Смерть в белом галстуке Марш Найо

— Да, именно. Но, видите ли…

— Дай я, — вмешалась Бриджет. — Видите ли, мистер Аллейн, Доналд оказался в отчаянном положении. Позвонил Уитс и предложил ему держаться подальше. Это было утром.

— Знаю. Это по моему настоянию, — сказал Аллейн. — Я был у него.

— О! — только и сказал Доналд.

— Ну, все равно, — продолжала Бриджет, — Доналд был потрясен. Что же до ваших вопросов, то Уитс всегда говорит, что теперь, когда его дядя умер, с Доналдом все будет в порядке.

— Часто ли говорил это капитан Уитерс? Бриджет взяла Доналда за руку.

— Да, — сказала она, — часто. Не так ли, Доналд?

— Можно подумать, Бриджет, что кого-то из нас ты хочешь непременно повесить, меня или Уитса, — заметил Доналд, прижимая к щеке ее руку.

— Я хочу рассказать все, — сказала Бриджет. — Все. Ты, невиновен, а раз невиновен, то и спасен. Моя мать так сказала. Да ведь и вы, мистер Аллейн, говорите то же, правда?

— Правда, — ответил Аллейн.

— Дальше, сегодня днем, — продолжила Бриджет, — с квартиры Уитса возвращены все вещи Доналда; одежда, книги. Когда он распаковал их, то обнаружил, что одной книги нет.

— Первого тома «Судебной медицины» Тэйлора?. Облизав губы, Доналд кивнул.

— Доналд был ужасно расстроен, — продолжала побледневшая Бриджет, — из-за одной главы в этой книге. Прочитав сегодня утренние газеты, Доналд и Уитс заспорили о том, сколько времени требуется, чтобы… чтобы…

— Господи! — вдруг сказал Доналд.

— Задушить человека? — подсказал Аллейн.

— Да. И Доналд заглянул в книгу.

— Капитан Уитерс имел касательство к этой книге?

— Имел, — ответил Доналд и быстро взглянул на Бриджет. — Он некоторое время читал ее, а потом потерял интерес.

— Доналда озадачило, — продолжала Бриджет, — то, что не оказалось этой книги, и то, что Уитс сказал ему больше не приходить к нему на квартиру. Он думал об этом весь день, и чем больше он думал, тем меньше ему это нравилось. Тогда он позвонил. Трубку снял Уитс, но, услышав голос Доналда, он, не говоря ни слова, просто положил ее. Дорогой, все так?

— Да, — сказал Доналд. — Я позвонил еще раз, но он не ответил. Я… Я просто не в состоянии думать об этом. У меня все холодеет внутри. Просто чудовищно, когда тебя так игнорируют. Почему бы ему не ответить мне? Почему? Почему он не отправил мне книгу? Еще утром мы как свои люди находились у него дома. Затем пришли новости, и я уже не слушал, что говорил Уитс. Как только я узнал, что дядю Банчи убили, я уже не мог больше ни о чем думать. Когда принесли газеты, я еще был не одет. Мать уже несколько часов знала об этом, но у нас отключили телефон, и она не могла связаться со мной. Да и я не сказал ей адреса. Уитс продолжал что-то говорить. Я не слушал. А затем, вернувшись домой, я обнаружил там вас, и вы подозревали меня. Подозревали меня. А потом слезы матери, цветы, ну и прочее. А помимо всего прочего еще и Уитс не хотел разговаривать со мной. Я так больше не мог. Я просто должен был увидеть Бриджет.

— Да, — подтвердила Бриджет, — он должен был увидеть меня. Но ты путаник, Доналд. События нам следует излагать так, как они шли на самом деле. Значит, мы остановились на полдне, мистер Аллейн. Доналд был так потрясен телефонным звонком и отсутствующей книгой, что, несмотря на слова Уитса, он понял, что обязан поехать к нему. После обеда он взял такси и отправился к дому Уитса. Из-за шторы был виден свет, и он догадался, что Уитс дома. У него еще оставался свой ключ, поэтому он вошел и направился прямо наверх. Теперь продолжай ты, Доналд.

Доналд допил свой виски с содовой и дрожащими пальцами зажег новую сигарету.

— Ладно, — сказал он, — расскажу вам. Когда я вошел в гостиную, он лежал на диван-кровати. Я смотрел на него, стоя посреди комнаты. Он лежал без движения и говорил очень тихо. Он грязно обозвал меня и сказал, чтобы я убирался. Я ответил, что хочу знать, почему он себя так ведет. Но он ничего не сказал, а только глядел на меня. Я что-то сказал ему о вас, сэр, не помню что, — и он в мгновение ока оказался на ногах. Я думал, он начнет драться. Он спросил, за каким чертом я рассказал вам о нем. Я сказал, что сколько возможно избегал делать это. Но он начал задавать всякие… вопросики. Боже, как он был грязен. Часто читаешь о том, как на лице от ярости набухают сосуды. Вот так было и с ним. Он сидел на краю стола, покачивал ногой, и лицо его шло темными пятнами.

— Да, — сказал Аллейн, — капитана Уитерса я могу представить. Продолжайте.

— Он сказал, — Доналд перевел дыхание, и Аллейн заметил, как его пальцы крепко обхватили руку Бриджет, — он сказал, что, если я не стану вести себя тихо и держать язык за зубами, он заговорит сам. Он сказал, что в конце концов это я поссорился с дядей Банчи, что это я был у него в долгу и что я стал наследником дяди Банчи. Он сказал, что если он оказался здесь в дерьме по колено, то я влез в него по шею. Он вынул руку из кармана и провел своим сплющенным пальцем мне по шее. Затем он посоветовал мне, если я не намерен совершить самоубийство, вспомнить, что, выйдя из Марздон-хаус, он сел в свою машину и уехал в «Матадор». Мне следовало еще сказать, будто я видел, как он уехал с партнершей.

— А вы видели это?

— Нет. Я ушел позже, чем он. Мне кажется, я видел, как он шел передо мной к своей машине. Она была припаркована на Белгрэйв-роуд.

— Как вы думаете, почему Уитерс занял столь странную позицию, если вы и без того видели его ночью?

— Он полагал, что я его выдал вам. Он так и сказал мне.

— Насчет Лисерхеда?

— Да. Вы что-то говорили о… мм… о…

— О стриженых овечках, — сказала Бриджет.

— Да, говорил, — охотно согласился Аллейн.

— Он решил, что я потерял голову и слишком много рассказал.

— Но сейчас-то вы готовы говорить?

— Да.

— Почему?

— Мы же сказали, — начала было Бриджет.

— Да, знаю. Вы сказали мне, что убедили Доналда прийти ко мне, полагая, что для него лучше самому объяснить свою близость к Уитерсу. Но я склонен думать, что за этим есть еще что-то. Доналд, прав я или нет, полагая, что решились на это вы из страха, что Уитерс может опередить вас, заявив, что это вы убили своего дядю?

— Нет! Нет! — закричала Бриджет. — Почему вы такой жестокий? Как вы можете так думать о Доналде? О Доналде!

Но Доналд взглянул на Аллейна совершенно спокойно, и, заговорив, он был серьезен и исполнен некоего достоинства, что очень шло ему.

— Не надо, Бриджет, — сказал он. — Мистер Аллейн полагает, что я опасаюсь обвинений Уитса, и это совершенно естественно. Я действительно боюсь этого. Я не убивал дядю Банчи. Я любил его больше, чем кто-либо еще, исключая тебя, Бриджи. Но я с ним поссорился. Я бы много отдал, чтобы это было не так. И я не убивал его. Причина, по которой я согласился на разговор с вами и совершенно готов теперь ответить на любые вопросы об Уитсе, даже если это бросит тень на меня же… — он остановился и глубоко вздохнул.

— Да? — подтолкнул его Аллейн.

— Эта причина состоит в том, что, увидев сегодня вечером Уитса, я был уверен, что это он убил моего дядю.

Последовало долгое молчание.

— Мотив? — спросил наконец Аллейн.

— Он думал, что обладает достаточной информацией обо мне, чтобы контролировать перешедшие ко мне деньги.

— Доказательства?

— У меня их нет. Только тон, каким он разговаривал сегодня ночью. Он опасается, что я поверю, будто он способен кого-либо убить, если подвернется настоящий стимул.

— Это не доказательство, ничего похожего на него.

— Нет. Но этого достаточно, — возразил Доналд, — для того, чтобы мне, когда я успокоюсь, оказаться здесь.

Зазвонил телефон. Аллейн подошел к столу и взял трубку.

— Алло?

— Родерик, это вы?

— Да, а кто это?

— Ивлин Каррадос.

Аллейн бросил взгляд в сторону камина. Бриджет наклонилась к Доналду и поцеловала его.

— Алло, — повторил он, — что-то произошло?

— Родерик, я в панике. Я не знаю, что делать. Бриджи ушла, не сказав никому ни слова. Я обзвонила всех, кого только могла, и не имею ни малейшего представления, где она. Меня пугает то, что она в состоянии сотворить что-нибудь дикое и глупое. Я подумала, что она могла пойти к Доналду Поттеру, и хочу узнать, не могли бы вы сообщить мне номер его телефона. Герберт, слава богу, на полковом обеде в Тэнбридже, а я умираю от беспокойства.

— Ивлин, все в порядке. Бриджет здесь, у меня.

— У вас?!

— Да. Ей надо было поговорить со мной. С ней все в порядке. Я привезу ее обратно…

— Доналд тоже у вас?

— Да.

— Но зачем? Почему они это сделали? Родерик, я хочу видеть вас. Могу я прийти и забрать Бриджет?

— Можете, — сказал Аллейн и продиктовал ей адрес. Положив трубку и повернувшись к Бриджет и Доналду, он увидел, что они крайне встревожены.

— Донна! — прошептала Бриджет. — О, черт возьми!

— Мне лучше уйти? — спросил Доналд.

— Возможно, да, — заметил Аллейн.

— Если Бриджи будет выволочка, я лучше останусь.

— Нет, дорогой, — сказала Бриджет, — честное слово, лучше не надо. Пока это не дойдет до Барта, мне ничего не грозит.

— Ваша мать будет здесь через десять минут, — сказал Аллейн. — Доналд, послушайте, мне нужен полный отчет об этом игорном бизнесе в Лисерхеде. Если я отведу вас в другую комнату, вы мне его напишете? Это избавит нас от огромной потери времени и от лишних хлопот. Это должно быть изложено предельно ясно, без приукрашиваний и со всеми данными, какие только сможете вспомнить. Надеюсь, это приведет капитана Уитерса на скамью подсудимых.

Доналд почувствовал себя неловко.

— Но делать такие вещи… Я хочу сказать…

— Боже правый, да ведь вы только что сказали мне, что убеждены, что этот человек — убийца, и что вы ясно осознаете, что он мерзавец. Он же использовал вас, и идея его, как я понимаю, состояла в том, чтобы выманить у вас ваши деньги!

— Ладно, — согласился Доналд, — я напишу это. Аллейн отвел его в столовую и усадил там с пером и бумагой.

— Позже я приду посмотреть, как у вас получается. Это должно быть свидетельством, которое вы подпишете.

— Меня привлекут как соучастника?

— Едва ли. Сколько вам лет?

— В августе исполнится двадцать один. Я не о себе думаю. Хотя влипну я, конечно, по уши, да? Но я же сказал, что пройду через все это.

— Да, вы сказали. Но не делайте из себя уж слишком большого мученика, — добродушно заметил Аллейн.

Доналд поднял на него взгляд, и неожиданно дух лорда Роберта мелькнул в его глазах.

— Хорошо, — сказал он, — не буду.

Аллейн возвратился к Бриджет и нашел ее сидящей на коврике перед камином. Вид у нее был перепуганный.

— Барт знает?

— Нет, но ваша мать крайне обеспокоена.

— Ну, не насчет меня. Это Барт ее довел. Передать вам не могу, что это за тип. Случись у Барта апоплексический удар или рехнись он, я бы нисколечки не удивилась.

— Ну-ну!

— Нет, честное слово! Не знаю уж, что он говорил вам, когда вы его допрашивали, но, думаю, вы распознали эту знаменитую осанку Каррадоса? Не могли не распознать. А вот что у него за характер, вы могли и не понять. Долго и я не могла его понять. Во всяком случае, пока мне не исполнилось пятнадцати.

— То есть два года назад? — улыбнулся Аллейн. — Ну-ка, расскажите мне об этом.

— Это было просто чудовищно. Донна болела и очень плохо спала, и Барта попросили переехать в его гардеробную. Я тогда не поняла, но теперь знаю, что его это раздражало. Он неизменно раздражается, когда Донна заболевает. Он воспринимает это как личный выпад и полагает, что его, омерзительного старого викторианского турка, специально законопачивают в эту гардеробную, да еще готовы жестью ее обить, чтоб не вылез. Вы шокированы?

— Думаю, нет, — осторожно выбирая слова, сказал Аллейн. — Впрочем, продолжайте.

— Значит, не шокированы. Словом, он переехал в эту гардеробную, а затем Донна и в самом деле заболела, и я сказала, что следует вызвать сэра Дэниела, потому что она очень больна, а он ангел. Барт ему позвонил. Ну, и я хотела перехватить сэра Дэниела первой, чтобы рассказать ему о состоянии Донны прежде, чем это сделает Барт. Вот, и я спустилась вниз, в кабинет Барта, потому что сказала дворецкому, чтобы он провел сэра Дэниела прямо туда. С Донной сидел Барт и рассказывал ей, как плохо он себя чувствует, и ему было плевать, что она его не слушает. А затем пришел сэр Дэн — он был такой душка, и я рассказала ему о Донне. Вы заметили на столе в кабинете французский секретерчик?

— Да.

— Ну так вот, сэр Дэн обожает старинные вещи, и когда он увидел секретер, он был без ума от него, сказал, что это великолепная вещь, объяснил мне, когда она была сделана и как ею пользовались, как устроены потайные ящички — достаточно прикоснуться к кнопке, и они открываются. Он сказал, что эта вещь музейная, и спросил, не кажется ли мне, что какие-нибудь призрачные леди могут возвратиться сюда и своими призрачными пальчиками открыть потайной ящик. Про себя я подумала, что я на это не прочь посмотреть, и, когда сэр Дэн поднялся к Донне, я принялась нажимать на все кнопки карандашом, и в конце концов один из ящичков, похожий на треугольник, открылся. В нем было письмо. Естественно, я к нему не притронулась, но пока я возилась с ящиком, вошел Барт. Что вы сказали?

— Ничего, — сказал Аллейн, — продолжайте.

— Передать вам не могу, что это за тип. Честное слово, он иногда самым натуральным образом бредит. Он схватил меня за руку и так сдавил, что я не выдержала и закричала. Он был белым как простыня, и назвал меня маленькой мерзавкой. Мне кажется, он и в самом деле ударил бы меня, если бы не спустился сэр Дэн. Я думаю, сэр Дэн услышал мой крик и, должно быть, догадался, что произошло, потому что он тут же взглянул на мою руку — у меня были короткие рукава — и произнес изумительно угрожающим голосом: «Каррадос, вы что, заботитесь, чтобы у меня еще один пациент появился?» Барт захлопнул ящик и, брызгая слюной, пустился в какие-то объяснения. Сэр Дэниел только внимательно посмотрел на него через очки — они у него на черной ленточке. Барт попытался представить дело так, будто я поскользнулась на полированном полу, а он схватил меня за руку. Сэр Дэниел сказал: «И правда, любопытно» — и осмотрел мою руку. Он выписал мне рецепты на некоторые лекарства для компресса, был невероятно мил со мной, не задавал никаких вопросов и полностью игнорировал Барта. Я прямо-таки сгорала от стыда, слушая, как Барт кичился своей солдатской простотой, чтобы снискать расположение сэра Дэна. Когда сэр Дэн ушел, Барт извинился передо мной, сказал, что он действительно сильно перенервничал, болен, ибо так и не смог оправиться после войны, что звучит довольно забавно — ведь войну он пересидел в Тэнбридж-Уэллз. Хуже ничего нет, чем слушать эти его извинения. Он сказал, что в ящике лежит письмо его матери и что оно ему очень дорого. И я почувствовала себя просто перепачканной. С тех пор он мне этого не простил, а я не забыла. Между нами говоря, в том письме, наверное, было что-то из его подлого прошлого.

Наконец Бриджет замолкла. Молчал и Аллейн, продолжая сидеть в своем кресле, причем так долго, что она отвернулась от огня и посмотрела ему в лицо.

— Странная история, да? — спросила она.

— И правда, очень странная, — сказал Аллейн. — Вы еще кому-нибудь рассказывали ее?

— Нет. Ну, еще Доналду, — она изогнулась на коврике, потягиваясь, и сказала: — Забавно. Мне казалось, я должна вас бояться, а мне не страшно. Зачем придет Донна?

— Она хочет забрать вас и увидеться со мной, — рассеянно заметил Аллейн.

— Все-то хотят с вами увидеться, — она обхватила колени и сцепила руки. — Не правда ли?

— Боюсь, мне не стоит обольщаться на сей счет.

— Мне кажется, вы больше походите на овечку, — сказала Бриджет.

— Скажите-ка, — проговорил Аллейн, — как вы думаете, еще кто-нибудь знает о тайне этого французского секретера?

— Не думаю. Хотя это трудно утверждать, пока кто-нибудь не проявится.

— И никто из слуг?

— Наверняка нет. Барт захлопнул ящик, как только вошел сэр Дэниел.

— Оставался ли сэр Дэниел один в той комнате?

— Сэр Дэн? Боже правый, неужели вы думаете, что мой душка сэр Дэн имеет хоть какое-то отношение к этому чертовому письму Барта?

— Я просто хочу все выяснить.

— Ну, в принципе я не думаю, что он бывал в этом кабинете прежде и позже, но в тот день он один там не оставался. Когда сэр Дэн приходит, слуги проводят его прямо наверх. Барт терпеть не может, когда его комнату используют для приема посетителей.

— А Димитрий, поставщик, оставался один в той комнате?

— А при чем… Нет, не знаю. Вот вы упомянули сейчас об этом, и я вспомнила, что он действительно разговаривал там с Донной примерно за месяц до нашего бала. Когда я спустилась туда первой, он находился в комнате один.

— Когда это было? Числа не помните?

— Сейчас постараюсь вспомнить. Подождите. Да-да, это было десятого мая. Мы отправлялись на Ньюмаркет, и Димитрий поэтому прибыл к нам рано утром.

— Вы можете поклясться, что он был один в той комнате?

— Да. Могу. Но, ради бога, что это означает?

— Слушайте, — сказал Аллейн, — я хочу, чтобы вы забыли об этом. Ни с кем на эту тему не разговаривайте, даже с Доналдом. Поняли?

— Да, но…

— Я хочу, чтобы вы мне это обещали.

— Хорошо, я обещаю.

— Клянетесь?

— Клянусь.

Раздался звонок в дверь.

— Это ваша мать, — сказал Аллейн.

Глава 24

Оборвавшийся танец

Когда Аллейн открыл дверь перед Ивлин Каррадос, то на фоне ярко освещенной улицы он увидел только темную фигуру. Ее лицо было полностью в тени, и разглядеть что-нибудь на нем было совершенно невозможно. Поэтому, когда она прошла в гостиную, он оказался абсолютно не готов к ее необыкновенной бледности, к затравленному взгляду, к нервически перекошенному рту. Он вспомнил, что она пришла к себе прежде, чем обнаружила отсутствие Бриджет, и с сочувствием отметил, что она отодвинула собственные проблемы и сейчас даже не думала о них. По-видимому, и Бриджет охватило то же чувство, потому что она, негромко вскрикнув, бросилась к матери. Как все обезумевшие матери, леди Каррадос обхватила Бриджет обеими руками, и ее тонкие пальцы двигались необыкновенно выразительно.

— Дорогая моя, — она с жаром, торопливо целовала волосы Бриджет, — как ты могла, Бриджи, так напутать меня, как ты могла!

— Я думала, ты знаешь. Донна, ничего не произошло. Все в порядке, правда-правда. Это касается только Доналда. Я не хотела тебя беспокоить. Донна, дорогая, прости меня, ради бога!

Наконец леди Каррадос успокоилась и обернулась к Аллейну.

— Ивлин, проходите и садитесь, — сказал он. — Беспокоиться вам совершенно незачем. Я бы отвез вашу дочь домой, но у нее было несколько интересных сообщений, и я подумал, что вы могли бы и доверить мне ее на полчаса.

— Да, Родерик, конечно. Если бы я только знала. А где же Доналд? Я полагала, он здесь.

— Он в другой комнате. Не могли бы мы на несколько минут направить к нему Бриджет?

— Пожалуйста.

— Только не мешайте ему, — обратился он к Бриджет, когда та выходила из гостиной.

— Хорошо.

— Ивлин, бренди? — спросил Аллейн, когда за Бриджет закрылась дверь.

— Никогда. С какой стати?

— Сейчас-то вы и хотите его выпить. Вы полностью созрели для бренди. Поэтому, пока я вам его налью, погрейте руки над огнем.

Он и в самом деле уговорил ее выпить немного бренди и рассмеялся, увидев, как всю ее передернуло.

— Одним словом, — сказал он, — вам нет никакой необходимости переживать за Бриджет. В общем, она чрезвычайно благоразумная молодая особа, и вся ее вина заключается в том, что самый обыкновенный визит она облекла в форму тайного побега.

— Наверное, у меня сдали нервы. Я начала воображать бог знает что, всяческие ужасы. Мне даже показалось, что в этом преступлении она подозревает Доналда.

— Напротив, она совершенно уверена в невиновности Доналда.

— Тогда зачем она это сделала?

— Я вам лучше расскажу все по порядку. Суть в том, Ивлин, что они стремятся видеть друг друга в розовом свете. Бриджет хотела убедить меня в невиновности Доналда. И потребовала также от него, чтобы он рассказал мне все о некоем третьем, которого мы сейчас касаться не станем. Неприятнее всего то, что встретились они в «Матадоре».

— В «Матадоре»? Как это скверно с их стороны, Родерик! Для дебютантов это просто невозможно. Нет, это и правда на редкость скверно!

С облегчением, хотя и немало подивившись, Аллейн отметил, что эта зацепка за правила поведения для дебютанток тотчас заслонила от леди Каррадос все прочие переживания.

— Полагаю, когда я их там обнаружил, они только-только сели за столик, и народу вокруг было мало, потому что для прожженных посетителей еще было слишком рано. Не думаю, чтобы кто-то еще их видел. И я привез их сюда.

— Я очень рада, что вы это сделали, — нерешительно произнесла она.

— Вас что-то беспокоит?

— Да нет. Это Герберт. После этой трагедии, Родерик, он так необычно себя ведет. Весь день просидел дома, не сводя с меня глаз. Я боялась, что он откажется от сегодняшнего обеда в полку, но, слава богу, он не отказался. После обеда должен состояться ежегодный полковой бал, и на него возложена миссия представлять к награждению или что-то там еще, и это задержит его допоздна. Я бы тоже пошла, но видеть это сейчас не в состоянии. Я бы не смогла выдерживать его еще и эти часы. Он позволяет себе какие-то странные намеки, как будто… Знаете, Родерик, как будто он в чем-то подозревает меня.

— Что он говорит? Расскажите мне.

Она откинулась в кресле и задумалась, и он понял, что уже в который раз ему предстоит играть роль конфидента. «Для человека из CID,[42] — подумал он, — роль несколько странная, хотя чертовски полезная». И он расположился слушать.

— Это началось тотчас после того, как вы ушли. Мы сидели за чаем. Чай подали мне в будуар. Свою секретаршу, мисс Харрис, я попросила присоединиться к нам, мне показалось, что, раз уж она присутствовала там, это облегчит дело. И вполне естественно, что бедненькая мисс Харрис заговорила с Бриджет о Банчи. Но это оказалось на редкость не к месту. Она сказала, что прочла книгу о знаменитых судебных процессах, и при этом каким-то образом упомянула слово «шантаж». Я… Наверное, я вздрогнула, и это заметили. Можете себе представить: тут достанет и одного слова. Когда я подняла взгляд, то прочла в глазах Герберта выражение… как бы это сказать?.. ужаса от осведомленности. После чая он не ушел с остальными, а принялся ходить по комнате, следя за мной. Внезапно он спросил: «С Робертом Госпелом ты ведь дружила очень тесно, не так ли?» Я ответила: «Ну конечно». Затем он попросил показать ему мою банковскую книжку. Это прозвучало уже совершенно нелепо, особенно на фоне еще одного вопроса. Это даже забавно: неужели он заподозрил, будто я содержала бедного Банчи? Но забавным это вовсе не было. Меня это ужаснуло. Обыкновенно он никогда не беспокоился относительно моих денег. Более того, подчеркнуто этого не делал, и потому что разрешал мне пользоваться деньгами, и потому что у меня были свои деньги и те, что мне оставил Пэдди. Я поняла, что раз он взялся за мою банковскую книжку, то для того, чтобы показать, что я сняла крупную сумму — пятьсот фунтов, — подчиняясь требованиям… требованиям…

— Пятьсот фунтов из вашего большого кошелька прошлой ночью Ивлин, как вы их сняли?

— Я это сделала лично. Обналичила чек на пятьсот фунтов. Я не думаю, чтобы Герберт знал это, или что даже если бы он узнал, то догадался бы, в чем дело. Все это ужасно меня беспокоит. Я отговорилась, сказав, что не могу найти книжку, что, наверное, я отослала ее в банк. Но он едва ли это слышал. Тут он вдруг спросил, не заходил ли к нам Банчи в мое отсутствие? Но это уже полная нелепость. Я ответила, что не знаю. Он сидел и пристально смотрел на меня, пока я прямо-таки не зарыдала, и спросил: «Было ли ему что-нибудь известно о старой мебели?»

— О старой мебели? — переспросил Аллейн.

— Я понимаю! Звучит безумно, не правда ли? Я переспросила, как и вы, и Герберт сказал: «Ну, о старинной. О таких вещах, как секретер в моем кабинете». Затем он наклонился ко мне и добавил: «Тебе не кажется, что он что-то знал об этом?» Я ответила: «Герберт, о чем ты говоришь?» И он сказал: «Полагаю, я могу говорить откровенно. Я чувствую, что всю жизнь был окружен предателями!» Звучало это, конечно, идиотски, но я была перепугана. Я просто растерялась. Я спросила его, как он может так говорить. Но стоило мне обмолвиться о том, что Бриджет к нему всегда относилась лояльно, как он расхохотался. «Твоя дочь? — сказал он. — Лояльна? И как ты полагаешь, насколько далеко распространяется ее лояльность? Может, тебе подвергнуть ее испытанию?» — леди Каррадос сжала руки. — Он никогда не любил Бриджи, всегда ревновал ее. Я помню, как однажды, года два тому назад, они повздорили, и Герберт всерьез травмировал ее, повредил ей руку. Я бы об этом так и не узнала, если бы не зашла к ней в комнату и не увидела следы на руке. Мне кажется, он видит в ней тень Пэдди. Родерик, как вы думаете, Герберт может знать о нас с Пэдди? Есть ли хоть какая-то возможность того, что шантажист написал именно ему?

— Возможность, конечно, есть, — медленно заговорил Аллейн, — но я не думаю, что все так и было. Вы говорите, что перемены в Каррадосе произошли после того, как мисс Харрис и Бриджет упомянули о шантаже, а вы заметно для всех вздрогнули?

— Да.

— А вы не думаете, что ваше явное смятение могло заставить его предположить, что вы сами — жертва шантажа?

— Не знаю. Это что-то уж очень зловеще, — сказала леди Каррадос и рассеянно улыбнулась. — Меня пугает то, что у него совершенно необыкновенное состояние духа.

— Ивлин, когда вы вышли за него замуж?

— Когда? Через два года после смерти Пэдди. Он давно хотел, чтобы я вышла за него. Ведь он очень старый друг нашей семьи. И он всегда был сильно привязан ко мне.

— И, как сейчас, он никогда себя прежде не вел?

— Как сейчас — нет. Конечно, иногда с ним трудно. Он крайне обидчив. Кроме того, он на восемнадцать лет старше меня, и терпеть не может, когда ему об этом напоминают. Здесь следует быть очень деликатным. Полагаю, он тщеславен. Бриджи, я знаю, думает так же. Мне кажется, — ее мягкий голос, дотоле звучавший спокойно и ровно, на миг дрогнул, но затем она справилась с собой, — мне кажется, вас удивляет, зачем я вышла за него замуж, да?

— Немного да, удивляет. Возможно, вы нуждались в защите и чувствовали это. Но затея была рискованной.

— Все так и было. И было неправильно, теперь я это вижу. Произошло все несправедливо. Несмотря на то, что Герберт прекрасно осознавал, что я его не любила, и принял это рыцарски и смиренно, смириться с этим он так и не смог и постепенно стал внушать самому себе, что он мученик. Иногда это пронизано детской патетикой, и он старается привлечь меня собственными недомоганиями. За ним начинаешь ходить как за больным. К сожалению, это ужасно раздражает Бриджи. К тому же, хоть Герберт изображает из себя простого человека, он вовсе не таков. Он — клубок комплексов, странных, путаных идей. Знаете, я думаю, что он до сих пор жутко ревнует к памяти Пэдди.

— Вы его часто видели до смерти Пэдди?

— Да. Бедный Герберт, боюсь, он всегда казался самому себе верным другом, рыцарем, продолжавшим обожать меня и после того, как я… я вышла замуж. Видите? Я все еще думаю о себе как о жене Пэдди. Мы часто приглашали Герберта на обеды. Он ужасно утомлял Пэдди, но… мне кажется, Пэдди привлекали некоторые его странности. Фактически они представляли для него очередное блюдо на обед. С его стороны это было дурно, но он всегда был таким веселым, таким обаятельным, что ему прощалось все. Все.

— Понимаю.

— Герберт стремился всячески подчеркнуть, какие жертвы он приносит этой дружбе, причем Пэдди это, конечно, понимал и часто дразнил меня им. Но я была к нему очень привязана. Нет, в ту пору бедный Герберт не был таким обидчивым, он был скорее добрым. Правда-правда. Боюсь, мы оба с Пэдди привыкли злоупотреблять этим.

— Вы уверены, что он ничего не подозревал?

— Абсолютно. Ведь он, можно сказать, был нашим ближайшим другом. Я вам рассказывала, что жила у своей матери, когда Пэдди разбился. Когда мы узнали об этом, она позвонила Герберту. Мы обратились к нему практически инстинктивно, и через несколько минут он уже был с нами. Как бы то ни было, я думаю, именно Герберту я обязана тем, что увидела Пэдди еще живым.

Аллейн было открыл рот, но быстро закрыл его. Леди Каррадос пристально смотрела на огонь, и не было никаких признаков того, что она осознала важность своего последнего заявления.

— Ну и как же это произошло? — спросил наконец Аллейн.

— Разве я вам сегодня не рассказывала об этом? Именно Герберт отвез меня к викарию в Фэлконбридж в день, когда умер Пэдди.

Было час ночи, когда Аллейн посадил леди Каррадос, Бриджет и Доналда в такси, облегченно закрыл двери и лег спать. Менее чем двадцать четыре часа прошло с тех пор, как нашел свою смерть Роберт Госпел, и за это короткое время в этом самом сложном деле об убийстве, которое Аллейн когда-либо вел, у него в руках были все нити. Кроме одной. Дожидаясь, пока его охватит столь долго откладывавшийся сон, он представил себе всех основных участников этого дела как группу танцующих, которые выполняли столь замысловатые па, что в сумятице индивидуальных движений сбились с общего темпа. Вот посреди всеобщего замешательства встретились и пробираются Доналд и Бриджет; вот Уитерс шагает с краю танцующей группы и поворачивается, чтобы встретить миссис Хэлкет-Хэккет; Ивлин Каррадос танцует, тесно прижавшись к мужу и строго соблюдая такт; сэр Дэниел Дэйвидсон с видом сельского церемониймейстера с гигантским цветком в петлице медленно рассекает группу танцующих — то в одну сторону, то в другую; Димитрий воровски крадется в такт танцу, предлагая каждому из танцующих бокал с шампанским; мисс Харрис в роскошном модном платье особыми, мелкими па скачет в центре круга; а генерал Хэлкет-Хэккет, с тревогой вглядываясь в лицо каждого встречного, кажется, ищет себе партнершу. Плавающие движения танцующих становятся тем временем все головокружительнее, фигуры двигаются все быстрее, быстрее, и их мелькание в конце концов становится невыносимым. И вдруг с пугающей неожиданностью они замирают в неподвижности, но, прежде чем провалиться в забытье, Аллейн, словно в мгновенной вспышке, успевает разглядеть рисунок танца.

Глава 25

Неподсудность

Слушания по делу об убийстве лорда Роберта Госпела начались на следующий день в одиннадцать часов. Они были примечательны прежде всего тем обстоятельством, что ни на одном из предыдущих судебных процессов, проходивших в одном и том же здании, не было такого количества людей, не сумевших попасть в зал. Коронер[43] был человеком с дурным характером, чрезвычайно скептически относился к человеческому обществу вообще и с крайним омерзением — к светскому обществу. Он страдал от хронического расстройства желудка и от убеждения, смутного, но истового, что кое-кто пытается его подсидеть. Слушания проходили бы скучнее, если бы не его попытки сначала принизить значение процесса (когда ему приходило в голову, что зал заполнен великосветскими зрителями), а затем выжать из процесса все, что возможно (когда до него доходило, что репутация подобных процессов — прямой результат поведения на них людей именно такого сорта). Впрочем, если не обращать внимания на эту его глубоко индивидуальную идиосинкразию, коронером он был хорошим. Он вызвал Доналда, который со смертельно бледным лицом прошел процедуру установления личности. Затем коронер выслушал показания шофера такси, причем особенно заинтересовался временем, местом и маршрутом, после чего вызвал Аллейна.

Аллейн описал свои впечатления после первого осмотра тела. Несколькими фразами, сухими и специальными, он точно и ясно перечислил все повреждения, какие обнаружил на теле своего друга. За ним последовал доктор Кертис с сообщением о результатах вскрытия. Один из людей Димитрия засвидетельствовал время, когда лорд Роберт вышел из Марздон-хаус. Бросив мстительный взгляд на аудиторию, коронер заявил, что не видит необходимости в дальнейших свидетельствах, затем обратился к жюри присяжных, после чего у них не осталось никаких сомнений в том, что дело следует вернуть на доследование, а когда они его и в самом деле возвратили на доследование, он потребовал отсрочки следующего заседания. В конце концов, уставившись злобным взглядом своих голубых глаз в противоположную стену зала, он выразил сочувствие родственникам. Длилась вся эта процедура двадцать минут.

— Ну и ну! — сказал Фокс, уже выйдя вместе с Аллейном на улицу. — Этот старый Быстро-Быстро и А-Вот-И-Мы-Опять! Можно работать быстрее, чем он, сэр?

— К счастью, нельзя. Фокс, мы отбываем в Барбикон-Брэмли. Я одолжил у матери автомобиль, и у меня есть что порассказать вам, и мне кажется, что время истекло.

— Сэр?

— Да, Фокс, вы совершенно правы. И никаких цитат, а если это уж вам необходимо, то только не из «Макбета».

Автомобиль леди Аллейн был припаркован на боковой улице, и, сев в машину, Фокс и Аллейн направились на Аксбридж-роуд. По дороге Аллейн изложил все, что ему рассказали Бриджет и Доналд и леди Каррадос. Когда он закончил, Фокс откашлялся, и несколько минут оба молчали.

— Что ж, — произнес наконец Фокс, — все это указывает в одном и том же направлении, не так ли, мистер Аллейн?

— Да, Фокс. Хоть и туманно, но указывает.

— Мне по-прежнему неясно, как мы сумеем исключить всех прочих.

— Я этого и не сделаю, пока мы от этих людей не услышим что-либо поопределеннее. Если понадобится, мы задержимся в Фэлконбридже и навестим больницу, но я очень надеюсь, что дядюшка мисс Харрис отвлечется от своего времяпрепровождения на пенсии и припомнит веселые деньки, когда он священствовал семнадцать лет назад.

— Надежды, надежды! — отозвался Фокс.

— Да, шансы, как вы заметили, невелики.

— Если они не смогли отыскать письмо этого молодчаги О'Брайена сразу, то как можно рассчитывать напасть на его след сейчас, спустя семнадцать лет?

— Резонно, братец Лис, резонно, но мне представляется, что нам сейчас известно нечто, что было неизвестно им.

— Ну да, ну да, — уступил Фокс. — Возможно, но все равно я бы не дал и гроша ломаного за эти самые шансы. Вот и все.

— Ну я не столь оптимистичен. Если мы потерпим здесь неудачу, что ж, займемся чем-нибудь еще.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»