Танцующая с лошадьми Мойес Джоджо
– Эй! Ты, там!
К ней приближался крупный мужчина с шеей шире головы. Он источал угрозу.
– Эй, ты что там делаешь?
Бо отпрыгнул в сторону. Ему передалась ее тревога. Она зашикала на него.
– Давай же! – прошептала она, расстегивая последнюю пряжку.
Мужчины оглянулись, заметили рядом чужую девочку и поняли: что-то не так. Сара увидела растерянность на лице Джона и удивление Саля. Он все понял. Давай же!
Мужчина побежал. Последняя пряжка не поддавалась. Сара боролась с ней, тяжело, отрывисто дыша. Когда ему оставалось несколько метров, оглобли двуколки со стуком упали. Бо был освобожден. Ухватив его за гриву, Сара вырвала веревку из удил и вскочила верхом. Страх помог.
– Вперед! – крикнула она, сжав ногами его бока.
И огромный конь бросился вперед по боковой дороге, будто только того и ждал. Его мышцы напряглись с такой силой, что ей пришлось вцепиться в его гриву, чтобы не свалиться.
Начался хаос. Она слышала крики, шум заводящихся двигателей. Она припала к шее коня, голос срывался от страха.
– Вперед! – повторила она, неловко орудуя правым поводом, слишком длинным, который путался у него между ног.
Она направила его к подъездной дороге, ведущей на эстакаду. Два-три прыжка, и они уже были наверху. Перемахнули через две полосы шоссе, сопровождаемые визгом тормозом и гудками клаксонов.
Они неслись галопом по эстакаде, высоко над городом, лавируя между машинами, не обращая внимания на водителей, которые выкручивали руль, пытаясь избежать столкновения. Она видела только болота впереди. Слышала только шум крови в ушах. Знала только, что за ней погоня. Она знала, куда едет, ибо не раз репетировала в уме бессонной ночью, повторяя шаг за шагом путь к свободе. Теперь она была близка. Сара уже видела впереди съезд налево. До него оставалось несколько сот метров. Там скопились машины. Она будет недосягаема, едва доберется до съезда и свернет в сторону промышленной зоны.
Маленькая синяя малолитражка резко выехала на обочину. Ее водитель слишком поздно принял решение перестроиться в другой ряд и не видел лошадь, галопом догоняющую его. Сара тяжело дышала, пытаясь контролировать скорость Бо. Машина на обочине и заторы на обеих полосах заблокировали их. Сара взглянула на другую сторону шоссе. Если перепрыгнуть через ограждение, столкновение с идущим навстречу транспортом будет неминуемым. Выхода не осталось. Она оглянулась и увидела красный внедорожник Саля. Он жал на клаксон, пробивая путь между машинами. Если она останется на эстакаде, он ее поймает. Она сглотнула, чувствуя металлический привкус страха.
Глянула на приближающуюся машину, знаком заставляя водителя уступить дорогу. Выбор у нее был невелик. Прости меня, Пап, сказала она про себя и, вцепившись в гриву Бо, направила его прямо на капот.
Бо не сразу понял, чего от него хотят, и заколебался. Почувствовал, как она сжимает его ногами, услышал ободряющие слова и вдруг взмыл в воздух. Его мощная мускулистая спина растянулась под ней, когда он перепрыгивал через машину. Она была Ксенофонтом, слышала шум сражения внизу, а ее тело и вся она доверились мужеству животного, на котором сидела. И стала могущественной, защищенной, талантливой. Стала воплощением гнева и славы. Просила об одном – уцелеть. Мир замер. Она хотела вскрикнуть, но не смогла. Зажмурилась, потом открыла глаза, но увидела только небо и автомобили, которые пытались уйти от столкновения. Потом они тяжело приземлились, Бо споткнулся на скользкой дороге, и она едва не свалилась, повисла, яростно хватаясь за слишком длинные поводья, гриву, за все, что попадалось под руки, чтобы удержаться.
Едва касаясь ногами земли, он скакал галопом по дороге. Кряхтя, Сара ухватилась левой рукой за сбрую, подтянулась и взгромоздилась на спину коня. Теперь они были уже далеко, свернули в боковую улицу, ведущую к каналу, и шум транспортного затора и истерических автомобильных гудков стал постепенно стихать.
– Кто твой первый свидетель?
Наташа послала еще одно сообщение Бену: просила проверить, все ли документы для утреннего слушания на месте, и уточняла, будет ли он у здания суда через тридцать минут. Они с Конором сидели в кафетерии.
– Детский психолог. Один из наших. Собираемся напугать мужа, показывая, что можем выдвинуть обвинение в жестоком обращении с ребенком. Харрингтон тем временем вместе с солиситором по-тихому обрабатывают миссис П., склоня ее разрешить мужу доступ в обмен на лучшую финансовую компенсацию.
Я не полный идиот, написал в ответ Бен.
Это мне решать, ответила она.
– Жена получит что хочет, – с горечью сказал Конор. – Ей больше не придется и пальцем шевелить, а имя идеального отца будут обливать грязью. Никогда бы не подумал, что вы будете вести нечестную игру.
Она слегка подтолкнула его локтем:
– Это единственный способ оставить ребенка с матерью. Послушай, Конор, это развод. Ты бы сделал то же самое на моем месте. – Она бросила взгляд на зеркало на стене. – Как у меня волосы? В порядке? Харрингтон говорит, будет пресса.
– Все хорошо.
Она не могла допустить ни малейшей ошибки. Было жизненно важно не только выиграть это дело, но и сделать его образцовым для Майкла Харрингтона. Его предложение не выходило у нее из головы, она вспоминала о нем, как о подарке, когда все другие обстоятельства ее жизни становились нестерпимыми. Что ее ждет по другую сторону? Безусловно, было бы неплохо не иметь каждодневно дела с клиентами. Она вспомнила Али Ахмади. Если она перейдет в «Харрингтон и Левинсон», подобной ошибки она уже не сделает никогда.
Она не сказала Конору о предложении. Не хотела признаваться себе, почему этого не сделала.
Он дотронулся ногой до ее ноги:
– У меня относительно свободное утро, поэтому довезу тебя, а потом доставлю твои вещи домой.
– Уверен? – удивилась она.
– Вполне. Заметь, я не обещаю, что распакую их. Не ожидай, что я готов играть роль домохозяина. Еще рано.
– Спасибо, Конор.
– Нет проблем, Дока. У меня правда ничего не назначено на это время. Я свободен как минимум еще час.
– Спасибо за то, что предложил пожить у тебя.
Он смотрел на свои ботинки, а когда поднял голову, вид у него был удивленный.
– Почему ты это говоришь? Ты ведь не гостья. – Он нахмурился. – Хочешь сказать, это временно? Что я временная база?
– Не говори глупости. Я правда не знаю, сколько это продлится. У меня не было времени подумать об этом. Даже не знаю, стоит ли бросаться…
– Из огня да в полымя.
– Я этого не говорила. Но ты как-то выразился, что мы оба запутались.
– Я сказал, что мы в одинаковой степени оба запутались. Госпожа адвокат, не искажайте факты.
Подошла Наташина очередь заказывать кофе.
– Простите. Мне, пожалуйста, без кофеина, с обезжиренным молоком.
– Другое название «Зачем его вообще пить», – подхватил Конор. Девушка за прилавком грустно улыбнулась, будто слышала шутку всего несколько сот раз за день. – А мне двойной макиато.
– Конор, дай мне закончить это дело. Сейчас не могу больше ни о чем думать.
Она ждала, что он что-нибудь скажет, но он промолчал.
– Я буду платить, – решительно и весело сказала Наташа и полезла в сумочку. – Самое меньшее, что я могу сделать. Ты ведь из-за меня пропустил завтрак. Кекса хочешь?
Наташа заглянула в бумажник.
Ральфа нигде не было видно. Сара въехала во двор мебельной фабрики и повернула за угол. Там фургоны для доставки грузов загораживали автостоянку от посторонних глаз. Она прерывисто дышала, лицо было мокрое от дождя, ей пришлось вытереть глаза, чтобы лучше видеть. Сара спешилась. Бо был весь в поту. События последних двух дней его потрясли. Ему было холодно под дождем, который превратился в ливень. Ей пришлось натянуть поводья, чтобы заставить его идти за ней.
– Ральф? – позвала она.
Никто не отозвался. На нее лишь равнодушно взирали пустые глазницы окон административного корпуса. Шум дождя заглушал ее голос. Рабочие начнут собираться не раньше чем через полчаса.
– Ральф? – Сара прошла вперед и заглянула за припаркованный фургон.
Тишина.
Она утерла лицо. Уверенность покидала ее, адреналин, накопившийся за последние полчаса, улетучивался. Она была обычной девочкой, которая стояла на автостоянке в ожидании беды.
Он не придет. Конечно не придет. Было наивно с ее стороны надеяться на это. И он мог сказать Салю, где ее искать. Она задумалась, осмотрелась. Если люди Саля придут сзади, она спрячется в тупике.
Она пыталась не впадать в панику и размышлять логично. Можно ли обойтись без седла? Можно ли обойтись этой нелепой уздечкой с шорами? Ответ был простой: а что еще ей остается? Дольше медлить здесь нельзя – слишком большой риск, что ее поймают. Она собрала поводья в левой руке, готовая снова запрыгнуть на спину Бо.
– Кричать не обязательно, Циркачка. – Ральф вышел из дверного проема и направился к ней. Натянул на голову капюшон. – Вот черт! – Он взглянул на лошадь.
Она побежала к нему, таща за собой упирающегося Бо.
– Ты принес? – нетерпеливо спросила она.
– Сначала карточка. – Он протянул руку.
– Не собираюсь тебя обманывать. – Она сунула руку в карман и достала пачку банкнот.
– А где карта?
– Не смогла достать, но здесь двадцать фунтов.
– Не принимай меня за дурака.
– Пятьдесят.
– Я могу выручить за седло больше. Сто пятьдесят.
– Сто. Больше у меня нет.
Он протянул ладонь. Она отсчитала деньги – деньги Саля. Она была рада избавиться от них.
– Где седло?
Он показал на дверной проем и стал пересчитывать деньги. Сара попросила его подержать Бо, пока она надевает седло. Сара отрывисто дышала, закрепляя подпругу. Потом сняла уздечку с шорами, перебросила через стену на пустырь и надела на Бо его собственную.
– Знаешь, что я тебе скажу, девочка? – Ральф засунул деньги в карман джинсов. – Ты вляпалась в большие неприятности.
Она вдела ногу в стремя и вспрыгнула на спину лошади. Бо попятился, готовый к новой гонке.
– Куда ты его денешь? Саль тебя найдет, ты же знаешь. Бесполезно искать приюта в Степни или на дворах Уайтчепела. Попробуй на южном берегу.
– Здесь его не будет. Слушай, Ральф, сделай мне еще одно одолжение.
– Вот уж нет. – Он покачал головой. – Я и так достаточно для тебя сделал, Циркачка.
– Сходи в больницу Святой Терезы. Скажи моему дедушке… скажи, что мы с Бо поехали в отпуск. Он поймет. Скажи, я ему позвоню.
– С чего я буду тебе снова помогать? Черт, ты меня подняла без четверти шесть. Это вообще незаконно.
– Ральф, прошу тебя! Это очень важно.
Он похлопал по карману и пошел прочь.
– Может быть, – сказал он. Его кроссовки были слишком велики для двенадцатилетнего мальчика. – Но я человек занятой.
– Наташа, я сейчас не могу говорить. – Мак опустил сумку с фотооборудованием на пол. – Я убегаю.
– Посмотри, пожалуйста, моя кредитка на кофейном столике, там, где я вчера оставила сумку?
Маку хотелось сказать: ты ушла и не можешь ожидать, что я буду бегать по дому и разыскивать твои вещи.
– Нет. – Все же он глянул через дверной проем. – Там ничего нет.
Последовала короткая пауза. Он слышал разговоры и позвякивание чашек.
– Твою мать! – воскликнула она.
Он поднял бровь. Наташа редко ругалась.
– А в чем дело-то?
– Сара там?
– Нет. Я проверил. Должно быть, ушла раньше нас.
– Она взяла мою кредитку.
– Что?
– Что слышал.
– Ты снова на нее наговариваешь. – Он закатил глаза. – Ты сама ее куда-нибудь засунула.
– Нет, Мак. Я открыла бумажник и обнаружила, что кредитка пропала.
– И ты уверена, что ее взяла Сара.
– Но не ты же. Говорю тебе, Мак, она взяла эту чертову карточку.
– Но она ведь не знает пин-кода.
Он слышал приглушенные голоса, потом снова заговорила Наташа:
– Черт, мне пора в суд. Опаздывать нельзя. Мак, ты можешь…
– Я поговорю с ней, когда буду встречать после школы.
– Не знаю, блокировать ее или нет.
– Подожди пока. Не будет же она ею расплачиваться в школьной столовой. Сначала поговорю с ней. Уверен, найдется какое-то невинное объяснение.
– Невинное объяснение? Кражи моей карточки?
– Послушай, мы не знаем, она это или не она. Поговорим с ней, хорошо? Ты говорила, она хотела что-то купить для дедушки?
Длинная пауза.
– Говорила, но это не оправдывает кражу. – Он снова хотел возразить, но Наташа перебила его: – Знаешь, Мак, у этих детей может быть тяжелая жизнь, но не всегда они жертвы.
Повесив трубку, Мак застыл посреди прихожей. Наташины слова его задели. Он с трудом удержался, чтобы не нагрубить. Раньше она не отзывалась столь цинично о своих клиентах. Ему это не понравилось.
Он уже поднял сумку с фотоаппаратом и вдруг вспомнил, что Сара вела себя странно накануне вечером. Решила остаться в гостиной, пока он готовил ей ужин. Он подумал, это из деликатности. Он и теперь так думал.
Мак постоял еще немного, потом медленно поднялся по лестнице и открыл дверь в комнату Сары.
Нельзя входить в комнату девочки-подростка и не чувствовать себя грязным подонком. Бессознательно Мак засунул руки в карманы, чтобы ни к чему не прикасаться. Он сам не знал, чего ищет, просто хотел убедиться, что все в порядке. Возможно, хотел проверить, хорошо ли ее знает. Он открыл шкаф и облегченно вздохнул. Одежда была на месте, ее джинсы и обувь. Постель аккуратно заправлена. Он собрался уходить, но обернулся.
Не было фотографии ее дедушки. И греческой книги по верховой езде, которую она читала. Он смотрел на опустевшую тумбочку, где они раньше находились. Потом прошел в ванную. Исчезла зубная щетка. И щетка для волос. Мыло. На радиаторе висела ее школьная форма – единственный комплект.
Мак бросился вниз по лестнице и схватил телефон.
– Таш? – сказал он, потом выругался еле слышно. – Да, я знаю, что она в суде. Можете с ней связаться? Это срочно. Скажите ей… Скажите, у нас проблема.
Глава 18
Мне кажется, если я стану наездником, то буду человеком с крыльями.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Дождь закончился. Быстрой рысью Сара ехала по бесконечной зеленой обочине к Королевским докам, в сторону городского аэропорта. Шкура Бо высыхала и светлела. Он успокоился, почувствовав знакомого наездника у себя на спине, слыша знакомый голос. Но ее сердце по-прежнему колотилось в груди, и болела шея оттого, что она постоянно оглядывалась.
Вокруг было свободное пространство, силуэты зданий не заслоняли бескрайнего серого купола неба. Они с Бо могли бы двигаться быстрее, но на открытой местности были слишком заметны. Поэтому она ехала вдоль обочины, чтобы в случае чего иметь возможность сменить курс. Проверив наличие транспорта, Сара пересекла гудронную дорогу. Был слышен только стук копыт Бо. Выехав на траву, она снова перешла на легкий галоп, перепрыгивая через дренажные канавы.
