тут на ночь запирать не принято?
– Ты о чем? – Майор прищурился сквозь тонированное стекло и, яростно чертыхнувшись про себя, нашарил ручку двери. – Сидишь здесь и не рыпаешься, понял?
– Саш!..
– Никаких «Саш». Тебя закрыть в машине, что ли? Как маленького?..
С пистолетом в руке, Маркелов вдоль забора подобрался к приоткрытым воротам и осторожно заглянул во двор.
– Что там? – услышал он лихорадочный шепот за спиной и чуть не подпрыгнул от неожиданности: слова «дисциплина» в Генкином лексиконе, видимо, не содержалось.
«Ну, гад… – бессильно подумал он. – Ну, гад…»
Заниматься водворением сподвижника на место уже не было времени: из-за колеса косо припаркованного во дворе джипа торчали чьи-то ноги…
– Похоже, мы опоздали…
Даже Маркелову, видавшему смерть не только с экрана телевизора, в этой гигантской мертвецкой было не по себе, а уж об архивисте не стоит и говорить. На нем просто не было лица, и Александр безуспешно силился оторвать от своего плеча его судорожно стиснутые пальцы.
А смерть была повсюду.
Мертвецы сидели, прислонясь к стенам и бортам автомобилей, и лежали, ничком и навзничь, кучками и поодиночке… Но у обитателей этого застывшего царства были две общие черты: во-первых, все до одного убитые были вооружены – мертвые руки сжимали пистолеты и автоматы, как у воинов древности, призванных сопровождать своих кровожадных правителей на тот свет, – мечи, луки и копья… И, во-вторых, среди мертвецов не было ни одного блондина или шатена – сплошь коротко стриженные смуглые брюнеты, большей частью усатые и бородатые, на худой конец – небритые.
Осторожно ступая среди густых и липких луж, обильно пятнающих двор, и почти таща на себе обессилевшего от ужаса друга, майор в конце концов добрался до лестницы, ведущей в дом. На пороге распахнутой двери, головой на мраморных ступенях, скользких от струившейся по ним, а теперь загустевшей крови, валялся могучего телосложения человек в некогда белом костюме. Маркелов мимолетно подумал, что придется повозиться с его опознанием, поскольку затылок трупа был разворочен выходным отверстием выстрела в упор, а что стало с лицом – оставалось лишь догадываться. Тут он вынужден был остановиться и поддержать скрученного жестоким рвотным спазмом Иванова. Вид мозгов, обильно размазанных под ногами, сразил бы и более привычного человека, поэтому беднягу оставалось лишь пожалеть.
– Может быть, останешься здесь? – участливо спросил Александр, когда архивариус, мучительно икая и кашляя, с горем пополам распрямился и стал способен самостоятельно держаться за золоченые перила.
– Н-н-нет… – простонал страдалец, и его снова переломило пополам.
– На, съешь вот это, – майор с трудом пропихнул в перемазанный рот друга таблетку из своих неиссякаемых запасов. – Разжуй и проглоти. Извини – запить нечем. Но должно подействовать.
Вторую, морщась от пряной горечи, он сжевал сам – давненько не приходилось видеть подобного – и с удовлетворением отметил, что спутник несколько оправился и даже начал проявлять утерянный было напрочь интерес к окружающему. Даже умудрился не вляпаться в красное, обильно струящееся по ступеням, а довольно ловко переступил на сухое место. Едва не опрокинувшись через перила с двухметровой высоты при этом.
– Оклемался?
Геннадий мелко покивал, зажимая свободной ладонью рот.
– Ну и хорошо. Только держись сзади, пожалуйста…
Парочка вступила под «гостеприимные» своды.
Здесь, против ожидания, было пустынно – весь ужас остался во дворе и на лестнице, словно толстяк в белом оказался последним рубежом обороны, сломленным нападающими… Или нападающим: по дорогому паркету прихожей в глубь дома вел одинокий кровавый след. А вот здесь неизвестный «терминатор» брезгливо отер окровавленные подошвы о раскинувшуюся по полу шкуру белого медведя, и следы пропали совсем. Теперь он мог быть где угодно, и Александр удвоил внимание.
«Неужели в игру вступил кто-то еще? – размышлял майор, сканируя окружающее, будто автомат. – Не хотелось бы встретиться с этим ниндзя один на один, да еще с такой обузой… – Он в очередной раз попытался отцепить от пиджака клещом вцепившегося архивариуса, никак не желающего выходить из ступора. – Ребятишки-то, похоже, у этого Эфенди были не самого последнего разбора… А он их – одной левой… Куда же этот Шацкий подевался?..»
Он неловко, одной рукой, к тому же скованной висящим на ней грузом, набрал заветный номер, чтобы еще раз услышать ожидаемое «абонент временно недоступен».
Последний труп обнаружился в коридоре, ведущем вглубь дома: лысоватый субтильный мужчина свернулся в тугой узел, словно вратарь, чудом поймавший мяч на самой линии ворот. Крови вокруг него не было, и покойник выглядел вполне пристойно. Майор сделал шаг и чертыхнулся: под ногой Иванова что-то отчетливо хрустнуло.
– Осторожней не можешь?
– Да тут на полу что-то… – едва не плача пробормотал Геннадий, впервые отцепляясь от своего поводыря, чтобы поднять с пола раздавленную вещицу. – Очки…
– Ничего не трогай! – Маркелов снова вытащил телефон, но набрать номер не успел…
Ирина пришла в себя от солнечного луча, упавшего ей на лицо. Все тело затекло от долгого неудобного сидения.
«Что это со мной? – мучительно пыталась понять причину столь экстремального пробуждения женщина. – Почему шторы не задернуты? Почему я не в постели, в конце концов?..»
Она попыталась откинуть волосы, падающие на глаза, но запястье руки дернуло что-то жесткое, неподатливое…
Несколько минут Лесневская тупо глядела на дужку наручников, надежно прикрепивших ее к батарее отопления, слава богу отключенной по летней поре.
К ЕЕ батарее, на ЕЕ кухне…
И только после этого в мозгу ослепительной вспышкой полыхнули события минувшей ночи.
«Чего же я сижу? – всполошилась женщина. – Нужно позвонить в милицию!.. Где телефон?..»
Но телефон был в прихожей, а наручники якорем держали на месте.
«Нужно как-то освободиться…»
Взгляд скользнул по кухонным шкафчикам, плите, раковине…
И остановился на оскаленном мертвом лице человека, сидящего напротив на полу. Даже не на лице, а на бесформенном черном месиве, начинавшемся сразу над кустистыми бровями.
На темно-бурых потеках на кафельной стене…
На присохших к плитке рыжеватых кусочках…
Затылок Ирины стукнулся о стену, и она снова полетела в черную бездну забытья…
13
– Не трудись, Саша, я уже тут.
Шацкий стоял в конце коридора, расслабленно опершись плечом на стену и покачивая на ладони пистолет с длинным глушителем. Лицо его было невозмутимым, на губах играла легкая усмешка.
– Так ты успел? Давно ты тут? Что тут произошло?..
– Много вопросов, Саша. Ты, кажется, приехал сюда ради одного человека?
– Ну да… – Маркелов на миг растерялся: трупы, смерть и вдруг – невинные спокойные вопросы… – Сотников Владислав Георгиевич…
– Пойдемте. – Шацкий повернулся, глянул через плечо и игриво поманил друзей пальцем свободной руки: пистолет он так и не убрал. – Не задерживайтесь.
Следуя в нескольких шагах за странным гидом, майор и архивариус поднялись на второй этаж.
– Ох!.. – Маркелов переступил через лежащего на ступенях ничком человека, но его спутник сослепу наступил на безвольную мягкую ладонь, услышал под ногой явственный хруст пальцев и едва не сверзился вниз по ступеням. Только в последний момент Александр сумел удержать за воротник уже потерявшего равновесие друга, бледного в синеву и балансирующего на грани обморока.
– Чего вы копаетесь? – недовольно глянул на них проводник.
Поперек коридора навзничь лежал еще один незнакомец в распахнутом на груди белом халате. Ковролин хорошо впитывал жидкости, и теперь темно-зеленое покрытие лишь чуть-чуть потемнело вокруг трупа. А красное пятнышко на белоснежном лацкане могло сойти за орденскую розетку.
– Как у ордена почетного легиона, не правда ли? – походя ткнул длинным стволом пистолета в грудь мертвеца Шацкий. – Меткий выстрел, а?
– А врача-то за что? – пробормотал за спиной у майора Иванов. – Он-то чем мог угрожать…
– Для коллекции, – белозубо ухмыльнулся Шацкий, гостеприимно распахивая дверь: – Прошу!
Сотников-младший лежал в огромной постели, утопая в белых простынях настолько, что Маркелов разглядел на смятой подушке восковое, словно у мумии, лицо не сразу. Зато сразу узнал – настолько сын походил на портрет отца из старой книги. Даже желтоватый оттенок лица напоминал выцветшую сепию старинной фотографии.
– Он мертвый? – тронул друга за рукав Геннадий.
Тот только пожал плечами: наметанный взгляд уже отметил аппаратуру жизнеобеспечения, и хотя дисплеи от двери были неразличимы, мерное попискивание не могло означать ничего, кроме пульса. Да и вряд ли стали бы подключать капельницы к покойнику, а их в комнате было целых три.
«Хоть здесь не опоздали, – перевел про себя дух Александр. – Он жив…»
В комнате витал особый запах – запах болезни, сотканный из амбре различных лекарств, миазмов человеческих выделений и чего-то особого, нематериального, присущего только палатам для тяжелобольных и умирающих. Майору доводилось бывать в них не раз – и по службе, и по иным малоприятным обстоятельствам. Сразу заныл давно не беспокоивший шрам на боку…
– Вот он – ваш Демиург, – Шацкий обошел кровать и потыкал стволом пистолета в какой-то прибор. – Правда, все это – туфта и сказки. Выдумки.
– Что ты имеешь в виду?
– Да байки эти про рукопись.
– Но рукопись действительно существует.
– Угу. Мне бы не знать… Правда, Иванов?
– Что?.. При чем здесь…
Маркелов оглянулся на товарища и увидел, что тот отвел виновато взгляд.
«Что за чертовщина?.. Геннадий?..»
– Да вы рассказывайте, рассказывайте, господин Иванов. Чего уж тут скрывать? Мы тут все люди свои.
– Понимаешь, Саша… – архивариус не знал, куда девать руки…
– Ну, где ваш товар, коллега?
Покупатель был нетороплив и обстоятелен, не то что продавец. Тот нервничал, дергался, ежеминутно оглядывался, словом, вел себя настолько подозрительно, что на него обратил бы внимание даже слепой.
– Прекратите мандражировать, – сквозь зубы процедил покупатель, отхлебнул глоток безнадежно остывшего кофе и поставил чашку на стол. – Еще секунда, и все решат, что у вас в сумке наркотики или бомба. И вообще – снимите свои очки. Дождь на улице! Да и не видите вы в них ни черта.
– Извините… – Продавец сконфуженно стащил солнцезащитные очки, действительно смотрящиеся в такую погоду несколько странновато, и, близоруко щурясь, водрузил на переносицу обычные. – Я просто хотел…
– Изменить внешность? Тогда бы уж наголо обрились, что ли, – покупатель откровенно издевался. – Или автозагар… Только усы прилеплять не пробуйте – моветон. И борода нынче не в моде. Выкладывайте, что принесли, – чего жметесь.
Продавец еще раз нервно оглянулся и, порывшись в сумке, которую все время нервно тискал на коленях, боясь выпустить из рук хотя бы на минуту, выложил на стол несколько пожелтевших от времени, хрупких листков в прозрачных папках-файлах.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался покупатель, сдвигая чашки в сторону. – Что у нас тут…
– Это ерунда, – разочарованно откинулся он в кресле через минуту, небрежно отпихивая от себя файлы. – Несколько счетов начала прошлого века, приказы по военному ведомству… Всему этому – грош цена. Вы только ради этого оторвали меня от дел? Если да, то уверяю вас – зря. Я по пятницам не подаю. А это барахло снесите…
Солидный мужчина принялся выбираться из кресла, одновременно жестом подзывая официанта, но продавец испуганно схватил его за рукав.
– Погодите, это еще не все…
– Если и остальное такая же мура – я откланиваюсь, – предупредил покупатель, снова усаживаясь на место. – Так что пройдемте в закрома, Шура. Или как вас там?
– Это не имеет значения… Вот.
Из сумочного чрева появился еще один листок. Покупатель сразу же, десятым чувством, понял, что это уже нечто серьезное, схватил файл со стола и, несмотря на протестующее движение продавца, извлек похрустывающий в пальцах документ из пластика.
– Вот это похоже на что-то, – с удовольствием произнес он, разглядывая бумагу так и эдак, с лицевой и с оборотной сторон, на просвет и чуть ли не пробуя на зуб. – Сколько вы за это письмо хотите?
– Тысячу…
– Не рублей, конечно?
– Да, долларов…
– Не смешите. Двести – красная цена.
– Но…
– Двести пятьдесят, и то из чистого альтруизма. Больше у вас ничего нет?
Продавец уныло развел руками.
– Но будет?
– Не знаю…
– Значит, будет. Хорошо, – смягчился он. – Я дам вам за весь ваш мусор оптом пятьсот долларов. Но учтите: это аванс, и я ожидаю от вас чего-нибудь похожего вот на это, – холеная рука с золотой печаткой на безымянном пальце, похлопала по документу, уже убранному в файл.
– Я постараюсь…
– Постарайтесь уж.
Покупатель достал из кармана пухлый бумажник, при виде которого продавец сглотнул слюну, и отсчитал пять новеньких купюр с портретом угрюмого Франклина.
– За сим откланиваюсь, – отвесил он шутовской поклон и повернулся к двери. – За мной не ходите. Выйдете через пятнадцать минут, – бросил через плечо он уже на ходу. – Жду вашего звонка.
Увы, пятнадцати минут у продавца уже не было…
– Дальше все буднично и скучно, – перебил кающегося грешника Шацкий и в несчетный раз улыбнулся. – Повязали голубчика прямо в кафе. Банкноты были меченые, закупка контрольная… Ну, ты понимаешь.
– Они грозили меня посадить, – Иванов не находил себе места. – А у меня мама…
– Вот! – назидательно поднял указательный палец смешливый оперативник. – Мама – это святое. Остальное – дело техники. Короче, Саша, я узнавал все ваши открытия чуть ли не раньше вас. И торопить моего добровольного… Подчеркиваю: добровольного помощника не было необходимости.
– А ты-то тут каким боком? – Александр старался не смотреть на друга: он мог его понять – для обычного человека, взятого в оборот Системой, обычно не остается выхода. Понять разумом, не сердцем. – Твои интересы вроде бы далеки от летающих тарелочек.
– Ну, не скажи… Я фантастику люблю… И когда этот чудик ко мне торкнулся – а он, ты знаешь, полуправления обошел, пока на тебя наткнулся, – я сразу смекнул, что дело с этой рукописью нечисто. Да только ее ведь все равно тебе бы отдали. Ты ж у нас специалист по гуманоидам, парапсихологии и прочей ерунде, – вернул шпильку Шацкий. А так я и в курсе дел был, и сам не отсвечивал. Ты ж, Иванов, ни разу меня не видел, а?
– Н-нет… – выдавил красный от стыда Геннадий. – Он мне всегда сам звонил…
– Во! Видишь как.
– И ты решил обратить фантастику в реальную выгоду…
– Правильно мыслишь.
– И нашел этих вот, – Маркелов через плечо указал большим пальцем на виднеющиеся в открытой двери ноги врача.
– А вот тут промашка, – обрадовался неизвестно чему Шацкий. – Про этих вот, как ты выражаешься, я узнал чуть-чуть раньше вас. И заказчики мои – тебе, я думаю, знать, кто они, совершенно не нужно – выразили неудовольствие наличием конкурентов. Пришлось, как видишь…
– Ну, ты у нас известный чистодел…
– А то!
– Ну и что дальше? – поднял бровь майор. – Все ниточки ты с нашей помощью распутал, конкурентов устранил… Как ты собираешься его, – он ткнул стволом пистолета в лежащего в постели Сотникова, – заставить на себя работать? Твоим ведь заказчикам, думаю, что-то подобное нужно, что и этим… Твоим клиентам.
– Легко.
– Не думаю. У Владислава Георгиевича характер имеется. Он ведь свой опус переписал, как выяснилось. И отнюдь не в интересах заказчиков.
– Откуда это следует?
– Вряд ли его стали бы так метелить, – ствол пистолета указал на рассеченную бровь лежащего и синяки под глазами. – Если бы получили от него то, что хотели. Тут особой проницательности не нужно.
– Верно… – вздохнул оперативник. – Только они собирались последнее средство воздействия применить, а вы с… этим, – кивнул он на сжавшегося в комочек архивариуса, – помешали.
– А ты?
– А я применю.
– Каким образом?
– Элементарно, Ватсон, – покровительственно заявил Шацкий. – Вы ведь девицу эту, Лесневскую, кажется, оставили с пистолетом в руках бандюгу караулить?
Майор почувствовал, как сердце пропустило удар.
«Нужно было сразу милицию вызывать, – пронеслось у него в голове. – Поторопился…»
– Ну вот, – подтвердил его догадку опер. – Пистолет и выстрелил. Случайно. Раз в год, ты знаешь, и вилы стреляют. И надо ж такому горю случиться – прямо в лоб этому чурке засветила докторша наша. Наповал, мозги на стену. Сама в обморок, естественно, дело женское… Ну, а пистолет с ее пальчиками – у меня. Так что у литератора нашего выбор будет. И не собственная жизнь: ему, как видно, не она дорога, а свобода любимой женщины. Потому как самозащита самозащитой, а убийство имеет место. К тому же – пистолет… На нем ведь, если покопаться, поди, много чего висит. А? Может, Лесневская наша работу в клинике с киллерством совмещала? Многостаночница, то есть…
– Ну ты и гад, Шацкий, – от души сказал Александр, смерив подлеца взглядом. – Все-то ты рассчитал, все предвидел… Пожар тоже твоих рук дело?
– А как ты догадался? – картинно округлил тот глаза.
– Не слишком чисто сработано, чистодел, – с удовольствием поддел майор коллегу. – Зажигалка-то твоя не до конца прогорела.
– Я ж говорил, что наши цацки – дерьмо! – огорченно хлопнул Шацкий рукой по бедру. – Зажали, собаки, импортную.
Повисла тишина, в которой слышались только пиканье приборов и затрудненное дыхание раненого.
– Мент родился, – буркнул Маркелов, но никто даже не улыбнулся.
– Ну что, майор, – подмигнул вдруг оперативник, – попробуем договориться?
– Каким образом? – Александр незаметно сжал рукоять пистолета покрепче.
– А с глазу на глаз потолкуем.
– Ну что ж, пойдем, – кивнул майор после некоторого раздумья. – В коридор?
– Зачем? Можно и тут.
– А он? – мотнул головой Маркелов в сторону притихшего Геннадия. – Выйдет?
– А он-то нам зачем? – искренне удивился Шацкий.
И, мгновенно вскинув пистолет, нажал на спуск.
Читать бесплатно другие книги:
