Иисус. Жизнеописание Джонсон Пол

Paul Johnson

Jesus

A biography from a believer

© Paul Johnson, 2010

© Благина О., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014

КоЛибри^®

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Предисловие

Человек и Господь

Иисус из Назарета был величайшим человеком в земной истории. О нем написано и сказано больше, нежели о любом из живших на Земле. Самый ранний из сохранившихся документов, упоминающих об Иисусе, – Первое послание апостола Павла к коринфянам – распространялся (то есть неоднократно переписывался) в 50-е годы I столетия от Р. Х., спустя двадцать лет после смерти Спасителя. К тому времени уже существовали Его жизнеописания, составленные на арамейском языке, на котором говорил Сам Иисус, но ни единого из них не сохранилось. Однако спустя полвека после Его смерти появились четыре биографии на греческом – и все они дошли до нас. К концу I века существовало уже сорок пять достоверных документов о Спасителе, они тоже сохранились доныне. С тех пор стали появляться сначала отдельные документы, а потом множество книг о Нем на разных языках. На сегодня только на английском напечатано более ста тысяч Иисусовых жизнеописаний – и еще больше монографий, посвященных земному пути Спасителя. Только в первое десятилетие XXI века таких монографий появилось более ста.

К 50 году от Р. Х. в пяти-шести странах распространилась религия, чтившая учение Иисуса, Его смерть и воскресение. Его последователи стали известны как христиане – это имя с радостью приняли верующие, хоть и возникло оно в Антиохии, чьи горожане славились умением коверкать язык. С тех пор число христиан все множилось; ныне их уже более 1,25 миллиарда. В некоторых частях света их число остается неизменным или даже сокращается – зато оно неуклонно растет в Азии, Латинской Америке и особенно в Африке. Первый христианский молельный дом появился около 50 года. В наши дни существует почти миллион часовен, церквей, базилик, аббатств и соборов, среди которых встречаются величайшие, известнейшие и прекраснейшие образцы зодчества. Образ Иисуса – любимое изображение в живописи и скульптуре. Аналогично преобладает христианское влияние в поэзии, музыке и других видах искусства. Исключение составляют лишь фотография, кинематограф и электронные средства массовой информации, хотя и там нередко упоминают о Спасителе. Во многих отношениях – особенно в культурном и нравственном – жизнь Христа и утверждение веры, ею порожденной, стали наиглавнейшими событиями в истории человечества – стержнем не только нынешнего, но, как мне видится, и грядущего нашего бытия.

До сих пор мы вели речь о влиянии Иисуса Человека. Однако столь велик Иисус не только личностью Своей и деяниями, но тем – в это веруют все христиане, и среди них я сам, – что Он был – и есть – Господь. Неповторимое земное явление Бога, воплотившегося в Человеке, и составляет сущность христианства. Как же объяснить это единственное в своем роде явление? Тайна – подобно многим основополагающим вопросам, то и дело встающим перед нами, – и возможно лишь гадать о ней. Как же сделать людей достойными пребывать в лоне Божием? Ответ сыщется в Евангелии от Иоанна (3: 16): «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную».

Поскольку Господь вездесущ и всеведущ, дулжно предположить, что искупление людских грехов Спасителем, принесшим Себя в жертву ради величайшей цели – спасения людского рода, было предначертано еще при сотворении времени и пространства, и посему Бог изначально был единосущным и триединым: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Почему же дело спасения началось только в 4 году до н. э., вместе с Рождеством Христовым, а не раньше и не позже? Но коль скоро Бог существует вне времени и пространства, кои суть лишь преходящие орудия, дозволяющие человечеству развиваться и подвергаться испытаниям, дабы впоследствии спастись, то вопрос (хотя он, по-моему, вполне естествен) остается тщетным и бесполезным. Бесполезно пытаться познать природу Иисуса и Бога Отца, Его довременное существование, поскольку тут перед нами – непознаваемое, не говоря уже о будущем, скрытом от нас.

Однако мы способны писать о земной жизни Иисусовой, когда, говоря словами апостола Иоанна: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины…» (1: 14). О жизни Его писали чаще и подробнее, чем о жизни любого другого человека, – с бесконечным разнообразием подробностей, выказывая всевозможную ученость; часто писали и противоречиво и – само собою разумеется – язвительно. Подобно всему прочему, ученость подвержена влияниям, и в конце XIX – начале XX века стало модным твердить, будто Иисуса никогда и не было. В наше время ни один серьезный ученый не разделяет подобной точки зрения, поскольку следы и свидетельства земной Иисусовой жизни весьма изобильны. Светские римские писатели, жившие немногим позже, чем Он, – Плиний, Тацит и Светоний – и не помышляли сомневаться в пришествии Господнем, как не сомневался в нем и педантичный, добросовестный еврейский историк Иосиф Флавий. Более того, биографий большинства заметных героев античного мира, чье существование отнюдь не подвергали и не подвергают сомнению, не существует, но есть четыре жизнеописания Иисусовых, одно из которых оставлено современником и свидетелем, а другие записаны со слов видевших Его, спустя тридцать-сорок лет после Его смерти, – все четыре совпадают во всех основных подробностях и подтверждаются во многих частностях письмами и заметками тогдашних последователей Иисусовых.

Не оттого сложно повествовать о жизни Иисуса, что источники скудны, а оттого, что изобильны донельзя и трудно разгадать в строках дошедших до нас текстов истинное значение сказанного и содеянного Спасителем – это приходится заново толковать каждому новому поколению людскому. Кроме того, непросто дать читателям, живущим спустя два тысячелетия, представление о столь незаурядной и многогранной личности. Иисус был Человеком пылким и созерцательным, откровенным и тонким, властным – даже временами суровым – и при этом бесконечно добрым, понимающим, всепрощающим и любящим, столь ослепительным в Своем совершенстве, что бывшие рядом с Ним, без колебаний верили в Его Божественную сущность. И все же одна из доблестей христианских заключается в том, что во все периоды истории писатели считали возможным и отваживались изображать Сего Человека таким, каким Он им казался.

В нижеследующей работе портрет Его написан и широкими мазками, и тонкими штрихами; здесь отражены итоги многолетней работы, кропотливого изучения исторических документов. Не считая ссылок на евангельские тексты, я не цитирую авторитетных источников, хотя при необходимости готов документально подтвердить все свои утверждения. Моя цель – ясность и краткость, а главное мое желание – выразить радость, которую я испытываю, следуя за Иисусом, получая от Него духовную пищу и размышляя над Его словами.

Глава 1

Рождение, детство, юность

Мир, в котором родился Иисус, был грубым, жестоким, воинственным и неустойчивым. Это был мир, ценивший лишь земные блага и делавшийся все богаче. Управлял им Древний Рим, владевший множеством колоний и постепенно превращавшийся из республики в империю, раскинувшуюся по всем берегам Средиземного моря, которое Гней Помпей Великий очистил от некогда кишевших там пиратов. Действовал Помпей беспощадно: истреблял морских разбойников, пытал их и казнил тысячами. В итоге, еще до Рождества Иисусова, местная торговля процветала, многие города и отдельные купцы удвоили свои богатства за поколение до того, как пришел Спаситель.

Римская империя, расширяясь от средиземноморских побережий в глубь материка, уже занимала земли нынешних Италии и Испании, равно как и Греции с Египтом, а также страны, которая в наши дни зовется Турцией. Подданными Римской империи числились примерно 50–60 миллионов человек. За пятьдесят лет до рождения Иисусова Юлий Цезарь присоединил к империи всю Галлию (современную Францию) и даже предпринял две разведывательные экспедиции в Британию, хотя Британские острова были завоеваны Римом лишь через пятнадцать лет после смерти Христа. Расширявшаяся империя пользовалась не столько новыми техническими изобретениями, сколько мышечной силой почти 15 миллионов рабов, составлявших треть городского населения. Рабскую жизнь очень точно – и всего тремя словами – определил Аристотель: «работа, плетка и пища». Цена умелого раба равнялась цене двухгодичного съестного припаса. Не ученые и не изобретатели, римляне все же были законодателями и строителями. Законы их были одинаковы для всего Средиземноморья и насаждались с ужасающей суровостью: правосудие вершилось при помощи крестов, на которых преступников распинали и оставляли медленно умирать. Римляне строили прекрасные дороги. Они открыли достоинства цемента, при смешивании с обломками твердых пород превращавшегося в бетон. Вся Римская империя покоилась на бетоне. Именно этот строительный материал позволял создавать колоссальные акведуки, обеспечивавшие города водой, и возводить огромные общественные здания. Рим не мог похвастать столь богатой культурой, сколь, например, греческая. Большинство статуй, украшавших римские города, были копиями греческих подлинников, и не было в империи ничего равного прекрасному афинскому Парфенону. Все же римский Форум впечатлял своим великолепием, а Пантеон, возведенный при жизни Иисуса, своими размерами превосходил все подобные сооружения. А еще в Риме стремительно развивалась литература. Римский поэт Вергилий умер за пятнадцать лет до рождения Иисуса, а великий Гораций – всего за четыре года. Овидию, поэту-лирику, в 4 году до н. э. исполнилось тридцать девять. Тит Ливий закончил свой величайший труд по истории Рима, когда Иисус был подростком. Сенека, драматург и философ, был сверстником Иисусовым. А знаменитую скульптуру «Лаокоон и его сыновья», хранящуюся в одном из музеев Ватикана, изваяли, когда Иисус был еще ребенком.

Период культурного расцвета, совпавший с эпохой, в которую жил на земле Иисус, объясняется общественным спокойствием, коего добился Октавиан Август, преемник Цезаря, ставший после гражданской войны первым римским императором. Он умер, когда Иисусу исполнилось лишь восемнадцать. Однако при его преемнике, Тиберии, все так трепетали перед императорской преторианской гвардией, что повелитель позволил себе переселиться на Капри, наслаждаясь природной красотой острова и предоставив командиру преторианцев, Сеяну, охранять покой и порядок в империи. На землях, что ныне зовутся Палестиной, все тоже было мирно и спокойно. Там правил царь Ирод Великий. Более тридцати лет этот дальновидный политик, сделавшийся богатейшим человеком в империи, раболепствовал перед римскими правителями (и осыпал их по-царски щедрыми подарками). Взамен ему дозволялось властвовать древнееврейским государством. Царь Ирод был величайшим строителем своего времени, он возвел в Самарии новый порт – Кесарию, перестроил и расширил Иерусалимский храм. По его приказу построили общественные бани, акведуки и то, что мы назвали бы нынче торговыми центрами в десятке городов; он также создал кольцо мощных крепостных сооружений, среди них иерусалимскую твердыню, получившую имя Антония (в честь Марка Антония) и высившуюся неподалеку от храма и огромного Иродова дворца. Ирод сделал немало полезного для евреев, но любовью их не пользовался. По рождению он был наполовину евреем, а по воспитанию и вкусам – чистокровным эллином. Еврейские священники считали его и вовсе еретиком за то, что он устраивал и оплачивал греческие игры, театры и музыку. У царя Ирода было много жен и наложниц – среди них и женщины иной веры. Детей тоже имелось великое множество. Жестокий и чрезвычайно подозрительный, Ирод казнил и своих близких родственников, и жен и детей – в общей сложности более сорока человек; часто казнил с особой жестокостью, подозревая в заговорах, мнимых или действительных, против его власти и его собственной персоны. По мере того как это царствование катилось к закату (последний год Иродовой жизни совпал с годом рождения Иисуса), подозрительность Ирода возрастала и страх витал над иерусалимским дворцом.

Тем не менее царство Ирода процветало – и процветала Галилея, хотя изнеженные иерусалимские горожане считали ее диким, едва ли не первобытным краем. Евреи, жившие в Галилее, хорошо питались. На галилейских лугах паслись несметные стада овец, которых разводили и ради шерсти, и ради мяса. Чаще всего на картинах, изображающих жизнь Иисуса, где-то позади, в отдалении видны овцы и пастухи. Зерно, в изобилии выращиваемое на галилейских полях, было дешевым и вывозилось через Кесарию. «Хлеб насущный» едят за каждой трапезой – и хлеб тоже изображается на многих картинах, повествующих о жизни Спасителя. Повсюду росли масличные деревья; оливки – черные, зеленые и белые – служили ежедневной пищей любому из жителей Галилеи, а оливковое масло использовалось для стряпни. На столе всегда были овощи, салаты и пряности. Во время главной трапезы пили вино.

Евреи помогали друг другу, местные общины оказывали нечто вроде «социальной помощи» больным, слабым и сиротам. Помогали и нуждающимся вдовам. Были и бедные евреи, которым выделяли долю из общинных средств. Но большинство тех, кого в Библии называют «бедными» и «нищими», не были евреями. По всей Палестине проживали смешанные сообщества, где значительную часть составляли иноземцы, безземельные крестьяне и кочевники. В обязанность каждому уважающему себя еврею вменялось: помоги неимущему! – и это также часто отображается на живописных полотнах, повествующих об Иисусе.

В 4 году до н. э. Назарет был небольшим галилейским городком, где жили и работали в своих мастерских ремесленники. Одним из таких ремесленников был Иосиф, плотник, числивший себя потомком царя Давида. Свою родословную он мог изложить по памяти. Вероятно, Иосиф, как и большинство евреев, был грамотен и умел читать как на местном арамейском наречии, так и на священном иврите. Он привел в свой дом будущую невесту, юную шестнадцатилетнюю девушку, Марию. Она тоже принадлежала дому Давида и, вероятно, приходилась Иосифу родственницей. Девушка жила то ли неподалеку, то ли прямо над его мастерской. Согласно обычаю, до брака она хранила девственность. Свадьбу хотели справить в следующем году. Мария происходила из весьма почтенной семьи, умела читать и писать, готовить, прясть, шить и должна была стать достойной женой преуспевающего ремесленника. У нее была прекрасная память: много лет спустя Мария стала основным источником сведений для апостола Луки, греческого врача, в чьем Евангелии мы находим наиболее подробное описание рождения и детства Иисуса.

Все образованные евреи читали священные тексты, особенно Тору – историю еврейского народа, его духовный стержень и основную молитвенную книгу. Мария как раз читала Тору, когда к ней явился Ангел Гавриил и, согласно словам Луки (1: 28–38), сказал: «…радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами». Столь удивительное приветствие обеспокоило Деву и привело в замешательство. Однако Гавриил сказал: «…не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус». И добавил Ангел: «Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца».

Мы можем быть уверены, что Мария точно запомнила эти слова. Девственница также помнит, как встревоженно задала свой первый вопрос: «…кбк будет это, когда Я мужа не знаю?», и Ангел отвечает: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим».

К этой благой вести Ангел прибавил несколько слов. Твоя двоюродная сестра Елисавета, сказал он Марии, тоже в свои преклонные годы понесла сына и теперь на шестом месяце беременности. Эта неожиданная новость наконец заставила Марию окончательно поверить словам Ангела. Она покорилась своей доле, произнеся слова гордого смиренномудрия: «…се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему».

Нет более трогательного мгновения во всей истории, чем то, в которое Гавриил открывает Деве, что Она беременна, и Дева смело принимает его известие как великую честь: неудивительно, что многие выдающиеся западные художники захотели отобразить это событие – Благовещение Пресвятой Богородицы – на своих полотнах. Мария, совсем юная девушка, была весьма решительной и смелой. Она захотела проверить новость о положении своей родственницы, Елисаветы, и тотчас отправилась в путь – одна, в нагорную страну царства Иудейского, где Елисавета жила со своим мужем, Захарией, священнослужителем.

Согласно Евангелию от Луки, следующий примечательный случай в повествовании об Иисусе произошел, когда Мария добралась до жилища своей родственницы. Увидав Марию, Елисавета почувствовала, как ее ребенок, будущий Иоанн Креститель, «взыграл во чреве ее», и тотчас Елисавета исполнилась Духа Святого, поняла, что Мария тоже беременна и носит в лоне своем Сына Божия. «…и воскликнула [Елисавета] громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» (Лк. 1: 41–43).

И на это приветствие Мария отвечает самыми пронзительными строчками в Новом Завете. Она произносит слова, которые звенят стихотворным ритмом и даже положены на музыку. Позволяю себе привести их здесь именно как стихотворные строки:

Этот великий восторженный гимн известен как Песнь Пресвятой Богородицы. Величальная песнь Богородицы поднимает дух бедным и смиренным и намечает одну из основных тем в пастырских наставлениях Иисуса. В евангельской повести не только истина, там и плод истины: красота. Мария, вынашивающая Иисуса во чреве Своем, создает стихи необычайной силы.

Лука повествует: Мария все три месяца оставалась с Елисаветой. Потом Она вернулась в Назарет и сообщила Иосифу о Своем положении. В Евангелии от Матфея (1: 19–25), во многих отношениях наиболее подробном и основанном на арамейских источниках, жених Марии, считавший Ее непорочной девой, был поражен этой новостью. Иосиф «…будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее. Но когда он помыслил это, – се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их». Матфей говорит, что Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и «принял жену свою». Матфей также отмечает, что Иосиф «не знал» Марию до тех пор, пока не родился Иисус. В действительности же самые древние источники настаивают на том, что Мария оставалась непорочной всю свою жизнь, а Иосиф был исключительно преданным, любящим и заботливым мужем Ей и таким же отцом Ее Сыну.

Следующий примечательный случай приключился четыре-пять месяцев спустя, когда правитель Сирии Публий Квириний получил указ императора Августа: сделать перепись населения по всей тамошней земле. Перепись требовалась, чтобы исправнее взимать подать. Жителей следовало переписывать в тех городах, где они родились. Поскольку и Мария, которая была беременна, как указано у Луки (2: 5), и Иосиф были из дома и рода Давидова, то и отправились они в Иерусалим, город, который в свое время Давид завоевал и присоединил к еврейскому царству, а оттуда в Вифлеем – небольшой, всего в одну улицу, городок, отстоявший от Иерусалима на шесть миль. Этот городок тоже был связан с именем Давида. Для Марии, выносливой и крепкой девушки, это было уже третье долгое путешествие за время беременности. Когда супруги приехали в Вифлеем, «…наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице» (Лк. 2: 6–7). Спустя столетие Иустин Философ, родившийся милях в сорока от Вифлеема и хорошо знавший местность, утверждал, что ясли находились в пещере или гроте; это вполне вероятно, поскольку в известняковых горах, на которых расположен Вифлеем, довольно много пещер.

Нет никаких упоминаний ни о враче, ни о повитухе, присутствовавших при родах. Рядом с Марией находился только Иосиф. Но помощь Ей и не понадобилась. Она сама позаботилась о Себе, и Младенец Ее был здоров, как и в течение всей земной жизни Его. Однако нельзя сказать, что Мать и Дитя никто не навещал (Лк. 2: 8–18; Мф. 2: 1–12). По словам Луки, местных пастухов, «которые содержали ночную стражу у стада своего», поразил свет, и предстал им Ангел Господень – «и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям… ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь… Вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях». И вдруг явилось с Ангелом многочисленное Воинство Небесное, взывающее: «…слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» Пастухи решили пойти в Вифлеем. Там, в хлеву, и нашли они Иисуса, Марию и Иосифа, как возвестил им Ангел. И пастухи рассказали об этом людям, и «все слышавшие дивились» тому, что слышали. Пастухи также сказали Марии о свете, об Ангеле и Ангельском хоре, и Она «сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем».

Но у Луки мы не находим рассказа о других «посетителях», о которых говорит Матфей – о «волхвах с востока». Они привезли дары: золото, ладан и смирну, «сокровища», как говорит Матфей, достойные короля. Волхвы были звездочетами, они изучали небеса и предсказывали будущее согласно расположению светил. Одна звезда, как они поняли, предсказывала, что родился Царь Иудейский. Волхвы, войдя в Иерусалим, пришли ко двору Ирода и спросили, где найти Младенца. Ирод, «собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу? Они же сказали ему: в Вифлееме Иудейском, ибо так написано через пророка…» Ирод «тайно» призвал волхвов и послал их в Вифлеем: «…пойдите, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему» (Мф. 2: 4–8).

История, рассказанная волхвами о том, что появился на свет Младенец, Которому суждено стать Царем Иудейским, лишь подхлестнула Ирода, всюду видевшего угрозу себе. Матфей говорит: волхвы, «получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою» (Мф. 2: 12). Иосифу также было откровение во сне, что ему самому, Марии и Младенцу следует опасаться Ирода. И сказано было Иосифу: «…встань, возьми Младенца и Матерь Его, и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его» (2: 13). Иосиф сделал, как ему было сказано. «Бегство в Египет» стало еще одним памятным эпизодом, который долгие столетия вдохновлял художников – так, он стал сюжетом для работы Караваджо, хранящейся в галерее Дориа-Памфили в Риме. Святое семейство изображено отдыхающим. Иосиф держит ноты, Ангел же играет колыбельную, пока Мария и Младенец спят.

Ирод всерьез опасался, что новорожденный Царь Иудейский отнимет его царство, и пошел на самое чудовищное преступление за всю свою долгую жизнь. Он «послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже…» (Мф. 2: 16). Это стало его последним злодеянием. Уже через несколько недель Ирод умер, а земли его разделили сыновья. Иудея досталась Архелаю. Узнав об этом, Иосиф вместе с семьей возвратился из Египта, но старался держаться подальше от земли Иудейской, опасаясь, что Архелай унаследует подозрительность своего отца. Поэтому Иосиф направился в расположенный в «пределах Галилейских» город Назарет, добираясь туда объездными путями, через Газу и Самарию.

История рождения Иисуса, посещение пастухов и волхвов – все это идиллическая сторона Рождества Христова, придающая младенчеству Иисуса некую сказочность, привлекающую и старого и малого вот уже более двух тысяч лет. Но жуткое злодеяние, вошедшее в историю как избиение младенцев, напоминает нам о темной стороне жизни на окраине Римской империи в I веке Христовой эры. Необузданные и отвратительные в своей свирепости правители, беззаконие, ничем не сдерживаемый произвол власть имущих, неуважение к жизни любого человека, даже самого беззащитного, – такова была действительность. Эту человеческую греховность предстояло исправлять Иисусу, против нее Он боролся, и в итоге именно она погубила Иисуса. Избиение младенцев стало своеобразным предвестником распятия Спасителя.

Немногие могли предвидеть подобный исход. Об этом говорится в Евангелии от Луки (1: 13–23, 59–65). Лука пишет: Захария, муж Елисаветы, усомнился, услышав от Ангела Гавриила, что его престарелая супруга беременна и ей предстоит родить Иоанна Крестителя. В наказание за неверие его поразила немота. Родился ребенок, и, когда проходил обряд обрезания, Елисавета не пожелала назвать его в честь отца и настаивала на том, чтобы наречь сына Иоанном. Ее соседи и родственники воспротивились: «…никого нет в родстве твоем, кто назывался бы сим именем. И спрашивали знаками у отца его, как бы он хотел назвать его». К их изумлению, Захария «потребовал дощечку и написал: Иоанн имя ему. И все удивились». Более того, «разрешились уста его и язык его, и он стал говорить, благословлять Бога». Но, как и в других случаях в истории жизни Христа, эта счастливая история меркнет в сравнении с мрачными событиями вокруг нее. Весть о необычайном рождении быстро распространилась по земле Иудейской и достигла ушей мнительного Ирода. Согласно рассказам отцов Церкви – таких, например, как Ориген, – Захария был убит по приказу Ирода «между храмом и жертвенником». Поэтому теперь его почитают как одного из первых великомучеников.

Был еще один старый священник по имени Симеон, который служил в храме. Лука говорит, что он был «муж праведный и благочестивый», твердо веривший в пришествие Мессии. И действительно, было ему откровение, «что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня» (2: 25–26). Когда Мария и Иосиф пришли в храм, чтобы провести обряд очищения Марии после родов и обряд обрезания Иисусу – по иудейскому закону, – старик взял дитя на руки, благословил Бога стихами, которые дошли до наших дней:

Но, продолжает Лука (2: 34–40), обращаясь к Марии, старик также сказал, и грозное его пророчество звучало вразнобой с радостью первых дней жизни Христа: «…се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, – и тебе Самой оружие пройдет душу, – да откроются помышления многих сердец». Ему вторила и пожилая женщина по имени Анна – Лука зовет ее пророчицей и описывает как «вдову лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь». Она тоже признала в ребенке Искупителя. Предсказания и предупреждения Анны и Симеона Мария также хранила в сердце Своем. Она отметила, растолковывая предсказания, что Дитя Ее будет «светом к просвещению язычников» – да и для всех людей без исключения, – а не только для иудеев, и что его жертва пронзит ее душу, словно мечом. Пока «Младенец возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости», Она, должно быть, бесконечными часами размышляла о Его судьбе и о том, какую чудовищную боль сулит Ей грядущее вместо нынешней радости.

Богородица рассказала Луке об одном удивительном случае (Лк. 2: 42–51), который, с одной стороны, укрепил Ее упования на Сына, однако с другой – озадачил Ее. Марию, Иосифа и Иисуса в христианских молитвах называют Святым семейством. Их дом в Назарете отличался благочестием и набожностью. Они много молились, чтили все еврейские праздники и соблюдали обычаи. Каждый год на праздник Пасхи они отправлялись в Иерусалим: принести жертву во храме. Это – косвенное свидетельство тому, что Иосифу сопутствовала удача в его ремесле, и семья жила в относительном достатке, поскольку длительное и дорогостоящее путешествие означало: Иосиф мог позволить себе праздность на протяжении нескольких недель. В ежегодном паломничестве они встречали многих «родственников и знакомых». Когда Иисусу исполнилось двенадцать, родители посчитали, что Он достаточно вырос и может гулять в одиночестве. Храм, в значительной мере перестроенный по приказу Ирода, представлял собой огромный лабиринт из двориков, залов и коридоров. А сам Иерусалим был городом дворцов, крепостей, теснившихся друг к другу строений. Когда подошло время отправляться в обратный путь, «остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его». Они решили, что мальчик едет с друзьями в длинной веренице мулов и ослов. Пройдя же дневной путь, родители забеспокоились и поняли, что Сын остался в святом городе, полном опасностей.

Лука пишет, что после трех дней отчаянных поисков они «нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; и все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его». В этих словах, несомненно, чувствуется любовь и гордость Матери. Но следующий разговор Она вспоминает как неожиданный. Мать обращается к Сыну и упрекает Его в опрометчивости: «Чадо! чту Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя. Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов», – продолжает Лука. Удивительно, что эти первые записанные со всей точностью слова Иисуса выражают весь смысл Его служения – и всей Его жизни: Он должен быть в том, что принадлежит Отцу Его. И хотя Мария по доброте душевной зовет Иосифа отцом мальчика, Иисус уже знает и верит, что Его Отец – Господь, и говорит об этом не таясь.

Мария, добавляет Лука, «сохранила все слова сии в сердце Своем». Но именно на этой истории все рассказы Марии, относящиеся к зачатию, рождению и детству Иисуса, внезапно обрываются. Иисус возвратился в Назарет вместе с Иосифом и Марией, «и был в повиновении у них». Потом Лука опускает последующие восемнадцать лет жизни Иисуса и переходит к описанию того дня, когда Иисус принял крещение Иоанна Крестителя. Другие евангелисты также хранят молчание. Печально, что нам начисто неведомо, как прожил Иисус половину жизни – мы не знаем ни что Он делал, ни куда ездил, ни как жил.

Но можем быть уверены, что Он был хорошо образован. Если позволяли обстоятельства, все способные к учению еврейские дети получали хорошее образование. А семья Иисуса жила в разумном достатке. Мы знаем, что Он умел читать, ибо Его глубокие познания в Священном Писании и, что особенно важно, способность уверенно толковать прочитанное, свидетельствуют о постоянном изучении текстов с самого раннего детства. К двенадцати годам Он мог вести ученые споры о говорящемся в священных книгах. Мы знаем: Он умел и писать, хотя в Библии приводится всего один случай, когда Он пишет. Он остановил толпу добродетельных и жестоких лицемеров, не дал им до смерти побить камнями женщину, обвиненную в супружеской измене, а для этого начертал на земле перечень их собственных грехов. Одно то, что написанное Им тотчас было прочитано и понято, свидетельствует: у Него был необычайно четкий и понятный почерк – вероятно, почти такой же, как у писца-каллиграфа. Однако ни единой записи, сделанной рукой Иисуса, не сохранилось. Не сохранилось и упоминаний о том, что еще Он читал, помимо Священного Писания.

Но из Его слов, дошедших до нас, мы достоверно знаем: Он был начитанным, образованным человеком, тщательно подбиравшим слова – учтивые, точные, тщательно взвешенные – несомненный признак человека, хорошо знакомого не только со священными, но и со светскими книгами. Думаю, владел Он и греческим, и латынью – помимо родного арамейского и иврита, на коем говорил и читал всякий образованный правоверный еврей. Поэтические обороты в Его речи, как и в речи Его Матери, свидетельствуют, как я полагаю, о том, что Он изучал поэзию и многие произведения знал наизусть. Подозреваю, что среди этой поэзии были не только тексты на иврите, как, например, книга Иова, где много поэтических отрывков, не только религиозные песни и гимны, которые именуются псалмами. Знал Он и произведения греческих поэтов, известные в то время. Я верю: Иисус мог цитировать отрывки из Гомера и Еврипида, возможно, и Вергилия. Но это лишь мое предположение.

Надо полагать, Иисус был во многом самоучкой. Его речи и мысли не искажены сухой школьной ученостью, не отзываются влиянием какой-либо философии. Он отвергает всякий догматизм, равно как и ненавидит фарисейство в нравоучениях. Его воображение не было выхолощено в стенах классной комнаты или чего-то вроде современного нам лекционного зала. Будучи самоучкой, Он никогда не посещал таких мест, и посему некоторые критики называют Его необразованным. Так, Иоанн рассказывает, что иудеи были поражены, когда Он проповедовал в храме, и удивлялись, «как Он знает Писания, не учившись?» (7: 15). Мы можем лишь гадать, где юный Иисус находил книги. Но рукописи не были редкостью в еврейских домах – даже в захолустном городке Назарете.

С гораздо большей уверенностью можно предполагать, что Иисус обладал глубокими познаниями в ремеслах и сельском хозяйстве. Это становится ясно из того, что Он уверенно – с полнейшим знанием дела, – говорил об этих занятиях: примеры сыщутся и в изречениях, и в притчах. Знания Иисусовы были обширны и разнообразны, вот почему люди так охотно слушали Его: в Его речах они часто с удовольствием слышали отзывы о своем ремесле. Подозреваю: в подобных случаях Спаситель отнюдь не понаслышке ведал о том, о чем вел речь. После смерти Иосифа – а Иосиф умер именно в те годы жизни Иисуса, о которых ничего не известно, – Мария переезжала жить то к одному, то к другому родственнику своего большого семейства. Одной из таких родственниц была Ее сестра со взрослыми сыновьями, которых часто называют братьями Иисуса.

Вполне естественно, что в это время Иисус, очевидно решивший не становиться плотником, как Иосиф, мог отправиться в странствия, дабы лучше познать окружающий мир и в положенный срок достойно продолжить «дело Отца Своего». Невозможно установить, что делал Он в эти годы. Некоторые предполагают, будто Спаситель примкнул к ессеям; однако и слова и дела Его коренным образом отличаются от того, что повествуют нам об этой секте свитки Мертвого моря, и подобное предположение можно исключить. Столь же маловероятно и то, что Он мог принадлежать к любой другой религиозной секте, коих в тот период было великое множество. Иисусу был чужд всякий фанатизм. На Нем не было отпечатка, обычно ложащегося на священнослужителя, монаха или отшельника. Он был сдержан, не выносил показной набожности и фанатичного соблюдения обычаев. Иисус был прост и приятен в общении с мужчинами и женщинами разных сословий и нравов и уединялся только для молитвы. Он был человеком общительным, всегда искал новых друзей и спутников.

Все это говорит о богатом и разностороннем житейском опыте. Думаю, Иисус мог намеренно менять род и вид занятий, дабы лучше узнать не просто некое ремесло, но и природу человеческую. Именно по этой причине Иисус мог откладывать начало Своего служения до тех пор, пока ему не исполнилось тридцать. Он почти наверняка занимался земледелием, о котором многое знал. Думаю, некоторое время был и пастухом. Овцы и уход за ними то и дело упоминаются в Его речах. Образ «доброго пастыря» – один из главных в Его проповедях, и полагаю, овец Он любил всей душой. Можно подумать, будто сельчане-пастухи, собравшиеся у яслей, где лежал Младенец Иисус, посвятили Его в пожизненные почетные пастыри. Пастушьим опытом возможно объяснить и стремление восходить в особо важные минуты на какой-нибудь высокий холм, и привычку чередовать общительность с молитвенным уединением.

Вот и все, что нам известно о рождении и детстве Иисуса, и все, о чем возможно гадать касаемо Его жизни меж двенадцатью и тридцатью годами от роду. А после этого Спаситель начал проповедовать свое учение – именно тут Евангелия и проливают яркий свет уже на все речи и поступки Его.

Глава 2

Крещение, искушение и апостолы

Земля, в которой начал проповедовать Иисус, была процветающим, но малолюдным и далеко не спокойным краем. Она полнилась слухами о грядущих чудесах. Народ там часто восставал, вспыхивая, как сухой трут, и управлять этими землями было весьма непросто. Поэтому римские наместники, их ставленники – местные правители и высшее духовенство – все те, кого римляне наделили известной властью, больше всего заботились о мире и спокойствии в стране. Они особенно опасались еврейских пророков: некоторые из них сплошь и рядом приводили тамошнюю чернь в неистовство. Евреев было три миллиона – из них около миллиона в землях Галилейских. Примерно десятая часть населения Римской империи в той или иной степени испытывала влияние иудаизма. Иудейское единобожие с его незыблемым вероучением и до мелочей расписанными правилами нравственности и поведения повсеместно привлекало к себе людей хорошо воспитанных и серьезных. С иудаизмом была лишь одна беда: очень древняя – уже тогда тысячелетняя – религия породила законы, вероятно вполне пригодные для нужд первобытного кочевого народа, скитавшегося в пустыне, однако довольно бессмысленные с точки зрения общества, сделавшегося в I веке от Р. Х. более утонченным, занявшегося торговлей и постепенно оседавшего в городах. Для него эти законы стали неподъемным ежедневным бременем. Религия, не претерпевавшая никаких коренных изменений, насаждалась и священнослужителями и книжниками, составлявшими своего рода касты избранных. Должности в подобных кастах зачастую были наследственными, а любым переменам «избранные» сопротивлялись яростно. Кроме того, и священнослужители и книжники бесстыдно вступали в сговор с римскими правителями, дабы легче обуздывать людей, стремившихся к переменам, и предотвращать народные волнения.

Таким образом, во времена Иисуса иудаизм созрел для преобразований, как впоследствии, в свой черед, созрело в начале XVI века и христианство. Вопрос был лишь в том, следует ли восстанавливать иудейское царство, каким оно существовало при Давиде и Маккавеях, жестокими «светскими» способами? За это ратовали некоторые фанатичные секты, такие как ессеи и зилоты. В конечном счете, спустя несколько лет после смерти Иисуса, они взяли верх в обществе, что привело к Великому восстанию и разрушению Иерусалима. Но можно было совершить некий духовный переворот и заменить незыблемые законы Моисеевы Новым Заветом, основанным на любви к ближнему – уж его-то с охотой принял бы всякий общественный слой и всякий народ.

Именно к этой последней мысли склонялся двоюродный брат Иисуса, Иоанн, сын Елисаветы. Еще в юности ему было видение, и он знал, что ему уготована особая стезя. Дабы подготовить себя к выполнению своей миссии, он много лет прожил в пустыне, «носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих и ел акриды и дикий мед» (Мк. 1: 6). Все четыре евангелиста много говорили об Иоанне, признавали важную роль, которую тот играл в жизни Иисуса, и соответственно уделяли большое внимание Иоанновой миссии. Вполне вероятно, что все четверо пользовались одним и тем же источником – оставленным либо самим Иоанном, либо кем-то из его учеников и последователей (Мк. 1: 2–9; Мф. 3: 1–15; Лк. 3: 2–22; Ин. 1: 6–34). Иоанн по природе своей был человеком смиренным. Он знал, что не является мессией, который, как предсказывали пророки, придет как спаситель и искупитель. Иоанн многократно повторял слова Исайи: «Я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу». Он знал, что придет Спаситель: «идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его».

Иоанн проповедовал: для того чтобы подготовиться к приходу Спасителя и наступлению Нового Порядка, все должны прийти к нему на берег реки Иордан и омыться в водах ее. Это крещение, как назвал его Иоанн, необходимо для того, чтобы очистить себя от грехов и прежних дурных привычек, стать новым человеком. Но сам Иоанн признавал: очищение тут скорее символическое, чем истинное; требуется Божественная власть Самого Спасителя, чтобы вызвать внутреннее, духовное, перерождение человека. Иоанн всегда настаивал на этом и никогда не притязал на славу чудотворца. Тем не менее люди шли к нему толпами, а под конец он привлек и внимание власть имущих. Согласно Евангелию (Ин. 1: 19–27), «Иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты? Он объявил, и не отрекся, и объявил, что я не Христос. …я крещу в воде; но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете». Потом Иоанн смиренно добавляет: «Я недостоин развязать ремень у обуви Его».

Схожесть описания Иоанновых деяний в разных Евангелиях и повторение слов Крестителя говорит о том, что мы имеем дело с рассказами очевидца – возможно, и не одного. В Евангелии от Иоанна далее повествуется: «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (1: 29). Со слов очевидцев Матфей (3: 14–17) записал, что Иоанн сказал Иисусу: «…мне надобно креститься от Тебя, и Ты приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду». Тогда Иоанн крестил Иисуса, и, когда Тот вышел из воды, «се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение». Впрямь ли ниспускался голубь или мы имеем дело с поэтическим образом, трудно сказать; а только все четверо евангелистов согласны в главном: крещение Иисуса стало событием необычайным, явление Божье было видимо и слышимо; и было при нем великое множество мужчин и женщин.

Возникает вопрос: зачем было нужно Иисусу крещение? Разве не был Сын Божий во всех отношениях уже полностью готов к Своей миссии? Так, несомненно, полагал и сам Иоанн. Но Иисус был тверд: Ему надлежит пройти этот обряд обновления. Он тем самым подчеркивает всеобщую необходимость таинства – каждый человек должен смыть пятна прошлых грехов, очиститься и обновиться. Это событие стало и действительным, и символическим началом новозаветной Иисусовой миссии, кульминацией которой стало Святое причастие хлебом и вином – приобщение Тела и Крови Господней – на Тайной вечере, непосредственно перед Его телесной жертвой, распятием.

Крещение Иисуса стало кульминацией миссии самого Иоанна Крестителя. В третьей главе Лука подробно излагает Иоаннову проповедь, «крещение покаяния и отпущение грехов». Прозвучала эта проповедь резко и гневно, предвещая наиболее горячие предостережения Иисуса. Когда Иоанн увидел среди пришедших креститься фарисеев и саддукеев, он воскликнул: «…порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?» (Мф. 3: 7). Он изрек: Христос придет, и «лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» (Мф. 3: 12). Такие речи, безусловно, казались весьма опасными, об Иоанне скоро донесли религиозным властям. Именно за эти проповеди Ирод Антипа – правитель Галилеи, римский ставленник, приказал схватить и заточить Иоанна, который, кроме всего прочего, порицал самого Ирода за то, что тот вступил в кровосмесительный брак с женой своего брата, Иродиадой. Но сама Иродиада была истинной внучкой Ирода Великого. Как только Иоанна бросили в темницу Антипы, она тотчас подговорила свою дочь, Саломею, сплясать на пиру перед Иродом. Восхищенный сладострастным танцем падчерицы, Антипа опрометчиво пообещал выполнить любое ее желание. Наученная матерью, девушка потребовала отдать ей голову Крестителя. Отчим нехотя согласился выполнить обещание. Весть об этом кровавом злодеянии привела в ужас всех благочестивых иудеев, слышавших Иоанновы проповеди. А для Иисуса смерть Иоанна стала еще одним напоминанием, таким же, как избиение младенцев и убийство Захарии, о том, сколь опасна миссия, возложенная на Него Отцом Небесным. Она вновь показала, сколь жесток бывает мир, где всегда находятся люди, в любую минуту готовые уничтожить тех, кто хочет служить Господу, и даже тех, кто служит Ему как бы случайно. Смерть Крестителя словно предваряла собственную смерть Спасителя на кресте.

Тотчас после крещения Иисус отправился в пустыню, чтобы подготовиться к Своему служению. Три евангелиста упоминают об этом, утверждая, что Он отправился туда согласно велению Духа Святого (Мк. 1: 12–13; Мф. 4: 1–11; Лк. 4: 1–12). Марк повествует об этом событии довольно скупо, но Матфей и Лука описывают пребывание Христа в пустыне весьма подробно. Он отправился в пустыню – необитаемую местность к востоку от реки Иордан, – чтобы молиться. Иисус был Человеком общительным, как мы могли убедиться, читая предыдущие главы Евангелий, и общительность Его была свойством чисто человеческим. Но Иисус часто обращался с молитвой к Своему Отцу Небесному – в этом сказывалась Его Божественная природа, и молиться Он предпочитал в одиночестве. Он не стоял во время молитв, как было принято у иудеев, но преклонял колени – в этом сказывалась Его покорность воле Отца. Молиться для Иисуса значило уединяться, отстраняться от людей; в этом тоже сказывалась Божественность, о ней же говорил и выбор места для молитвы – им всегда была какая-нибудь пустынная возвышенность. Иисус предпочитал уединяться на холме или на горе – вспомним Преображение Господне (мы побеседуем об этом далее); уединялся Он и на Елеонской горе в Гефсиманском саду, незадолго до Страстей Господних, и на высокой горе, где Спаситель вознес последнюю Свою земную молитву, прежде чем вознесся на Небеса.

В пустыне Иисус тоже взошел на гору, дабы молиться в одиночестве. Там Он постился сорок дней. Мы не знаем, насколько строгим было Его воздержание в еде и воде. Но Матфей и Лука настаивают на том, что Он весьма ослаб от голода. И вот, когда плоть Иисусова ослабела, сатана попытался искушать Его – и явился к Нему не в мыслях, а наяву. Это далеко не единственный случай, когда Иисус признает, что подвергался искушению. Случилось это и в Гефсиманском саду. Устрашась страданий, что предстоит ему пройти, Иисус воззвал к Отцу Небесному, чтобы Он облегчил те страдания, но после покорился воле Отца. Однако в пустыне он сразился с дьяволом не только мысленно: сатана предстал Ему зримо, говорил вслух и являл устрашающую мощь. Если Иисус в подробностях описывает ученикам Свою борьбу с дьяволом, то затем, что хочет пояснить им: зло бывает не только объективным и вещественным, но также субъективным и неощутимым. Дьявол действительно существует, его следует побеждать силой воли и чистотой помыслов, четко различая, где зло, а где добро. Иисус превратил собственное искушение в назидательный пример для каждого человека.

Дьявол искушал Иисуса использовать его божественную силу в низменных корыстных целях: сначала повелеть камню сделаться хлебом; а потом спасти Свою жизнь от смертельной опасности; под конец дьявол предложил Ему сделаться властелином целого мира. Последнее искушение (тут я опираюсь на повествование Матфея) было самым страшным из-за своего всеобъемлющего свойства. Искушение властью может возникнуть не только перед таким Человеком, как Иисус, наделенным божественной силой, но и перед любым обычным человеком, который благодаря своему уму или другим качествам может получить власть, которая – пускай даже лишь на первый взгляд – кажется божественной. Иисус сказал тому апостолу, который передал эти слова Матфею, что при третьем искушении «…берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне» (Мф. 4: 8–9).

«Высокая гора» – очень важный образ, который всегда появляется в повествовании, когда Иисус должен осознать некую особую истину, как важно и то, что слово «царства» употреблено во множественном числе. Искушение касается не просто государств и империй, но знаний: царств разума и науки – дозволяющих познать Вселенную посредством физики и математики, анатомию человека – посредством биологии и изучения структуры хромосом; человечество совершает прорыв к пониманию всех особенностей и секретов Вселенной. Это, пожалуй, самое коварное из искушений: человек может получить огромную низменную выгоду от своего разума, если предпочтет материальный успех и отвергнет духовный мир; если почтит знания превыше добродетели, а власть созданий Божьих выше власти Самого Создателя.

Сказал Иисус: один лишь и был возможный ответ на это последнее искушение: «…отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4: 10). Гордыня в знании, гордыня в человеческой способности к постижению – да еще, если, впадая в этот грех, забывают Бога – просто новая разновидность идолопоклонничества. И сатана отступил, оставил Иисуса в покое, «и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4: 11).

Спаситель вернулся из пустыни чистым, незапятнанным, а как Человек умудрился опытом. Теперь Он готов был начать служение. Каким же Человеком был Иисус? Нам об этом не говорят. Его предшественника, Крестителя, описывают весьма подробно. Но ни в одном из четырех Евангелий нет ни слова о том, как выглядел Иисус. Нет Его описания ни в одном из канонических посланий, ни в одном письменном источнике, восходящем к I веку от Р. Х. Первые примеры иконографии появились только в середине II столетия, к тому времени уже не осталось в живых ни одного из современников Спасителя, способных хотя бы словесно описать Его внешность. Попытки изобразить Христа были скорее типологическими, а не действительными портретами. Иисуса изображали в то время прекрасным безбородым юношей. Существует 104 подобных изображения Христа в катакомбах, 97 на саркофагах, 14 в мозаике, 45 на золотом стекле, 50 в других артефактах и 3 в манускриптах. Впоследствии Его стали изображать уже взрослым мужчиной, с бородой, но по-прежнему с идеальными чертами. Именно такой образ Христа и закрепился позднее в изобразительной традиции западных художников и скульпторов. А самые ранние изображения Иисуса в образе бородатого мужчины появились через несколько столетий после смерти Спасителя. Словом, не существует никаких надежных свидетельств того, как выглядел Иисус на самом деле.

И вместе с тем известны некоторые черты его личности, которые поражали видевших Его и нашли свое отображение в евангельских текстах. Иисус был чрезвычайно наблюдательным, внимательным Человеком. Стоит заметить, сколько раз в тексте Священного Писания упоминаются слова «смотрел», «взглянул», «возвел очи», «воззрел». Его привычка внимательно наблюдать то и дело подчеркивается в текстах: «Но Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это» (Мк. 5: 32), «Он же, обратившись и взглянув на учеников Своих…» (Мк. 8: 33), «И Он, возведя очи Свои на учеников Своих, говорил: Блаженны нищие духом…» (Лк. 6: 20), «Господь, обратившись, взглянул на Петра» (Лк. 22: 61), «И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их…» (Мк. 3: 5). Иисус был внимателен к мелким подробностям, ничего не упускал из виду. Он обладал пронзительным взглядом, особенно запомнившимся всем, кто Его встречал. Первое, что поражало всякого, – это Его всё видящие, всё замечающие глаза.

Взгляд Спасителя говорил о Его решительности. Он изумлял окружающих. Иисус появлялся и говорил не как толкователь Священного Писания, а как первоисточник истины. Матфей так говорит об этой черте Иисуса: «…ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (7: 29). Сказалась эта власть в самом начале служения Господня. Такую власть не приобретают, она врожденна – и, в свете последующих событий, скажем: божественна. Будучи Богом, Иисус не искал истины в текстах и комментариях: Он Сам был воплощением истины. Кроме того, совершенно очевидно, что, поскольку Он был одновременно и Человеком, прирожденная властность Иисусова поражала окружающих с самого первого дня Его служения и порождала в них уважение безграничное. Иисус был Человеком; это было необходимо по четырем причинам: во-первых, чтобы испытать веру людей. Во-вторых, чтобы общаться с людьми на равных. В-третьих, чтобы испытать страдания. И в-четвертых, чтобы служить примером на все времена – «путь Иисуса» Он мог пройти, только будучи Человеком. А поскольку Иисус был Человеком, ему требовались помощники, ученики, апостолы.

В самом начале Своего служения Иисус отбирает Себе учеников. Отбор этот все евангелисты описывают по-разному (Мф. 4: 18; Мк. 1: 16; Лк. 5: 3; Ин. 1: 38). Лука говорит: после возвращения из пустыни Иисус стал проповедовать. Он странствовал в одиночестве по Своей родине, Галилее. Тогда на земле Галилейской насчитывалось более ста небольших городков и деревень. «И пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Ему подали книгу пророка Исайи, и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу…» (Лк. 4: 16–18). Потом Он закрыл книгу, отдал ее служителю и сел. «И глаза всех в синагоге были устремлены на Него». Он начал говорить, и все «дивились словам благодати, исходившим из уст Его, и говорили: не Иосифов ли это сын?» (Лк. 4: 20–22). Но далее Иисус был намерен говорить им то, чего они не желали слушать. Он вспомнил пословицу: «Врач! Исцели себя сам», а потом заметил: «…не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13: 57; ср. Мк. 6: 4). Он стал критиковать Илию и Елисея и напомнил собравшимся о том, что пророки эти были отнюдь не всесильны. Слушавшие Его возмутились. «Услышав это, все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города, и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его». Иисусу пришлось воспользоваться Своими сверхъестественными возможностями: «Но Он, пройдя посреди них, удалился».

Иисус пошел в город Капернаум, на море Галилейском, именно там Он и выбрал Себе первых последователей, крепких рыбаков, сильных и выносливых, которые могли защитить Его, когда Его слова вызывали гнев правоверных спесивцев. Как говорится в пятой главе Евангелия от Луки, Он учил людей из рыбацкой лодки Симона Петра, стоявшей недалеко от берега, пока сам Симон стирал свои сети, после того как целую ночь забрасывал их в воду понапрасну. Чтобы отблагодарить Симона, Иисус сотворил малое чудо. Он сказал: «отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова». Несмотря на то что рыбаки трудились всю ночь, но ничего не поймали в этом месте, Симон сделал, как ему велел Наставник, и «они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась». Рыбари позвали своих товарищей, Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, и вместе наполнили обе лодки так, что те начали тонуть. Симон припал к коленям Иисуса и сказал: «выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный». Иисус ответил: «не бойся; отныне будешь ловить человеков». «И, вытащив обе лодки на берег, они оставили все и последовали за Ним», – продолжает Лука (5: 4–11).

Иоанн рассказывает об этом случае по-иному – там, где речь идет об Андрее, брате Симона. Андрей и еще один человек названы учениками Крестителя. Услышав, как Иоанн Креститель сказал об Иисусе «вот Агнец Божий», они последовали за Иисусом. «Они сказали Ему: Равви2, – что значит: учитель, – где живешь?» «Пойдите и увидите», – ответил им Иисус. Они пошли с Ним «и пробыли у Него день тот», а потом Андрей встретил брата своего, Симона, и сказал: «Мы нашли Мессию, что значит: Христос» (Ин. 1: 38–41). Именно тогда Симон познакомился с Иисусом, и тот нарек его Петром, что означало «камень». Матфей излагает эту же историю несколько иначе. Иисус сказал Симону и Андрею: «…идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4: 19; ср. Мк. 1: 17). Марк использует ту же фразу и рассказывает, что в сопровождении четырех крепких рыбаков Иисус отправился в Капернаум и стал там учить в синагоге, «во дни субботние». То, что Андрей был учеником Крестителя, позволяет предположить: небольшое сообщество рыбаков, работавших вместе, уже стояло на пороге религиозного обновления и возрождения. Все же Андрей не постоянно находился при Иоанне, Иисус же настаивал, чтобы ученики находились при Нем неотлучно, и ученики повиновались. Сыновья Зеведея, как повествует Марк, «оставили отца своего Зеведея в лодке с работниками» (1: 20).

Иисус был непреклонен в том, что люди, которых Он призвал, должны ставить свое служение превыше всего прочего. В поразительном отрывке в Евангелии от Матфея Он признает: служение сие означает разлуку с семьей: «И враги человеку – домашние его» (10: 36). «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (10: 35). И хотя Он призвал к служению только мужчин, то обстоятельство, что Он упоминает женщин, показывает: Он призывал к служению и женщин и ожидал, что те будут нести службу с таким же рвением – что они и делали. В этом сложном, суровом отрывке Иисус подчеркивает: служение берет человека безраздельно. Это служение связано с мучительным выбором. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня» (10: 37–38).

Эти слова суровы и наполнены глубоким смыслом. Иисус уже чуть не погиб от рук разъяренных фанатиков. Он не сомневается в опасности Своего собственного служения, начало коего совпало с заточением Иоанна Крестителя – а возможно, было им ускорено. Вполне вероятно, что Андрей был не единственным последователем Крестителя среди апостолов, и, несомненно, вскоре многие пополнили ряды учеников Иисуса. Но Иисус широко раскинул Свою сеть, и, хотя большинство апостолов вышли из рыбаков, Он преднамеренно выбирал людей разных занятий и ремесел, включая тех, кого проклинали ортодоксы: например, сборщиков податей – мытарей, как их называли. К северу от Галилейского моря лежал путь из Дамаска в Акко на Средиземном море. На границе между владениями четвертовластника Филиппа и Ирода Антипы, правившего тем краем, где странствовал с проповедями Иисус, стояли мытари, взимавшие подати за провозимые по дороге товары. Иисус проходил по этой дороге и увидел человека, сидящего за сбором пошлин, по имени Матфей. Иисус сказал ему: «Следуй за Мной» (Мф. 9: 9). И сказав, пристально смотрел на Матфея. Этот случай запечатлен на великолепном полотне Караваджо, ныне выставленном в римской часовне Контарелли. Матфей тотчас повиновался Учителю.

Не все люди, которых звал за собой Иисус, ответили на Его призыв. Одна из самых печальных историй описана в Евангелии от Марка (10: 17–22). Однажды на иудейском побережье к Иисусу подбежал некий человек и опустился перед Учителем на колени. «…что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» – спросил он. Иисус перечислил ему все заповеди. «Все это сохранил я от юности моей», – ответствовал человек. Иисус взглянул на него, полюбил его за искреннюю веру и призвал последовать за Собой: «…пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест». Но этот человек, решив, что Иисус просит слишком многого, «смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение».

Двенадцать апостолов собрались и следовали за Иисусом еще в самом начале Его служения, и трое из евангелистов перечисляют их имена (Лк. 6: 13–16; Мф. 10: 2–4; Мк. 3: 14–19). Так, Лука называет Симона Петра и его брата Андрея; Иакова, Иоанна, которых Иисус назвал «сынами громовыми» за их неудержимое рвение; осторожного Филиппа и Варфоломея (которого Иоанн зовет Нафанаилом); Матфея и Фому (позже прозванного Фомой неверующим), Иакова, сына Алфеева, и Симона, прозываемого Зилотом, Иуду, брата Иаковлева, и Иуду Искариота. В списках, приводимых Евангелиями от Матфея и Марка, Симона Зилота называют Кананитом и вместо первого Иуды называют Фаддея. Но Фаддей и Иуда могут быть одним и тем же человеком: в Палестине I столетия у человека могло быть несколько имен, часто одно из них бывало греческим (как Андрей или Филипп), другое – арамейским, а некоторых, как Нафанаила, называли в честь отца. Учитывая этот факт, совпадение названных имен учеников обращает на себя внимание. По-моему, все ранние христиане знали имена апостолов наизусть – и называли их именно в том порядке, в каком они приводятся в Евангелии.

Эти двенадцать были людьми необычными. У них было особое предназначение, и дана была им сила исполнять его. Марк говорит, что Иисус, по обыкновению Своему, поднялся на гору, призвал их и «рукоположил» на священнослужение. С этого и берет исток традиционная церемония «передачи апостольской благодати» (при рукоположении епископов), как она называется до наших дней, вот уже на протяжении двух тысячелетий: «Потом взошел на гору и позвал к Себе, кого Сам хотел; и пришли к Нему. И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были и чтобы посылать их на проповедь…» (Мк. 3: 13–14).

Таким образом, Иисус был готов приступить к служению. Какова же была цель этого служения? Для кого предназначалось Его учение? И в чем оно состояло?

Глава 3

Опасность чудес

Когда Иисус призывал к себе апостолов, их более всего поражало то, как Он безошибочно выбирал Себе учеников и знал все об их жизни. Оттого Нафанаил, по словам Иоанна, и воскликнул: «Ты – Сын Божий, Ты – Царь Израилев» (Ин. 1: 49). Иисус ответил: «…ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего» (Ин. 1: 50). Но важно отметить: хотя Иисус отлично сознавал, что наделен сверхъестественными силами, Он отнюдь не желал выставлять их напоказ – это было одним из искушений, с которыми Он боролся в пустыне. И потому творил чудеса неохотно.

Спустя три дня после выбора апостолов, как повествует Иоанн, Иисус присутствовал на свадьбе в Кане, городке на берегу Галилейского моря, где прежде рыбачили его ученики. Те пошли с Иисусом. Праздник был семейным, женился один из многочисленных родственников Марии. Иоанн рассказывает о событии, которое зовет «началом чудес» (Ин. 2: 1–11). Эта история – один из самых захватывающих эпизодов во всем Новом Завете – изобилует подробностями, подтверждающими достоверность всего повествования. По крайней мере, она говорит о том, насколько чутко понимали друг друга без слов Иисус и Матерь Его.

Марию беспокоило то, что Иисус привел с Собою стольких последователей. Либо потому, что гости, хоть и желанные, пришли неожиданно, либо по какой-то иной причине – хозяйки в I веке от Р. Х. тоже допускали оплошности – в доме закончилось вино. Мария испугалась за доброе имя Своей семьи и попросила Иисуса как-нибудь выручить хозяев дома из затруднения. «Вина нет у них», – сказала Мария. Ее спокойная уверенность в том, что Сын сотворит чудо по простому обиходному поводу, подтверждает: Матерь полностью осознавала Его силу. Однако в ответ на просьбу Мария неожиданно получила резкую отповедь: «…что Мне и Тебе, Жйно? еще не пришел час Мой». Из всего, что мы знаем об Иисусе, невозможно представить, чтобы Он заговорил с Матерью или кем-либо иным грубо – но с Матерью в особенности. И конечно, Мария не считает Его ответ грубым. Сердце Материнское ведает Его доброту и любовь к Ней, толкует его кажущийся отказ как знак того, что Сын безусловно исполнит Материнскую просьбу. И Она спокойно велит служителям: «…что скажет Он вам, то сделайте».

И еще одна подробность, красноречивая мелочь – из тех, что подтверждают чистую правду евангельского рассказа. Иисус заметил шесть пустовавших каменных водоносов, «вмещавших по две или по три меры» (одна мера соответствует 40,9 л). Иисус велел наполнить эти сосуды водой, и, когда слуги сделали это, Иисус велел: «теперь почерпните и несите распорядителю пира». И тут упоминается третья мелкая подробность – прибавляющая достоверности еще больше против прежнего. Распорядитель пира – должность, коей, по счастью, больше не существует (по крайней мере, на Западе), – почел своим долгом проверить качество вина. И отведав, сказал жениху: «всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе». Любопытно: чту именно произнес бы этот самодовольный человек, допусти Мария и Сын Ее, чтобы вино на пиру закончилось? А так Иисус сотворил для застолья, по моим подсчетам, приблизительно тысячу бутылок отменного выдержанного вина. В северо-западной части Галилеи, где исстари потребляли много вина, это малое чудо прозвали «славным». Все подробности, относящиеся к превращению воды в вино, можно считать безукоризненно достоверными: ежели речь заходит о количестве и качестве выпивки, мужчины очень редко ошибаются в наблюдениях и подсчетах.

И чудо в Кане, как мы понимаем, было не первым. До того уже было чудом, что Иисусу удалось избежать смерти от рук разъяренной толпы в синагоге на вершине холма, а еще Иисус сотворил целый замёт рыбы в неводе, когда призывал Симона Петра и его товарищей. Но все три чуда были вынужденными – скорее, ответами на безвыходное положение, а не преднамеренным использованием Божественных сил напоказ.

И действительно, хотя сотворение чудес считалось одной из важнейших сторон служения Иисусова, как в то время, так и позже, сам Иисус не придавал ему особого значения. Через двадцать лет после смерти Христа апостол Павел указал на существенную разницу между еврейской и греческой культурами: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости…» (1 Кор. 1: 22). В иудейском богословии Господь создал природу, что само по себе является чудом или бесконечным рядом чудес. И то, что по воле Божьей в определенный миг законы природы нарушаются – еще один пример всесилия Божьего – чуда; и Ветхий Завет изобилует чудесами, знамениями Божьей власти. Если возникала необходимость, Иисус был готов явить всемогущество Божие при помощи чуда. Но Он неоднократно отказывался от роли чудотворца как простого орудия «знамений и чудес». Лука говорит: Иисус называл постоянную потребность людей в «знамениях» знаком «лукавого рода»: «…он ищет знамения, и знамение не дастся ему» (Лк. 11: 29). Рассказывая историю нищего по имени Лазарь и некоего нечестивого богача (Лк. 16: 19–31), Иисус ясно дает понять, что в глазах Господа ценнее люди, готовые слушать святую истину, принять ее и следовать ей, а не те, кто ждет знамений и чудес, дабы увериться в истине. Иисус учил: истина всегда разумна, добродетель осмысленна, следовать Его учению и повиноваться заповедям Господним велит человеку рассудок. Таким образом, Иисусу гораздо ближе по духу взгляды греков, а не иудеев. Апостол Павел стремился передать Иисусовы мысли с точки зрения греческой культуры, таким образом воплощая намерения Учителя. А величайший богословский трактат Фомы Аквинского под названием «Сумма теологии» (Summa theologiae), написанный в XIII веке, представляет христианство как разумное нравственное зодчество. Этот философский труд стал кульминацией процесса, начатого Иисусом в Галилее за двенадцать веков до него.

Тем не менее Иисус творил чудеса. Я насчитал десятки описаний таких чудес в Евангелиях. Трижды это были массовые исцеления больных и изгнание бесов из одержимых. Остальные касались либо отдельных людей, либо случаев, когда Иисус приостанавливал естественный ход природных явлений: успокаивал бурю или заставлял усохнуть фиговое дерево. Евангелисты описывают чудеса по-разному. Марк, основываясь на воспоминаниях святого Петра, который всегда воспринимал чудеса излишне пылко, рассказывает о восемнадцати случаях. И впрямь: его краткий текст – это в основном повесть о чудесах, творившихся Иисусом. Текст Матфея гораздо длиннее, и в нем описывается двадцать чудес. Но все же основное внимание Матфей уделяет тому, что говорил Иисус: его Евангелие – в основном «наставительное». Лука тоже описывает двадцать чудес, но подчеркивает: их сотворение отнюдь не было главным в проповеднической деятельности Иисуса. Лука оставил нам также книгу Деяния святых апостолов, где он старается доказать, что простые люди, апостолы, творили чудеса исцеления точно так же, как сам Иисус: ибо возможно именем Божьим и по воле Божьей творить чудо и не будучи Сыном Божьим. Так, в Деяниях (9: 32–42) Лука описывает, как Петр повторяет то, что делал Иисус: он исцелил «расслабленного Енея» (Лк. 5: 18–26) и воскресил Тавифу (Лк. 8: 49–56). Иоанн повествует только о девяти чудесах, правда, среди них упоминаются чудо в Кане, и самое значительное среди всех чудес: воскрешение Лазаря из мертвых, когда тело его уже начинало разлагаться (Ин. 11: 1–44). Это чудо послужило прообразом собственного Воскресения Иисусова. Единственным чудом, которое одинаково описывают все евангелисты, был случай, когда Иисус накормил пять тысяч человек.

В большинстве случаев Иисус творил чудеса из сострадания. Христос всем сердцем сочувствовал недужным, немощным, больным – особенно если те были старыми и страдали тяжким недугом много лет. Проповедуя в синагоге, Иисус заметил старую женщину в крайне тяжком состоянии, «восемнадцать лет имевшая духа немощи: она была скорчена и не могла выпрямиться. Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: женщина! ты освобождаешься от недуга твоего. И возложил на нее руки, и она тотчас выпрямилась и стала славить Бога» (Лк. 13: 11–13). В этом весь Иисус – глубоко сопереживающий, остро чувствующий чужую боль: заметив в толпе человека, измученного ужасным недугом, Он незамедлительно приступает к действию. Но чаще в плотной толпе, окружавшей Учителя, друзья недужного обращались к Иисусу с просьбой помочь беде. Близ Десятиградия друзья привели к Иисусу глухого и косноязычного и «просили Его возложить на него руку». Иисус, «отведя его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его…». Потом Иисус вздохнул и сказал ему «отверзись» на арамейском. «И тотчас отверзся у него слух и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто». Это еще один случай, который показывает нам милосердие и человеколюбие Спасителя. Иисус, не желая превращать деяние Свое в «знамение», «повелел им не сказывать никому». Но, увы, если Спаситель настаивал на молчании, «они еще более разглашали» (Мк. 7: 32–36).

Иисус не доверял тем, чья вера основывалась на чудесах, которые Он творил. Его более привлекали те, кто уже свято верил в Его способность сотворить чудо. Матфей (8: 5–13) и Лука (7: 1–10) рассказывают трогательную историю о том, как некий римский воин – сотник – пришел к Иисусу в Капернауме и просил его: «Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает» (Мф. 8: 6). Иисус всегда с особой теплотой относился к тем, кто заботится о своих подчиненных и о своих семьях, и тотчас отвечал, что придет и исцелит слугу. Но сотник верил: достаточно и слова Иисусова, дабы исцелить больного. Он сказал: «Ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге своему: сделай то, и делает». Сотник пояснил: «Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой». Единственное, о чем просил этот сотник: произнеси всесильное исцеляющее слово: «…скажи только слово, и выздоровеет слуга мой». Именно такой веры и искал Иисус. Он обратился к идущему за ним народу: «…сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры». Иисус использовал этот случай, дабы предостеречь тех многих, кто ошибочно считал себя избранными; дабы доказать, что спасения души достойны представители самых разных народов. Иисус дал понять: Его цель – донести Свое учение не только и не столько до иудеев, сколько прежде всего до иноверцев – точнее, до всего человечества в целом. Матфей и Лука передают вышеизложенную многозначительную повесть чуть ли не одними и теми же словами, настаивая на том, что слуга сотника выздоровел в тот самый миг, когда заговорил Иисус.

Спаситель не мог запретить людям говорить об этом чуде, и, конечно, возник переполох. Как правило, движимый состраданием, Спаситель старался делать так, чтобы о Его чудесах никто не знал. «Приходит в Вифсаиду; и приводят к Нему слепого и просят, чтобы прикоснулся к нему. Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения». Наконец, когда они оказались одни, Иисус «возложил на него руки и спросил его: видит ли что?» Слепой сказал: «вижу проходящих людей, как деревья». Иисус «опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И он исцелел и стал видеть все ясно». И тогда Иисус «послал его домой, сказав: не заходи в селение и не рассказывай никому в селении» (Мк. 8: 22–26). Примечательно, что, сочувствуя страждущим и видя их веру, Иисус предпочитал исцелять их наедине, а не на виду у толпы. Когда Иисус был в Назарете, за ним следовали два слепца, кричавшие: «…помилуй нас, Иисус, сын Давидов!» Спаситель дождался, чтобы слепцы последовали за Ним в дом и смогли остаться с Ним наедине, а потом вопросил: «Веруете ли, что Я могу это сделать? Они говорят Ему: ей, Господи! Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал» (Мф. 9: 27–30).

Конечно, исцеленные слепцы не смогли утаить ничего: «они, выйдя, разгласили» о чуде «по всей земле той». Но Иисус настаивал, что само по себе чудо исцеления недужных есть лишь внешнее доказательство невероятной силы, которой Господь наделил Его. Ранее в тот же самый день в Назарете «принесли к Нему расслабленного, положенного на постели». И Иисус сказал ему: «Дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои». «Некоторые из книжников», присутствовавших при этом, «сказали сами в себе: Он богохульствует. Иисус же, видя помышления их, сказал: для чего вы мыслите худое в сердцах ваших? ибо что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – тогда говорит расслабленному: встань, возьми постель твою, и иди в дом твой». По словам Матфея, «он встал, взял постель свою и пошел в дом свой» (Мф. 9: 2–7). Правда, случалось, что Иисус намеренно искал свидетелей чуду – если хотел уличить правоверных ханжей в нетерпимости. Один из неписаных законов гласил: творить чудеса в субботу, день отдохновения, – грех, даже если творится это чудо с помощью Божьей. В начале третьей главы Евангелия от Марка написано: Иисус вошел в синагогу и увидел человека с иссохшей рукой. Фарисеи наблюдали за происходящим, ожидая, что Он исцелит человека и можно будет обвинить Иисуса в нарушении законов субботы. Но Иисус велел страждущему: «…стань на средину». Потом спросил фарисеев: «…должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти, или погубить?» Фарисеи безмолвствовали. Иисус же, «воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая». Фарисеи ушли, но не для того, чтобы сообщить о чуде, а чтобы доложить: нарушен субботний обычай – и прибавить: Иисус якобы вел себя вызывающе. И «немедленно составили с иродианами совещание против Него, как бы погубить Его» (Мк. 3: 1–6).

Разумеется, Иисус изначально сознавал: в стране, где население склонно к религиозной истерии, чрезвычайно опасно применять Божественную силу и творить чудеса – успешно ли, нет ли. В Иудее и светская, и духовная власть всячески стремилась уничтожить все, чего нельзя было подмять либо использовать в собственных корыстных целях. Случаи, когда Иисус исцелял немощных, не убедили высшее духовенство, книжников и сплоченные секты, подобные фарисеям, в Божественной сущности Спасителя. Они подозревали Иисуса в обмане и тайном сговоре с «больными», или, что еще хуже, в связи с темными силами. Когда Иисус исцелял одержимых бесами, фарисеи обвиняли Его в том, что он вступил в сговор с Вельзевулом, князем тьмы.

Но враждебное отношение властей предержащих было не единственной опасностью, с которой сталкивался Иисус. Слухи о том, что он может исцелять хронические заболевания, привели к обширным беспорядкам: теряли головы и люди, жаждавшие избавиться от недугов, и родные их, и друзья. Когда Иисус вошел в город Капернаум, и «слышно стало, что Он в доме», огромная толпа собралась, так что уже и у дверей не было места. Принесли к дому одного «расслабленного». Вероятно, тот был состоятельным человеком, поскольку доставили его четверо слуг. Но в дом его внести не смогли, ибо у дома образовалась толчея. Тогда, в отчаянии, слуги «раскрыли кровлю дома», где находился Иисус, «и, прокопав ее [кровлю], спустили постель, на которой лежал расслабленный» (Мк. 2: 1–4). Это был тот самый случай, когда Иисус простил больному его грехи, возмутив правоверных иудеев, а только после велел ему взять постель свою и ходить. Фарисеи были в ярости – да и человек, в доме которого все это происходило, тоже едва ли был доволен.

Подобный же – пожалуй, даже еще более удивительный – пример того, сколько беспокойства и неприятностей могли доставить Спасителю совершаемые чудеса, описывается у Матфея (8: 28–34). Дело было в стране Гадаринской, к востоку от Галилейского моря. Матфей сам был родом из этих краев и знал: на прибрежных скалах расположен город Гергеса. Там навстречу Спасителю выбежали двое одержимых бесами, живших среди склепов и гробниц (этих бесноватых Матфей зовет «весьма свирепыми»). Они тотчас узнали в Иисусе Сына Божия. Бесы просили его, «если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней», мирно пасшееся неподалеку. Спаситель согласился. Бесы оставили одержимых и «пошли в стадо свиное. и вот, все стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде. Пастухи же побежали и, придя в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми». Матфей, знавший все подробности этого происшествия, продолжает: «И вот, весь город вышел навстречу Иисусу; и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их». Ничего удивительного. Путь чудотворца тернист.

По мере того как Его служение длилось, Иисус все чаще избегал являть чудеса, кроме случаев, когда просто не мог отказать просящему. В пятой главе Евангелия от Марка описаны два таких случая. На северо-восточном побережье Галилейского моря, в тех местах, где Иисус был особенно известен, человек по имени Иаир, «один из начальников синагоги», помогавший Иисусу проповедовать в тамошних краях, «падает к ногам Его и усильно просит Его», говоря Спасителю, что дочь его при смерти. Иаир умолял Иисуса: «Приди и возложи на нее руки, чтобы она выздоровела и осталась жива». Иисус пошел с Иаиром, но за ними «следовало множество народа, и теснили Его». Некая старуха поняла, что может попросить помощи. Дела ее были плохи. Она страдала кровотечениями двенадцать лет: ныне это зовут обычным постменструальным осложнением – только у женщины оно обострилось. Бедняга «много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние». Она услышала об Иисусе, подошла к толпе и в толчее смогла прикоснуться к одежде Спасителя: «ибо говорила: если хотя к одежде Его прикоснусь, то выздоровею». Так и случилось: «тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни». Однако Иисус, «почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде?» Ученики Его были озадачены. В такой плотной толпе – кто мог бы указать с уверенностью? Но женщина услышала и поняла. «В страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину». Иисус с любовью посмотрел на нее. Видя, что старушка дрожит от страха, Он ласково обратился к ней и молвил: «Дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей» (Мк. 5: 22–34).

В это время подошел некий родственник начальника синагоги и сказал, что незачем утруждать Иисуса далее: девочка умерла. Но Иисус настаивал на том, чтобы пойти в дом Иаира. Там он обнаружил толпу родственников и слуг, «плачущих и вопиющих громко», как говорит Марк (5: 38). Иисус велел им замолчать, сказав: «девица не умерла, но спит» (Мк. 5: 39), и всем велел выйти из дома, оставив только родителей девочки, а еще Петра, Иоанна и Иакова, и вошел в комнату, где лежала умершая. «Он взял девицу за руку, возгласил: “талифб-куми”, что значит: девица, тебе говорю, встань» (Мк. 5: 41). Девица тотчас встала и начала ходить. (Тот же случай упомянут: Мф. 9: 23, Лк. 8: 51.) И тут нужно отметить многозначительную мелочь, свидетельствующую о том, что вся повесть правдива. Иисус любил детей и понимал их. Пока девочка лежала на смертном одре и доктора суетились у ее постели, больную ничем не кормили. Теперь она встала, и Иисус понимал: несчастная должна быть очень голодна. Лука отмечает: первым делом Иисус велел, чтобы девочке дали поесть.

Но после этого Он строго наказал всем присутствовавшим, чтобы никто об этом не знал. Как всегда, Иисус всячески хотел избежать славы чудотворца. Ему претила мысль о том, что Его будут считать неким волхвом-чудотворцем. Ни в одном из Евангелий не найти случая, когда Иисус использовал бы свою силу целителя для того, чтобы привлечь к Себе новых сторонников – скорее наоборот. Увы, иногда огласки избежать не удавалось. Подобная известность наверняка была опасна и утомительна для Мыслителя и Проповедника, стремившегося к тому, чтобы люди впитывали Его слова умом и душой, а не доверяли «знамениям свыше». Постепенно становилось ясно: иудейские власти пытаются уничтожить Иисуса, или, по крайней мере, заставить Его замолчать. Одно то, что Спаситель обладал сверхъестественными силами, было достаточной причиной, чтобы уничтожить «чужака», якобы угрожавшего их собственной власти. Положение ухудшилось донельзя, когда стало понятно, что Иисусу дано воскрешать из мертвых. Об этом недвусмысленно говорит Евангелие от Иоанна. Лишь Иоанн повествует о воскрешении Иисусова друга, Лазаря (11: 1–57).

Иисус очень любил Лазаря, хотя мы не знаем, за что именно. Ни в одном из евангельских текстов не упоминаются высказывания Лазаря, и вообще о нем не так много сведений, как о его сестрах, Марфе и Марии. Они жили в селении Вифания на восточном склоне Елеонской горы, к востоку от Иерусалима. В том селении у Иисуса были друзья помимо Лазаря и его сестер, и Он часто останавливался здесь, будучи в Иерусалиме. Но в Вифании за ним следили, как за подозрительной личностью, «известной» служителям храма, которые уже однажды собирали толпу, дабы камнями прогнать Иисуса из селения. В главе 11-й Иоанн рассказывает: когда Иисус с учениками находился в Самарии, прибыл посланник от Марфы и Марии с сообщением, что Лазарь болен. Иисус подождал два дня, а потом объявил ученикам: возвращаемся в Иудею. Они двинулись к Вифании. Спаситель объяснил, что болезнь Лазаря «не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий». Но через два дня, закончив все дела, которые задержали Его, Иисус поведал апостолам, что Лазарь умер: «…и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему». Ученики возразили ему: «Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?» Фома, иначе называемый Близнецом, посчитав, что Иисус идет на верную смерть, сказал остальным: «Пойдем и мы умрем с Ним» (Ин. 11: 4–16).

Когда они пришли, Иисус узнал, что Лазарь не только умер, но уже пролежал в гробовой пещере четыре дня. В селении было много иудеев, пришедших из Иерусалима утешить Марфу и Марию: Лазарь был, очевидно, известным и уважаемым человеком. Мария осталась в доме оплакивать брата. Но Марфа вышла встретить Иисуса. Между ними произошел такой разговор:

Марфа: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог».

Иисус: «Воскреснет брат твой».

Марфа: «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день».

Иисус: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?»

Марфа: «Так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир».

(Ин. 11: 21–27)

После пошла она домой и «тайно» позвала сестру свою Марию и сказала ей: «Учитель здесь и зовет тебя». Мария тотчас побежала туда, где ждал Иисус. Он еще не входил в селение. Иудеи, бывшие с нею в доме и утешавшие ее, пошли за нею, полагая: «она пошла на гроб – плакать там». Мария, увидев Иисуса, пала к ногам Его и сказала: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой». Она заплакала, и Иисус вместе с нею «восскорбел духом и возмутился». Он сказал: «где вы положили его?», и ответили они: «пойди и посмотри». «Иисус прослезился», – добавляет Иоанн. «Смотри, как Он любил его», – шептали иудеи. А кое-кто говорил: «Не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?» Иисус же, опять скорбя внутренне, пришел ко гробу. «То была пещера, и камень лежал на ней». «Отнимите камень», – велел Иисус. Марфа, женщина прямая и неизменно рассудительная, предупредила: «Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе». Но Учитель напомнил: если будешь верить, увидишь славу Божию. Камень отняли, Иисус возвел глаза к небесам, и промолвил: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня». И громким голосом воззвал: «Лазарь! иди вон». И вышел покойный, «обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами». «Развяжите его, пусть идет», – распорядился Иисус (Ин. 11: 28–44).

Воскрешение Лазаря – одно из величайших чудес, явленных Иисусом. Спаситель не мог ни отказаться сотворить его, ни сохранить его в тайне, как делал обычно. Свидетелями этого чуда стали толпы благочестивых иудеев, многие из коих тот же час обратились и уверовали, что Иисус и впрямь Сын Божий. Другие же вернулись в Иерусалим и пожаловались фарисеям и священникам храма: дескать, происходит какая-то бесовщина и вскоре можно ждать смуты. Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет. Они спрашивали друг друга: «что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим, и народом» (Ин. 11: 47–48).

Один же из них, некто Каиафа, бывший первосвященником в тот год, укорял их: «вы ничего не знаете». Он сказал, «лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Он напомнил, что Иисус – избранный: «С этого дня положили убить Его» (Ин. 11: 50, 53). В этом отрывке Иоанн показал: чудеса – своеобразная палка о двух концах. Чудеса убеждали людей в том, что Иисус – не обычный человек. Но эти же чудеса вызвали гнев у властей Иудеи. Несмотря на истинность сотворенных чудес – а еще скорее именно потому, что они верили или почти верили в нее, – священники, книжники, фарисеи и другие правоверные иудейские фанатики решили, что Иисус угрожает им самим и всему еврейскому народу. Именно чудеса, их наглядность и истинность, подтолкнули евреев к решению расправиться с Иисусом. Чудеса привлекали внимание к настоящей угрозе – учению Иисуса, могшему низвергнуть все исконные древние ценности иудейского вероучения. Фанатиков пугало то, что впереди виднелся новый мир, в котором надлежало царить добру и нравственности. Поговорим же об этом.

Глава 4

Что проповедовал Иисус и почему

Иисус проповедовал без малого три года – странствуя по юго-восточной Галилее и посещая Иерусалим. Поначалу Его служение сосредоточилось в Капернауме, на берегах Галилейского моря, откуда Иисус наведывался в Иерусалим и в некоторые земли Самарии. Примерно через полтора года Он исходил Галилею вдоль и поперек, посетил Назарет и другие селения. После этого Спаситель отправился на восточное побережье Галилейского моря и сызнова обошел все галилейские селения. Третье путешествие включало в себя посещение Тира, Сидона, Десятиградия, Кесарии Филипповой. Под конец Своего служения Иисус побывал в Перее, в Иудее и снова в Галилее – затем последовал торжественный вход в Иерусалим, где Спасителя вскоре схватили и распяли.

Иисус проповедовал непрерывно. Даже во время путешествия Он продолжал учить Своих спутников. Не сохранилось достоверных сведений о том, что Он читал проповеди подобно священнослужителям или проповедовал по некоему расписанию. В сущности, не следует говорить, что Иисус «проповедовал». Точнее будет сказать: учил. Учил, как Его подвигал Дух Святой – часто в ответ на то, что Он слышал и видел, часто в ответ на заданный вопрос. Он учил и в синагогах – в тех, где служители относились к Нему дружелюбно, – или прямо под открытым небом. Таким образом, Иисус не был связан чем-то вроде нынешней академической программы, предписывающей, чему и как учить. Он все время был занят работой и все же находил время побеседовать, причем отнюдь не о пустяках. Его поучениям чужда суетность. Конечно, Иисус, будучи по сущности Своей не только Человеком, но и Богом, находился вне времени и пространства. Он мог останавливать время – и делал это, мог уничтожать узы, налагаемые пространством. И особенно в тех случаях, а это бывало часто, когда желал помолиться где-нибудь на горе или холме, вне пространства и времени. А в остальное время Иисус поучал Своих апостолов даже за трапезой: общительный и жизнерадостный, Иисус предпочитал проповедовать, когда слушавшие, будучи совершенно спокойны, наслаждались едой и дружеской беседой. По моим подсчетам, за три года Своего служения Иисус читал наставления перед собравшейся толпой последователей не менее четырехсот раз, а еще чаще Он делал это, если выдавалась возможность, в непринужденной обстановке. В редкие дни отдыха, что иногда выпадали Ему, Спаситель рыбачил на великом озере, по берегам коего проповедовал. Ученики тоже рыбачили – они хорошо помнили свое прежнее дело. Иногда Иисус ложился на корме и засыпал.

Чему же учил Иисус? У Него не было того, что мы назвали бы «системой» или «учебной программой». Единственный способ познать Его учение – прочесть все Евангелия – причем не единожды, – пока сущность этого учения не проникнет в душу. В древности на Ближнем Востоке, за многие столетия до рождения Христа, когда из первобытной дикости только начинало подниматься цивилизованное общество, вера и страх перед богами служили орудиями воспитания – и возникали сложные своды законов, помогавшие поддерживать порядок, поскольку не было в те времена еще ни «парламентов», ни «конституционных органов». Религиозные правила подкреплялись ворохами добавочных наставлений: их писали священнослужители, книжники, законоведы. Особенно это касалось иудеев, чьи религиозно-правовые понятия восходят к Моисею или даже к Аврааму. К тому времени, когда родился Иисус, иудеи разрабатывали свод своих правовых обязанностей уже добрых два тысячелетия. За это долгое время Бог успел сделаться в их сознании чем-то неясным, далеким и грозным – а вот законы были действительностью: повсеместной и гнетущей.

Иисус был своего рода «революционером», изрядно преобразившим все иудейские религиозные понятия. Иудаизм переставал быть верой законодательной и карающей: карать больше приличествовало римскому кесарю и его легионерам. Теперь в Бога верили согласно велению сердца и душевному влечению. Спаситель вовсе не отвергал иудейских законов как таковых. Он лишь выделил из них нравственные понятия, а все прочее оставил без внимания. Вместо законов он говорил о Царстве Божием или Царстве Небесном. Истинно верующий – не тот, кто повинуется всем законам, но тот, кто, переродившись духом своим, войдет в Царство Небесное. Бог стал не далеким, устрашающим Яхве, а Отцом.

По сути, в учении Христа вся человеческая раса была «чадами Божиими». Чаще всего Иисус обращается к Создателю, говоря «Отец» или «Отец Небесный». По словам Луки (11: 2–4), когда ученик спросил его, как молиться, Иисус научил его молитве «Отче наш», известной с тех пор как Молитва Господня. Это удивительно сжатое и емкое, сердечное обращение – не к невидимому Божеству, восседающему где-то на высокой горе, а к родному Существу, Отцу сплоченной семьи. Позже, накануне Страстей Господних, в Гефсиманском саду, Иисус обращается к Богу с более долгой, более отвлеченной молитвой «Отче наш», текст которой полностью приводится в семнадцатой главе Евангелия от Иоанна. Иисус всегда учил Своих последователей: хоть наш мир и был сотворен Господом, хоть он и прекрасен во многих отношениях, хоть благами его можно наслаждаться и пользоваться в разумных пределах, а все же он изрядно отличается от Царства Божьего. Этот мир чужд человеку. Мы не можем чувствовать себя здесь вполне уютно, нам словно чего-то недостает, мы утратили нечто важное.

Как же обрести утраченное и снова почувствовать себя «единым целым»? Этого невозможно добиться, просто повинуясь бесконечным законам и даже творя добро, сколь бы похвально это ни было. Все зависит от милости Бога, Чей Сын был и олицетворением и орудием искупительной жертвы. Земную жизнь дулжно посвятить самосовершенствованию: пусть каждая душа стремится уподобиться Господу, насколько это возможно для человека. Задача эта сделалась проще, а цель достижимее – именно потому, что Сын Божий воплотился Человеком.

Суть учения Христа в воссоединении человека с Богом. Важен не мир сам по себе: он есть лишь эпизод во времени и пространстве; важны обитающие в мире люди: их пребывание на земле временно, их цель – возродиться для вечной жизни и соединиться с Богом. Уже в преддверии смерти Иисус молился за своих преданных последователей: «Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17: 11).

В глазах Иисуса преданные Ему чужды этому миру: «…они не от мира, как и Я не от мира», эта фраза настолько важна, что Спаситель повторяет ее несколько раз (Ин. 17: 14, 16). А затем добавляет (17: 20–26):

«Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены2 воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них».

Иисус произносит эту прекрасную сокровенную молитву, преклонив колени. Моисей учил иудеев молиться стоя и вслух, воздев руки, устремляя взор к некоему неумолимому Божеству, что восседает едва ли не где-то на Гималайских вершинах. Иисус ввел обычай при молитве уподобляться ребенку, доверчиво преклоняющему колени у ног родителя. Молиться следует молча, искренне и втайне. Для Иисуса очень важно, как именно произносится молитва. Его учение разрушило все прежние представления. Христос перевернул мир – ранее притворный и порочный, – показал, каким он должен быть на самом деле. Когда Спаситель учил своих апостолов и весь народ, как следует поступать, происходила ошеломительная переоценка ценностей. Он изложил ряд наставлений, известных как заповеди Господни. Эти наставления отчасти звучат в Нагорной проповеди (Мф. 5: 3–12), отчасти в Проповеди на равнине (Лк. 6: 20–23). Эти заповеди следует соотносить и с другими наставлениями Иисуса, что приводятся во всех Евангелиях и могут служить верующему человеку путеводителями по жизни, со всеми ее насущными нуждами. Мир и впрямь перевернут: на смену гордыне, честолюбию, корысти, жажде власти, денег и наслаждений пришли бедность и смирение.

Не следует забывать: края, в которых проповедовал Иисус, были землей противоречий и противоположностей – подчас и диких, и свирепых. Долгое и в хозяйственном отношении успешное царствование Ирода Великого многим принесло изрядный достаток, а кое-кому – и сказочное богатство. Уничтожение пиратов, расширение торговли, незыблемость новой Римской империи позволяли купцам быстро сколачивать огромные состояния. Рачительные земледельцы тоже из года в год получали достойные доходы. Однако, как говорил Иисус, «нищих всегда имеете с собою» (Мф. 26: 11, Мк. 14: 7, Ин. 12: 8), а хозяйственное процветание привлекало бесконечное количество пришельцев с севера и востока; в итоге повсюду возникали бедняцкие селения. Евреи помогали своим неимущим – тут они всегда были куда более совестливы, чем другие народы, – а все же нищих, калек, прокаженных, слабоумных и душевнобольных оставалось несметно. Более того, даже благотворительность превратилась в источник спеси и гордыни. Иисус всегда подчеркивал: не само благодеяние важно, каким бы впечатляющим и добродетельным ни выглядело оно, а чувства, за ним стоящие. Он видел, как преуспевающий человек, ставший филантропом, превращался в надменное чудовище. Точно так же бедность могла принести с собой подлость, низость и жестокость. Иисус же искал «нищих духом» – новое понятие, введенное Им в обиход. Им обозначались люди, чьи помыслы были выше повседневных благ, а разум – попросту чужд корысти, наживе и накопительству.

Таким образом, в главе пятой Евангелия от Матфея сказано: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – эту заповедь блаженства Иисус называет первой. И далее: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (5: 3–10). Лука повторяет суть этого учения, но добавляет еще целый ряд предостережений, относящихся к тем, кто жаждет преуспеяния в земной жизни.

Многие из них будут благоденствовать, но только в этом мире, не в ином. «Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете». Иисус особо предупреждает этих людей: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!» (Лк. 6: 24–26). Это означает, что их поступки, речи, помыслы в основе своей фальшивы.

Это учение казалось и совершенно новым, и весьма суровым; непросто было следовать ему. Ни в Ветхом Завете, ни в священной литературе древнего Ближнего Востока не найти ничего подобного. К тому же, по словам Луки, Иисус дополнил его еще более сложными заветами и правилами: «…любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» (6: 27–29). Но более всего Учитель предостерегал не осуждать других людей: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете» (Лк. 6: 37).

В этом поучении Иисус особо подчеркивает: по-настоящему важны отнюдь не внешние действия, но внутренние чувства и порывы. В многозначительном отрывке, который приводит Матфей (5: 21–48; 6: 1–34) Иисус настаивает на том, что злые чувства, не обузданные вовремя, ведут к серьезным грехам. Еще древними сказано: кто убьет, тот подлежит суду, утверждал Учитель. «А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду». Негоже ругать и оскорблять другого человека и «кто скажет: “безумный”, подлежит геенне огненной». Посему «примирись с братом твоим» и «мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним». Конечно, прелюбодеяние греховно, всякий это знает. «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Не следует клясться; Иисус предостерегает от клятв. Речь должна быть простой и понятной: «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Сказано было: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Он просил Своих слушателей поступать именно так, «да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». «Итак, будьте совершенны, – продолжает Иисус, – как совершен Отец ваш Небесный». Милостыню следует подавать тайно, «не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди». «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Не молись на улицах, но «войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему». «Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры», но ведите себя как обычно – приносить жертву, как и молиться, нужно втайне.

Бренности и бессмысленности преходящего земного мира в проповедях Спасителя часто противопоставляется незыблемость Царства Небесного. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Не заботьтесь о еде, питье и одежде: «Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» «Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом», и пошлет вам необходимое. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф. 7: 19–21, 25, 32, 33–34).

Многие из высказываний Иисуса, которые приводят Матфей и Лука, знакомы нам с раннего детства. Но в Его время они поражали новизной, вызывали изумление, гнев, страх, сомнение – и смятение. Проповеди, произносимые Иисусом в полях, заставляли мужчин и женщин думать и спорить. Марк рассказывает нам, что Иисуса однажды спросили: какая заповедь наиважнейшая? Спаситель ответил словами из Второзакония Моисеева: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею». А потом добавил из Левита: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мк. 12: 30, Мф. 22: 37, Лк. 10: 27). Иисус был первым, Кто свел две эти ветхозаветные заповеди воедино, ставя их во главу угла праведной жизни – «на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 40). Книжник, задавший этот вопрос, изумился новому толкованию и с восторгом записал, что ответ Иисуса «есть больше всех всесожжений и жертв». На это Иисус ответил: «…недалеко ты от Царствия Божия» (Мк. 12: 28–34). Далеко не все книжники были слепы и глупы, Иисус всегда мог отметить достойных.

Когда один законник спросил Иисуса «а кто мой ближний?» (Лк. 10: 29), он ответствовал: всякий человек. Он превратил сострадание, которое время от времени испытывает каждый из нас, во всеобъемлющее учение о любви. Спаситель учил любви к человечеству в целом. Греческое слово philanthropia (филантропия, человеколюбие), обозначающее это понятие, с тех пор сильно поизносилось и порядком испачкалось от частого и не всегда правильного употребления. А во времена Иисуса его как понятия не существовало вообще. Мысль о любви ко всему роду человеческому никому не приходила в голову – будь то греки или варвары, иудеи или иноверцы. Сострадание – любовь – было у всех весьма избирательно. Греков учили ненавидеть варваров, иудеев учили ненавидеть иноверцев и самарян. Римляне презирали покоренные ими народы. Все свободные мужчины и женщины ненавидели и опасались рабов. Аристотель, пожалуй самый утонченный и просвещенный человек того времени, считал рабов всего лишь «одушевленными машинами». В этом отношении весь умственный, общественный и расовый климат во времена Христовы был непримиримо враждебен учению Спасителя. Иисус попал в общество, в котором богобоязненных евреев учили, а они, в свой черед, учили других, что иноверцы, не знающие их закона, прокляты. Иисус же стремился пояснить: сострадание беспредельно, в буквальном смысле этого слова. Иначе это не сострадание, а лицемерие. Милосердие теряет всякий смысл, ежели проявляется избирательно. И тут звучит еще одна заповедь, столь же важная, как любая из десяти заповедей – или все они вместе взятые. Бог безупречен – и Бог возлюбил всех людей. Посему любой, различающий людей – или, того хуже, презирающий их – из-за национальности, расы, вероисповедания, мировоззрения, возраста, пола, рода занятий или прошлых прегрешений, тому нет пути в Царство Божье. Напротив, Небесные врата будут замкнуты для него.

Главная причина позднейшего всемирного распространения христианства кроется в том, что Иисус был своего рода «универсалистом». «Я… всех привлеку к Себе», – говорит Он (Ин. 12: 32). «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3: 16–17). И во всеобъемлющей миссии Спасителя не было никаких запретов и ограничений. Когда Он давал последние наставления Своим апостолам, то не указывал никаких географических, общественных, национальных или расовых ограничений. Учитель велел им: «идите по всему миру» (Мк. 16: 15) и «научите все народы» (Мф. 28: 19).

Этот «универсализм» был присущ Иисусу с вочеловечения и до самого распятия. Его Матерь была иудейкой по рождению, но Отец Его, Господь Бог, был выше всяких различий между людьми. У Него не было ни дома, ни страны, ни расы, ни черт, которые привязывали бы его к определенному племени, народу или месту. Он принадлежал Царству вне времени и пространства. Любовь объединяла Его со всеми людьми. Он был воплощением человеколюбия, и Его жертва на кресте стала высшим актом любвеобилия и во дни земной Его жизни, и во все времена: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Друзьями же Он считал всех до единого. Не было ничего недоступного для людей в Иисусовом учении – самом всеобъемлющем из бывших когда-либо. Ни до, ни после Спасителя никто столь тепло, уверенно и естественно не принимал в объятия весь род людской.

Глава 5

Поэзия и притчи, вопросы и молчание

Вполне понятно, что учение Христа находило отклик в человеческих душах. Где бы Он ни появлялся за три с половиной года Своего проповеднического служения, толпы народа собирались послушать Его. Не то чтобы Его учение пользовалось всеобщим вниманием – во многих отношениях, конечно, пользовалось, хотя звучало сурово и требовательно, призывало к добродетели и самопожертвованию, – а дело было в том, что проповеди Спасителя звучали поистине завораживающе. Он часто обращался к толпе под открытым небом, но всякий мог отчетливо слышать каждое произнесенное слово. Голос Его, звучный и внятный, успокаивал людей, речи не утомляли и не навевали скуки. Правду сказать, Иисус был не столько оратором или проповедником, сколько поэтом. Он думал и говорил, как поэт – образами, сравнениями и метафорами, что навеивала сама окружавшая природа. Когда Он говорил, перед внутренним взором слушателей возникали яркие, понятные картины. Христа возможно звать поэтом добродетели, певцом праведности, менестрелем божественной любви. Речь Его звучала песней рапсода, когда же Он проповедовал, слова сплетались то в палинодию, то просто в изумительные стихи.

Не случайно в Евангелии от Луки, в главе, описывающей рождение Иисуса, представлены три стиха. Это Magnificat – Песнь Пресвятой Богородицы (1: 46–55), Benedictus, или Песнь Захарии (1: 68–79), и Nunc Dimittis – «Ныне отпущаеши», духовное прощание старца Симеона, служителя храма Иерусалимского (2: 29–32). Все три стихотворения положены на музыку, исполняются многими народами христианского мира. Однако поэзия Иисуса – это скорее поэзия слова, а не рифмы, хотя иногда в ней прослеживается некий ритм. Так, в заповедях блаженства, приведенных Матфеем (5: 3–12), филологи отмечают примеры того, что ученые-стиховеды зовут синтетическим параллелизмом: вторая строка любого двустишия дополняет и разъясняет смысл первой. А в главе 11-й Евангелия от Матфея (28–30), в прекрасном гимне труду, заметен четкий ритм. Осмелюсь привести весь отрывок разбитым на стихотворные строки более дробно, чем в евангельском тексте:

Слова Иисуса иногда представляют собою сплав поэзии и прозы, как, например, в этом отрывке (Мф. 8: 20):

У Иоанна (21: 18) читаем следующий отрывок о старости:

И даже там, где нет ритма и форма повествования вполне прозаична, – даже там слова Иисуса отличаются особой поэтичностью, богаты метафорами, сравнениями. В каждых десяти строчках Его проповеди можно найти некий удивительный, незабываемый образ, который до сих пор часто используют в своих произведениях писатели всего мира. Неодушевленные предметы оживают, животные приобретают черты, присущие человеку, а сам человек часто приобретает достоинство, глубину и вдохновенность благодаря блестящей образности слога Иисусова. Мы слышим о «живой воде» (Ин. 4: 10) и о «слепом, который водит слепого» (Лк. 6: 39). Иисус жаждет собрать чад Иерусалима вместе, «как птица птенцов своих под крылья» (Лк. 13: 34). А вот чудный образ простого пахаря, который должен сеять «денно и нощно», и «как семя всходит и растет, не знает он» (Мк. 4: 27). Иисусу нравились одинокие деревья, растущие в пустынных местах – олива, смоковница, виноградная лоза; Он с любовью и благодарностью вкушал их плоды. Иисус рассуждает о конце лета, о богатом урожае. Ему дороги корни, ветви и листья – Иисус сравнивает их с людьми. При помощи слов Иисусу удается вызвать в воображении некую живую картину. Создаваемые им фразы стали неотъемлемой частью литературы, примерами поэтических приемов: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3: 8). А у Матфея (11: 7) он вопрошает: «…чту смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую?» А когда Иисус говорит: «…предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8: 22), он добавляет поразительное замечание: «…не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10: 34), что снова заставляет задуматься. Иисусу близок образ огня: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12: 49). «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится» (Мк. 9: 49). Еще один полюбившийся образ – соль: «Соль – добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите?» (Мк. 9: 50; ср. Лк. 14: 34, Мф. 5: 13). Своих учеников он называет «солью земли» (Мф. 5: 13). И еще мы узнаем о соли, брошенной в навоз. Снова и снова говорит Иисус о красоте природы, о том, что Бог и «траву полевую… одевает» (Мф. 6: 30), о лилиях, столь божественно прекрасных, что «Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6: 29; Лк. 12: 27). Превосходный стих в Евангелии от Луки: виноградарь жалеет свою смоковницу и умоляет хозяина не рубить дерево лишь за то, что оно вот уже три года не приносит плодов: «господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, – не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее» (Лк. 13: 7–9).

Иисус часто сравнивает Свою миссию с чашей, которую Господь вручил Ему и которую должно испить до дна. Он использует эту метафору трижды (Мф. 20: 22; Лк. 22: 20; Ин. 18: 11). Как я уже отмечал, Учитель постоянно говорит о пастухе и его овцах – этот образ мы встречаем чаще других простых сельских образов. Так, Он описывает, как пастух сгоняет овец в стадо ради безопасности, как оберегает от волков. Настоящий пастух отличается от простого наемника: знает каждую свою овцу, а овцы узнают пастуха, идут на его голос. И если овцы разбегаются и некоторые могут потеряться, то истинный пастырь оставляет стадо, чтобы найти отбившуюся овцу, и радуется искренне, когда находит ее. «Я есмь пастырь добрый, – говорит Иисус, – и знаю Моих, и Мои знают Меня» (Ин. 10: 14; ср. Ин. 10: 11, Мф. 9: 36, 18: 12, 26: 31; Лк. 15: 4). Он также говорит: «Я свет миру» (Ин. 9: 5). Свет и его противоположность, тьма, – излюбленные образы, которые Спаситель использует с большой страстью и силой. Он пришел в мир, по Его словам, «…делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9: 4). Все Евангелие от Иоанна, с самой первой строчки, – не что иное, как эпическая поэма в прозе, прославляющая свет. В этих строках «свет» сравнивается с познанием Божественной истины, «Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1: 9). На протяжении всей проповеднической деятельности Иисуса мы наблюдаем поразительные противопоставления света истины – тьме невежества, тьме зла, тьме врага рода человеческого. Иисус всегда стремился исцелить незрячего, ибо даровать прозрение – вот основная цель Его служения. А «видеть», «знать», признавать истину и следовать ей – вот основа Его учения.

В Евангелии от Иоанна также со всей очевидностью показано, что в учении Иисуса прослеживается непрерывная связь между словом, светом и жизнью. Иисус пришел в этот мир, чтобы проповедовать слово: «…слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (5: 24). Иисус неизменно утверждает: то, что мы зовем телесной смертью, – лишь «сон». Настоящей смертью должно считать грех. В противоположность этому «жизнь» есть грядущее Царство Небесное – вневременное, вечное. В самом начале Евангелия от Иоанна возникает емкая, исключительно важная метафора, описывающая свет: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (1: 4). Это и поэтический, и философский образ. Иисус, проповедующий высокую нравственность, уверен: любое человеческое существо, несмотря на все грехи и все слабости, бессознательно стремится к истине. Тому свидетельством – Слово, Логос, то есть Сам Иисус. Слово истины привлекает чад Божьих, они тянутся к свету, как железо к магниту, – а грубые камни остаются недвижимы. Любить свет – значит любить истину. Эту глубокую философскую мысль, как ни странно, без труда постигают простые, необразованные люди – главным образом, именно потому, что она выражена столь поэтично.

Свет и тьма: Евангелия служат своего рода словесными подмостками, на коих мысль Иисуса выступает особенно ярко, словно представленная художественным приемом chiaroscuro – светотенью, где контраст меж темным и светлым особенно заметен. Мы видим постепенный переход от легких проблесков зари к ослепительному свету; клубятся облака, постепенно сгущающиеся в тяжелые грозовые тучи, освещаемые вспышками молний; потом они рассеиваются – и тьма, воистину сатанинская, наконец уступает лучам – таким ярким, пронизывающим, каким и дулжно быть лучам Божественного сияния. Противостояние тьмы и света, постоянно подчеркивавшееся в проповедях Иисусовых, достигает наивысшего напряжения в полумраке Тайной вечери, в сумерках Гефсиманского борения, во тьме Распятия и, наконец, в заре занимающегося третьего дня – за коей вспыхивает наконец ярчайший свет Воскресения Господня. Рассматриваемая в этих живых метафорах вся земная жизнь Христа есть воплощение Света, его роста, распространения и приятия, его угасания и его чудесного воспылания в вечный негасимый огонь.

В этом и заключается поэтичность учения Иисуса. Но кроме того, Спаситель – прекрасный рассказчик. Особое место в Его проповедях занимают притчи. Притчи столь неотъемлемо важны для Нового Завета, Иисус настолько часто прибегает к этим кратким иносказаниям, что Его иногда называют Создателем этого жанра. На самом деле притчи появлялись и в других древних ближневосточных текстах. Есть несколько подобных рассказов и в Ветхом Завете. Учителя, приходившие до и после Иисуса, тоже говорили притчами. Но их целью было объяснять сложные тексты: притчи служили всего лишь орудием скучных, бесконечных нравоучений, именовавшихся «толкованиями». Притчи же Иисусовы заставляют слушателей мыслить, задумываться, углубляться в тайны вероучения. Тайны эти открывает человеку Бог, они оставались бы загадками, если бы не воля Божья. Высочайшие, запредельные понятия притча излагает простым, доступным языком. Иногда Иисус объясняет, почему прибегает к притчам. Так, Марк предположил, что Иисус отличал Своих духовно образованных учеников от прочих людей, собравшихся послушать Учителя: «Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все» (Мк. 4: 34). Обращаясь к избранным ученикам, Он говорил: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах». Этот эпизод, в котором знание рассматривается как некое достояние, содержит довольно сложный для понимания отрывок: «Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мк. 4: 11, 25). Эта фраза кажется необоснованной и даже несправедливой, если рассматривать ее как иносказание, относящееся к земному достатку. Но Иисус говорит о способности разуметь. Способный разуметь услышанное и увиденное получит знание больше прежнего, а неспособного уразуметь следует сперва избавить от прежних ложных понятий – отнять их, – дабы человек возмог учиться заново.

Дело в том, что, с одной стороны, учение Иисуса, ныне зовущееся христианством и пришедшее на смену иудаизму, гораздо более простая религия, чем иудаизм, с его бесконечными обрядами, каждый из которых погребен под ворохами бесконечных толкований. С другой же стороны, христианство – более сложное вероучение, ибо требует перелома в убеждениях и внутренней перемены. Соответственно, христианское мировоззрение немыслимо изложить в виде свода законов: тут надобно внутреннее, сердечное стремление к добру и свету. Иисус отлично понимал сложность учения, которое проповедовал, и притчи предназначались именно для того, чтобы вызвать упомянутый сердечный порыв. Все притчи пронизаны живейшим чувством: такими и были они задуманы. Иисус был всецело рассудительным и одновременно весьма живо чувствовавшим Человеком, будившим в других добрые чувства и отвечавшим на их пробуждение. Притча и была орудием, которое помогало чувствам слушателей пробудиться.

В Евангелии от Иоанна притчам уделяется гораздо меньше внимания, хотя и там есть несколько примеров подобных назидательных рассказов: притча о виноградной лозе в главе 15-й и о добром пастыре в главе 10-й. В Евангелии от Марка приводятся четыре притчи; все прочие – просто короткие сравнения. Большая часть притч представлена в Евангелиях от Матфея и от Луки. В Евангелии от Матфея мы находим восемь притч о Царствии Небесном в главе 13-й и в главе 18-й (о заблудшей овце и о жестоком слуге), в главе 21-й (притчи о двух сыновьях и о жестоких виноградарях). Лука цитирует больше всего притч; они сосредоточены в главах с 10-й по 20-ю и собраны тематически: притчи о доверии, тревоге, окончательном расчете; о пиршествах, о потерях, о пользе и тщете богатства, о молитве. Указать общее число притч непросто: по одним подсчетам, их около шестидесяти – шестидесяти пяти, по другим, более строгим, – всего около сорока. Иногда притчи, приводимые Матфеем и Лукой, несколько разнятся. Но семь притч упоминаются во всех трех Евангелиях: о новых заплатах на ветхой одежде, молодом вине в ветхих мехах, о сеятеле, о свече под сосудом, о горчичном зерне, о смоковнице и о злых виноградарях. Это не обязательно самые важные или многозначительные притчи. Так, две самые известные – о добром самарянине и о блудном сыне, – мы находим только в Евангелии от Луки (10: 30–37; 15: 11–32), равно как и притчу о нищем Лазаре и жестоком богаче (16: 19–31). Притчу о злых виноградарях мы находим только в Евангелии от Матфея, там же и мрачную историю о жестоком слуге, и прекрасную сказку о десяти девах.

Обычно притчу рассказывают как истинную повесть (сколь бы невероятно ни звучала она), и слушатели принимают рассказ на веру. Доверие слушателей особенно важно в случае с притчей о добром самарянине. Так, некий человек шел из Иерусалима в Иерихон и «попался разбойникам», которые ограбили его, изранили и сняли с него одежду. Слушатели соглашались: дорога из Иерусалима в то время печально славилась такими преступлениями (впрочем, не лучше обстояли тамошние дела и полстолетия назад, когда я сам впервые путешествовал по ней). Слушатели соглашались, что священники и левиты спокойно «прошли мимо» – люди прекрасно знали: представители иудейского духовенства нередко отличаются лицемерием и черствостью. Однако им было непросто поверить в милосердие, сострадание и благородство купца из Самарии. Этот добрый самарянин не только помог попавшему в беду человеку, но дал содержателю гостиницы два динария, чтобы тот позаботился о несчастном, пока он не выздоровеет. Об этом надлежало повествовать особо убедительно, поскольку иудеи – равно как и галилеяне, отделенные Самарией от Иудейских земель, – относились к самарянам с лютой и безотчетной ненавистью, которую нашему современнику трудно постичь. Наличествовало некое псевдорелигиозное неистовство, своего рода местный расизм наихудшего мыслимого свойства. Иисус рассказал эту притчу в ответ на вопрос «А кто мой ближний?». Притча прозвучала столь правдиво и убедительно, что повесть о добром самарянине вошла в литературу, изобразительное искусство и драматургию, как пример бескорыстной помощи человеку, попавшему в беду. Иисус привел пример того, что нынче назвали бы «универсализмом» – пожалуй, наиважнейшей составной частью учения о всеобщем единстве. Все мы друг для друга – ближние, и наше дружелюбное единение зависит не от племени, расы, цвета кожи или национальности, а от милосердия нашего и человеколюбия. Притче надлежало потрясти слушателей-иудеев, заставить их понять эту важную истину – и притча действительно потрясла: правдоподобие мелких подробностей понуждало поверить ей. Прекрасная история о благородстве и великодушии! – две тысячи лет подряд она заставляет людей, уже и понятия не имеющих о древней вражде иудеев и самарян, повсеместно восхищаться «добрым самарянином (самаритянином)» и по мере сил подражать ему.

Но тут заключается и некий добавочный смысл. Во всех двенадцати притчах прямо или обиняками упоминаются деньги. Хозяйство тогдашней Палестины уже основывалось на товарно-денежных отношениях – нигде не упоминается о простой меновой торговле. Более того, поскольку в Иерусалим ежегодно стекались несметные толпы паломников со всех концов огромной Римской империи, там были в обращении самые разные монеты из меди, сплавов, серебра и даже золота. И паломникам нельзя было обойтись без храмовых менял: следовало покупать голубей и ягнят, приносимых в жертву согласно обычаю. Иисуса возмущали торговцы и менялы, заполонившие храм. Спаситель испытывал стойкую неприязнь к деньгам, к торговле и богатству. Как явствует из Его притч, Иисус был всецело на стороне бедных. Он всегда утверждал: бедняки становятся лучше и добродетельней богатых. Учитель с прискорбием признавал: богатство развращает человека. Притча о нищем Лазаре и о злом богаче, так ярко изложенная в Евангелии от Луки (16: 19–31), показывает, как богатство поработило душу легкомысленного, потворствовавшего своим прихотям человека, который «одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно». А нищий по имени Лазарь был недужен – «и псы, приходя, лизали струпья его». Лазарь лежал у ворот, желая напитаться крошками, что падали со стола богача. «Великая пропасть», по словам Иисуса, зияет в этой жизни между богатыми и бедными. И богачи, пальцем не желающие шевельнуть в этом мире, дабы преодолеть ее, обнаружат: не меньшая пропасть существует и на том свете – но там бедные найдут утешение, а богатых ждут адские муки. Лука (15: 8–9) приводит слова Иисуса о том, что «какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною, я нашла потерянную драхму». Иисус не упрекает ее в скупости или жадности – Он дает понять, что женщина бедна и потеря монеты – серьезная утрата для нее. В этой притче Иисус сравнивает найденную монету с радостью Ангелов Господних «об одном грешнике кающемся». В целом отношение Иисуса к богатству зависит от того, как им распоряжаются. Как проповедник вселенского человеколюбия и благотворительности – миропорядка, при котором врожденные человеку сострадание и милосердие обратятся на всеобщую пользу, Иисус призывал всех богачей раздать часть своего имущества бедным. Он не был настолько простодушен, чтобы считать, будто бедность и нищету можно победить лишь с помощью общественных преобразований – не говоря уже о благотворительности (например, когда некая женщина возливала на голову Иисуса драгоценное миро, он, среди прочего, прямо сказал: «…нищих всегда имеете с собою». Но Учитель настаивал на том, что все должны проявлять милосердие, даже при весьма скромном достатке: один из самых трогательных образов в Новом Завете – образ бедной вдовы, которая, придя в храм, положила в сокровищницу свои «две лепты, что составляет кодрант». «Она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое» (Мк. 12: 42–44).

И вот, рассказывая притчу о добром самарянине, Иисус описывает, как деньги способны пробудить добродетель. Этот купец был трудолюбив и осмотрителен. Он вел торговлю, а на полученную прибыль содержал семью и помогал другим людям. Менее успешный купец тоже мог бы пожалеть избитого путешественника, но мало чем сумел бы помочь ему. А самарянин имел достаточно средств, чтобы позаботиться о полном выздоровлении больного – и выручил несчастного. Честно заработанные деньги оплатили доброе дело.

Многие притчи посвящены потерям и находкам – излюбленным предметам бесед Иисусовых. Спаситель использует образ утраченного и обретенного как разновидность метафоры, говорящей о свете и тьме. После рассказа о женщине, потерявшей монетку, Лука излагает притчу о блудном сыне – возможно, самую блистательную из рассказанных Учителем. В этой притче затронуто множество насущных вопросов, именно потому она чаще других становилась сюжетом живописных полотен. Младший сын богатого человека требует причитающуюся ему часть имения, получает ее и растрачивает на «распутную жизнь» в «дальней стороне». Когда же настал великий голод, юноша начал нуждаться. Он поневоле пошел в свинопасы и «рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи». Тогда он раскаялся, признал, что согрешил против неба и пред отцом своим, решил вернуться в отчий дом и смиренно произнес: «отче! я… уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих». Но когда отец видит сына, он принимает его с распростертыми объятиями, велит заколоть откормленного теленка и устраивает пиршество. Послушный же старший сын справедливо осердился. Однако отец объяснил ему: «…сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 16–32).

Таким образом, основная мысль притчи – покаяние грешника и радость, которую приносит такое раскаяние праведникам. Иисус часто подчеркивает, что возвращение раскаявшегося человека на путь праведный приносит больше радости Богу, чем добродетель многих праведников. Возможно, многим покажется, что грешник скорее достоин кары, а не награды – наверное, старший сын именно так и думал. Но в Божьих очах не кара главное, а милосердие и всепрощение. Если строго следовать законам справедливости, не спасется вообще никто. Однако, благодаря бесконечному милосердию Божию, даже самый большой грешник не лишается надежды на спасение, пускай только покается и постарается изменить свою жизнь. История настолько правдоподобна, что перед глазами ясно и ярко предстают все трое героев притчи – несколько точных штрихов в повествовании оказываются куда лучше долгих толкований. Разве отец не поступает неразумно или, по крайней мере, неосмотрительно? Для начала, неразумно было отдавать расточительному младшему сыну его часть имущества: он ведь, несомненно, растратил бы ее. Неосмотрительно было не известить добродетельного старшего сына, работавшего в поле, что блудный брат вернулся домой, и посему затевается великий пир. Вместо этого отец предается радости, и старший сын узнает обо всем лишь тогда, когда утомленный, взмокший, возвратился после работы и услышал «пение и ликование». Неудивительно, что он «осердился и не хотел войти». Сразу закрадывается мысль: блудный сын всегда был отцовским любимцем, – и возникает вопрос: а чту же произойдет потом? Не повторится ли безрассудство? И не потребует ли наконец доведенный до отчаяния старший сын и свою долю, чтобы заложить свое собственное хозяйство? И где мать этих сыновей? Мертва? Оставлена без внимания, как лицо незначительное? Или у братьев были разные матери? Можно гадать до бесконечности – в этом еще одно неоспоримое достоинство притчи.

Но многие притчи, приведенные в Евангелиях, поднимали вопросы, на которые ответить невозможно. Иисус любил дружеские застолья, и, хотя осуждал богача за то, что тот устраивал роскошные пиршества каждый вечер, зная, что у дверей стоит умирающий от голода нищий, Иисус никогда не осуждал искреннего, щедрого гостеприимства. Многие известные Его проповеди звучали за накрытым столом, Спаситель повествовал о пиршествах и застольях, дабы лучше объяснить слушателям то, что старался до них донести. Так, в Евангелии от Луки приводятся два подобных случая. На одном из застолий Иисус наглядно показал: самонадеянность наказуема, а скромность неизменно вознаграждается. Если кто-то занимает неоправданно высокое место на пиру, его могут поставить на место, а если кто-то чрезмерно скромен и сядет на последнем месте, ему вполне могут сказать: «Друг! пересядь выше… ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14: 10–11).

Это понятно. А как понять следующую за этим утверждением притчу (Лк. 14: 16–24): «Один человек сделал большой ужин и звал многих»? Но его гости стали извиняться, ибо устроитель пира вовсе не был таким всеобщим любимцем, как полагал сам. И, поскольку угощение было уже готово, он послал раба своего: «…пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых». И даже после этого еще осталось место за столом, и тогда велел он рабу своему: «…пойди по дорогам и изгородям и убеди придти, чтобы наполнился дом мой». Описанный пир символизировал Царство Небесное. Но подробности препятствуют такому толкованию. Действительно, Блаженный Августин использовал фразу «убеди их прийти», чтобы обосновать насильственное обращение язычников. Рассерженный хозяин говорит: «…никто из тех званых не вкусит моего ужина». Но почему он считает, что званые изначально гости передумали и теперь захотят прийти к нему? Из-за того ли, что ненавидели бедняков, которых хозяин позвал заменить их? Иногда возникает ощущение: часть притчи утрачена. Так, история о злом рабе, которому царь великодушно простил долг, но который потом не захотел в свой черед простить своему должнику и посадил того в темницу, служит примером, относящимся к наставлению: «…во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, тбк поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12). Но у Матфея притча звучит несколько грубовато (18: 23–35), и гнев царя, который «отдал раба истязателям», избыточно беспощаден. А в притче о виноградарях в Евангелии от Луки (20: 9–20) жестокие виноградари повели себя столь отвратительно по отношению к владельцу виноградника – сначала избив его рабов, а затем убив его сына и наследника, – что история кажется неправдоподобной и, соответственно, интерес к этой притче пропадает. Владелец виноградника «придет, погубит виноградарей и отдаст виноградник другим». Мораль сей притчи та же, что и в притче о пышном пире, и Спаситель говорит Своим слушателям: «…камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла… и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Мф. 21: 42–44). Лука говорит, что «первосвященники и книжники» посчитали, что «о них сказал Он эту притчу», и «искали в это время, чтобы наложить на Него руки». Таким образом, мы приходим к заключению, что притча эта не имеет общего «прикладного значения», а касается только неких безнравственных и нечестивых людей.

Но что можно сказать в отношении того неверного управителя, о котором говорится в 16-й главе Евангелия от Луки (1–8)? Когда господин его пригрозил, что прогонит управителя за расточительность в обращении с чужим имением, управитель решил использовать имущество хозяина, дабы умиротворить заимодавцев, чтобы приняли его «в домы свои», когда отставлен будет «от управления домом». Ничего иного управитель делать не умел: «…копать не могу, просить стыжусь». И похвалил господин управителя неверного, «что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде». Последующее толкование Иисусом моральной подоплеки этой притчи, по крайней мере в том виде, как записано у Луки, который мог что-то напутать или опустить какую-то немаловажную деталь, звучит не совсем внятно и убедительно. Все же мораль этой притчи ясна и понятна: «Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16: 13). Иисус порицает алчность. Так, в стихе 14-м той же главы Лука добавляет: «…слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним». Затем Иисус подчеркнул глубочайшее различие меж «теми, кто выказывает себя праведниками перед людьми» и Богом, который «знает сердца ваши». Учитель решительно заявляет: «…что высоко у людей, ту мерзость пред Богом» (16: 15).

Мораль притчи ясна превосходно, но сам рассказ, приведший к столь ясному и понятному выводу, глубоко загадочен. История о пяти мудрых и пяти неразумных девах и их масляных светильниках изложена живо и восхитительно (Мф. 25: 1–13). Однако мудрые девы жадны и отказываются поделиться маслом с неразумными подругами; а запоздавший жених несправедливо запирает двери, не пуская на брачный пир недальновидных дев. Но мораль понятна: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий». Притча о талантах, которая следует сразу за притчей о десяти девах (Мф. 25: 14–40), напоминает притчу о неверном управляющем в Евангелии от Луки. Суетные хозяйственные соображения принимаются как неизбежность; одобряется ростовщичество, превозносится мудрость хозяина, который «жнет там, где не сеял» и «собирает там, где не рассыпбл». Стих 29-й говорит: «…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». В отличие от описанного у Марка (4: 25) здесь речь идет не о знаниях, а о собственности. Иисус добавляет: «а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».

Такова, как мы понимаем, житейская мудрость. Сам же Иисус тотчас переходит к утверждению, где духовное отделено от мирского: «и [Он] поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую» (Мф. 25: 33). Он скажет овцам: «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам» (25: 34). Далее Иисус объясняет: кто кормит голодных, и дает напиться жаждущим, и принимает в доме своем бездомных путников, кто одевает нагих, посещает больных и приходит к томящимся в темнице, будет вознагражден. Иисус делает поразительное замечание: если сделали добро «одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (25: 40).

В целом притчи являют собою то, что ученые назвали бы «вереницей дихотомических контрастов», противопоставлений, выраженных в рассказах и образах. Свет и тьма, юдольный мир и Царство Небесное, показная и истинная добродетели, овцы и козлы, житейская сметка и духовная бесхитростная чистота, материальное богатство и духовное убожество, хитрость и простодушие. Вполне понятно, что, когда Иисус рассказывал свои истории слушателям, те шумно требовали: еще, еще! Поэтому притчи следует рассматривать как по отдельности, так и совокупно, дабы стал очевиден и понятен их подлинный смысл. Иногда рассказы Иисусовы содержат неуловимые, непостижимые и даже невразумительные подробности, но еще до развязки притчи разница между добром и злом всегда и полностью понятна. А после Иисус давал возможность слушателям поговорить и поспорить между собой. Делал он это намеренно. Он видел Свою задачу не только в том, чтобы учить людей, но заставить их учиться друг у друга, серьезно задумываться над тем, что такое праведная жизнь, и серьезно беседовать о ней.

Две Иисусовы особенности очень ярко предстают нам благодаря самому языку Евангелий. Первая из них – Его стремление задавать вопросы. Он мог заимствовать этот прием из древних священных текстов, которые изучал. Ветхий Завет содержит немало вопросов. Господь часто задает вопросы – обычно весьма непростые. Вопросы – художественный прием, использованный в Книге Иова. Яхве вопрошал, дабы при этом сообщить необъятные сведения и недвусмысленно явить Свою власть. Только в 38-й главе Книги Иова Всевышний задает пятьдесят восемь вопросов, от «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?» (38: 2) и до «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» (38: 4). Для Иисуса учить означало вопрошать. Он всегда говорил весьма властно, ибо Ему было что сказать людям. Однако Он стремился по возможности услышать, чту известно слушателям – в первую очередь ученикам, – и о чем они думают. «За кого почитают Меня люди?» (Мк. 8: 27) – обычный для Иисуса вопрос. Марк свидетельствует: Иисус вопрошал постоянно. Прежде нежели накормить пять тысяч человек, Он спрашивает: «…сколько у вас хлебов?» (Мк. 6: 38). В Евангелии от Иоанна повествуется о том же случае; Иисус вопрошает Филиппа: «…где нам купить хлебов, чтобы их накормить?» (Ин. 6: 5). Учение Иисуса всеобъемлюще – Он и вообще был Человеком, стремившимся к соборности, Он старался вовлечь в беседу всех присутствующих, высветляя для них истину, обостряя их восприятие действительности. В Евангелии от Марка Он предваряет притчу о горчичном семени трудным двойным вопросом: «чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его?» (Мк. 4: 30). Когда, еще в начале Своего проповеднического пути, вскоре после Крещения, Спаситель видит Андрея и его спутников, Он спрашивает: «…что вам надобно?» (Ин. 1: 38). Его вопросы к ученикам глубоки, проникновенны, доверительны. Когда многие слушавшие сочли Его поучение о хлебе жизни слишком сложным – «какие странные слова! кто может это слушать?» – и покинули Его, то Спаситель, зная, что ученики ропщут, вопросил: «Это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде?» Когда «многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним», Иисус сказал двенадцати: «…не хотите ли и вы отойти?» (Ин. 6: 60–67). И тотчас после этих слов Иисус обращается к Иуде Искариоту: «…не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол» (6: 70). Он задает такой вопрос Филиппу: «…сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня?» (Ин. 14: 9). И наконец Иисус говорит: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Ин. 14: 15). После Воскресения Он вопрошает Марию Магдалину: «…жена! что ты плачешь? кого ищешь?» (Ин. 20: 15). Объединяет все эти вопросы – а Иисус спрашивает снова и снова – то, что Учитель знает ответы загодя. И главная цель всех этих вопросов – как бы протянуть ученику дружелюбную, добрую, участливую руку. Это своего рода ласковое приглашение к беседе – хотя сам вопрос и может звучать неодобрительно.

Не менее отличительная черта Иисусова, сказывающаяся в различных обстоятельствах – Его безмолвие. Учитель, Проповедник, Человек, наипервейшей задачей Своей и обязанностью полагавший наставительную беседу, Иисус равно умело спрашивает и безмолвствует. Вопросы Его то и дело звучат утвердительно – мы зовем такие вопросы риторическими – и просто сообщают слушателю о чем-либо. А безмолвие Иисусово не менее красноречиво – это своего рода «бессловесная беседа». Зачастую безмолвие выразительнее речи. Так, в романе Томаса Карлейля «Перекроенный портной» (Sartor Resartus), где, в частности, говорится о проповедях Иисуса, автор замечает: «Речь принадлежит времени. А молчание – вечности. Мысль работает только в тишине, добродетель – только в сокровенности». До тридцати лет Иисус безмолвствовал – в том смысле, что никаких записей о Его проповедях не обнаружено: видимо, ничего иного и не желал Он. По сути дела, Он почти полностью безмолвствовал во время искушения в пустыне – до самого конца. Безмолвствовал и во время Крещения. Безмолвствовал в Кане, превращая воду в вино. Как правило, безмолвствовал, творя чудеса – только повелевал хромому идти, а мертвому восстать. И других призывал хранить безмолвие касаемо свершившихся чудес. Без крайней нужды не говорил о Своем могуществе и Божественной Своей сущности – важно было утвердить Свою человеческую природу. И когда Петр говорит: «Ты – Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16: 16), Он безмолвствует опять. Спаситель безмолвствовал и в ответ на чересчур прямые, неучтивые вопросы, обращавшиеся к Нему. Он предпочитал отвечать на мысли, а не на слова. Он осуждающе молчит при виде женщины, обвиненной в прелюбодеянии, – осуждая, разумеется, не ее грех, а грехи тех, кто хотел побить несчастную камнями. Спаситель предпочел начертать Свое неодобрение на песке, а не высказывать словами. В этой истории, одной из самых ярких и трогательных во всем Новом Завете, Он прерывает безмолвие, только чтобы вопросить: «…женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?», а затем прибавляет: «…и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8: 10–11). Иисус хранил молчание в обстоятельствах ужасающих: например, узнав о смерти Иоанна Крестителя. Он молчит, с негодованием глядя на Каиафу. Он хранит презрительное молчание перед Иродом Антипой. Во время Своих телесных мук Он молчит, уйдя в Себя и лишь сокрушаясь о мучителях, глумящихся над Ним. Его молчание на кресте было столь же разительно, сколь и скупые слова – семь последних Его изречений.

Иисус-Учитель красноречив, однако лаконичен. От Него не услышишь двух слов, если возможно обойтись одним. В Его поучениях и притчах поразительна емкость мысли, высказанной немногими словами. И все же Иисусовы речи не звучат ни отрывисто, ни скупо. Спаситель всегда молвит неспешно. Где надобно, Его рассказы и притчи изобилуют подробностями. Но безмолвие остается неотъемлемой особенностью Его поучений. Слова Его были серебром, а Его безмолвие – золотом.

Глава 6

Встречи: мужчины и женщины, дети и старики

Хотя Иисус постоянно обращался к толпам в синагогах, под открытым небом, или в переполненных домах своих последователей, говорил Он при этом с каждым в отдельности. В этом и особый дар Его, и Его философия. Каждый отдельный человек неповторим, бесценен и бесконечно любим Господом – настолько, что, как говорил Иисус, «у вас и волосы на голове все сочтены» (Лк. 12: 7). Любовь Иисуса к любому отдельному человеку – одна из самых поразительных черт Христовых. Спаситель не уставал беседовать с людьми, Он вникал в их тайны. Люди тянулись к Иисусу и готовы были сами поверять ему все свои секреты. Жизнь Иисуса предстает как череда проповедей перед огромными людскими толпами, перемежающаяся случайными встречами. Встречи эти становились весьма значительными событиями. Иисус не только воодушевлял и направлял людей, коих встречал, но и дорожил такими встречами. Он помнил каждое обращенное к Нему слово и живо пересказывал случайные беседы Своим ученикам – так и дошли Господни речи до евангелистов, оставивших записи для потомства. Как правило, Спаситель оставался наедине со Своим собеседником – даже если вокруг толпились и шумели сотни людей. Эти эпизоды, зачастую очень краткие, образуют человеколюбивую сердцевину всего Нового Завета и доставляют истинную радость читателю.

Первой по порядку была встреча Иисуса с Андреем, сразу после Крещения. Андрей сам подошел к Иисусу (вместе с безвестным своим товарищем). Было нечто особенное в облике Иисуса – Его осанка, Его сосредоточенный взгляд, – привлекавшее людей. Окружающие чувствовали: пред ними Человек всецело искренний, предельно дружелюбный и готовый беседовать. И впрямь: искренность и дружелюбие Иисуса изначально поражали всех знавших Его. Он распространял дружеское тепло на всех до единого, давая каждому почувствовать себя избранным и драгоценным. В поведении Спасителя не было ничего привычного или преднамеренного. Сомнений не было: само сердце Его лучилось добротой. По словам Иоанна (Ин. 1: 37–42), когда Андрей и его друг последовали за Иисусом, Тот обернулся и спросил: «…что вам надобно?» Андрей ответил: «…учитель, где живешь?», на что Иисус пригласил: «…пойдите и увидите». Они «пробыли у Него день тот: было около десятого часа». Точное время встречи Андрея со Спасителем, казалось бы, и не имеет особого значения, да отчего-то кажется важным. Дружба их окрепла очень скоро, на следующий день Андрей приводит к Иисусу брата своего Симона. Взаимное понимание возникло немедля; Иисус тотчас дал Симону новое имя: Кифа, или Петр, что означает «камень». А Иоанна и Иакова, двух братьев, Иисус прозвал «сынами громовыми» (Мк. 3: 17). Иисусу были по душе подобные прозвища – знак тесных дружеских отношений. Прозвища помогали ученикам ощутить себя сплоченным кружком, стоящим перед исполинской общей задачей: перевернуть существующий мир, превознести духовные ценности над житейскими. Удивительно: случайная встреча с Андреем положила начало долгой истории, в конце которой и Андрею, и его брату предстояло погибнуть, подобно Иисусу, на кресте, при этом Петру – быть распятым вниз головой: по его же собственной просьбе, поскольку Петр считал себя недостойным умереть так же, как его Божественный Учитель. Андрей принял мученическую смерть в Патрах, в Ахайе, будучи привязан, а не прибит гвоздями к кресту – чтобы продлить мучения. Косой Андреевский крест сделался национальным символом Шотландии.

Иисус призвал Матфея, бывшего сборщиком податей на границе с Сирией, – их встреча тоже была поразительна. Матфей, крупный чиновник, облеченный большой властью и ненавидимый окружающими, сразу же последовал за Иисусом. Это было мгновенно возникшее, безмолвное взаимное понимание – нигде не говорится, что Спаситель и мытарь обменялись хоть одним словом. Но их, несомненно, связала крепкая дружба, благодаря которой Иисус на время оказался средоточием совсем другого мира. Матфей – наверняка по предложению Иисуса, привел множество своих друзей-мытарей на пир, нежданно затеянный в доме, где пребывал тогда Иисус. Пир выдался роскошным и вызвал неодобрение правоверных иудеев и фарисеев. Те спросили учеников: «…для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками?» (Мф. 9: 11). Услышав это, Иисус ответил: «…пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (9: 13).

За этим призывом последовал пир. Иисус умел вести разговоры по душам, с глазу на глаз, даже находясь в шумном людском собрании. Объяснялось это умение характером Спасителя: отчасти замкнутым, и в то же время общительным. Иисус любил поучать во время общих трапез. В Его историях и притчах часто упоминается хлеб, который преломляют или раздают страждущим, а также чаша. Тайная вечеря стала последним, величайшим и печальнейшим, из этих застолий. Иисус не хотел, чтобы люди знали о сотворенных Им чудесах, а во всем остальном Он был Человеком необыкновенно открытым и общительным. Он любил добрые пиршества, с обильным угощением, щедрым возлиянием, с задушевной застольной беседой. Но Учитель всегда уважал чужое стремление к уединению, к покою. Одной из самых удивительных стала встреча с фарисеем Никодимом, одним из учителей Израилевых, занимавшим очень высокое положение в иудейской иерархии (Ин. 3: 1–21). Тот пришел к Иисусу ночью, дабы не навлечь на себя неудовольствия соплеменников и не лишиться должности, а Иисус не упрекнул Никодима в трусости. Напротив, принял его очень радушно и памятными словами растолковал бульшую часть Своего учения. Человек должен «родиться заново», чтобы увидеть Царствие Небесное. Никодим спросил: «…как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» В ответ на это Иисус призвал укрепиться в вере: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». И сказал Никодиму, что послан на землю «не судить мир, но чтобы мир спасен был через Него». При этом Иисус дал гостю понять: рано или поздно тому придется прийти к Нему открыто. Не следует остерегаться света: «…ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы». Никодиму же следует идти к свету, «дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны». Никодим впоследствии поступил согласно совету Иисусову. Именно он снял тело Спасителя с креста, «принес состав из смирны и алоя, литр около ста». Тело Иисуса умастили, обвили «пеленами с благовониями» и похоронили «в гроб новый, в котором еще никто не был положен». Можно полагать, что Никодим прежде готовил этот гроб для себя самого (Ин. 19: 39–42), хотя мог он принадлежать и Иосифу Аримафейскому, помогавшему при погребении и приказавшему прикатить камень, дабы закрыть вход в гробовую пещеру. Иосиф также был иудейским сановником, членом синедриона – совета старейшин, или правителей общины, – но еще и тайным последователем Христа.

Дружба с Никодимом и Иосифом – пример тому, что Иисус не отвергал никого: все, тянувшиеся к Учителю, кем бы ни были они в иудейском обществе, встречали дружелюбный прием. Бесконечное дружелюбие Учителя сказалось и тогда, когда некий царедворец, служивший Ироду Антипе, пришел с просьбой спасти жизнь его больного сына (Ин. 4: 46–53). Сначала сановник просил Иисуса прийти в его дом, но затем уверовал в то, что и одного слова Иисусова довольно, чтобы произошло чудо исцеления. Иисус молвил: достаточно веры твоей, и чудо свершилось. Иоанн пересказывает эту историю с трогательной теплотой. Слова Иисуса передаются апостолом и евангелистом «из первых уст», поскольку никто, кроме Иоанна, этого разговора не слыхал. А вот престарелый калека, лежавший у целебной купальни, Вифезды, был не вельможей, а нагим и нищим беднягой. Тридцать восемь лет мучил его тяжкий недуг (Ин. 5: 1–15). Целебная купальня Вифезда – «Дом милосердия» – с пятью пролетами ступеней, или крытых ходов, спускавшихся к воде, славилась минеральным источником. Изредка возникало «движение воды» – «ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью». У старца не было слуг, которые опустили бы его в купальню, когда возмутится вода, и год за годом суждено ему было наблюдать, как исцеляются другие, а сам он оставался «в болезни», как говорит Иоанн. Иисус увидел его и, похоже, тотчас уведал о нем все – даже то, что старец был прежде мелким мошенником. Однако Спаситель сжалился над несчастным. «Хочешь ли быть здоров?» – спросил Учитель. Калека говорит: «…так, Господи; но не имею я человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня». Иисус сказал: «…встань, возьми постель твою и ходи». И больной выздоровел, и взял постель свою и пошел. Позже Иисус встретился с ним в храме и тотчас узнал его. Он сказал: «…вот ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже». Тот человек с радостью рассказывал о своем исцелении, что вполне объяснимо. Эта история возмутила правоверных иудеев, ибо чудо исцеления произошло в субботу. Некоторые винят исцеленного в неблагодарности: ведь он, по сути дела, предает Иисуса, рассказывая о нем иудейским властям. Но это, разумеется, не так. Просто человек почти сорок лет не мог ходить – и вдруг обрел способность шагать свободно. Естественно, что человек ходил – и рассказывал историю свою любому и каждому.

Похожую встречу описывает Иоанн и в 9-й главе (1–38), когда Иисус встречает человека, слепого от рождения, и исцеляет его. Человек был беден и незнатен; когда он пытался поведать людям о том, какое чудо с ним произошло, ему не поверили. Разве не в субботу был он исцелен? Каким образом? Кто исцелил его? Разве не грех нарушать субботу? Правоверные иудеи сказали: «…воздай славу Богу; мы знаем, что Человек Тот грешник». Тогда человек раздраженно воскликнул: «…грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу». Но фарисеи спорили с ним, поминая к месту и не к месту Моисея, пока юноша не сказал, помня, что обрел наиважнейшее для себя – зрение: «…если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего». Тогда на него закричали: «…во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь? И выгнали его вон». Когда Иисус услышал об этом, Он отыскал исцеленного юношу и спросил: «…веруешь ли в Сына Божия?» Молодой человек ответил: «…верую, Господи!» – и поклонился Ему. Еще одна трогательная повесть о краткой встрече, и обретенное зрение служит прекрасной метафорой открытия истины.

Встречи Иисуса с женщинами имеют значение особое. В древности на Ближнем Востоке женщине полагалось держаться тише воды, ниже травы – оставаться почти незаметной. Она была ничем или почти ничем – исключая те случаи, когда выходила замуж за власть имущего. Но и тут ее положение оставалось шатким. Жену можно было бросать (у законников это называлось «давать [ей] разводное письмо» (Мф. 19: 7, Мк. 10: 4) по прихоти мужа. Состарившиеся нищие женщины были вообще ничем, для всех и каждого – только не для Иисуса. Его взгляд всегда отыскивал этих несчастных в окружавшей толпе. Именно так Спаситель заметил старую вдову, опустившую две последние свои монетки в храмовую сокровищницу (так звали ящик для пожертвований). Иисус похвалил вдовицу и поставил в пример: даже у последнего бедняка может быть щедрое сердце. «Истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое» (Мк. 13: 43–44). Щедрость – невеликое достоинство в богатом, не знающем нужды человеке, но в человеке нуждающемся и смиренном – высокая добродетель. Неизвестно, оставалась ли вдова, пожертвовавшая на храм последние две лепты, голодной до следующего дня. Но со своей жертвой она вошла во всемирную литературу как пример чистой добродетели – и наверняка попала в Царствие Небесное. Иисус чувствовал праведность даже тогда, когда не видел самого праведника. Так, Он тотчас ощутил, что недужная старушка прикоснулась к Его одежде, свято веруя: одного такого прикосновения достаточно, чтобы исцелить ее от изнурительного недуга. Иисус почувствовал ее веру. Безмолвная духовная мольба старушки достигла Спасителя, и сила Его отозвалась на призыв. И Спаситель узнал старую женщину, и похвалил ее, и она пала к Его стопам и признала Его Божественную сущность. Больная исцелилась – и, что еще более важно, присоединилась к смиренным верующим, чья светлая вера в добро высоко возносит их над их же собственной мирской незначительностью.

Некоторые встречи с женщинами сложнее упомянутых случаев. Одна из самых удивительных произошла у колодца Иакова в Сихаре, что в Самарии, с местной жительницей, пришедшей набрать воды (Ин. 4: 4–42). Колодец находился за городом, вырыл его еще патриарх Иаков. Иисус и ученики Его проходили по Самарии всякий раз, когда направлялись из Галилеи в Иудею или наоборот. Иудеям запрещалось общение с самарянами, коих считали пруклятыми: хотя по крови самаряне были евреями, они чтили другие святыни и блюли иные религиозные обряды. Но именно такие религиозные догмы и звал Иисус жестокими и безрассудными. Устав («утрудившись от пути»), Иисус присел отдохнуть у колодца, а ученики пошли в город, купить пищи. Приблизилась женщина «почерпнуть воды». Спаситель увидел ее как бы насквозь, Он заглянул ей в душу, как умел только Он, Иисус. Попросив самарянку: «…дай Мне пить», Он завел с нею беседу. Видя, что перед нею иудей, женщина удивилась: неужто Он заговорил со мною? Но с радостью ответила Ему. Самарянка была поражена сравнением воды из колодца, после которой любой человек вскоре снова будет испытывать жажду, с «живой водой» истины, испивший которой «не будет жаждать вовек». Женщина сказала: «…господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать». Он сказал, вероятно невесело усмехнувшись своим мыслям, ибо знал о ней все: «…пойди, позови мужа твоего и приди сюда». Она ответила: «…у меня нет мужа». Иисус ждал такого ответа. «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала». Женщина онемела от изумления. И все же она оказалась не робкого десятка – Иисус почувствовал это сразу же, – ей достало самообладания ответить: «Господи! вижу, что Ты – пророк». Иисус пояснил: хотя правоверные иудеи и самаряне отличаются друг от друга, ни те ни другие не имеют ничего общего с «истинными поклонниками», что «будут поклоняться Отцу в духе и истине». Он добавил: «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4: 24). Вопрос о различных святынях отношения к этому не имел. Женщина отвечала весьма охотно, поскольку издавна верила: «Мессия, то есть Христос» придет. И сказала: «…когда Он придет, то возвестит нам все». Иисус начал ей объяснять: «это Я, Который говорю с тобою». В это время подошли Его ученики с купленной едой и прервали беседу. Они удивились, видя Учителя беседующим с местной женщиной, однако никто не сказал ни слова. Вместо этого апостолы предложили Иисусу поесть, а Он отказался: «…у Меня есть пища, которой вы не знаете». Безусловно, Христос подразумевал, что встреча с женщиной-самарянкой дала Ему пищу для размышления. Он решает, что, исполняя, по Его выражению, «волю Пославшего Меня», станет проповедовать и людям иной веры, например самарянам, готовым и желающим внимать Ему.

«Тогда женщина оставила водонос свой и пошла в город, и говорит людям: пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?» Люди, конечно, пришли, и были поражены речами Иисуса, они уверовали в Него, и просили Его остаться и провести с ними два дня. А на женщину довольно резко цыкнули: «…уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос». Вероятно, среди местных женушек бедная самарянка пользовалась дурной славой… Как и во многих других эпизодах Нового Завета, хотелось бы узнать побольше. Как объяснить ее необычное семейное положение – или отсутствие настоящего семейного положения? Что еще услыхала она от Иисуса, если воскликнула: Он «сказал мне все, что я сделала»? Впрочем, удивления достойно, что мы знаем об этой встрече даже то, что знаем. Ведь женщина эта не говорила с евангелистом Иоанном. Должно быть, Иисус пересказал ему содержание Своей беседы с женщиной позднее. И возможно, сам Иисус многое выпустил в Своем рассказе. А теперь вся история, к нашему сожалению, канула во тьму прошлого, и остается лишь надеяться: удивительная женщина спаслась и вошла в Царствие Небесное, как того заслуживала.

Не менее интересную, необычную женщину мы встречаем и в Евангелии от Луки (7: 31–48). Общительный характер Иисуса и то, что Он охотно посещал пиры и застолья, где собирались самые разные люди, вызывали недовольство и возмущение у ханжей. Иисус же отвечал этим верующим, которых звал «сынами века сего», любопытной метафорой: «Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали». Иисус добавил: Иоанн Креститель не вкушал ни хлеба, ни вина, однако священники говорили: «в нем бес», а «пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот Человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам». Потом Иисус загадочно добавляет: «И оправдана премудрость всеми чадами ее». Но когда один из фарисеев по имени Симон пригласил Учителя вкусить с ним пищи, Иисус согласился войти в дом фарисея. Новость о пире быстро разнеслась по всей округе. «И вот, – продолжает Лука, – женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром».

Весьма необычная сцена, поскольку омывать ноги мужчине было жестом необычной покорности на Ближнем Востоке, многозначительным знаком смирения и преданности. Иисус омыл стопы Своим ученикам незадолго до распятия, что вызвало изрядное смятение у Петра. И упомянутый случай на пиру тоже, должно быть, породил смятение и смущение. Ведь непросто омыть человеку стопы слезами и отереть их собственными волосами – даже если эти слезы обильны, а волосы очень длинны. Более того, женщина была красива и слыла блудницей. Фарисей Симон обмер: как она сюда попала? И знает ли о ней Иисус? Он «сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница».

Иисус прочел его мысли, и ответил: «Симон! Я имею нечто сказать тебе». Симон ответил: «…скажи, Учитель». Тогда Иисус, как обычно, задал вопрос: «у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят; но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: «…думаю, тот, которому более простил». «…правильно ты рассудил», – сказал Иисус. А после упрекнул, не строго, а сдержанным тоном, выбирая слова: «…видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги».

«А потому сказываю тебе, – продолжал Иисус, – прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит». «Прощаются тебе грехи», – обратился Учитель к женщине. Больше мы ничего не услышим об этой женщине, которая, как и самарянка у «колодезя Иаковлева», много раз побывавшая замужем, канула в забвение. Иисус благословил ее: «…вера твоя спасла тебя, иди с миром». Однако полученный урок прошел даром для Симона и его друзей. Все, что они смогли сказать: «Кто это, что и грехи прощает?» Но раскаявшаяся грешница, которую спасла ее вера, величественная в своем смирении, остается одной из самых трогательных фигур в древней словесности. И, как это часто происходит в Новом Завете, сухое, сдержанное повествование Луки звучит особенно пронзительно и достоверно.

Весь эпизод можно назвать примером того, какое необычайное впечатление Иисус производил на женщин. Он вызывал в их душах не только веру и преданность, но и необыкновенную нежность, иногда окрашенную поэзией – как движений, так и речей. Язычница-хананеянка, о которой рассказывает Матфей (15: 22–28), хотела, чтобы Иисус исцелил ее дочь. Сначала кажется, будто Учитель отнесся к ней немилостиво – она, вероятно, вела себя настойчиво и назойливо и, несомненно, громко кричала. Иисус ответствовал, что послан в Тир и Сидон «только к погибшим овцам дома Израилева», и, обращаясь к женщине, сказал: «…нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Но такой резкий ответ не смутил женщину, ответившую: «…так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их». Тронутый столь замечательным ответом, Иисус уступает: «О, женщина! Великб вера твоя; да будет тебе по желанию твоему». «И исцелилась дочь ее в тот час».

Иисуса отличали необыкновенная доброта, кротость, терпение и снисходительность. Он был невероятно чуток. Ему претила всякая напыщенность, любая тяжеловесная логика. Скорее, Спасителю присущи были вспышки озарения и поэтичность, украшавшая Его проповеди, придававшая почти каждому изречению алмазный блеск. Эти черты были далеки от тогдашних понятий о мужественности. Излагая свои взгляды, Иисус больше полагался на чувства, не на рассудок, что более свойственно женщинам и чего те не ждали от Вероучителя. Но ведь Он не был проповедником в прямом смысле слова: именно это и привлекало к нему женщин. Иисус учил, доходчиво и внятно объясняя сложные вопросы и понятия при помощи простых примеров из жизни. Он был нравственным Наставником, но звучали Его поучения чрезвычайно поэтически. Иисусу по душе было, что женщины счастливы, общаясь с Ним, что беседы их увлекают. Он был очень привязан к двум сестрам Лазаря, жившего в Вифании, Марфе и Марии, с удовольствием проводил в их доме редкие минуты отдыха. Спаситель знал о безупречной добродетели Марфы, о стойкости ее веры – ведь Марфа заявила о своей вере с той же решительностью, что и апостол Петр (Ин. 11: 27). Но Ему нравилось, когда Мария сидела у Его ног и слушала поучения, не желая отвлекаться скучной хозяйственной работой. «Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее», – сказал он Марфе (Лк. 10: 42). «Оставь ее», – сказал он Иуде Искариоту, когда тот хотел забрать у Марии миро, которым она помазала ноги Иисуса, «и дом наполнился благоуханием от мира» (Ин. 12: 2–8).

Мария столь внимательно слушала Иисуса потому, что вера, Им проповедовавшаяся, весьма отличалась от Моисеева иудаизма. Женщины занимали в ней достойное место, наравне с мужчинами, честно разделяя с ними обязанности и заботы. Его Матерь, Мария, была неотъемлемой частью Его вочеловечения – служение Иисусово стало бы невозможно без Ее участия. Святое семейство, то есть Мария, супруг Ее Иосиф и сам Иисус, олицетворяло для Спасителя образцовую общественную ячейку. И чтобы защитить семью, Иисус внес важное изменение в законы Моисеевы: поставил брак на более высокую ступень святости и сделал нерасторжимым (Мф. 19: 5–6). Супружеская чета стала «одна плоть»: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Столь безоговорочно осуждая развод, Иисус желал не только упрочить брак, но и защитить женщин. В древности правовое положение ближневосточных женщин было шатким, и это усугублялось той легкостью, с которой мужчины – и только мужчины – могли получить развод. Подобное право, в той или иной мере, существовало на Востоке повсюду. Вавилонское уложение о наказаниях гласило: «Если муж говорит жене своей, ты не моя жена, то должен уплатить половину мины[1] и будет свободен. А если женщина отказывается от своего мужа, будет утоплена в реке». Иудейский закон был менее жестоким, но последователи Гилеля заявляли: даже плохо приготовленный женой обед – вполне достаточный повод для развода. В других землях – Греции и Риме, например, – женщину тоже рассматривали как нижестоящее существо или собственность. Даже нынешний, достаточно легкий и простой, развод имеет более серьезные последствия для жены, чем для мужа. Таким образом, поддерживая брак, Иисус был первым Учителем в мировой истории, стремившимся уравнять положение мужчин и женщин.

Иисус, действительно, призвал на апостольское служение только мужчин. Это было неизбежно в общественных условиях того времени, ибо апостолам предстояло странствовать в одиночку и наставлять остальных учеников, избранных Иисусом, дабы распространять свое учение. Более того, Иисусу необходимы были ученики-мужчины, способные защитить Спасителя от беснующейся толпы и злобных врагов. Правда, под конец апостолы так не смогли отстоять Учителя. Из жизни самого Иисуса можно вынести урок: женщины смелее мужчин. Кроме того, Иисус ожидал, что Его апостолы полностью посвятят себя Служению. Как говорит Лука, «они оставили все, и последовали за Ним» (Лк. 5: 11). Петр решительно утверждает: «…вот, мы оставили все и последовали за Тобою» (Мк. 10: 28). Едва ли кто из женщин мог позволить себе подобное – по крайности открыто, – хотя понятно, что некоторые женщины все же сумели потихоньку так поступить. Иисус не придавал особого значения безбрачию, хотя в Евангелии от Матфея есть место, где, в противовес традиционной иудейской доктрине, Спаситель показывает, что оно правомерно (19: 10–12). Он утверждает, что есть особое призвание: «Кто может вместить, да вместит». Но вот что Иисус подчеркивает снова и снова: Бог должен стоять прежде семейных уз – отца, матери, брата, сестры. Это касается в равной степени и мужчин, и женщин. Понятие целибата монахов и монахинь, живущих в общинах, не противоречит тому, что говорит Иисус в Священном Писании. Не противоречит Его словам и правило, требующее, чтобы все представители духовенства были мужчинами. Но точно так же в учении Иисуса ничего не говорится о том, что женщина не может быть священнослужительницей.

Иисус учил: служение Богу означает приобщение к Небесной семье, стоящей превыше любых мирских уз, хотя и не исключающей их. Лука пишет: одна женщина воскликнула, обращаясь к Христу: «…блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» Иисус же, согласившись с ее словами, ответил: существуют блага превыше земных; «блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. 11: 27–28). В Евангелии от Матфея есть очень важное место. Иисус указывает: чтобы выполнить возложенную на Него земную миссию, Он создает апостольскую семью, неизменно занимающую первое место в мыслях Его и сердце. Однажды, когда Он проповедовал, Ему сообщили: Матерь Его и братья – возможно, двоюродные – желают поговорить с Ним. Иисус отвечает вопросом: «…кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12: 48–50). Чаще всего, обращаясь к Богу, Иисус называет его «Отцом», а Себя «Сыном». Все люди в первую очередь – «чада Божии». Это неизменные, вневременные отношения. Брак, потомство и земная семейная любовь исключительно важны по земным понятиям. Но земными и остаются они; а в конечном счете важна сопричастность семейству Божьему.

В земной семье Иисуса, которую Он старательно создавал и поучал, женщин было не меньше, нежели мужчин – правда, они были менее заметны. Были средь них и Матерь Божия, и Ее родственницы, часто находившиеся рядом с Иисусом. Матерь была подле Него и в день распятия. Лука упоминает и нескольких падших женщин, из коих Иисус изгнал «злых духов», то есть избавил их от распущенности, а затем призвал следовать за ним. Самой значительной из этих женщин была Мария Магдалина, и Лука, подчеркивая греховность ее прежней жизни, говорит: из нее «вышли семь бесов» (Лк. 8: 2). Следует вспомнить Марфу и Марию – сестер Лазаря. Но Лука также упоминает и состоятельных женщин, среди них Иоанну, жену Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанну. Здесь только два имени, но Лука говорит, что были и «многие другие». Они «служили Ему имением своим» (Лк. 8: 3). Иисусу в его путешествиях нужны были и какие-то деньги, и уход – этим-то в основном и занимались женщины. В первых рядах учеников шли и «прокладывали путь» апостолы, то есть одни лишь мужчины. А ночлегом, питанием и дорожными расходами ведали главным образом женщины – обычно состоятельные. Отчасти благодаря Своему доброму нраву, отчасти – новизне и притягательности Своего учения, Иисус привлекал к Себе женщин умных, образованных, утонченных и восприимчивых. В Его проповедях женщины сыскали ту веру, что задевала струны их души гораздо больше, нежели слова, звучавшие в синагогах или во храме. Среди приверженцев Иисуса были не только жительницы Иудеи и Самарии. Он произвел неизгладимое впечатление даже на жену Пилата, префекта Иудеи. Эта женщина не могла примкнуть к Его сторонникам, однако увидала Иисуса во сне и пыталась убедить мужа спасти Его: «…не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Мф. 27: 19). Другие состоятельные женщины, по своему общественному положению не смевшие отправиться вослед проповедникам, вручали им деньги и приходили помочь, когда Иисус и Его ученики находились неподалеку от мест, где эти женщины проживали. Вдовы же могли находиться с Иисусом все время. Эти женщины стали предшественницами римлянок, собиравшихся на заре христианства в катакомбах или первых христианских храмах и в определенной степени способствовавших развитию и распространению христианской веры. Учение Иисусово дозволяло всякой женщине принять его всецело, и чем выше было общественное положение женщины, чем независимей ее суждения, тем более крепкие узы связывали ее с Учителем. Учение привлекало блудниц, чье занятие само по себе давало известную степень свободы и независимости. А слушая проповеди Христовы, они тотчас раскаивались и оставляли свое презренное ремесло.

Из текстов Священного Писания ясно: Иисус любил беседовать с женщинами, отвечал на их вопросы мудро и чувствовал Себя спокойно в их обществе. Любил Он и детей. Эта любовь – одна из самых заметных, ярко выраженных особенностей Учителя. В детях он видел простоту и невинность, чистоту и любовь, искажаемые впоследствии греховными соблазнами корыстолюбивого мира. Иисус любил детей всех возрастов. Молодые матери чуяли Его любовь к младенцам и протягивали Ему своих малышей, дабы Он приласкал их. В Евангелии от Марка описано, сколь удивительно хорошо ладил Иисус с детьми. Ничего подобного (насколько я знаю) в литературе Древнего мира не встретишь. «Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним». Ученикам же, разделявшим общепринятые взгляды того времени, это не понравилось, и они не допускали матерей, упрекая их. «Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие». Спаситель часто называет детей безгрешными и, когда ученики попытались не пустить к нему детей, решительно заявляет: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». И, словно в подтверждение Своей мысли, «обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Мк. 10: 13–16). Матфей, пересказывая тот же эпизод (19: 13–14), добавляет: «…ибо таковых есть Царство Небесное».

В Своем учении Иисус часто возвращается к мысли о том, что во взрослом человеке – и мужчине, и женщине – для спасения души должны сохраняться некие детские простодушие и доверчивость. Мысль эта связана с образом «рождения заново» и с любовью Иисуса к кротости и смирению. Но Иисус любил каждого ребенка не как обобщенный образ, а как определенное человеческое существо. Его глубоко трогало все, связанное с тем, как дитя приходит в этот мир, как растет и развивается, превращаясь в очаровательного ребенка. Иисус постоянно упоминает детей в Своих проповедях. Чрезвычайно наблюдательный Человек, Он замечает, как радость матери при виде новорожденного заставляет позабыть о родовых муках (Ин. 16: 21). Он замечает, как отец осторожно прижимает к себе спящего ребенка (Лк. 11: 7), как родители выслушивают, что говорят дети, и выполняют их просьбы – но лишь добрые или безобидные (Мф. 7: 9; Лк. 11: 11–13). Ему любопытно было, что же движет ребенком во время игры (Мф. 11: 16), каковы детские беды и невзгоды (Мф. 18: 25). Наиглавнейшим свидетельством верности и преданности Он считает готовность учеников оставить детей своих ради Него самого и Всевышнего Бога Отца (Лк. 14: 26; 18: 29; Мф. 19: 29). Для Иисуса любовь мужа и жены друг к другу и общая их любовь к детям неразрывно связаны: земная любовь как бы подражает любви, на коей зиждется Царство Небесное, и в известной степени предвосхищает ее.

Иисус отклонял просьбы творить чудеса напоказ, а вот безутешному родителю, молившему исцелить больного ребенка, не отказал ни разу. Среди людей, Им исцеленных, много детей. Маленький сын царедворца в Капернауме (Ин. 4: 49); бесноватый отрок (Мф. 17: 18), которого Иисус исцелил, нисходя с горы, – «единственный ребенок отца»; «юная дочь» Иаира (Мк. 5: 23), которую Иисус воскресил из мертвых; дочь язычницы из Ханаана (Мк. 7: 30); единственный сын вдовы в Наине (Лк. 7: 11–18) – это лишь несколько примеров того, как торопился Иисус на помощь обезумевшим от горя родителям. В Палестине I века от Р. Х. жизнь человеческая не стоила ни гроша. Повсюду умирали дети; причиной тому были бедность, небрежение взрослых или болезни. Узнав о страдающем ребенке, Учитель немедля спешил на выручку. И, наставляя апостолов, говорил не только «Паси овец моих», но и, что многозначительно, «Паси агнцев моих».

Кроме того, Иисус при всяком удобном случае напоминал окружающим – даже Своим ученикам и последователям, – что детьми нельзя пренебрегать. В известном смысле дети были человеческим образцом. Когда ученики затеяли неуместный спор «кто больше» (этот случай описан во всех трех Евангелиях (Мф. 18: 1–4; Мк. 9: 33–37; Лк. 9: 46–48), Иисус подозвал к себе ребенка, поставил перед учениками и сказал им: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Иисус и учил, и был глубоко убежден в том, что, наблюдая за детьми, можно многому научиться. Матфей пишет о том, как радовался Иисус, когда в один из последних Своих дней земных пришел в храм, а дети приветствовали Его и восклицали: «…осанна Сыну Давидову!» Когда же первосвященники и книжники вознегодовали, утверждая, что подобные приветствия неуместны, Иисус ответствовал: «…да! разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?» (Мф. 21: 16). Также следует отметить, что самые яростные упреки и предупреждения Иисуса относились к тем, кто обижал или совращал детей. Евангелие от Матфея приводит слова Иисусовы: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих…» (Мф. 18: 10), и «…кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18: 6).

Женщины и дети занимали особое место в сердце Иисуса, в Его понимании невинности и добродетели. А старики? Почти неминуемо многие из исцеленных Иисусом были стариками – далеко не все случаи исцеления описаны в Библии. Калека, потерявший надежду и лежавший у купальни Вифезды на протяжении без малого сорока лет, наверняка был немолод. Старушка, маявшаяся «кровотечениями» много лет, потратившая все деньги свои на врачей, так и не излечилась до встречи со Спасителем. Иисус примечал и добродетельных стариков, и вдову, которая опустила в ящик для пожертвований свои две лепты. Но старость как таковую Он отнюдь не считал особой добродетелью. Правоверные иудеи числили всякого старца существом высшим, но Иисус не разделял их суждения. «Начальниками» синагог и храмов становились по праву старшинства; на каждом уровне священнической иерархии возраст играл важную роль. Само понятие «старейшина», присущее иудаизму, свидетельствует об уважении к возрасту независимо от заслуг. Иисус видел: зачастую перед Ним «старейшины во грехе». В Евангелии от Матфея Иисус говорит старейшинам: «…мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (21: 31–32). Когда Иисус родился, в Иерусалимском храме возможно еще было встретить праведного старца, подобного Симеону или Захарии. Но когда земной путь Иисуса близился к завершению, там уже не оставалось достойных стариков. Иосиф Каиафа, первосвященник, много лет занимал свою должность; вероятно, ему было под шестьдесят. Его тесть, Анна, прежде служивший первосвященником, продолжал цепко держать власть в своих руках и был еще старше. Многие правоверные иудеи, которые слушали Иисуса в надежде уличить Его в чем-то недостойном или в богохульстве, тоже были стариками, а некоторые – вышеупомянутыми старейшинами. Общественным устройством, против коего часто выступал Иисус, по существу, заправляли старцы. Следовательно, слова Спасителя о том, что нужно «заново родиться» и стать «новым человеком», дабы попасть в Царство Небесное, допускали двоякое толкование. В Новом Завете настолько часто используется образ ребенка и называют блаженных «чадами Божиими», что сравнения эти стали неотъемлемой частью образного ряда, что создается впечатление: среди людей, ищущих Бога, понятие возраста или вообще исчезает, или меняется в корне.

Впечатление усиливается описанием Преображения Господня, одного из самых удивительных и замечательных событий, упоминаемых в Евангелиях. За несколько дней до Преображения Иисус спросил Своих учеников: «…вы за кого почитаете Меня?» (Мф. 16: 15, Мк. 8: 29, Лк. 9: 20). Петр ответил: «Ты – Христос, Сын Бога живаго». Иисус молвил в ответ: «…блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 15–18). Спустя шесть дней Иисус взял Петра, вместе с Иаковом и Иоанном, «…и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17: 1–2). И Марк (9: 2–8), и Лука (9: 28–36) тоже утверждают: лицо и тело Иисусовы блистали. Все три евангелиста говорят о Богоявлении. Матфей говорит: «…се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте» (Мф. 17: 5).

Преображение толковали по-разному. Однако смысл его ясен. Иисус был Человеком. Но не только. Он был также Богом, Сыном Своего Отца. Он существовал вне времени и пространства – но пребывал на земле. Изреченное Им истинно вовеки – и для земного мира, и для грядущего. Открылась эта истина людям в маленькой римской провинции в начале I века от Р. Х. Но истина сия относится ко всем народам и ко всем временам; истина сия преображает историю и географию, распространяясь повсеместно, стирая различие между Вселенной, которую Бог сотворил, и бесконечностью, в коей пребывает Он Сам.

Все новое, что Иисус принес человечеству, в течение двух последующих тысячелетий будет медленно и коренным образом изменять общество, а значит, Господне Преображение на высокой горе как бы предуказало грядущее постепенное изменение людского ума и духа.

Глава 7

Новые десять заповедей Иисусовых

Иисус не стремился изменить мир. Он стремился подготовить обитателей нашего мира к пришествию Царства Божьего, что «не от мира сего». Понятия древних иудеев о земном существовании и о посмертии были неотчетливыми; лишь постепенно учились люди верно рассуждать о грядущей вечной жизни. Во времена Иисуса многие иудеи – например, саддукеи – по-прежнему отказывались принимать мысль об инобытии. Неудивительно, что вера в Христа, Мессию, Спасителя, или Искупителя, преобладавшая во времена Иисуса, была запутана донельзя. Но так или иначе, в Его пришествие на разные лады верили все евреи. Верили и самаряне: женщина, встреченная Иисусом у колодца, сперва имела пять мужей, а потом не слишком заботилась о нравственности и жила во грехе, но знала о Христе и с восторгом признала его в Иисусе. И те и другие – иудеи и самаряне – лишь гадать могли: явится Мессия светским или духовным вождем? Саддукеи видели в нем Давида, коему надлежало возродить великое еврейское царство, процветавшее за тысячу лет до описываемых событий. Фарисеи видели в Мессии теократа-первосвященника, что сосредоточит всю власть в руках служителей храма.

Иисус унаследовал учение о мессианстве, но никак не заблуждения, связанные с ним. Сын Божий, Он никогда не сомневался: «дело Отца Моего», как называл Он свою миссию, состояло в том, чтобы показать всем, кто будет слушать, как подготовить себя к загробной, вечной жизни. Иисус не требовал хранить Ему верность, как новому Давиду, или мирскому правителю, или даже царю-первосвященнику. Он призывал верить в Него как в духовного Наставника, Чья власть и Чье Царство обретаются в вечности. Иисус подчеркивал, что Он не потрясает общественных устоев и не восстает против римского владычества или властей иудейских. Он не делал ничего, что нарушало бы существовавшее политическое и общественное спокойствие. Только никто Ему не верил – даже собственные ученики. Апостолы не знали, чем закончится Его земная миссия. Им оказалось трудно понять, что Иисус был Искупительной Жертвой, что Ему предстояло умереть и воскреснуть во спасение человечества. И ведь ученики были благочестивыми, преданными людьми, всякий день общались с Учителем. А чем дальше люди отстояли от Иисуса, тем меньше знали они о Его учении, тем подозрительнее к Нему относились. Первосвященники, несомненно, считали Иисуса смутьяном, завидующим их положению и намеренным отобрать их власть, обычным подстрекателем черни, собиравшимся насмерть поссорить иудеев с римлянами – а этого они боялись больше всего. Мысль об Учителе и Наставнике, Чьи понятия и цели были чисто духовными, не приходила им в голову.

Сам Иисус недвусмысленно и постоянно разделял земное и Божественное. Спасителя не заботили ни политика, ни даже политическая философия. Он знал, что в 6 году в Палестине и Сирии вспыхнул мятеж, вызванный переписью населения и окончившийся кровопролитием, ибо римские легионы оказались вынуждены подавить бунт. Население переписывали, дабы упорядочить налоги – подушную подать. Иисус ведал: Его враги-священники, «люди из храма», попытаются вовлечь его в политические споры о взимавшейся подати. Ведь проще всего было представить Спасителя римским властям как мятежника, который выступает против имперских налогов и подстрекает людей уклоняться от них. Именно в этом первосвященники и обвинили Иисуса, когда наконец привели Его на суд к Пилату: «…мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (Лк. 23: 2). Это было заведомой ложью. Иисус выступал вовсе не против подати. Фарисеи и сторонники Ирода Антипы пытались заманить Его в эту ловушку. По словам Матфея, они умышленно называли Спасителя бесстрашным противником существующей власти, который говорит лишь правду: «Ты… не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице. Итак, скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Но Иисус, видя лукавство их, сказал: «…что искушаете Меня, лицемеры?» И потребовал показать монету, которою платится подать. Ему принесли динарий. «Чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Этот великолепный ответ заставил лицемеров замолчать. «Они удивились и, оставив Его, ушли» (Мф. 22: 16–22).

Эта метафора – отличный пример тому, как Иисус старался показать: Его учение безусловно отличает мирское от духовного, юдоль земную от жизни грядущей и вечной. Иисус пришел в юдоль не для того, чтобы освобождать евреев от римлян, а для того, чтобы показать всему человечеству, как освобождаться от греха. Не класть начало новому политическому строю, а предначертать новый образ жизни. Этому перевороту надлежало состояться лишь в умах и душах. Это было восстанием против своекорыстия и алчности, жестокости и предрассудков, гнева и похоти: потрясающим переходом от себялюбия ко всеобщей любви и всеобщему братству. Человек возродившийся будет начисто иным, и все изменится. Но внешне мир будет оставаться прежним.

Но будет ли? Ключ к тайне Иисусовой жизни – великий парадокс, наиболее поразительный и важный парадокс во всемирной истории. Спаситель стремился показать мужчинам и женщинам, как подготовиться к переходу в иной, и лучший, мир, в Царствие Небесное, как удостоиться этого Царствия. Иисус делал это с таким достоинством, с такой мудростью, с таким философским блеском и живостью, что одновременно представил образец поведения, следуя коему люди могли становиться лучше, а следовательно, и счастливее уже в мире земном. Подражание Христу – средоточие христианского вероучения. В Евангелии показано, как ведет себя, как думает и говорит совершенный Человек. Следуя Христову примеру по мере скромных сил и способностей, последователи Христа за две тысячи лет смогли сделать наш мир лучше, позволили земным обитателям жить счастливее. Поиски мира иного преобразили наш собственный. Но пример, поданный Иисусом, сколь бы ни был он убедителен, – не единственная движущая сила в преобразовании мира. Человечество предрасположено и к добру, и к злу. Иные, хотя и менее влиятельные, исторические лица подавали дурные примеры. Было написано и сказано много лживых слов, что вводили в заблуждение и развращали. Я пишу эту книгу в начале XXI века и могу как историк проследить изменения, происходившие на протяжении двух тысячелетий. В этот период разворачивалась битва за людские души между последователями Иисуса и силами, которые Он сам назвал бы силами тьмы. Наша цивилизация переживала великие эпохи перемен в мировоззрении: возникновение христианства в Европе, его триумф и его упадок; Ренессанс и Реформацию; первую научную революцию XVII века; XVIII столетие – век Просвещения; промышленную революцию, наступление эпохи рационализма и преобразований; колоссальные умственные и общественные перемены, пришедшие в XX веке и продолжающиеся доныне. Во всех этих событиях переплетались добро и зло, справедливость и первобытная дикость, нежность и жестокость, прогресс и вырождение. Но если сегодня, во втором десятилетии XXI века, мы отделим все полезное и целесообразное от постыдного и прискорбного, если задумаемся над тем, что есть достойного и ценного в наших современных взглядах, то увидим: все естественные положительные сдвиги в жизни людей и в их взаимных отношениях берут свое начало в учении Христа, и главное – в примере, Им поданном.

На собственном примере Иисус явил новые десять заповедей в действии. Внимательное изучение Евангелий – подобное тому, которое я попытался отобразить в этом кратком жизнеописании, – позволяет нам понять, какие это заповеди. Первая: каждый из нас должен развить в себе истинную личность. Иисус учил: каждый из нас неповторим, у каждого, помимо тела, есть еще и душа, хранилище нашей личности. Если тело бренно, то душа неразрушима и бессмертна. Это наиважнейшее наставление Христово, оно звучит или подразумевается во всех Его высказываниях. Мы должны познать самих себя: отнюдь не в некоем эгоистическом смысле слова; следует лишь понять, что все мы – творения Божьи. Мы живем в обществе: мы члены своей семьи, своего племени, народа, расы, религиозной общины, профессионального союза, наконец. Однако личность, которую мы в себе ваяем и воспитываем, предстает Богу наедине. Всевышний ведает о нас все, Он видит и взвешивает все, что мы делаем, говорим или думаем. Осознать это – и есть познать самого себя. А с самосознанием тесно связано и самоопределение, свободное волеизъявление. Каждый человек обладает волей; силой воли мы ваяем и чеканим свою личность, каждому данную от рождения и навсегда. Каким бы незначительным и беспомощным любой из нас ни казался, у каждого есть воля – и она свободна. А значит, каждый способен к волеизъявлению – и это неотъемлемое человеческое право. Личность обладает всей полнотой власти над своей волей, она всегда свободна. Именно это имел в виду апостол Павел, когда спустя десятилетия после Христовой смерти и Воскресения писал: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3: 17)

Политическое и общественное значения личности безграничны; более того, они становятся ныне сущностью христианства. И то и другое складывалось в течение двух тысяч лет, и продолжает складываться поныне. Личность, неповторимость всякого человека – блеск и гордость людского племени. Но у всякого человека есть обязанности. Во-первых, ответственность: мы, и только мы, в ответе за свою личность, которую ваяем в течение жизни. Умерев, мы должны отчитаться в работе над совершенствованием своей личности. День Страшного суда и его последствия для вечности – вот цена, которую мы платим за свободу волеизъявления. Во-вторых, каждая личность неповторима, но все же несовершенна. Душа дана от Бога, в ней заложено неискоренимое стремление вернуться к ее Создателю. И душа не обретает покоя, доколе не достигнет этого. При наличии свободной воли это возможно. Если та личность, которой мы наделены и которую помогаем образовать, угодна Богу, то мы войдем в Царство Небесное, как называет его Иисус. Если же нет, врата замкнутся пред нами. Иисус неоднократно говорил об этом, используя всевозможные метафоры. Он ясно давал понять: смысл и цель земной жизни в том, чтобы душа наша стала угодна Богу. Строптивость навлечет на нас кару, которую Фома Аквинский зовет «болью утраты», используя сравнение с утратой и обретением, часто встречающимися в учении Христовом.

Наша личность – наш ключ к жизни вечной. Иисус недвусмысленно провозглашает это, говоря: «…кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк. 8: 35–36).

Вторая заповедь гласит: прими и смирись с тем, что все мы едины. Постоянно, ежедневно Иисус учит нас: человечество следует воспринимать как единое целое. Каждая душа неповторима, но каждая предстает частью целого человечества. Тут, как это часто бывало, Иисус недвусмысленно различает мирское и духовное. Различия между разными личностями, разными душами бывают бесконечны. Телесные же отличия незначительны, телесное людское сходство куда как более явно. В очах Господних мы все «ближние», следовательно, должны стать ближними и в собственных глазах. Христово учение о ближнем, поразительно ярко изложенное в притче о добром самарянине, прямо или косвенно повторяется во всем, что Иисус говорил или делал. В политическом и общественном смысле учение это чрезвычайно могуче. Иисус никогда открыто не звал Себя ни миротворцем, ни другом народа, ни человеколюбцем. Он просто был и тем, и другим, и третьим – в том смысле, который мы придаем упомянутым словам. Для Иисуса любить Бога означало возлюбить ближнего своего, как самого себя. Любовь к ближнему Иисус называл «великой заповедью», исполнение коей включало в себя все, что придумала добрая людская изобретательность ради всеобщего мирного и согласного сосуществования. Возлюби ближнего – прекрасная заповедь, понятная каждому и применимая где угодно. Ее, в общем, и не сложно выполнять – хотя иногда, в отношении некоторых ближних, может оказаться весьма затруднительно.

Третья заповедь гласит: помни, в очах Господних мы все равны. Попытки возвыситься над окружающими были особенно неприятны Спасителю. Он ведал: человеку свойственно создавать некие иерархии, но итоги такого разделения были Ему не по душе. Когда Его ученики, даже апостолы, ссорились и спорили относительно главенства, Спаситель скорбел. Не терпел Он также назойливости и бесцеремонности. Если именитый старейшина или начальник синагоги стремились занять более высокие места на скамьях, Он с отвращением отворачивался. Иисус предостерегал тех, кто стремился занять почетное место за столом. Никогда не упускал Он возможности упрекнуть царей и вельмож в надменности или похвалить скромных и смиренных духом. В Его Евангелии то и дело звучат слова: «Многие же будут первые последними и последние первыми» (Мф. 19: 30). Дело не в том, что Иисус не ценил стараний, усердных и прилежных, или не замечал дарований. Часто в Его притчах превозносились люди, работавшие не покладая рук. «Добрый и верный раб» был в глазах Иисуса человеком благородным. Столь же благородна была и бедная вдова со своими двумя лептами. Человечество представлялось Иисусу огромной толпой, бредущей сквозь пространство и время, вызывающей жалость и сочувствие не только бесконечными своими страданиями – зачастую претерпеваемыми по собственной людской вине, – но и скрытым своим геройством. Именуемое толпой в силу своей многочисленности, это людское скопище на самом деле состоит из бесконечного числа отдельных личностей, и каждая личность бесценна для Господа, достойна равного отношения согласно заслугам своим и получает заслуженное из рачительных рук, направляемых Всевидящим Оком. Лучшее, что могли сделать люди, – это в первую очередь касалось правителей, чиновников и всех прочих, наделенных земной властью по праву рождения, по способностям, благодаря деньгам или случаю, – следовать примеру Господню, предоставляя равные возможности всем без исключения. Равенство, как учил Иисус, есть не отвлеченное понятие, а живое явление.

Кроме того, Спаситель учил – и это можно считать четвертой заповедью, – что человеческим отношениям надлежит основываться на любви, во всякое время, при каких угодно обстоятельствах. Слово «любовь» часто слышали из Его уст, говорил ли Он о любви к Богу или к другим людям. Эта любовь не имеет ничего общего с похотью – по сути, разновидностью себялюбия, – но при этом она и не всецело духовна, бестелесна. Скорее, это чувство, связующее воедино душу и плоть, а проявляющееся многообразно. И жизнью Своей, и проповедническим служением Иисус являл деятельную любовь: она сказывалась в том, как Он слушал, вопрошал, подавал утешение и помощь, исцелял и воскрешал из мертвых, объединял и примирял – она сказывалась в каждом шаге нелегкой жизни странствующего Проповедника, даже в беседах с глазу на глаз и тайных встречах. Четвероевангелие – образцовое наставление, учащее возвышеннейшей, чистейшей любви, вершина коей, по словам Самого Иисуса, есть готовность пожертвовать жизнью ради других. Невозможно определить и записать законы любви. Любовь можно лишь являть. Именно это и делал Иисус. По счастью, слова Его и деяния описаны разными людьми, четырьмя евангелистами, даровавшими нам возможность следовать Его примеру. Всемерное подражание Иисусу – наилучший путь к исполнению четвертой заповеди Его.

Пятая заповедь Иисусова касается милосердия. Нам надлежит милосердие, поскольку Бог являет его нам самим. Милосердие – столь же теплое слово, сколь и «любовь», нераздельная с ним. Трудно дать милосердию какое-либо определение, однако его ни с чем не спутаешь. Это нечто, чего не может быть избыточно много, и нечто драгоценное даже в мельчайших своих проявлениях. Милосердие – это благодать. Его невозможно заслужить. Мы лишь молим о его ниспослании и благодарим за врученный нам дар. Иисус говорит: если выпадает случай тебе явить милосердие – являй, не размышляя, безрассудно и безудержно; и не жди благодарности, не жди раскаяния от того, к кому был милосерд, не старайся изменить что-либо в обществе или в отдельном человеке. Милосердствуй просто ради милосердия. Иисус не составлял совершенные своды законов, не писал Всеобщей Декларации Прав Человека. Он вообще не задумывался о «правах человека». Он не отстаивал человеческих прав – ни малых, ни значительных, – скорее, говорил о человеческом долге, но сострадание и милосердие превыше даже таких понятий. Никто не вправе требовать милосердия к себе. Милосердие, по самой природе своей, не подневольная дань, а доброхотное даяние. Милосердие – чудо: своеобразная нравственная поэзия. Являть милосердие непроизвольно, с радостью, свободно, незамедлительно; не бездумно, а без ненужных рассуждений, не величественно-снисходительно, а как являет его Господь – это лучший способ доказать, что мы созданы по образу и подобию Божию. Спаситель отлично помнил два стиха из Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова: «Ибо Господь сострадателен и милостив и прощает грехи, и спасает во время скорби» (Сир. 2: 11) и «впадем в руки Господа, а не в руки людей; ибо, каково величие Его, такова и милость Его» (Сир. 2: 18). Однако Иисус в Новом Завете старается дополнить Ветхий: сделать новые заповеди важными, насущными, зовущими к действию. Поэтому Иисус побуждал людей быть милосердными, словно милосердные цари и Сам Всевышний Бог. В последующие два тысячелетия учение Иисусово оказало великое влияние – большее, чем любые другие нравственные законы, научные трактаты или правоведение, – на то, как люди относились к сбившимся с пути истинного. В венце современности милосердие – один из блистательнейших алмазов (если, разумеется, общество заслужило право на этот венец).