Танцующая с лошадьми Мойес Джоджо
Анри удивился: она редко высказывала мнение, которое отличалось от точки зрения отца.
– Это романтично, – добавила она, аккуратно отрезая кусочек курицы. – Приятно думать, что кто-то там наверху, среди мерцающих звезд, смотрит на нас.
Она улыбнулась загадочно. Ее мать смотрела на них и тоже улыбалась.
– Анри, Флоренс хотела вам кое-что сообщить, – произнесла она, видя его растерянность.
– Что?
– Я не хотела раскрывать секрет, но не удержалась. Сказала маме. Скоро у нас за столом появится прибавление.
– Почему? – спросил мистер Джекобс, отрываясь от газеты. – Кто придет?
Флоренс с матерью прыснули со смеху.
– Никто не придет, папа. Я… я… в положении… – Она сжала руку Анри под столом. – У нас будет ребенок.
Кто поймет этих французов, сказала миссис Джекобс впоследствии мужу, когда молодые ушли в свою комнату. Она слышала, конечно, что французы тонкие натуры, но никогда не видела столь потрясенного человека.
Анри встретил почтальона на лестничной площадке, когда выходил из квартиры. Варжюс, верный своему характеру, ответил на той же неделе. Анри разорвал конверт и с невозмутимым видом прочитал написанные в спешке строки.
Le Grand Dieu – хороший человек, понимающий. Думаю, если ты повинишься, он может тебя простить. Самое главное, он знает, что ты наездник! С нетерпением жду твоего возвращения, мой друг.
– Хорошие новости, приятель? – Почтальон засунул сложенный журнал в почтовый ящик с цифрой сорок семь.
Анри скатал записку в шарик и сунул в карман:
– Простите. Я не говорю по-английски.
«Два пути», – сказал Le Grand Dieu. Почему он не предупредил его, что очень скоро они превратятся в один?
Анри открыл входную дверь и вошел в узкую прихожую. В квартире стоял одуряющий запах переваренной капусты. Он закрыл глаза, представляя, какая гадость его ждет на ужин. Услышал какой-то странный звук и остановился. Из гостиной, обклеенной обоями с выпуклым рисунком, раздавались громкие рыдания.
Дверь открылась, и из кухни появилась Флоренс. Она миновала коридор, подошла к нему и поцеловала.
– В чем дело? – спросил он, надеясь, что она не почувствует запаха алкоголя.
– Я им сказала, что после рождения ребенка мы уедем во Францию.
У нее был спокойный голос, руки аккуратно сложены на животе. При слове «Франция» рыдания усилились.
Анри непонимающе смотрел на жену.
– Я давно об этом думала. – Она взяла его за руки. – Ты дал мне все – все! – Она посмотрела на свой живот. – Но сам ты несчастлив здесь. Тебе слишком тяжело среди узколобых людей, и к лошадям в Англии другое отношение, и все такое. Поэтому я сказала маме с папой, что, как только мы оправимся после родов, ты увезешь меня туда. Как видишь, мама приняла все это слишком близко к сердцу. – Она всматривалась в его лицо. – В Кадр-Нуар тебя возьмут обратно, дорогой? Уверена, как только я освоюсь, смогу создать уют для тебя в маленьком домике. Выучу французский. Буду воспитывать ребенка. Что скажешь? – Обескураженная его молчанием, она начала теребить манжет. – Я хотела сказать им, что мы уедем сейчас. Но не уверена, что могу благополучно родить, не имея возможности даже разговаривать с врачами… Да и мама сойдет с ума, если не сможет быть со мной рядом. Но я им сказала, что уедем, как только родится ребенок. Я правильно сделала, Анри?
Смелая, красивая англичанка. Анри был тронут до глубины души. Он ее недостоин. Она даже не представляет, как близок он был… Он подошел к ней и спрятал лицо в ее волосах.
– Спасибо, – прошептал он. – Ты не представляешь, что это для меня значит. Я обеспечу нам лучшее будущее… нам и нашему ребенку.
– Я знаю, – сказала она тихо. – Анри, я хочу, чтобы ты снова летал.
Уже на подходе к домику Анри услышал детский плач. Пронзительный вопль заполнил тихую улицу. Он знал, что увидит, даже не входя в комнату.
Она склонилась над кроваткой, шептала успокаивающие слова, поглаживала младенца. Анри подошел ближе, она обернулась. Бледное лицо и усталые глаза выдавали долгие часы, проведенные в тревоге.
– Давно она плачет?
– Нет, не очень. – Флоренс выпрямилась и посторонилась. – После того, как мама ушла.
– Почему тогда?..
– Знаешь, я боюсь брать ее на руки, когда тебя нет. Руки совсем не действуют. Чашку уронила сегодня днем и…
Он стиснул зубы:
– Дорогая, с руками у тебя все в порядке. Так доктор сказал. Тебе не хватает уверенности в себе.
Он взял Симон из кроватки и прижал к груди. Она сразу успокоилась. Маленький ротик открывался и закрывался – она искала грудь. Флоренс села на стул в углу, протянула руки и сомкнула их вокруг ребенка, только когда он был в безопасности у нее на коленях.
Пока она кормила дочку, Анри стянул сапоги и аккуратно поставил у порога. Снял куртку и водрузил чайник на плиту. Он наконец нашел работу на железной дороге. Не самую плохую. Теперь, когда он знал, что это временно, все казалось не таким уж плохим. Они молчали. Тишину в комнате нарушало только жадное чмоканье младенца и шум редких машин за окном.
– Выходила сегодня?
– Хотела… Но, как я уже сказала, боюсь брать ее на руки.
– Родители купили нам коляску. Могла бы положить ее туда.
– Прости.
– Не за что извиняться.
– Но мне правда жаль.
– И напрасно. Если бы ты все не усложняла. Если бы меньше тревожилась о ребенке, прекратила бы нелепые жалобы на то, что у тебя якобы не действуют руки, на воображаемые головокружения.
– Нервы, – сказал врач, когда через несколько недель после рождения Симон Флоренс начала жаловаться, что ее тело работает не так, как положено.
Иногда такое случается с только что родившими женщинами, объяснил врач Анри и матери Флоренс после осмотра, когда они стояли в узком коридоре. Им видятся ужасы и опасности там, где их нет. У некоторых случаются даже галлюцинации.
– По крайней мере, она привязалась к ребенку, – заметил он. – Какое-то время нужна помощь бабушки. Пока она не привыкнет к материнству.
Что мог сказать Анри? Он только согласно кивнул, поражаясь тому, что они не видят, как каждый атом его души и тела стремится в сторону Ла-Манша.
Флоренс снова плакала. Он видел, как она склонила голову, пыталась стереть предательские слезы с распашонки Симон, и его придавила непосильная ноша. Сколько еще ждать? – хотелось ему крикнуть. Представил, как ждет его Геронтий, склонив голову над дверью стойла.
– Прости. Знаю, ты считаешь, Франция была бы выходом для нас, – сказала она тихо.
Наконец. Это тяготило их несколько недель, но они ничего не говорили друг другу. Одной ей было не справиться, а он не мог допустить, чтобы что-то случилось с ребенком. Он не мог вернуться в Кадр-Нуар и там обеспечить ей заботу. Родных у него не было, как и денег на няню.
Им придется остаться здесь, поблизости от ее родителей.
Он встал и подошел к стулу, на котором она сидела:
– Я напишу месье Варжюсу.
Она подняла голову:
– Ты имеешь в виду…
– Останемся в Англии еще какое-то время. – Он пожал плечами, стиснул зубы. – Все в порядке. Правда.
Кто-то другой будет ездить на его лошади.
Малышка требовательно и нетерпеливо сжимала кулачки.
– Может быть, когда я буду чувствовать себя немного лучше, – сказала Флоренс тихим голосом.
На следующий год появятся новые берейторы, cuyers, готовые занять его место.
Когда она обняла его за шею, шепча слова благодарности, уткнувшись ему в натруженное плечо, он понял, к своему стыду, что не испытывает ничего, кроме отчаяния. А потом подумал: как женщина, у которой не действуют руки, может обнимать так крепко?
– Мы познакомились примерно через год после этих событий. Он работал на путях над моим двором. В первый раз после отъезда из Франции он увидел лошадей, по крайней мере таких, которых не запрягают в телегу. – Ковбой Джон сдвинул назад шляпу. – Однажды я заметил, как он в изумлении смотрит на мою старую кобылу, будто она была миражом. Мы оба приехали сюда недавно, оба были иностранцами. Я позвал его, и он стал есть свои сэндвичи у стойла, все время поглаживая нос моей старой кобылы. Многие считали его сухарем, но мне он нравился. Мы отлично ладили. Часто сидели у меня в офисе и пили чай. Он говорил, что когда-нибудь у него будет маленькая ферма во Франции, что откроет школу верховой езды, как только заработает денег.
– И Флоренс это устраивало? – спросила Наташа.
Ее так увлек рассказ, что на какое-то время она забыла, почему они вообще оказались в этой машине.
– О, Флоренс устраивало все, что ей говорил муж. Думаю, она чувствовала себя виноватой за то, как сложилась его судьба. Она знала, как и он, что ей одной было бы не справиться во Франции с ее болезнью. Она делала все, что могла, чтобы обеспечить его счастье.
– С болезнью? С какой болезнью?
– Вы не в курсе? – Джон посмотрел на них, хмурясь.
– В курсе чего?
– Сара вам не сказала? У ее Нан был – как там его? – рассеянный склероз. Она многие годы была прикована к инвалидному креслу. Сара помогала дедушке ухаживать за старушкой чуть ли не с момента, когда научилась ходить.
Они бросили поиски в Дувре и решили пуститься по прибрежной дороге в сторону Дила. Мак ехал в темноте, читая названия отелей, на случай если Наташа еще туда не звонила или позвонила только раз. Наташа разговаривала с Джоном. Ее поразила тяжелая судьба Анри Лашапеля.
– По тому, как Сара говорит о бабушке с дедушкой, они были очень близки.
Джон фыркнул:
– Конечно, они были близки, но вся его жизнь была чередой разочарований.
– Вы о матери Сары?
– Бог мой, Симон была та еще штучка. Вспыльчивая, непослушная – полная его противоположность. Все, что он ценил, она отвергала. Флоренс с ней не справлялась – не было сил, а он держал ее на коротком поводке, как Сару. Он был старомоден, требовал соблюдения дисциплины – не всем такое по вкусу. Не разрешал ей общаться с мальчиками, поздно возвращаться домой. Возможно, из-за Флоренс он немного перегибал палку. И Симон противилась. Еще как! Чем больше он на нее давил, тем больше она сопротивлялась. – Джон закурил еще одну сигарету. – И самое грустное, он знает, что был не прав. Надо было немного ослабить поводья. Они были больше похожи друг на друга, чем им казалось. Но все это сложно. Если тебе кажется, будто теряешь что-то, трудно вести себя по-умному.
Наташа взглянула на Мака, он внимательно слушал Джона.
– Когда Капитан понял, что ведет себя неправильно, было уже поздно. Она подсела на наркотики, и вернуть ее было нельзя. Потом, лет через пять, она сбежала в Париж, и они о ней больше ничего не слышали. Кроме тех случаев, когда ей были нужны деньги, конечно. Черт, она чуть не разбила им сердце. Потом, лет через десять-одиннадцать, Симон однажды появляется у них на пороге с ребенком и говорит, что не справляется. Она родила во Франции, и они ничего об этом не знали. Естественно, это стало для них настоящим шоком. Она говорит, что ей нужно устроить свою жизнь, и начинает оставлять ребенка у них. Каждый раз все на больший и больший срок. Потом пропадает, и они в конце концов подают заявление об опеке и получают ее. Симон даже на суд не явилась. Поначалу он пришел в ярость – беспокоился за Флоренс, что ей придется взвалить на себя заботу о маленьком ребенке. Но, по правде сказать, оба были счастливы, что у них есть Сара. – Джон улыбнулся. – В день, когда они получили право опеки, их жизнь началась заново. Старик снова стал думать о лошадях, и они были счастливы. Во всяком случае, такими счастливыми я их никогда не видел. Когда они узнали, что Симон умерла, это был для них удар. Но, думаю, и избавление тоже. Он годами ее разыскивал, давал деньги, выручал из неприятностей, в которые она попадала, пытался наставить на путь истинный. Сара об этом, как вы понимаете, ничего не знает. Он оберегал девочку. Есть вещи, о которых ни одна девочка не должна знать о своей матери. – Джон пожал плечами. – Флоренс не стало – сколько же прошло? – четыре года назад. После похорон они получили предложение от муниципального совета освободить квартиру на первом этаже за материальную компенсацию, так как она была нужна для инвалида. Он взял деньги, переехал в Сандаун и потратил их на Бошера. Этот их конь – нечто вроде «роллс-ройса» среди лошадей. И с этого времени Капитан снова стал самим собой. Все теперь было подчинено тренировкам Сары.
– Он хотел, чтобы Сара была как он?
Ковбой Джон покачал головой:
– Знаете, что я вам скажу, мисс Леди Юрист? Он хотел противоположного. Вы можете думать про нее что хотите, но он считал, воспитание Сары – это единственное, что он сделал верно.
Девочка заснула. Наступила ночь, но Том продолжал путь, время от времени поглядывая на нее. Сара свернулась калачиком на переднем сиденье, прислонившись головой к окну. Почти автоматически Том взглянул на монитор системы видеонаблюдения. Ее лошадь, отделенная перегородкой от двух других, бодрствовала, словно не разрешала себе расслабиться, готовясь вынести следующий отрезок пути.
Он не сказал Кейт о своем плане – знал, как она к нему отнеслась бы. Она сказала бы, что он сошел с ума, обвинила бы его в безответственности, в том, что он подвергаетопасности жизнь ребенка. Если бы его падчерица Сабина вот так сбежала из дома и уехала на попутке за границу, они с Кейт сходили бы с ума от страха и тревоги.
Как бы он объяснил, почему отпустил девочку? Он слушал ее, пока она не уснула, и немного завидовал. Сколько людей получают возможность исполнить свою мечту? Сколько людей вообще знают, чего хотят? Когда она рассказывала о путешествии, о том, как любит свою лошадь, о безоблачной жизни, которая ждет ее и дедушку, он думал, как легко попасть в ловушку, погрязнуть в рутине и бытовых проблемах.
Но это не мешало ему тревожиться. Несколько раз он был готов остановиться на обочине и позвонить в полицию. Он снова взглянул на монитор. Лошадь подняла голову и на мгновение посмотрела прямо в камеру.
– Не давай ее в обиду, старина, – тихо сказал Том. – Возможно, ей понадобится помощь.
В четверть девятого они остановились у ресторана быстрого питания, чтобы сходить в туалет. Наташа считала, что Джон слишком часто ходит в туалет, однако тот заказал большой кофе с двумя кусочками сахара и пошел к автомату позвонить в больницу. Привычка, весело сказал он. Он звонил или навещал Капитана каждый день. Старик захочет узнать новости.
– Что вы ему скажете?
– Правду. Что мы знаем, она где-то рядом, просто еще не нашли ее. Но он упрямый старик. Может, это он сказал ей, куда податься, чтобы мы не нашли ее.
Мысль показалась Джону забавной, и он хихикал всю дорогу, пока шел к автомату.
Наташа подошла к столу и поставила пластмассовый поднос перед Маком, делая вид, что не заметила, как он захлопнул крышку телефона, проверив сообщения.
– Если я скажу «темная лошадка», ты стукнешь меня по голове? – спросил он.
– Она ничего не говорила.
– Мы не спрашивали.
– Но она вообще ничего не говорила. Я спрашивала ее о бабушке с дедушкой. Единственное, что она сказала, – это то, что они были счастливы.
– Наверное, – заметил Мак, размешивая сливки, – она считала это самым важным.
Когда Джон вернулся, она протянула ему черный кофе, но он покачал головой. Лицо у него было мрачное.
– Ребята, мне придется вернуться. Анри плох. Если не Сара, кто-то должен быть с ним рядом.
– Насколько плохи дела?
– Они попросили меня срочно приехать. Хотели, чтобы приехала Сара, но я объяснил, что в данное время это невозможно.
Джон достал мелочь из кармана и стал пересчитывать. Вдруг сделался усталым и хрупким.
Наташа встала и потянулась за сумочкой, позабыв о кофе.
– Мы отвезем вас на вокзал. Вот. – Она подала ему деньги. – Купите себе билет.
– Мне не нужны ваши деньги, леди, – раздраженно сказал Джон.
– Это не вам, а ему. Чтобы он не остался один. И прошу вас, возьмите такси от вокзала. Вы это заслужили.
Он посмотрел на банкноты, которые она протягивала, и впервые на его морщинистом лице не было хитрого, насмешливого выражения. Он взял деньги, приподнял шляпу:
– Ну ладно, спасибо. Я вам позвоню, когда узнаю, как он.
Они сели в машину, и Наташа не сразу осознала, что отсутствие его едкого юмора обескуражило ее больше, чем все случившееся.
Когда они приехали на стоянку у вокзала, зазвонил ее телефон. Наташа поспешно его открыла.
– Да, правильно. – Она взглянула на Джона, который собрался выходить. – Извините, повторите, пожалуйста. – Связь была плохая, и она жестом попросила Мака выключить мотор. – Вы уверены? Большое спасибо, что сообщили… Конечно, до связи.
– Все в порядке? – Джон стоял у открытой задней дверцы.
Он явно торопился, но что-то в ее лице заставило его остановиться.
Наташа закрыла телефон.
– Что? – сказал Мак. – Что ты молчишь?
– Это из кредитной компании. Вы не поверите. Она во Франции!
Глава 24
Лучшая гарантия против поражения… лежит в полной уверенности в способностях твоей лошади.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Саре снились лошади, кровь и шоссе. Она проснулась от порыва холодного ветра и увидела, что в водительскую дверцу заглядывает Том. Она села. Часы на приборной панели показывали без четверти восемь.
– Доброе утро. – Он был одет и гладко выбрит, видимо, давно проснулся.
– Где мы?
Все вокруг было удивительно ярким, будто мир посветлел на несколько тонов по сравнению с Англией. Неподалеку она увидела красивую конюшню янтарного цвета под низкой красной черепичной крышей. Ее окружал высокий прочный забор. У ворот красовались тщательно подстриженные тисовые деревья. Мужчина чистил стойло, с легкостью забрасывая грязную солому вилами в тачку.
– Неподалеку от Блуа. Ты хорошо поспала.
– Где Бо? – с тревогой спросила она.
– Ты имеешь в виду мистера Диабло? На дворе. – Том указал пальцем на конюшню. – Мы приехали поздно ночью, ты спала, и мне было жалко тебя будить. Он в третьем стойле налево. С ним все в порядке. Вчера, когда мы приехали, немного поерепенился, но сейчас молодцом.
Она моргнула, представив, как Бо тянется к сену.
– Можешь записать расходы за постой сегодня на меня. Но мне пора возвращаться в Кале, мисс Сара. Боюсь, здесь нам придется расстаться.
Сара пыталась собраться с мыслями. Том протянул ей два круассана, которые выпросил у хозяина lairage. Он развернул небольшую карту, на которой отметил ее маршрут.
– Это в шестидесяти-семидесяти милях отсюда на юго-запад. – Он указал на красную линию. – Я бы тебя подвез, но не могу терять еще четыре часа. Прекрасная погода для прогулки верхом. И дороги тихие. Думаю, проблем не будет. Скачи себе не спеша, да?
Вдруг Сара почувствовала волнение – конец пути был так близок! Увидела название на карте. На карте Франции до цели оставалось несколько сантиметров.
– Здесь еще одна lairage. – Он обвел название деревни шариковой ручкой. – Вот номер телефона, на всякий пожарный. Я им уже позвонил, и они тебя ждут. Вечером тебя там покормят, но на всякий случай я бы прихватил что-нибудь из еды. И не забудь, они ждут лошадь по кличке…
– Диабло Блу.
– Все будет в порядке? – Лицо у Тома было серьезное, он тревожился.
– Конечно.
Сара была в этом уверена. Канал-то она пересекла. Она путешествовала с лучшей лошадью во Франции и с благословением Пап.
– Вот мой номер. Пожалуйста, позвони мне, если возникнут проблемы. И черт, позвони мне, когда доберешься. – Он свернул карту и передал ей. – Просто позвони. Мне будет приятно знать, что у тебя все хорошо.
Она кивнула и положила карту поглубже в карман.
– И ни с кем не разговаривай. В особенности с такими, как я. Опусти голову и скачи, пока туда не доберешься.
Она снова кивнула и улыбнулась.
– Евро, которые мы обменяли, у тебя?
Она полезла в рюкзак и нащупала конверт.
– Помоги мне, Боженька. – Том вздохнул. – Ты самый странный попутный пассажир, которого я встречал. Желаю тебе удачи, тебе и твоей лошади. – Он замешкался, словно не был уверен, что поступает правильно.
– Том, все будет хорошо, – бодро сказала Сара.
Ей не хотелось расставаться – с ним она чувствовала себя в безопасности. Когда Том рядом, с ней и Бо не могло случиться ничего плохого. На миг она почувствовала острую зависть к его падчерице, чьи проблемы он считал своими, потом добавила:
– Спасибо за все.
– Да ладно!
Том шагнул вперед и протянул здоровую руку. Она пожала ее, смутившись. Они оба улыбнулись, будто им в голову пришла одна и та же мысль.
– Ты была отличным компаньоном, маленькая Сара. – Он подождал, пока она не сядет в седло, потом пошел к своему грузовику. – Похоже, твой старик – хороший человек! – прокричал он, обернувшись. – Бьюсь об заклад, он обрадуется, когда узнает, что ты добралась туда.
Поля во Франции были шире, чем по дороге в Дувр. Они простирались до самого горизонта, ничем не огражденные. А земля была похожа на английскую: жирная, липкая, коричневая, еще не засеянная, в комьях, будто покрытое рябью море. Отдохнувший Бо бодро ступал по зеленым обочинам, навострив уши. Он был явно рад, что оказался на твердой земле. У лошадей его породы зимняя шерсть ненамног гуще летней. Должно быть, Том расчесал Бо щеткой, пока Сара спала, и он выглядел безупречно. Они находились в чужой стране, но не совсем: это была земля из рассказов Пап, где говорили на языке, который она слышала с детства. Сара читала надписи на рекламных щитах и дорожные указатели, и ей казалось, что страна разговаривает с ней. Словно знает, что девочка понимает ее язык.
Сара проезжала через тихие деревушки с аккуратными рядами домиков из серого камня, похожих друг на друга и различающихся только цветами в ящиках на подоконниках и яркими красками ставень. Мимо прошел мужчина с двумя багетами и газетой под мышкой. Он кивнул ей с таким видом, будто нет ничего удивительного, что девочка едет верхом.
– Bonjour[48], – сказал он.
– Bonjour, – с радостью ответила она.
Это было первое французское слово, которое она произнесла во Франции. Она остановилась у поилки для животных на площади. Бо жадно пил воду, и его уши смешно ходили взад-вперед. Она спешилась и отдохнула с полчаса. Умыла лицо холодной водой, съела круассаны. Подошла женщина с двумя маленькими серьезными детьми, Сара разрешила им погладить лошадь. Женщина сказала, что Бо очень красивый, и Сара сказала ей по-французски, что французские сели отличаются красотой. Она росла, слыша, как Пап говорил по-французски, но звучание французской речи из собственных уст смутило ее.
– А-а, – поняла женщина, – comme le Cadre Noir[49].
Сару поразила непринужденность, с какой та произнесла это название, как если бы речь шла о местном спортивном центре или жилом микрорайоне.
Она снова села в седло, и они доехали до указателя на Тур. Покинули деревню, миновали ветряную мельницу, пересекли мост и через несколько минут снова оказались среди полей. Они проезжали под эстакадами, через огромное поле с турбинами. Те вращались с глухим стуком, похожим на стук ее собственного сердца. С каждой милей на душе у Сары становилось все легче, и она запела детскую песенку, которую пел ей Пап, когда она была маленькой. Она сдвинула шарф с лица, чувствуя, как ее охватывает все большее волнение: «Ah, ah, Monsieur Chocolat! Oh, oh, Monsieur Cacao…»[50] Ее голос звенел над пустыми, покрытыми изморозью полями. Бо закусил удила и тряс головой, прося разрешения прибавить скорость. Ей не терпелось скорее добраться до цели, и, зная, что остаются считаные часы, она сжала ноги, ощущая холодный ветер и заражаясь его энергией. Чувства обострились, она впитывала новый ландшафт каждой клеткой своего тела. Остались только она и ее лошадь, невидимые и свободные. Подобное чувство свободы тысячи лет испытывали все путешествующие верхом.
Я во Франции, Пап, сказала Сара про себя, здесь красиво. Она представила дедушку в постели, как он мечтает о дорогах, по которым она сейчас ехала, и почувствовала удовлетворение оттого, что собралась сделать. Она слышала его голос, отдающий команды, и выпрямила спину, проверила, точен ли угол согнутых ног, натянула поводья и пустила лошадь легким галопом. Бо ритмично и элегантно выбрасывал ноги, мчась по зеленой кромке. Если бы дедушка их видел, он бы одобрительно кивнул.
Даже в детстве Наташе не нравились продолжительные путешествия. В отличие от своих сестер, она не помнила ни веселых палаточных лагерей, ни трейлеров на морском берегу, ни аттракционов и мороженого, ни радостных родственников. Когда ее просили вспомнить свои детские путешествия, Наташа вспоминала только бесконечные шоссе, мили между съездами, возгласы: «Долго еще?» Как родители перебранивались на передних сиденьях, как сестры украдкой пихали и щипали ее, зажатую между ними позади. Помнила запах рвоты, когда кого-то неизбежно укачивало.
Теперь, почти тридцать лет спустя, вместо радости дороги и волнения от новых мест она по-прежнему испытывала ужас. Когда они с Маком путешествовали, ему нравилось ездить на машине. Он останавливался, где ему заблагорассудится, мог провести за рулем всю ночь, если считал, что это того стоит. Она же тайно мечтала о запланированном маршруте. Ее мучила неизвестность: когда и где удастся поесть, найдется ли приют на ночь? Мак считал, что она ведет себя как типичный представитель среднего класса, от этого она ощущала себя не в своей тарелке и испытывала чувство вины за то, что портила ему удовольствие. В последние два года своего брака они предпочитали организованный отдых. Ни тому ни другому он не приносил радости. Наташа сидела у бассейна и читала, пытаясь незаметно работать над документами, которые тайком привезла с собой. Он обходил территорию комплекса с видом человека, который ищет забытую где-то вещь, и потом выпивал в баре с новыми друзьями.
Наташиной карточкой пользовались накануне вечером во Франции, на заправочной станции. Оператор кредитной карты сказал, что транзакция была совершена в «La Bonne Route, Paris», а это подходит для семи подобных заведений на севере Франции.
– Мне кажется, мы должны ехать в то место, где лошади, – заметил Мак накануне вечером на пароме.
Они успели погрузиться на поздний паром. Наташа сидела молча и смотрела через запотевшее окно на темную вспенившуюся воду внизу, пытаясь построить логичную картину произошедшего. Как Саре удалось пересечь Ла-Манш с лошадью? Как она умудрилась попасть во Францию? Наташа не находила ответов на эти вопросы.
– А если это не она?
Мак протянул ей бутылку с водой. Он положил ноги на сиденье рядом с ней, и она пододвинулась.
– Что ты имеешь в виду? – Он снял свитер и стал пить. – Черт, у меня жажда.
Он не побрился, на подбородке появилась щетина.
– Если она продала карточку или ее украли? Если мы охотимся не за тем человеком?
– Возможно. Но слишком много совпадений. Кто еще так стремился попасть во Францию? К тому же других версий у нас нет, так?
– Мак, глянь, какие расстояния. – Наташа указала на карту перед ними на столе. – Джон сказал, лошадь может пройти тридцать-сорок миль в день, максимум. До Дувра и то не добраться за это время. Как она смогла переплыть Ла-Манш с лошадью и проехать половину Франции? Смотри, от Кале до Сомюра больше трехсот миль. Как она может туда добраться?
– И что теперь?
Наташа откинулась на спинку кресла и неуверенно предположила:
– Может, вернуться? Или позвонить в полицию.
– Мы же решили, что делать. – Мак покачал головой. – Едем в Сомюр.
– А если мы ошибаемся?
– А если нет? Похоже, она стремится именно туда. Так считает ее дед. Твоя карточка говорит об этом.
– Мне кажется, мы все сделали неправильно. – Наташа посмотрела в окно. – Надо было вчера утром позвонить в полицию. Ты был прав. Я не хотела обращаться к властям, поскольку не хотела огласки. Признаю. Но все вышло из-под контроля. Мак, мы отвечаем за четырнадцатилетнюю девочку, которая пропала, возможно, за границей. Думаю, сойдя с парома, нам следует позвонить в полицию. Мы обязаны это сделать.
– Нет, – твердо сказал он. – Как только мы позвоним в полицию, она потеряет лошадь. Потеряет все. Она пропала только в том смысле, что мы не знаем, где она. Она-то точно знает, куда едет. Думаю, с ней все будет в порядке.
– Откуда тебе знать?
– Просто знаю. Если не так, готов нести ответственность.
– Я тоже ее приемный родитель.
Мак смотрел прямо ей в глаза, и это ее смутило.
– Знаешь что? Если бы ты на самом деле хотела позвонить в полицию, ты бы это сделала вчера. Мы оба знаем, Таш, что не хотим вмешательства властей, хотя по разным причинам.
Когда они были мужем и женой, она ни разу не видала у него такого решительного настроя.
– В любом случае мы на пароме. И знаем, куда едем. Предлагаю найти это место, где лошади, и ждать ее там.
– А если мы ошибаемся? – От душевной боли Наташа говорила более резким тоном, чем хотела. – Если она в опасности? Если не доберется туда, куда мы думаем? Ты сможешь с этим жить?
После этого они почти не разговаривали. В Кале Мак съехал с парома и гнал всю ночь, выбирая второстепенные дороги, подходящие для передвижения верхом, и все вглядываля в темноту.
Наташа задремала и проснулась от звука его голоса. Он говорил по телефону, тихо, но настойчиво.
– Дело не в этом, – сказал он и позже добавил: – Нет, милая. Мне эта идея не нравится. Знаю. Знаю.
Наташа проснулась, но делала вид, что спит, не двигалась и не открывала глаза, стараясь дышать ровно, пока он не повесил трубку. Выждала еще десять минут и зевнула. Он предложил остановиться, чтобы поспать немного. Был час ночи, и перспектива найти отель представлялась слабой.
– Долго спать не будем. Отдохнем пару часов и поедем дальше.
Наташа обрадовалась: напряженное молчание последнего часа угнетало ее. Они завернули на парковку перед автозаправкой, освещенную фонарями. Других машин не было. За низкой клочковатой изгородью простиралась долина реки Соммы, погруженная в темноту и овеянная историей. Мотор заглох.
Они сидели рядом, испытывая неловкость, словно на свидании перед первым поцелуем. Какая-то пародия, подумала она.
Мак, вероятно, тоже это почувствовал, был сдержан и вежлив. Он предложил ей заднее сиденье, она поблагодарила и перебралась туда, сделала из пальто подушку и склонила голову, зная, что к утру ее костюм помнется еще больше.
– Хочешь мою куртку? Мне не холодно.
– Спасибо. Мне хорошо.
Он заснул так же быстро, как делал это, когда они были женаты: словно упал в пропасть. Откинул назад кресло. В полутьме она видела его профиль. Лицо расслабленное, рука застыла на лбу. Дыхание ровное, спокойное.
Наташа не могла заснуть. Она лежала в чужой машине, в чужой стране. Мысли проносились в ее голове с такой же скоростью, как транспорт вдалеке. Она думала о рухнувшей карьере, о человеке в Лондоне, который ее больше не любит, о девочке, которая была где-то рядом, об отсутствии счастья и об одиночестве. В центре всего этого была она. Ей стало холодно, и она пожалела, что отказалась от куртки Мака. Ей вспомнился мальчик, которого она как-то представляла в суде. Он месяцами ночевал на парковках. Она выиграла дело, настроена была решительно, но не потрудилась представить, каково это было для него.
Время тянулось медленно. Мужчина, с которым она когда-то надеялась провести всю жизнь, которого поклялась любить, с которым в параллельном мире должна была лежать в супружеской постели, слушая, как дышат во сне их дети, пошевелился на переднем сиденье, но на расстоянии миллиона миль, и что-то пробормотал. Возможно, ему снилась длинноногая любовница. Наташа лежала в темноте и вдруг, к своему удивлению, поняла, что развод – это еще не самое больное.
– Линда, это Наташа.
– Как ты? Разрулила свои семейные проблемы?
Они знали. Конор все им рассказал. Наташа осмотрела свою помятую юбку, чулки, на которых при ярком утреннем свете обнаружились спущенные петли.
– Нет. Еще нет.
Читать бесплатно другие книги:
