Отель «Пастис» Мейл Питер

Позднее, когда закончилось последнее совещание и на смену телефонным звонкам загудели пылесосы, Саймон позвонил Николь. Эрнест уже успел с ней переговорить.

— Как ты считаешь?

— Ну, в деревне уже идут разговоры. Секретарь нотариуса сказал пекарю, пекарь жене мэра — всем известно, что появился новый proprietaire.[48] Было бы хорошо встретиться с ними и рассказать, что делаешь. Эрнест прав.

— Кого приглашать? Всех? С такими вещами всегда проблемы — забудешь одного-другого, и они переживают.

— Милый, — засмеялась Николь, — что бы ты ни делал, найдутся такие, кто будет против.

— Из деревенских?

— Нет, по-моему, не они. Ты даешь им работу, заработки. Нет, есть другие, знаешь, кто считает, что это они открыли Прованс. Парижане, англичане… некоторые не хотят ничего менять.

Саймон на минуту задумался. Наверное, так оно и есть. Он ничего не мог сказать о парижанах, но со времен, когда работал официантом в Ницце, помнил отношение заглядывавших иногда в ресторан некоторых давно поселившихся там англичан — высокомерных, заносчивых, ворчащих по поводу цен и туристов, забывая, что сами тоже когда-то были туристами. И еще, помнил он, выделявшихся мизерностью чаевых, французские официанты старались увильнуть от их обслуживания.

— Ладно, — сказал он, — давай пригласим и их. Наше дело пригласить. Ты их знаешь?

— Конечно. В такой деревне, как наша, все друг друга знают. Расскажу тебе о них, когда приедешь на следующей неделе.

— Что тебе привезти?

— Свои старые рубашки. Я в них сплю.

Саймон улыбнулся. Эта картина будет придавать ему силы в полные скуки дни, расписанные в календаре, будто препятствия на беговой дорожке от Лондона до Прованса.

Положив трубку, Николь вернулась к груде планов и смет, которые сегодня прислал ей Блан. Он предложил, прежде чем перейти к зданию, закончить отделку бассейна, с тем чтобы ранней весной начать благоустройство территории. Вполне резонно, хотя Саймон будет разочарован, что помещение к Рождеству останется в первозданном виде. Правда, у Эрнеста было полно идей, как украсить его к вечеринке. Какая они дружная пара, подумала она. Легко и приревновать. Легко и глупо. Достаточно вспомнить, что стало с другими женщинами в жизни Саймона.

Передернув плечами, закурила. Нет смысла пытаться представить, как сложатся их отношения в будущем, бессмысленно торопить их. В данный момент они складываются хорошо. Пусть так и остается. А пока что надо заняться деревенской дипломатией. Николь принесла на кухню телефонный справочник и блокнот и принялась составлять список гостей.

Можно считать, что мэр и постоянные жители, Блан и некоторые из его старших работников, пара местных агентов по торговле недвижимостью — все они, исходя из своих интересов, будут приветствовать открытие отеля. Но, кроме того, на рождественские праздники в Брассьер приедут и многие непостоянные жители. В большинстве своем тихие приятные люди, они в основном общались между собой, приглашая друг друга в гости. Их контакты с деревенскими ограничивались недолгими минутами, когда они заглядывали к пекарю или мяснику. Они отнесутся к новшеству со смешанными чувствами. Никоь вспомнила, какой шум подняла кучка парижан, когда жандармерию продавали под перестройку в первый раз. Она уверена, что жалобы будут, как и тогда. И как в прошлый раз, мэр будет вежливо соглашаться и ждать, когда они разъедутся по домам и оставят его в покое.

Но самые громкие протесты последуют не от парижан, вообще не от французов. После секундного колебания Николь добавила к списку последнее имя: Амброза Крауча, дольше всех из англичан проживавшего в деревне, жившего на деньги, получаемые им от одной лондонской газеты за воскресную колонку о жизни Прованса. Это был вздорный самозваный блюститель простоты деревенской жизни (для крестьян, конечно, не для себя), сноб и попрошайка. Николь ненавидела его за злобный нрав и липкие похотливые руки. Жители Брассьера его терпели. Дачники приглашали выпить, рассчитывая узнать последние сплетни. Достаточно набравшись, а случалось это довольно часто, он разражался тирадами о грубости нынешней жизни и ужасных последствиях, как он говорил, «вмешательства человека» в устройство деревенской жизни. Можно считать, что он яростно и громогласно станет нападать на отель. Николь поставила против его имени вопросительный знак. Завтра же позвонит Саймону и предупредит об Амброзе Крауче.

Установилась зимняя погода — светлые дни и ясные холодные ночи. Генерал подошел к машине. Ветровое стекло заиндевело. Не самое лучшее время для занятий велосипедным спортом, подумал он, — морозец будет кусать лицо, обжигать легкие. Не заглушая мотора, вернулся за бутылкой виноградной водки. Ребятам сегодня потребуется немного принять для бодрости.

Они ждали его у сарая. Он с удовлетворением отметил, что в своих черных трико и облегающих голову шерстяных шапочках ребята становились похожими на настоящих велосипедистов.

— Привет сборной! — бодро воскликнул он, показывая бутылку. — Это на потом. Сегодня дорога короткая и крутая — вверх до Мюрса, дальше до Горда и обратно. А потом у меня будет для вас хорошая новость. Allez!

Вздрагивая от прикосновения холодных седел, они сели на велосипеды и тронулись в путь, оставив Генерала запирать сарай. Обгоняя их, он внимательно оглядел каждого. Неплохо. Все пользовались туклипсами, не вихляли, держались свободно. Совсем неплохо.

Через четверть часа легкой ровной езды дорога стала круто извиваться вверх по склону. Генерал остановил машину и вышел на дорогу. Сложив рупором ладони, прокричал:

— Не останавливаться. Двигайтесь медленно, как вам удобно, используйте ширину дороги, идите зигзагом, но не останавливайтесь. Смелее, ребятки, смелее!

Лучше вы, чем я, подумал он, забравшись в машину. Склон Мюрса — это семь крутых извивающихся километров — не то что подъем на Ванту, но вполне достаточно, чтобы вогнать в пот даже в такую погоду. Будет чудо, если сегодня ни один на сойдет. Подождав пяток минут, он тоже двинулся вверх по склону.

Велосипедисты растянулись больше чем на полсотни метров. Одни почти касались носами руля, другие с багровыми от напряжения лицами стояли на педалях. Те, кто еще мог дышать, плевались. Генерал, медленно проезжая мимо, как мог их подбадривал. Проехав половину пути, он прижался к обочине и вышел из машины.

— Осталось всего три километра, — кричал он, когда они ползли мимо него. — После Мюрса все время под гору. Франция вам салютует!

У Башира хватило духу ответить:

— Ступай в задницу со своей Францией.

— Как тебе угодно, — ответил Генерал, — но только не останавливайся. Мужайся, держись!

Он закурил и облокотился на машину, нежась на солнышке. Ни один не встал. Все относятся к делу серьезно.

На пути внизу было далеко видно и слышно, как все семеро радовались, что самое трудное позади. Оставив педали, они разогнули спины, восстановили дыхание, чувствуя, как перестают дрожать ноги, радуясь общей победе, дарили друг другу улыбки и ругательства, выкрикивали непристойности проезжавшему мимо Генералу и, как настоящие профи, лихо промчались по Горду. Совсем другое дело после выматывающего кишки подъема.

Вернувшись в сарай, все еще не остывшие от возбуждения, которое часто следует за неимоверными физическими усилиями, они пустили бутылку по кругу, вспоминая, каково пришлось легким и ногам.

— Ехали как чемпионы, все до единого. — Генерал, отхлебнув из бутылки, вытер усы. — Обещаю, что в следующий раз будет легче.

— Это и есть хорошая новость? — прокашлявшись, спросил Фернан.

— Нет. Хорошая новость — это то, что я прогулялся в «Кэсс д’Эпарнь», арендовал сейф и огляделся. — Посмотрев на их лица, улыбнулся, заметив, как Клод не донес бутылку до открытого рта. — Нормально, а? Мне бы не хотелось, чтобы вас поджидали неприятные сюрпризы.

— Правильно! — подтвердил Жожо с таким видом, будто ему все известно. — Нормально, факт.

Генерал достал свои наброски и заметки.

— Значит, так…

Когда спустя полчаса они заперли сарай и направились каждый в свою сторону, то почти забыли о натруженных ногах. Это утро придало всем хорошего настроения. Воскресный обед будет съеден с аппетитом.

Лондоном все больше овладевало праздничное настроение. Улицы, как обычно накануне Рождества, забиты транспортом, водители такси без конца бранятся и жалуются. В ответ на увеличившийся поток покупателей из пригородов Лондона Управление железных дорог сократило движение поездов. В «Хэрродсе» задержан вор, пытавшийся выйти в надетых на себя двух костюмах. Арестован водитель за сопротивление дорожной полиции, намеревавшейся отогнать машину с неположенной стоянки. Обещающее начало сезона добрых дел.

В штаб-квартире «Группы Шоу» должностные лица мужественно боролись с расстройством желудка — результат череды обязательных рождественских ленчей с клиентами. Для агентства прошедший год был чрезвычайно удачным, и в кабинетах, создавая атмосферу радостного предвкушения, витали мысли о значительных прибавках к окладам и более солидных автомашинах. Джордан, ожидающий большего, чем остальные, после услышанного от Саймона намека на дальнейшие перспективы, решил закинуть удочку и неторопливо направился по коридору к кабинету Саймона, держа в руках описание того, что, как он полагал, могло бы стать его рождественской премией.

— Есть лишняя минутка, старина?

Саймон жестом пригласил зайти.

— Дай только закончить с этим, и я в твоем распоряжении. — Подписав десяток писем, отодвинул их в сторону. — Порядок. — Он откинулся в кресле, стараясь скрыть изумление при виде широких ослепительно белых полосок на темно-синем костюме Джордана.

— На днях случайно встретил приятеля, — начал Джордан, — который порекомендовал мне довольно хорошую штуковину.

При этих словах он бросил на стол брошюру и, пока Саймон листал глянцевые листы, принялся, как обычно, выбирать сигарету. Прежде чем закурить, постучал по крышке портсигара удостоенной внимания сигаретой.

— Хорош зверь, а? «Бентли турбо». И к нему все, что надо.

— Приличная машина, Найджел, — согласился Саймон. — Очень удобна для поездок за город. И сколько за такую просят?

— Примерно столько, сколько за приличную квартирку в Фулхэме, и то если повезет достать. Список на очередь длиннее твоего стола. Довольно выгодное помещение капитала. Знаешь, люди разбираются, что к чему, — закончил он, пуская колечко дыма в кондиционер.

Саймон улыбнулся. Как легко осчастливить таких, как Джордан.

— Насколько я понял, мы обдумываем помещение капитала?

— Как раз к этому подхожу. Моего приятеля сильно подвели. Клиент, между прочим, видная шишка в «Ллойдс», заказал машину полтора года назад, а теперь сидит на мели.

— Не может оплатить машину?

— Бедняге повезет, если останутся запонки. — Джордан, приняв серьезный вид, помолчал. — Гиблое дело, в долгах как в шелку. — Грустная маска исчезла. — Между прочим, мой приятель, чтобы побыстрее продать, готов сбросить десять тысяч.

Взглянув на заднюю страницу обложки, Саймон нашел номер телефона торгового агента и взял трубку.

— Доброе утро. По-моему, у вас в салоне стоит «бентли-турбо», — улыбаясь Джордану, сказал он. — Да, тот самый. Мистер Джордан будет у вас сегодня с чеком. Заправьте, пожалуйста, горючим. Благодарю.

С лица Джордана не сходило изумление.

— Ну, старина, должен сказать, это…

Саймон жестом прервал его.

— На что тогда удачный год, если мы не можем позволить себе скромных радостей? — Встав из-за стола, посмотрел на часы и обратился к забирающему брошюру Джордану: — Да, собирался тебя спросить, что делаешь на Рождество.

— Боюсь, отправлюсь в Уилтшир. По обязанности. Приедет родня жены. Тесть будет без конца болтать о ценах на бирже и своей подагре, а теща захочет с утра до вечера играть в бридж. Если повезет, урву время немного пострелять.

— Надеюсь, никого из домашних.

— Большое искушение, старина, большое. Особенно старого хрыча.

Повеселевший Джордан резво покинул кабинет. Интересно, подумал Саймон, усидит ли он до обеда или тут же побежит за своим «бентли». Господи, сколько же денег уходило у агентства на машины!

Зажужжал телефон.

— Мистер Шоу? На проводе секретарь мистера Эшби.

Саймону потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что мистер Эшби — старший «резиновый король», которому явно нравилось соблюдать телефонный протокол, заставляя Саймона — исполнителя заказа, и потому подчиненного, — держать трубку, пока он — клиент, а потому хозяин, — соизволит говорить.

— О’кей, Лиз. Давай ее.

— Мистер Шоу? Соединяю вас с мистером Эшби.

Саймон, питая надежду, глядел на часы, засекая секунды ожидания. Будущие клиенты редко звонили сами, чтобы сообщить плохую новость; в этих случаях они предпочитали писать.

— Как вы нынче, мистер Шоу? Надеюсь, в предпраздничном настроении?

— Спасибо, ничего. А вы?

— Известно, что в этот период у нас оживление. — Саймон вспомнил, что накануне Рождества спрос на презервативы резко растет, по-видимому, чтобы удовлетворить национальную вспышку полового инстинкта, вызванную служебными вечеринками и взбадривающим действием спиртного. — Рад отметить, что промышленность загружена на полную катушку. Также рад сообщить, что Совет по сбыту решил остановиться на вашем агентстве. Решение вступает в силу с первого января.

— Чудесная новость, мистер Эшби. Трудно представить более радостную весть. Знаю, что мои коллеги тоже будут счастливы. Они особенно довольны самой рекламой, которую вам показали.

— Ах, да. — Мистер Эшби помолчал. — Да, об этом нам надо будет переговорить после праздников. Кое-кто из наших считает, что она… скажем, не совсем пристойна.

Саймон молча улыбнулся. У людей разное представление об анатомии.

— Во всяком случае, — поспешил перейти на другую тему Эшби, — наши ребята могут обсудить это с вашими парнями. Главное, что ваш документ произвел на всех нас огромное впечатление. Очень убедительный. Ну и, конечно, репутация агентства.

Саймон много раз слышал похоронный звон по разработанным агентством рекламным кампаниям. Услышал он его и на этот раз. Но на этот раз ему было все равно. Когда ребята соберутся вместе, он будет далеко.

— Уверен, мистер Эшби, что сможем уладить все творческие проблемы. Рекламные кампании редко когда сразу рождаются идеальными.

— Отлично, отлично, — облегченно вздохнул Эшби. — Я знал, что мы с вами всегда найдем общий язык. Пускай молодежь сталкивается лбами, а? Ну, а мне пора лететь. Думаю, что мы можем рассчитывать на ваше благоразумие, пока не пошлем ответы другим агентствам?

— Несомненно.

— Прекрасно, прекрасно, прекрасно. Нужно пообедать вместе в новом году. Многое надо обсудить. Знаете ли, рынок-то растет. Кривая сбыта ползет вверх вполне удовлетворительно.

У Саймона чуть не сорвалась с языка напрашивавшаяся сама собой реплика.

— Очень рад это слышать. Благодарю за добрую весть. Очень хороший подарок к Рождеству. Надеюсь, и вы хорошо проведете праздники.

— Очень хорошо, — закончил разговор Эшби. — Свяжемся после праздников.

Саймон вышел в приемную.

— Элизабет, мы теперь одно из очень немногих агентств, которое может покупать презервативы по себестоимости, прямо с фабрики. Неужели ты не в восторге?

Оторвавшись от писем, Лиз одарила его самой очаровательной улыбкой.

— Настоящие мужчины делают вазектомию, мистер Шоу, — ответила она. — А вы опаздываете на ленч.

Отчетный год закончился. Саймон отобедал и отужинал с самыми важными клиентами, побывал, как положено, на вечеринке в агентстве, распорядился о премиях и повышении окладов и вызвал слезы благодарности у Лиз, презентовав ей часики от «Картье». Теперь можно подумать и о себе.

Он решил подарить себе на Рождество полтора часа абсолютной роскоши и безграничных привилегий; уходя из агентства, напоследок шикануть на славу. Он всегда ненавидел Хитроу, ненавидел толкотню у стойки регистрации билетов, ненавидел, когда его как барана гоняли в толпе пассажиров по аэропорту, приказывая то поторапливаться, то подождать. Он понимал, что это неразумно, но тем не менее не мог подавить в себе это чувство. Поэтому на сей раз он сделал выбор, достойный миллиардера, — зафрахтовал реактивный самолет — скромный, семиместный — от Лондона до небольшого аэропорта близ Авиньона.

Машина остановилась у здания для пассажиров частных самолетов, и Саймон последовал за взявшим у него багаж носильщиком. В дверях его уже ожидала девушка.

— Добрый день, сэр. Вы — мистер Шоу до Авиньона, не так ли?

— Точно так.

— Будьте любезны, следуйте за мной. Нам нужно только пройти паспортный контроль. Ваш багаж уже доставляют на самолет, ваш пилот уже ждет.

Мой пилот, подумал Саймон. Вот она, жизнь для измученного главы компании. Офицер иммиграционной службы вернул паспорт. Саймон поглядел вокруг, ища кого-нибудь в форме.

Рослый мужчина в хорошо сшитом костюме, улыбнувшись, шагнул вперед.

— Мистер Шоу? Тим Флетчер. Я ваш пилот. Нам дали окно и все, кажется, идет по расписанию, так что должны быть в Авиньоне в восемнадцать ноль-ноль по местному времени. Вот только устроим вас в самолете, и я начну рулить.

Поднявшись по трапу, Саймон вошел внутрь сияющего чистотой самолета. Внутри, как в новом автомобиле, слегка пахло кожей. Встретившая его девушка уже была там. Она появилась из крошечной кухоньки в хвосте самолета.

— Разрешите повесить ваш пиджак. Хотите взять что-нибудь из карманов — сигареты, сигары?

— Можно курить сигары?

— Да, конечно. Многие наши клиенты курят сигары, — ответила она, забирая пиджак. — Могу ли я предложить вам бокал шампанского, пока ожидаем взлета? Или у нас есть виски, водка…

— Бокал шампанского было бы чудесно. Благодарю.

Саймон выбрал кресло, ослабил галстук и сел, вытянув ноги. Девушка подала шампанское. Рядом с бокалом положила длинные спички «Апманн» для раскуривания сигар. Эрнест оценил бы такую деталь, подумал он. Жаль, что он уже уехал туда на прошлой неделе. Ему бы здесь понравилось.

Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Саймон открыл папку, врученную ему Лиз перед самым отъездом, — газетные вырезки, краткая характеристика, черно-белая фотокарточка. Материал собран по просьбе Саймона после звонка Николь. Он содержал краткие сведения о жизни и трудах Амброза Крауча.

Саймон пробежал глазами характеристику. Малоизвестная частная школа; посредственные успехи в университете; перечень занятий в издательствах и журналистике; два романа, давно не издающихся. Успех обошел мистера Крауча стороной, и это видно по лицу — отечное лицо мужчины средних лет, тонкие губы и неприязненный взгляд, словом, лицо недовольного жизнью вздорного человека.

Статьи, подборка его последних колонок в воскресной «Глоб», полны желчи, маскируемой под заботу об окружающей среде. Такое впечатление, что Крауч был против всего, что выглядело современнее осла. Из своего средневекового пристанища в Провансе он с ужасом смотрел на супермаркеты, сверхскоростные поезда, автострады и новое строительство. Прогресс приводил его в смятение, а туризм доводил до бешенства. Он в равной мере питал ненависть ко всем иностранцам, будь то голландцы, швейцарцы, немцы или англичане, глумился над ними за то, что они посмели приехать, как он не забывал подчеркивать, в его деревню, выставляя напоказ свои автомашины и вульгарные яркие одежды. Словечко «вульгарный» часто появлялось в его статьях. Интересуясь, много ли у Крауча читателей, Саймон заглянул в последний листок — данные о тираже газеты и доходах от рекламы. Хотя статьи этого человека полны злобы и снобизма, писать он, несомненно, умел. Никакого сомнения, он увидит в отеле неотразимую мишень для нападок. Из любопытства он явится на вечеринку, и вскоре последует полная яда колонка. Такой проблемы Саймон не предусмотрел. Откуда было знать, что прямо у твоего порога живет негодяй, журналист. Он снова заглянул в справку о тираже, и в голове зародилась мысль.

— Еще шампанского, мистер Шоу? — Девушка наполнила бокал. — Еще двадцать минут, и будем на месте.

Саймон поблагодарил ее улыбкой и сложил папку, стараясь забыть о Крауче. Он летит праздновать Рождество в Провансе, с Николь. Шампанское приятно пощипывало язык. В иллюминаторе светился розовато-лиловый закат.

Самолет коснулся земли, свернул с полосы и подрулил к стоянке в сотне метров от здания аэровокзала. Полет доставил удовольствие, правда, не сказать, чтобы он стоил платы, более чем на четыре тысячи фунтов дороже обычного билета, но, подумал Саймон, подходящий способ завершить карьеру, в значительной мере оплачиваемую за счет служебных расходов.

Поискал, кому предъявить паспорт, но иммиграционная стойка пустовала, в зале прилетов ни души. Недоуменно пожав плечами, Саймон пошел искать Николь — радостно забилось сердце, когда увидел ее, стремительно приближающуюся с сияющим лицом. Нагнувшись, поцеловал в шею и, отступив назад, полюбовался ею.

— Слишком большая роскошь болтаться в аэропорту, чтобы встретить безработного менеджера, — улыбаясь, погладил ее по щеке. — Вижу, обедала в Авиньоне с одним из престарелых любовников.

Николь поправила ему галстук и хитро подмигнула.

— Разумеется. Он покупает мне бриллианты и шелковое белье.

— А я привез копченого лосося, — сказал Саймон. — Устроит?

Они направились получать багаж. Саймон обнял ее за плечи. Ее бедро мягко прикоснулось к его ноге.

— Боюсь, что довольно много багажа, — заметил он. — Эрн оставил мне огромный список нужных вещей. Как он?

— Доволен. Крутится как заведенный. Готовит нам ужин. Я отвозила его в Ришеранш купить трюфелей.

По пути Николь доложила Саймону об успехах. Он увидит большие перемены: бассейн почти закончен, террасы расчищены, идет подготовка к вечеринке. Эрнест снял в деревне небольшой домик. Блан полон оптимизма. Местные жители проявляют дружелюбное любопытство.

— Как насчет Крауча?

Николь поморщилась, словно от неприятного запаха.

— Послала ему приглашение. Приходил в жандармерию, расспрашивал, но от Блана ничего не добился. Знаешь, он такой vaseux. Как это сказал Эрнест? Скользкий? Правильно?

— Возможно. Завтра узнаем. — Саймон положил руку ей на бедро и привлек к себе. — Мне тебя не хватало.

Они въехали на гору, и перед глазами Саймона предстала украшенная к празднику деревня. Обе церкви подсвечены прожекторами. Между двумя платанами натянута рамка из разноцветных огней с пожеланиями Joyeuses Fetes.[49] Мясник и булочник выставили в витринах бутылки шампанского, а на дверях кафе висело объявление, возвещавшее о грандиозной рождественской лотерее. Первым призом была объявлена микроволновая печь, второй приз — баранья ножка из Систерона, для остальных — многочисленные бутылки.

Саймон вышел из машины и посмотрел в огромное холодное небо. Глубоко вдохнул чуть пахнущий древесным дымком свежий воздух. Очень скоро это место станет его домом. Николь смотрела, как он оглядывается вокруг.

— Доволен?

— Чудесно. — Он облокотился о крышу машины. Сквозь поднимавшийся изо рта пар виднелись огни кафе. В открывшуюся дверь вырвался взрыв хохота. — Не могу представить себе другого места, особенно на Рождество. — Вздрогнув от холода, потянулся. — Ступай. Я занесу багаж.

В знакомом теперь доме было тепло и полно музыки. На этот раз Эрнест был увлечен Пуччини, и из комнаты лился чистый чарующий голос Миреллы Френи. Свалив чемоданы и сумки в прихожей, Саймон, вдыхая лесной аромат трюфелей, прошел на кухню поприветствовать Эрнеста, франтовато одетого в темно-синий свитер и слаксы. Эрнест тут же вручил ему стакан.

— Как дела, Эрн? Еще жив?

— Сплошной восторг, дорогой. Ну и пришлось же поработать в эти дни! Как ты? Не терпится узнать о вечеринке в конторе. Должно быть, как обычно, сплошное пьянство и всякие вольности. Надеюсь, кое-кто подмочил себе репутацию. — Он поднял стакан. — С возвращением!

Смеясь, они принялись обсуждать последние сплетни из агентства. Спустившаяся вниз Николь, стараясь поймать суть разговора, думала, не будет ли он грустить обо всем этом, погрузившись в тихую, замкнутую жизнь деревни.

— …и тут, — продолжал Саймон, — за Джорданом заехала жена, а он в это время уединился в зале совещаний с Валери из творческого отдела.

— Это такая длинная, толстозадая?

— Она самая. Ну, я устроил супругу у себя в кабинете, сунул ей журнал «Хорс энд хаунд», а сам пошел его искать. — Он остановился отхлебнуть вина. — Знаешь, первый раз в жизни увидел его в расстегнутом жилете.

Эрнест театрально передернул плечами.

— Не продолжай, дорогой. Просто не могу представить себе такого гадкого зрелища.

Саймон обернулся к Николь.

— Извини… когда не знаешь людей, это не так интересно. Обещаю, больше никаких светских новостей из Лондона.

Николь казалась озадаченной.

— А почему они не пошли в гостиницу?

— А-а, — махнул рукой Саймон, — француз так бы и поступил, но на английских служебных вечеринках так уж принято — заниматься любовью за картотечными ящиками. Дешевле.

Николь сморщила носик.

— Никакого изящества.

— Думаю, тебе не часто доведется обвинять нас в изяществе. Но по части любви мы вполне на высоте. — Он нагнулся и поцеловал ее.

— Не портите себе аппетит, — вмешался Эрнест. — Сегодня у нас омлет с трюфелями и громадный кролик в горчичном соусе. Если не боитесь, что слишком много яиц, подумываю после сыра подать шоколадное суфле. — Он вопросительно посмотрел в их сторону. — Как у вас с холестерином?

За ужином они говорили об уже проделанной работе по отелю и обсуждали детали завтрашней вечеринки. Эрнест был в своей стихии, витийствуя о блюдах и цветах, которые доставят утром, уверяя, что вечеринка станет событием, разговоров о котором хватит в Брассьере на весь год.

— Меня беспокоит всего одна вещь, — сказал Саймон. — Тот самый журналист.

Эрнест удивленно поднял брови.

— Что о нем беспокоиться?

— В обычных условиях я не стал бы. Но довольно неподходящее время. Двадцать седьмого я встречаюсь в Лондоне с Зиглером и Джорданом, чтобы сообщить им о своих намерениях. Затем нужно поставить в известность клиентов. Они должны услышать от нас нашу версию. Если что-то просочится раньше, особенно в печать, придется долго и трудно объясняться. Тебе, Эрн, это хорошо известно. — Саймон, вздохнув, потянулся за сигарой. — У меня есть одна мыслишка, которая должна сработать, а ему явно не понравится.

— Выпустить кишки?

Саймон рассмеялся, повеселел. Ему уже приходилось иметь дело с журналистами. Разве Крауч не из того же теста?

— Можно сказать и так, Эрн.

Саймона разбудили льющиеся в окно спальни косые солнечные лучи. Простыни еще хранили тепло тела Николь. Из кухни доносились шипение кофеварки. Он протер глаза и посмотрел на беспорядочно брошенную прошлой ночью на спинку стула одежду. К мужчине не первой молодости возвращается юношеская страсть, подумал он. Совсем неплохо.

Почуяв запах кофе, сполз с постели, надел в ванной махровый халат и спустился вниз. Николь ждала, когда наполнится кофейник, одной рукой натягивая подол рубашки Саймона, чтобы прикрыть ягодицы.

— Доброе утро, мадам Бувье. У меня для вас сообщение.

Она улыбнулась ему через плечо.

— Oui?

— Вас просят в спальню.

Разлив кофе по кружкам, она подошла с ними к столу и, толкнув Саймона в кресло, села к нему на колени.

— Через пять минут будет Эрнест, — сказала она, целуя его. — С утра тебе придется много поработать.

— Именно на это я и надеялся.

Они не выпили и по полкружки кофе, как послышался стук в дверь. Глядя на убегающую по лестнице Николь и впуская Эрнеста, Саймон подумал о послеобеденной сиесте.

— Более славного денька не придумать, дорогой. — Взглянув на халат Саймона, Эрнест укоризненно покачал головой. — Однако осмелюсь сказать, погоды ты еще не заметил.

— Разница во времени, Эрн. Иначе давно бы уже был на ногах. Выпейте кофе, пока соберусь.

Когда они, выйдя из дома, направились по площади мимо запотевших окон кафе и голых, обрезанных до корявых старых сучьев платанов, в тени еще оставались белые пятна инея. Ослепительный свет, ярко-синее небо. Если бы не отсутствие зелени на виноградниках под горой, да не легкий морозец, можно было подумать, что на дворе раннее лето.

Стоянка рядом с жандармерией забита фургонами и грузовиками. Единственной непоцарапанной и незапыленной машиной была «БМВ» месье Блана.

— Он здесь каждый день. Я о месье Блане, — сказал Эрнест. — И довольно строг с этими беднягами, целый день работающими на холоде. Не знаю, почему они без шарфов и рукавиц. — Приятели остановились перед входом. На окнах ставни. Временная, но прочная дверь из толстых досок. — Конечно, не «Коннаут», но со временем будет не хуже.

Огромный зал был залит солнечным светом. В камине уже пылал огонь, по обе стороны аккуратно сложены дубовые поленья. Сооруженный на козлах длинный стол под красно-бело-синей скатертью от края до края уставлен бутылками и стаканами. В центре — пятидесятилитровый бочонок красного вина. Вокруг рядом с жаровнями группами расставлены столики и стулья. Еще на одном длинном столе громоздились груды тарелок. Посередине зала, доставая до потолка, господствовала увитая алыми лентами рождественская елка. Вдоль стен расставлены высокие старинные шандалы с толстыми свечами.

— Ну как? — спросил Эрнест. — Одобряем? Само собой, позднее привезут цветы, еду и лед. Проводят электричество. Правда, должен сказать, я в некотором смятении — не знаю, что предпочесть: рождественские песнопения или очень голосистого певца, который, сдается, всем нравится — Джонни, как там его. Как по-твоему?

Саймон восхищенно крутил головой.

— Невероятно, Эрн. Вижу, до чего ты был прав. Будет просто здорово.

— Шикарно, дорогой, шикарно, — согласился сияющий от удовольствия Эрнест и вприпрыжку направился к одному из окон. — Вот где интересно! Иди посмотри.

Саймон подошел к окну. В прозрачном зимнем воздухе далекие горы казались нарисованными на голубом фоне декорациями — четкие и одномерные. Прямо под ним расчищенные и выложенные каменными плитами террасы и готовый плавательный бассейн. Грохотала бетономешалка. Рядом с бассейном в низком, открытом в сторону заката каменном здании трудились рабочие.

— Прекрасный павильон, — заметил Саймон. — Как будто стоял там всегда.

— Потому что сложен из старого камня и облицован старой плиткой. Бог знает, где месье Блан их достает. Когда я его спросил, он только постучал себе по носу.

Они спустились вниз и прошли по сводчатому залу, в данный момент приспособленному под склад пиломатериалов и мешков с цементом, но со временем предназначенному стать рестораном. Как только рабочие закончат павильон у бассейна, они перейдут сюда и займутся домом. Саймона охватило нетерпеливое радостное возбуждение: дело пойдет.

— Как тебе все это? — спросил он, шлепнув Эрнеста по спине.

— Ты еще спрашиваешь, дорогой? Знаешь, по-моему, я всегда мечтал об этом, о чем-нибудь особом, вроде этого. — Щурясь от солнца, поглядел на горы. — Да, меня это устроит как нельзя лучше. По Уимблдону скучать не придется.

По плитам террас, между которыми оставлено место для посадок кустарников, они спустились к пока пустому бассейну. Край обращенной к югу длинной стороны срезан вровень с водой, так что, когда бассейн заполнят, создастся впечатление, что поверхность воды продолжается до горизонта.

— Бассейнов с такой панорамой раз-два и обчелся, — восхищенно заметил Саймон. — На восемь-десять миль ни одного жилища.

Эрнест указал рукой на запад.

— Вон там, за эту очаровательную горочку, садится солнце. Сиди в павильоне и любуйся на закат. Я как-то вечером был здесь, впечатление поразительное. До того необычный вид, что не верится, что такое можно увидеть в жизни.

Они подошли к павильону. Блан озабоченно наблюдал, как бригада каменщиков собиралась поднимать трехметровую каменную плиту, которая станет стойкой бара.

— C’est bon? Attention aux doigts. Allez… hop![50]

С огромным усилием каменщики подняли плиту на уровень груди и мучительно медленно опустили ее на влажный бетон. Блан метнулся к стойке, положил на плиту спиртовой уровень и нахмурился.

— Non. II taut le monter un tout petit peu[51].

Он нагнулся и, подобрав два плоских кусочка щебенки, подозвал самого могучего из каменщиков.

Клод, наклонившись, подставил плечо под край плиты и, напрягшись так, что, казалось, на шее вот-вот лопнут вены, приподнял плиту, а Блан, подложив камешки, снова проверил уровнем.

— Oui, c’est bon[52].

Тяжело дыша, каменщики дули на озябшие натруженные пальцы.

Вытерев руки о штаны, Блан поздоровался с Саймоном и Эрнестом. Все идет хорошо, сказал он. Погода стояла мягкая, наружные работы скоро закончатся, остальную зиму каменщики будут работать в помещении. Он подозвал одного из них, чтобы представить Саймону, — коренастого молодого человека. Широкие плечи начинались прямо от ушей. Обрамленное светлой бородкой умное веселое лицо.

— Месье Фонци, — представил его Блан. — Le chef d’quipe[53].

Фонци с ухмылкой поглядел на заляпанные цементом руки и подал Саймону локоть. Рука как железная.

— Надеюсь, вечером придете? — спросил Саймон.

— Ben, oui, volontiers, — снова ухмыльнувшись, кивнул он и повернулся к остальным рабочим. Те, покуривая, глядели на начальство. Клод и Жожо уже отдышались, Жан и Башир потирали натруженные руки. — On prend les vacances? Allez![54]

Блан, извинившись, вернулся к делам. Эрнест посмотрел на часы.

— Я, пожалуй, пойду в дом. До обеда обещали привезти цветы.

Медленно обойдя вокруг бассейна, Саймон присел на штабель каменных плит. Он представил, как здесь будет в разгар лета, — в бассейне постояльцы, на террасе запах тимьяна и лаванды, к обеду на открытом воздухе накрыты столики под белыми зонтами, превращающими палящие лучи солнца в мягкий рассеянный свет. Интересно, кто будет среди первых гостей? Может быть, пригласить из Парижа Филипа с одной из его живописных подружек из «Вог»? Что подумает о нем Николь?

Саймон поморщился — из павильона раздался визг вгрызающейся в камень дисковой пилы. До чего же тяжел труд каменщика — холод, грязь, шум, на каждом шагу опасность. Соскользни у кого-нибудь рука — и вот тебе сломанная нога или раздробленная ступня. Сорвись с камня диск пилы — и в полсекунды она вгрызется и в плоть, и в кость. Кто-то, а они едят свой хлеб не даром. Саймон сквозь одежду ощутил холод камня. Испытывая угрызения совести за свое привилегированное положение, он вернулся в дом. Эрнесту не пришлось уговаривать его выпить стакан красного вина.