Отель «Пастис» Мейл Питер
Джордан понимающе кивнул.
— Неприятности, развод…
— Ну, это забудется. Но не мешает на несколько дней уйти с передовой, и мне хотелось знать, не мог бы ты недельку побыть вместо меня. Мне очень жаль тебя просить. У тебя Бог знает сколько своих дел, но я не буду чувствовать себя спокойно, если не буду уверен, что не произойдет никаких накладок.
Джордана так и распирало.
— Мне хотелось бы уехать завтра, — продолжал Саймон, — но, безусловно, это зависит от тебя. Знаю, что не даю тебе опомниться, но в моем нынешнем состоянии чем раньше, тем лучше.
— Завтра? — нахмурился Джордан, обдумывая бремя, возлагаемое на его плечи. — Потребуется переиграть несколько встреч. Календарь на ближайшие дни довольно-таки плотный.
Саймон успел заглянуть в календарь Джордана. Только на одном листке сверху было написано «Готсуолдс». В этом сельском уголке Англии у агентства не было ни одного клиента. Правда, он славился своими лошадьми.
— Знаешь, если это слишком…
Джордан поднял ладонь.
— Как-нибудь справлюсь. — Снова нахмурился. — Возможно, придется на время воспользоваться услугами Лиз. Сьюзен молодчина, но, боюсь, утонет в бумагах, если мне придется ходить в двух шляпах.
Саймон представил Джордана, председательствующего на совещаниях с двумя шлемами для игры в поло на голове.
— Разумеется, — подыграл ему Саймон. — По-моему, есть смысл пересесть ко мне. Отсюда, может быть, легче руководить.
Джордан сделал вид, что раздумывает о страшных неудобствах, связанных с перемещением по коридору на расстояние в десяток метров, потом бросил на Саймона из-под нахмуренных бровей неподдельно искренний взгляд, так хорошо срабатывавший с клиентами.
— Может быть, и легче, старина. Может быть, и легче. У людей будет больше уверенности.
— Пусть знают, что бразды правления в твердых руках, — вставил Саймон.
— Именно. Никогда не пробовал заняться верховой ездой? Страшно интересно. Замечательное создание — лошадь.
— Знаешь, что сказал о лошадях Оскар Уайлд? Опасно с обоих концов и неудобно посередине. Предпочитаю согласиться с ним.
— Не знаешь, что теряешь, старина. — Джордан расправил конечности, поднялся, поправил запонку на левой, потом на правой манжете. — Ну, я, пожалуй, пойду. До отъезда еще поговорим.
Саймон услышал, как он за дверью говорит Лиз:
— …вести дела в отсутствие Саймона… держи связь с Сьюзен… все заседания, думаю, здесь.
Вот счастливый человек, подумал Саймон. Оставшуюся часть дня он провел на телефоне.
К концу следующего дня он был в Париже. В отеле «Ланкастер» его ждала записка: месье Мюра будет ждать его в «Chez L’Ami Louis» в восемь часов. Хорошее начало отпуска. Это был любимый ресторан Саймона в Париже, к тому же туда можно пойти и без галстука. Он принял душ, переоделся и решил прогуляться пешком до Сен-Жермен, чтобы выпить там у «Двух макак».
Он уже забыл, до чего прекрасен Париж. После Лондона он казался очень чистым — никаких мешков с мусором на тротуарах, ни табличек «Продается» на домах.
Он остановился на мосту Пон Нёф и оглянулся на Лувр. В синеющих сумерках светились окна домов и уличные фонари. На мгновение ему стало жалко, что он приглашен на ужин. Как бы ему ни нравился Мюра, такой вечер лучше бы провести с хорошенькой девушкой.
У «Двух макак», как всегда, было полно народу, официанты, как всегда, высокомерны, посетители, как всегда, напускали на себя скучающий вид. Этой осенью девушки опять были в черном, с тщательно спутанными волосами и бледными лицами, в больших не по размеру кожаных пиджаках и тяжелых туфлях на толстой подошве, которые так ненавидел Саймон, — даже самые изящные ножки выглядели в них неуклюжими. Почему им так хотелось быть похожими друг на друга?
Саймон раскурил сигару и заказал аперитив. Хорошо снова оказаться во Франции, слышать французскую речь. Удивился, как много он понимает. Очень давно, больше двадцати лет назад, он полгода работал официантом в Ницце. Тогда он говорил довольно бегло, во всяком случае, достаточно бегло, чтобы зарабатывать на жизнь. Теперь он был доволен, что кое-что еще помнит.
Он наблюдал, как сидевшая в углу чета японцев пыталась дать заказ официанту, который предавался любимой забаве парижан — делал вид, что ни черта не понимает.
— Скошь, — говорил японец, подняв два пальца. — Скошь.
— Comment?[3]
— Скошь.
Официант пожал плечами. Японец взял меню и раскрыл, показывая на середину страницы.
— Скошь.
Официант снизошел заглянуть в меню и вздохнул.
— Non, — наконец произнес он. — Виски.
— Хай, хай. Скошь виски.
— Deux?[4]
Японец, улыбаясь, закивал головой, и официант, удовлетворенный тем, что доказал свое превосходство, лавируя между столиками, направился к бару.
Аперитив разжег аппетит. Он подумал о белых грибах, которые время от времени появлялись в меню «L’ Ami Louis» — «Друга Луи». Он вдруг сообразил, что за весь день ни разу не вспомнил о работе и даже по приезде забыл позвонить Лиз. Франция уже пошла ему на пользу. Рассчитавшись, он направился к стоянке такси на другой стороне бульвара Сен-Жермен.
Такси высадило его рядом с узкой улицей Вербуа. Он на мгновение задержался у дверей ресторана. Слава Богу, его не приукрасили и не облагородили. Толкнув дверь, он вошел в шум и духоту одного из последних знаменитых парижских бистро.
Внутреннее убранство оставалось таким, каким оно было в начале века, — облупившиеся стены цвета хорошо прожаренного жаркого, на полу истертая до бетонного основания кафельная плитка. Кроме фотографии старого хозяина, седоусого Антуана, да пары потемневших от времени зеркал стены были голыми, если не считать протянувшейся во всю стену вешалки. За более чем полвека здесь мало что изменилось, и каждый раз, бывая здесь, он чувствовал, будто находится в обветшавшей столовой старого друга.
Мюра заказал столик рядом с допотопной дровяной печкой. Саймон приготовился ждать, разглядывая окружающую публику. Обычно здесь можно было видеть интересную смесь известности, богатства и дурной славы — кинозвезд и режиссеров, политиков, надеющихся быть узнанными, и государственных мужей, пытающихся оставаться инкогнито, молодых людей из состоятельных парижских семей, актрис с поклонниками, стареющих плейбоев и почти всегда группу робеющих новичков, не знающих, как себя держать в этой убогой обстановке.
В дверях появились две американские пары. Женщины не по сезону в дорогих мехах, мужчины в летних блейзерах. Саймон заметил на лицах женщин выражение тревоги, когда официант небрежно забрал и швырнул на вешалку стоящую несколько тысяч долларов натуральную шиншиллу.
— Клейтон, — спросила мужа одна из них, — ты уверен, что это именно то место?
— Это же бистро, милая. А ты что ожидала? — ответил он, усаживая ее за стол.
К Саймону подошел официант с бутылкой мерсо. Аромат вина вызывал в памяти паутину, темные подвалы.
Вино было охлаждено, но не сильно, чтобы не заглушить вкус. Попробовав, Саймон одобрительно кивнул. Официант наполнил бокал.
— C’est pas terrible, eh?[5]
В дверь забарабанили, и в ресторан, ворвался запоздавший Мюра. Растрепанный, в измятом черном костюме и длинном розовом шарфе, на загорелом лице сверкают зубы и очки, волосы спадают на плечи — будто сбежал из шестидесятых годов. Непостижимо, как ему удавалось руководить парижской конторой, сохранять загар и вести сложную, требующую большой отдачи любовную жизнь. Они познакомились, когда Саймон купил в агентстве Мюра контрольный пакет акций, и с тех пор деловые отношения переросли в дружбу.
— Филип! Рад тебя видеть.
— Саймон! Пришел пораньше. Нет? Тогда я опоздал. Merde.[6] Думал, совещание никогда не кончится.
— Как ее зовут?
— У тебя извращенный ум, друг мой. Но я помню, что ты однажды мне сказал: не дури того, кто сам дурачит. — Мюра явно смаковал выражение. Ему нравилось употреблять грубые словечки, и он подхватывал их, где только мог. — О’кей. Видишь ли, приходил клиент насчет рекламы йогурта. Женщина в известном возрасте и…
— …один разок для пользы агентства, — подхватил Саймон.
Мюра налил себе вина.
— Она заказала рекламную кампанию на весь следующий год. Мы выпили, чтобы отметить это событие, ну, а потом… — Он пожал плечами.
— Не утомляй подробностями. Что будешь есть?
Изучая меню, они нечаянно подслушали разговор за столиком американцев.
— …и знаете, что в конце концов оказалось? Пупочная грыжа.
— Мне жареного цыпленка. Он выходит из больницы и возбуждает дело о преступной небрежности.
Саймон усмехнулся.
— По-моему, лучше слушать о твоих похождениях, нежели такое.
Он кивнул официанту, и они сделали заказ.
— Надолго в Париж? — спросил Мюра. — В субботу вечеринка. Гарантирую хорошеньких девушек. Никого из нашего бизнеса. Стоит побывать, — подмигнул он и попробовал на слух недавно услышанное выражение. — Маленько освежиться.
— Довольно заманчиво, — сказал Саймон. — Но не могу. Завтра утром дальше — еду машиной на несколько дней в Сен-Тропез.
Появился официант с шипящими в остром чесночном соусе жаренными в ракушках гребешками, паштетом из гусиной печенки, перед которым Саймон не мог устоять, и горкой тостов, нарезанных из вкусных французских батонов. На краю стола благоухала покрытая пылью бутылка бургундского. Саймон снял пиджак и огляделся. Все столики заняты, в зале привычный шум. Не умолкал смех — сюда приходили повеселиться. На диету наложен запрет, порции чудовищные. В «L’Ami Louis» приходили не за тем, чтобы тихо посидеть за парой листиков салата.
— Сен-Тропез? — Мюра скорчил презрительную гримасу. — С ним кончено. Все побережье ни на что не годится, если только ты не собираешься играть в гольф в компании толстозадых парижан. Теперь все в руках «BCBG» — «Bon Chic Bon Genre»,[7] и тебя оштрафуют, если не будешь в рубашке от «Лакоста».
— Допустим, у тебя нет рубашки от «Лакоста». Куда бы ты отправился?
Мюра последним кусочком тоста собрал соус с тарелки.
— Бывал когда-нибудь в Любероне? Это между Авиньоном и Эксом. Тоже становится модным, особенно в августе, но там действительно отличные места — старые деревушки, горы, безлюдье, фантастическая игра света. В июне я провел там неделю с Натали. Было очень романтично, пока не приехал муж.
Официант убрал со стола. Саймон никогда не был в Любероне. Как и сотни тысяч других, он отправлялся прямо на Лазурный берег, жарился там на пляже и возвращался домой. Удаленная от автострад часть Прованса оставалась неизведанной территорией, пролетающими мимо названиями на дорожных указателях.
— Как туда ехать?
— В Кавайоне свернешь с автострады в сторону Апта. Пустяки, двадцать минут езды. Расскажу, где мы останавливались с Натали, — уютное местечко, beaucoup de charme, отдельная терраса, где вы сможете загорать нагишом…
— Филип, я еду один.
— Ну и что? Загорай нагишом один. А может быть, повезет. — Мюра наклонился к нему. — Однажды утром входит горничная убрать постель — смуглая провансальская красавица лет семнадцати, как налитое яблочко, с огромными карими глазами — и видит английского господина. Он на террасе tout nu, совершенно голый. Ей не устоять. Voil! Лапки кверху.
Рассказ Мюра о спокойном безмятежном отдыхе прервало появление заказанного на двоих огромного жареного фазана, обложенного тонкими хрустящими ломтиками pommes frites[8]. За американским столиком послышался испуганный голос — это подали курицу, заказанную одной из дам.
— Боже мой, это все мне?
Мюра напил красного вина и поднял бокал.
— Bonnes vacances,[9] дружище. О Любероне я вполне серьезно — особенное местечко. Стоит посмотреть.
Глава 3
Крепкий жилистый человечек, которого все звали Жожо, уже давно стоял здесь. Облокотившись на теплый каменный парапет, он разглядывал медленно вращающееся обросшее зеленью огромное водяное колесо. Позади колеса высилась пряничная громада «Кэсс д’Эпарнь», просящееся на открытки здание вычурных архитектурных форм с кадкаи жирной герани у входа, скорее похожее на виллу стригущего купоны миллионера, чем на банковскую контору. Говорили, что это самое красивое здание банка во всем Провансе, достойное украшение такого живописного городка, как Иль-сюр-Сорг. Жожо располагал сведениями, что банк можно взять. Можно было проникнуть внутрь. Закурив, он оглянулся, ища знакомое лицо в толпе утреннего воскресного базара.
Сезон приближался к концу, конец сентября, но хорошая погода выманила людей на улицу — тут были крепко сложенные недоверчивые ко всему домохозяйки, покупающие на обед кур прямо из клеток арабы, обгоревшие на солнце туристы в ярких одеждах. Толпа медленно двигалась, заполняя тротуары и выплескиваясь на мостовую. Пытающиеся проехать через город машины еле ползли, гневно оглашая гудками воздух. Это может создать проблему, подумал Жожо, докуривая спрятанную в ладонь по старой тюремной привычке сигарету.
Человек, которого он поджидал, выставив огромный живот, с рогаликом в руке не спеша переходил улицу. Видно, жизнь обходилась с ним неплохо, хотя худобой он никогда не отличался.
— Эй, Генерал!
Тот помахал рогаликом.
— Привет, Жожо. Как дела?
Обменявшись рукопожатием, они, отступив, с улыбкой оглядели друг друга.
— Сколько лет? Два года?
— Больше, — рассмеялся великан. — А ты не подрос.
Откусив рогалик, он тыльной стороной ладони смахнул с усов золотистые крошки. По рукам видно, подумал Жожо, что давно не вкалывал. Не то что у него — шрамы да мозоли.
— Что, так и будем весь день тут стоять? — Генерал похлопал Жожо по спине. — Пошли. Я угощаю.
— Две секунды, — сказал Жожо. — Сперва кое-что покажу. — Взяв Генерала за руку, подвел его к каменному парапету. — Гляди туда, — кивнул он головой на воду. — На ту сторону.
На противоположном берегу на три фута над водой выступала каменная арка. Камень сухой и чистый, видимо, вода много лет так высоко не поднималась.
Мельком взглянув на арку, Генерал бросил в воду остатки рогалика и стал смотреть на дерущихся за них уток.
— Ну и что? — спросил он. — Сто лет назад какой-то хрен поставил дверь не на том месте.
— Ты так думаешь? — подмигнул Жожо, постучав пальцем сбоку носа. — А может быть, не так. Потому и позвал тебя. Пойдем выпьем.
По пути к центру городка они вкратце рассказали друг другу, как жили после освобождения из марсельской тюрьмы. Там они подружились, они да еще горстка таких же местных уголовников, которым не повезло в одно время с ними. Пока Жожо сидел, жена бросила его и уехала куда-то на север с торговцем перно. Теперь он снимал пару комнат в Кавайоне и ишачил на каменщика, специализировавшегося на реставрации старых зданий. Работа для молодого, а он уже не молод, но что еще он мог, кроме как раз в неделю покупать лотерейные билеты и уповать на Бога в надежде, что не надорвется?
Генерал был полон сочувствия, которое проистекало из понимания, что другим живется хуже, чем тебе. Генералу повезло. У него не только осталась жена, но и померла теща, оставив капитал, которого хватило на покупку небольшой пиццерии в Шеваль-Бланк. Ничего лишнего, но заведение надежное, крепкое, кормит и поит. При этих словах Генерал, смеясь, похлопал себя по животу. Живут и хуже. Правда, жена крепко держится за денежки, а в остальном жаловаться не приходится.
Они нашли столик под сенью платанов у «Кафе де Франс» напротив старой церкви.
— Что пьем?
Генерал снял темные очки и помахал ими официанту.
— Пастис[10]. Только не перно.
Жожо огляделся и придвинул стул к Генералу.
— Скажу, зачем звал.
Он говорил тихо, не спуская глаз с толпы, понижая голос, если кто проходил близко от столика.
— У моего патрона есть приятель, который был фараоном, пока его за что-то не вышибли. Теперь он устроился в охранном бизнесе, продает системы сигнализации тем, кто приобретает здесь второй дом. Деньжат у них хватает, к тому же они нервничают, когда слышат, как каждую зиму здесь чистят пустующие дома. Патрон обязательно рассказывает владельцам домов, где мы работаем, что в Воклюзе взломщиков больше, чем пекарей, и потом рекомендует своего приятеля. Владелец устанавливает сигнальную систему, а патрон получает конверт.
Жожо потер большим и указательным пальцами.
Подошел официант с выпивкой. Жожо замолчал, ожидая, когда тот скроется за дверью.
— На днях этот малый, его зовут Жан-Луи, приходит на стройку и ржет, будто узнал самый смешной анекдот в своей жизни. Я работал на крыше, а они разговаривали как раз подо мной. И я все слышал.
— Случаем, не о парижанине, трансвестите и почтальоне?
Жожо закурил, пустив дым в морду псу, обнюхивавшему сахар под столом.
— Смешно, но не анекдот. Теперь слушай: в «Кэсс д’Эпарнь» установили новую охранную систему — электронные глаза, сигнальные прокладки на полу, детекторы металла в дверях, срабатывающие механизмы. Ставила одна крупная компания из Лиона. Обошлось в миллионы.
Генерал был озадачен. Всегда интересно слушать, как банки теряют миллионы франков, но он слыхал вещи посмешнее на похоронах.
— Что тут смешного? Оказался недействительным выписанный чек?
Жожо, ухмыляясь, погрозил пальцем.
— Лучше. Дело в том, что они для надежности перенесли кладовую, всю казну, в самое заднее помещение. Дверь за решеткой из стальных прутьев в пять сантиметров толщиной, тройные запоры… — Жожо выдержал паузу. — Но ни одного электронного глаза. Ни одного.
— Ну?
— Их нет. И знаешь почему? Потому что заглядывающие в свои сейфы клиенты не хотят, чтобы за ними следили из кабинета управляющего, когда они считают деньги.
Генерал пожал плечами.
— Нормальное требование.
— Но самое интересное… — Жожо отхлебнул пастиса и, оглядевшись по сторонам, подался вперед, — самое интересное, что новая кладовая находится точно над выходящим в реку старым водостоком. Точь-в-точь.
— Старым водостоком?
— Помнишь арку, на которую мы только что смотрели? Там у него выход. Двадцать-двадцать пять метров по нему, и мы под полом кладовой. Немного пластика — и бах! Мы там.
— Потрясающе. Потом можно танцевать на сигнальных прокладках на полу, пока не явятся фараоны.
Жожо, ухмыляясь, покачал головой. Ему это явно нравилось.
— Нет. Еще одна забавная вещь. В полу нет сигнализации. Они сочли, что достаточно дверей. Жан-Луи не поверил своим ушам.
Генерал машинально подергал ус — привычка, от которой, как говорила жена, усы казались кривыми. Иль-сюр-Сорг, как он знал, был богатым городишком, где было полно антикваров, имевших дело с наличностью. Несколько часов, посвященных просмотру их сейфов, не будут потрачены зря. В нем шевельнулся интерес. Больше чем интерес, признался он себе: щекочущий нервы азарт, который всегда приходил к нему, когда он готовил дело. Это было то, что он умел, — планировать. Его и прозвали Генералом за то, что он умел работать головой.
Жожо глядел на него как кукушонок в ожидании червяка — нетерпеливый взгляд черных глаз на худом загорелом лице.
— Ну и как? Что думаешь?
— Откуда мы знаем, что это правда? Все это дело плохо пахнет. — Он оглянулся, ища глазами официанта. — Во всяком случае, не помешает выпить еще.
Жожо улыбнулся. Как это на него похоже — сущий пессимист, постоянно выискивает трудности. Но Генерал не сказал «нет».
Толпа редела, люди расходились по домам обедать, а двое приятелей продолжали разговор. Тишину площади нарушал только бой часов на церкви.
«У Матильды», пиццерия на дороге в Шеваль-Бланк, по воскресеньям не работала. Супруга Генерала любила проводить этот день у сестры в Оранже, и Генерал бывал рад возможности поиграть в шары. Однако в это воскресенье шары оставались в ящике в гараже. Генерал ждал гостей.
Он основательно поработал, наметил план действий и дал знать кому надо. Собиралась старая компания (по крайней мере те, кому удалось остаться на воле), чтобы выслушать деловое предложение.
Генерал снял с большого круглого стола оставленные после ночной уборки стулья и поставил бутылки с пастисом и вином, стаканы, миску с маслинами и две большие пиццы. Вполне достаточно, не пировать же они собираются. Он сосчитал стулья. Восемь. Надеялся на десять, но Рауль с Жаком однажды ночью были неосторожны, и полиция во время обычной проверки замела их с пушками и полной машиной украденных ковров. Теперь на несколько лет они вне игры. Генерал при этой мысли покачал головой. Он предупреждал, чтобы не связывались с пушками. Пушки удваивают срок.
Заслышав треск мопеда, он выглянул в заднюю дверь. По пыльной парковочной площадке, кивая головой и расплывшись в улыбке, к нему шагал Жожо. В чистой футболке и по-воскресному выбритый.
— Привет!
Они поздоровались. Жожо заглянул через плечо Генерала.
— Матильда?
— Все в порядке, — заверил Генерал. — Она до вечера в Оранже.
— Отлично. Какой день, а! Как думаешь, получится?
Генерал похлопал Жожо по спине, ощутив под рукой твердую мускулатуру, наработанную ежедневным перетаскиванием камней и мешков с цементом.
— Если все такие крепкие, как ты, получится.
Жожо слишком хорошо знал Генерала, чтобы задавать лишние вопросы. Генерал любил драматические эффекты при полной аудитории. Через уставленный бочонками с пивом узкий коридор они прошли в зал. Жожо оглядел грубо оштукатуренные стены, кованые железные светильники в форме гондол, рекламные плакаты с видами Венеции и Пизы, небольшой отделанный кафелем бар, позади пергаментный свиток со словами: «В кредит не отпускаем» и фотография в рамке — Матильда и Генерал с напряженными лицами, рядом господин при галстуке.
— Славное местечко, очень симпатичное.
Жожо указал на фотографию.
— Кто это?
— Это мэр. Любит пиццу. Отец родом из Италии.
Снаружи послышался шум моторов, и Генерал протиснул свою тушу между стеной и Жожо.
— Угощайся.
В тени припарковались фургон «рено» и забрызганный грязью белый «пежо». Пассажиры стояли шумной группой, один отливал у дерева. Генерал сосчитал. Все в сборе.
— Привет, ребята!
Он направился к ним, корешам, которых не видел несколько лет. Пожимая руки, оглядел каждого. Все были в добром здравии, и он, предвкушая удачу, повел их в ресторан. Все как в добрые старые времена. Респектабельный образ жизни дело хорошее, но время от времени мужчине требуется немного пощекотать нервы.
— Allez! Рассаживайтесь, рассаживайтесь.
Стулья разобраны, Жожо как заместитель командующего старается держаться ближе к Генералу. Бутылки пущены по кругу, стаканы наполнены, сигареты раскурены, Генерал, улыбаясь и дергая себя за ус, оглядел присутствующих.
— Давно не видались. Расскажите, как вы стали миллиардерами. — Никто не горел желанием начать. — Ну? Боитесь, что за стойкой прячется фараон? Рассказывайте.
Никто не преуспел. Фернан, спец по пластиковой взрывчатке, без двух пальцев и с изуродованной шрамом щекой — результат неверно рассчитанного взрыва, работал в гараже. Башир, узколицый араб, любитель ножей с выкидными лезвиями, нашел менее рискованную работу официанта в кафе в Авиньоне. Огромный Клод нашел применение своей могучей спине и сильным рукам, работая вместе с Жожо у каменщика. Братья Борель, коренастые парни с выдубленной ветром и солнцем кожей, завязали с угоном машин и работали у садовника-декоратора близ Карпантра. Из всех старым ремеслом продолжал заниматься один Жан, молчун с ловкими руками. Он зарабатывал на жизнь, очищая карманы на железнодорожных станциях и деревенских рынках.
Генерал внимательно выслушал каждого. Все было так, как он и надеялся. Удача обошла всех.
Снова наполнили стаканы, и он заговорил. Поначалу, сказал он, когда Жожо явился со своей идеей, он не принял ее всерьез. Но по старой памяти и из любопытства кое с кем переговорил, кое что проверил — очень незаметно, очень осторожно — и мало-помалу поверил, что дело может выгореть. Потребуется время, много месяцев, но может получиться.
Лица за столом выражали осторожный интерес. Клод перестал свертывать сигарету и задал вопрос, который был у всех на языке:
— Ну? О чем речь?
— О банке, дружище. Приличном банке с кучей денег.
— Merde, — покрутил головой Башир. — Ты первый, кто учил нас не хвататься за пушки.
— Никаких пушек, — заверил Генерал. — Тебе не понадобится даже твоя пилка для ногтей.
— Ну да? Просто явимся туда и скажем, что вконец разорились, так, что ли?
— Там никого не будет. Банк будет в нашем распоряжении шесть, может быть, восемь часов.
Генерал, улыбаясь, откинулся на стуле. Ему всегда нравился этот момент: они заглотили приманку и ждут. Выпив, он не спеша вытер усы тыльной стороной ладони.
— Теперь представьте, — продолжил он, — субботний вечер во время Ярмарки антикваров в Иль-сюр-Сорг. — Он оглядел внимательные лица. — В будущем году она выпадает на Четырнадцатое июля — город веселится, здесь сотни антикваров, денежки спрятаны на ночь в «Кэсс д’Эпарнь». — Он выдержал паузу. — Куча монет, друзья. И все наши.
Морковка брошена на стол. Ребята молча слушали размышления Генерала о том, как ее взять.
В субботу незадолго до полуночи, когда город веселится, они незаметно переберутся через реку и поднимутся по водостоку. Июльская погода как нельзя лучше подойдет для переправы. Фернан своей пластиковой взрывчаткой взломает пол кладовой. В шуме праздничного фейерверка никто не обратит внимания на еще один глухой удар. Взорвать сейфы пустяк, несколько хлопков. Потом всю ночь можно веселиться, выгребая содержимое.
Фернан потер вот уже много лет напоминавший о себе шрам на щеке.
— Как насчет сигнальной системы? Как правило, она подключена к жандармерии.
Генерал наслаждался, выдавая подробности по чайной ложке.
— Разумеется, — пожимая плечами, подтвердил он. — Так оно и есть. Но они не поставили сигнализацию в кладовой, за исключением двух дверей. Одна ведет в банк, другая, задняя, выходит в небольшой скверик.
Ребята курили, думая о деньгах. Генерал отрезал себе кусок пиццы. Сидевший рядом Жожо нетерпеливо заерзал. Как попасть в банк, он знал. А вот как выбраться и смыться — большой вопрос.
— Итак, — продолжал Генерал, — мы повеселились в кладовой, очистили все сейфы. Настало воскресное утро, наверху базар. Народу полно, машины завязли в толпе, как орехи в восточных сладостях. Но как ни приятно сидеть в кладовой, надо выбираться.
Генерал высвободил живот из-за стола, рыгнул и выковырял спичкой из зубов кусок анчоуса.
— Есть два маленьких неудобства. — Он поднял кверху похожий на обрубок палец. — Во-первых, каждое воскресенье где-то между полуднем и часом дня полиция делает обход. Обычная проверка, но, как только кончается базар, обязательно являются двое фараонов, считают, все ли цветочные горшки на месте, и идут домой обедать. Я наблюдал четыре воскресенья подряд. Во всяком случае, надо убраться до полудня. Очевидно, нельзя уходить тем путем, каким пришли. Даже в июле было бы довольно странно видеть людей, вылезающих из реки с пачками пятисотфранковых купюр. — Он отхлебнул из стакана. — Нет, уходить надо через заднюю дверь, в сквер.
Жожо не донес стакан до рта.
— Через дверь?
— Разумеется, через дверь. — Генерал поднял два пальца. — И здесь возникает вторая проблема. Потому что, как нам известно, на двери сигнализация.
— И сработает сигнал тревоги, — вмешался Башир. — И мы на десять лет снова загремим в писсуар. Нет, спасибо.
Генерал расплылся в улыбке.
— Ты не изменился, старина, — все такой же жизнерадостный оптимист. Но ты кое-что забываешь. У нас есть время смыться. Не много — две-три минуты, может быть, больше, если будет пробка, как обычно бывает в базарный день.
На круглом лице Клода отразилась напряженная работа мысли.
— Но если пробка…
— Будет плохо, — согласился Генерал. — Плохо для машины. Но мы обойдемся без машины. Кому пиццы? Вкусная.
Жан-карманник произнес свою самую длинную речь.
— К черту пиццу. Как будем выбираться?
— Просто. На велосипедах. — Генерал ударил кулаком по ладони. — Через две минуты мы выберемся из пробки и будем за городом, тогда как фараонам останется жать на клаксоны. — Он удовлетворенно дернул себя за ус. — Котелок еще варит.
Предупреждая вопросы, Генерал поднял руки и продолжил разговор. Каждый захватит с собой в кладовую велосипедные туфли, шорты, шапочки и яркие трикотажные майки со множеством карманов, какие носят все уважающие себя велосипедисты. Карманы будут раздуваться, но у какого велосипедиста не раздуваются карманы? Кто станет подозревать, что карманы набиты банкнотами? Кто вообще обратит на них внимание? Они затеряются в многотысячной массе выезжающих каждое воскресенье велосипедистов. Исчезнут. Маскировка идеальная. Летом самое обычное зрелище. К тому же скорость.
— Но внимание! — Генерал предупреждающе помахал пальцем. — Одна деталь: вы должны быть в форме — в состоянии не высунув язык проехать на максимальной скорости двадцать — тридцать километров. Но это ерунда, вопрос тренировки. — Он беззаботно махнул рукой. — У нас для этого месяцы. По сотне километров каждое воскресенье, и вы будете готовы для «Тур де Франс».
Пастис прикончили, и Генерал направился к бару за следующей бутылкой. Сидевшие за столом, переглянувшись, заговорили. Он дал им возможность переварить сказанное, согласиться пойти на дело, прежде чем начать разговор о разделении труда.
— Генерал, — спросил с ухмылкой один из братьев Борель, — когда ты последний раз проехал сто километров?
— На днях. Как всегда — на машине. Господь дал некоторым задницы, годные для седла, только не мне. Тогда дай и мне задать вопрос. — Отвернув пробку, Генерал поставил бутылку на стол. — Когда последний раз у тебя в кармане были деньги? Настоящие деньги?
— Куча монет, — уточнил Жожо.
Борель ничего не ответил.
Генерал, протянув руку, нежно похлопал его по щеке.
— Выпей, — сказал он. — В один прекрасный день будем пить шампанское.
Глава 4
Саймон выехал пораньше, чтобы легче было выбраться из утренних парижских пробок, где на своих «рено-5» господствовали взвинченные кофеином камикадзе, преисполненные решимости утвердить французское превосходство над всяким, кто имел глупость выехать на машине с иностранным номером. Из трех своих машин он выбрал для поездки самую спокойную — иссиня-черный «порше» с откидным верхом, развивающий скорость до ста шестидесяти. Он понимал, что смешно пользоваться ею в Лондоне, где она редко выходила за вторую передачу, — так себе, забава рекламного магната. А вот на автостраде она пойдет — если давить на акселератор и ничего не случится, можно добраться на юг за шесть часов.
Читать бесплатно другие книги:
