Большая книга ужасов – 58 (сборник) Усачева Елена

Глава X

Байки из склепа

Этот день для всей троицы оказался очень тяжелым. Ребята клевали носом и спали на ходу. Столовая привела их в тихий ужас. Раньше здесь всегда толпилось много народа. Шумели старшие отряды, громко разговаривали средние, шныряли между столами малыши. Сейчас шум вроде бы стоял тот же. И старшие галдели, и средние спорили из-за очереди за тарелками, и малыши кричали. Но все это уже было как-то не так. За столами появилось много пустых мест.

– Еще немного, и она всех перетаскает, – мрачно пробормотал Щукин. – Не нравится мне это.

Васька молчал, задумчиво размазывая кашу по тарелке.

– Ты чего молчишь? – ткнул его в бок Серега.

– А чего тут говорить? – Васька поднял покрасневшие от бессонной ночи глаза. – Делать надо что-нибудь, а не говорить.

Когда с утра Максим вернулся от Петухова, вид у него был немного потрепанный. Он внимательно посмотрел на приятелей и ничего не сказал.

– Ты-то хоть ночью спала? – спросила вожатая Лену с надеждой в голосе. Та машинально кивнула. – И то хорошо… – Продолжать свою мысль Наташа не стала.

Ребята на Лену опять косились – еще бы, как только становится опасно, она исчезает. Оправдываться девочка и не пыталась, пусть думают что думают. У нее и без них болит голова.

– Как это – не о чем говорить? – Щукин отодвинул от себя тарелку. – Поймать бы ее да стукнуть пару раз по башке.

– Что бы такого придумать? – Ложка Глебова выводила в манной каше забавные завитушки.

– Все ясно. – Щукин откинулся назад с таким довольным видом, как будто над своим решением он думал много лет и наконец придумался самый простой выход. – Я на нее охоту начну. Надо сделать так, чтобы не она за нами следила, а мы за ней. И попробовать заранее угадать, что она хочет сделать. Тогда мы ее победим.

Глебов мрачно оглядел столы. Через проход сидела Гусева и аппетитно уплетала кашу, время от времени откусывая от большого ломтя белого хлеба.

– Вот кого барабанщица не тронет, – мрачно изрек он, – так это Гусеву.

– Это еще почему?

– Большая слишком. Она ее не утащит. К тому же с такой мамашей, как у нее, никакие привидения не страшны.

Все прыснули.

– Надо с Володей поговорить, – вспомнил Василий, – вдруг он что-нибудь узнал.

Рядом с их столом остановился Максим.

– Мы идем на речку, – четко проговаривая слова, сказал он. – Это понятно?

Все трое одновременно кивнули.

– Можно, я Володю поищу? – тихо спросил Глебов.

– Какого Володю? – нахмурился Максим. – А-а-аа… – протянул он. – Да-да, конечно. И приходи на пляж.

Глебов сорвался с места и убежал. Друзья проводили его сонными глазами.

– Сейчас бы поспать, – потянулся Серега.

– На речке выспимся, – без энтузиазма сказала Лена.

– Привет, Ленок, – рядом на лавку бухнулась Гусева. – Я смотрю, ты кавалеров меняешь, как перчатки. – И она выразительно покосилась на Щукина, на что Серега демонстративно громко отодвинул лавку, плюхнул тарелку на тарелку так, что каша брызнула, и пошел из столовой. – Ой-ой, какие мы нежные. – Маринка посмотрела на него, насмешливо сощурив глазки, и вдруг резко повернулась к Лене. – Мать сказала, что вы с ней в пять утра говорили. Зачем вам это?

Не ожидавшая такой атаки, Лена замялась.

– Говори, говори, – подбодрила ее Маринка. – Какие тайны мадридского двора скрываете? Я давно заметила, что ты с этим ненормальным Глебовым шушукаешься. Зря, конечно, но рассказывай.

– Не было ничего. – Лене совсем не улыбалось посвящать во все эти истории Гусеву, засмеет еще. – Так, захотелось выяснить, она твоя мать или однофамилица. Вот и подошли спросить, а Глебова болтать разобрало.

– В пять утра? – Глаза Маринки стали огромными. – Не смеши меня. По твоему кислому виду сразу понятно, что вы всю ночь не о моей родословной беседовали.

– Ну… – Лена мучительно подбирала слова. – Как тебе сказать… – В сонную голову совсем ничего не приходило. – Глупость, конечно… – Маринка уже начала терять терпение. – Мы спрашивали про местные легенды, – наконец нашлась она. – В лагере наверняка есть какие-нибудь байки. Наташка рассказывала про барабанщицу, ты про крест на мысе. Нам стало интересно, знают ли взрослые еще что-нибудь в этом роде.

– Ну вы и ненормальные. В пять часов утра! А днем это выяснить нельзя было? Я тебе этих историй ворох порасскажу, ты потом месяц спать не будешь. Ха! – Гусева никак не могла прийти в себя от услышанного. – Да моя маманька вам и не нужна.

– Расскажи, – попросила Лена.

Маринка внимательно посмотрела в ее лицо.

– Да пожалуйста. Тебе про кого?

– Про барабанщицу еще что-нибудь знаешь?

– Знаю. – Маринка резво вскочила с лавки, мотнула головой. – Пошли на улицу. – Была она вся такая радостная, довольная, румяная.

И вдруг взамен этого лица, круглого, с ямочками на щеках, Лена представила другое – бледное, плоское, с пустыми глазами.

– Маринк, – осторожно спросила она, – а тебе ночью ничего такого не снилось? Ну, страшного.

– Мне вообще ничего не снится, – беззаботно рассмеялась Гусева. – Я крепко сплю. Чего сидишь? Пойдем.

Солнце ослепительными брызгами играло в ленивой воде Киржача. Разморенные жарой ребята лениво подставляли свои бока обжигающим лучам. Всем было жарко. Одна Лена сидела под ярким солнцем, и ее бил озноб. Ей было страшно, неуютно и холодно, а неутомимая Маринка все рассказывала и рассказывала свои истории.

– Дело было так. – Гусева на мгновение закрыла глаза, как бы выбирая из вороха легенд самую подходящую. – Говорят, что речка стала размывать берег сразу после того, как утонула та девчонка. Не помню, как зовут… Короче, ты знаешь. А вслед за ней стали загадочным образом исчезать дети. Шли они на речку и обратно не возвращались. И только одной девочке удалось вернуться. Пришла она в лагерь и рассказала, что на самом деле берег подкапывает утопленница. Она скребет его длинными зелеными когтями, грызет гнилыми зубами, хочет сделать так, чтобы вода смыла лагерь. Как только на берегу показываются дети, она выплывает на мелководье и тихим голосом зовет их к себе, обещает всяческие подарки, если подойдут. Они и идут. Тут-то она их к себе и затаскивает. Кого затащит, заставляет тоже берег копать. И вот набралось уже много ребят, все они дружно копают, стараются. Докопали до первых корпусов. Начальники спохватились, что сейчас все развалится, начали берег укреплять. Приехал экскаватор. Зачерпнет земли, а из-под нее вода бьет. Копал, копал, ничего сделать не смог. Тогда решили отвести речку стороной. Сделали ей новое русло, старое перекрыли, и вода потекла по другому месту. Утопленница не успела выбраться из реки, так ее в старице и закрыли. С тех пор вода там гнилая и вонючая – это утопленница слезы льет, что не удалось ей погубить лагерь. А все дети, что она утащила в речку, как только смена закончилась, выбрались на берег и поехали домой.

– Как это они выбрались? – не поняла Лена.

– Так ведь смена кончилась, – весело расхохоталась Маринка.

– Да-да, – побыстрее согласилась Лена, хотя она совершенно не поняла, при чем здесь конец смены и освобождение детей. – А про барабанщицу?

– Нет, лучше про барабан. Дело было так. В отряде было несколько барабанов, в них били, когда собирались какие-нибудь линейки и поднимали лагерный флаг. Все барабаны были красные и только один черный. Он стоял в самом углу, и его никто никогда не трогал. Появился новый барабанщик. Ему рассказали, как держать палочки, как бить. Но строго-настрого запретили трогать черный барабан. У нового барабанщика хорошо получалось выбивать дробь, но ему казалось, что, если бы он взял черный барабан, дробь получалась бы еще лучше. Эта мысль никак не покидала его. Однажды он не выдержал и взял черный барабан. Он был тяжелый, барабанщик еле удержал его. А когда стало совсем тяжело, он попытался положить его обратно. Но барабан прилип к его рукам. И тут он увидел, что в боках барабана появились вены и жилы. Рукам его стало больно – барабан стал пить из него кровь. И чем больше он пил, тем краснее становились его бока. Мальчик бил по барабану, пытался вырваться, но только еще больше прилипал к нему, все быстрее и быстрее вытекала из него кровь. Когда утром пришли остальные ребята, барабанщика не было, а на полке стоял барабан с красными боками. Через неделю во время линейки один из барабанов сломался. Завхоз съездил в магазин и купил новый. Он был такой же, как остальные, только бока его были черные.

Лена боялась шевельнуться. Она так и представляла несчастного барабанщика с барабаном, прилипшим к его рукам. Такой сожрет и не подавится. Но какая-то еще мысль вертелась у нее в голове. Очень нужная и важная.

– Еще рассказывать? – Маринка сверкнула белозубой улыбкой. – А вообще, лучше это ночью делать. Так веселее. Кто-нибудь обязательно боится. Я смотрю, ты уже перестала пугаться? Правильно. Тут ведь и бояться нечего. Мало ли что придумают…

– А если это не придумали, а было на самом деле?

Гусева даже фыркнула.

– Глупость какая. Это же специальные лагерные истории. Домой приедешь – все забудется.

«Домой приедешь – все забудется».

Эта фраза крутилась в Лениной голове и никак не хотела успокоиться. Что-то в ней было не так. Или, наоборот, все слишком правильно – и в это верилось с трудом. Вряд ли все, что здесь происходит, можно забыть.

– Ладно, – толкнула подругу Маринка, – не сиди, как кирпичом стукнутая. Не буду я тебе больше ничего рассказывать, а то еще заикой останешься. Пойдем купаться. Вон Наташка всех зовет.

Лена машинально встала и пошла к реке. Она по щиколотки вошла в теплую воду, наклонилась, чтобы ополоснуть лицо. Взгляд ее уперся в синюшное лицо Тани. Бледные губы улыбались.

Лена качнулась, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног.

Таня не спеша поплыла под поверхностью воды в сторону от пляжа и резвящихся ребят. Лена как зачарованная пошла вслед за ней. Как только первый куст скрыл их от всех остальных, Таня высунула из воды белесую голову.

– Тебе плохо? – с сочувствием спросила Лена. Страха пока не было. – Почему ты не уходишь отсюда?

– Мне хорошо. – Таня кувыркнулась через голову. – Мне замечательно. Теперь мне есть с кем играть.

– Барабанщица вернулась?

Таня капризно сморщила маленький носик.

– Меня приняли в отряд, – голос ее стал холодным.

– Какой отряд? – Мысли в Лениной голове, которые до этого никак не хотели собираться все вместе, стали постепенно выстраиваться в логическую цепочку.

– Мой. – Тане не стоялось на месте, она вертелась и кувыркалась, обдавая Лену брызгами. – Он для меня собрал отряд.

– Значит, папа тебя видел?

Таня замерла.

– Папа? Какой папа? Никто меня не видел, – невинным голоском стала лепетать она.

Быстро нагнувшись, Лена схватила тонкую ледяную руку.

– Отпусти их, слышишь?! – заорала она прямо в водянистые глаза. – Отпусти и катись отсюда! Эта смена не твоя! Она закончится – и все закончится! Поняла?

Таня мгновенно изменилась, теперь она была похожа на маленького обиженного ребенка. Она чуть заметно повела плечом, и ее рука рассыпалась на тысячу искринок, оставив Лене горсть льдинок. Пока Лена приходила в себя от такой трансформации, утопленница спиной упала в воду и стремительно пошла на дно. Река на секунду взбаламутилась и ту же стала спокойной. Даже круги от падения исчезли.

Лена опасливо переступила с ноги на ногу. Ей показалось, что река затягивает ее к себе.

Что-то скользкое мазнуло по лодыжкам. Лена попятилась, но было поздно. Цепкие пальцы схватили ее за ноги и дернули. Лена потеряла равновесие, задом падая в воду. Из речки выскочила Таня. Узнать ее было сложно. Тяжелая, зеленоватая вода, стекающая с нее, образовала блестящий плащ, на руках появились длинные ногти, синюшное лицо перекосила злоба, водянистые глаза налились кровью, волосы встали дыбом.

Лена забарахталась на мелководье, пытаясь встать. Но Таня волной обрушилась на нее, вцепилась в плечи.

– И тебя я заберу, – прошипела она. – Ты мне мешаешь. То, что ты узнала, не узнает больше никто!

