Иисус. Жизнеописание Джонсон Пол

Глава 8

Суд над Иисусом и распятие на кресте

События, которые привели к казни Иисуса через распятие, весьма запутаны. Они описаны во всех четырех Евангелиях, и нет ничего удивительного, что мы находим некоторые незначительные несоответствия. Одно Евангелие написано очевидцем, а другие три основываются на рассказах других очевидцев. В основных же чертах все рассказы совпадают. Это примечательно, ибо единодушия в описании смерти Иисуса разными источниками гораздо больше, чем, например, в описании убийства Юлия Цезаря на ступенях римского сената, произошедшего столетием ранее. А ведь Цезарь был всемирно известен, и в здании сената восседали мужи, заправлявшие чуть ли не всем известным в то время обитаемым миром. Смерть Иисуса Человека трагична. Она подтверждена до мельчайших подробностей, и, описывая ее, я лишь свожу все четыре источника в цельный и правдивый рассказ.

Иисус был самым успешным проповедником в античном мире. Его внешность, Его голос, Его речи, неповторимое сочетание властности и кротости привлекали к Нему людей всех возрастов, общественных классов и рас. Кроме того, Он исцелял недужных и, хотя обычно старался это скрывать, ни разу не отказал молившему о помощи страдальцу. Он никогда не исцелял напоказ – однако все ведали: Учитель наделен сверхъестественными способностями. Почти с первых дней проповедничества Иисус привлек к Себе внимание властей – особенно духовенства. Его опасались. Первосвященники видели в Нем угрозу своему положению – даже своей жизни. Первосвященник Каиафа, коварный, изобретательный негодяй, цепко держался за свое положение духовного наставника правоверной еврейской общины. Он приятельствовал с Понтием Пилатом, римским префектом Иудеи, и с Иродом Антипой, правителем Иудеи, и хотел сохранить эти отношения. Знаменитый среди евреев Проповедник, Которого Каиафа не мог сдерживать, представлялся ему огромной угрозой. Окажись учение Иисуса поджигательским – оно могло бы вызвать беспорядки, в коих обвинили бы самого Каиафу. Росла известность Иисуса, возрастало и число Его последователей. Весть о том, что пять тысяч человек поднялись на гору вослед Иисусу и выслушали там Его проповедь, а потом свершилось чудо: Проповедник досыта накормил всех этих верующих пятью хлебами и двумя рыбами, привела первосвященника в трепет. А что, если бы Иисус совершил нечто подобное в каких-нибудь городских стенах? Ведь последователи Проповедника могли бы после этого буквально захватить город… А что, если Он сотворит нечто подобное в самом Иерусалиме? Тогда, размышлял Каиафа, Он сможет воцариться в столице, провозгласить себя царем Давидом, стать правителем-священником. Тогда римляне покинули бы город – оставив, конечно, гарнизон в крепости Антония, – а потом вернулись бы во главе огромной сирийской армии, снова заняли Иерусалим и устроили кровавую резню, уничтожив всех евреев, включая первосвященников, или сровняли бы город с землей. Римляне были вполне способны на это: они уже не раз поступали подобным образом с другими восставшими городами в пределах империи. Священники дрожали за свои жизни, за свое исключительное положение, за свое имущество. В некотором смысле они имели известные основания опасаться подобного исхода. Именно так все и произошло спустя несколько десятилетий. Около 70 года от Р. Х. Иерусалим, действительно, был занят войсками, а в 132 году, после очередного мятежа, буквально разрушен, не осталось камня на камне. Однако первосвященники даже не пытались проведать, чему, собственно, учил Иисус и в чем Он видел конечную цель Своего проповеднического служения. Первосвященники лишь посылали время от времени соглядатаев или наемных смутьянов, дабы собрать устные свидетельства, впоследствии использованные против Него и приведшие к Его смерти. Священники не принимали Его уверений, что Царство, о Котором Он проповедовал – не земное, а Небесное, Царство Духа. Их темные души отказывались верить, что праведный Человек не преследует никаких своекорыстных целей. Эти развращенные материалисты были не в состоянии увидеть и признать истинную духовную добродетель. Они не отрицали, что Иисус наделен некоторой силой, но утверждали, что эта сила – от врага рода человеческого. Точно так же духовные вожди нынешнего Ирана зовут своих противников порождением сатаны.

Разумеется, Иисус не желал бросать никакого вызова верховному духовенству. Три года Он всячески избегал прямого столкновения: очень редко появлялся в густонаселенных местах Иудеи, особенно в Иерусалиме, а если бывал там, старался сделать Свое присутствие скромным и незаметным. Он по мере возможного скрывал Свою Божественную силу, пользуясь ею лишь в ответ на мольбу о помощи. Иисус всегда просил исцеленных: не рассказывайте о том, что с вами произошло. Спаситель часто проповедовал в частных домах или под открытым небом, где-нибудь на берегу Галилейского моря, стараясь не раздражать иудейские власти, никогда не выступал против римского владычества – скорее, наоборот. А если и порицал еврейских первосвященников, то лишь там, где заходила речь о вопросах вероучения. Он вовсе не походил на бунтаря: мирный, доброжелательный Человек, наставляющий смирению и кротости, призывающий помогать бедным и подставлять другую щеку, если ударили по одной. Какой от Него мог быть вред?

Но в определенном смысле Иисус был мятежником. Он готовил переворот в людских сердцах – точнее, не переворот, а поворот: от суетности к духовной жизни. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать повсеместное брожение умов, приведшее к столь трагической развязке. Более того, хотя Иисус всегда намеренно избегал противостояния духовенству, Он прекрасно понимал, что Ему суждено стать жертвой и что, проповедуя истину, Он рискует лишиться жизни. Тем не менее Он проповедовал. Девизом Его, манифестом, правилом и лозунгом были слова «Я есмь путь и истина и жизнь». И в Своем проповедническом служении он говорил об этом все яснее, со все большей страстью. Высшее духовенство изначально собиралось взять Его под стражу и предать смерти. Несколько раз это пытались сделать, но либо Иисусу удавалось ускользнуть, либо Его окружала слишком большая толпа воодушевленных последователей, и невозможно было схватить Учителя, не завязав настоящего побоища с учениками – а тут прислужники иудейских старейшин могли потерпеть поражение. Конечно, у храмовых священников была вооруженная охрана, но спорным оставался вопрос: а имели ли они право, с точки зрения светской или церковной власти, вынести смертный приговор – тем паче привести его в исполнение? В случае с Иоанном Крестителем у первосвященников не возникло затруднений благодаря козням Иродиады и танцевальным талантам ее дочери Саломеи. В случае же с Иисусом священники надеялись подговорить толпу правоверных евреев и побить Учителя камнями. Не удалось и это: слишком известен был Иисус. Правда, фарисеи могли бы загодя собрать толпу своих домашних слуг и приспешников – до тысячи человек, – которые учинили бы «возмущенное шествие». И в конце концов это удалось фарисеям. Поскольку они распоряжались доступом ко дворцу римского наместника, «негодующая толпа» свое дело сделала. Современный опыт учит нас, как легко власть имущие могут устроить балаган, именуемый «официальным протестом».

Два события подтолкнули священников к решительным действиям и дозволили им совершить задуманное. Вскоре после Песаха (Иудейской Пасхи), который празднуется весной, Иисус воскресил из мертвых Лазаря, брата Марфы и Марии, человека известного и уважаемого и в еврейской общине в Вифании, где он жил, и в самом Иерусалиме. Евангельские тексты отмечают некоторое нежелание Иисуса отправляться в Вифанию, хотя нигде не сказано прямо, что Он медлил намеренно. Как выяснилось, Лазарь пролежал в гробовой пещере целых четыре дня. Иисус приблизился к закрытому входу в пещеру, велел: «отнимите камень» – и «воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон» (Ин. 11: 39, 43). Вопроса о том, считать ли воскресение Лазаря чудом, не возникало никогда. Было множество свидетелей и его смерти, и его воскрешения. Любые фокусы исключаются напрочь – и нет никакого иного объяснения, кроме чуда, сотворенного Иисусом. Об этом заговорили в Иерусалиме, и первосвященники были серьезно напуганы. Они решили наконец принять меры против Человека, который, по их утверждению, призвал на помощь сатану. Они также собирались убить Лазаря прежде, нежели тот начнет рассказывать направо и налево о том, что с ним произошло.

Вторым событием стало решение Самого Иисуса, что пришло время сделать то, для чего был Он послан на землю: принести Себя в жертву. Следовало открыто войти в Иерусалим. В Евангелии от Луки об этом говорится намеком: «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим…» (9: 51). Иисусу опасно было появляться в городе, и особенно после воскрешения Лазаря. Согласно Иоанну, особо точному в хронологии тогдашних событий, неделя Страстей Господних началась в субботу, еврейский Шаббат. Иисус вместе с друзьями явился на ужин в дом Лазаря, Марфы и Марии. Мария, «взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира». В сущности, она преднамеренно повторила милосердный поступок грешной женщины в доме фарисея Симона – чем и возмутила Иуду Искариота, носившего при себе денежный ящик и бывшего казначеем среди учеников. Иуда (который, по словам Иоанна, был вором) спросил: «для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?», Иисус ответил: «оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда» (Ин. 12: 5, 7–8).

Отчего-то никто не обратил внимания на этот намек Иисуса о приближающейся кончине, и на следующий день все отправились в столицу. Народ знал о прибытии Иисуса. Собралась огромная толпа. Иисус въехал в город на «молодом осле», и люди «взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (Ин. 12: 13–14). Иисус, ведая, что время Его пришло, не пытался их утихомирить. Впоследствии день этот станет отмечаться в христианстве как Вход Господень в Иерусалим (Вербное воскресенье). Иисус подождал, пока волнение уляжется, и, вместо того, чтобы творить чудеса, как ожидали первосвященники, провел первые три дня, понедельник, вторник и среду, в основном в молитве на Елеонской горе за городом. В это время Иуда Искариот, искушаемый сатаной, пошел к фарисеям и сказал: «что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников; и с того времени он искал удобного случая предать Его» (Мф. 26: 15–16). Лучший случай, по Иудину мнению, должен был представиться в четверг, после вечерней трапезы, когда Иисус пойдет на гору, чтобы помолиться. Стемнеет, никого не будет рядом, и тогда Иуда (так он обещал первосвященникам) укажет на Иисуса, поцеловав Его в знак приветствия. Фарисеи боялись толпы, сопровождавшей Иисуса днем, и согласились, и сказали, что придут вместе со стражей храма.

Еврейская Пасха, или праздник опресноков, по традиции отмечался семь дней. В четверг полагалось устраивать пир, после которого, в пятницу, люди постились. В субботу праздновали Песах. Ученики спросили Иисуса, желает ли Он устроить пир. Он ответил: «…пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним, и куда он войдет, скажите хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую; там приготовьте нам» (Мк. 14: 13–15). Они повиновались. Все вышло так, как говорил Иисус – и в четверг вечером двенадцать учеников собрались вместе за столом.

Иуда Искариот был среди них, ибо ему предстояло указать на Иисуса храмовым стражникам, когда попозже, в тот же вечер они придут, чтобы схватить Иисуса, как было условлено. Иоанн, пишущий о себе так: «один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса» (13: 23), заметил, что Учитель «возмутился духом» и сказал: «…один из вас предаст Меня». Тогда «ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит». Петр сделал знак Иоанну, «чтобы спросил, кто это, о котором говорит. Он, припав к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему… Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь» (Ин. 13: 24–30).

Кажется чрезвычайно удивительным то, что предупреждение о предательстве не насторожило остальных одиннадцать апостолов: ведь их жизни тоже были в опасности. Не обратили они внимания и на повторявшиеся признания Иисуса, что час высшей Жертвы настал. Наверное, все могло быть иначе, присутствуй на Тайной вечере женщины. Женщины более чутки к таким намекам: к тайным знакам, вещим снам, ко вздохам и очевидным признакам беспокойства в поведении Иисуса. Но Его Матерь, Марию, и Марию Магдалину, и Марфу и Марию из Вифании, и Иоанну и Сусанну (вероятно, своим попечением и припасшую пиршественных яств), на вечерю не позвали. Праздник был сугубо мужским, как и все трапезы во время празднования Песаха. Так пожелал Сам Иисус. Лука повествует, что Иисус начал ужин словами: «очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания» (22: 15). А Иоанн описывает последний урок смирения, который показал Иисус, омыв ноги ученикам Своим (13: 4–12). «Он… снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан». Петр воспротивился этому.

Иисус: Если не умою тебя, не имеешь части со Мною.

Петр: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову.

Иисус: Омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все (имея в виду Иуду).

Как свидетельствуют три Евангелия (Мф. 26: 26–30; Мк. 14: 22–26; Лк. 22: 14–20), Тайная вечеря послужила для Иисуса поводом положить начало символическому обряду, связывавшему вкушение хлеба и вина с близящимся Жертвоприношением Тела Иисусова и пролитием Его крови. Здесь чрезвычайно важны слова, и они почти полностью совпадают во всех трех текстах, а также частично цитируются в Деяниях святых апостолов (2: 42–46; 20: 7) и в Первом послании св. апостола Павла к коринфянам (1: 10–16; 11: 24–25). Иисус сказал, что вечеря была последней трапезой, которую Он вкушает перед Жертвоприношением, и что Он не будет «пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие» (Лк. 22: 18). Потом Лука повествует: «И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается». В своем Послании к коринфянам Павел особо выделил эту реплику Иисуса, переданную Лукой: «…сие творите в Мое воспоминание».

Любопытно, что Иоанн, присутствовавший на Тайной вечере, не упоминает об этих словах и не говорит, что Иисус настаивал на таинстве Святого причастия. А ведь уже в течение двух десятилетий после смерти Иисуса причастие стало средоточием обряда при христианском богослужении, когда бы верующие ни собирались вместе, – и остается таковым вплоть до наших дней. Но Иоанн уже ранее упоминал подобные слова Иисуса, когда Учитель накормил хлебами пять тысяч человек, Он называл себя «хлебом жизни»: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин. 6: 51). Более того, Иоанн вместо этого приводит длинную эсхатологическую речь, в которой говорится о смерти, суде, об аде и Небесах, задуманную Иисусом как последняя проповедь, обращенная к Его ученикам. Она включает в себя некоторые из самых известных высказываний: «Пребудьте во Мне и Я в вас»; «Я есмь лоза, а вы ветви»; «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте»; «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам»; «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходил к Отцу, как только через Меня»; «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам…»; «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»; «Вскоре вы не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня, ибо Я иду к Отцу» (Ин. 15: 4, 5; 14: 1, 2, 6, 27; 15: 13; 16: 16).

