Танцующая с лошадьми Мойес Джоджо
– Дока, тебе ничего не надо делать. – Конор не сдавался. – Просто улыбайся. Будь собой. Будет достаточно одного твоего присутствия. Черт, принимай свою ванну. Мы будем валять дурака в гостиной. Ты у нас будешь вроде мебели. – (Она улыбнулась.) – Мы дадим тебе немного отдохнуть, а потом поставим на четвереньки, и ты будешь изображать лошадь.
Слово «лошадь» ее задело, но он продолжал улыбаться, видимо представляя, как они вчетвером возятся в гостиной. Она подумала о Саре, о предстоящем разговоре, о том, что он для нее будет означать.
– Готовлю я. Тебе очень, очень повезло. – Конор вел ее к выходу. – Как тебе рыбные палочки на белом хлебе с кетчупом?
Сара даже не видела маршрута, обозначенного над лобовым стеклом автобуса. Она сидела на остановке около часа, глядя на проезжающие автобусы, слушая, как они тормозят, чтобы выплюнуть одну группу пассажиров и проглотить другую. В темноте вспыхивали их стоп-сигналы. Глаза были мокрыми от слез, руки и ноги одеревенели от холода. Как будто ее парализовало. Не могла решить, в какой автобус сесть, даже если бы видела маршрут.
Все потеряно. Пап не вернется. Бо не вернется. У нее не было ни дома, ни семьи. Закутавшись в пальто, она сидела на холодной лавке из пластика, не обращая внимания на равнодушные взгляды тех, кто приходил, ждал и уезжал, чтобы продолжить свою жизнь.
Ее позвали по имени дважды, прежде чем она услышала: боль ее оглушила.
– Сара? – Перед ней стоял Ральф, с сигаретой в углу рта. – Ты в порядке?
Она была не в силах ответить. Удивилась, что он вообще с ней заговорил.
Он прошел в угол, чтобы спрятаться под навесом и загородиться стоящими в очереди людьми.
– Мне жаль. Я тут ни при чем.
Она молчала. Она вообще не знала, сможет ли когда-нибудь говорить.
– Это было вчера. Он сказал, ты должна ему кучу денег. Я попытался его отговорить, но ты сама знаешь, какой он… Не знаю, что ты ему сделала, но он страшно разозлился.
Сара слышала, что лошадей отправляют за границу. В переполненных грузовиках, без еды и воды. Некоторые так ослабевают, что только бока соседей не дают им упасть. По ее щеке скатилась слеза.
– Ладно. – Он сплюнул на тротуар, и чернокожая женщина бросила на него гневный взгляд. – Если я тебе кое-что скажу, ты ведь меня не выдашь? – (Она медленно подняла голову.) – Он ведь догадается, что это я тебе сказал. Поэтому на дворе или на улице я с тобой разговаривать не буду. Буду вести себя так, точно тебя не знаю. Договорились?
Она кивнула. В душе зажглась надежда.
Он посмотрел на нее, оглянулся, затянулся сигаретой. Когда он выдохнул, было трудно сказать, дым это или пар от его дыхания.
– Он в Степни. За парковкой. Его получили Пайки. Саль собирается устроить бега. Серая кобыла против его. Послезавтра. Он и гнедой рысак.
– Но Бо не может везти двуколку! Его никогда в жизни не запрягали!
Ральф смутился:
– Теперь придется. Саль запряг его в двуколку и гонял до завтрака. – Он пожал плечами. – У него неплохо получалось. Ехал не так быстро, как гнедая кобылка, но не брыкался, ничего такого.
Все эти тренировки на длинных поводьях, рассеянно подумала Сара. Он будет делать все, что велит ему Саль.
– Где будет заезд?
– Как обычно. Под эстакадой. В шесть тридцать.
– Что я могу сделать? Как мне его вернуть?
– Ничем не могу тебе помочь. Я и так сказал слишком много. – Он собрался уходить.
– Ральф, пожалуйста, помоги мне! – Она схватила его за рукав, мысли лихорадочно проносились у нее в мозгу. – Пожалуйста! – (Он покачал головой.) – Мне одной не справиться.
Сара по-прежнему напряженно думала, засунув руку в карман. Ральф курил, делая вид, что она к нему не прикасалась.