Утопленница подмяла под себя слабо сопротивляющуюся девочку, по дну поволокла к центру реки. Лена начала изворачиваться, брыкаться, но Таня с невероятной силой продолжала тащить ее вперед. Время от времени она вглядывалась в свою пленницу, отчего Лена начинала дергаться еще сильнее. Вид у утопленницы был ужасный – синее лицо, красные глаза, вздыбленные зеленые волосы, оскал белых губ.

Лене стало не хватать воздуха. Она изо всех сил рвалась на поверхность, руки ее старались достать спасительную кромку воды. Чем дольше она вырывалась, тем больший ужас накатывал на нее.

Вода, вода… Кругом была одна вода. И кошмарные красные глаза, неотступно следящие за ней.

В ушах стоял звон от шума воды, от собственных криков.

Лена последний раз взглянула наверх. Где-то там, далеко, светило солнце, ребята резвились на пляже… Она повернулась, краем глаза заметив что-то странное.

Утонув в иле почти всем постаментом, на дне реки стояла статуя. Как только Лена на нее посмотрела, барабанщица открыла черные глаза, растянула губы в довольной ухмылке.

Это было последнее, что увидела Лена.

Гусева, всюду эта Гусева!

Щукин швырнул грязные тарелки на мойку и вышел из столовой.

В каждой бочке затычка! Все-то ей надо.

Как же она его сейчас раздражала. Страшно раздражала. И ее уверенная ухмылка, и сытое, довольное лицо!

Серега и сам не понимал, чего это он взвился. Ну, Маринка, ну, подсела… Подумаешь! Видимо, он настолько поверил, что с ней ничего не случится, что стал злиться. С ней ничего, а с ним еще как чего. Такое чего, врагу не пожелаешь. А все из-за кого? Из-за какого-то сумасшедшего папочки, который никак не может смириться со смертью дочери.

Хотя смерть – это всегда плохо. Но что поделаешь? Раз уж все свершилось, надо жить дальше.

Ноги сами вынесли Щукина к центральным воротам. Он потоптался на том месте, где раньше стояла статуя (куда она могла деться?), искоса глянул на домик дворника.

Никого.

Весь лагерь на речке. Дворник должен где-нибудь подметать дорожки.

Искушение было слишком большим, и Щукин шагнул на ступеньки крыльца. Казалось, дверь сама поддалась под его рукой, ее даже толкать не понадобилось. И раскрылась бесшумно, мухи как стучались головой о стекло, так и продолжали стучаться, не заметив вошедшего.

Комната была все такой же: кровать, стул, стол с завядшим букетиком, на тумбочке миска с чем-то бежевым. Щукин ткнул в это что-то пальцем. Оказалось – глина. Немного тепловатая, как будто ее только что мяли руками. Завершал убранство комнаты обшарпанный темный шкаф. Он прятался за кроватью, сливаясь с почерневшими от времени обоями. Серега толкнул покосившуюся дверцу и обмер.

Он ожидал увидеть склад старых ватников и поношенных шапок, а здесь на искусно сделанных небольших полочках стояли маленькие скульптурки. Были среди них барабанщицы, но другие, не те, что бегали по лагерю. В основном это были ребята в разных позах: бегущие, сидящие, стоящие, лежащие. Их было так много, что хватило бы не на один отряд.

Щукин в жизни не видел такого количества статуэток. Очень скоро у него от них зарябило в глазах. Взгляд его наткнулся на что-то страшно знакомое. В коренастой, немного сгорбленной фигуре с низко опущенной головой он узнал Ваську, а рядом, засунув руки в карманы, стоял он сам – высокий, тощий, в обвисших штанах и мятой рубашке. Куколки были настолько похожи, что даже сомнения не возникало в том, кто послужил для них прообразом.

Сереге стало как-то не по себе. Он попятился. Скрипучая дверь послушно вернулась на место, прикрыв собой ряды фигурок. Скрип прошелся по Щукину, как камень по стеклу. Его передернуло, в душу закрался неприятный холодок, стало как-то неуютно в этой полупустой комнате. Глебов на его месте давно бы сбежал, а он почему-то стоял, прислушиваясь к глухо бьющемуся сердцу. К стуку примешалось шварканье.

Мальчик повернул голову к окну. По дорожке шел дворник, время от времени взмахивая метлой.

Мысли заработали мгновенно.

«Убьет, – мелькнуло в голове. – Сделает статуей, скажет, что так и было. Барабанщице нужна пара – барабанщик».

Бежать к выходу было поздно, он не успевал проскользнуть не то что незамеченным – его могли поймать на месте преступления.

С удивлением он увидел, как руки его хватают обломанные ручки шкафа, распахивают дверцы. Он еще успел подумать о том, как бы так влезть в шкаф, чтобы не обрушить многочисленные полочки. Но сделать уже ничего не смог.

Неудачно развернувшись, он задел одну из полок, и фигурки с сухим шелестом посыпались на его спину. Он попытался рукой остановить их падение, но зацепил еще что-то, и куколки обрушились на него частым дождем. Серега все еще пробовал поймать маленькие ускользающие из его сведенных судорогой пальцев статуэтки, выпрямился, сшибая последние полочки в этой половине шкафа.

Дверца распахнулась, и на перепуганного Щукина уставились удивленные глаза дворника. Ничего не говоря, он выволок Серегу из шкафа, протащил по комнате и вышвырнул на улицу. Рука у него оказалась тяжелой – пинок получился хороший. Не удержавшись на одной из ступенек, Щукин кувырком полетел на землю, больно стукнулся задом, плечами, врезался затылком.

Хлопнула дверь.

– Ух ты!

Щукин сидел на земле, тряс головой, пытаясь небо и травку поставить в правильном порядке, а не вверх тормашками. Удалось это сделать не сразу. Окружающий мир опасно покачнулся, когда он встал на разъезжающиеся ноги.

В домике было тихо. Щукин был готов к ругани, крикам, наказаниям. Но ничего не происходило. Осмелев, он подкрался к окну. Дворник спал. Не раздевшись, он лежал на кровати, закинув ноги в ботинках на невысокую спинку, вытянув руки вдоль тела. Глаза у него были закрыты не до конца. Щукину показалось, что из-под полуприкрытых век дворник наблюдает за ним.

Он отстранился от окна.

С дворником было все ясно – только он мог творить все эти безобразия, сомнений больше не было. Теперь оставалось рассказать обо всем ребятам.

Как только подросток скрылся за зеленью деревьев, дворник открыл странно потемневшие глаза и сел на кровати. Под ногами хрустнули осколки фигурок.

Заручившись разрешением вожатого, Глебов помчался к корпусу, где жил первый отряд. На всякий случай он не стал идти через сам корпус, сталкиваться еще раз с первоотрядниками ему не хотелось. Хотя было интересно посмотреть: если Платона нет, то кто второй вожатый на отряде?

Он обогнул здание и уперся в закрытое окно. Это было неожиданно. На улице шпарило солнце, было жарко, во всем корпусе окна были распахнуты. И только одно закрыто.

В голове пронесся вихрь самых мрачных мыслей. Васька встал на цыпочки, заглядывая за пыльное стекло.

– Стоп, я тебя уже видел.

Глебов быстро повернулся. Перед ним стоял его давнишний приятель – невысокий паренек с лохматой челочкой.

– Здорово. – Васька почему-то обрадовался, увидев знакомое лицо. – Как дела?

– Опять что-то потерял? Или так зашел?

– Слушай, мне бы Вовку, старшего вожатого. Ты его не видел?

Парень взлохматил и без того лохматую челку и задумался.

– А с чего я его должен видеть? – удивленно спросил он.

– Как с чего? – опешил Васька. – Он ведь там живет. – И он кивнул в сторону окна.

Парень привстал, чтобы заглянуть туда, куда показал Глебов. Потом он опустился на пятки и долго смотрел на стоящего перед ним пацана.

– Никто там не живет, – наконец произнес он. – Там чемоданы лежат.

У Васьки внутри все оборвалось, мурашки пробежали по спине, колени предательски задрожали.

– Где он тогда живет? – резко осипшим голосом спросил он.

– Кто его знает? – На лице парня читалось полное равнодушие. – Я его ни разу не видел. Вроде есть у нас какой-то старший вожатый, я не в курсе.

– А отрядного вожатого у вас как зовут? – чуть ли не шепотом спросил Глебов.

– Ира, – теперь пришла очередь удивляться парню. – Ты что, не знаешь?

– Одна?

– Одна. Был еще какой-то хмырь, но ему не понравилось, и он уехал. Всего-то дня три прошло от начала смены. Мы его толком и не видели.

Васька никак не мог прийти в себя от услышанного.

– Все узнал? – лениво спросил парень.

Глебов кивнул и уже в спину уходящему знакомцу спросил:

– Сколько у вас сейчас человек в отряде?

– Столько же, сколько и в первый день было – двадцать семь. Чужих к себе не брали, своих не отдавали, – ленивой скороговоркой, не поворачиваясь, бросил он.

«Как быстро, – мелькнуло в голове у Васьки, – за одно утро два человека. Мы не успеем!»

Он помчался искать Петухова. Если Вовка с кем-нибудь успел поговорить, то это был начальник лагеря. Но он не знал, что именно Петухов был тем самым вожатым, в отряде которого была Таня Захарова. Может, Володя что-нибудь не так спросил или не так сделал? Может, Сергей Сергеевич помнит еще эту встречу? Она не могла произойти давно. Времени прошло всего ничего – два часа до горна, а потом завтрак.

По закону подлости, когда человек нужен, найти его всегда сложно. Глебову пришлось прочесать все закоулки, прежде чем он нашел начальника – Сергей Сергеевич был в самом дальнем конце лагеря, на волейбольных площадках, следил, как физрук вешает новые сетки.

– Кажется, твоя фамилия Глебов. – Петухов был утомленный, лицо бледное, глаза смотрели мимо собеседника. – Я же сказал, чтобы ты был с вожатым. Третий отряд сейчас должен быть на пляже.

– Меня отпустили, – заспешил Васька, испугавшись, что его не дослушают. – Сергей Сергеевич, с вами сегодня не говорил Володя, старший вожатый?

В глазах Петухова что-то появилось. На мгновение они сделались жесткими, а потом взгляд опять стал рассеянным.

– Я ни с кем сегодня с утра не разговаривал, – уклончиво ответил начальник.

– А самого Володю видели? – не заметив того, что Петухов уходит от ответов, все еще продолжал наседать Глебов.

– Какого Володю?

– Старшего вожатого.

– Нет, не видел.

Больше спрашивать было не о чем, но что-то Ваську смущало. Они немного постояли с начальником друг напротив друга. Петухов ждал. И тут Глебова прорвало. Он рассказал обо всем, что произошло за эту долгую неделю. Сергей Сергеевич выслушал молча, ни разу не перебил и даже, как Ваське показалось, не переступил с ноги на ногу.

– Да, у меня в отряде была девочка Таня, и она утонула. Ну и что? Это ни для кого не секрет. – Ваську поразило, каким равнодушным голосом все это было сказано. – Иди к отряду.

Петухов отвернулся, оставив Ваську в полном недоумении.

– Кстати, – бросил он через плечо, – старшего вожатого зовут Николай Степанович.

Глебов не заметил, как дошел до административного корпуса. Все мысли путались в его голове. Малейшие внятные объяснения всему происходящему, которые он успевал себе придумать, тут же разбивались о совершенно непонятную действительность.

В холле первого этажа десятилетки бегали вокруг стола для пинг-понга, играя в вышибалы. Ракетки были только у двоих, остальные играли книжками. Делали они все это так азартно, так громко кричали, так активно переживали проигрыши, что никто даже голову не повернул в сторону вошедшего Глебова. Воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, Васька проскользнул к двери кабинета начальника. Прежде чем повернуть ручку, он задержал дыхание – в этот раз ему должно было повезти – и толкнул дверь.

Дверь открылась.

Он не знал, что хочет здесь найти. Кабинет как кабинет. Большой стол, заваленный папками и бумагами, два телефона, один без кнопок, вдоль стен стулья, длинный-длинный шкаф, также забитый папками и книжками.

Глебов наугад достал одну папку. Какие-то накладные.

Следующую. Договора.

Самую толстую на этой полке. Списки детей.

Крики за дверью стали громче, а потом совсем стихли. Слышался только звонкий стук шарика о стол.

Что же тут можно найти?

Васька оглянулся еще раз. Над столом фотографии, большие и маленькие, в рамке и без. И везде был Петухов. С детьми, с вожатыми, с большими начальниками. Вот Сергей Сергеевич на фоне центральных ворот, охраняемых с двух сторон барабанщицами. Целенькие еще, новенькие. На другой фотографии на фоне барабанщиц был снят дворник. Только не такой, как сейчас. А моложе, стройнее, в парадном костюме и в галстуке.

Лица, лица, лица. У Васьки зарябило в глазах.