Сказка для Агаты Усачева Елена
– Собираюсь, – отозвалась тише и повесила платье обратно в шкаф.
– Так чего, принести?
Ничего не надо ломать и рвать. Все должно быть так, как обычно. Пускай мать увидит, что без нее жизнь не останавливается. Что Агате даже лучше – одной.
– Я завтра возьму. Перед занятиями. Чего сегодня ходить? Поздно уже.
– Я только вернулся.
За окном было темно. Кажется, опять пошел дождь. Стрельцов под него попал. И снова готов выйти из дома.
– Мне нетрудно.
– Я сегодня… – убедительная причина в голову не приходила, – не могу. Завтра.
– Хорошо, завтра. Часов в восемь.
– Конечно, я уже встану.
Агата осторожно прикрыла дверцу шкафа, провела ладонью, стирая влажные отпечатки. В тишине стало хорошо слышно – дождь. Он шуршал по подоконнику, изредка постукивал по стеклу. Агата зажала уши руками, добежала до кровати, сунула голову под подушку.
Шуршит, зараза.
Утром мамы дома все еще не было. Кухня стояла девственно пустой. Полотенца в ванной обвисли и задеревенели. В холодильнике – банки варенья, лимон, яйца, какие-то баночки на дверце, тюбики. Чисто вымытые сковородки лежат в духовом шкафу, кастрюли пустые. Чайник испуганно засипел, резкими звуками нарушая целостность территории. После вчерашнего кофе с сэндвичем есть хотелось особенно. Словно бутерброд как ключик открыл дверцу аппетита.
Агата бродила по звонкой от одиночества квартире, ожидая, пока остынет чай, и не знала, что делать дальше. Ругаться не с кем, уходить из дома незачем. Она словно провалилась в яму. То все было ровно, ровно, сделала шаг, думая, что и дальше ровно, а там – пустота.
Домофон прорезал тишину комнат, поднял пыль с торшера, заставил качнуться бахрому на кухонной лампе.
– Кто?
Хотелось услышать, что это мама, что все возвращается обратно – она уже была готова орать и доказывать, что права. Нашла глазами одинокую кроссовку, тычком перевернутую вверх подошвой.
– Здравствуй, Агата. Это Ваня.
От неожиданности несколько секунд не знала, что сказать.
– Чего ты? – буркнула в растерянности.
– Тетради, я обещал.
– Под дверью положи!
Дала отбой.
Вот и повод уйти. Чтобы не доставали.
Отыскала вторую кроссовку, влезла – мокрые. Ну и ладно. Заболеет и помрет назло всем.
Озноб стрельнул в колени и замаршировал выше. Надо было поставить их посушить. Куда мать смотрела?
Агата с раздражением отошла от двери, сдирая с себя кроссовки. Зачем вообще нужны эти родители, если их нет, когда они нужны!
Агата прошла по коридору, чувствуя, как тепло возвращается в ноги. Что у нее есть еще, кроме кроссовок?
– Мама!
А! Ну да! А вообще – у нее есть сапоги зимние. Вон стоят. Сойдут для пасмурного денька.
Стрельцова на лестнице не было. Зато под дверью на коврике лежали отксеренные листки из тетрадей. Аккуратным почерком – домашнее задание. Зануда – это диагноз. Когда легче согласиться, чем объяснять, почему он не прав.
Ноги сначала принесли ее на бульвар, где воробьи и собаки, где тускло горит вывеска «Допинга». Пальцы заныли от желания тепла. И пошла дальше.
– Варнаева!
Ее последнее время часто стали звать по фамилии. Это не к добру.
Емельянов выглядывал из-за школы, манил к себе.
– В разведчика играешь? – Идти не хотелось. Зачем она вообще пришла к школе? Тяги к знаниям Агата в себе не чувствовала. Разве только обещала Стрельцову, но он перебьется.
– Меня вычислили.
– Кто бы сомневался.
– Родичей к директору вызвали.
– Суши сухари. Сейчас тебе десятку впаяют. Умрешь на Колыме.
– Да иди ты!
Агата повернулась, чтобы уйти. Непонятная тревога требовала движения, а не выслушивания чужих жалоб.
– Погоди! Сходи в школу, узнай, что там.
– Сам сходи.
Емеля окинул ее недовольным взглядом.
– А чего ты в сапогах?
– Зима скоро. Надо готовиться.
– Черт! – Андрей нервно кусал губы. – Чего они так быстро?
– Это еще долго. Ты зачем сюда пришел?
– Я не пришел. Я ухожу. У тебя деньги есть?
– У меня совести нет. Откуда у меня деньги?
– А! С матерью поругалась?
– Помирилась.
Хотелось уже Емельянова прибить.
– Слушай, сделай что-нибудь. Ты же у нас крутая.
– С ума сошел? С чего вдруг я стала крутая?
– Поговори с Дашей. Пошутить, что ли, нельзя?
Наверное, у Емели был недобрый рыбий глаз. Или ментальная связь с учителями.
– Варнаева! А ты что здесь делаешь? – тихо спросила Дарья Викторовна.
– Стою. – Агата сунула руки в карманы.
– В класс зайти не пробовала?
– Вражеская сила не пускает.
Сказала и уставилась на классную: интересно, как отреагирует. Были возможны варианты.
– Это как бесы в церковь? – Дарья Викторовна тяжело переступила с ноги на ногу. В руках у нее был портфель и тряпичная сумка. Ручки сильно оттянуты – что-то там тяжелое лежало.
– Почти.
– Ну так это от грязи на твоей голове. Вымоешь – сразу полегчает, мысли свежие придут. Кто там прячется? Емельянов?
Емеля сделал страшные глаза и замахал руками. Агата мазнула по нему взглядом и кивнула:
– Эй, выходи, Робин Гуд!
Все с тем же обалдевшим видом Андрей выглянул из-за угла.
– А чего я? – заранее ушел в глухую оборону Емельянов.
– Ничего. Сумку подержи. Тяжелая.
Емеля покорно поплелся к учительнице. Пока шел, Дарья Викторовна с прищуром всепонимающего человека смотрела на Агату.
– Ну хорошо, обратят на тебя все внимание. Дальше что?
– При чем тут внимание?
– Понятно, что вся твоя ежистость для того, чтобы заметили. По-другому, конечно, выделиться не получается. Для этого ведь надо прикладывать усилия: учиться, догонять, обгонять. А тут – падаешь. Это удобно. Но вот обратили на тебя внимание – дальше что? Любые отношения хороши в своем развитии. А в тебе же ничего нет, кроме грязной головы.
Агата тряхнула челкой, отступая:
– Не нужно мне ваше внимание! Я и без него хорошо живу.
– Ты уверена, что хорошо?
Что-то в этом вопросе было. Как будто Даша уже знала что-то, чего еще не знала Агата.
– Да. Хорошо! – Отступила назад Агата. – Мать ушла, думает, меня напугала. Да пошли вы все! Я и сама справлюсь! Не маленькая.
– Иди отнеси в учительскую. – Дарья Викторовна подтолкнула Емельянова под локоть, и он покорно поплелся, выворачивая шею в сторону Агаты.
– Не ори, – тихо произнесла учительница. – Говори толком.
Но говорить Агата уже не могла. Жалость к себе, родившаяся вчера, но так и не нашедшая выхода, горячей волной ударила по глазам. Стало нестерпимо больно. Агата зажмурилась и побежала прочь. Вот бы сейчас дома оказалась мама, вот бы она зашла в комнату, села на кровать, погладила по голове. А еще лучше – обняла. Прижала к себе сильно-сильно. Рассказала, что произошло на работе, позвала пить чай. Но ничего этого не будет. Входить в комнату, а тем более обнимать ее некому. Она одна. Совсем одна.
Специально долго-долго бродила по улицам. Позвонила Синявиной. Сидела у нее, отогреваясь, слушала ее испуганный шепоток: «Ой, что было, что было!» Емелиному отцу выписали штраф. Андрею запретили на полгода выходить в Интернет. Отец пообещал лично за этим проследить. Емельянов извинялся перед всеми.
– Не извинялся. Так, что-то блеял, – кривила губки Лена. Прическа делала ее щеки подчеркнуто круглыми. Глаза потерялись. Зря ходила в парикмахерскую.
«Слабак!» – мысленно ругала приятеля Агата.
– А что ему оставалось делать? – защищала одноклассника Синявина.
Агата пожимала плечами. Она знала выход – уйти, плюнуть на всю эту условность.
– Ой, а знаешь, что он напоследок решил сделать? Оказывается, учителя в одну игрушку играли, монстров мочили, а у монстров наши лица. Он говорил, что и наш класс там есть. Это физрук с информатиком сделали. В нее все учителя играли, некоторые по несколько уровней прошли. Прикинь. Мы их на уроках достаем, а они на перемене в учительскую – и рубиться.
Агата представила Дарью Викторовну за компьютером, как она, азартно похохатывая, стреляет в двоечника Волкова, а тот поднимает руки и просит пощады. Но пощады ему не видать. Выстрел. Мозги вяло стекают с экрана.
– Ботва это!
– Да ладно! К Андрюхе уже пацаны ходили игрушку смотреть. Он программу переписал, теперь там вместо нас учителя, он за деньги дает играть.
За деньги… Понятно. Но все равно гонит. Не было такой игры, это Емеля специально придумал. Для интереса. Поэтому и кричит. Была бы игра на самом деле, молчал бы в тряпочку. За такое могут снова поймать. Не станет же он рубиться в одиночку, полезет в Сеть, а там его давно ждут.
В десять пришлось уйти. Родители Синявиной ходили за дверью комнаты, давая понять, что пора и честь знать.
Листков на коврике под дверью не было, и Агата успела обрадоваться. Это значит, мама пришла. Это значит, все как раньше.
Из прихожей на Агату вывалилась тишина. Заждавшаяся пыль взлетела, неприятной паутиной облепляя лицо, забираясь в нос.
Никого. Мать не заходила. Не брала вещи. Не пыталась все оставить на своих местах. Агата какое-то время потопталась около вешалки, оценивая ситуацию. Целый день. Больше двенадцати часов никого. Не было звонков. И холодильник…
В сапогах прошла на кухню. Пусто. Лимон, банки варенья, тюбики на дверце. Догадалась заглянуть в морозилку. Нашла пельмени.
Ладно…
Она бросила пакет в раковину, поставила кастрюлю на огонь и пошла переодеваться.
Уговорили…
Специально разбросала вещи. Назло. Вот пускай ночью придет и споткнется. Бухнула в кастрюлю весь пакет пельменей. Тоже назло. Завернула в ванную. Долго стояла, глядя на свое отражение в зеркале. На руки падали капли – она отвернула вентиль на полную. Пришла в себя, когда сквозь шум воды до нее донесся звук шипения и запах чего-то пригоревшего.
Кипяток из кастрюли вырывался возмущенным вулканом. На открытом огне жарился убежавший бульон. Склеившийся комок пельменей лениво болтался сверху, остальные прилипли ко дну и после долгого отдирания всплывали с обтерханными боками. Когда Агата догадалась положить в тарелку масло, пельмени уже отказывались отделяться друг от друга. Кетчуп не спас. Соль, которую она забыла насыпать в бульон, тоже. Через полчаса горка пельменей покрылась жирной пленкой, убив всякое желание есть.
На часах было двенадцать. Она вспомнила, что Марк звал ее встретиться. И улыбнулась. Захотелось себя чем-то занять. Да хотя бы почитать, что там понаписал правдоруб Стрельцов. Но если не было мамы, значит, тетрадки с коврика забрал кто-то другой. Например, воры. Вариант был смешной.
На эсэмэс Стрельцов ответил сразу. Как будто ждал. «Они тебе не нужны. Я пришел и забрал».
Все. Бороться с действительностью сил больше не было. Агата пришла к себе в комнату и как была – в одежде – упала поверх покрывала. Уснула она мгновенно, не пытаясь лишний раз цепляться за такую непонятную, такую бестолковую действительность.
Глава пятая
Три истории
Это снова был телефон. Легкая трель ворвалась в сон, попыталась устроиться там, найти свой уголок, встать к стеночке. Не получилось. Звонок сотрясал, разваливал историю с комнатами и ковром. И она развалилась.
Агата лежала, чувствуя неприятную тяжесть в теле – одежда давила.
Телефон замолчал, сделав тишину квартиры слишком явственной. Шкафы и стулья недовольно вздохнули – все без изменений. И вроде как можно лежать дальше, раз никого нет.
(Она не пришла, не пришла! Разве матери так поступают?)
Двигаться было тяжело. Сон убежал. Прыгал теперь где-то по ступенькам вместе с дурацким звонком, веселился. Агата перевалилась через край кровати, заставляя себя встать. Утро, а настроение никакое. Была бы мать, можно было бы поругаться. Но ее нет, не пришла, прятаться не от кого, убегать не от кого, запираться в комнате не от кого. Тоска. Тоскливый был огонек на боку чайника. Зеленый, дрожащий. Странно, что все эти вещи, которыми так часто пользовалась мать, не ушли вместе с ней, остались. Теперь стоят, смотрят с осуждением.
Чья-то настойчивость требовала выхода, поэтому телефон снова затрезвонил, и Агата обрадовалась, что можно на кого-то поорать. Поорала на дребезжащий аппарат. Вроде стало полегче.
Движения разогнали неприятную ломоту в теле. Восемь. В школу, что ли, сходить? Раз другого дела нет…
Чайник щелкнул. Чай, пускай и только с сахаром, – неплохо. Вторая удача за одно утро. Ладно, пускай школе сегодня повезет, раз вокруг сплошная удача.
Она чуть не обожглась чаем, когда увидела в прихожей темную фигуру.
– Ты кто? – заорала, прикрываясь чашкой.
– Где у тебя тут свет включается?
Страх облил холодной водой, и тут же стало жарко от ярости.
– Совсем обалдел, что ли? – накинулась она на Ванечку. – Ты как дверь открыл?
– Было не заперто.
– Чего это – не заперто! – Она ударила по выключателю, заставляя тени сжаться, убраться под шкафы и стулья. Стрельцов сощурился. – Зачем приперся?
– Дарья Викторовна просила зайти узнать.
– А если она попросит с пятого этажа прыгнуть – ты тоже потом скажешь, что было не заперто?
– При чем тут это? – Ванечка протянул пакет. – Там пряники к чаю. И колбаса.
– Это тоже от Даши?
– Нет, это я позавтракать не успел. Дарья Викторовна рано утром позвонила, попросила тебе помочь.
– Ты хотя бы врать научись, – выхватила у него из рук пакет Агата. – А то «Дарья Викторовна, Дарья Викторовна». Так и говори: влюбился, примчался увидеть…
Упаковка пряников и аккуратный кулечек – бутерброды. Надо будет еще на что-нибудь пожаловаться, пускай Ванечка и обедом ее накормит, раз такой сердобольный.
– А у тебя правда мать уехала? – Стрельцов пропустил мимо ушей все колкие замечания Агаты.
– Ага, в Заполярье подалась. Там деньги хорошие можно поднять. Ты же знаешь, мы без отца.
– Она у тебя вроде неплохо зарабатывала.
– Уволили. Как раз вчера и уволили. – Агата откусила сразу от всех бутербродов, благо они были сложены стопкой. – Ее и еще одну тетку. Та сразу вещички собрала и в город Апатиты подалась. Хибины. Красота. У нее в тех краях сестра живет. Вот мать с ней и поехала. Там к зарплате добавляют еще столько же за суровость климата.
– Чего ж там сурового? – Стрельцов стоял на пороге кухни и с удивлением смотрел, как Агата уничтожает бутерброды.
– Как – чего? Это же вечная мерзлота! Там вообще ничего не растет. Только карликовые березы стелются по тундре. И перекати-поле ветер гоняет. И эти, олени ходят, ягель из-под снега добывают. И зима двенадцать месяцев в году.
– А лето?
– А лето остальное время.
– И что же она там будет делать?
– Ты же отличник! Должен знать, что на Кольском полуострове добывают никель, апатиты, аметисты и еще гору всего. Треть таблицы Менделеева и еще несколько человечеству неизвестных металлов.
– Она это добывать будет?
– Она это будет считать! Она же у меня бухгалтер! Чего стоишь? Иди чай наливай! Я одна буду пряники есть, что ли?
– А чего она тебя с собой не взяла? Как ты тут без нее?
– Я вон с тобой жить буду. – Бутерброды кончились, а чай был еще горячий. – Ты хозяйственный, станешь мне продукты покупать. И готовить.
– Я готовить не умею, – смутился Стрельцов.
– Ничего, научишься. Ты талантливый. Чего там в школе?
Услышав знакомое слово, Ванечка бросился в коридор.
– Я тут принес! У нас новая тема по алгебре. А по литературе мы писали сочинение, а еще по физике собираются опрос устроить. – Стрельцов зашуршал бумажками, перекладывал тетради. Смотреть на него было одно удовольствие – какой он ответственный, правильный. Стрельцов почувствовал, что на него смотрят, и листочки замерли у него в руках.
– Какие еще новости? – ехидно спросила Агата.
– Придешь и все узнаешь, – стал складываться Стрельцов. То ничего-ничего, а то вдруг обиделся.
– А если не приду?
– Придешь.
– С чего вдруг? Раньше не ходила!
– Ты хорошая.
Агата подавилась чаем и уставилась на гостя:
– Какая?
– Хорошая, – сказал – и тут же сломался, мучительно покраснев. – Ну… была… когда-то.
– Была – сплыла. А тебе какое задание-то дали? Меня не только накормить, но еще и в школу отвести?
– И проверить, чтобы ты дверь закрыла, – буркнул он.
А Стрельцов оказался не дурак.
– Ну, пошли.
Агата пнула ногой табуретку, заставляя ее упасть, и отправилась собираться. Портфеля у нее уже давно не было. Зачем сумки, если ей нужна одна тетрадка и ручка?
– А что у нас сейчас?
– Физкультура.
– О! Идем!
Можно, конечно, от бестолкового Стрельцова убежать, но было интересно посмотреть, что случится дальше.
А дальше все повторилось с настойчивостью плохого сериала.
– Варнаева! – зашипели, как только они пересекли школьный двор и подошли к крыльцу. Агата даже голову поворачивать не стала. Чего она в Емеле не видела?
– Емельянов, у тебя там землянка вырыта?
– Иди сюда! – махал руками Андрей и нервно оглядывался. Агата тоже оглянулась, но вражеских лазутчиков поблизости не было. Только Стрельцов смотрел на дергающегося Емельянова с любопытством.
– Я подожду, – разрешил Стрельцов. Агата бы посмеялась, если бы это не родило внезапное раздражение. Что он себе возомнил? Один раз завтрак принес и теперь король? Но с ним она разберется после.
– Ну, что?
Емельянов опять был лохматый, глаза красные, рожа бледная. Завтраком его явно не кормили.
– А правду говорят, ты теперь одна живешь?
Мир полон слухов! Прикольно.
– Дальше чего?
– Дай мне у тебя денек перекантоваться.
– С чего это вдруг?
– Да игра эта дурацкая. С учениками-учителями. Она, оказывается, постоянно запрашивала в Инете разрешение на использование. Ну и всякие обновления по мелочи. Прикинь, сижу я ночью, а тут папаня входит. Говорит, звонят из полиции. А мне, типа, в Интернет нельзя заходить. Короче, вырубили меня, а игрушку заблокировали. Они же как увидят, что там, совсем меня того…
– Да уж, это даже не Колыма. Это дальше. Остров Франца Иосифа, не меньше.
– Вот я и подумал: если меня денек не будет дома, это же ничего.
– Это будет дорого стоить.
– У меня тысяча есть.
– Гони тысячу!
Емельянов сунул Агате в ладонь мятую купюру. Она повертела бумажку в руках, жалея, что здесь не две по пятьсот, тогда бы можно было отдать Даше деньги и уже забыть про эту историю. Ключи звякнули в дерганых пальцах Емели.
– Только не поломай там ничего! – предупредила Агата, пытаясь представить, что бы она хотела, чтобы было сломано в ее квартире. Из всего жалко только чайник. У него такой трогательный зеленый глазок.
– Да я вообще шевелиться не буду! – заверил Андрей.
Агата смотрела, как Емельянов идет своей ломаной походкой на тонких ногах, и удивлялась, как они у него не сгибаются в неположенном месте, – тонкие ведь. А впереди его ждет такое разочарование: у нее нет компа, а значит, нет выхода в Инет. Можно, конечно, через телефон, но на мобильный Интернет Емеле всегда не хватало денег. Ничего, пускай поскучает.
День прошел тихо, никто Агату не трогал. Ее словно не замечали. Она ходила по коридорам, встречалась взглядами с учителями, но они не спешили ей выговаривать за прогулы. Класс отдалился, ему было все равно, есть она, нет ее… Васек Трубач теперь демонстративно ходил с Анькой Смоловой, хватал ее за плечи, она глупо ржала.
Стрельцов подсовывал свои тетрадки и тоже молчал. Агата терпела, пока не встретилась взглядом с Синявиной. Хитрый был взгляд.
– А чего все как будто клеем намазаны? – тихо спросила Агата, доверительно склоняясь к Лене.
– А чего тебе надо? – отодвинулась Лена и как будто поморщилась.
– Чтобы замечали.
– Тебе же не нравилось, – искренне удивилась Синявина.
– С чего ты взяла?
– Так… – начала Синявина и запнулась. Отвернулась к окну, смутившись, одернула на коленях юбку.
Сколько лишних движений! Как интересно! Врать все-таки надо уметь, а не ерзать на стуле. Агата склонила голову, заставляя Синявину краснеть.
Можно больше вопросов не задавать. Все понятно. Дашенька старается. Умный, добрый педагог. Подговорила всех. Агата ей сама сказала, что не хочет выделяться, вот все ее и не выделяют. Умно. Но мимо. Не работает.
– Знаешь, – Агата стиснула руку подруги, – теперь все изменилось. Теперь я очень хочу, чтобы заметили.
– Зачем? – отшатнулась Синявина, но Агата ее не отпустила. – Ты и так вся такая заметная. – Сказала и покосилась на повисшую челку подруги.
Читать бесплатно другие книги:
