Дороги и сны Панкеева Оксана

– Вроде бы… Если Мафей мотался в это самое Поморье к родичам и привозил из Лондры мэтрессу Морриган, значит, там все путем, правильно я думаю?

– О, мэтресса Морриган… – согласился Кантор и от дальнейших комментариев воздержался, дабы не ляпнуть спьяну чего-нибудь губительного для языка.

– Да, таких женщин сейчас нечасто встретишь… – грустно согласился Виктор. – А и встретишь, тут же окажется, что она триста лет ждала другого и вот только сейчас дождалась…

– Я так понял, меня вы нашли. – Кантор поторопился увести разговор подальше от персоны мэтрессы Морриган. – А Повелителя?

– А ты думаешь, что мне сегодня снилось и чего я вот в пьянство вдарился? Ты бы видел эту образину!

– Что, такой страшный?

– Такой гадостный!

– А-а. Наливать?

– А что, смотреть на нее?

Дзинь-дзинь. Буль-буль.

– А ты что, и правда в театре играешь?

– Не похоже?

– Ну с одной стороны… ты на деда здорово похож, а он уж на всех экранах примелькался. А с другой… я как-то подумал, ты чем-то посерьезнее занимаешься. Рожа у тебя, приятель, такая… специфическая… Опять же тело это в ванной… раза в полтора тебя крупнее тело-то, так, между прочим…

– Ага. А еще я музыку пишу.

– Серьезно? А мой старик стихи писал. Ты не слышал… а, ну я тормоз, нашел что спросить, где бы ты слышал… Щас я тебе поставлю…

– Я же не пойму ни слова… – тоскливо напомнил Кантор.

– А, твою мать… я забыл… Погоди, я тебе сам спою…

Он долго копался в шкафу, что-то ронял, ругался, потом нашел гитару и обнаружил, что на ней не хватает струны, путано и косноязычно вспоминал, при каких обстоятельствах эту струну порвал, зачем-то попробовал настроить оставшиеся и порвал еще одну…

Ах да, точно, вот так они и ушли из дому. Виктор загорелся идеей познакомить Кантора с творчеством своего отца, но сначала недосчитался струн, потом у них кончилась выпивка, а еще он признался, что исполнитель из него тот еще… И пошли они… Куда же они пошли?.. Сначала в магазин, да, точно, он еще объяснял отсталому варвару, как пользоваться этими их «деньгами»… А потом они пошли в гости к некоему Гаврюше, который вроде бы должен был решить все их проблемы. Ибо он сам писал музыку на упомянутые стихи, умел играть на гитаре как положено, а не как Виктор, а еще у него дома была целая гитара, и вообще он был еще живой. В отличие от великого поэта.

А потом оказалось, что мир катастрофически тесен и все вокруг либо родственники, либо знакомые – точь-в-точь как в пьесах маэстрины Вероники. Пухлый, похожий на Толика маэстро Гаврюша в самом деле приходится Толику отцом, а Саше – дедушкой, а сам Толик, выходит, ее дядюшка, а она не сказала, маленькая скрытная вредина…

«М-да… а вот потом… кажется, три последние бутылки были лишними… Молчать, два придурка, я сказал, три, значит, три, а не две и не пять… до тех пор я все помню! А вот после – уже не очень…

Да, скандал, конечно, получился некрасивый, но кто это молодое дарование просил лезть со своим «творчеством», когда я слушаю маэстро! А маэстро ведь действительно великолепен, даже его голос не в силах испортить такие стихи и такую музыку! Кто это из вас сказал? Я на тебя посмотрю, когда тебе седьмой десяток пойдет! Когда тут одышка, а там артрит, а Огонь все равно полыхает, и никуда от него не денешься… И нечего было этому сопляку даже соваться со своими бестолковыми ученическими поделками, неужели сам не видел, как это все жалко и убого… Ну ладно, я понимаю, он пришел не ко мне, а маэстро человек деликатный и молодые дарования обижать стесняется… Ну я же не знал. Ну в этом-то вы меня оба должны понимать! Вы же оба – это тоже я! А я не деликатный и не стесняюсь. Если ученик наваял бездарное не пойми что, я так и сказал. Я и Плаксе всегда так говорил… В конце концов, я ж его не ударил! Нет уж, если бы я очень сильно хотел, меня бы и Виктор не удержал, и не в том дело, что он мужик здоровенный, а просто он сказал, что маэстро не любит, чтобы в его присутствии люди морды били, вот я и послушался. Исключительно из уважения к маэстро, а вовсе не потому, что Виктор этого юнца заслонил своей широкой спиной.

Ребята, вас что, послать сами знаете куда? Чтобы я еще от ненормальных голосов нотации выслушивал и указания, что мне надо делать, а что нет? Вовсе я не «на подначки повелся», мне в самом деле захотелось что-то спеть! В первый раз после того, как… Понимаешь, идиот, спеть, а не выброситься в окно! Да, нехорошо, конечно, свою тоску черную на чужих людей вываливать, но я уже был совсем пьян и эманацию не удержал бы, хоть пой, хоть не пой. А ты вообще ерунду какую-то городишь, от кого я должен тут конспирироваться? Кто здесь когда-либо слышал обо мне и кто здесь узнает мои «Хинские колокольчики»? Заткнитесь оба, без вас тошно, и башка трещит…»

Ругань с внутренними голосами прервал вполне реальный, «внешний» голос, вопрошающий в пространство:

– Тут хоть кто-нибудь проснулся? Полон дом молодежи, и некого за пивом послать!

– Ну проснулся… – честно откликнулся Кантор и, сделав над собой нечеловеческое усилие, осторожно поднялся. В соседнем кресле спала какая-то юная особа, свернувшись калачиком и пристроив голову на подлокотнике. Под столом валялся парень, но не тот, с которым вчера поскандалили. В углу, на разложенных диванных подушках, располагался еще один. – Только в деле добычи пива ничем помочь не могу.

– Что, так плохо? – участливо поинтересовался маэстро Гаврюша, одновременно с ним оглядывая комнату. Дрыхнущая молодежь не подавала признаков пробуждения.

– Я не знаю дороги и не умею пользоваться денежной картой, – пояснил Кантор. – Вчера Виктор мне показывал, но я был уже пьян и ничего не помню. Кстати, где он сам? И который час? У меня там кошка не кормлена…

Маэстро растерянно оглянулся, зачем-то снял очки и тут же снова надел.

– Ой, а Витюша-то ушел… – беспомощно хлопая глазами, сообщил он. – И не сказал ничего… И ключа не оставил…

– У Саши должен быть другой ключ, – устало подсказал Кантор, видя, как разволновался бедный старый музыкант.

Вот, опять о том же… Вчера Виктор, кажется, упоминал, что намерен как следует напиться, чтобы забыть о виденном воочию Повелителе. И можно смело спорить на дюжину бутылок холодного пива в похмельное утро, что как раз об этом он не забыл. Зато напрочь забыл о Канторе и обо всем, что с ним связано.

– Ах, ну тогда я ей сейчас позвоню…

– Нет-нет… Подождите… Не сейчас. Можно немного попозже?

Не хватало еще показываться перед этой малолетней язвой в таком неприглядном виде! И дело даже не в том, что она непременно скажет все, что подумает. Дело в том, что скажет она чистую правду, на которую нечего будет возразить.

Кантор даже согласился с внутренними голосами: ради того, чтобы отсрочить свидание с беспощадной кузиной, он готов был на любой подвиг. В том числе поднять себя с дивана, вспомнить вчерашние инструкции касательно денег и сходить все-таки за пивом.

Мафей поднял пистолет, начал целиться, поймал себя на том, что неосознанно пытается придать своему лицу то великолепно-непроницаемое выражение, с каким упражнялся в стрельбе кузен Шеллар, тут же устыдился, сердито закусил губу и в результате выстрелил, практически не целясь.

Фантом, несомненно изображавший Повелителя, только ради душевного спокойствия Жака – одетого, с почти неслышным чмоканьем пропустил сквозь себя пулю, обрисовав светящейся дырой место попадания. Такое попадание не причинило бы вреда реальному Повелителю, даже если б он был живым и смертным.

Мафей тихо ругнулся по-мистралийски.

– Так тоже не работает… – сделал вывод Жак, ощупывая нечто невидимое глазу между стрелком и мишенью. – Может, мы зря взяли за основу классический метод? Может, надо было что-то принципиально новое придумать?

– Может… – проворчал принц, зачем-то оглянувшись на дверь. Наверное, все никак не мог успокоиться, что придворные маги опять уединились для обсуждения каких-то глобальных проблем, а его, как всегда, не позвали. – А мы точно посчитали исходные данные? Скорость полета, силу удара, все, что с цифрами связано?

– Слушай, за кого ты меня держишь? Я что, по-твоему, с радаром стоял и скорость мерил? Я попросился у мэтра Альберто слазить в Мегасеть и все цифры взял из справочников на сайте по старинному оружию.

– А если у вас оно было не такое?

– Уверяю тебя, уж точно не слабее. Я специально с запасом взял. Нет, тут вся хрень в структуре щита. Не годится классика, говорю тебе. Если бы проблему можно было решить, просто усилив что-то уже известное, тот же мэтр Хирон еще несколько лет назад такой щит создал бы.

Мафей аккуратно отложил оружие и критически оглядел фантом. Действительно жаль, что нельзя его, как Элмар когда-то мечтал, мечом рубануть или отпинать ногами…

– А что тогда?

– Ну давай для начала подумаем над основным принципом. Супертвердость, чтобы отскакивало, или супервязкость, чтобы, соответственно, застревало?

– Да надо оба варианта по очереди проработать. Эх, знать бы, не работали ли над этим вопросом мэтр Истран или мэтр Хирон и не осталось ли у них каких-нибудь записей…

– Разве что о том, как у них ничего не получилось, – хмыкнул Жак. – Тоже по-своему полезно было бы – узнать, какие гипотезы уже отработаны и признаны негодными… Но ничего такого у нас нет, так что давай начинать заново, с чистого экрана.

Одним коротким жестом развеяв фантом, Мафей принялся собирать патроны и укладывать в специальный ларец пистолет, любезно предоставленный его величеством Элвисом в придачу к тиру. Для теоретических изысканий экспериментальный полигон не требовался – достаточно тихого кабинета и удобного кресла… Да, кстати, кресло – это было бы самое то…

Сегодня Мафей впервые попробовал встать на ноги и, похоже, переоценил свои силы. Хотя кости уже срослись, отвыкшие от работы мышцы плохо слушались и быстро уставали. Пожалуй, рано он решил, что нужда в левитации или костылях отпала и можно свободно передвигаться на своих двоих. С другой стороны, попробуй он стрелять, вися в воздухе, его бы просто снесло отдачей…

– У тебя идеи есть? – поинтересовался он, все-таки взлетая на несколько пальцев над полом.

– Насчет щита? Пока никаких. А что?

– У меня тоже. А насчет чего-нибудь другого?

– В смысле?

– Ты же не просто так уточнил, правда?

– Ну поймал, поймал. – Жак грустно улыбнулся и поднял ларец с оружием. – Насчет «чего-то другого» – есть. Но об этом я хотел перекинуться парой слов с нашим другом Морковкой, а вы, чародеи скоропалительные, уволокли меня оттуда, не приводя в сознание.

– А что конкретно ты хотел с ним обсудить и почему об этом нельзя посоветоваться со мной?

В голосе Мафея слышался очень явственный намек на то, что от друга он ожидал несколько большей откровенности и дальнейшая скрытность может быстренько уравнять его с зазнавшимися взрослыми, которые не зовут юного принца на всякие важные совещания, хотя ничуть не стесняются использовать как телепортиста.

Жак тяжко вздохнул:

– Ну как ты думаешь, у самого рыжика могут быть тайны, которыми он просто не может поделиться с тобой и прочими магами?

– А с тобой – может?

– А со мной и не надо.

– То есть ты сам догадался? А это правда важно? Может, нам стоит потихоньку смотаться туда, пока почтенные мэтры заняты делом?

– С тобой вдвоем? Нет уж, уволь, я не умею, как мэтресса Морриган, голыми руками крокодилам хвосты отрывать.

– Ерунда, я умею. К тому же я необязательно должен промахнуться. А ты можешь объяснить, в чем дело, не раскрывая чужих тайн? Например, чем это может быть полезно?

– Например… вот мы тогда так и не придумали, как попасть в Первый Оазис…

– А! Я понял! – Мафей на радостях подпрыгнул, позабыв, что уже не стоит на твердой земле, и стукнулся макушкой о потолок. – Ты о том, что у Морковки в подвале такой же тайник, как в каморке мэтра Альберто, и там есть телепортационная машина!

– Умница, – еще тяжелее вздохнул Жак. – Шеллар бы тобой гордился. Ты-то как догадался?

– Во-первых, я чувствовал, что Вик меня постоянно где-то в чем-то дурит, – охотно поделился ходом своих рассуждений довольный Мафей. – Я же эльф, я такие вещи чувствую. Во-вторых, он часто уходит из дому, и я из любопытства весь этот дом обшарил. У него в подвале есть потайная дверь, которую я не смог открыть, да и обнаружил только с помощью магии. Фонит оттуда. А в-третьих, что у него может быть такого секретного, о чем ты мгновенно догадался, а кроме тебя – никто?

– М-да, все-таки не зря тебя наставник думать учил. Научил, на мою голову.

– И ты молчал! Нет, я понимаю, трепаться во всеуслышание о чужих тайнах нехорошо. Но ты один знаешь способ решения самого важного сейчас вопроса, над которым сломали головы все знакомые маги, и ты отказываешься поговорить с Морковкой только потому, что струсил телепортироваться со мной? Жак, нельзя же настолько бояться всего на свете! Я прыгал по мирам один, сидя в кресле, и никто меня там не съел!

Жак тоскливо оглянулся, как будто кто-то невидимый в пустом тире мог ему помочь отвязаться от назойливого мальчишки с его самоубийственными идеями.

– Ну не все так беспросветно, – неуверенно сообщил он. – Вполне возможно, что мэтр Вельмир тоже догадался…

– Откуда бы об этом догадался мэтр Вельмир, который триста лет неизвестно где находился? Кстати, он тебе не говорил, где именно?

– Нет, он от этого вопроса всячески увиливал. Сказал только, что не нуждается в подробном изложении всего, что произошло за эти триста лет, и заверил, что он их не проспал. И так, из разговоров, я понял, что он был где-то недалеко. Он полностью в курсе всего, что сейчас делается в мире. Но я, собственно, имел в виду другое. Морковка сам в его присутствии сболтнул лишнего.

– А именно?

– Когда мы смотрели на Кантора, он вскрикнул вслух, что это, дескать, его квартира. В другом мире, ага. Не мог же мэтр этого не заметить, как ты думаешь?

– Но он мог не понять, что это значит!

– Ты его недооцениваешь. Он умнейший человек. И готов спорить, он только дожидался момента, чтобы, как и я, поговорить с Морковкой наедине.

– Готов? Тогда спорим. И если ты не угадал, мы с тобой обязательно туда наведаемся, тайком от прочих магов, и сами поговорим!

– А как мы узнаем, угадал ли я?

– А вот завтра мэтресса Морриган собирается навестить мэтра Вельмира и узнать, как у него дела. Со мной, разумеется. И если к нашему прибытию вопрос еще не будет решен – вот тут-то нам и придется действовать самим.

– Ладно, а если я угадал?

– Я уговорю их, чтобы не брали тебя с собой, когда отправятся с визитом к Скаррону.

– А если не сумеешь уговорить?

– Сделаю так, что тебя придется оставить по состоянию здоровья.

– Постой-ка, не собираешься ли ты переломать мне руки-ноги?

– Да ну, – рассмеялся Мафей, – что ты паникуешь по поводу и без? С тебя и насморка хватит. Кто ж возьмет с собой на такое задание постоянно чихающего и кашляющего товарища?

– А если мэтр Вельмир меня вылечит?

– Жак, ты иногда потрясаешь своим невежеством! Простуда магией не лечится! А аллергия лечится долго и трудно!

– Ладно… – Очередным вздохом Жака можно было с уверенностью зашибить насмерть тролля. – Договорились.

Маленькая кузина не сказала ничего, но смотрела так, что Кантор готов был провалиться сквозь землю. Видят боги, он никогда не считал пьянку в хорошей компании чем-то недостойным и неподобающим, но под взглядом сопливой девчонки отчего-то не знал, куда девать глаза. Мысли похмельного товарища опять же по непонятной причине вертелись вокруг его собственной персоны и непотребного вида оной, хотя он и не имел привычки циклиться на таких вещах. Ему казалось, что все встречные прохожие и пассажиры трамвая смотрят исключительно на его помятую одежду, в которой он нынче спал, и на его опухшую физиономию с красными глазами. Смешанный запах перегара и пива преследовал его, как отряд ночной стражи незадачливого воришку, воспоминание о вчерашней, пусть и не состоявшейся, драке заставляло сгорать со стыда.

Разумом Кантор понимал, что естественными такие чувства быть никак не могут. Он даже вспомнил первую встречу и тот непонятный противоестественный страх, который заставил бывалого бойца растерянно попятиться под взглядом девчонки. Магического воздействия он не чувствовал, но это ни о чем не говорит – папина родня всегда была далека от классической магии. Нахалка явно чем-то воздействует на необразованного пьяницу, это он понимал, но понимание никак не помогало избавиться от наведенного или внушенного раскаяния.

– Саша, – наконец не выдержал он, – перестань.

– Что перестать? – невозмутимо поинтересовалась кузина, и ее глазки вмиг обрели выражение младенческой невинности.

– Прекрати меня стыдить.

– Разве я что-то сказала?

– Я такой же шархи, как и ты, и прекрасно слышу то, чего ты не говоришь. Кстати, ты мне соврала, что не знаешь своего дара.

– Ну не на людях же, дубина!

– Хорошо. Я подожду. Расскажешь дома. А сейчас – прекрати.

– Да я уже давно прекратила!

– Тогда почему?.. – Он не стал договаривать, так как в трамвае они действительно не одни, а постороннему человеку вопрос показался бы идиотским.

– Просто подожди, пока не пройдет. А почему – тоже объясню дома.

Дома… О боги, ведь сейчас она войдет в этот самый дом и обнаружит там последствия суровой мужской попойки! На кухне объедки, бутылки, стол в жирных пятнах и потеках соуса, да и пол не лучше – помнится, он бросал куски для кошки прямо на пол, а потом еще и поскользнулся на них… А в комнате разворочен шкаф, вещи ровным слоем по полу и дивану, гитара с рваными струнами… А если кошка в его отсутствие еще и нагадила где-нибудь… Тьфу ты, да что это с ним, в самом деле! Лучше б дорогу запомнил, болван!.. Можно было бы навещать старого маэстро и, возможно, в один прекрасный день встретиться все-таки с неуловимым Толиком…

– Выходим.

Кантор с некоторым облегчением выпрыгнул из трамвая. Хотя он верил в безопасность местного транспорта, эти огромные, зловеще шуршащие повозки его нервировали. Прыгнул он немного неудачно, пришлось беспомощно махать руками, восстанавливая равновесие, и мысль том, что он позорится перед всем честным народом из-за вчерашней пьянки, не замедлила посетить его похмельную голову. Кантор скрипнул зубами, злобно заверил ни в чем не повинные внутренние голоса, что ему ни капельки не стыдно, и переключился на виновницу своих страданий:

– Ты не только о своем даре соврала. Про дедушку почему ничего не сказала?

– Я тебя вообще ни с кем из родни не собиралась знакомить, – огрызнулась малявка. – Почему претензии именно насчет дедушки?

– Это ты сама так решила или папа сказал?

– Папа о тебе даже узнать не успел.

– Мой папа, – уточнил Кантор.

– Твой папа просил вообще тебя из дому не выпускать. Только дядя Витя этого не знал. Чего ты так распсиховался? Это у тебя такая обратная реакция?

Кантор нахмурился:

– У меня такая реакция на все, что мне не нравится. И это естественная реакция для любого человека.

– Нет, только для неуравновешенного. Мало ли что кому не нравится, это не повод на людей бросаться.

– На тебя пока никто не бросался. Но объяснений я все же жду.

– Послушай, дядя Макс мне тоже ничего не объяснил. Они же все со мной как с ребенком обращаются! Увидишься с ним – сам спросишь.

– Спрошу, можешь не сомневаться. А все остальное? Что это было? Тоже эмпатия, только направленная?

– Нет… – Малышка сосредоточенно уставилась на свои ботинки, словно вдруг озаботилась, как бы не ступить в лужу. – Это немножко другое. Пробой восприятия.

– Никогда не слышал.

– Ну вот, например… Помнишь, я тебя напугала тогда, на кладбище? Ну как ты думаешь, если обычная сопливая девчонка грозно посмотрит на взрослого дядю, сильно он испугается? А я могу пробивать восприятие до самых чувствительных точек в подсознании. Причем инстинктивно, я этих точек даже не вижу и не представляю, чем вообще можно было испугать тебя.

– Справедливости ради должен сказать, не особенно ты меня испугала. Удивила скорее.

– Во-первых, я не очень и старалась. А во-вторых, ты смелый человек. Настин Брыль меня тоже не слишком-то боялся, просто инстинктивно старался держаться подальше. Зато видел бы ты, что творится с педофилами…

– Они что здесь, стаями ходят? – Кантор от растерянности даже споткнулся на ровном месте.

Саша невесело и не по-детски ухмыльнулась:

– Меня же все знают. Я же уникальная медицинская аномалия. С виду ребенок, а по документам уже не считаюсь малолетней. Вокруг меня одно время и вправду ходили стаями. А потом мне надоело их пугать, и я одного все-таки прокляла.

– И что?

– Стаи поредели и перешли в пассивный режим.

– А тот, проклятый?

– Ушел в монастырь. – Девчушка озорно хихикнула. – Он же не знал, что я пошутила.

Впереди показался знакомый магазин, где они с Виктором покупали водку, а за ним высился еще более знакомый дом. Кантор оглянулся, запоминая дорогу до остановки.

– Тебе никогда не приходило в голову использовать свой дар на Насте? Например, отучить ее бояться всего на свете?

Кузина вздохнула:

– В том-то и беда, что у меня пробой только негативный. Я могу испугать, пристыдить, рассердить, поссорить, унизить, заставить завидовать, а вот хорошего чего-нибудь… – она развела руками, – не дано. С Настей мой папа занимался.

– Настолько безнадежный случай?

– Сейчас она еще ничего, в меру. Помню, после смерти Жака она боялась к компу подходить. А потом был период, когда она до дрожи боялась мужчин.

– На то была такая же веская причина?

– Ага.

– Я бы с удовольствием познакомился с этой причиной и поговорил по душам.

– Это вряд ли.

– Ты и там успела отметиться со своей любовью к проклятиям?

– Я хотела, но папа просек.

– И что, сделал это сам?

– Нет, у него с некоторых пор с этими вещами проблемы… Дир на него до сих пор дуется, а Эйдм так и норовит наложить лапу, на вот столечко ошибешься с мерой должного – и спутаешь лики…

– Можно понятнее?

– Ладно, забудь. Чтобы тебе было понятно, это надо изложить все о двуликих богах с самого начала, а мне сейчас не до того. Будет время – попросишь дядю Макса… В общем, папа не стал сам связываться с проклятиями, потому что ему нельзя, он дядю Макса попросил. Дядя отмеченный, ему достаточно воззвать к Эруле и предъявить вопиющее непочитание, а уж она позаботится, чтобы Справедливый сам взвесил и отмерил.

– И что получилось? – Это Кантор спросил уже из чистого любопытства. Не каждый день малышка пускается в такие откровения, грех не воспользоваться.

– Мы так и не узнали. Пропал человек, как и не было.

Саша остановилась, не доходя до подъезда, и пристально посмотрела в окно первого этажа. Занавеска стремительно опустилась, и тень соседки шарахнулась от окна в глубь комнаты.

– А говоришь, я соседей пугаю, – не смолчал Кантор.

– Ты их действительно пугаешь. – Когда она говорила с умным видом о серьезных вещах, то начинала поразительно напоминать юного Доктора из Лабиринта. – Ты выглядишь непривычно, смотришь мрачно, ведешь себя агрессивно. Вот люди и пугаются. А я ее просто пристыдила. Как тебя.

– Неправда. Большинство не пугается.

– Напугать меня или дядю Витю – это надо сильно постараться, – хохотнула Саша, прикрывая за ним дверь. – Да и дедушка с его непрошибаемым пофигизмом тоже не лучший кандидат в перепуганные. А вот соседка тебя боится. И Настя тоже.

Кантор двинулся вверх по лестнице и опять вспомнил про разгром в квартире.

– Ты зайдешь? – неуверенно поинтересовался он, надеясь, что эта ходячая укоризна откажется.

– Зайду, – хитро сверкнула глазами девочка. – Но не надейся, что начну тебе помогать в разгребании той помойки, что вы развели с дядей Витей.

– Раз уж пошел такой разговор, может, заодно и в телепатии сознаешься? – Кантор взялся за перила. Он уже знал, что такое лифт и как им пользоваться, но предпочитал обычные ступеньки. – Или ты просто уже заходила?

– Нет, – засмеялась кузина. – Все еще проще. Я давно и хорошо знаю дядю Витю.

Об этом Кантор как-то не подумал.

Упомянутая «помойка» на деле оказалась не столь страшна, как чудилось под магическим взглядом маленькой ведьмочки. Очистка стола заняла пару минут, протереть пол – еще пяток, а там и чайник вскипел. В такое утро никак нельзя без кофе, опять же – дама в гости зашла…

Маленькая девочка с трогательными куцыми хвостиками и ровно подстриженной челочкой сосредоточенно размешивала сахар в чашке, скромно опустив глазки, и сейчас, спрятав свой жутковатый взрослый взгляд, казалась обычным ребенком, беззащитным и безобидным.

– У меня начинаются каникулы, – вдруг сказала она, не поднимая глаз. – На каникулы я всегда уезжаю к родне на Бету. Я… Мне надо там показываться. Как можно чаще. Это связано и с обучением, и с моим… – Она неопределенно взмахнула руками. – Ну дядя Витя ж тебе, наверное, рассказал… Вот из-за этого и приходится все время бегать по храмам и проверяться – не случилось ли каких перемен. К худшему или к лучшему. Ненадолго, всего на неделю. Пока меня не будет, я попросила Настю за тобой приглядеть. Так что ты уж, будь добр, не пугай ее всякими охотничьими подвигами и разговорами о расчлененке в ванной. Пожалуйста. Она и так до сих пор от Брыля не отошла. К тому же Настя становится гораздо смелее, когда мы вместе, а без меня…

– Это у них что, семейное? – не удержался Кантор и в ужасе чуть не прикусил язык. Боги, надо же быть таким придурком, ведь вроде уже и не пьян…

Саша вскинулась всем телом, устремив на болтливого кузена пронзительный недетский взгляд. Зыбкий образ беззащитной девочки рассыпался, как мозаика из песка.

– Значит, мне не показалось, ты в самом деле знал Жака, хотя вы жили в разных мирах и не могли видеться. Объяснишь?

Выкручивайся теперь, пьянь бестолковая… И как-нибудь так, чтобы не соврать, а то ведь… родственнички…

– Не знал, – поправил он. – Знаю. Господин королевский шут до безумия боится покойников, а от вида крови падает в обморок. Меня он тоже поначалу боялся.

Кузина замерла с приоткрытым ротиком, затем восхищенно выдохнула:

– Ну какая же он зараза!

– Кто, Жак?

– Дядя Макс! Ведь он все знал с самого начала! И вместо того чтобы сказать, морочил нам головы такими туманными намеками, что я думала… Вот ведь хрыч старый!

– Больше я тебе ничего не стану рассказывать, – торопливо предупредил Кантор. – Главное ты знаешь, а подробности – это лишнее. Ты все равно никогда его не увидишь…

Взгляд девочки Саши на пару секунд замер, остановившись где-то над правым ухом собеседника, точь-в-точь как это бывало с его величеством Шелларом в момент озарения, затем она усмехнулась и уверенно изрекла:

– Увижу.

– В самом деле?

– И я уже знаю как.

– Очень за тебя рад. – Кантору было весьма любопытно, что за гениальная идея посетила эту милую головку, но продолжать скользкую тему посмертного существования Жака он не решился. – А скажи-ка, Настя знает, где живет твой дедушка?

– А тебе зачем?

– Я хотел бы навестить его еще раз. Желательно, когда в доме не будет оравы юных дарований, которые меня раздражают.

– Я сама тебя отведу, потом, когда приеду. Не надо напрягать Настю.

– Хорошо. И еще вопрос, пока ты не уехала. Где здесь можно купить струны для гитары?

Долгожданная столица, которая целую луну являлась Ольге в снах в образе огромной ванны с горячей (ну ладно, теплой) водой, куска благоухающего мыла и мягкого домашнего халата, на деле началась с патруля на пригородной дороге. После долгих переговоров, сопровождаемых страдальческими причитаниями дона Мигеля о полуголодном существовании и немыслимых расходах на корм для цирковой живности, строгое указание «не пущать всяких неблагонадежных» трансформировалось в «мы никого не видели» всего за два золотых вместо запрошенных пяти. Ольга, не в силах дождаться момента, когда доберется домой, готова была, не торгуясь, отдать все десять и возместить их потом втройне, но вмешиваться в высокое искусство не решилась.

Обычно цирк выступал в окраинных кварталах, и затащить спутников в город, где все так дорого и такие злые стражники, стоило большого труда. Несмотря на уверения Ольги, что в ее квартире достаточно места для всех, даже Пако при желании можно впихнуть хотя бы на ночь, а при доме имеется конюшня и сарай для карет, дон Мигель отчаянно настаивал на том, что лучше переночевать, как обычно, в фургоне и поесть вчерашних пирожков, чудом спасенных от Шарика. Но свое слово сказала мадам Катрин, и к вечеру цирковой фургон, протиснувшись узкими улочками Лоскутного квартала, неторопливо подкатил к воротам вожделенного дома.

Ключей у Ольги, разумеется, не было, поэтому она поступила, как поступил бы любой жилец, потерявший ключи по неосторожности, по пьянке или по вине городских карманников, – постучала к хозяину.

Увидев свою жилицу живой и здоровой, хотя и в непрезентабельных лохмотьях, хозяин переменился в лице и сделал попытку захлопнуть дверь, но Ольга успела вставить в щель сапог и поинтересоваться таким к себе отношением. В ответ ей продемонстрировали сначала три различных знамения трех разных религий, а затем оберег от нежити, пузырек предположительно святой воды и сосновую ножку от табуретки, которую сгоряча попытались выдать за осиновый кол.

– Вы мне еще свое столовое серебро покажите, – обиделась Ольга, сообразив, в чем дело. – С какой вдруг радости вы решили, что я умерла?

– Так ведь… слухи доходили… – Почтенный домовладелец устыдился так наглядно, что у Ольги тут же возникли подозрения касательно сохранности ее имущества.

– Но вы же не хотите сказать, – вкрадчиво начала она, – что на основе этих непроверенных слухов сдали мою квартиру другим жильцам, предварительно присвоив все мои вещи? Ведь нет?

Хозяин опасливо стрельнул глазами на безмолвную громаду Пако, который, вежливо помалкивая, высился за Ольгиной спиной, и с жаром заверил, что никогда бы себе подобного не позволил, он ведь честный человек! То есть квартиру он, конечно, сдал – ведь срок оплаты закончился две недели назад, а ожидать, что покойные жильцы туда вернутся и внесут просроченный платеж, было бы неразумно, – но ни единой вещички он и пальцем не тронул! Напротив, предупредил Ольгиных друзей – маэстро Юста и маэстро… как же его… словом, они все собрали и перевезли в пустующий дом господина Жака, а потом и сами туда переехали. Поскольку господин тоже пропал, а зачем же снимать квартиру, если есть пустующий дом…

Высказав все, что она думает о безмозглых сплетниках, а также о тех, кто их слушает, расстроенная донельзя Ольга поплелась к родному фургону, где ее дожидались друзья. Если рассуждать здраво, домовладельца не в чем было винить – не держать же вечно под замком квартиру покойных жильцов, – но Ольга все равно разозлилась так, что готова была разнести по камушку этот самый дом. И не потому, что не нашла там своих вещей и не добралась до ванны, а потому, что сейчас ей придется вернуться к людям, которых она пригласила в гости, и объяснять, почему им надо разворачиваться и убираться отсюда.

Как это объяснить, она так и не придумала, поэтому объяснять ничего не стала, только прыгнула на козлы рядом с Хулио и махнула рукой, показывая направление.

Дверь ей открыла почему-то сестренка маэстро Тарьена, дико взвизгнула и в точности повторила действия домовладельца. На этот раз Ольга не успела придержать дверь, поэтому опять в нее заколотила, требуя открыть и не валять дурака, а то сейчас эта дверь вылетит к едреным демонам!

Внутри произошло некоторое шевеление, и дверь опять отворилась. На этот раз на переговоры с восставшей из гроба подругой вышел Юст. Отважный драматург едва держался на ногах и источал убийственный аромат спиртного, чем, видимо, и объяснялась его невероятная смелость.

– Вы в своем уме? – накинулась на него Ольга, для верности попросив придержать дверь верного Пако, который в любом случае был надежнее ее сапога. – Чего вы визжите и шарахаетесь? Я возвращаюсь домой, целую луну протаскавшись по дорогам, а вместо ванны и теплой постели получаю рассказы о своей безвременной кончине и толпу перепуганных мракобесов со святой водой!

Юст, немного опомнившись, застенчиво спрятал за спину серебряную вилку и одновременно попытался развести руками. Получилось не очень.

– Есть тут кто трезвый? Помогите Хулио распрячь лошадок и покажите, куда их поставить. И фургон надо в гараж… тьфу… ну ты меня понял, да?

– Тарьен трезвый, – отрапортовал драматург. – Почти совсем.

– А где мои вещи? Вы их правда сюда перетащили?

– Там… – неопределенно кивнул Юст, отступая от двери. – В сундуках…