Белые тапочки от Версаче Луганцева Татьяна
– Как скажете, Екатерина Григорьевна.
– И приходите на контроль давления, если дома аппарата нет, – сказала Катя.
– Можно без талончика? А то уж больно тяжело их достать.
– Ну и хитрая же вы, Петрова, – не выдержала медсестра. – К Екатерине Григорьевне и так всегда самая большая запись, вот таких, как вы, принимает, никому отказать не может!
– Приходите, – улыбнулась сквозь маску Катя, – зови следующего.
Галина Степановна продефилировала к двери, покачивая необъятными бедрами и постукивая высоченными каблуками, подчеркивающими ее значимость.
– Следующий!
Кате даже иногда казалось, что Галина специально не дает починить в их кабинете кнопку вызова больного, совмещенную в коридоре с лампой над дверью, чтобы самой проплывать величественным кораблем и покрикивать на пациентов. Специально для этого предназначались и «лакированные» туфли из клеенки, купленные на вьетнамском рынке за триста рублей, но об этом знала только Катя.
– Можно к вам, Екатерина Григорьевна? – просунулся в дверную щель щуплый старикашка.
– Опять вы, Лосев? – всплеснула руками медсестра. – Ну сколько можно над нами издеваться? Вы же со второго участка! У Екатерины Григорьевны своих пациентов полно, и вы еще ходите!
– Дочка, да моя врач даже не смотрит на меня никогда, только кричит! Такая невнимательная, я только к вам могу, Екатерина Григорьевна. – Старик умоляюще смотрел на нее.
Галина Степановна рассерженно поправила прическу, зная, что Катя не сможет отказать старику.
– Проходите, – глухо сказала Катя, чувствуя, что у нее от жара пересохло во рту, – что, все живот болит?
– Болит, дочка, болит.
– Ложитесь на кушетку. Знаете, Петр Федорович, вам бы все-таки в больницу лечь на обследование. Гастроскопия язву не показала, а боли у вас уже второй месяц и не проходят.
– Ой, не проходят, – согласился старик.
– Надо бы в больницу, смотрю, похудели вы.
– Да, портки с меня сваливаются. Не могу я в больницу, дочка, участок у меня же с курями. Кому я их оставлю? – поднялся с кушетки Петр Федорович.
– Если с вами что-то случится, кто будет с вашими курами? Здоровье дороже, ляжете на обследование, и точка, – ответила Катя и кивнула Галине: – Пиши направление в гастроэнтерологию, подозрение на кишечную непроходимость, частичную, невыясненной этиологии. А за курами вашими попросите соседей по даче присмотреть.
– Ну хорошо, раз уж вы, наш свет в окошке, так решили, так тому и быть. – Петр Федорович вздохнул. – Даже не знаю, как вам и сказать, Екатерина Григорьевна… – Старик оглянулся. – Я ведь это… с жалобой.
– Вот дает! – гаркнула Галина. – Занимает чужое время, врач сама еле на ногах держится, а он еще и с жалобой.
– Да не на вас! Упаси бог! К вам я как на праздник. Очень вы чуткий и хороший человек, Екатерина Григорьевна, хотя вы для меня еще совсем девочка. Я, как вы верно подметили, не с вашего участка, и в моем подъезде двумя этажами выше живет одинокая женщина Камила Георгиевна Ксенофонтова. Мы с ней иногда общались, она – сердечница, у меня – желудок и суставы, и я тоже одинок. В общем, мы жаловались друг другу, иногда помогали по хозяйству. Тут я не видел ее несколько дней, заволновался и зашел к Камиле домой. Она долго не открывала мне, а потом открыла и сказала, что очень плохо себя чувствует, что вызвала врача на дом. Через два дня я ее, бледную и растерянную, встретил у подъезда и спросил, как у нее дела…
– Лосев, нам еще прием вести! – прервала его Галина Степановна.
– Да-да, конечно! Я быстро! Так вот, Камила мне ответила, что ей все так же плохо, что она каждый день вызывает участкового терапевта на дом, а та еще ни разу не пришла.
– Не может быть, здесь какая-то ошибка, – ответила Катя.
– Я не знаю, уважаемая Екатерина Григорьевна, правда это или нет, но не доверять Камиле у меня нет причин. Она действительно выглядела из ряда вон плохо. А потом было два раза такое и со мной. Я дважды вызывал Инессу Филипповну на дом, будучи с высокой температурой и не в состоянии дойти до поликлиники, но оба раза ее не дождался в течение всего дня, – сказал старик.
– И что? – угрожающе свела брови медсестра. – Вы хотите, чтобы Екатерина Григорьевна еще и по вашему участку ходила, к вашей Камиле?! Ну нет у людей совести! Лосев, хоть не хотела я этого говорить, но скажу. Вы разве не видите, что у Екатерины Григорьевны больные ноги, и она, сдерживая слезы, ходит по своему участку, а вы предлагаете ей еще и к вам наведываться за спасибо? А «спасибо» на хлеб не положишь!
– Галя! – одернула ее Катя.
– Да я все понимаю, просто не знаю, кому пожаловаться? Мы, старики, получается, самые незащищенные слои населения. Я бы и рад заплатить вам, Екатерина Григорьевна, но, к сожалению, у меня нет денег. Пенсии еле на еду хватает, без излишеств. Я также понимаю, что врачам незаслуженно мало платят, но нельзя же совсем из-за этого на вызов не приходить?
– Успокойтесь, Петр Федорович, я разберусь, обещаю вам, – сказала Катя, которая чувствовала себя с каждой минутой все хуже и хуже.
– Следующий! – вызвала медсестра, давая понять старику, что пора и честь знать.
За этот прием Екатерина приняла сорок шесть человек. Кате становилось все хуже и хуже, появилась острая боль в горле и окончательно заложило нос. Она мерила больным давление, хотя, кроме пульсации собственных сосудов, ничего не слышала, голова гудела так, что она не могла даже качественно прослушать легкие своих пациентов. Ее то трясло, то бросало в жар. Прием задержался на сорок пять минут, но Катя приняла всех желающих. Одна бабулька принесла две банки соленых огурцов в дар врачу и две сетки с яйцами с собственного подворья.
– Натуральный продукт, – заверила бабушка, – не возьму назад, специально для вас собирала, хоть чем-то отблагодарить.
Катя в конце приема подошла к раковине, находящейся у них в кабинете, чтобы умыть лицо и привести себя в чувство. Вместо этого ее вырвало, почти вывернуло наизнанку.
– Совсем плохо? – участливо поинтересовалась Галина, собиравшаяся пойти в регистратуру и отменить прием врача Лаврентьевой хоть на несколько дней, на бледную Катю даже смотреть было больно.
– Это от температуры и усталости, – ответила Катя, – все хорошо… сейчас будет легче.
Она намочила белое вафельное полотенце и протерла им лицо. Сняла халат и надела свои уличные туфли на низких каблуках.
– И по участку пойдешь? – ужаснулась Галина Степановна.
– Конечно, люди-то ждут, может быть, кому-то плохо, от хорошего самочувствия-то врача на дом не вызывают, – прогундосила Катя с полностью заложенным носом.
– Ага, а тебе, видимо, очень хорошо? – съязвила медсестра. – В общем, Екатерина, делайте что хотите, но я сейчас же отменю ваш прием на завтра и последующие три-четыре дня. Больничный выпишете себе сами. Вы – человек и имеете право заболеть, разве не так?
– Так… так… Галя. Я дня на два, не больше. Чуть-чуть отлежусь и выйду, не хочу никого напрягать, ведь кому-то придется ходить на два участка, – оправдывалась она.
– А сколько раз вы всех подменяли? А потом, что вы говорите своим пациентам?
– Что?
– Что в любой простуде страшна не она, а осложнения после нее, поэтому надо минимум неделю лежать дома и лечиться.
– К сожалению, такого роскошества я себе позволить не могу, – попрощалась с медсестрой Катя и, взяв в регистратуре список вызовов, отправилась по больным.
То, что он был длинным, этот список, Катю не удивляло, но сегодня ей было особенно тяжело. Все-таки весна одержала верх над выпавшим снегом и обледеневшим панцирем, сковавшим землю. Катя провалилась в воду сразу по щиколотку, как только спустилась со ступенек крыльца поликлиники. Поняв, что ничего хуже уже случиться не может, Катя втянула голову в плечи и зачавкала в тающем месиве по своему участку.
Особенностью участка в центре Москвы была плотная застройка. Дома прилегали друг к другу, что, с одной стороны, облегчало работу участкового терапевта, а с другой – маленькие, узкие и извилистые улочки, переулки и тупики требовали от врача хорошей ориентации, знания расположения домов на участке. Так как Катя работала уже восемь лет, она могла ориентироваться с закрытыми глазами. Но почти все дома были несовременной постройки, с высокими потолками и соответственно с большими лестничными пролетами.
Во многих домах не было лифтов вовсе, а там, где они имелись, зачастую находились на ремонте. И это было настоящим адом для хромой Кати, тем более сейчас, когда у нее поднялась температура. Она даже плохо понимала, что делала, работая на автопилоте. Повсюду ее очень хорошо встречали, предлагали даже чай, но Катя отказывалась, ссылаясь на занятость. Было много температурящих и кашляющих людей, среди них – один студент, желавший откосить от учебы.
– У меня температура, – заявил он и надрывно кашлянул в сторону врача.
Катя послушала ему легкие, посмотрела горло и потрогала лоб, который, казалось, был ледяным по сравнению с ее горячей рукой.
– Ничем не могу помочь, Денис, не хотите ходить в институт, не ходите, но справку о заболевании я вам дать не могу.
– Почему?
– Потому что у вас нет этого самого заболевания, – засобиралась Катя.
– У меня температура!
– Ваша грелка под матрасом меня не впечатлила, – ответила Катя.
– Но у меня же кашель!
– Кашель курильщика, бросайте, пока молодой, – ответила Катя и, закрывая за собой дверь, услышала:
– Вот стерва!
Она усмехнулась и пошла на следующий вызов, но злость студента словно сглазила ее, и она поскользнулась на мокрых ступеньках в подъезде, палка поехала в сторону, и Катя растянулась на полу.
«Вот и все! Когда-нибудь я костей не соберу», – подумала она, поднимаясь на ноги. Голова кружилась, сильный озноб сменялся жаром. Катя с ужасом уставилась на свой упавший на пол чемоданчик. Она быстро открыла его, и самые худшие опасения подтвердились: расколотились ампулы для Ивана Федоровича Красенкова, которые она несла ему сегодня.
– Вот черт! Растяпа! Натворила дел! Старик будет ждать лекарства, он сердечник, он не может без них, а мне за это платят неплохие деньги, – сокрушалась Катя.
Она подняла свою трость и посмотрела на ее резиновый набалдашник, который стерся до дырки, поэтому она и поскользнулась.
«Ведь сколько раз хотела купить резину на трость в аптеке, да все некогда было, а сейчас вот сама себя и наказала», – подумала Катя и пошла по оставшимся адресам, только теперь еще и в грязи.
Ее ждал мужчина с приступом эпилепсии, который расшиб голову, но не хотел ехать в травмпункт из-за плохого там отношения врачей и из-за боязни нового приступа по дороге. Катя перевязала ему голову и оставила направление на рентген в поликлинику.
– Я настаиваю, – подчеркнула она.
– Сделаем, – заверил ее мужчина.
В другой квартире ее ждала перепуганная женщина, у которой стало плохо с матерью. Хоть у Кати и расплывались цифры перед глазами, но она успела разглядеть запредельные цифры артериального давления старой женщины.
– У нее гипертонический криз, – сказала Катя.
– Как скажете, – испуганно согласилась женщина.
– Да это не как я скажу, а несите телефон, я вызову «скорую помощь». И впредь поступайте только так, если не хотите осложнения в виде инсульта.
В следующей квартире Катю встретила заплаканная женщина в застиранном халате, к тому же застегнутом через пуговицу. Она так плохо выглядела, что даже нельзя было определить ее возраст. Женщина сжимала в руках окровавленное полотенце.
Катя на секунду замерла, она хорошо знала эту неблагополучную семью и даже один раз получила нагоняй от участкового милиционера за оказание помощи на дому от ножевого ранения и за сокрытие улик.
– Татьяна Игоревна, опять? – прислонилась она к косяку двери.
– Да нет, Екатерина Григорьевна, я просто порезалась на кухне ножом, совершенно случайно.
– Зачем вызвали?
– Там муж мой… Толик, он это… уже не опасен, он спит… его иногда рвет, и мне кажется, что ему плохо, – сбивчиво сказала Татьяна Игоревна.
– Татьяна! Дорогая моя, сколько раз я вам говорила, что вы обращаетесь не по адресу. Я не вывожу из запоя, это не моя миссия, понимаете? Я хожу по участку к людям, которые ждут меня в трезвом уме и твердой памяти, к тем, кому нужна моя помощь, – сказала Катя.
– А Толику нужна ваша помощь, хоть он и не в сознании, – сжала полотенце Татьяна Игоревна.
– Психиатр-нарколог нужен вашему Толику! – ответила Катя, которую уже тоже утомила тупиковость этой ситуации.
– У меня трое детей, вы же знаете, Екатерина Григорьевна, что у меня нет денег на вывод из запоя. Все эти услуги давно стали коммерческими и стоят как минимум две тысячи рублей за вызов. Где мне взять такие деньги?
– Положите мужа в государственную наркологическую больницу.
– Лежал, и что толку? Если узнают у него на работе, выгонят сразу. Мы тогда и его небольшой зарплаты не увидим. Кому от этого будет лучше? Мне? Моим детям? Толик же очень хороший, когда трезвый, по дому все делает, с детьми играет, передо мной искренне извиняется.
– Ага, только это редко бывает! Я, как ни приду, вы всегда со следами побоев, с чего это? – усмехнулась Катя. – Я бы на вашем месте давно сдала его в тюрьму. Может, там бы и вылечился сразу!
– А вы заведите себе мужа и сдавайте его, а со своим мне самой решать, что делать, – рассердилась Татьяна Игоревна и тут же зажала рот рукой, – ой, что это я?! Екатерина Григорьевна, не обижайтесь, миленькая, не оставляйте меня в беде, помогите!
Слезы рекой полились из глаз женщины.
– Что я могу?
– Вы же выводили его несколько раз из этого состояния! Вы же гениальный врач и все умеете!
– Я не взяла для этого лекарств, – ответила Катя, чувствуя, что ее сейчас саму хватит удар.
– А я все купила, все по списку, что вы делали в прошлый раз, – засуетилась Татьяна Игоревна.
– Вот ведь подготовились, – усмехнулась Катя и прошла в комнату, где в старых тренировочных и застиранной желтоватой майке лежал Толик, цветом лица напоминая труп. Катя даже заложенным носом почувствовала тяжелый дух в этой комнате и посмотрела на одутловатое лицо Толика с недельной щетиной на щеках и подбородке.
«Он уже не человек, почему я должна ему помогать?» – мелькнула в голове мысль, которую Катя сразу же прогнала. Целых сорок пять минут она провела в квартире Сорокиных, пока Толик не начал розоветь и дергать веками.
– Оклемается, – сказала она Татьяне Игоревне, – но капельница пусть прокапает до конца.
– Премного вам благодарна! Что бы я делала, если бы наш район обслуживали не вы. Вот возьмите, пожалуйста, триста рублей, все, что есть, не обессудьте.
– Прекратите, Татьяна Игоревна! Я не возьму от вас никаких денег! Успокойтесь и прекратите мне их совать, иначе я больше к вам не приду! Все, я сказала!
– Нет, я не выпущу вас без оплаты! – закричала Татьяна Игоревна, распластавшись на входной двери в форме морской звезды. – Иначе я в следующий раз не смогу вас вызвать, мне не позволит совесть и… Толик!.. Толик умрет… – вдруг сказала Татьяна Игоревна и метнулась в кухню, – не берете деньгами, возьмите продуктами! Честное слово, от чистого сердца. Мне это досталось даром, я же работаю на мясокомбинате.
Екатерине ничего не оставалось делать, как взять пакет с какими-то продуктами. Мокрая, уставшая и валившаяся с ног от слабости, Катя брела по улице. Увидев перед собой зеленый крест аптеки, вошла внутрь и купила, потратив все свои деньги, лекарства для Ивана Федоровича вместо разбитых. Лекарства, как назло, оказались дорогостоящими, но Катя не могла поступить по-другому. Катя добралась до дома Ивана Федоровича, поднялась на второй этаж и остановилась у его двери, прислонившись к ней лбом. Сил, чтобы достать ключ, который старик вручил ей, и открыть дверь, у Кати не было, и поэтому она нажала кнопку звонка.
– Что такое? Катя, вы, что ли? Ну я же специально дал ключ! – прохрипел недовольный голос Ивана Федоровича. – Зачем старика тревожите?
Дверь открылась, Катя стояла с совершенно белым лицом и огромными невидящими глазами смотрела в проем квартиры.
– Что? Что с вами? – оторопел старик.
– Вот… Иван Федорович, я и пришла… – сказала она, едва разлепив губы, покрытые словно восковой пленкой, и повалилась на него ничком.
Глава 4
Сначала было очень плохо, плохо всему организму в целом. Ее тошнило, мутило, ломало, сжимало… А потом внезапно стало легче. Просто резко взяло и отпустило, словно по мановению волшебной палочки, как будто кто-то сверху дал команду отпустить эти адские вожжи, скрутившие ее бедное тело. Катя открыла глаза, и сразу же яркий свет на мгновение ослепил ее.
Лежать ей было удобно, а вот дышать – очень тяжело.
Сначала она увидела очертания предметов, а затем сами предметы: красивую картину на стене, окно с атласными занавесками, старинный комод, большой шкаф из темного дерева с зеркалом, мерно идущие на стене ходики и встревоженное лицо какого-то старика напротив.
– Пришла в себя… – гулким голосом сказал он.
– Хорошо, кризис миновал, – ответил ему женский голос, – будете делать все, как я велела, дней через семь встанет на ноги. Я буду приходить каждый день, но если станет хуже, все же вызовите «ноль три», – сказала женщина и склонилась над Катей.
Катя наконец-таки увидела и ее: женщину лет пятидесяти, в белом халате, со строгим лицом без косметики и с гладко зачесанными назад волосами русого цвета.
– Ну что же вы, милочка… так не бережете себя? Разве так можно? Коллега, а о себе кто будет думать? Ладно, я ухожу и оставляю вас в надежных руках, поправляйтесь.
Лицо женщины исчезло из поля зрения Кати, а вскоре она услышала и удаляющийся стук каблуков. Над ней снова нависло лицо старика.
– Где я? – спросила Катя.
– Ты не узнаешь меня? – удивился старик.
– Вас я узнала, Иван Федорович, я не пойму, где я и что я тут делаю?
– Ну уж, милочка, это лучше у вас спросить. Заявились ко мне буквально в невменяемом состоянии, сама смерть, наверное, лучше бы выглядела, повалились на меня…
– Я?
– А кто ж еще? Прямо-таки свалили старика с ног, чуть шейку бедра из-за вас не сломал, что чревато в моем возрасте… и упали без чувств и без сознания. Вы меня, между прочим, очень напугали, Катерина! Кто мне теперь компенсирует потраченные нервы! – разошелся старик. – Я, между прочим, коммерческую медицину нанимал за мной ухаживать, а не пугать до смерти!
– Простите меня, – сказала Катя.
– «Простите»! – передразнил ее Иван Федорович. – «Простите» на хлеб не положишь! Я еще жалобу на тебя напишу, вот только поправишься, кстати, как ты себя чувствуешь?
– Да вроде ничего… словно заново родилась. А кто это приходил? – поинтересовалась Катя.
– Ясно кто, врачиха, тоже из коммерции, Ульяна Дмитриевна, неплохая женщина. Сказала, что у тебя был этот… солнечный удар… Нет! Не солнечный, а тепловой удар. Такая, мол, высокая температура была, что градусника не хватало. Она тебя внимательно осмотрела, послушала, смерила давление, сделала сразу два жаропонижающих укола и что-то еще для сердца. Что же ты так себя доводишь-то? Еще в легких какие-то хрипы, вернее, в бронхах, но чтобы не перешло на легкие, надо соблюдать постельный режим и колоть два раза в день какие-то лекарства. Вот Ульяна Дмитриевна тут все расписала, – Иван Федорович протянул Кате листок с врачебным назначением.
Катя пробежала листок глазами.
– Антибиотик, витамины, противовирусное…
– Обильное питье, – добавил Иван Федорович и показал рукой на огромный графин, наполненный какой-то малиновой жидкостью, – сам сварил из клюквенного и черносмородинного варенья.
– Спасибо, мне ужасно неудобно, что я вас так напрягла. Я не знала, что так получится, такой вирус где-то подхватила… Действительно, пришла к вам с лечением, а получилось, что сама слегла, да еще и вас напугала. Я сейчас уйду, не беспокойтесь, – засобиралась Катя, окончательно пришедшая в себя.
– Куда это ты собралась?! – У Ивана Федоровича от возмущения даже усы оттопырились. – Врач сказал лежать семь дней, не вставать! Только что с того света и куда-то собралась! Едва сбили температуру, и что? Ты же вся мокрая, малейший сквознячок, и того! Пишите письма!
– Но не могу же я у вас…
– А почему нет? У меня квартира большая, живу я один! Уж о больной врачихе позаботиться могу! А что характер у меня неуживчивый, так это извините! – Старик потряс в воздухе внушительным кулаком и сказал по слогам: – Не пу-щу! Я не душегуб какой-то! Звоните домашним, что вы в больнице.
Катя даже растерялась. Конечно, она понимала, что Иван Федорович прав, она настолько слаба, что не может еще и по лестнице спуститься. Но с какой стати она должна оставаться у него в доме? Внезапно Катя поняла одну вещь. Старик просто с ума сходит от одиночества! И вот наконец-то ему предоставился случай о ком-то позаботиться, с кем-то поговорить, причем этот «кто-то» еще больнее и слабее его и будет как бы зависеть от него. Нет, Иван Федорович не мог упустить такой шанс, по его решительному виду Катя это поняла. Она решила ему подыграть, тем более что в глубине души испытывала симпатию к этому ворчливому старику.
– Ой, чувствую, придется мне остаться у вас, Иван Федорович.
– Вот именно! Нечего скакать! – улыбнулся старик. – Сейчас я за тобой поухаживаю, накормлю тебя наваристым бульоном из мяса, что ты принесла.
– Что я принесла? – удивилась вполне искренне Катя.
– Как что? Целую сумку с сердцами говяжьими. Я еще подумал, куда вы столько сердец-то набрали и что с ними мне-то делать? Потом решил сварить супчик, сделать жаркое, а еще полпакета положил в морозилку. Так что сердцами мы с вами, юная леди, обеспечены на неделю, – сказал старик и пошел на кухню.
Катя встала с кровати и сделала несколько шагов за ним, ощущая дрожь и слабость в ногах. Она почувствовала, что от нее что-то отлепилось и упало на пол. Катя нагнула голову и сильно покачнулась. Если бы не подоспевший Иван Федорович, она бы растянулась на полу.
Старик крепко схватил ее и отволок на кровать.
– Ну что же вы, медичка, такая упрямая. Лежите спокойно, я принесу поесть в постель.
– От меня отвалилась какая-то запчасть, – пожаловалась Катя.
– Это горчичник, – пояснил Иван Федорович. – Ульяна Дмитриевна сказала, что надо прилепить его вам на грудь.
– Так это он так давил на меня, что трудно было дышать… – Катя задумалась, – и весил словно целую тонну. – Она оттянула ворот футболки и посмотрела на свою голую грудь, где красовалось ярко-красное пятно от горчичника.
«Господи! Ивану Федоровичу надо было меня раздеть, чтобы положить горчичник. Он же видел меня голой», – вдруг закралась жуткая мысль в голову Кати, и, по всей видимости, эта жуткая мысль отразилась и на ее лице.
Иван Федорович перехватил ее взгляд и поднял руки, словно сдаваясь.
– Я не разглядывал ваши прелести, честное слово! Я же не извращенец какой-то! Вы метались в жарком бреду, еле дышали, и Ульяна Дмитриевна подтвердит, что все было пристойно. Екатерина Григорьевна, о чем вообще речь? Какие мои годы, чтобы интересоваться этим? Все уже… все в прошлом… – Старик посмотрел куда-то вдаль, словно уходя в свои воспоминания.
Катю немного успокоили его слова.
– Все равно, в следующий раз я буду сама себе делать горчичники, банки, клизмы и прочее, если понадобится.
– Как скажете, – вышел из задумчивости Иван Федорович, – и уколы сами себе делать будете?
– Какие уколы?
– А вот тут вам выписали.
Катя замешкалась, чего-чего, а колоть сама себя она не могла.
– Я сделаю укол вам сам! – вызвался старик.
– Вы? А вы умеете?
Пациент поражал ее все больше и больше:
– Эх, дочка, я еще и не такое умею. Что мне только не приходилось делать в жизни. Вот, помню, случай был… У одного мужика зуб разболелся, ну просто сил нет, щека опухла, от боли он ничего уже не соображал. А вокруг снега и тайга, и никакой связи с Большой землей. Что делать? – выпучил глаза Иван Федорович.
– Что? – шепотом спросила Катя.
– Я взял пассатижи из набора инструментов, влил бутылку водки своему напарнику в глотку заместо обезболивания и вырвал зуб. Вот с такими корнями, – похвастался старик, словно рыбак уловом. – А ты говоришь, укол! Да раз плюнуть! Я, если надо, и операцию проведу.
– Меня оперировать не нужно, – быстро сказала Катя.
– Да это я так, к слову. Ну что, витаминчик вколем?
– Да, – обреченно ответила Катя, уже жалея, что согласилась остаться.
Дед явно хотел поиграть во врача, и это не могло не настораживать. Катя с ужасом наблюдала, как ловко Иван Федорович вскрыл две ампулы, не дрогнувшей рукой набрал шприц и даже сменил иголку в целях антисептики.
– Ну-с… – протянул он.
Катя, вздохнув, перевернулась на живот и оголила верхнюю часть ягодицы.
– Еще больше, рука старая трясется, могу не попасть, – хихикнул старик.
– Ничего, попадете, вы меня тоже видами не балуете, – ответила Катя.
Укол Иван Федорович сделал легко и непринужденно.
– Знаете, почти верю уже, что вы зуб пассатижами вытащили, – перевернулась на спину Катя, – а теперь я вам сделаю укол. Вы мне, я вам, все очень здорово.
– Может, не надо? – поморщился Иван Федорович. – Я чувствую себя хорошо.
– Вы гипертоник. Вам прописаны уколы каждый день, – отрезала Катя и сделала укол Ивану Федоровичу.
Они посмотрели друг на друга, и Катя вдруг прыснула со смеху. Иван Федорович тоже рассмеялся.
– Хороши вы были, Катя, это точно. Вас обслуживает фирма «Ангелы с поднебесья», – передразнил он голос Елены Петровны, начальницы Кати. – Ничего себе «с поднебесья». Вы явились бледная, как смерть, с горящими глазами, в одной руке сумка с лекарствами, в другой – целый пакет кровавых сердец. Это просто Ангел смерти какой-то. Хорошо, у меня нервная система крепкая, – закашлялся от смеха старик.
– Эти сердца мне всучила одна женщина, благодарная пациентка, работающая на мясокомбинате. Возможно, они, то есть сердца, краденые. Иначе мне от нее было не вырваться. Я даже не посмотрела, что там, сил не было, – утерла выступившие от смеха слезы Катя.
– Ульяна Дмитриевна приказала каждые два часа мерить температуру и не допускать больше теплового удара, – принес Кате градусник Иван Федорович и присел на кровать.
Катя наконец-таки раскраснелась и не выглядела больше изможденной и умирающей.
– Ты очень молодая, – задумчиво сказал Иван Федорович.
– Мне тридцать лет.
– Выглядишь много моложе.
– А вы, видимо, знаток женщин? – улыбнулась Катя. – Я просто не пользуюсь косметикой и веду праведный образ жизни.
– Это как?
– Не пью, не курю, не гуляю, – загнула три пальца Катя и с тоской посмотрела в потолок, словно припоминая, чем она еще не занимается.
– Не скучно? – спросил Иван Федорович, и Катя снова улыбнулась.
– Вы прямо в самую точку. Бывает ощущение, что живу неправильно, – ответила Катя.
– Что не пьете и не курите?
– Что не гуляю, – поправила его Катя, – а пить и курить я еще научусь.
– Так, а почему же вы не гуляете? Нынешняя молодежь ого-го!
– Ну, во-первых, я уже не молодежь, во-вторых, у меня уже четырнадцатилетний сын.
– Сколько лет сыну? – округлил глаза Иван Федорович.
– Четырнадцать, – повторила Катя. – Наверное, вы провели нехитрый математический подсчет и в шоке от того, во сколько я его родила?
– Как-то рановато, – согласился старик.
– Так получилось, – улыбнулась Катя.
– Расскажи мне, как же так получилось?
– А вам интересно?
– А мы, старые люди, очень любопытные, нам все интересно.
– Это не очень веселая история, – предупредила Катя. – Дети не всегда являются плодом любви, иногда они появляются в результате насилия, но от этого мой сын мне не менее дорог.
Иван Федорович ошарашенно вытаращил на нее глаза:
– Так вас…
– Совершенно верно.
– Какой кошмар! Подонка наказали?
– Заявления на него я не стала писать, не все так просто… Его мать заменила мне мою маму, а его сестра стала мне самой близкой подругой. Жизнь его наказала… Он умер молодым, до этого пребывал все время в наркотическом опьянении, – сказала Катя.
– А твоя хромота родом не оттуда? – решил уточнить Иван Федорович.
Катя рассказала, что произошло.
– Множественные переломы, укорочение костей в нескольких местах, несращение, повторные операции, я много чего перенесла, и, поверьте мне, Иван Федорович, то, что я вообще хожу, – это уже хорошо. Во всем надо искать положительные стороны.
Иван Федорович, казалось, потерял дар речи:
– А что-то хорошее у тебя в жизни было?
Катя рассмеялась:
Читать бесплатно другие книги:
