Душитель из Пентекост-элли Перри Энн
– Адским пламенем, – медленно, раздумывая, повторил полицейский. – Почему вы так сказали?
– Потому что это единственное, в чем я уверена, – ответила женщина, смерив его с ног до головы взглядом. – Чего вы ждете от меня? Господи, откуда мне знать? – Она обвела глазами свое жилище. – Если хотите, могу поклясться райскими кущами, если они существуют. Но они не для нас с Адой. Спросите святош в сутанах. Они скажут вам, что таким, как я, погрязшим в грехе и совращающим благонравных джентльменов, гореть в адском пламени!
Роза неожиданно выругалась, причем так грубо и непристойно, что даже видавший виды Томас был потрясен, услышав это из уст женщины, да к тому же еще красивой.
– Вы когда-нибудь слышали о «Клубе Адского Пламени»? – придя в себя, спросил он.
На лице проститутки появилось искреннее изумление:
– Нет, а разве есть такой? Те, кто помирает, горят там? Это большая печь? Если бы в нее попал убийца Ады, я бы сама подбросила в печку угольку, чтобы горела жарче, джентльмен он или не джентльмен!
– А этот был джентльменом? – после недолгого колебания спросил Питт.
Роза, не колеблясь, встретила его взгляд.
– Он был похож на благородного. В деньгах, видимо, не нуждался и в себе был уверен, если появился в этом квартале в такое время, как раз когда убили Аду. Я поболталась с полчасика на Уайтчепел-роуд, мне не везло, но потом подвернулся один господин, и я вернулась домой.
– Вы никого не видели в другом конце переулка? – уточнил Томас.
– Это не мой участок, – резко ответила женщина. – Спросите у Нэн…
– Вы сказали, что Ада была жадной до денег. Она брала их у вас? – продолжил Питт допрос.
– Я не говорила, что она воровка! – рассердилась Роза, и глаза ее гневно сверкнули. – Я сказала, что она всегда думала о деньгах. Хотела, чтобы их у нее было побольше, ломала голову, как бы заполучить их не только для себя одной, но и для нас. А еще я не встречала человека, который мог бы так ненавидеть. Бывало, ненависть просто душила ее!
– Она не делилась с вами, кого именно ненавидит?
Берк в ответ презрительно передернула плечами.
С улицы донесся шум подъехавшего экипажа, громко хлопнула дверца, а затем послышался удаляющийся цокот копыт. Кто-то быстро прошел по коридору, и наверху захлопнули дверь с такой силой, что в комнате Розы задребезжали стекла.
– Ада называла когда-нибудь имя дворецкого? – поинтересовался Питт.
У Розы от удивления округлились глаза:
– Вы думаете, это он сделал? Зачем ему? Она ему не угрожала. Ей до него было так же далеко, как до Биг-Бена на Часовой башне!
– Я не думаю, что это сделал дворецкий, – согласился Томас и вновь сменил тему: – Когда вам в переулке повстречался этот джентльмен? Вы помните время?
– Нет, не помню. Наверное, было около десяти.
– Что вы делали потом?
– Нашла еще двух клиентов. Так, ничего интересного. На каждого ушло по полчаса. А потом попался этот Скеггс, жалкий придурок. Целый час потратила на него. – В голосе женщины было презрение. – Видать, ему больше нравится подглядывать. От меня он, видите ли, побежал подглядывать за Адой. – Теперь Роза стояла подбоченившись. – Что ж, он свое получил! Увидел ее, но не с клиентом, а одну и мертвую. От страха небось в штаны напустил!
– Когда это произошло, вы помните?
– Да, тут уж я посмотрела на часы. Я была чертовски зла, решила, что на этот вечер с меня хватит, и к тому же проголодалась. Я собралась на угол Чиксэнд-стрит, там торгуют пирожками, но появился полицейский, и сами знаете, что было дальше. Мне пришлось остаться дома, и я умираю от голода.
Питт промолчал.
Взгляд свидетельницы по-прежнему был полон неприязни.
– Считаете меня бессердечной шлюхой, не так ли? – Голос ее дрожал от гнева. – Так вот, мне было так же плохо, как и вам, когда я увидела ее мертвой. Но прошло уже два часа, и к тому же я не ела со вчерашнего вечера. Мы в этом квартале привыкли к смерти, она здесь частый гость и не такой добрый, как у вас, на западе Лондона. А вот ваш доктор – хороший человек. Он сказал, что Ада не мучилась. Велел Нэн вскипятить чайник, подлил каждой из нас в чашку по глотку бренди. Такого доброго человека я еще не встречала…
Рассказывая это, Берк, казалось, с трудом находила слова. Видимо, ей редко приходилось кого-либо хвалить или высказывать кому-либо сочувствие вслух. От этого ее скупые выражения показались Томасу куда более весомыми, чем его собственные. С лица Розы исчезла горечь, и полицейский смог представить себе, какой бы она была, если бы не жестокость судьбы и обстоятельств.
Другая местная жительница, Нэн Салливан, была, пожалуй, на добрый десяток лет старше Розы. Годы и джин не пощадили эту женщину, волосы ее поредели, а блеск в глазах погас, но у нее осталась, видимо, присущая ей всегда мягкость характера. Томас отметил, что в ее речи еще сохранились отзвуки живого говора Западной Ирландии.
Женщина сидела на кровати, озябшая, заплаканная и слишком усталая, чтобы на что-то реагировать.
– Да, я была в конце переулка, где же мне еще быть, – подтвердила она, подняв на Питта безразличный взгляд. – Мне в этот вечер не везло, клиентов не было, пришлось отправиться на Брик-лейн. – Салливан не стеснялась говорить о своем невезении. – А потом я и вовсе решила вернуться домой. В это время пришла домой и Ада.
– Вы видели, как к ней вошел клиент? – с нетерпением прервал ее суперинтендант.
– Конечно, видела. Во всяком случае, я видела его спину и затылок, когда он входил, и как он был одет. – Нэн вздохнула, на ее губах мелькнуло подобие улыбки. – На нем было пальто, красивое, из дорогого габардина. Уж в этом я знаю толк! Это был настоящий габардин. В свое время я работала на швейной фабрике. У нашего хозяина тоже было габардиновое пальто. Помню, оно было коричневое, сидело как влитое, без единой морщинки или складки там, где не нужно.
– А какого цвета было пальто на мужчине, который пришел к Аде? – вернул ее к настоящему Питт. Он занял единственный в комнате стул в ярде от кровати, на которой сидела Нэн.
Окно комнаты выходило на задний двор и дворовую свалку. Уличный шум сюда не долетал.
– У этого джентльмена? – на мгновение задумалась женщина, глядя в пространство. – Оно было темно-синим, а может, и черным. Но только не коричневым.
– А воротник какой?
– Воротник лежал отлично, не так, как обычно у дешевых пальто.
– Он был меховой, бархатный или, может, из каракуля? – помог Томас свидетельнице.
Та отрицательно замотала головой:
– Воротник был из того же габардина, что и пальто. Разве меховой воротник покажет линию кроя?
– Хорошо, а какого цвета волосы были у этого господина?
– Густые, – машинально ответила Нэн, непроизвольно касаясь рукой своих собственных, поредевших и неухоженных волос. – По цвету светлые, – добавила она. – Это я заметила, когда он входил в комнату Ады и свет упал на его волосы. Бедняжка Ада… – Голос Салливан пресекся. – Она этого не заслужила.
– Вам она нравилась? – неожиданно для себя спросил полицейский.
Это удивило Нэн, и какое-то время она молчала, раздумывая. Наконец произнесла:
– Думаю, что да. От нее, правда, всего можно было ожидать, но она умела быть веселой и смешила меня. Еще мне нравился ее характер борца.
– С кем же она боролась? – У Питта екнуло сердце от неразумной надежды.
– Иногда она уезжала в западную часть Лондона. Для этого требуется смелость, да еще какая! Ее поездки бывали удачными. О, Ада умела не продешевить!
– Но с кем она там боролась?
Нэн рассмеялась резким отрывистым смехом:
– С девками Жирного Джорджа в районе Гайд-парка. Это их пятачок. Если бы Аду убили ножом, я не задумываясь сказала бы, что это сделал Малыш Джорджи. Но он никогда бы не задушил Аду, да еще в ее собственной комнате. Он убил бы ее на улице и там бы и оставил. Кроме того, я хорошо знаю обоих: Жирного Джорджа и Малыша Джорджи. Я сразу бы их узнала и ни с кем не спутала.
В этом не было сомнения, ибо Томас тоже их знал. Жирный Джордж был великаном, человеком-горой, и его невозможно было спутать с Финли Фитцджеймсом. А Малыш Джорджи, напротив, был карликом. Если бы Ада вторглась на их территорию, они в худшем случае избили бы ее, может, покалечили или изуродовали ей лицо, но никогда не стали бы убивать и привлекать к себе внимание полиции. Это при их деле было совсем ни к чему.
– Значит, вы видели, как этот человек вошел в комнату Ады? – вернулся к допросу полицейский.
– Да.
Питт нахмурился:
– Вы хотите сказать, что она открыла ему дверь? Значит, она не просто привела его с собой с улицы?
Глаза Нэн расширились от удивления:
– Нет. Насколько я помню, она не привела его с улицы. Он пришел сюда сам, словно уже бывал здесь, ну, как постоянный клиент или что-то в этом роде.
– А у вас много таких постоянных клиентов? – поинтересовался Томас и уже после этого понял, что допустил бестактность по отношению к этой немолодой уже женщине. У Ады могли быть постоянные клиенты, а вот у Салливан – едва ли.
Поняла это и сама Нэн. На ее лице промелькнуло горькое сознание того, что предвещают ей последние неудачи. Она понимала, что полицейский догадывался о ее страхах и жалел ее.
Однако Нэн заставила себя улыбнуться, и ей это почти удалось.
– Не то чтобы постоянные, но кое-какие лица запоминаются. Вот только никто из клиентов не назначает нам день или время встреч. Как у кого получается, больше это случайные визиты. Но Ада была популярна. – Лицо свидетельницы скривилось в жалобной гримасе, плечи ее поникли, а глаза наполнились слезами. – Она была остра на язык. Бедная девочка… Как она умела нас развеселить! – Салливан прерывисто вздохнула. – Ей это хорошо удавалось. – Она посмотрела на Питта. – Как-то она подарила мне ботиночки. У нас с ней один размер ноги. У них были такие красивые каблучки… Тогда у Ады выдалась удачная неделя, а у меня как раз был день рождения. – По щекам Нэн катились слезы, смывая белила и румяна, но она не собиралась себя контролировать. Сейчас в ней появилось особое достоинство, и ее печаль по убитой подруге была искренней. Все это заставило Томаса на мгновение забыть об убогой комнатушке с неубранной неопрятной постелью, о вони, доносившейся со двора, о безвкусной кричащей одежде местных обитательниц и о том, что перед ним разочарованная отчаявшаяся женщина, чье тело устало от любви, так и не познав ее.
Питту оставалось только выразить Салливан свое соболезнование по поводу гибели Ады Маккинли.
– Мне очень жаль, – сказал он тихо и, не колеблясь, положил свою руку на сложенные руки Нэн. – Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы найти того, кто убил Аду. Я заставлю его ответить за это, кто бы он ни был.
– Вы сделаете это? – взволнованно воскликнула его собеседница. – Даже если это будет джентльмен?
– Даже если это будет джентльмен, – пообещал полицейский.
Примерно таким же был его разговор с третьей свидетельницей, чья комната находилась рядом с комнатой Ады. Агнес Солтер была молода, но красотой не блистала. У нее был слишком длинный нос и слишком большой рот, однако заразительная живость юности поможет ей в ближайший десяток лет компенсировать все недостатки. Когда же молодость этой девушки пройдет, а тело увянет, ее могут ждать нелегкие времена. Агнес, возможно, уже и сама над этим задумывалась.
– Конечно, я знала Аду, – спокойно ответила Солтер на вопрос Питта. Она сидела на стуле с прямой спинкой, высоко, до колен, подобрав юбки и открыв свои красивые ноги, которые, очевидно, были ее гордостью. Однако в Томасе Агнес мужчину не видела: он понял это по ее безразличному взгляду. Открывать ноги просто стало для нее профессиональной привычкой, да и поза эта казалась ей удобной.
– Она была задавакой, но неплохой девчонкой, – продолжала проститутка свой рассказ об убитой. – Была не прочь поделиться, чем могла. Как-то дала мне свои подвязки. – Женщина довольно улыбнулась. – Она понимала, что ноги у меня красивее, чем у нее, хотя ее ножки тоже выглядели неплохо. Когда речь шла о хорошем заработке, она всегда это понимала. Я тогда неплохо заработала на ее подвязках. Некоторые джентльмены просто балдеют от красивых подвязок. Наверное, леди вовсе их не носят. Там всё корсеты да длинные панталоны…
Питт благоразумно воздержался от комментариев. За окном начинался новый день, и улица, на которую выходил переулок, была уже запружена повозками и экипажами. Вовсю работала фабрика напротив.
– Мне нечего вам сказать, – продолжала Солтер. – Я ничего не знаю. Хотела бы я видеть, как этого негодяя четвертуют!.. Риск риску рознь. – Она сжала кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, и ее прежнее спокойствие исчезло. – Любую из нас могут побить, это бывает, такова наша жизнь. Или порезать, если довести клиента до белого каления. Но то, что проделали с Адой, – это несправедливо. Она этого не заслужила. – Женщина выпятила нижнюю губу, и ее лицо стало сердитым. – Не думала, что вы устроите такой переполох. Убита еще одна проститутка… Подумаешь, какая потеря! В Лондоне их пруд пруди. Может, кто-то из святош решил почистить немного эти места? – Агнес рассмеялась высоким резковатым смешком.
Томас уловил в этом смехе страх.
– Не думаю, – искренне сказал он, хотя и допускал такую возможность. Исключать ее совсем не следовало.
– Вот как? – с любопытством сказала Солтер. – Почему же именно ее? Ада была обыкновенной шлюхой, как и все мы.
Питт не стал уклоняться от ответа. Он был искренен с этой девушкой.
– Есть причины полагать, что это мог сделать человек состоятельный и, возможно, даже с положением, – объяснил он. – Ада не привела его с улицы. По словам Нэн, он сам к ней пришел и Ада его впустила. Похоже, что он уже бывал здесь, и не раз.
– Да? – удивилась Агнес и немного успокоилась. – Наверное, она его знала?
– А как вы думаете, кого она могла знать?
Свидетельница задумалась. Питт задал этот вопрос для порядка, поскольку сам почти не сомневался, что гостем убитой был Финли Фитцджеймс. Иначе как объяснить найденный именной значок клуба?
– Кто же мог убить ее? – размышляла девушка. – Да любой, с кем она поссорилась! Например, другая проститутка, у которой она увела клиента. Но тогда они обязательно бы подрались, и шуму было бы на весь дом. Я же ничего не слышала. Хотя… – Она пожала плечами. – Можно выцарапать глаза, а если уж совсем осатанеешь, так полоснуть ножом по лицу, чтобы век не забыла. Но это все проделывают на улице, не так ли? Какой же надо быть сукой, чтобы прийти в дом и хладнокровно рассчитаться! Ведь Ада была не такой уж плохой.
– Не такой уж? – переспросил суперинтендант. – Но она все же уводила чужих клиентов, не так ли?
Солтер рассмеялась:
– Конечно, уводила. А кто из нас этого не делал? Она была красивой и умной, язык у нее был хорошо подвешен, она была веселой и любила смешить. Ада нравилась джентльменам; те любили, когда их смешат. Это помогает им забывать, в какую грязную канаву их занесло. Видимо, дома со своими леди им не удается всласть посмеяться. Там всё у-тю-тю да муси-пуси, корсеты да крахмальные юбки… – Агнес снова презрительно выпятила губу, и Питт понял, что она жалеет всех этих джентльменов. – Бедняжки, наверное, давно разучились смеяться. Ведь леди негоже это делать, не так ли?
Томас промолчал. Мысленно пред ним предстали образы его знакомых и близких леди, но что толку было объяснять этой девушке, как она ошибается?
На верхнем этаже громко хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице. Кто-то звонко что-то выкрикнул.
– Правда, некоторым нравится валяться в канаве, – нахмурившись, сказала Агнес. – Как свинье в навозе. Что-то их возбуждает. – В голосе свидетельницы зазвучало гневное презрение. – Черт побери! Если бы не их чертовы деньги, я бы рассчиталась с каждым из них!
Питт в этом не сомневался. Но это никак не поможет ему найти того, кто убил Аду Маккинли, которая и не думала защищаться. В ее комнате не было следов крови, а на теле не осталось никаких следов насилия – только сломанные ногти. Ни царапин, ни синяков, свидетельствовавших о драке. Только сорванный ноготь на пальце правой руки и несколько сломанных.
– Кто из ее знакомых мог так запросто зайти к ней? – спросил Томас.
– Не знаю, – пожала плечами Солтер. – Может, Томми Леттс… Он захаживал сюда. Он мог зайти, но Ада больше не работала на него. Нашла сутенера получше, как она мне сказала. Даже похвалилась этим.
– Человек, который зашел к Аде, похож на Леттса?
– Нет. – Девушка переменила позу. – Леттс – грязный слизняк. Черные замызганные волосы, как крысиные хвосты, с меня ростом. А этот господин был высокий, с густой вьющейся шевелюрой, чисто одетый, как настоящий джентльмен. У Томми Леттса сроду не могло быть такого пальто, разве что он украл бы его.
– Значит, вы видели гостя Ады? – удивился Томас.
– Нет, никогда его не видела. А вот Роза видела, и Нэн тоже. Бедняжка Нэн совсем сама не своя от горя. Сердце у нее доброе. Ваш доктор помог ей. Хоть и полицейский, а человек… – Агнес состроила гримаску. – Он еще молодой, а потом станет как все.
Более Питт ничего от нее не узнал. Он спросил, не слышала ли свидетельница какой-либо шум, но она была занята с клиентами и ничего не заметила. Это подтверждало, что убийство было произведено без шума, криков и ломания мебели. К этому выводу суперинтендант пришел и сам, осмотрев комнату. Тот, кто убил Маккинли, застал ее врасплох и действовал быстро. Значит, это был тот, кого она знала и кому доверяла.
Томас закончил допрашивать Агнес и вышел в коридор, где его поджидал Юарт. По лицу своего начальника инспектор сразу понял, что ничего нового тот не узнал и что теперь их ничто не спасет от необходимости остановиться на Финли Фитцджеймсе. Последний лучик надежды в глазах Юарта, жадно смотревшего на Питта, погас, и казалось, что он сам стал меньше ростом и как-то усох, хотя человеком был отнюдь не худым.
Суперинтендант, ничего не сказав, лишь едва заметно качнул головой.
Инспектор тяжело вздохнул. В оставленную открытой входную дверь подуло ветром с улицы.
Леннокс ждал их у лестницы. Лицо его казалось желтым при свете полицейского фонаря в полутемном коридоре.
– Фитцджеймс? – внезапно произнес он со странным интересом.
Юарт, словно угадав, что тот чувствует, болезненно поморщился и стиснул зубы. Он еле удержался, чтобы не сказать что-то резкое, но перевел дух и промолчал.
– Боюсь, что так, – согласился с доктором Питт. – Придется позавтракать с ним. Но прежде я должен заехать домой, помыться, побриться и чего-нибудь перекусить. Советую вам сделать то же самое. Пока вы мне не понадобитесь, во всяком случае, несколько часов.
– Хорошо, сэр, – ответил Юарт, хотя облегчения в его голосе не было. Передышка на какое-то время все равно не облегчала стоящую перед ними задачу.
Врач не сводил с Томаса широко открытых глаз, но тот не различал его лица в темноте. Однако суперинтендант чувствовал, как напряжено худое тело доктора под просторным сюртуком – словно у бегуна, готового к старту. Питт понимал его. Его собственный гнев, спрятанный глубоко в нем, был столь же жгуч и нестерпим.
Он отдал Юарту распоряжение оставить охрану у комнаты Ады. Дверь ее не имела замка, а если бы он там и был, то явно не стал бы помехой для местных взломщиков, которых в этом районе было в избытке. Не то чтобы Питт опасался, что будут уничтожены улики, просто надо было дождаться кареты из морга, да и Ленноксу понадобится вспомнить свои печальные обязанности и получше осмотреть тело. Томас не ждал новых улик, могущих помочь ему, но проделать все это было необходимо.
Возвращаясь домой по утренним улицам города, шумным в этот час от повозок, везущих товар на рынки – ему даже повстречалось стадо баранов, которых гнали на бойню, – суперинтендант гадал, есть ли у Ады Маккинли родственники, которым следовало бы сообщить о ее смерти, и будет ли кто-нибудь ее оплакивать. Ее похоронят в безымянной могиле, как бездомных бедняков. Про себя Томас уже решил, что пойдет на похороны, какими бы они ни были, даже если это будет самое простое погребение.
Кеб вез его в западную часть Лондона через Спиттал-филдс и Сен-Люк в объезд Холберна. На часах было без четверти восемь утра. Просыпался квартал Блумсбери, спешили по своим делам горничные и чистильщики сапог. В тихом утреннем воздухе над крышами ровными столбиками поднимался первый дымок. Прислуга разжигала огонь в плитах, готовя господам завтрак.
Когда Питт наконец приехал к себе на Кеппел-стрит и, расплатившись с кебменом, отпустил его, на востоке над Сити уже заголубело небо и подул свежий ветерок. Возможно, он разгонит ночные облака.
Парадная дверь была уже открыта. Войдя в дом и повесив пальто, Томас с наслаждением втянул в себя аппетитный запах готовящегося завтрака. Легкие и быстрые шаги говорили о том, что его дочь Джемайма уже спустилась в кухню.
– Папа! – радостно воскликнула она, увидев отца и бросившись к нему.
Ей было восемь лет. В этом возрасте девочка уже начинала ощущать и достоинство, и собственную значимость, но юная леди все еще не стыдилась крепких отцовских объятий и открытых выражений чувств. На ней была темно-синяя школьная форма, белоснежный крахмальный фартук и новые башмачки. Темно-каштановые, волнистые, как у отца, волосы были туго стянуты лентой, и вся она была аккуратной и чистенькой, как и должна выглядеть идущая в школу девочка.
Дочка с удовольствием бросилась в широко открытые объятия отца, и дробный стук ее новеньких ботиночек был слишком громким для ее тоненькой и легкой фигурки. Это даже несколько удивило Питта – он не знал, что детская обувь способна производить столько шума.
Томас подхватил Джемайму и крепко прижал ее к себе. От нее пахло туалетным мылом и свежестью чистой одежды. Суперинтендант был рад забыть об убитой Аде Маккинли.
– Мама на кухне? – спросил он, отпуская девочку.
– Конечно, – ответила та. – Дэниел куда-то засунул свои чулки, и поэтому мы опаздываем. Грейси уже приготовила завтрак. Ты голоден, папа? Я – ужасно.
Томас хотел было пожурить ее за то, что не помогла брату-растяпе, но Джемайма уже гордо вела его на кухню, и момент был упущен.
В кухне было тепло и вкусно пахло поджаренным беконом, свежим хлебом и чисто выскобленным деревом. На плите запел, закипая, чайник. Горничная Грейси, поднявшись на цыпочки, потянулась за коробкой с чаем, которую Шарлотта по забывчивости поставила на верхнюю полку. Грейси было уже почти двадцать, но она совсем не подросла с тех пор, как тринадцатилетним подростком появилась в их доме. Ей по-прежнему приходилось укорачивать подол платья или подшивать его в плечах и в талии.
Подпрыгнув, девушка лишь зацепила чай и задвинула его еще дальше.
Питт подошел и снял коробку с полки.
– Спасибочки вам, сэр, – задыхаясь от смущения, поблагодарила его Грейси.
Служанка испытывала огромное уважение к хозяину, которое возрастало после каждого его успешного дела. В принципе, она уже привыкла, что ей всегда все помогали в подобных случаях, но все же горничной было неловко, что это произошло на кухне, где она считалась хозяйкой. Во всем должен был быть порядок.
Вошла улыбающаяся Шарлотта. Глаза ее радостно засияли при виде мужа, но в них мелькнул и беспокойный вопрос. Они были женаты давно и хорошо понимали друг друга. Томас не скрыл от жены, куда и зачем его вызвали ночью и насколько это его расстроило. Однако он не считал возможным посвящать супругу в неприглядные детали нового дела.
Миссис Питт бросила внимательный взгляд на мужа. Ее беспокоил его вид: усталые глаза, небритые щеки и горькие складки у рта.
– Ты будешь завтракать? – спросила она. – Тебе обязательно надо поесть.
Глава семейства и сам это знал.
– Да, только что-нибудь полегче, – попросил он.
– Овсянку?
– Да, пожалуй.
Томас сел на твердый, с прямой спинкой стул. Джемайма, сбегав в кладовую, принесла кувшин с молоком, бережно держа его обеими руками. Кувшин был голубым в белую полоску, с надписью крупными буквами: «Молоко».
С шумом распахнулась дверь, и в кухню, победоносно размахивая найденными чулками, вошел шестилетний Дэниел.
– Нашел! – радостно показал он чулки отцу, который слишком редко видел детей за завтраком. – Папа, что случилось? Ты не идешь сегодня на работу? – Мальчик осуждающе посмотрел на мать. – Значит, сегодня день отдыха? А ты велела мне идти в школу!
– Ты пойдешь в школу, – быстро сказал Томас. – Я только что пришел с работы. Зашел домой, чтобы позавтракать, потому что еще рано навещать тех, с кем мне необходимо повидаться. А теперь надевай-ка чулки и башмаки и садись за стол. Грейси сейчас подаст нам овсянку.
Сев на пол, Дэниел натянул чулки, затем внимательно проверил, какой башмак правый, а какой левый, и застегнул их. Наконец он взобрался на стул и снова посмотрел на отца:
– А кого ты навестишь, папа?
Шарлотта тоже смотрела на мужа в ожидании.
– Человека по имени Фитцджеймс, – ответил тот сыну, а заодно и жене. – Он завтракает не так рано, как мы.
– Почему? – с любопытством спросил мальчик.
Питт улыбнулся. «Почему» было любимым словом этого ребенка.
– Я спрошу его, если хочешь, – пообещал мальчику полицейский.
Полосатый рыжий котенок, выскочивший из кладовой, испуганно остановился, выгнул спинку и боком сделал несколько неуверенных шагов. Шерсть на его хвосте стала дыбом. Непонятно откуда появившийся его черный друг набросился на рыжего, и между ними завязалась шумная драка. Овсянка стояла на столе забытой, но никто этого не замечал.
Томас отодвинул свой стул, давая Джемайме возможность заглянуть под стол, где отчаянно сражались котята. Дэниел тоже отодвинулся от стола. Это был удивительно спокойный и добрый мир, так сильно отличающийся от того, в котором рождались и умирали люди, живущие в переулке Пентекост-элли…
Глава 2
Было почти девять часов утра, когда Питт вышел из кеба на Девоншир-стрит и поднялся по ступеням крыльца дома № 38. Адрес ему прислали с нарочным из участка на Боу-стрит. Вместе с адресом там была и записка от инспектора Юарта, который сообщал, что будет держать напарника в курсе, если появятся новые улики. Юарт собирался допросить сутенера убитой Ады Маккинли, а заодно разузнать о ее клиентах, посетивших женщину в вечер убийства, но суперинтендант особых надежд на это не возлагал.
Постучав в дверь, Томас отошел на шаг. Восточный ветер крепчал и уже почти разогнал тучи. Стало теплее, и небо прояснилось. По тихой улице лишь изредка проезжали экипажи. Было еще слишком рано для леди наносить визиты – даже к портнихам. Мимо прошел мальчишка-посыльный, довольно насвистывая и подбрасывая на ходу шестипенсовик – награду за хорошо выполненную работу.
Наконец дверь открылась, и длинноносый дворецкий с удивительно дружелюбным выражением лица приветствовал раннего гостя:
– Доброе утро, сэр. Чем могу быть полезен?
– Доброе утро, – быстро ответил Томас, несколько удивленный такой любезностью. Вынув визитную карточку, он протянул ее дворецкому. Эта визитка была новехонькой и более приглядной, чем старая, и на ней указывалась только фамилия. Полицейских нигде не жаловали, каких бы чинов они ни достигли. – Боюсь, возникли обстоятельства, в силу которых я должен видеть мистера Финли Фитцджеймса. Это безотлагательно, – пояснил он.
– Понимаю, сэр, – ответил дворецкий, протягивая ему серебряный, удивительно тонкой работы поднос. Питт положил на него свою карточку.
Приветливый домоправитель отступил, давая гостю возможность пройти в холл с деревянными панелями и фамильными портретами. На большинстве из них были изображены строгие джентльмены в одежде прошлых столетий. Были среди картин и несколько сельских пейзажей с фермами и коровами, пасущимися под тяжелым низким небом. Если это оригиналы, то стоят они, должно быть, целое состояние, подумал Томас.
– Кажется, мистер Фитцджеймс изволят завтракать, – заметил дворецкий. – Если угодно, я проведу вас в утреннюю гостиную, окнами она выходит в сад, и там приятный вид. Вы знакомы с мистером Фитцджеймсом, сэр?
Так слуга вежливо попытался удостовериться, знает ли его господин незваного гостя.
– Нет, – честно признался суперинтендант. – К несчастью, дело срочное и неприятное, иначе я не пришел бы без уведомления. Мне очень жаль, но оно не терпит отлагательств.
– Я понимаю, сэр. Сейчас доложу мистеру Фитцджеймсу. – Дворецкий оставил Питта одного в прохладной гостиной, оформленной в голубых и коричневых тонах с приглушенным освещением.
Суперинтендант огляделся вокруг. Он знал – уже до того, как пришел в этот дом, – что живущее здесь семейство очень богато. Основу этому богатству заложил Огастес Фитцджеймс, удачно пустив в ход деньги жены, доставшиеся той по наследству от крестной матери. Томас узнал это от Эмили, младшей сестры Шарлотты, которая до замужества с Джеком Рэдли была женой покойного лорда Эшворда. Эмили после смерти первого мужа достались его деньги и аристократические связи и знакомства, а также укоренившаяся привычка знать все обо всем, и чем подробнее, тем лучше.
Гостиная в доме Фитцджеймса была очень уютной, хотя и несколько холодной. В ней не было столь модных в свете горок с трофеями на полках, композиций из засушенных цветов и вышитых салфеток, чем так любят украшать комнаты для приема гостей хозяева, которые сами в них почти не бывают. Но зато Питт полюбовался бронзовыми статуэтками: одна изображала льва, приготовившегося к прыжку, другая – оленя. Задняя стена была уставлена шкафами с книгами. Косые полосы солнечного света, падавшие сквозь неплотно задернутые гардины, позволяли убедиться в том, что на полированной поверхности мебели из красного дерева нет ни пылинки.
Томас подошел к шкафам, прочесть названия на книжных корешках. Очевидно, книги, которые читает хозяин, находятся в библиотеке, но полицейскому было любопытно узнать, что Огастес предлагает вниманию своих гостей. Он увидел несколько книг по истории стран Европы и Британской империи, политические мемуары, религиозные трактаты ортодоксального направления и переплетенное в кожу собрание сочинений Шекспира. Были на полках также переводы трудов Цицерона и Юлия Цезаря. Ни стихов, ни литературной прозы Питт не нашел. На лице его невольно появилась улыбка. Вот каким должен был предстать перед всеми Огастес Фитцджеймс – хорошо начитанным человеком, но без капли легкомыслия и фантазии.
Прошло не более десяти минут, как вернулся дворецкий. Он по-прежнему улыбался:
– Мистер Фитцджеймс сожалеет, утром он очень занят, но если дело столь неотложное, возможно, вы присоединитесь к нему в столовой.
Это не входило в планы Томаса, но у него не было выбора. Возможно, если Финли узнает, зачем полицейский нанес ему визит, он соизволит поговорить с ним наедине.
– Благодарю, – неохотно согласился Питт.
Роскошная столовая была рассчитана на большие приемы. Бархатные гардины обрамляли три окна в эркерах, выходившие в небольшой английский сад с аккуратно подстриженными кустами и деревьями и строго распланированными аллеями. Стол для завтрака был сервирован парадно: дорогой фаянс, серебро и хрустящая крахмальная скатерть. Рядом на одном из специальных столиков стояли горячие блюда, а на другом – бекон, колбаса, соте из почек и яйца. Всем этим можно было накормить полдюжины человек. Аромат щекотал ноздри, но суперинтендант помнил о Пентекост-элли и бедной Аде Маккинли. Видала ли она в своей жизни такие яства, да еще в таком изобилии? И все же он не должен был забывать, что виновность Финли Фитцджеймса еще не доказана.
За столом сидела семья из четырех человек, и все свое внимание Питт должен был уделить только им. Во главе стола устроился мужчина с узким лицом и удлиненным черепом. Черты его лица были жесткими и волевыми. Это было лицо человека, который всего добился сам и который считал, что у него нет обязательств перед прошлым и очень мало перед будущим. В нем чувствовались смелость и нетерпимость. Огастес с недовольством посмотрел на Томаса, прервавшего спокойный ритуал его семейного завтрака.
По правую руку главы семьи восседала его жена, которой тоже было около шестидесяти лет. Судя по ее лицу, она давно приучила себя к терпению и сдержанности. Эта дама, должно быть, знала великое множество правил и привыкла подчиняться каждому из них. Питт мог показаться ей банкиром или биржевым дельцом. Госпожа Фитцджеймс вежливо кивнула гостю, но в ее широко посаженных глазах не было никакого интереса к нему.
Рядом с ней сидел очень похожий на нее внешне молодой человек. У него был такой же высокий лоб, большой рот и квадратная челюсть. На вид ему было лет тридцать, и он уже начал набирать в весе, теряя стройность молодости. Это, должно быть, и есть Финли, решил Томас. Лицо Фитцджеймса-младшего обрамляла именно такая роскошная светлая шевелюра, какую описывали Роза и Нэн.
Последняя из семейства, дочь Фитцджеймса, должно быть, унаследовала черты кого-то из своих древних предков. Между нею и матерью не было ничего общего, да и с отцом у юной леди тоже было мало сходства, кроме разве что довольно длинного характерного носа, хотя у нее он был тонким и придавал ее природной миловидности некоторую эксцентричность. Эта девушка обладала живостью и характером. Она единственная проявила живой интерес к визитеру, хотя, возможно, это произошло потому, что он нарушил привычное однообразие их семейного завтрака.
– Доброе утро, мистер Питт, – холодно поздоровался Фитцджеймс-старший, кинув взгляд на визитную карточку, которую подал ему дворецкий. – Что это за срочные дела, которые заставили вас нанести визит в такой ранний час?
– Мне нужно поговорить с мистером Финли Фитцджеймсом, сэр, – ответил суперинтендант. Он стоял, поскольку никто не предложил ему сесть.
– Вы можете с таким же успехом поговорить и со мной, – сказал Огастес, даже не взглянув на сына. У Питта возникло подозрение, что они, возможно, обо всем договорились, прежде чем его пригласили войти в столовую.
Томас едва сдержал гнев, понимая, что пока не может поставить Фитцджеймса на место. К тому же он мог ошибаться насчет виновности Финли, хотя и не верил в такой вариант. Но если все окажется так, как он опасался, и сын Огастеса виновен, он должен сделать все, чтобы в адрес полиции не прозвучало ни единой жалобы или упрека. У Томаса не было никаких сомнений в том, что Фитцджеймс-старший будет бороться до конца, чтобы защитить единственного сына, а с ним и остальных членов семьи и себя самого.
Поэтому Питт подбирал слова очень осторожно. Теперь он понимал, почему Юарт с такой надеждой искал улики, способные выдвинуть иную версию преступления.
– Вам знакома организация, называющая себя «Клуб Адского Пламени»? – вежливо спросил он.
– Зачем это вам нужно, мистер Питт? – вскинул брови старший Фитцджеймс. – Лучше объясните причину вашего визита. Почему мы должны давать вам информацию о наших делах? В вашей визитной карточке… только фамилия, и ничего больше. И в то же время вы сказали слуге, что у вас серьезное и неприятное дело. Кто вы?
– Что-то произошло? – встревоженно спросила миссис Фитцджеймс. – С кем-то, кого мы знаем?
Супруг разгневанным взглядом остановил ее, и она отвернулась, словно давая гостю понять, что не ждет от него ответа.
– Я суперинтендант лондонской полиции, сэр, – ответил Томас. – В данный момент возглавляю полицейский участок на Боу-стрит.
– О боже! – растерянно воскликнула госпожа Фитцджеймс, не зная, что еще сказать. Видимо, раньше этой знатной даме не приходилось оказываться в таких ситуациях. Ей хотелось что-то сказать, но она не решалась и лишь смотрела на Питта так, словно не видела его.
Откровенно удивленным казался и Финли.
– Я состоял в клубе под этим названием, – медленно сказал он, сдвинув брови. – Но это было много лет назад. Нас было всего четверо, но мы бросили это дело еще в восемьдесят четвертом году или около того.
– Понимаю. – Полицейский старался быть спокойным. – Вы можете сообщить мне фамилии остальных членов клуба, сэр?
– Они совершили что-то ужасное? – спросила мисс Фитцджеймс. Глаза ее светились любопытством. – Зачем вам это нужно знать, мистер… Питт? Это важно? Наверное, случилось что-то страшное, если к нам послали самого начальника участка. Раньше я сталкивалась только с постовыми.
– Помолчи, Таллула, – сердито остановил ее отец. – Иначе тебе придется извиниться и покинуть комнату.
Девушка собралась было возразить, но, увидев лицо главы семьи, тут же умолкла, поджала губы и опустила глаза.
Фитцджеймс-старший вытер губы салфеткой и положил ее на стол.
– Не понимаю, почему вы решили беспокоить меня по вашему делу дома, да еще в такой час. Достаточно было известить меня письмом. – Он сделал такое движение, словно хотел встать из-за стола.
Питт больше не сдерживал себя и так же резко ответил:
– Это дело гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Мне казалось, что так будет лучше и что стоит обойтись без огласки. Но если вы предпочитаете объяснения в участке, то я согласен. Однако все можно выяснить и здесь, если вы согласны, без явки в участок. Я готов и на это.
Худые щеки Огастеса потемнели от прилившей крови. Он поднялся, словно вид стоящего Томаса, который смотрел на него в упор, стал ему невыносим. Хозяин дома был достаточно высок ростом, и теперь они с гостем могли наконец смотреть друг другу в глаза.
– Вы собираетесь арестовать меня, сэр? – сквозь зубы процедил он.
– У меня нет подобных намерений, мистер Фитцджеймс, – спокойно ответил Питт. Он не собирался позволять этому человеку запугивать себя и, приняв такое решение, твердо намеревался ему следовать. Он начальник полицейского участка на Боу-стрит, и обязательств перед этим человеком у него нет, разве что быть вежливым и говорить правду. – Но если вы предпочитаете видеть все в таком свете, что ж, это ваше дело.
Огастес втянул в себя воздух и хотел было сказать что-то резкое, но вовремя сообразил, что дело действительно более серьезно, чем он предполагал, иначе простой полицейский не говорил бы с ним так смело.
– Полагаю, вам лучше объяснить нам все. – Он повернулся к сыну: – Финли, мы поговорим в моем кабинете. Не следует беспокоить твою мать и сестру.
Миссис Фитцджеймс бросила на мужа умоляющий взгляд, но поняла, что протестовать бессмысленно. Таллула прикусила губу с досады, но тоже промолчала.
Финли извинился и, встав из-за стола, вслед за отцом и Питтом прошел через увешанный портретами холл в большую библиотеку. В ней камин и отделанную кожей медную каминную решетку перед ним окружали кресла темно-красной кожи. Это было уютное место для доверительной беседы четырех-пяти друзей, которым легко было смотреть друг другу в лицо. На столике стоял на подносе графин и лежала стопка книг, вынутых из книжных шкафов.
– Итак, – произнес Фитцджеймс-старший, когда дверь библиотеки закрылась. – Зачем вы пришли, мистер Питт? Полагаю, поступила какая-то жалоба или недовольство. Мой сын не может иметь отношения к этому, но если ему известно что-либо, что может вам помочь, он обязательно скажет вам все, что знает.
Томас посмотрел на Финли, но не смог определить, обижен ли тот вмешательством отца или благодарен ему. На неподвижном красивом лице молодого человека невозможно было увидеть даже признаков эмоций. Бесспорно было одно – Фитцджеймс-младший не испытывал страха.
Не было никакого смысла ходить вокруг да около. Огастес лишил Питта необходимости говорить намеками и осторожничать, поэтому полицейский решил действовать напрямик.
– В Ист-Энде совершено убийство, – спокойно сказал он, глядя на Финли. – На месте преступления найден значок «Клуба Адского Пламени».
Он ожидал увидеть, как испугается молодой человек, как он заморгает глазами, словно от удара в лоб, или же внезапно побледнеет. Но ничего подобного не произошло. Финли не был потрясен.
– Эмблема могла быть потеряна много лет назад, – заявил Фитцджеймс-старший, как бы досадливо отмахиваясь от сообщения об убийстве, и указал Питту на кресло напротив своего. Его сын занял кресло между ними по левую руку от Томаса. – Вы, очевидно, собираетесь опросить тех, кто является или являлся членом этого клуба, – холодно продолжал излагать свои доводы Огастес. – Я сомневаюсь в целесообразности этого. Думаете, кто-то из них мог оказаться свидетелем? – Его бесцветные брови чуть поднялись. – Если бы это было так, они бы тут же известили полицию.
– Не все сообщают в полицию о том, что видели, мистер Фитцджеймс, – возразил Питт. – По разным причинам. Кто-то не понимает важности того, что увидел, а кто-то не хочет признаться, что был в таком-то месте или в такой-то компании, опасаясь за свою репутацию, или же просто заявляет, что был совсем в другом месте.