– Мне пора, – сказал он наконец. – Должен быть в одном месте.
– Послушай, давай встретимся где-нибудь. Не на месте гонок, там, где Саль тебя не увидит. Позади мебельной фабрики. Захвати седло и уздечку Бо. – Она достала ключи от двора и вложила в его руку. – Вот. Ты можешь их принести задолго до приезда Саля.
– Зачем они тебе?
– Чтобы ехать верхом.
– Что? Ты собираешься его похитить? Ускакать на нем? Пожалуйста, мистер, отдайте мне мою лошадку?
– Не важно. Просто приди туда.
– Не-а. Мне-то какая выгода? Если Саль узнает, что я тебе помог, он меня побьет.
Она не выпускала его руку. Понизила голос, чтобы пассажиры ее не слышали:
– Золотая кредитка.
Он засмеялся:
– Да ладно!
– И пин-код. Обещаю, Ральф. Поверь мне. Там полно денег. Сможешь снять кучу, пока карту не заблокируют. Может, тысячи.
Он всмотрелся в ее лицо, потом выдернул руку:
– Смотри без обмана.
– Обещай, что будешь там. Иначе сделка не состоится.
Он снова оглянулся. Поплевал себе на ладонь и протянул ей руку:
– В пятницу утром у мебельной фабрики. Если не придешь до семи, выхожу из игры.
– Похоже на козявки. – Лиам поковырял пасту вилкой и наморщил нос.
– Вовсе нет, – спокойно сказал Конор. – Джозеф, дорогой, перестань пинать ножку стола. У нас так все напитки расплещутся.
– И на вкус как козявки, – настаивал Лиам, бросив взгляд на Наташу.
– Это из-за соуса песто. Ваша мама говорит, вы его любите.
– Этот соус песто мне не нравится. – Джозеф решительно оттолкнул тарелку.
Наташа вовремя подхватила стакан, не дав его содержимому вылиться в ее тарелку с пастой.
Мальчики не захотели есть папины рыбные палочки. Они хотели пойти в пиццерию. За неполный час, проведенный там, Наташа и Конор едва обменялись парой слов, только заказали напитки.
– Джозеф, сядь прямо, пожалуйста. Я знаю, дома ты так не сидишь.
– Но это же не дом.
– Это ресторан, поэтому еще важнее, чтобы ты сидел прямо.
– Мне эти стулья не нравятся. Я съезжаю.
Наташа наблюдала, как Конор в четырнадцатый раз пытается выпрямить своего младшего сына на стуле, и поражалась его терпению. Ужинать с его сыновьями было все равно что управлять косяком рыб и одновременно вести переговоры с предводителями двух враждующих балканских фракций. Как только был урегулирован один вопрос, начиналась новая война. По поводу чесночного хлеба, или салфеток, или слишком скользкого стула. Все это было направлено против отца. Ее они не замечали и не вовлекали в общий разговор.
Мать настроила их? Велела собрать информацию о подруге папы? Или Наташа стала объектом ненависти задолго до того, как они встретились?
Она почувствовала взгляд Лиама и натужно улыбнулась, пытаясь не думать, сколько времени у нее займет работа над документами, которые будут нужны на завтрашнем слушании. Она вытерла рот салфеткой.
– Вам нравится паровозик Томас? Моему племяннику нравится.
– Не нравится, – презрительно сказал Лиам. – Это для малышей.
– Но есть прекрасные наборы с Томасом и его друзьями, для взрослых. Я такие видела. – (Они смотрели на нее пустыми глазами.) – А что вам тогда нравится? – весело спросила она. – Чем вы увлекаетесь?
– Гонять на велосипедах, да? – помог Конор. – И играть в компьютерные игры.
– Джозеф сломал мою игровую приставку, – заявил Лиам, – а мама говорит, у нас нет денег на починку.
– Ничего я не ломал! – возмутился Джозеф и доавил мрачно, еле слышно: – Идиот.
– Мама говорит, у нас нет денег. На развлечения.
– Это неправда, – сказал Конор. – Я даю маме кучу денег. А если вам что-то нужно, скажите мне. Вы же знаете, я всегда сделаю все, что в моих силах.
– Мама говорит, ты отделываешься минимумом.
– Я хочу «нинтендо», – заявил Лиам. – У всех в школе есть.