По окончании Тайной вечери Иисус вместе с одиннадцатью апостолами пел гимн. Порой евангельским гимнам уделяется недостаточно внимания. Песнь Пресвятой Богородицы, Песнь Захарии, «Ныне отпущаеши» Симеона и «Слава в Вышних Богу», хвалебная песнь Ангелов (все они записаны в Евангелии от Луки) – этот список дополняет осанна и хвалебные восклицания на Вход Господень в Иерусалим. Пожалуй, самые первые строки Евангелия от Иоанна можно звать гимном Слову, изначально выстроенным в три стиха.

Жаль, что до нас не дошел текст гимна, исполненного на Тайной вечере. Однако не подлежит сомнению, что именно благодаря вечере Господней в христианстве существует таинство Святого Причастия, ибо в Деяниях святых апостолов описывается, что ранние христиане приобщались Святых Даров и преломляли хлеб «в веселии и простоте сердца» и «хваля Бога» – по всей видимости, они пели гимн (Деян. 2: 46–47). И вполне естественно, что последний гимн, упомянутый в Евангелии, был бы наполнен радостью и благодарностью: ведь он прозвучал до того, как настало время Страстей Господних.

Комната, которую ныне показывают в Иерусалиме как горницу, где состоялась вечеря Господня, по всей видимости, вовсе не то самое строение, хотя место, вероятно, указано правильно. Напротив, Елеонская гора и Гефсиманский сад – наверняка те самые, которые описаны в Евангелиях. По словам Луки, Иисус снова и снова предупреждал учеников о грядущих бедах. Когда Петр сказал: «Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти», на что Иисус с горечью отвечает: «…говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». Учитель также предупреждал, что в будущем понадобятся деньги, что придется продать свое добро, дабы купить мечи. Они ответили: «Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк. 22: 38). Тогда они вошли в сад, вероятно, принадлежавший богатому последователю Иисуса. Спаситель велел ученикам молиться, «и Сам отошел от них на вержение камня, и, преклонив колени, молился» (Лк. 22: 41).

Эту долгую молитву традиционно называют Гефсиманским борением, поскольку Иисус и просил «чашу сию» «пронести мимо» Него, и покорялся воле Отца Небесного: «…не Моя воля, но Твоя да будет». Лука говорит, что, «находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю». И явился Ему Ангел с небес, «и укреплял Его», но как Лука об этом узнал – неясно: когда Иисус закончил молитву, «Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали» (Лк. 22: 42–45). Молился Иисус довольно долго (в повествовании Матфея Он три раза возвращался к апостолам и каждый раз находил Своих учеников спящими). Это показывает, как Иисус соединяется с Отцом Небесным в истовой молитве, не скрывая страха, ужаса и отвращения перед предстоящим распятием. В то же самое время Иисус с мужеством и решимостью отринул от Себя Свой страх и приготовился к смерти. Последующее спокойствие Иисуса, с которым Он вынес мучения и издевательства, явилось итогом тщания, с коим Он подготовил Себя молитвой. И это один из важнейших уроков, которые преподают нам Страсти Христовы.

Матфей говорит, что Иисус трижды подходил к своим ученикам (Лк. 26: 45–49). В третий раз он сказал: «…вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час…» В тот же час пришли храмовые воины и охрана первосвященника, «множество народа», «с мечами и кольями». Иуда был с ними. Он сказал: «Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его». Потом поцеловал Иисуса, сказав: «радуйся, Равви2!» Как рассказывает Лука, Иисус ответил: «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (22: 48). Тогда апостолы увидели, какой оборот принимает дело, и сказали Иисусу: «Господи! не ударить ли нам мечом?» (22: 49). Лука добавляет: «И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его» (22: 50–51). Потом повернулся к священникам «и начальникам храма», и сказал: «…как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня? Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы» (22: 52–53).

Взяв его, повели в дом первосвященника. «Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф. 26: 56). После всей предшествовавшей похвальбы это было недостойно. Возникает вопрос, что произошло бы, окажись рядом с Иисусом женщины. Трудно представить себе Деву Марию оставившей Своего Сына, или Марию Магдалину, или решительную Марфу покинувшими Учителя. Они бы яростно противостали храмовой страже, пролилась бы кровь. Все же не будем избыточно строги к апостолам: Иисус не просил их вступать в бой – совсем наоборот. Апостолы не поняли, что Спаситель намерен хранить кротость во время страданий, хотя сам Он довольно часто объяснял им это. Ученики растерялись. Воинственного предводителя меж ними не оказалось. Петр (видимо, это он отсек ухо рабу первосвященникову) не сумел их возглавить и тоже бежал. Правда, позже он пробрался назад и сел во внутреннем дворе дома, где содержали под стражей Иисуса. Три раза его спрашивали – дважды служанки и один раз кто-то из толпившихся на улице людей: «…точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя» – они намекали на его галилейский выговор. И каждый раз ученик отрекался: «…не знаю, что ты говоришь»; утверждал «…что не знает Сего Человека». Третий раз он даже поклялся, что не знает Иисуса. И вдруг запел петух, и Петр вспомнил, что Иисус предрекал его отречение, «и выйдя вон, плакал горько» (Мф. 26: 69–75).

А что же настоящий предатель, презренный Иуда? Матфей говорит: когда он осознал всю тяжесть содеянного, то «раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав Кровь невинную. Они же сказали ему: чту нам до того? смотри сам. И бросив сребреники в храме, он вышел, и пошел и удавился». Иуда и его преступление, равно как и его ужасная участь, послужили сюжетом для многих историй на ранних этапах становления церкви. Все, что нам известно: «Первосвященники, взяв сребреники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та “землею крови” до сего дня» (Мф. 27: 3–8). Она расположена на южном склоне долины сыновей Енномовых, возле Кедрона, и известна под арамейским названием Акелдама. «Землю крови», расположение коей определено весьма приблизительно, как и положение многих других упоминаемых в Евангелии мест, часто показывают туристам; и те, кто приходит помолиться за душу Иуды – загубленную или нет, мы не знаем, – могут, если им очень уж хочется, верить, что здесь – то самое место.

А потом был долгий суд, на котором Иисуса приговорили к смерти. Длился он всю ночь с четверга на пятницу, покуда на рассвете не пропел петух, и все утро пятницы. Собственно, было три суда: перед первосвященником, перед Иродом Антипой и перед Пилатом. Все евангелисты добавляют в описание этого суда какие-то свои подробности. По сути – возможно, того евангелисты и желали – все Четвероевангелие выносит горький, иронический приговор людскому суду и людскому понятию о справедливости. Ложь и клевета, предубеждение и лжесвидетельство, готовность лишить жизни Невинного – и при этом нежелание взять на себя ответственность, попытки переложить ее на кого-либо другого, трусость и малодушие всех участников и мерзкое, ничтожное пустословие – вот они, отличительные особенности суда, учиненного над Иисусом.

Первосвященник Каиафа страстно желал предать Иисуса смерти, но не смел вынести приговор самостоятельно и постарался возложить ответственность на Пилата. Пилат оказался не менее робким и нерешительным человеком. Узнав, что Иисус – галилеянин, он отослал пленника к Ироду Антипе: как он объяснил, Ирод правит Галилеей, а посему принять решения дулжно ему. А Ирод, узнав, что Иисус не желает оправдываться или молить о пощаде – Спаситель не признавал Своим судьей человека развращенного, по капризу танцовщицы приказавшего обезглавить Иоанна Крестителя, приходившегося Иисусу двоюродным братом, – отослал его назад к Пилату. Наконец, Пилат переложил ответственность за выносимый приговор на толпу, собравшуюся под его окнами: но вовсе не толпу настоящих иерусалимских бедняков, а загодя науськанную первосвященниками толпу наемников, заранее заучивших то, что им велели вопить их хозяева. Пилат приговорил Иисуса к смерти не потому, что уличил Его в чем-либо. И сам Пилат, и, что более важно, его жена были уверены, что Обвиняемый невиновен. Просто Пилат опасался, что еврейские вероучители донесут на него в Рим, а тамошнее положение Пилата было довольно шатким. И, пока разыгрывалась эта пародия на правосудие, за стенами дворца собралась кучка слуг и солдат, дожидавшихся, пока Иисуса отдадут им на поругание: они били Его, плевали Ему в лицо, надевали на тело Его грязные рубища, а на голову терновый венец и насмехались над Ним, всячески понося и унижая Его. Трудно сказать, кто вел себя ужаснее: власти предержащие или их приспешники, лебезившие и заискивавшие перед своими хозяевами. Иисус же, как и всегда, был милосерден: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают»[2] (Лк. 23: 34).

Матфей говорит нам: Иисуса отвели в дом Каиафы, «куда собрались книжники и старейшины» (26: 57). Иоанн утверждает: сначала Иисуса привели в дом Анны, тестя первосвященника и его предшественника. Там собрали свидетелей, и Анна спросил Иисуса о Его учении. Спаситель сказал: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, чту Я говорил им; вот, они знают, чту Я говорил». И тут один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке и сказал: «так отвечаешь Ты первосвященнику?»

Иисус отвечал ему: «…если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18: 20–23). Анна решил связать Иисуса и отослать его со стражей к Каиафе с теми доказательствами, что смог наскрести. Им с Каиафой нужны были уважаемые иудеи, которые могли бы свидетельствовать, будто Иисус провозглашал Себя Спасителем, Царем Израилевым, Сыном Божьим – дабы, как говорит Матфей, они могли предать Его смерти (26: 59). Они нашли «много» тех, кто готов был лжесвидетельствовать, но не таких, как им хотелось бы. Иисус никак не отвечал им, и Каиафа воззвал к Нему: «…что же ничего не отвечаешь? чту они против Тебя свидетельствуют?» Но Иисус безмолвствовал. И первосвященник сказал Ему: «…заклинаю Тебя Богом живым, скажи, Ты ли Христос, Сын Божий?» Иисус говорит ему: «…ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф. 26: 62–64).

Ответ довольно загадочный, и вовсе не тот, что хотел бы услыхать Каиафа. Это не было признанием, которое возмутило бы правоверных иудеев или убедило бы римлян в том, что Иисус – опасный заговорщик и бунтарь. Но Каиафа решил: этого должно хватить. Он объявил, будто Иисус богохульствует, и, якобы в порыве гнева праведного, разорвал на себе одежды. Согласно иудейским законам, существовало только два повода рвать на себе одежду: смерть и богохульство. В последнем случае рвали и верхнюю, и исподнюю одежды. Но первосвященник носил особый двойной нагрудник, порвать который было несложно, а особой ценности нагрудник не представлял. Закон предписывал тридцать девять правил, которые гласили: в случае богохульства дыра должна быть размером с кулак, и должна обнажаться грудь, и такую дыру никогда не следует заштопывать. Поэтому Каиафа разорвал обе части своего нагрудника, дабы явить оголенную грудь. Даже эта сцена с раздиранием одежды полна фальши и притворства. Каиафа остервенело рвет на себе одеяние и говорит: «на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его!» (Мф. 26: 65; Мк. 14: 63).

Присутствующие подхватывают: «Повинен смерти» (Мф. 26: 66). Потом, по словам Матфея, «они плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» (Мф. 26: 67–68). Когда же наступило утро, они повели Иисуса к римскому наместнику, правителю Понтию Пилату. По словам Луки (23: 1), «поднялось все множество их», и пришли они во дворец, и кричали, что Иисус «развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем», и «возмущает народ» (Лк. 23: 2–5). Пилат с отвращением наблюдал эту сцену. У него были собственные сведения о деятельности Иисуса, и он знал: все обвинения лживы. Пилат уже несколько лет занимал должность префекта, и его порядком раздражало религиозное неистовство евреев, с которым он уже дважды сталкивался прежде. Когда он, желая выслужиться перед своим римским начальством, внес в Иерусалим изображения Цезаря на древках знамен, священники негодовали. Еврейский историк Иосиф Флавий писал: огромная толпа религиозных фанатиков досаждала Пилату, требуя убрать изображения; Пилат поневоле приказал своим воинам разогнать толпу. А потом ему снова пришлось применять вооруженную силу – когда священники подняли толпы иудеев, протестуя против решения тратить деньги храма на строительство тридцатипятимильного акведука – чтобы провести воду в Иерусалим. Многие евреи погибли при стычке. В самом Риме жило множество евреев, занимавших высокое положение в империи, поэтому священники легко могли подать свои жалобы прямо императору. И действительно, спустя шесть лет подобные же столкновения между легионерами Пилата и шествием верующих – на сей раз самарян – послужили причиной жалоб в Рим, приведших к отставке Пилата («Иудейские древности», кн. 18, гл. 4, § 1–2).

Пилат был недоволен тем, что Каиафа привел к нему во дворец большую, гомонящую, взбудораженную толпу. Полное достоинства молчание Иисуса произвело впечатление на Пилата. Когда шум и крики утихли, Пилат спросил Иисуса: «Ты Царь Иудейский?» Иисус ответил: «ты говоришь» (Лк. 23: 3). Пилат обратился к Каиафе и сказал: «Я не нахожу никакой вины в Этом Человеке» (Лк. 23: 4). Имелось в виду, что Иисус не сделал ничего не дозволенного римскими властями. Толпа снова возроптала. Когда Пилат услышал о Галилее, то постарался снять с себя ответственность и передать узника человеку, правившему Галилеей – то есть Ироду Антипе. Он приказал отвести Иисуса к Ироду, обитавшему в другом крыле огромного дворца, построенного когда-то Иродом Великим.

Лука говорит: Ирод очень обрадовался, увидев Иисуса, ибо давно желал встретить Его, поскольку много слышал о Нем и «надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо», «и предлагал ему многие вопросы», но Иисус не сказал ничего, не желая говорить с бессовестным человеком, казнившим двоюродного брата Иисусова по просьбе своей жены и падчерицы. Пока Иисус хранил молчание, Каиафа и его священники продолжали выкрикивать оскорбления и обвинять Иисуса. Наконец Ирода утомило это представление, и он отослал Иисуса обратно к Пилату, но сначала, вместе со своими «воинами», как называет их Лука, «уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду». Лука говорит: Ирод оценил жест Пилата, отдавшего Иисуса во власть Ироду: «и сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями меж собою, ибо прежде были во вражде друг с другом» (23: 8–12).

И Пилат снова был вынужден судить Иисуса. И снова попытался отстоять и спасти Невинного. Матфей пишет: «на праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели» (27: 15). Зная, как хорошо известен Иисус местному населению и как им любим, Пилат предложил евреям отпустить именно Иисуса. Он предположил, что толпа даже примется требовать этого, ибо знал: священниками движет «зависть» (именно это слово использует Матфей, 27: 18), и надеялся, что народ не поддержит первосвященников. Но Пилат не знал, что священники собрали толпу из служителей храма и нарочно подученные люди столпились за пределами дворца, ожидая именно этих Пилатовых слов. Поэтому, когда Пилат по просьбе своей супруги, знавшей об Иисусе и желавшей, чтобы Его отпустили с миром (27: 19), сел на свое судейское место и спросил толпу: кого ему освободить? – из толпы закричали «Варавву». Этот человек, как описывает Матфей, попал в тюрьму за воровство, убийство и как вероятный подстрекатель к мятежу. В иное время священники непременно добивались бы его казни. Но теперь они посчитали, что Иисус представляет бульшую угрозу, посему возбудили народ просить освободить Варавву, а Иисуса погубить.

К неудовольствию Пилата, ему пришлось освободить Варавву. Теперь префект спрашивал толпу: «…что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят». Пилат сказал: «какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят» (Мф. 27: 22–23).

Тогда Пилат совершает особый обряд, означавший: по требованию и настоянию толпы он как судья снимает с себя ответственность за приговор. Он «взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27: 24–25). Пилат приказал воинам бичевать Иисуса. Тогдашние бичи, кожаные плети, утяжеленные кусками свинца или железа, крепились к толстой деревянной рукояти. После этого воины, избившие Христа, «взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Мф. 27: 27–30).

Пилат, увидев Иисуса в таком состоянии, предпринял еще одну попытку воззвать к милосердию еврейских старейшин и всей толпы. По словам Иоанна, он сказал: «…вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!» Но эти слова не вызвали ни раскаяния, ни сострадания. Под предводительством Каиафы все священники и все служители «закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните, ибо я не нахожу в Нем вины» (Ин. 19: 4–6).

Так свершилось величайшее в истории попрание справедливости, так изначально был наглядно нарушен закон, судебная процедура и нормы доказательственного права – всех этапов судебного процесса, на основании которых выносится приговор. Здесь было все, что лишает силы закон и искажает справедливость, все пороки, все слабости – от трусости и лжесвидетельства до самоуправства толпы. И евреи, и римляне при всей разнице в традициях и взглядах, уважали и чтили закон. Эти два народа были величайшими законотворцами всех времен. Но тут они объединились, породив чудовищную несправедливость, отголоски которой прогремели в веках как полная противоположность закону. Трудно сказать, кто более виновен в содеянном кощунстве: клеветник Каиафа, или Пилат, который был облечен изрядной властью.

В изложении Иоанна (19: 9–22) вопрос о власти действительно обсуждался. Пилат, по словам Иоанна, «убоялся» обвинений Каиафы и снова вошел в преторию допросить Иисуса – избитого, истекающего кровью, с терновым венцом на голове. Он спросил: «откуда Ты?», но Иисус ничего не ответил. «Мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?» – настаивал Пилат. На это Иисус ответил: «ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе». Таким был приговор самого Иисуса по поводу вины Каиафы и Пилата, еврейского священника и римского правителя. В ответ на это Каиафа со всеми своими прислужниками заявил: «…если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю». Это прозвучало как плохо скрываемая угроза послать донос в Рим, и Пилат сдался. И, сев на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа, вынес приговор немедленно распять Иисуса. Он также приказал прикрепить на кресте надпись: «ИИСУС НАЗОРЕЙ, ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ». По его приказу эта надпись была сделана на разных языках, на иврите, греческом и на латыни. Каиафа запротестовал: «…не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал».

По существовавшему тогда правилу Иисуса заставили тащить тяжелый крест, на котором Его должны были распять, к месту казни, на Голгофу, что означает «лобное место». Это место расположено недалеко, и сегодня можно пройти туда по узким улочкам старого Иерусалима. Но Иисус ослабел от боли, от потери крови, оттого что не спал и оттого что Его избивали и над ним издевались. Он трижды оступался под своей тяжкой ношей. Тогда солдаты, Его сопровождавшие, остановили проходившего мимо Симона Киринеянина и заставили его нести крест. Лука говорит: вскоре собралась толпа, желавшая поглядеть на казнь – и не прежняя толпа служителей храма, а обычнейшие горожане; однако «и шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем». Иисус остановился на своем Крестном Пути и обратился к ним: «Дщери иерусалимские! не плачьте обо мне, но плачьте о себе и о детях ваших; ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (Лк. 23: 27–31). Удивительно, что Иисус в таком состоянии, слабый, измученный, снова говорит стихами, провозглашая этот гимн-предупреждение, который спустя несколько лет сбудется с пугающей точностью: Иерусалим захватят, и многим из тех рыдающих женщин, и многим их детям предстоит погибнуть в кровавой резне.

В конечном итоге женщины оказались сильнее. Иисуса распяли на кресте, и Иоанн, который был свидетелем происходившего, говорит: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина». Ничего не говорится об учениках Иисуса, или об апостолах, кроме одного: Иоанн сам находился при кресте. И Иисус с креста сказал Матери Своей: «Жйно! се, сын Твой». И так же обратился к ученику со словами: «…се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе» (19: 25–27).

Были там и другие свидетели. В изложении Луки (23: 35–36), священники насмехались над Иисусом: «…других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус». Иисуса распяли между двумя ворами. По словам Луки, «один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23: 39–43).

Иисус как Человек взывал к Своему Отцу Небесному, молил Его обратить взор на страдания Сына, дать силы выдержать. Марк цитирует слова Иисуса на арамейском: «Элои! Элои! ламмб савахфани? – что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» «Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет» (Мк. 15: 34–35). Иисус сказал: «…жажду» (Ин. 19: 28). «Воины, напоив уксусом губку… поднесли к устам Его» (Ин. 19: 29). Лука говорит, что после этого «сделалась тьма по всей земле… и померкло солнце» (Лк. 23: 44–45). Мучения Иисуса на кресте длились три часа. По словам Луки, Он, возгласив громким голосом, сказал: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23: 46). В тексте же Иоанна сказано, что Он также воскликнул: «Совершилось!» (Ин. 19: 30). Это были Его последние слова, и, согласно Луке (23: 46) и Иоанну (19: 30), «испустил/предал дух». Его смерть была поучительна, даже благородна. Римский сотник, начальствовавший воинами, «прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник». Другие люди, по словам Луки, «били себя в грудь» (23: 47–48).

Женщины, бывшие с Ним до конца, помогли Иосифу из Аримафеи, который, испросив у Пилата разрешения, снял тело с креста – после того, как воин удостоверился в смерти распятого, пронзив копьем ребра, «и тотчас истекла кровь и вода» (Ин. 19: 34). Пришел также Никодим и принес состав из смирны и алоэ, чтобы обвить тело пеленами с благовониями и положить в могилу. Неподалеку был «гроб новый» – пещера, высеченная в скале. Там еще никого не хоронили. Там и положили Иисуса, обвив тело чистой плащаницею, и завалили вход «большим камнем». Мария Магдалина и «другая Мария» остались и «сидели против гроба» (Мф. 27: 60–61).

В течение тех трех часов, что Иисус провел на кресте, Он промолвил несколько фраз, вошедших в историю, как «семь слов Спасителя на Кресте». Спустя восемнадцать столетий Йозеф Гайдн положил эти слова на несравненную музыку для оратории «Семь слов Спасителя нашего Иисуса Христа, сказанных Им на кресте». Одна из этих фраз приводится в Евангелиях от Матфея и Марка, три – в Евангелии от Луки и три – в Евангелии от Иоанна. Все эти фразы наполнены любовью: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят»; «Жено! се сын Твой. Се матерь твоя!»; «Ныне же будешь со Мною в раю»; «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»; «Жажду»; «Совершилось!»; «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». Его страдания, Его жажда, Его торжество словно подводят итог всей жизни, которую Он посвятил безграничной любви к человечеству. Распятие и эти слова, произнесенные на кресте, завершают Его жертвенную земную миссию.

Глава 9

Воскресение Христа и зарождение христианства

Иисус был распят и умер в пятницу. На третий день, в воскресенье, рано утром, «когда было еще темно», Мария Магдалина пришла ко гробу и увидела: камень отвален от «двери» гроба (Мф. 28: 2; Мк. 16: 3). Она бросилась назад, отыскала Петра и Иоанна, сказала им: «…унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его» (Ин. 20: 2) – и побежала вспять. Апостолы ринулись вместе с ней. Молодой легконогий Иоанн опередил и примчал первым. «И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел во гроб» – видимо, не осмелился. Подоспел Петр, он и вошел – и увидел плат, который был на голове Иисуса, не с пеленами лежащий, но «особо свитый на другом месте» (Ин. 20: 5–7). Тогда Иоанн тоже вошел в склеп. Ни тот, ни другой ученик еще не поняли, что Иисус восстал из мертвых. Оба ушли домой, опечаленные и озадаченные.

А Мария осталась у гроба и плакала. И когда плакала, наклонилась, и заглянула в гробовую пещеру, и увидела «двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса». Ангелы спросили ее: «…жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его». Мария обернулась – и вдруг увидела Иисуса, однако не узнала Его. Иисус тоже спросил ее: «…жена! что ты плачешь? кого ищешь?» Она подумала, что это садовник, спрашивает: «…господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его». Иисус обратился к ней: «Мария!» Она тотчас узнала, что это Иисус, и воскликнула: «Учитель!» Но Иисус говорит ей: «…не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Ин. 20: 12–17). Мария Магдалина, бывшая блудница, которая верила и поклонялась Иисусу, как Богу в образе Человека, первой узрела воскресшего Сына Божьего и возвестила о Воскресении миру: она тотчас побежала назад и рассказала, что видела и о чем сказал ей Иисус.

Три других Евангелия не добавляют к этому рассказу ничего нового. Лука подтверждает: Мария Магдалина была там, но добавляет, что Иоанна и Мария, мать Иакова, тоже были там, вместе с «другими женами». Когда Петр и другие ученики узнали, что тело Иисуса исчезло, то не поверили женщинам, посчитав их слова «пустыми» (Лк. 24: 11). Только Петр пошел ко гробу и увидел, что тела и впрямь нет. Матфей рассказывает: Мария Магдалина и «другая Мария» видели у опустевшего склепа ангела, «вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег». Матфей добавляет, что «устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые» (Мф. 28: 3–4). Судя по словам Матфея, когда Марии подошли к склепу, охранники, должно быть, лежали в обмороке.

Ангел, обратившись к женщинам, сказал: «не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого; Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам» (Мф. 28: 5–7). Марк подтверждает этот рассказ, однако добавляет, что вместе с Марией Магдалиной и Марией Иаковлевой была еще и Саломия. Он описывает, что ангел – «юноша… облеченный в белую одежду» (Мк. 16: 5) – заговорил с ними и, как и в изложении Матфея, возвестил: Иисус «предваряет» учеников Своих в Галилее, а женщины должны рассказать обо всем Петру. Марк также подтверждает рассказ Иоанна о том, что сначала Иисус явился Марии Магдалине, но апостолы не поверили ей (16: 9–11).

Так миновало утро воскресенья. А днем двое учеников Христовых, одного из которых звали Клеопа, шли в Эммаус, селение, расположенное в двух часах ходьбы от Иерусалима. Ученики уже слыхали о случившемся утром, но, когда Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними, не узнали Учителя. Об этой встрече повествует лишь Евангелие от Луки. Возможно, ему поведала о ней Матерь Иисуса, ибо в рассказе слышится поэзия, свойственная Ее речам. Итак, трое путников пошли вместе; Иисус расспрашивал учеников о том, что произошло ранее – о суде и о распятии. Ученики отвечали, прибавив: тело Иисусово исчезло из гроба. Иисус напомнил им: все это было предсказано, «изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании». Ученики по-прежнему не узнавали Его. Когда же пришли в Эммаус, «Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру». Иисус остался, и «возлежал» с ними за ужином. Когда же он «взяв хлеб, благословил, преломил и подал им», то внезапно они узнали Учителя, поняли, Кто находится рядом. «Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них» (Лк. 24: 13–31). Клеопа с товарищем тотчас возвратились в Иерусалим «и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними». Ученики рассказали о происшедшем на пути и о том, как они узнали Иисуса, преломившего хлеб. Как пишет Лука, «когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам». Лука говорит: они «смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа». Но Иисус, указав на Свое тело, успокоил учеников: «Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня». Потом Иисус показал им раны от гвоздей на ногах и руках. Он сказал, что голоден, и они «подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними» (Лк. 24: 33–43).

Иоанн добавляет к этому небольшую подробность, благодаря коей повествование делается безусловно достоверным. Фомы не было среди апостолов, когда Иисус вкушал рыбу и мед. И Фома, «называемый Близнец», отказался верить, когда ему рассказали о произошедшем: «…если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю». Спустя восемь дней, когда ученики – на сей раз был с ними и Фома, – собрались в комнате, перед ними появился Иисус, вошедший сквозь запертую дверь. Он стал «посреди их и сказал: мир вам!». Спаситель обратился к Фоме: «подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но будь верующим». Фома сказал Ему в ответ: «Господь мой и Бог мой!» Иисус говорит ему: «…ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20: 24–29).

Иоанн описывает, как Иисус явился Петру, Фоме, Нафанаилу, сыновьям Зеведеевым и еще двум ученикам на берегу моря Галилейского. Ученики всю ночь ловили рыбу, однако ничего не поймали. На рассвете они увидели на берегу Иисуса и не узнали Его. Он сказал им: «…дети! есть ли у вас какая пища? Они отвечали Ему: нет. Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете. Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыбы». Тогда Иоанн сказал Петру: «…это Господь» (Ин. 21: 5–7). Иисус разложил костер и положил на него рыбу и хлеб. Он позвал их: «придите, обедайте». Иисус приходит, берет хлеб и дает им, также и рыбу. Это, по словам Иоанна, «уже в третий раз явился Иисус ученикам Своим по воскресении Своем из мертвых» (Ин. 21: 12–14).

Лука рассказывает, что последним деянием Своим Иисус привел Своих учеников в Вифанию; затем, подняв руки Свои, благословил их, после чего «стал отдаляться от них и возноситься на небо» (Лк. 24: 50–51). Марк рассказывает о последнем наказе Учителя: «…идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк. 16: 15). Матфей добавляет кое-какие подробности: Спаситель велел одиннадцати апостолам встретиться на горе в Галилее. Когда все собрались вместе, Он сказал: «…дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа…» Так впервые прямо и недвусмысленно прозвучало учение о Святой Троице. Иисус сказал: проповеди учеников должны включать все, что Он заповедал им. Последними Его словами перед вознесением были: «Я с вами во все дни до скончания века. Аминь» (Мф. 28: 16–20).

Мы близимся к концу повествования о земной жизни Иисуса. Я тщательно придерживался всех четырех евангельских текстов. Они основаны в первую очередь на воспоминаниях Матери Иисуса, Марии; на свидетельствах Петра, которого Иисус всегда выделял как старшего меж апостолами, и полностью доверял ему; на воспоминаниях каждого из апостолов в отдельности, и на их общих воспоминаниях, что легли в основу их вероучения после того, как Иисус покинул их; наконец, на рассказах Иоанна – свидетеля многих событий в жизни и проповедническом служении Иисуса. Иоанн, единственный из апостолов, не приявший мученической смерти, уже на старости земных лет записал свои воспоминания об Иисусе.

Есть и еще один важный, хоть и более поздний источник: свидетельства апостола Павла. Он родился в Тарсе, главном городе Киликии, что на юго-востоке Малой Азии, и от рождения носил имя Савл. Вероятнее всего, родился он в 9 году, а значит, был всего на двенадцать лет моложе Иисуса. Савл был гражданином Римской империи, принадлежал к семье, чтившей эллинскую культуру, и, скорее всего, свободно владел греческим и латынью. Однако, будучи по крови евреем, Савл наверняка знал иврит и, возможно, арамейский – родной язык Иисуса. Савл был хорошо образован, приблизительно в 20 году он учился у знаменитого еврейского ученого Гамалиила и был известен среди правоверных евреев, которые устраивали («воздвигали») гонения на последователей Иисуса после вознесения Спасителя на небеса. Согласно Деяниям святых апостолов, раннехристианскому тексту, составленному тем же греческим врачом, что создал письменную версию Евангелия от Луки, Павел еще молодым человеком присутствовал при том, как Стефана, первого христианского мученика, забили камнями. Это произошло приблизительно в тот же год, когда Иисус вознесся на небеса. Павел продолжал участвовать в гонениях на христиан до тех пор, пока чудо, явленное на пути в Дамаск – уже неподалеку от городских ворот, не побудило его обратиться в христианство. Узрев чудо, Павел обратился в истинную веру и после этого встретил всех оставшихся в живых друзей Иисуса, опросил их о жизни Иисуса, о его учении и его изречениях. Павел, много путешествовавший с Варнавой, поставил себе целью узнать все, что сможет, об Иисусе, дабы, упорядочив, передать свои знания грекам, живущим за пределами Палестины. Он читал проповеди, а также писал послания, обращенные к раннехристианским общинам в Коринфе, Риме и других местах. Некоторые из этих посланий дошли до наших дней как первые письменные памятники христианства.

Свидетельства Павла важны для нас по двум причинам. Во-первых, он подробно описывает Воскресение Иисуса. Это первый письменный рассказ о Воскресении, дошедший до наших дней. Павел говорит: первым Иисуса увидел Петр, а уже потом все остальные апостолы. «…потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили». Далее Павел пишет: Иисуса увидел Иаков, а потом все апостолы: «…а после всех явился и мне, как некоему извергу» (1 Кор. 15: 3–8). Свидетельства Павла тем более впечатляют, что и остальные его описания Иисуса, Его нрава и поведения, личных особенностей, удивительно совпадают с описаниями, встречающимися во всех четырех Евангелиях, которых Павел никак не мог читать. Более того, Павел точно описывает таинство приобщения Святых Даров на Тайной вечере. Стуит процитировать: «Господь Иисус… взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» (1 Кор. 11: 23–25).

Наконец, достоверным подтверждающим документом служат Деяния святых апостолов, составленные Лукой, много времени проводившим в обществе Павла. Иисус, поручивший Своим апостолам распространять Его учение среди всех народов земли, говорил, что Он ниспошлет Дух Святой в помощь, в утешение, вдохновение и подкрепление им, как телесное, так и духовное. Это обещание исполнилось несколько позже, весной того же года, на еврейский праздник Шавуот (Пятидесятница), и подробно описано в главе 2-й Деяний. На этот праздник в Иерусалим съезжались и сходились евреи-паломники со всех концов Римской империи, даже из-за ее пределов. Там, по словам Луки, были «Парфяне, Мидяне и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киренее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне…» (Деян. 2: 9–11).

Ученики Иисуса все «были единодушно вместе», в надежде преисполниться Духа Святого. Но на каком языке предстояло им говорить? Мало кто из приезжих владел арамейским либо ивритом. Мало кто из учеников знал греческий либо латынь. «И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян. 2: 2–4).

Когда ученики вышли к собравшейся толпе набожных евреев «из всякого народа под небом», то «начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать». Все больше и больше людей собиралось послушать, ибо весть быстро разлетелась по округе, и «каждый слышал их говорящих его наречием». Иные насмехались, говорили: «…они напились сладкого вина». Но Петр «возвысил голос свой и возгласил им: …они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня» (Деян. 2: 15). И Петр, человек обычно далекий от поэзии, внезапно заговорил стихами:

Этот великий гимн Пятидесятницы был услышан на всех языках и произвел впечатление неизгладимое. Слушавшие «умилились сердцем» и спросили: «что нам делать, мужи братия?» Петр ответил: «покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа» (Деян. 2: 38). И провели они первое массовое крещение, «и присоединилось в тот день душ около трех тысяч». Так родилась христианская церковь.

Я попытался рассказать историю Иисуса из Назарета – историю Его жизни и смерти, Его Воскресения из мертвых и Вознесения на небеса – как можно проще, подкрепляя фактами, насколько было возможно. В первую очередь я основывался на четырех Евангелиях, созданных вскоре после описываемых событий: по сути, Четвероевангелие – это воспоминания очевидцев и участников тогдашних событий. Я использовал английский перевод Священного писания, выполненный в начале XVII века и ставший известным как «Библия короля Иакова», поскольку эта версия сочетает в себе документальную точность с архаичным словоупотреблением, не дозволяющим позабыть, что мы читаем о событиях, происходивших две тысячи лет назад.

Немаловажно, что Евангелия предстают не только историческими и духовными свидетельствами, но и выдающимися произведениями словесности. Сжатые, откровенные, правдивые и содержательные, они в своем сочетании представляют собой один из величайших шедевров, дошедших до нас из глубокой древности, являют собой короткие, дополняющие и исправляющие друг друга жизнеописания – повести о Человеке, что был Поэтом – притом одаренным невероятно. Все речи Его и высказывания многозначительны, звучны, прекрасны. Образность Его историй и притч, способность находить новый смысл в давно привычных словах делали Его не только неповторимым Учителем и Проповедником, но и настоящим Художником слова. Иисус умел вовлекать людей в беседу, умел Он и слушать; Сам задавал вопросы и другим отвечал. Значительная часть Евангелий – дословно передаваемые речи и беседы, изложенные столь живо и ярко, что чудится, будто слышишь их. Именно поэтому многие изречения Спасителя вошли в обиходную речь, сплошь и рядом их цитируют во всемирной литературе. В начале XXI века мы по-прежнему пользуемся изречениями Самого Иисуса и Его современников. Сказанное встарь на арамейском, а затем переведенное на греческий вошло и в нынешние языки, стало неотъемлемой и любимой частью нашей собственной речи. Мы слышим слова Иисуса, точно сами сидим на каком-нибудь холме, у ног Спасителя. Чудо всемирного общения, которое началось в праздник Пятидесятницы, длится поныне.

Евангелия задуманы и написаны так, что следует не только читать их, но и многократно перечитывать. Чем чаще мы это делаем, тем больше восхищаемся ими, тем глубже понимаем их, тем более постигаем их реализм. Евангелия суть истина, и рассказывают нам, что происходило в действительности. Их герои совершенно реальны. Подробности чрезвычайно убедительны. Читая Евангелия, осознаешь: миновавшие столетия, отделяющие нас от тогдашних событий, как бы развеиваются – и становится понятен ушедший мир, не столь уж сильно и отличавшийся от нашего собственного. Палестинские земли I века от Р. Х. населяли (подобно всему нынешнему земному шару) люди самых разных рас и вероисповеданий. Имея богатый законодательный, духовный и государственный опыт, евреи считали себя цивилизованным народом. И все же общественное спокойствие постоянно перемежалось всплесками варварской первобытной жестокости. Предчувствие неминуемой катастрофы будоражило умы. Евреям мерещилось дикое, ужасное грядущее. Впрочем, одни пророки предсказывали неминуемую погибель, а другие сулили безмятежное процветание.

По общему мнению, правление, как духовное, так и светское, было благом. Оно основывалось с одной стороны на законах Моисеевых, а с другой – на римском праве. Существовали своды законов, суды, рукописные свитки – и огромное число законоведов. В действительности же система была продажной, лживой, неповоротливой донельзя и временами жестокой. Она не столько вершила правосудие, сколько потворствовала прихотям властей предержащих. Во главе этой системы стояли то никчемные правители, то иногда истинные чудовища. Ирод Великий был отъявленным негодяем: дабы защитить свой престол от вымышленной им самим угрозы, царь приказал перебить тысячи невинных младенцев. Его сын, Ирод Антипа, был преимущественно расточительным сластолюбцем, однако наряду с праздными развлечениями был способен и убивать. Первосвященник Каиафа оказался не лучше Ирода, но со всеми Иродовыми пороками в этом человеке сочетались еще лицемерие, гордыня и неимоверная злоба по отношению к праведникам. Понтий Пилат – классический образец слабовольного правителя, с которыми мы довольно часто сталкиваемся в нынешнем политическом мире: притворное служение истине и справедливости в угоду общественному мнению – и нерешительность, граничащая с трусостью, которая в конечном итоге сводится к уступке влиятельным кругам, оказывающим давление на политику, даже если эти круги заведомо не правы. Все недостатки, присущие сегодняшним бездарным владыкам, отыщутся в Палестине I века от Р. Х., а уж ко всему безучастной и бездарной посредственности среди власть имущих во все времена было и остается хоть отбавляй – изобиловали ею и древние палестинские земли.

Мир, которым заправляли эти люди, разделялся надвое: богачи бесконечно пировали, а бедняки либо жили впроголодь, либо голодали по-настоящему. Евангелисты рисуют нам эту картину ярко и недвусмысленно. Благотворительность была распространена – и государственная и доброхотная; увы, по большей части она оказывалась бездейственна и бесполезна: «Нищих всегда имеете с собою». Повсюду встречались калеки и убогие, нищие просили подаяния. Ханжи председательствовали в синагогах, молились напоказ, прямо на улицах. Все это очень живо описывают евангелисты. Любящие ближнего стараются творить добро среди всеобщего равнодушия: простые люди, подобные Петру, готовы были оставить свои труды и бесплатно, лишь за кусок хлеба, работать ради общего блага. А женщины: Дева Мария, Мария Магдалина, Марфа, Сусанна, Иоанна и многие другие, скромные и щедрые, как безвестная вдова с ее лептой, – или искренне верующие, многострадальные, подобные старой женщине, маявшейся кровотечениями долгие годы. Большинство из них бедны, некоторые – богаты; иные, словно жена Пилата, суеверны, иным необходима духовная помощь; о многих повествуется очень бегло. Мы встречаем упоминания о женщинах в каждой главе Евангелия, почти на каждой странице: женщины – средоточия живого человеческого чувства, истинные проводники любви. Их присутствием смягчаются жестокость, глумление, бесчувственность и грубость, с которыми мы также сталкиваемся почти на каждой странице.

И среди всей этой пестрой людской толпы нам является образ Христа: Спаситель всегда с нами – любящий, открытый, общительный; Он поучает, выслушивает, иногда просто ведет задушевные беседы за общим столом с самыми разными людьми. Иногда Иисус может быть суров. Один или два раза мы видим Его в праведном гневе. Но все же обычно Иисус говорит мягко и задушевно; среди прочего часто ведет речь о рощах, полях, животных – беря образы прямо из окружающей природы. Он был удивительным человеком, Его обаянию невозможно было противиться. Он излучал любовь, был великодушен, часто улыбался и повествовал о милосердии и всепрощении. При этом Он серьезен, говорит веско, Его уважают, Его слушают, за Ним следуют. От него исходил свет. «Свет» – одно из любимых слов Иисуса, и этот свет рассеивает злую тьму. Он был Человеком смиренным и кротким, но способным и бросить вызов власть имущим, особенно духовным предводителям общества. Оттого первосвященники и не спускали с Иисуса глаз. Вокруг него всегда сновали соглядатаи, доносчики, задиристые наемники, ловившие каждое слово Его и запоминавшие – дабы потом, в суде, извратить сказанное Им. Иисус почти никогда не оставался наедине. В те редкие минуты, когда Ему это удавалось, Учитель преклонял колени и молился. Он часто возносил молитвы, даже страдая на кресте: «Отче, прости им, ибо они не ведают, что творят».

Иисус жил в жестоком, неразумном мире. Вся Его жизнь и сама смерть Его явили собою красноречивый протест против этого мира. Спаситель предложил человеку выбор: либо мирское существование с его суетой, переворотами и преобразованиями, либо духовная жизнь: смиренномудрие, благородство, милосердие, всепрощение и надежда. Нынешний наш мир не менее жесток и бездумен, хотя изобилует знаниями, университетами, средствами сообщения. Поэтому выбор, предложенный миру Иисусом, остается в полной силе: «Я есмь путь и истина и жизнь». Скажем с уверенностью: посети Господь юдоль земную сегодня, Он бы снова сыскал несметных последователей – и снова подвергся преследованиям, и снова был бы убит. Христианский идеал, завещанный нам Иисусом, – это, по словам Честертона, не что-то, к чему стремились и чего не достигли; христианский идеал – это нечто слишком трудное, оттого к нему и не стремились вообще. Но идеал по-прежнему с нами. И выразить его можно весьма кратко: поступай, как Иисус, подражай Иисусу. Вот почему жизнеописание Спасителя столь важно в наш устрашающий XXI век. Следует прилежно изучать его – и запоминать изученное.

Перечень рекомендуемой автором литературы

По вопросу историчности Иисуса самыми важными книгами считаются: E.P. Sanders, The Historical Figure of Jesus (London, 1994); а также Robert Geis, The Christ from Death Arisen (Lanham, Md., 2008). По вопросам Евангелий смотреть Andrew Lincoln, The Gospel According to St. John (London, 2005); Ulrich Luz, Matthew, 2 vols. (Minneapolis, 1989–2005); John Nolland, The Gospel of Matthew (Grand Rapids, 2005); Joel B. Green, The Gospel of Luke (Grand Rapids, 1997); Joel Marcus, Mark 1–8 and Mark 8–16 (New York, 1999); и John R. Donahue and Daniel J. Harrington, The Gospel of Mark (Collegeville, Minn., 2002). Из недавно опубликованных стоит отметить Richard Bauckham, Jesus and the Eyewitnesses: The Gospels as Eyewitness Testimony (Grand Rapids, 2006); Gerald O’Collins, Jesus: A Portrait (London, 2008); и Pope Benedict XVI, Jesus of Nazareth (перевод, London, 2007). Толкование текстов я брал из Walter A. Elwell, ed., Encyclopaedia of the Bible, 2 vols. (London, 1988); и James Hastings et al., A Dictionary of Christ and the Gospels, 2 vols. (Edinburgh, 1906), которая оказалась весьма подробной и полной, невзирая на то что была опубликована более ста лет назад.