Серые тучи раздвинулись, и вдруг прямо перед ней возник аэропорт. Сначала она хотела поехать по лондонским мостам, но решила, что там будет слишком много транспорта и девочка верхом на лошади привлечет внимание. Поэтому она направилась на восток, через бесконечные жилые массивы в советском духе Ньюхема и Бектона, через равнины Северного Вулвича, оставляя сияющие башни Кэнэри-Уорф позади.
Час пик заканчивался, и бесконечный поток автомобилей, непрерывно атакующий Сити, стал ослабевать. Мимо проезжали редкие машины, возможно, срезали углы по дороге к тоннелю Блэкуол или к Собачьему острову, но водители не обращали на нее внимания. Кто ел сэндвич, кто был оглушен громкой музыкой. Сара накинула капюшон ветровки, чтобы скрыть лицо. Здесь редко кто останавливался, если только по делу. Между эстакадами шоссе затерялись склады и дешевые гостиницы из железобетона. В таких местах останавливались лишь менеджеры среднего звена и торговые агенты.
Бо устал. Она перешла на шаг, давая ему отдышаться, и осмотрелась. В окружении нескольких обшарпанных домов на пустыре с посеревшей травой одиноко стоял закопченный паб. За ними на некотором отдалении выстроился ряд новых жилых домов с апартаментами, как теперь принято называть квартиры. Там, где солнечные лучи пробивались сквозь тучи, ртутного цветы полосы воды тускло блестели. Потом начиналась разбитая асфальтированная дорога, а по сторонам – здания из железобетона. Паромный терминал. Она замедлила ход, оглянулась и направила туда своего коня.
– Мистер Элсворт, назовите, пожалуйста, суду ваше полное имя.
– Питер Грэхем Элсворт.
– Спасибо. Скажите суду, кто вы по профессии.
– Я оказываю консультации как психотерапевт и психолог. Специализируюсь на помощи детям, в частности тем, кто пережил травму.
– У вас опыт работы в этой области более тридцати лет, и вы считаетесь одним из ведущих специалистов. Это так?
Элсворт выпрямил спину:
– Да, я опубликовал статьи в нескольких профессиональных журналах, которые оценили мои коллеги.
Наташа заглянула в свои записи. За ней миссис Перси нервно постукивала ногой в изящной туфельке, едва заметно выражая свое раздражение и недовольство.
– Мистер Элсворт, дети, на ваш взгляд, переживают травму одинаково?
– Нет. Каждый переживает ее по-своему. В этом они не отличаются от взрослых.
– Иными словами, стандартной реакции на травматическое событие нет.
– Правильно.
– Можно ли тогда сказать, что некоторые дети могут реагировать на травматическое событие открыто, например будут плакать, конфликтовать с друзьями и взрослыми. Тогда как другие, пережившие столь же печальный опыт, могут внешне никак этого не проявлять?
Элсворт задумался.
– Это будет зависеть от развития ребенка и от его взаимоотношений с окружающими. И разумеется, от характера травматического события.
– Например, если они решат, что родитель огорчится, если ему рассказать о чем-то нехорошем, они могут замкнуться?
Наташа еще не привыкла к парику, и у нее зачесалась голова. Она боролась с желанием поскрести затылок.
– Да, такое часто встречается в моей практике.
Миссис Перси выразительно посмотрела на нее. У высокого солидного мужчины, с круглыми щеками и цветом лица, говорившим о трех хороших отпусках в год, был пронизывающий взгляд, от которого Наташа в других обстоятельствах почувствовала бы себя неловко. Она понимала, почему миссис Перси так нервничает.
– Можете ли вы из своего опыта заключить, что, если речь идет о родителях, которые находятся, скажем, в конфликте, ребенок может скрывать, что травмирован, если это будет способствовать развитию конфликта?
– Это хорошо известный психологический феномен. Ребенок пытается защитить родителя, когда считает, что если он расскажет о своей проблеме, то это может тому навредить.
– Даже если этот родитель может быть злоумышленником?
– Возражаю! – Барристер мистера Перси вскочил с места. – Ваша честь, мы уже установили, что нет свидетельств, будто мистер Перси когда-либо жестоко обращался со своим ребенком. Продолжение допроса с подобным эмоциональным языком глубоко неправильно.
Наташа обернулась к судье:
– Ваша честь, хочу только уточнить, что в подобных случаях отсутствие очевидного материала, или физических улик, или даже свидетельство самого ребенка не означает, что травмы не было.
Барристер мистера Перси, тяжеловес по фамилии Симпсон, громко фыркнул:
– Всем известно, что женщина, заявляющая о жестоком обращении с ней, обязана показать следы побоев. Но только в данном случае даже сам ребенок не заявляет о жестоком обращении.
Он был из барристеров, которые считали ниже своего достоинства сражаться с солиситором-адвокатом. Удивительно, но существовало много предрассудков против таких юристов, как она.
– Ваша честь, если позволите продолжить, я бы хотела показать, что именно по этой причине дети ведут себя совсем иначе. Они, скорее всего, будут скрывать травму, пытаясь защитить близких.
Судья не поднял головы:
– Продолжайте, миссис Макколи.
Она снова склонилась над записями, и Бен протянул ей записку под скамьей. В ней говорилось: «Срочно позвоните Маку». Она с удивлением посмотрела на него.
– Что ему надо? – прошептала она.
– Не знаю. Только сказал, чтобы вы срочно ему позвонили.
В данную минуту сделать это она уж точно не могла.
– Миссис Макколи, так вы будете продолжать?
– Да, ваша честь. – Она украдкой отмахнулась от Бена.
– Мистер Элсворт, возможно ли, по вашему мнению, что ребенок, который испытывает страх перед одним родителем, может скрывать проблемы от другого родителя?
– Ваша честь…
– Я приму это во внимание, мистер Симпсон. Миссис Макколи, говорите по существу.
– Это зависит от возраста ребенка и обстоятельств, разумеется. – Элсворт бросил взгляд на судью. – Но да, это возможно.
– От возраста и обстоятельств. Что вы имеете в виду?
– По опыту работы с юными клиентами знаю, что чем меньше ребенок, тем труднее ему скрыть травматическое событие. Даже если ребенок не говорит, что страдает, это будет все равно проявляться в таких нарушениях поведения, как ночное недержание мочи, обсессивно-компульсивные расстройства, даже нехарактерная агрессивность.
– А в каком возрасте, по вашему мнению, ребенок способен скрывать душевное страдание? Если нет проявлений, о которых вы сказали?
– Это зависит от ребенка, но я встречал детей семи-восьми лет, которые умело скрывали то, что с ними произошло.
– Речь идет о серьезных травматических событиях?
– В некоторых случаях – да.
– Таким образом, можно допустить, что десятилетний ребенок вполне на это способен.
– Безусловно.
– Мистер Элсворт, вы слышали о синдроме отчуждения от родителя?
– Слышал.
– Я процитирую: «Это расстройство, при котором дети резко отдаляются от родителя или критикуют его. Иными словами, это неоправданная или преувеличенная диффамация». Вам это определение кажется справедливым?
– Я не эксперт, но да, оно мне кажется справедливым.
– Мистер Элсворт, вы сказали, что являетесь признанным коллегами специалистом, чьи работы печатаются в ведущих психологических журналах многие годы. Вы верите в клиническое существование синдрома отчуждения от родителя?
– Нет, но мне кажется, вопрос сформулирован не совсем правильно.
– Хорошо, я сформулирую иначе. Можете нам сказать, скольких детей вы лечили?
– Вообще? За всю практику? За все эти годы наберется несколько тысяч. Больше двух тысяч, вероятно.
– И вы ни разу не имели дела с ребенком, у которого бы наблюдался так называемый синдромом отчуждения от родителя?
– Я лечил многих детей, которых настроили против одного из родителей. Некоторые из них испытывали враждебность к родителю, которая продолжалась несколько лет. Я лечил многих детей, которые были глубоко травмированы разводом родителей. Но не могу сказать, что такие психологические состояния являются проявлением синдрома. Это было бы преувеличением.
Она выдержала паузу.
– Мистер Элсворт, вам известно об уровне ложных заявлений о жестоком обращении или сексуальном насилии в отношении детей во время бракоразводных процессов или делах об опеке?
– Да, в последнее время появился ряд статей, посвященных этому явлению.
– Одобренных научным сообществом? Написанных уважаемыми авторами? Скажите, пожалуйста, к каким заключениям пришли специалисты. Какое количество таких заявлений оказалось ложным?
– Насколько я помню, в последней статье от две тысячи пятого года говорилось, что процент ложных заявлений в подобных делах был очень низок. Мне кажется, исследования, предпринятые в тот год, показывали, что число ложных обвинений в делах об опеке было между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента.
– Между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента, – повторила Наташа, кивая. – Таким образом, более девяноста процентов обвинений в жестоком обращении будут правдивыми. Это соответствует вашему собственному опыту?
Он ответил не сразу.
– По моему собственному опыту, миссис Макколи, существует тенденция не сообщать о жестоком обращении с детьми как во время бракоразводных процессов и процессах об опеке, так и за их рамками.
Она заметила, как Майкл Харрингтон довольно ухмыльнулся. Она сама едва удержалась, чтобы не улыбнуться.
– У меня нет больше вопросов, ваша честь.
Вулвичский паром, направлявшийся с севера на юг, был пуст. Ряд скамеек на пароме «Эрнст Бевин» были покинуты и пусты, поскольку его пассажиры в деловых костюмах высадились с другой стороны и отправились на станцию Доклендского легкого метро. Она поколебалась, потом повела Бо по длинному посадочному трапу на транспортную палубу, держась подальше от кокпита. Когда завели мотор и палуба задрожала, Бо стал озираться по сторонам и перебирать ногами на маслянистой поверхности, но, похоже, этот странный транспорт его не напугал. На пароме не было ни грузовиков, ни легковушек. Только она и Бо на пустой палубе. Сара снова оглянулась, желая одного: чтобы паром скорее тронулся, пока не появился проклятый внедорожник. Рассудок говорил, что они вряд ли пустились в погоню, но страх пронизывал ее до костей. Этот внедорожник виделся ей повсюду. Его призрак выезжал из-за угла, останавливался перед ней. Вечная угроза.
Она стояла на палубе, зажав в руке поводья. Из кокпита появился кондуктор, высокий, слегка сутулый мужчина с полуседой бородкой. Он встал как вкопанный, будто не верил своим глазам. Потом медленно приблизился. Сара крепче сжала поводья и приготовилась к скандалу. Но мужчина улыбался, подходя к ней.
– Это первая лошадь, которую я вижу на борту за тридцать лет. – Он остановился в паре шагов от Бо и покачал головой. – Мой отец работал на пароме в тридцатые и сороковые годы. Он рассказывал, что почти весь транспорт тогда был гужевой. Можно мне его погладить?
Сара кивнула, почувствовав несказанное облегчение.
– Красавец, да? – Мужчина провел рукой по шее Бо. – Красивое животное. Раньше было так: там стояли лошади, там люди. Конечно, паромы были другие. – Он указал на огромную желто-белую балку, опоясывающую паром. – Он в порядке? Хорошо будет себя вести?
– Да, – пробормотала Сара. – Да.
– Как его зовут?
Она помедлила.
– Бошер, – все же ответила она и прибавила, сама не зная зачем: – Его назвали в честь знаменитого французского наездника.
– Благородное имя, да? – Кондуктор погладил коня по лбу. – Благородное имя для благородного животного. У меня сохранилась открытка со старых времен – упряжные лошади на борту. Я тебе покажу, когда паром тронется.
Читать бесплатно другие книги:
