Геноморф Венгловский Владимир

Старик, сидящий перед т-станцией, давно потерял счет дням. Кое-какой временной меткой служила трещина, появившаяся у основания стены после землетрясения. Трещина год за годом продвигалась всё выше, разветвляясь причудливыми узорами. В конце последней зимы она задела выбитый портрет-барельеф и уперлась в наклонную крышу, отколов кусок покрытия. В образовавшемся углублении ласточки свили гнездо.

«Жрать, жрать!» – требовательно пищали птенцы.

Четырехкрылые родители без устали сновали туда-сюда, откармливая ненасытное потомство.

Жизнь на Эспере продолжалась. Накопитель гудел, снабжая т-станцию энергией. Старик ждал.

В день, когда ожидание закончилось, с самого утра собирался дождь. Выглянувшая над лесом грозовая туча неумолимо наползала, намереваясь заполнить всё небо. Под ней, на границе света и тени, в ожидании дармовой энергии носилась стая грозовиков. Сверкнула молния. Грозовики с искрящимися крыльями бросились врассыпную. Двери т-станции открылись, на пороге появился человек в помятом водонепроницаемом костюме. На бледном лице с впалыми щеками красной линией выделялись тонкие губы. Прилизанные белые волосы торчали на затылке смешным хохолком, отчего человек походил на выпавшего из гнезда птенца. Мутные глаза подслеповато щурились – такой взгляд бывает у людей, долгое время проведших в криосне тюремных камер.

– Здравствуй, – сказал старик.

Беловолосый нахмурился.

– Вы кто? – спросил он и рефлекторно потер правой рукой левое запястье с красными следами от контактов «морозильника». – Что случилось с поселком?

Сквозь буйную поросль виднелись заброшенные дома. Вокруг неподвижно сидящего старика чернела пустая земля. Шар перекати-поля, шебурша семенами, подпрыгнул и замер у ног ждущего.

– Долгий срок, – улыбнулся старик. Слова давались ему с трудом. – Всё меняется. Но я тебя дождался, Создатель.

Взгляд старика был направлен сквозь беловолосого. Тот обернулся и отшатнулся от барельефа на стене. Портрет напоминал скорее детское творчество, чем работу мастера. Но глаза получились похоже. Они пристально смотрели на беловолосого, подсказывая, как он выглядел раньше.

Потому что это было его лицо.

– Кто последний – останется октопусом навсегда! – завопил Илька и рванул к скалистому берегу.

Загрубевшую кожу на пятках кололи острые камни. Высокая трава хлестала по ногам, и сотни кузнечиков разлетались в стороны зелеными лоскутками. Илька чувствовал, что его догоняют. Кто – Август или Марийка? Длинноногая девчонка не отставала от друзей во всех их безумных затеях. А то и превосходила.

Первой поднялась в гнездо горного орла. Илька запомнил, как она протягивала на ладонях толстого неуклюжего птенца. Птенец сердился и щипал ее за пальцы изогнутым клювом.

Первой оседлала дикого гриджампа. Илька и Густик только крякнули от досады, глядя, как Марийка, хохоча, пыталась удержаться на скользкой зеленой спине.

Но сейчас Илька успел раньше. Далеко внизу блеснула ярким солнцем морская вода. Илька сбросил на ходу красные шорты и, оттолкнувшись от нагретой скалы, взвился в воздух. Под ногами разверзлась бездна. Секунды полета, когда ты взмываешь ввысь, а потом ухаешь вниз, и ветер свистит в ушах, а сердце, замерев, начинает колотиться, выскакивая из груди. Бурлящая вода приближается, и послушное тело начинает меняться. Кожа идет пузырями. Ноги разделяются, превращаясь в щупальца. Главное – сосредоточиться и помнить, кем ты хочешь стать.

Илька вытянул руки, ладони срослись, удлинились в жгуты с присосками, и мальчишка плавно, почти без всплеска вошел в воду – ух-х-х! Холод ударил по телу. Податливая мягкая кожа впитала морскую соль. Рядом бултыхнулся нерасторопный Густик, ему пришлось меняться уже на глубине. Последней стремительно погрузилась Марийка. Не оглядываясь на друзей, она поплыла к Их камню.

Копна Марийкиных волос шевелилась, когда девчонка на мгновения останавливалась, загребая щупальцами, чтобы тут же мощным толчком послать тело вперед. Илька залюбовался плавными движениями. Рядом пыхтел Густик, в его глазах читалась решимость – догнать! Во что бы то ни стало!

«Ах, так!» Илька тоже поднажал. Марийка оглянулась и неслышно засмеялась. Струйка пузырьков поднялась к поверхности из ее малиновых губ. Девчонка рванулась, гибкое тело начало обрастать чешуей.

– Не в рыбу! – завопил Илька. Рот наполнился водой, которую он выпустил через жабры. – Не в рыбу! Так нечестно! Мы договаривались только в октопусов!

Но Марийка плыла уже далеко впереди. Илька мысленно чертыхнулся и поспешил измениться.

Конечно, и в этот раз девчонка успела первой. Ребята лежали на мокром, покрытом скользкими водорослями Их камне, и волны касались ног белой пеной. Ласковое солнце грело кожу. Ссориться не хотелось, тем более что Марийка не настаивала на своей победе.

– Гроза будет, – сказал Густик.

Илька тоже заметил нескольких грозовиков, поднявшихся в небо, и спорить не стал.

– Хорошо бы измениться в грозовика. – Марийка приподнялась, опершись на локти, и хитро посмотрела на мальчишек. – Окунуться в тучу, поймать молнию. Что скажете?

– Нет, – нахмурился Густик. – Опасно.

– Трусишки! – воскликнула Марийка и бултыхнулась в воду, окатив друзей холодными брызгами.

– Держи ее! – Илька и Густик бросились вслед за девчонкой.

Их ждала обратная дорога, новая гонка, острые камни, колючая трава с неугомонными кузнечиками и детская радость жизни.

– Где ты был, Илья?! – грозно спросила мама, чистившая принесенный отцом улов. – Опять со скалы сигали?!

После этого наказанный Илька сидел на кровати в своей комнате, поджав ноги и обхватив колени. Вспоминались мамины заплаканные глаза – но не из-за него, Ильки. По пути домой он встретил тетю Ингу, а мама часто плакала после ее ухода. Илька услышал, как папа подошел к маме и пытался утешить, шепча что-то ласковое.

– Уйди! – воскликнула мама.

«Хрясь!» – послышался удар разделочного ножа по доске.

– Не могу! Устала за всех переживать. За сорванца, который бегает неизвестно где и разобьется так, что регенерировать будет некого. За тебя, которого в любой момент может сожрать кит. За сестру… Где ее муж?! Где Ольхерт?! Ушел?! Бросил?! Что с ним случилось?! Ты хочешь, чтобы я тоже стала вдовой?!

«Хрясь!» – И рыбья голова со стуком упала в ведро с требухой.

– Уйди! Не прикасайся ко мне своими щупальцами! Фу! Сначала верни тот облик, что я любила! Это всё Ольхерт виноват! Посмотри, в кого превращаемся мы и наши дети! Не люди, а монстры какие-то!

«Я не монстр, – подумал Илька. – Монстры читать не умеют».

Он соскользнул с кровати, подошел к тумбочке и достал книгу по биологии, в которой закладкой служила фотография дяди Ольхерта. Тонкие губы, белые волосы и пронзительный взгляд голубых глаз. Книга – его подарок.

«Учись, Илья, ученье – свет, – сказал тогда дядя. – А неученых – тьма, от которой нам пришлось бежать».

Селение на Эспере – человек сто. Семьи работников научной лаборатории, которую возглавлял дядя Ольхерт. Там, по другую сторону т-станции, большой мир и хаос затихающей войны. После восстания модификантов на Мельхиоре генетические исследования под запретом. Дядя, сбежавший с последователями в мир на околице т-сети, объявлен преступником.

«Я – умеющий читать ребенок преступников», – повторил про себя Илька.

Звучало неплохо.

«Мал ты еще, – говорил дядя Ольхерт. – Вырастешь – поймешь то, что не понял проклятый мир. Мозг – огромная сила, с ее помощью мы можем менять структуру собственного генома. Не знаешь, что это? Так учись! Неуч…»

Дядя Ольхерт ушел в т-портал за нужным оборудованием, когда Ильке было семь универсальных лет. После этого связь с т-сетью оборвалась, портал с той стороны не отвечал.

– Не плачь, дорогая, прошу тебя. Ну, перестань. Успокойся.

Илька представил, как папа гладит шершавой ладонью маму по голове. Рядом на столе лежит безголовая рыба. Вскоре, хорошо просоленная, она будет потрескивать на сковороде, распространяя по дому запах вкусного ужина. Но иногда можно съесть и сырую, когда полностью изменишься. Только людям так делать не пристало, и Илька не рассказывает родителям о своих угощениях.

– Тот кит всё еще заплывает в бухту? – спросила мама.

Папа не ответил. Перед глазами у Ильки возник огромный хищник с белыми пятнами на спине. Однажды Илька видел его совсем близко. Кожу вокруг китовых губ покрывали шрамы от присосок октопусов. Торчали пожелтевшие бивни. Илька удрал, изменившись в быструю меч-рыбу. Но папа не такой умелый. Для изменения в рыболова-октопуса и обратно у отца уходит несколько часов. Как говорил дядя Ольхерт? «Наследственные изменения в ментальной силе трансформации генома сильнее проявляются в каждом новом поколении участников проекта «Геноморф». Илька записал это выражение, выучил и любил повторять, хвастаясь перед друзьями.

При мысли об отце становилось очень страшно. Кроме шрамов и клыков у кита был упрямый взгляд. Хищник не привык отступать. Вдруг он дождется?

– Всё будет нормально, – сказал отец. – Всё будет хорошо.

Илья и Марийка гуляли вдвоем на солнечный опушке. Изумрудный мох упруго прогибался под ногами, и в него было приятно погружать босые ступни. Желтые бабочки вспорхнули с огромного блуждающего цветка. Из кустов с писком взмыли два испуганных грозовика, оставшись кружить в небе. Марийка, прищурившись, подняла голову вверх.

– Гроза приближается, – сказала она. – Помнишь, я предлагала побыть грозовиками… Тогда, на нашем камне.

– Да, пять лет прошло.

– Целых пять? Ты запомнил?

За прошедшие года Марийка выросла, изменилась и стала… повзрослевшей. Смотреть на нее было очень приятно.

– Ты уже набрался храбрости? – рассмеялась она.

– Знаешь, Густику ты очень нравишься, – перевел тему разговора Илья. – Только никогда тебе не признается. Он храбрый лишь на охоте вместе с отцом.

– Густику. А тебе? – хитро улыбнулась девушка.

– Мне?

Илья почувствовал, что краснеет. Сначала начали гореть уши, потом жар перекинулся на щеки, и, чтобы скрыть неловкость, Илья попытался что-то сказать. Но Марийка приложила палец к его губам.

– Тише, – прошептала она. – Слышишь?

Неподалеку затявкал гриджамп. Один, второй, третий… затем раздался хруст веток, и несколько больших зеленых существ выпрыгнули на опушку. Блуждающий цветок поспешил убраться с их пути. Передний гриджамп увидел замерших людей и предупредительно квакнул, надув пузырь на горле. Вся стая исчезла среди деревьев.

– Хочу! – сказала Марийка.

Прежде чем Илья успел ее отговорить, девушка изменилась в скользкую гриджампиху.

– Догоняй! – крикнула она, и ее голосовые связки утратили способность к человеческой речи.

Илья упал на четвереньки. Мышцы налились силой. Задние ноги согнулись и распрямились, словно взведенная пружина.

– Ква-а-а!

Короткий миг полета, когда солнце и небо становятся ближе. Под горлом надулся пузырь – признак мужского превосходства.

– Ква-а-а!

Вслед за Марийкой Илья врезался в стайку роящихся комаров, раскрытый рот наполнился вкусной мошкарой. Оттолкнуться, взмыть в воздух, поймать добычу. Крепкие ноги разгибались, подбрасывая послушное тело. Затем холодный мох расстилался зеленым ковром. Вверх – вниз. Вверх – вниз. Спина Марийки, с остатками одежды, виднелась впереди. Еще дальше прыгала стая гриджампов… Таких же, как он. Звала за собой дикой свободой, недоступной людям. Людям?! Он – человек!

Илья навалился на изменившуюся, и они вместе покатились по траве, подминая колючие цветы.

– Марийка! – закричит он, тормоша ее зеленое чужое тело.

Марийка медленно изменилась в человека.

– Никогда больше так не делай, – шептал Илья. Его рука и лоб были расцарапаны в кровь, и он зарастил ранки, регенерировав кожу. – Слышишь?! Никогда! Мы не должны полностью… меняться. Мы забываем. Обещай мне! Я люблю тебя, слышишь!

Марийка робко улыбнулась в ответ. Вдали сверкнула молния, и первая капля дождя упала на Марийкину щеку.

Илья увидел мамины заплаканные глаза и понял – случилось. Это не из-за тети.

– Где папа?!

Мама смотрела сквозь Илью.

– Не вернулся.

– Кит?!

– Да… Кит. Видели как… всё произошло. В бухте.

Илья обнял мать, бросился к двери.

– Я вернусь. Я быстро.

Он остановился.

– Я так должен… хочу. Обязательно. Понимаешь, ма? Прости.

Если бы Илья отправился на рыбалку вместе с отцом, как договаривались вечером, то этого бы не произошло. Но Марийка с утра позвала на прогулку в лес.

– Мама, передай Марийке… А-а-а, не надо, – махнул он рукой.

Илья бежал к утесам, сдерживая слезы. Он найдет проклятого кита. Найдет – и убьет. Есть много существ, размером с человека, в которых можно измениться. Хищных, яростных, тех, кто могут прикончить людоеда. Месть? Животному? Зверю? Да!

Пускай будет месть. Маленький смысл существования. Бегство от действительности.

Илька оттолкнулся от скалы и погрузился в холодную воду. Он не вернется, пока не выполнит задуманное.

Илья потерял счет времени. Он плавал рыбой в темных глубинах, ища знакомый аромат, оставленный китом-убийцей. Бродил по дну морским пауком. Резвился в быстрых холодных течениях змеехвостом. Порой он забывал, что когда-то был человеком. Но всегда помнил цель – найти и убить. Иногда ему мерещилась спина с белыми пятнами, и тогда он принимался за поиски с новой силой.

Океан у берегов в зимние холода покрывался тонким льдом. Весенние речки добавляли запах просыпающейся жизни и грядущего лета.

Кит нашелся солнечным жарким днем, когда лучи окрашивали океан в бирюзовые тона. Илья долго крался за ним, дрожа от охотничьего азарта и дожидаясь момента, когда хищник надумает подышать. Наконец кит поднялся к самой поверхности и высунул голову из воды. «Уф-ф-ф!» – забил наверху фонтан. Илья метнулся к брюху врага, изменяясь в морского паука. Клешни вспороли гладкую кожу, пахнущую мускусом. Кровь расплылась и повисла в воде красной бесформенной медузой. Она ударила в нос, вскружила голову. Кит извивался, выпрыгивал из воды, пытаясь стряхнуть вцепившегося маленького убийцу. Илья рвал на клочки податливую плоть и кромсал внутренности. Он менялся. Человек – рыба – паук – октопус. Октопус – паук – рыба – человек, который одновременно походил на Ильку и его отца. Он был всеми и мстил за всех, успокоившись, только когда кит дернулся в последний раз и замер неподвижной тушей.

После этого Илька долго плыл по поверхности, изменившись в человека, и смотрел в далекое небо.

– Мама?

Илья не узнал своего дома: стена заросла плющом, незапертая дверь поскрипывала под порывами ветра. Сколько времени он не был человеком?

– Мама, где ты?!

В пыли на полу оставались его следы. Сквозь доски паркета пробивалась трава. Илья, предчувствуя беду, побежал к дому тети.

– Она ушла, – сказала тетя Инга. – Изменилась насовсем и ушла. Тебя долго не было – она не дождалась.

– Ушла? – переспросил Илья.

– Мы не умираем сейчас людьми. Мы меняемся – в последний раз и навсегда. Измениться назад нет сил. И желания. Знаешь, говорят, что, когда полностью становишься зверем, меняется и мозг. Ты ничего не помнишь и не знаешь, что надо быть человеком.

– Мама… умерла? – Илья всё еще не верил в происходящее.

– Она изменилась, малыш.

Тетя обняла плачущего Ильку и прижала к себе.

– Эх ты, такой же мальчишка, как и раньше.

– А где Марийка?

– Мария Шарно? Это дочь того рыжего лаборанта? Как же, помню, ты еще с ней встречался. Так она тоже изменилась.

– Как?!

– Молодые больше не хотят оставаться людьми. Зачем? Быть зверем – это свобода – говорят они. Нет придуманных проблем. Есть только жизнь и борьба за эту жизнь. Ты знаешь, Илька, мне кажется, что с каждым изменением мы теряем частичку себя. Абсолютная мимикрия избавляется от разума.

– Марийка…

Инга оттолкнула от себя Илью:

– Да ушла твоя Марийка! Вместе с Августом-Густиком ушла. Беги – ищи ее теперь по всей Эспере! Может, Марийка – вот это дерево у дороги? Или орлица в облаках? Или, может, Марийка вместе с Густиком скачут по лесу в виде зеленых гриджампов и жрут комаров?! Давай – беги, ну же! Лови ее! Не надо было тебе уходить! – Инга спрятала лицо в ладонях. – Прости, Илька. Они все уходят, и я не могу их удержать. А Ольхерт не вернулся.

Илья молча поднялся и направился домой. Старая книга по биологии лежала в тумбочке. Фотография Ольхерта всё еще служила закладкой. Илья сунул ее в карман, нашел молоток, зубило и побрел к т-станции.

– Люди! Друзья! Не уходите! Остановитесь! Послушайте!

Илья стоял возле серой стены, на которой его неумелой рукой был выбит портрет Ольхерта.

– Зачем вы пришли в этот мир? Зачем Создатель дал вам способность меняться?

Люди останавливались и с интересом прислушивались к его словам. Выходили из домов, шли к т-станции.

– Мы все участники великого эксперимента! Только Создатель знает конечную цель и смысл. Он испытывает нас. Мы должны остаться людьми и дождаться его возвращения. И тогда мы узнаем истину. Я уходил в океан, где мне явилось знание. Я смог остаться человеком.

Он говорил, а они слушали.

Илья знал, что Марийка не вернется. Ни сегодня, ни завтра – никогда. Но он должен дать людям надежду, которую потерял сам.

Постепенно имя Создателя забылось.

– Он тот, кто дал нам возможность меняться, – говорил старик.

– Возможность меняться, – повторяли они на утренних служениях.

– Мы участники эксперимента, – взывал он, а оставшаяся молодежь вторила за ним.

Те, кто еще верили. Пять лет назад изменилась тетя Инга.

«Так лучше, чем вы будете возиться с моим телом», – сказала она.

Старик был последним из тех, кто помнил Создателя.

– Мы должны оставаться людьми! Лик Человека напоминает нам об истинном обличье.

– Оставаться людьми.

– Хранить изначальный облик.

– Ждать, – говорили они вслед за ним.

– Зачем мы должны ждать? – спросила как-то раз девчонка из третьего поколения. Или уже четвертого? Старик давно сбился со счета. – Зачем оставаться людьми?

На нее было неловко смотреть. Девчушка не могла зафиксировать один облик дольше минуты, словно пыталась отыскать свое место в этом мире.

– Может, Создатель дал нам свободу выбора? Может, это ты его не понял? Дожидайся сам!

Она ушла, и многие ушли вслед за ней. Но не все. Прежде чем он остался один, прошло еще десять лет.

– Прости меня, Илья, – сказал Ольхерт. – Меня схватили, но я сбил настройки т-портала и не выдал место нашей колонии.

Илья молчал.

– Сто лет криосна – долгий срок, ты прав, – продолжил Ольхерт. – Скоро мое тело начнет быстро стареть, догоняя время, и я умру. Прости, я не думал, что всё так глупо получится. Они все здесь, да?

– Да, – ответил Илья. – Те, кто еще живы. Но они не вспомнят тебя. Они больше не люди.

– А я после криосна не могу меняться, – вздохнул Ольхерт. – Ты частично стал деревом, да? Потому и живешь до сих пор? Неплохой способ питания.

Он посмотрел на ноги старика, покрытые корой и вгрызшиеся в землю.

– Я – человек, – сказал Илья. – Думаю, что им остался. Я дождался тебя. А теперь уходи. Мне тоже пора.

Порыв ветра подхватил перекати-поле, и оно покатилось дальше, скрывшись среди деревьев. Ольхерт пошел к своему старому дому. Сделал десяток шагов, остановился и оглянулся. Старика не было. Лишь в небе навстречу туче летел одинокий грозовик.

Ударила молния, и статические разряды яркими огнями засверкали на его широких черных крыльях.