Шерлок Холмс. Армия доктора Моро Адамс Гай

Глава 1

Писателя плотно окружают редакторы. Если я хоть в чем-то убедился за годы литературного труда, то именно в этом.

Я всегда стремился вести правдивую хронику, придерживаться фактов везде, где позволяли юридические и нравственные нормы. Но мне поневоле приходилось менять ход событий, драматизировать их, упрощать диалоги и по возможности сокращать хождения вокруг да около. Мои истории обязаны быть увлекательными. Иначе мой редактор из «Стрэнд мэгэзин» непременно скажет, что я рискую остаться без читателей, поскольку они умрут со скуки.

Редакторы, понимаете? Они всегда хотят управлять кораблем, независимо от того, кто стоит у штурвала.

А что же Холмс? Разумеется, и он никогда не упускал момента высказать свое мнение. «Вы поистине гениальны, Ватсон, – сообщил он мне на днях. – С какой изумительной способностью вы лишили малейшей крупицы интереса даже захватывающую историю о гамильтонских людоедах. Все элементы дедукции, все примеры логического анализа принесены в жертву описанию того, как вы страдали по леди Кларе и бегали по Кенту с револьвером в руке. Может быть, настало время переименовать ваши рассказы? Как, по-вашему, читатели уже подготовлены к появлению „Приключений Джона Ватсона, доктора-детектива“?»

Конечно, я мог бы не обращать внимания на колкости Холмса. Я уже давно воспринимаю его реплики как неизбежную горькую приправу к нашим застольным беседам. Ему нравится подшучивать над моими историями, поскольку они создали Холмсу определенную репутацию в обществе, образ, который он способен развеять в одно мгновение. При всем своем огромном самолюбии мой друг никогда не жаждал популярности. Она заставила бы его стать примером для подражания, что Холмса категорически не устраивало.

Однако у меня и без него есть тысячи редакторов – это мои читатели.

Нет, я говорю сейчас не обо всех, кто когда-либо держал в руках свежий номер «Стрэнд мэгэзин», а лишь о конкретном типе людей. Они, вероятно, страдают от избытка свободного времени и поэтому посылают в журнал письма с жалобами на ошибки и неточности. Они уверены, что лучше меня знают, как все происходило на самом деле. По мнению этих господ, мне следовало бы передать свое перо кому-нибудь другому. Возможно, этот другой точнее помнит, какие ранения я получил в Афганистане (в ногу и в плечо, большое вам спасибо, мистер Хейвуд из Лидса). Или верно укажет мое первое имя (вы совершенно правы, миссис Эшбертон из Колчестера, моя жена частенько называла меня Джеймсом, сначала передразнивая одного рассеянного пациента, а затем просто по привычке. Еще она звала меня Джоком, Уотлесом и Баджером, но можете быть уверены, что я не стану повторять эти имена теперь, когда ее больше нет со мной).

Должен признаться, что меня ничуть не интересует мнение подобных редакторов. Я глубоко благодарен своим читателям (только бессовестный лгун станет утверждать, что ему все равно, читают люди его сочинения или нет). Однако невозможно угодить всем и каждому. Когда я пытался добиться этого, мои рассказы в результате становились лишь хуже.

Кто-нибудь обязательно заявит, что это не подлинные истории, что они выдуманы авторами, пытавшимися скопировать мой «стиль», – хотя Холмс неизменно смеется, когда слышит от меня это слово. Другие скажут, что описанные события не могли происходить в действительности. Эти скептики начнут возмущаться еще сильнее, когда будет опубликован – следовало бы сказать «если будет» – рассказ о нашем последнем, весьма увлекательном деле, который я озаглавил «Дыхание бога». Кому-то ужасно не нравятся недосказанность и двусмысленность, а их в этом повествовании с избытком. С другой стороны, многим читателям больше по душе фантастическая литература, нежели та, что основана на фактах. Интерес к сверхъестественному и необъяснимому всегда будет присущ человеку. Поэтому я никогда не отказываюсь от подобных тем, даже если заранее знаю, что часть этих произведений не выйдет в свет при моей жизни.

История, которую я хочу сейчас поведать, случилась сразу же после событий, описанных в «Дыхании бога». Вероятно, ей также суждено собирать пыль в ящике моего стола. Она, безусловно, вызовет недовольство у тех читателей, которые требуют, чтобы новые рассказы походили на предыдущие и в них легко было бы поверить. Но я с самого начала не сомневался, что расследование, которым мы занялись по просьбе Майкрофта Холмса, окажется необычным.

Майкрофт Холмс редко появляется на страницах моих книг, и критически настроенные читатели постоянно напоминают мне об этом. Но причина вовсе не в том, что Майкрофт менее интересен, чем его младший брат. Просто он, как правило, приглашал нас поучаствовать в особо секретных делах, так что мне не стоило и пытаться опубликовать эти записи. События, о которых пойдет речь дальше, имеют политический подтекст, крайне неприятный для ряда высокопоставленных чиновников, и я снова рискую потратить время впустую, доверяя тайны бумаге. Но все же надеюсь, что моя рукопись когда-нибудь увидит свет. Эта история настолько удивительна и ужасна, что было бы попросту несправедливо, если бы никто никогда не узнал правду об армии доктора Моро.

Глава 2

Холмс сидел перед камином, скрестив ноги и время от времени роняя крошки табака на ковер.

– Одно из двух, – заявил он вдруг, – либо страна снова находится на грани бедствия, либо слава о рыбе с рисом, которую готовит миссис Хадсон, добралась и до Мэйфейра.

Он оторвался от горы утренних газет и писем, поднял голову над спинкой кресла и кивнул в сторону окна.

– Если я не ошибаюсь…

– А вы никогда не ошибаетесь, – вставил я.

Холмс улыбнулся:

– …то скоро здесь появится Майкрофт.

Почти сразу же раздался звонок в дверь.

– Сейчас вы скажете, что чувствуете запах его воска для волос на расстоянии полумили, – пошутил я.

– Нет, – с улыбкой признался Холмс, – во всяком случае, не при закрытом окне. Хотя отличить его шаги достаточно легко. К тому же мне редко приходилось слышать, чтобы рессоры вздыхали с таким облегчением, когда пассажир выходит из кеба.

Я услышал звук открывающегося замка и скрип лестничных ступенек под ногами гостя.

– Не говоря уже о страданиях наших половиц, – добавил мой друг.

Мы рассмеялись, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге возникла грузная фигура Майкрофта Холмса.

– Только впавшие в крайнюю нужду люди селятся на верхних этажах, – заявил он, тяжко отдуваясь. – Соблаговолите наконец купить дом, соответствующий вашему банковскому счету.

– Но тогда вы вовсе останетесь без физических упражнений, которые сейчас выполняете хотя бы два раза в год.

– Я прекрасно обойдусь без такой нагрузки. Лишь те, у кого совсем нет мозгов, заботятся о своей плоти. Это всего-навсего средство передвижения, не более того.

Я нередко слышал подобные речи от Холмса-младшего, однако не разделял этого мнения.

– Средство передвижения тоже нуждается в постоянном уходе, Майкрофт, – возразил я. – Когда вы в последний раз были у врача? Меня беспокоит ваше дыхание – как у бульдога, получившего сквозное ранение.

– О мой бог! – воскликнул Майкрофт, опускаясь в кресло, которому не повезло оказаться поблизости. – С каких это пор джентльмен обязан добровольно сносить такое издевательство над собой?

– С тех самых, когда этого джентльмена становится слишком много, – ответил Холмс и захохотал, подбрасывая в воздух недочитанную почту.

– Он сегодня просто бурлит весельем, – удивленно обернулся ко мне Майкрофт. – Что с ним случилось?

– Думаю, ему просто не терпится узнать о работе, которую вы для него приготовили, – предположил я. – Мы только что закончили необычное и сложное дело, поэтому перспектива вцепиться зубами в новую загадку…

– Что хорошо одному, для другого – смерть, – заметил Майкрофт, с возмущением глядя на брата. – Пока он волнуется, я рискую заработать еще одну язву в своем бедном животе, к которому вы оба проявляете столь нездоровый интерес.

– Язву?

Я вздохнул и потянулся к своему медицинскому саквояжу. Если Майкрофт не собирается идти к врачу, я могу сам осмотреть его, пока он слишком измотан, чтобы сопротивляться.

– О, не стоит беспокоиться, – сказал он, когда я подошел к нему.

Но тут же понял, что лучше смириться, и я приступил к осмотру. Тем временем Холмс попросил миссис Хадсон приготовить нам кофе.

– Ваше сердце стучит так, будто там дерутся два пьяных боксера, а давление подскочило на такую высоту, что с нее можно увидеть ночной поезд до Глазго. Вы обязаны следить за собой. Иначе рано или поздно загоните себя в гроб.

– Вы правы, доктор, – согласился он. – Но, к счастью, у меня не очень тяжелая работа.

– Я пропишу вам диету и строгий режим.

– Тогда мне придется пристрелить вас как врага короны.

– Или будете выполнять мои указания, или ляжете в могилу – выбор за вами.

– Ваш кофе, – объявила миссис Хадсон, появившись в дверях с подносом в руках.

На ее лице застыло неодобрительное выражение. Оно давно уже сделалось привычным, своеобразным дополнением к обстановке в нашей гостиной на Бейкер-стрит, вместе с пепельницей в форме башмака и высушенной головой, которой Холмс затыкал вместо пробки пороховницу. Впрочем, именно художественный беспорядок в комнате более всего и огорчал нашу добрую хозяйку.

Майкрофт совершенно по-детски ухватил с подноса булочку и целиком запихал ее в рот.

– Может быть, пора уже перейти к более важным вопросам, чем мой вес? – спросил он, прожевав угощение. – Как бы ни радовала меня ваша забота, я проделал этот неблизкий путь отнюдь не ради того, чтобы посплетничать с вами, словно пожилые леди на скамейке в парке.

– Ты удостаиваешь нас своими визитами лишь тогда, когда империи грозит опасность, – согласился Холмс. – Что стряслось на сей раз? В казначействе потеряли ключи от хранилища? – Он выдержал эффектную паузу и добавил: – Опять?

Детектив выбрался из-под вороха бумаг и подошел к камину, чтобы раскурить трубку. Предстояло длительное обсуждение, невозможное, в его понимании, без табака.

– Джентльмены, – несколько театрально начал Майкрофт, – известно ли вам, что такое естественный отбор?

– Выживание наиболее приспособленных, – ответил я. – Дарвинизм. Учение о приспособлении живых организмов к окружающей среде.

– В общих чертах, доктор. Хотя с того времени, как Дарвин написал свои труды, мы проделали большой путь.

– Что ты подразумеваешь под словом «мы»? – поинтересовался Холмс.

Майкрофт удобнее устроился в кресле, которое благополучно пережило это испытание.

– Полагаю, вы понимаете, что в этом деле замешан наш Департамент.

Последнее слово он, казалось, произнес с заглавной буквы.

– Разумеется. Достаточно увидеть многозначительную гримасу на твоем лице. Мне придется еще раз заверять тебя в лояльности Ватсона?

– Надеюсь, что до этого не дойдет, – вмешался я.

Мы с моим другом уже немало сделали ради благополучия королевы и всей страны, и я полагал, что моя репутация больше не подлежит сомнению.

– Нет, конечно, – согласился Майкрофт. – Я уверен, что вы понимаете, когда можно рассказать о ваших приключениях, а когда следует держать блокнот закрытым.

О том, что я обязан так поступить, он, к счастью, не упомянул.

– Тем не менее, – продолжил Майкрофт, – лишь горстке людей известно о существовании Департамента. Как вы знаете, я часто работал на правительство и делал все от меня зависящее во имя защиты национальных интересов. Рано или поздно мои полномочия должны были расшириться. Мой опыт и глубокие познания пригодились, когда возникла необходимость в создании особой экспертной службы – Департамента. Он контролирует ход различных научных исследований, представляющих потенциальную опасность, и использует для этого самых разных агентов, зачастую даже не подозревающих, на кого они работают. Как директор Департамента я отвечаю за всю его деятельность и сам подбираю исполнителей. Я представляю руководящий центр всей агентурной сети.

– А руководящий центр в правительстве? – спросил Холмс. – Что там думают обо всем этом?

– Не стану скрывать, что прекратить межведомственные распри было непросто, – признал Майкрофт. – Но это главное условие, при котором я соглашался занять пост. Я действую вне зависимости от изменений в политике и общественном мнении. Я поступаю так, как считаю необходимым, и добиваюсь решения тех проблем, которые видятся мне наиболее важными.

– И эволюционная теория входит в их число? – не удержался я от вопроса.

– Естественно. Каждый раз, когда происходит прорыв научной мысли, правительство обязано уделять ему повышенное внимание. Будьте уверены, что и в других странах поступают точно так же. Вы правы, доктор Ватсон, выживает наиболее приспособленный. Но можно ли использовать эту силу природы? Управлять ею? Представьте себе, что было бы, если бы мы могли вызвать нужные изменения, а не дожидаться их?

– Не вижу никакой выгоды.

– Действительно не видите? Я надеялся, что вы, как бывший солдат, сразу поймете. Вспомните те ситуации, когда человек находится в неблагоприятных для жизни условиях: в знойной пустыне или океанских глубинах. Подумайте, чего мы достигнем, если он сумеет приспособиться к среде, если она станет для него естественной, вместо того чтобы угрожать его существованию. Ни одна страна в мире не сможет сопротивляться нам, мы будем иметь преимущество на любом театре военных действий.

Подобные идеи были настолько чужды мне, что, признаюсь, я не сразу нашелся с ответом. Есть ли предел человеческой гордыне?

– Мы не должны изображать из себя Господа Бога, Майкрофт, – сказал я наконец.

– Ах, с какой радостью я руководствовался бы в своей работе соображениями морали, – усмехнулся Майкрофт. – Но мне давным-давно пришлось отказаться от подобной роскоши. Вы должны понять, доктор, что в моем положении нет такой идеи, которую я не обязан рассмотреть с практической точки зрения. Допустим, это противоречит моим убеждениям, но что делать, если Германия поставит под ружье солдат, имеющих биологическое преимущество перед нашими? Легко ли будет мне жить с моим мировоззрением, когда враг начнет уничтожать моих соотечественников?

– Но должен же быть какой-то предел. Разве мы не обязаны всегда соблюдать некие основополагающие принципы? Не станем же мы замышлять зло лишь потому, что наши соседи могут поступить точно так же?

– Добро пожаловать в реальный мир, доктор.

– Что, если мы согласимся принять прагматический характер твоей работы и перейдем к делу? – предложил Холмс, который предпочитал факты любой теории.

– Действительно, – с видимым облегчением согласился Майкрофт. – Я лишь хочу заметить, что доктор не возражал бы так категорически, если бы эта идея нашла применение в медицине. Представьте себе, что человек благодаря усовершенствованию больше не будет подвержен никаким болезням. На самом деле именно этот довод убедил одного из моих экспертов присоединиться к исследованиям.

Я перехватил взгляд моего друга, умолявший не перебивать рассказчика, и сел в кресло. Майкрофт вернулся к первоначальной теме.

– Думаю, вам не нужно объяснять, кто такой доктор Чарльз Моро.

Картина, которую это имя вызвало из глубин моей памяти, ничуть не улучшила мне настроение.

Чарльз Моро был выдающимся физиологом и вивисектором, получившим мировую известность благодаря новым, оригинальным научным идеям, а также горячности, с которой он их отстаивал. Его крушение было внезапным, но, по моему мнению, вполне заслуженным. К тому же очень хорошо организованным.

Один журналист, воспользовавшись подложными рекомендациями, занял должность ассистента в лаборатории Моро. Работая вместе с доктором, он стал свидетелем ряда жестоких экспериментов над животными, не имеющих строгого научного обоснования. Монография, в которой Моро собирался обобщить результаты своих опытов и посрамить многочисленных скептиков, также не объясняла смысла этих действий. Журналист позже оправдывался тем, что не мог помешать доктору, не выдав при этом себя. Он хотел собрать как можно больше доказательств противозаконной деятельности Моро, чтобы добиться общественного осуждения, а возможно, и судебного процесса над ученым. Неизвестно, в этом ли заключалась истинная причина его молчания, или он просто поступился принципами ради написания сенсационной статьи.

Тем утром, когда должны были опубликовать монографию Моро, ассистент выпустил из клетки подопытное животное, молодого лабрадора. У собаки была выстрижена шерсть, а кожа испещрена шрамами и следами уколов. Вой несчастного пса привлек внимание прохожих, но потрясенная толпа не сумела ни успокоить, ни хотя бы поймать его. Охваченный страхом лабрадор выбежал на дорогу, где его мучения прекратились под колесами проезжавшего мимо кеба. Это происшествие породило в столице массу слухов и подозрений, и в конце концов встревоженные горожане направились к дому Моро в Гринвиче. Открывшаяся их глазам ужасная картина навсегда погубила репутацию доктора.

Журналист написал статью, а издатель при первой же возможности напечатал ее, вызвав новый взрыв возмущения опытами Моро. В глазах публики ученый в один миг лишился всех достоинств, которыми, возможно, когда-то обладал. Лондон оказался слишком мал, чтобы укрыться от ненавидящих взглядов. Доктор отправился в плавание к неизведанным землям, провожаемый насмешками и угрозами соотечественников.

– Уж не хотите ли вы сказать, что Моро работал на вас? – удивился я.

– Тогда еще нет, – уточнил Майкрофт. – Но журналист, разоблачивший его, был моим агентом.

– Еще нет? – переспросил Холмс.

Майкрофт усмехнулся:

– Не следует забывать, что при всех своих очевидных ошибках Моро оставался гениальным ученым, и как бы ни были предосудительны его методы, они, безусловно, заслуживают пристального внимания.

– Насколько я помню, – заметил я, – в опубликованной монографии не было ничего, кроме псевдонаучной чепухи. Вы лишь напрасно потратили силы.

– Мой дорогой доктор, – сказал в ответ Майкрофт. – Не стоит верить всему, что печатают в газетах.

Глава 3

– Тем вечером, когда Моро покидал страну, – пояснил Майкрофт, – я встретился с ним в его лаборатории, предварительно расспросив своего агента об опытах доктора. Многие из них, как вы справедливо заметили, были настолько далеки от современной науки, что не могли принести никакой практической пользы. Они лишь подтверждали предположение о том, что Моро повредился рассудком. Но некоторые работы показались мне весьма перспективными. И они, при моей скромной поддержке, были продолжены.

Я предложил Моро помощь, поскольку он не имел больше возможности легально проводить свои опыты. Если доктор хотел и дальше заниматься наукой, то у него не оставалось другого выбора, кроме согласия на мои условия. Он должен был принять небольшую сумму, какую я мог ему выделить, и придерживаться желательного направления в дальнейших исследованиях. Я не заблуждался насчет того, что Моро постарается выйти из-под моего контроля, как только окажется за границей. Поэтому я послал вместе с ним помощника, чтобы он наблюдал за доктором. Тот человек не раз выполнял мои поручения и, казалось, заслуживал полного доверия. Однако впоследствии я узнал, что он был заядлым пьяницей и ради выпивки легко забывал о своих обязанностях.

Они обосновались на небольшом острове в Тихом океане и лишь дважды в год выбирались в населенные места, чтобы пополнить припасы. В остальное время напарники находились в полной изоляции. Я всего-навсего предложил им работу и дал туманные обещания на случай, если опыты приведут к нужному результату.

– В чем заключались эти опыты? – спросил Холмс.

– Моро пытался определить биологический механизм, запускающий процесс химических изменений в организме, изучить его действие и воспроизвести экспериментальным путем. Он надеялся получить сыворотку или какой-либо другой препарат, который увеличил бы приспособляемость человека к внешним условиям, повысил иммунитет к различным болезням, сделал наше тело невосприимчивым к экстремально высоким или низким температурам, а также позволил подолгу обходиться без пищи и воды. Откровенно говоря, даже незначительный прогресс в этих исследованиях сделал бы нашу армию непобедимой.

– Но это же невозможно! – воскликнул я. – Вы в самом деле рассчитывали на успех?

– Дорогой Ватсон, – раздраженно ответил Майкрофт, – прежние работы доктора Моро давали полное право надеяться на это. Я не из тех людей, кто бросает на ветер деньги ее величества. К сожалению, ничего не вышло. У Моро были совсем другие планы.

С некоторого времени я перестал получать донесения от своего агента Монтгомери. Признаться, поначалу мне подумалось, что произошла катастрофа: стихийное бедствие наподобие шторма или же нападение аборигенов. Разве можно знать наперед, какие опасности подстерегали отшельников на оторванном от всего мира клочке земли? Казалось маловероятным, что они смогут выжить без посторонней помощи.

– Разумеется, ты нашел способ выяснить, что случилось? – поинтересовался Холмс.

– Я мог лишь послать к острову случайно проходящий мимо британский военный корабль, естественно не раскрывая при этом никаких подробностей. Капитан просто получил от командования приказ оценить возможность оборудования здесь военно-морской базы. В рамках этого приказа он должен был выяснить, кто живет на острове. Если Моро, Монтгомери и их туземные помощники остались в живых, они так или иначе выдали бы свое присутствие – дымом от костра, рыболовными сетями на берегу или чем-то еще. Конечно же, если бы их нашли, мне грозили бы серьезные неприятности, но я рассудил, что игра стоит свеч. Помимо всего прочего, я не исключал и возможности того, что Моро предложил свои услуги правительству другой страны. В любом случае это был лучший вариант, которым я располагал. Возможно…

– Тебе удалось что-то разузнать про Моро? – перебил его Холмс.

– Все не так просто, – ответил Майкрофт. – Позвольте мне продолжить рассказ по порядку. Я не получал никаких известий о Моро в течение восьми лет. Но двенадцать лет назад, если помните, в южной части Тихого океана потерпело крушение пассажирское судно «Леди Вейн».

Я в самом деле читал об этом происшествии. «Леди Вейн» пропала спустя несколько дней после выхода из Кальяо. Погибли все пассажиры, за исключением тех, кто оказался на переполненном баркасе, спасенном позже военным кораблем. Все это я и пересказал брату Холмса.

– Выжил еще один пассажир, – уточнил Майкрофт. – Эдвард Прендик, молодой человек из почтенной семьи. Он изучал естествознание, поскольку любой достойный человек обязан чему-то учиться, если не желает утратить остатки разума к тридцати годам. Его нашли спустя одиннадцать месяцев после гибели «Леди Вейн» в шлюпке посреди океана.

– Он плавал в океане все эти одиннадцать месяцев?

– Разумеется, нет. Это превысило бы даже те пределы выносливости, которых я хотел добиться с помощью опытов Моро. Прендик утверждал, что провел это время на острове, в компании самого скандально известного доктора, пьяницы Монтгомери и множества ужасных созданий, каких не увидишь и в кошмарном сне.

– Что это были за создания? – спросил я.

– Немыслимая помесь человека с дикими животными – результаты хирургических опытов Моро. Прендик уверял, что весь остров населен этими существами, племенем разумных животных, передвигающихся на задних конечностях, как обычные люди. В конце концов монстры взбунтовались против своего создателя, а Прендик лишь чудом остался в живых.

– И после этого Холмс упрекает меня в том, что я рассказываю небылицы, – рассмеялся я. – Мне бы и в голову не пришло ничего подобного.

Майкрофт встретил мою скептическую реплику ледяным молчанием.

– Не знаю, небылицы вы рассказываете или нет, – наконец произнес он, – но Прендик говорил правду.

Я не мог серьезно отнестись к подобному заявлению. Даже Холмс выглядел несколько озадаченным. Он глубоко затянулся и внимательно посмотрел на брата, пытаясь, вероятно, определить, не разыгрывают ли его. Сам же я ничуть не сомневался в том, что Майкрофт не лжет – хотя человек, возглавляющий секретную службу, должен в совершенстве владеть этим искусством. Но он, безусловно, понимал, насколько важно придерживаться точных фактов, беседуя с Холмсом. Если Майкрофт решился рассказать нам об этих событиях, значит именно так все и произошло. Однако я не допускал даже мысли о том, что гибриды человека с животными могут существовать на самом деле. Скорее всего, здесь какая-то ошибка. Безумные фантазии доктора Моро и его страсть к вивисекции, возможно, заставили его создать выводок уродцев, подобных тем, что показывают в американских бродячих цирках. Чудовища, столь впечатлившие Прендика, вполне могли оказаться такими же «мальчиками-рыбами» или «девушками-птицами». Несомненно, опытный глаз сразу разоблачил бы уловку. Я так и сказал Майкрофту, но тот в ответ лишь покачал головой.

– Понимаю ваше недоверие, – признал он. – Более того, я был бы разочарован, если бы такой сведущий в медицине человек подумал иначе. Я могу доказать правдивость рассказа Прендика, однако ради экономии времени прошу вас просто поверить мне на слово.

Я постарался выполнить его просьбу.

– Очевидно, Моро решил, что поставленные мной задачи помешают ему проводить собственные исследования. Видимо, он также опасался, что химическим путем не добьется желаемого результата, и использовал хирургические методы. Или же он просто не мог жить без скальпеля. Вероятно, сказались все названные причины.

– Некоторые индивидуумы просто теряют волю при виде крови, – заметил я. – Ущербные или обиженные на весь мир люди не должны получать подобную власть над природой.

– Как бы то ни было, развитие науки невозможно повернуть вспять. Однажды полученные знания будут в дальнейшем лишь углубляться и расширяться, но никогда не исчезнут.

– Однако если доктор Моро погиб…

– Я не уверен в его смерти. Хотя Прендик настаивает на том, что чудовища растерзали своего создателя. Он вместе с Монтгомери похоронил останки доктора. Затем эти существа напали на самого Монтгомери и, посчитав его мертвым, выбросили в океан.

– Посчитав мертвым? – переспросил Холмс.

– Я стараюсь передавать слова Прендика с максимальной точностью. Хотя нельзя не учитывать, что мы располагаем свидетельством лишь одного человека.

– Человека, подвергнутого тщательному допросу, – добавил я.

– Не такому уж тщательному, – не согласился Холмс и усмехнулся, заметив мой недоуменный взгляд. – Поскольку его допрашивал не я.

– И не сможешь допросить, – сказал Майкрофт. – Эдвард Прендик недавно скончался. События, случившиеся одиннадцать лет назад, не могли не сказаться на его психике. Решив, что его измотанным нервам вредит городская суета, он переселился в деревню, где вел затворническую жизнь, посвящая все свое время чтению и занятиям химией. Поэтому прошло несколько дней, прежде чем соседи обнаружили его труп.

Майкрофт одним глотком осушил чашку с кофе и поставил ее вместе с блюдцем на подлокотник кресла.

– Все улики указывают на то, что это было самоубийство. Полиция пришла к такому же выводу.

– Ты в этом сомневаешься?

– Лишь по одной причине: я не могу понять, почему хорошо знающий химию человек решил отравиться кислотой. Существуют куда менее болезненные способы самоубийства.

– Агония, вероятно, была мучительной, – согласился я. – Любой бы на его месте предпочел наркотик. Надеюсь, труп не успел настолько разложиться, чтобы затруднить опознание?

– Он, конечно, был не в лучшем состоянии, но Прендика сумел опознать почтальон – единственный человек, который часто виделся с покойным, поскольку регулярно доставлял его посылки с научными журналами и оборудованием.

– Таким образом, – заключил Холмс, – у нас есть трое подозреваемых, способных повторить опыты доктора Моро. И все они, вероятно, мертвы. Но раз уж ты отказываешься признать это, стало быть, эксперименты продолжаются. Правильно?

– У меня есть кое-какие подозрения, – кивнул его брат. – Несомненно, вы читали в газетах об убийствах в Ротерхите?

– На берегу реки нашли несколько трупов, – тут же припомнил Холмс. – Полиция определила, что это жертвы нападения банды хулиганов.

– Превосходно, не правда ли? – хмыкнул Майкрофт. – Ничто так не снижает интерес публики, как упоминание о хулиганах.

– Холмсу подобные дела тоже наскучили, – вставил я. – Несмотря на мои попытки его расшевелить, он даже слушать не захотел.

– Сдается мне, что вы ни о чем таком даже не заикались.

Я не смог сдержать возмущения, потому что регулярно зачитывал Холмсу новости, надеясь привлечь его внимание к какому-либо происшествию.

– Я прочитал вслух половину газеты!

Он пожал плечами:

– Если память мне не изменяет – а обычно я на нее не жалуюсь, – там не было ни одного преступления, над которым стоило бы задуматься.

Я не желал отступать и попытался перечислить главные события того дня.

– Несколько краж, убийство Чарльза Дюфриса, исчезновение дрессировщика собак Барри Форшоу, отравление в Хайгейте, ограбление в двенадцатичасовом поезде на Лемингтон и похищение известного парижского меховщика, – провозгласил я.

Он лишь пренебрежительно махнул рукой:

– Ничего интересного. Потерявшиеся люди и мелкие воришки!

Я обернулся к Майкрофту:

– Он вечно жалуется на скуку, но знали бы вы, как трудно заставить его заняться каким-либо делом. В тот день он бросил газету в огонь и принялся изучать свою коллекцию собачьей шерсти.

– Собачьей шерсти? – удивленно приподнял брови Майкрофт.

– А как еще можно определить породу собаки по нескольким шерстинкам? – проворчал в ответ Холмс.

Майкрофт оставил эту фразу без ответа и продолжил:

– Давайте вернемся к событиям в Ротерхите. В действительности на тех людей напали животные.

– Ну и ну, – проговорил я. – Надеюсь, вы объясните, как это связано с нашим делом.

– Патологоанатом, проводивший осмотр, клянется своей репутацией, что такие раны не могло нанести какое-то одно животное.

– И ты пришел к выводу, – закончил за него Холмс, – что там орудовала целая стая. И что в этом особенного?

– Видишь ли, если бы в водах Темзы когда-либо встречались акулы, я непременно узнал бы об этом.

– Среди нападавших была акула?

– Да, одной из жертв откусила ногу черноперая акула. Та ее разновидность, что обитает возле берегов Австралии.

– Не может быть! – воскликнул я.

– Удивительное дело, – сказал Холмс, оборачиваясь ко мне. – Еще несколько недель назад вы готовы были поверить в демонов и колдовство. А теперь бледнеете от страха, столкнувшись с наукой – пусть даже с необычным и незнакомым широкой публике ее направлением. Это многое объясняет.

– В той истории я просто решил доверять своим ощущениям, – возразил я.

– Грубейшая ошибка, – отметил Холмс. – Ощущения могут обмануть недостаточно подготовленного человека.

– Значит, вы верите этой нелепице о разгуливающих по улицам Ротерхита чудовищах?

– Дело не в том, верю я ему или нет. – Холмс кивнул на Майкрофта. – Как и мой брат, я должен сам убедиться в происшедшем. Однако приходится признать, что возможности науки настолько расширились за последнее время, что все это может оказаться правдой. Наука чрезвычайно подвижна, доктор. Подобно ртути, пролитой в лаборатории, она устремляется во все стороны. И зачастую мы не в состоянии вернуть ее на место или хотя бы ограничить ее продвижение.

– Мне знакомы свойства науки, – проворчал я. – Черт возьми, я много лет изучал ее.

– Правда, – примирительно улыбнулся Холмс. – И достигли немалых успехов в своей области.

– Вот именно, в моей области, – улыбнулся я в ответ, принимая его оговорку.

– Я не собираюсь пока делать выводы, – вернулся к теме разговора Майкрофт. – Просто пересказываю вам то, что знаю сам. И надеюсь, что ваши опыт и знания, – оглянулся он на меня, – помогут докопаться до сути дела. Я хочу, чтобы вы расследовали эти убийства и опровергли – или подтвердили – мою версию, а дальше действовали по обстоятельствам.

– Что значит «по обстоятельствам»? – спросил Холмс.

– Если доктор Моро выжил и продолжает свои опыты, я хочу отыскать его.

– Судя по тому, что вы рассказали, – рассмеялся я, – вам понадобятся скорее охотники, чем сыщики.

– И они тоже, – согласился Майкрофт. – Это слишком важное дело, чтобы поручить его лишь вам двоим.

Холмс криво усмехнулся и пнул каблуком ножку кресла. Его не привлекала идея участвовать в коллективном расследовании.

– Я знаю, как ты не любишь работать с незнакомыми людьми, Шерлок, – добавил Майкрофт. – Но ты должен понять, что это крупная операция, к которой я подключил всех своих лучших экспертов.

– Всех? – Холмс едва не перешел на крик. – Сколько же их?

– Они не будут путаться у тебя под ногами во время расследования, просто я, помимо специалистов по выслеживанию и захвату, привлек также… ну хорошо, давай назовем это научным клубом. Я приказал лучшим умам нашей страны рассмотреть проблему и предложить варианты ее решения. Кто знает, чья помощь нам понадобится – биологов, врачей или тех, кто сумеет подойти к задаче с неожиданной стороны. Вы познакомитесь с ними сегодня вечером. Они ждут вас.

– И где будет заседать научный клуб? – с улыбкой поинтересовался я.

Майкрофт довольно рассмеялся:

– В самом подходящем месте, какое только можно себе представить. В Британском музее.

Глава 4

Разумеется, мне приходилось прежде бывать в Британском музее. В последний раз я скучал здесь вместе с Мэри, когда дождь застал нас во время прогулки у пруда в Риджентс-парке. Я говорю «скучал» не потому, что меня совсем не занимали экспонаты музея, – просто намного приятней сидеть с любимой женщиной на лужайке у воды, чем вместе изучать результаты раскопок в Египте.

Мы с Холмсом вышли из кеба за пять минут до назначенного времени и направились к музею по Грейт-Рассел-стрит.

– Иногда мне кажется, – сказал Холмс, когда мы повернули на Монтегю-стрит, – что здесь хранятся доказательства самых крупных преступлений нашего времени. На мой взгляд, никакое воровство не сравнится с этим собранием исторических ценностей, вывезенных из далеких стран и запертых под замок во имя процветания науки и империи.

– Я не назвал бы археологию воровством, – не согласился я. – Мы извлекаем из земли прекраснейшие памятники истории, изучаем и сохраняем их.

– Они напоминают мне экзотических львов, – заметил он, приглядываясь к зданию музея, – которых увезли из родных джунглей и оставили задыхаться на задымленных улицах чужой страны.

Его слова звучали настолько поэтически, что это не могло не насторожить меня. Холмс пребывал либо в крайнем возбуждении, либо в глубокой депрессии. Впрочем, не могу сказать, что на меня самого не подействовала атмосфера этого места. Закрытый музей производил гнетущее впечатление. Вокруг больше не сновали группы школьников, и гувернантки в строгих черных платьях не тащили своих непослушных воспитанников к выходу. В тусклом свете фонарей колонны портика отбрасывали неестественно густые тени. Возможно, я еще не пришел в себя после нашего последнего расследования, но у меня все похолодело внутри, когда мы приблизились к главному входу. И вовсе не морозный воздух был тому причиной.

Холмс шагнул к двери и постучал в нее рукояткой трости. Он улыбался, и все-таки, глядя на него, я подумал о тех экзотических львах, о которых мы только что говорили.

Послышался звук отпираемого засова, затем из-за двери выглянул пожилой смотритель.

– Мистер Холмс? – спросил старик.

– Он самый, – ответил мой друг, приподнимая шляпу. – И мой коллега доктор Ватсон.

– Да, сэр, конечно, – поспешно закивал смотритель. – Мне приказано впустить вас обоих. – Он открыл дверь, и мне в нос ударил запах пудры и масла для волос. – Прошу простить меня, джентльмены, но я должен убедиться, что вы именно те, чьими именами назвались. Это не просто моя обязанность. Здесь будут обсуждаться такие деликатные вопросы, что я не могу позволить войти любому желающему.

– Возьмите мою визитную карточку, – произнес я, старательно скрывая раздражение.

Я понимал, что в этом деле нужна осторожность, но не одобрял подобных манер.

– При всем моем уважении, сэр, – усмехнулся старик, – визитную карточку легко подделать. У меня есть более надежный способ. – Он повернулся к Холмсу. – Скажите мне, сэр, что это такое: кто ими пользуется, тот не знает об их сущности, а кто знает, тот не пользуется.

Я вздохнул и нетерпеливо постучал тростью по ступенькам.

– Черт возьми, нас не предупреждали, что придется разгадывать загадки сфинкса.