– Уверен, это не так, – строго возразил Конор.
– Нет, так.
– А моим племянникам и племянницам вообще не разрешают играть в компьютерные игры, – вставила Наташа. – И ничего.
– Они дураки.
Она вздохнула и подцепила на вилку пасту.
– Хватит, мальчики. Расскажем Наташе, как мы веселимся. Иногда катаемся на велосипедах в Ричмонд-парке, да? Мы ведь любим кататься на велосипедах.
– Нет, – заявил Джозеф. – Ты кричал на меня, когда я ехал недостаточно быстро.
– Джо, я не кричал на тебя. Просто мне нужно было тебя видеть.
– У тебя большие колеса, а у меня маленькие.
– Еще нам нравится кататься на коньках, – продолжал Конор.
– Ты же говорил, это была обдираловка, – сказал Лиам.
– Согласен, это было дороговато. – Конор бросил на нее взгляд. – Но мы все равно хорошо провели время.
– Вы с мамой только и ссоритесь из-за денег, – печально сказал Джозеф.
У Наташи окончательно пропал аппетит. Она свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой.
– Мальчики… – она надела жакет, – рада была с вами познакомиться, но, боюсь, мне пора.
– Уже? – Конор взял ее за руку.
– Почти восемь, ты знаешь, у меня завтра трудный день.
– Я думал, ты еще побудешь. Раз выдалась такая возможность.
– Конор…
– Через полчаса я отвезу их домой. Не так уж долго осталось.
– Послушай, – понизила она голос, – поставь себя на место Сары. Она ребенок. И ее собираются перевести в четвертую семью за несколько месяцев. У нас с твоими мальчиками впереди еще куча возможностей. – Она украдкой взяла его за руку, зная, что мальчики смотрят. – Может быть, не стоит затягивать первую встречу. У меня будет еще время лучше узнать твоих мальчиков. Сперва я должна решить свои проблемы. Я ее взяла. Не могу же я ее так бросить.
– Конечно, – резко ответил он и вернулся к еде, пока она снимала сумку со спинки стула. – Мак тоже будет?
– Понятия не имею.
– Конечно. Само собой.
Задолго до того, как он стал фотографом, Мак разработал жизненную стратегию, которая если не предрекала его карьеру, то хотя бы намекала на склонность к ней. Когда он попадал в неприятные или слишком волнительные положения, если ему не хотелось решать стоящую перед ним проблему, он мысленно уменьшал громкость и смотрел на картину как бы издали, как художник. Реальные эмоции обрабатывались его внутренними линзами и превращались в красивую композицию, игру света и линий. Когда ему было двадцать три, он так видел тело своего отца в гробу. Знакомое лицо, застывшее и холодное, будто давно забытое. Он поместил его в рамку, наблюдая со стороны, как смерть расслабила мышцы и сняла напряжение, сделав лицо бессмертным. После второго выкидыша Наташа лежала на кровати, свернувшись под одеялом, бессознательно приняв позу зародыша, которого потеряла. Она уже отвернулась от него, закрылась. Он ощущал ее потерю, пока это не стало невыносимым. Тогда он сосредоточился на игре света на покрывале, на прядях ее волос, на туманности раннего утра.
Он делал то же самое теперь, глядя на двух женщин перед ним. Старшая, в деловом костюме, сидела на краешке дивана и объясняла младшей, почему завтра утром она должна уйти из дома навсегда и почему девочка должна отправиться в другую, более подходящую семью.
Сара не кричала, ни о чем не просила, не умоляла, как он боялся. Просто слушала Наташу и кивала. Не задавала вопросов. Возможно, ждала этого с самого начала, когда только приехала. Возможно, он ошибался, думая, что у них все получится.
Он смотрел на Наташу. На фоне светлых подушек она сидела неестественно прямо. Казалось, над ней пронеслась гроза и небо еще не очистилось до конца, но было синим, открывая горизонт. Она освободилась, подумал он. Несмотря на то что я сделал тогда ночью, я освободил ее. Ему вдруг стало больно от этой мысли. И он понял, что из всех троих он воспринимал положение наиболее остро. И с трудом сдерживал слезы.
– Сара, мы что-нибудь придумаем, – сказал он, когда в комнате воцарилась тишина. – Я заплачу за содержание лошади, если надо. Мы тебя не бросим.
– Хорошо. – Наконец Наташа встала и взглянула ему в лицо. – Мы все прояснили. Все понимают, что происходит. Не возражаете, если я пойду и соберу вещи?
Женщина чуть ниже среднего роста, тридцатипятилетняя, практически без макияжа, волосы не причесаны с утра. Не модель, не стилист, не образец классической красоты. Мак смотрел, как она уходит. Сара дипломатично сосредоточила взгляд на Наташиной сумочке.
– Ты в порядке? – спросил он.
Наверху слышались Наташины шаги.
– Нормально, – спокойно сказала Сара. – Знаете, я проголодалась немного.
– Ужин. – Он натужно улыбнулся. – А я-то гадал, что такое я забыл? Пойду что-нибудь приготовлю. Подождешь?
– Я сейчас приду.
Сара будто догадалась, что ему надо побыть одному. По крайней мере, ему так тогда показалось. Позже он понял, что все было иначе.
Глава 17
В моменты опасности хозяин жертвует своей жизнью, чтобы спасти жизнь своей лошади.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Сара стояла за припаркованным фургоном в ста ярдах от пересечения двух эстакад. От ее дыхания в воздухе висели клубы пара, но она этого не замечала. Она стояла так уже полчаса, у нее замерзли ноги, под моросящим дождем куртка совсем промокла. На безлюдной дороге горел фонарь; здесь кончались болота и начинался город под сетью пилонов, отмечающих неотвратимое наступление цивилизации.
Надежда почти покинула ее, когда наконец показались грузовики. Она переступала с ноги на ногу, тяжелый рюкзак давил на плечи. Вот пассажиры начали выгружаться на подъездную дорогу. Ей было хорошо видно, как приятели Мальтийца Саля хлопали в ладоши на холоде, смеялись и угощали друг друга сигаретами, как зрители заполняли пространство. Это был большой заезд, самый большой из всех на ее памяти. Боковая дорога быстро заполнялась автомашинами, из них выходили новые зрители. Несмотря на ранний час и унылый пейзаж, атмосфера наполнялась радостным ожиданием. Здесь будет финиш общей гонки и начало ее собственной. Она смотрела на всех этих людей, на машины и дрожала. Сунула руку в карман и сжала пластиковую карту, свою спасительницу.
Было без двадцати пяти семь.
Она попыталась пошевелить пальцами на ногах, гадая, можно ли бежать, если не чувствуешь ног. Мужчины стояли небольшими группами, некоторые раскрыли яркие зонтики. Непринужденно болтали, будто собрались в столь ранний час, чтобы обменяться новостями. Она три раза спрашивала Ральфа, уверен ли он, и каждый раз тот божился, что уверен. Но можно ли ему верить? Может ли его дружеское расположение к ней пересилить преклонение перед Мальтийцем Салем? А вдруг это ловушка? Сара вспомнила, как он отвернулся от нее на дворе. Ральф жил по собственным правилам, странным и своекорыстным. Ненадежный он человек. Но ей приходилось ему верить, другого выхода не было.
Заурчало в животе. Было почти без двадцати семь. Они давно уже должны были появиться. Наверное, поменялся план. Это был другой заезд. Бо не приедет, подумала она, и у нее упало сердце. Она не знала, что делать, если он не появится, запасного плана у нее не было. Уйдя из дома Макколи, она сожгла за собой мосты. Она подумала о Маке и Наташе. Наверное, они уже проснулись. Как быстро они поймут, что она натворила?
Мимо медленно проехала машина; водитель с удивлением посмотрел на нее через ветровое стекло, по которому медленно ползали щетки дворников. Сара прикинулась, будто ищет что-то в кармане, старясь выглядеть как обычный человек, который направляется по своим обычным делам.
Без девятнадцати минут семь.
– На этих болотах больше зелени, чем у вас, ребята. – Ветер донес до нее знакомый голос. – Кладите свои деньжата туда, где у вас рты.
Ковбой Джон неторопливо шел вдоль автомобилей в своей старой шляпе, блестящей от дождя. Протягивал руку, здороваясь. Ей был виден огонек его горящей сигареты.
– Ты сюда прямо из аэропорта? Разница во времени помутила тебе разум, Ковбой?
– Не беспокойся за мой разум. Лучше подумай о ногах этой лошади. Я видал собак на трех лапах, которые бегали быстрее, чем твоя кляча. – (Послышался смех.) – Они еще не начали? Саль прислал мне сообщение. Там сказано, вы, парни, начинаете в шесть тридцать. Надо было бы остаться в постели, но эта чертова разница во времени совсем расшатала мой организм.
– Старт у Олд-Экс. Вот-вот будут здесь.
Сара резко подняла голову: долетел гудок автомобиля и чей-то крик.
Как по сигналу, наверху стих шум транспорта. Все как будто замерло. Мужчины стояли не шевелясь, потом бросились к мокрой подъездной дороге, чтобы лучше видеть. Вначале появилась точка, потом фигура обрела очертания – вот он бежит рысью по эстакаде над их головами, зажатый между оглоблями голубой двуколки. Задрал в беспокойстве голову, когда седой мужчина с толстой шеей, сидящий в повозке, резко дернул поводья. Серая кобылка Мальтийца Саля бежала на некотором расстоянии. Проезжая мимо, Саль нагнулся вперед, выкрикивая ругательства.
Она не могла отвести глаз от своей лошади, от ее могучего мускулистого тела, зажатого между оглоблями. Ноги едва касались твердого асфальта. На Бо надели шоры, и он казался слепым и беззащитным, будто его держат в заложниках. Двуколки съехали с шоссе и на миг исчезли из виду, потом, сделав петлю, вернулись и подкатили к собравшимся. На эстакаде снова послышался гул автомобилей. Мужчины устремились к подъездной дороге им навстречу. Сара спряталась за белым грузовиком и замерла. Она наблюдала, как обе лошади бежали по боковой дороге под огромными бетонными колоннами. Слышались приветственные крики, хлопанье дверцами, возмущенные возгласы. Бо мчался, не зная, останавливаться ему или нет. Возница резко дернул поводья, и конь чуть не завалился назад.
– Святой угодник! – послышался голос Ковбоя Джона. – А он-то что здесь делает?
Вдруг у нее ничего не получится? Вдруг все пойдет не так? Воздух из легких поднялся к горлу и остановился. Она выдохнула, и ее охватила дрожь. Думай. Оценивай. Сара провела бессонную ночь, читая наставления Ксенофонта кавалеристам. Вспомнила одну фразу: «Полезно заранее оценить положение неприятеля, лучше всего на возможно далеком расстоянии».
Она переступала с ноги на ногу, скрываясь за белым фургоном, не сводя глаз с лошади. Бо, я здесь, сказала она ему и приготовилась действовать.
Мак слышал, как Наташа включила душ, и посмотрел на часы. Не поверил, что еще так рано. Полежал немного, силясь сообразить, что должен сделать. Потом вспомнил, что это было особое утро. Она уходила. Вот в чем дело. Все заканчивалось.
Он сел. Бежала вода в душе, еле слышно работала вытяжка. Она хотела уйти как можно незаметнее.
– Когда нужно будет съезжать, я приду разобраться с вещами, – сказала она накануне вечером, когда Сара ушла спать. – Что-то можно перевезти, что-то выставить на продажу. Как ты решишь, мне все равно. И если хочешь, я могу сама поговорить с социальным работником. Но жить здесь я больше не стану. – Не глядя на него, она снимала какие-то книги с полок.
– Таш, ты не обязана это делать, – тихо сказал он.
Она пропустила его слова мимо ушей.
– Мак, у меня большой процесс. Самый серьезный за всю мою карьеру. Мне нужно сосредоточиться.
В ее голосе не было ни злобы, ни гнева. Такую Наташу он ненавидел: закрытую, неприступную версию своей жены. Эта холодная напускная вежливость говорила обо всех его ошибках, которые он допустил за время их брака.
Раздался звонок в дверь, резкий и настойчивый. Почтальон? В такой ранний час? Наташа не услышит его из-за шума воды. Вздохнув, Мак натянул футболку и пошел вниз.
Перед ним на пороге стоял Конор, в дорогом костюме, с чисто выбритым подбородком. Не в первый раз Мак почувствовал к нему неприязнь.
– Мак, – спокойно произнес Конор.
– Конор. – Он не собирался ему подыгрывать, стоял и ждал.
– Я приехал забрать Наташу.
Забрать ее. Словно она была чем-то, что он давал взаймы. Мак помедлил, потом отступил, пропуская его, с горькой обидой ощущая каждый свой шаг. Конор уверенно прошел в дом, будто имел право. Повернул в гостиную и уселся на диван, словно это было привычным для него делом. Раскрыл газету.
– Прости, что не останусь поболтать. – Мак кусал губу. – Скажу жене, что ты пришел.
Поднялся по лестнице, испытывая жгучий гнев. Конор уселся на диване, выбранном и оплаченном Маком, и ждал, когда можно будет увести его жену. Но, испытывая возмущение пещерного человека, Мак вдруг вспомнил Марию – полуодетую, с двумя бокалами вина. Ее плохо скрываемое торжество и Наташину боль.
Воду в душе выключили. Мак постучал в дверь, подождал. Тишина. Постучал еще раз и заглянул внутрь:
– Таш?
Он увидел ее отражение. Она стояла перед зеркалом, завернувшись в полотенце. На плечах капли воды от мокрых волос. Она вздрогнула, когда он вошел, и прижала руку к шее, как бы защищаясь. Еще один укор.
– Я стучался.
По комнате были разбросаны полусобранные чемоданы. Еще немного, и свобода, подумал он.
– Прости, не слышала. Все думаю о деле…
– Конор внизу.
– Я его не ждала. – Наташа удивилась.
– Тем не менее он внизу, ждет, когда тебя можно будет забрать. – Вышло немного саркастически.
– Ох! – Она взяла халат с кровати и надела. Нагнулась, вытерла волосы полотенцем. – Скажи ему… Впрочем, ничего не говори.
Мак провел пальцами по краю открытого чемодана. Многие ее вещи он видел впервые.
– Ну вот и все. Ты уходишь.
– Ага. Как ты когда-то, – сказала она весело. – Сара встала?
– Не проверял еще.
– Забыла сказать вчера, ей надо подписать какую-то анкету. Какая-то школьная экскурсия.
– Я ей скажу.
Наташа разложила костюм на кровати. Примерила к темно-синему жакету одну блузку, потом другую. Когда они были женаты, она всегда спрашивала его совета по поводу сочетаемости, а потом выбирала что-то другое. Только поженившись, они шутили над этим.
Он сложил руки на груди:
– Куда переправлять твою почту?
– Не нужно, я буду заходить. Просто позвони, если что-нибудь срочное. Что ты решил насчет социальных органов? Хочешь, позвоню им, когда освобожусь после суда?
– Нет. Сначала поговорю с Сарой. Надо определиться, когда будет… – Он хотел сказать «лучше», но вспомнил, что лучше Саре уже не будет. – Таш…
– Что? – Она стояла к нему спиной.
– Не нравится мне все это. Понимаю, ситуация слишком усложнилась, но я не вижу причин, почему все должно кончиться именно так.
– Мак, мы уже говорили об этом.
– Нет. Мы прожили под одной крышей почти два месяца, но так ни о чем и не поговорили. О том, что произошло между нами, или о том, что… черт…
Он резко обернулся. На пороге стоял Конор:
– Подумал, тебе нужно помочь с чемоданами.
Он еще и лосьоном после бритья пользуется, отметил Мак. Кто пользуется лосьоном после бритья в такое время суток?
– Наташа, взять чемоданы, что на кровати?
Она хотела ответить, но Мак перебил ее:
– Если не трудно, было бы лучше, если бы ты подождал внизу. – Он встал перед Конором.
Повисла долгая тяжелая пауза.
– Я хочу взять Наташины чемоданы.
– Это моя спальня, – сказал Мак медленно, – и я прошу тебя выйти.
– Строго говоря, не думаю…
– Слушай, приятель! – обратился к нему Мак, испытывая плохо скрываемое возмущение. – Наполовину это мой дом. Я вежливо прошу тебя удалиться из моей спальни – нашей спальни – и ждать внизу. Я хочу закончить личный разговор с женщиной, которая, по крайней мере теоретически, остается моей женой. Не возражаешь?
Наташа перестала расчесывать волосы. Перевела взгляд с одного на другого. Незаметно кивнула Конору.
– Сложу сиденья в машине. – Конор вышел, нарочито крутя на пальце ключи.
В комнате стало очень тихо. В ванной со щелчком отключилась вытяжка.
Сердце стало биться ровнее.
– Ну вот и все. – Мак попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
Он чувствовал себя глупо.
Ее лицо было непроницаемо.
– Да. – Она стиснула зубы, продолжая собираться. – Мак, если не возражаешь, мне надо закончить сборы. Позвони вечером, когда вы с Сарой договоритесь о времени.
Потом взяла костюм и исчезла в ванной.
В этом заезде участвовали две лошади: кобыла Саля и Бо. Ральф сказал, что победы Бо никто не ожидал. Несмотря на его внешность, против него поставили большие деньги. Мало кто верил, что он придет первым.
Сара видела, как жокей спрыгнул с двуколки, сжал в руках поводья и с силой пнул коня в бок. Бо отпрыгнул в сторону, задрав голову от боли. Сара замычала от возмущения и побежала к нему, не отдавая себе отчета, что делает. Потом овладела собой, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и не дать себе действовать необдуманно. В ста ярдах приятель Саля держал взмыленную кобылу на поводу, одновременно пытаясь прикурить сигарету, закрывая зажигалку ладонями от ветра.
– Клянусь, Саль, это все из-за странных витаминов, которыми ты пичкал эту лошадь. – Он убрал зажигалку в карман.
– Не моя лошадь рванула.
– Испугалась ветра. Здесь так дуло.
– Как я уже сказал тебе, Терри, гонка окончилась.
Бо перебирал копытами, тяготясь весом двуколки и страшась очередного удара ногой. Жокей привязал его к боковому зеркалу своего грузовика. Рыкнул на него и занес руку как для удара. Потом отошел. Сара мысленно послала пули в его толстую шею и пнула его, как он пнул Бо. Казалось, она никогда не испытывала такого гнева. Заставила себя дышать ровно. Заметила Ковбоя Джона, который что-то горячо обсуждал с Салем. Он смотрел на Бо, мотал головой, со шляпы стекала вода. Саль пожал плечами, закурил еще сигарету. Джон положил руку ему на плечо, пытаясь увести подальше от толпы, но Саля позвали мужчины, считавшие деньги.
Сара успокоилась. Ждала с терпением охотника, со стратегическим расчетом Ксенофонта. Готовая к броску, пряталась за припаркованными машинами и огромными грубыми колоннами, на которых держалась эстакада. Она была в нескольких шагах от Бо, могла видеть пот на его шее, мокрую от дождя шкуру, могла сосчитать, сколько ремней его привязывали к маленькой двуколке. «Не зови меня», – предупредила она его. Мужчины спорили, сгрудившись у серой кобылы. Саль с апломбом утверждал, что он победил, поскольку Бо принадлежит ему. Другой мужчина это оспаривал. Два или три раза лошадь Саля сбивалась с рыси. Ее следует дисквалифицировать. Раздался ропот недовольства. И равный ему по силе возглас одобрения.
– Надо убираться! – крикнул кто-то с ирландским акцентом. – По домам. Полицейские скоро нагрянут.
Сара проскользнула поближе к Бо. Он склонил голову, пытаясь определить, кто к нему приблизился. Ему мешала упряжь и шоры.
– Ш-ш-ш! – Она погладила ходивший ходуном бок.
Его уши дернулись – он ее узнал. Она взглянула на мужчин и стала отстегивать оглобли, умело справляясь с пряжками.
Вдруг голоса затихли, и она спряталась за колонной. Сердце бешено заколотилось. Потом спор продолжился на повышенных тонах. Сара выглянула: делили деньги, бранились, били друг друга по ладоням. Ее время пришло. Пока они заняты деньгами, ничто не сможет их отвлечь.
У нее в запасе было несколько секунд. Пальцы дрожали, когда она расстегивала ремни, адреналин оглушал, она почти не слышала шум транспорта наверху. Я освобожу тебя, Бо. Три ремня, два ремня. Один, последний, бормотала она себе под нос. Давай же!
Она расстегивала последний ремень, пальцы скользили на мокрой коже. И в этот момент услышала то, чего боялась больше всего.
Читать бесплатно другие книги:
