Чудо купальской ночи Алюшина Татьяна

– Здравствуйте, Полина, – поздоровался Ставров и спросил: – Это приворотное зелье?

– Нет, – усмехнулась она. – На кузнецов простые привороты не действуют. Так что это обычный отвар из травок, усталость снимает и помогает немножко расслабиться.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Вкусно, мне понравилось.

– Идемте в избу, я познакомлю вас с хозяевами. И расскажу, что ожидает впереди.

– Настораживающее начало, – заметил Клим.

– Ну, вы же не из пугливых, – рассмеялась Полина и неожиданно доверительно взяла его под руку. – Сегодня я становлюсь вашим гидом-проводником по празднику, буду все объяснять и рассказывать. А вы спрашивайте обо всем, что интересно или непонятно.

– Мне интересно, что на вас за одежда, – тут же воспользовался он предоставленным правом.

– Это традиционная одежда, которую носили древние славяне, жившие в этих местах. Они делались из беленого, очень хорошо выделанного тонкого льна и украшались различной вышивкой. Даже каждодневные одежды были красивыми, богато расшитыми удивительными вышивками и очень удобными. А все уверения в том, что древние крестьяне жили в жуткой бедности, – выдумки, причем сознательные. Но это довольно большая, грустная и отдельная тема. Если вам будет интересно, я потом как-нибудь расскажу, что знаю. А сейчас скажите, Клим, вы голодны?

– Немного.

– Очень хорошо, – чему-то обрадовалась Полина и лукаво улыбнулась.

Чему она так задорно улыбалась, он понял, зайдя в избу, где за щедро накрытым столом сидели хозяева. Клим несколько опешил от такого богатого стола и такого количества людей за ним. Но оказалось, что это одна большая семья. Полина принялась знакомить хозяев с гостем. Начиная с главы семейства – Василия Игнатьевича, крепкого с небольшим пузечком мужика лет шестидесяти, затем представила его жену Антонину Петровну, их дочь с сыном, невестку и зятя, четырех внуков разных возрастов от четырнадцати лет и до грудничка, месяцев шести, маму хозяина Ольгу Емельяновну, бодрую, улыбчивую бабушку восьмидесяти четырех лет, и ее младшую сестрицу Ксению, восьмидесяти лет, под стать сестрице приятную беленькую бабушку.

Клима усадили на почетное место – напротив хозяина, на другом конце стола, рядом, справа от него, устроилась Полина и принялась ухаживать за гостем, предлагая разнообразные угощения и поясняя заодно правила и традиции.

– Для начала не пугайтесь такому изобилию, – озаряла его своей улыбкой, ямочками на щечках и румянцем она, – на самом деле сейчас небольшая, легкая трапеза перед баней, и большинство блюд, которые стоят на столе, будут подавать еще и на ужин перед началом праздника, а сейчас их как бы пробуют и показывают, а потом отправят в печь медленно дотамливаться. Если вы не очень голодны, то посоветую вам вот это, – указала она на большую миску.

– И что это?

– Гречневая каша, жаренная на горчичном масле с луком, лисичками и солеными огурчиками.

– Давайте, – кивнул Клим.

– А к ней подается соленый огурец в меду, и моченые яблочки очень вкусно, – уверила она, положила в его тарелку каши и, уже не спрашивая, на отдельную тарелку предложенную закусочку, села на свое место и приступила к роли проводника по мероприятию. – Вообще-то в этот праздник готовят постные блюда, потому что идет Петров пост. Мясо и молочные продукты под запретом, правда, есть одно традиционное купальское блюдо: вареники с домашним сыром, очень вкусные, просто потрясающие. А пост сейчас редко кто соблюдает, но мы стараемся придерживаться правил, нам положено.

– А кто – мы? – поинтересовался Клим. – Я еще когда вы мне рекламную акцию по телефону устроили, хотел спросить, вы все повторяли: «Мы, у нас».

– Здесь, в Красивом, лет двадцать назад поселился один историк-энтузиаст древней славянской культуры, краевед Всеволод Иванович Устюгов, личность потрясающая. Вы, кстати, сейчас познакомитесь с ним в бане. Долгая история, как он сумел народ заинтересовать своим увлечением и администрацию убедить в нужности этого дела, он вам сам расскажет, если представится случай. Но постепенно вокруг него образовался сплоченный коллектив таких же увлеченных людей, любящих свою родину и интересующихся ее подлинной историей. Они стали организовывать проведение славянских праздников, возрождать обряды, устои и обычаи каждодневной жизни, привлекать ученых к этим мероприятиям, и в результате получилась такая научно-историческая, исследовательская площадка. Многие жители села с удовольствием принимают в этом движении активное участие и даже ремесла старинные освоили, которые наши историки восстанавливают. Кстати, тут и кузница есть. Красивое стало знаменитым, сюда не только москвичи ездят, но и люди из других городов страны, руководство района и области; на гулянья приезжают и иностранцы из разных стран. Ну а я попала через моего руководителя по этническим экспедициям Павла Евгеньевича Костромина. Он ученый, историк, этнограф и друг Всеволода Ивановича. Три года назад пригласил меня сюда, сказал: будет интересно. Я приехала и стала одной из них. Если честно, то я скорее гость наезжающий, но и свою лепту в дело вношу, рукодельничаю понемногу для них, поэтому меня вроде как зачислили в коллектив, но вольным товарищем.

– Каша очень вкусная, – похвалил угощение Клим, – и огурчики, и яблочки действительно в самый раз к ней.

– Если вы не очень голодны, то лучше больше ничего не есть, – посоветовала Полина, – потому что сейчас вы отправитесь с мужчинами в баню и париться будете не меньше двух часов. А вас, я так думаю, там и подольше продержат. Потому как все село знает, что вы известный кузнец, и встречи с вами ждут Костромин с Устюговым и другие историки.

– Почему вы решили, что я такой уж известный? – уточнил Клим.

– Я не решила. Просто сказала, что ко мне приедет хороший знакомый, с которым мы вместе работаем над одним большим проектом, а когда Павел Евгеньевич спросил, кто вы по профессии, я ответила. А он вдруг заинтересовался и вашей фамилией, ну и я назвала, – изобразила раскаяние Полина. – И оказалось, что он про вас слышал, работы ваши видел и очень ими восхищался. Они все тут же коллективом наших историков кинулись в Интернет и все про вас там прочитали. Вот так. Извините. Зато вас Степан Акимович попарит самым почтительным образом, как он и обещал. Вы всю усталость скинете и лет десять заодно. Он у нас кудесник.

– А можно как-то нивелировать такую неожиданную популярность? – не самым довольным тоном поинтересовался Клим.

– Боюсь, что уже нет, – развела руками покаянно Полина и задорно улыбнулась. – Но вы не переживайте, сегодня много интересных и известных личностей приедет, на них отвлекутся, даже глава района к рассвету явится Перуново колесо запускать. По большому счету, во время праздника все это не имеет никакого значения – ни регалии, ни звания, ни известность. В ночном хороводе и гулянье все равны.

– Поверю вам на слово. Ну, что надо делать дальше? – спросил Клим, заметив движение за столом: кто-то уже поднялся со своего места, женщины принялись убирать посуду.

– Клим, мы приготовили для вас традиционную старинную одежду, – осторожным каким-то тоном сообщила Полина. – Она очень удобная. Если хотите, можете взять в баню для переодевания, если хотите остаться в своей одежде, должна предупредить: праздник долгий и очень активный – и длинные хороводы, и прыгание через костер, купание в речке, поиск в лесу папоротника и много еще чего. И еще надо будет подвязать рубаху поясом из трав, а сок от них оставляет следы. Так что подумайте.

– Давайте наряд, – решил Ставров. – Интересно даже.

Полина вручила ему сложенную аккуратной стопкой одежду и пошла вместе с женщинами проводить мужчин в баню, на другой участок в конце улицы.

Выяснилось, что это ритуал, а не просто: «На, Ваня, тебе одежку чистую и иди!» Женщины пели какие-то задорные шутливые песни, частушки-пожелания мужчинам «веселого парка» да доброго здоровьица, эдакие с намеками, несколько фривольные, при этом каждая несла в руках тяжелый поднос, уставленный глиняными кувшинами, крынками с напитками и снедью к ним. Из дворов, мимо которых проходили, выходили люди и присоединялись к веселому хороводу.

Персональный экскурсовод Клима в этих песенных проводах принимала самое активное участие, еще и приплясывала эдак ловко, высоко поднимая поднос на руках, и посмеивалась, разрумянилась и была ну просто необычайно хороша. А потом подлетела к нему и, запыхавшись, быстренько начала объяснять:

– Ивана Купала называют еще и чистым праздником, потому что, по преданию, купальские праздники проводят в честь солнечной свадьбы бога солнца Перуна с красной девицей Зарей-Заряницей, одним из важных актов этой свадьбы было купание солнца в водах. Напомните, я расскажу вам потом часть предания, это очень красиво. Праздник называют чистым, и начинается он с подготовки, одним из основных пунктов которой является очищающая баня. Мы вот несем с собой настои разных трав, обязательных к употреблению в этот день. Одни вы будете пить, другие разводить в воде и обливаться, и поддавать пару. А веники у вас сегодня особые, березовые, но с добавлением рябины и трав некоторых, крапивы в том числе, – задорно усмехнулась она. – Так что приятного пара.

– Спасибо. А что после бани?

– А я вам все по мере действия буду рассказывать, – сохраняла интригу Полина.

Женщины передали мужчинам подносы перед воротами, поклонились в пояс и ушли. А Клим с Василием Игнатьевичем, его сыном и зятем зашли на участок и прошли по дорожке к большой двухэтажной бане в его правом углу.

Зашли, и их бодрым нестройным хором приветствовали сидевшие в предбаннике мужики. Клим насчитал пятерых.

И началось банное священнодействие в хорошей мужской компании, в которой его приняли, как и предупреждала Полина, с большим уважением и неким даже излишним почтением. Что сильно напрягало Ставрова, но через десять минут разговора все уже общались свободно, без лишней в этом голом святом деле надуманности, регалий и званий. Клима сразу же под свое гостеприимное крыло взяли два друга-историка: собственно идеологический «папа» всего этого погружения в прошлое и «любви к ушедшей жизни» Всеволод Иванович Устюгов и Павел Евгеньевич Костромин. Беседа потекла интересная, содержательная и насыщенная.

Алкоголь у них здесь оказался строго запрещен. Как объяснил Костромин, предки наши практически вообще не пили хмельного, только медовуху по праздникам и на свадьбах, но она была легким напитком, не более пяти-шести градусов, а позже стали варить пиво. Но и оно слабенькое, не хмельное. Вообще русичи были трезвенниками и блюли моральную, нравственную и духовную чистоту, а все иные утверждения – это грамотно состряпанная клевета о пьяной и дикой России, выгодная во времена переписывания истории западным цивилизациям. Но сейчас не об этом.

К компании присоединился солидный здоровяк, лет за пятьдесят, и с ним молодой парень. Они представились коллегами Клима и, извинившись за излишний интерес, принялись расспрашивать о профессии. Все трое почти сразу же погрузились в обсуждение технических деталей и специфики кузнечного дела, пока их не остановил Устюгов.

– Эй, мужики, хорош о производстве, – призвал он вернуться к отдыху. – Наговоритесь еще, успеете. Ты, Климент Иванович, – обратился он к Ставрову по полному имени, которое выспросил у гостя в первые же секунды знакомства, – вот лучше скажи, как ты в профессию-то в эту попал? Вот что интересно мне, как историку: как человек понимает, что у него талант и тяга к таким редким профессиям, как кузнец. Где он с ней сталкивается?

А Клим задумался: как можно коротко рассказать о выборе такого пути? О том, как и что его вело? Как повезло и получилось?

– Плохой из меня оратор, Всеволод Иванович, – признался Ставров, – я больше руками делаю и думаю, чем говорю.

– А я тебя, Климент Иваныч, попарю сейчас до киселя в костях, – весело подмигнув, пообещал вдруг знаменитый Степан Акимович, – тебя разморит, и слова-то сами потекут под настой медовый с травками.

– Попарюсь с уважением, – поклонился благодарно Клим, уже отведавший и оценивший по достоинству разок веничков старика, – а с рассказом как получится, не обессудьте.

Акимыч охаживал его от души, дельно, как тут называют что-то добротно сделанное, Клим только покрякивал от удовольствия и терпежу и думал-размышлял о том, что спросил у него Всеволод Иванович.

Клим родился в семье потомственных врачей. Практически совершенно глухой вариант – буквально со всех сторон родни сплошные медики, за исключением одного деда Александра Мироновича.

А вот второй дед, Матвей Захарович Ставров, – глава их врачебной династии. В сорок первом году он как раз окончил последний курс лечебного факультета и прямо из дверей мединститута попал на фронт хирургом в полевой госпиталь, с которым и прошел всю войну до самой Победы.

С фронта он принес самое ценное, что было тогда в его жизни, – накопленный опыт и тетради с записями. Ну и довесок к ним – два ранения. Дед рассказывал Климу, как во время сложной операции он на свой страх и риск применил один прием в методе оперирования, еще не опробованный до этого. Молодой солдатик умирал, кровопотеря страшная, и вдруг Матвея осенило, словно шепнул кто в голове, что можно попробовать вот так сделать. И получилось, и он понял, что надо срочно записать все, что сделал, иначе забудется, сотрется из-за бесконечной изматывающей усталости, потока раненых и хронического недосыпа.

Попросил у старшей медсестры что-нибудь, на чем можно важные заметки написать, и она нашла для него ученическую тетрадку в коричневой дерматиновой обложке. Вот с этой тетрадки и начался архив деда. Он осознал однажды, что и его коллегами каждый день проводятся уникальные операции. Происходят малые и большие открытия новых методов и способов ведения этих операций, еще не описанных нигде, и порой приходится прилагать невообразимые усилия, выдумку и решительность, чтобы спасти пациентов. Каждая такая операция уникальна, ее бы закрепить, повторить и описать, но новый опыт теряется, порой растворяется в бесконечном кровавом потоке раненых и жуткой усталости врачей, переходящей за всякие грани.

И тогда он стал записывать. Коротенько, забирая у такого необходимого сна и отдыха время, но понимая, что эти записи могут спасти кому-то жизни в будущем.

Когда тетрадочек, амбарных книг, в которых приходилось писать за неимением ничего другого, а порой и просто сшитых нитками листов накапливалось несколько штук, он отсылал их домой, в Москву, маме на хранение. А те, что находились у него, деду Матвею не раз приходилось спасать из огня да из-под обстрелов, иногда привязывая к себе, чтобы не потерялись.

Не зря вел записи Матвей Захарович, жертвуя сном и драгоценным отдыхом ради описания интересных случаев и уникальных операций, хранил их и берег в любой ситуации. Этот ценнейший опыт послужил нескольким его научным разработкам и открытиям, защите кандидатской и докторских диссертаций, но и еще работам исследовательского института, куда передал свои записи после войны Матвей Захарович.

Вот какой уникальный дед был у Клима. Умер десять лет назад. Кстати, это именно он настоял, чтобы внука назвали в честь известного командарма Климента Ворошилова, который однажды в самом прямом смысле спас деду жизнь. Но это история туманная, о многом в ней умалчивается, и связана она не с полем боя, а с тем, что пришлось спасать деда от органов НКВД. Дед Матвей об этом говорить и вспоминать не любил, лишь повторял несколько раз, когда Клим пробовал допытываться, что поступил бы точно так же и его задача спасать человека не только со скальпелем в руке.

Но бабушка, Евдокия Антоновна, как-то тишком Климу рассказала, что дед спас большого генерала, друга Ворошилова, того чекисты хотели забрать прямо из госпиталя, арестовать в смысле, а дед не отдал пациента. Ну и поимел все вытекающие из такого поступка последствия. Далеко, видать, и сильно вытекающие, потому как внук Матвея Захаровича стал тезкой легендарного усатого командарма.

Бабушка Дуся тоже была медиком, физиотерапевтом. Маленький Клим очень любил приходить к ней на работу. Аппаратам, которые стояли в ее большом лечебном кабинете, он дал имена и играл с ними, как с инопланетными роботами, и просился помогать бабуле, когда надо было на ультразвуковом приборе открутить и поменять большие круглые штуки на маленькие круглые или наоборот.

Дедушка Матвей был старше бабули на двенадцать лет. История их знакомства и любви очень красива.

Дуняша Анина пришла на работу в больницу молоденькой девчонкой проходить интернатуру. Матвей Ставров к тому времени уже был личностью знаменитой, легендарной в этой клинике, да и не только в ней.

Здоровый, крупный мужик, прихрамывающий из-за тяжелого ранения в ногу, но не очень сильно, элегантно, можно сказать, что только добавляло к его образу мужественности, балагур и шутник, душа любой компании и известный своими научными работами хирург, кандидат наук и почему-то холостяк в свои тридцать четыре года.

При неизменном устойчивом обожании женщин всех возрастов и сословий, при невероятном дефиците мужчин после войны и огромном выборе девушек Матвей Ставров оставался холостяком и только отшучивался, когда наседали с вопросами о таком его семейном положении, говорил, что не встретил пока свою единственную, которая сможет терпеть его постоянную ночную работу и готовить для него любимый фасолевый суп.

С молоденьким физиотерапевтом Дунечкой Аниной Матвей Ставров столкнулся в самом прямом смысле на третий день ее работы. Дуню, как и положено новичку зеленому, нагрузили всяческими заданиями, которых, как правило, стараются избежать все остальные. Ну, например, давно уже было пора отнести папки со старыми историями болезней в архив, да всем некогда и далеко идти, и пациенты потоком шли, не отвлечешься. А тут новенькая подвернулась.

Нагруженная под подбородок папками с историями болезней, Дуня осторожненько шла по коридору, услышала, как громыхнули, отворяясь, железные двери грузового лифта, и заторопилась, почти побежала к нему, ничего толком не видя вокруг, – ей-то как раз на лифт, вниз в архив надо, а пойди его дождись, пока он по верхним этажам пациентов развозит, вот и побежала. А в это время из-за угла стремительной походкой вышел спешивший куда-то хирург.

По всем правилам жанра столкновение было неизбежным. Папки веером разлетелись вокруг, и под шелест падающих листков из историй болезней перепуганная Дуняша подняла глаза, увидела и поняла, что налетела на знаменитого Ставрова, о котором ей в восторженных тонах рассказывают вот уже третий день все женщины коллектива и которого ее начальница показывала один раз ей в окно, когда легендарный доктор шел через улицу в другой корпус.

От расстройства и ужаса у Дуни начали наворачиваться на глаза слезы, она совершенно растерялась и поняла, что сейчас окончательно опозорится, расплакавшись, и тогда уж совсем все пропало.

– Ну-ну, – пожурил великий хирург. – А плакать-то зачем?

И вдруг шагнул к ней, подхватил сильными руками под мышки, приподнял, вынес в сторонку от разлетевшихся по полу бумаг и поставил на ноги. И, улыбаясь иронично и совершенно беззастенчиво рассматривая ее, неожиданно крикнул:

– Теть Галь!!

– Ау! – отозвался кто-то из-за угла. – Здеся я, Захарыч.

– Иди, помоги тут девушке, – позвал он и пожелал Дуняше, смотрящей на него потрясенным взглядом: – Вы так не расстраивайтесь, девушка, не крушение же поезда.

И ушел по коридору, насвистывая какую-то веселую мелодию. К обеду про это столкновение уже судачила вся больница – от санитарок и пациентов до главврача. Дуня не знала, куда деваться от взглядов, шепотков и улыбочек, тушевалась ужасно.

А через два дня в столовой, на глазах у всех, он подсел к ней за столик во время обеда. И, расставляя тарелки и стакан с компотом, посоветовал веселым голосом:

– Да вы ешьте, Дуня, а то все остынет!

– Спасибо, – ответила она не в лад, невпопад, тут же покраснела и стушевалась страшно и только сейчас заметила, что держит в руке позабытую ложку с супом.

И вдруг разозлилась отчего-то, опустила резковато ложку в тарелку, так что блюмкнуло супом, но не разлилось, и выговорила великому доктору Ставрову:

– Вы меня ужасно смущаете! – наклонилась поближе к нему через стол и сбавила голос потише, чтобы слышал только он: – Зачем вы сели ко мне за столик? Полно ведь свободных мест, а вы и вовсе с коллегами обедать пришли. Они вон как на нас смотрят. И что теперь все подумают?

– Все подумают, что мне нравится милая, молоденькая докторица и я с ней заигрываю, – улыбался великий Ставров.

– И об этом будет судачить вся больница! – возмущенно ахнула она.

– Обязательно, – подтвердил он, продолжая довольно улыбаться, и вдруг неожиданно спросил: – Дунечка, а вы умеете готовить фасолевый суп?

– Что? – растерялась девушка.

– Настоящий фасолевый суп умеете готовить? – повторил он вопрос.

Она посмотрела на него, понаблюдала молча, как он, пребывая в замечательном расположении духа, принялся есть, поглядывая на нее с задорной улыбкой, и кивнула.

– Да, – еще разок кивнула она. – Умею. Меня бабушка научила, она очень его любила. А насколько он настоящий, я не знаю. Просто суп.

– Замуж за меня пойдете? – весело спросил Ставров.

– Пойду, – ответила Дуня после непродолжительного молчания и спросила, как школьница у преподавателя: – А теперь можно я поем, а то я голодная.

Через неделю они поженились.

Клим слышал историю их знакомства и женитьбы сотни раз, с разными подробностями и деталями, а когда стал постарше, спросил как-то у деда:

– Дед, а как ты вот так увидел девушку и тут же женился? Так разве возможно?

– Ну, кому как, – усмехался дед Матвей. – Кому и возможно, а кому и год ухаживай, а все нельзя. У нас в больнице быстро новости расходятся: когда Дунечка пришла на работу, уж на следующий день судачили про молодую очень симпатичную девушку, которую наши дамы гоняли в хвост и гриву с разными заданиями. Интересно и мне было увидеть, что за девушка такая. Ну, а когда мы столкнулись, сразу понял: моя! А раз моя, чего тянуть-то и вокруг да около ходить.

– А если б она отказала? – выяснял Клим.

– Я бы ухаживал, завоевывал и все равно бы на ней женился.

– Но как это может быть: вот так только увидел и сразу понял – моя? – недоумевал Клим.

– Этого не объяснить, – пожимал плечами дед. – Вот встретишь свою девушку, тогда и поймешь.

– А если не встречу? – сомневался внук.

– Тогда не поймешь, – усмехался загадочно дед.

Отец Клима Иван Матвеевич пошел по стопам деда, став медиком, хирургом-урологом. С мамой, Еленой Александровной, они встретились еще в институте, когда отец учился на четвертом курсе лечебного факультета, а она на два года его младше и училась на терапевта. Они общались в одной дружеской компании, вместе в походы, на лыжах ходили, потом начали встречаться, а поженились, когда отец уже работал в больнице, а мама проходила там интернатуру.

Но и это еще не все!

Мамина мама, Лариса Евгеньевна Корнеева, – врач-окулист.

Словом, обложили Клима медики со всех сторон. Понятное дело, будущее отпрыска всему семейству виделось однозначным – в медицину!

Только дед Александр Миронович, который являлся заслуженным металлургом, посмеивался и рекомендовал не трогать парня, пусть сам разберется, кем хочет стать и к чему у него душа лежит.

А Клим не знал! Вот совершенно искренне не знал и не понимал, что ему интересно и в какую профессию его тянет. Душа молчала, как он к ней ни прислушивался. Ну, а коль такое дело, порадовалась врачебная «диаспора» семьи, значит, в медицину!

Но тут Клим проявил характер. Задавшись вопросом: а если он поступит в институт и на курсе так четвертом-пятом поймет, что ему это неинтересно? Что, бросать? Идти искать, где интересно? Нет уж!

И настоял на том, что пойдет для начала в медицинское училище, которое в год его поступления переименовали в колледж. И выбрал себе специальность фельдшера. Родня в шоке! Какое училище?! Готовились к институту, школу с серебряной медалью окончил, два года подрабатывал по вечерам санитаром – и в училище?!

Училище – закончил все споры и стенания Клим одним веским, решительным словом.

И года учебы не прошло, а он уже подрабатывал на «Скорой» по ночам и такого там насмотрелся! Вот уж где практика жизни и медицины! На все случаи в жизни. А Клим все прислушивался к себе, спрашивал – как ему? Нравится, по душе эта профессия? Да, вроде нравится и на месте себя чувствует. Нормально. Ну, тогда идем дальше.

Судьба к человеку приходит по-разному. Редко с фанфарами и парадным строем, громко оповестив о своем приходе, в основном буднично и без предупреждения, как Мосгаз для проверки газовых плит.

Мамин отец Александр Миронович Корнеев имел профессию инженера-металлурга и долгие годы проработал на огромном известном металлургическом заводе, начал с простого рабочего. Работал и учился заочно в институте, назначили мастером участка, стал инженером и дошел до должности первого заместителя директора. А потом его карьера сделала вираж, и Александра Мироновича забрали в Москву, в министерство, правда, недолго он чиновничал, года три. Не понравилось, и он вышел на заслуженную пенсию.