Стеклянный дом Ульсон Кристина

Домашний номер у Невмянова не отвечал. Я набрал рабочий и там неожиданно трубку сняли буквально на второй звонок. Услышав мой голос, Шурик сразу решительно заявил:

— Со вчерашнего дня консультации только платные.

— Н-наличные отношения, — вспомнив Прокопчика, понимающе хмыкнул я. — Через магазин или выписать тебе гонорар за счет клиента?

— А клиент богатый? — живо поинтересовался Шурик. Я вспомнил о Забусове и сказал:

— Да. Мне нужны два человека, но я знаю только их клички.

Невмянов присвистнул.

— Похоже, ты обо мне чересчур высокого мнения...

— Не о тебе. О компьютере. Но все равно попробуй: Лешак и Мойва.

— А еще хоть что-нибудь у тебя о них есть? — безрадостно поинтересовался Невмянов. Я услышал, как он раздраженно выщелкивает на клавиатуре. — Возраст. Особые приметы. У Мойвы желательно пол.

— Лешака зовут Геннадий. А Мойва... — я задумался, припоминая, и, припомнив, одним духом процитировал, стараясь держаться ближе к тексту оригинала: — Красненькая за руль сорок шесть, чалился у комиков.

— Нельзя ли сразу на нормальном языке? — недовольно попросил Шурик. — Я же все-таки информацию в компьютер ввожу, а он у нас пока по фене не ботает. Значит, говоришь, десять лет по сто сорок шестой, за разбой... Отбывал наказание в республике Коми... Что еще?

— Больше ничего, — вынужден был признать я.

— Файл не найден, — секунду спустя сообщил Невмянов.

— Мойва куклимит, дышит тихо, — вспомнил я уже без всякой надежды. — Может, подорвал?

— То, что он без документов и поэтому не высовывается, не обязательно означает, что он бежал из колонии, — строго начал Шурик своим излюбленным лекторским голосом. — Мало ли какие у человека могут быть причины. А все, кто официально в розыске, должны быть в компьютере. Так что либо он там проходит не как Мойва, либо его никто не ищет. Но я могу завтра с утра сделать запрос по другим каналам.

Я подумал, что завтра с утра вполне может оказаться поздно, но это, похоже, был тот самый случай, когда лучше поздно, чем никогда. И попросил:

— Сделай все, что можно и нельзя.

— Что нельзя, делать не буду, не надейся, — ответил он сварливо. — Еще вопросы есть?

— Есть сообщение, — сказал я не без некоторого злорадства. — Ты сегодня ни хрена не заработал.

— Мне к этому не привыкать, — на прощанье философски заметил Шурик.

Ну что ж, если все должно произойти только завтра, у меня еще куча времени. Целая ночь. В прошлую мне выспаться не дали, но зато я получил первый прозрачный намек на то, кто есть тот самый таинственный злодей, а днем, вернее, ближе к вечеру, этому было получено уже, можно сказать, документальное подтверждение. Посмотрим, чем закончится нынешняя. Вдруг пришла в голову вроде бы лежащая на поверхности, но как-то в стороне, мысль: в конце концов, будет просто непрофессионально фактически заработать пятьдесят тысяч баксов и дать при этом ухлопать собственного клиента.

Так что же мы имеем? Да ничего мы не имеем. Лешак и Мойва не найдены. «Бенсон энд Хеджес», выполнив свое предназначение, лежат оба-два в мусорной корзинке без всякой перспективы: последняя запись свидетельствовала о том, что Блумов попрощался с секретаршей в 20.57 и отбыл из офиса, а утром, надо полагать, пустую сигаретную пачку вместе с прочим мусором выкинет уборщица. Ванинская братва сейчас где-то зализывает царапины и...

Стоп! Ванинские, ванинские... Если меня убивали по поручению Бобса, то, вполне вероятно, Мойву ему, то бишь Лешаку, дали они же. А что я знаю про ванинских?

Во-первых, номер «беэмвухи». Однако сейчас, на ночь глядя, он вряд ли что мне даст. Надо было нам, дуракам, сразу же проколоть его через гаишный компьютер, имели бы, по крайней мере, адрес хоть одного из бандитов. Но мы довели машину до гнездышка, определили, что ребятки работают на фирму «Скорпион», и на этом благополучно успокоились.

Поэтому, во-вторых, мне известно, где находится их база, но толку от этого тоже немного. Я вспомнил, что избыточно дотошный Прокопчик даже сделал несколько снимков этой цитадели: по-моему, он, как взял в свое время разгон на Северном Кавказе, так с тех пор просто не может остановиться щелкать камерой к месту и не к месту. Я тогда эти его какие-то там пятьсоттысячные по счету карточки окинул лишь беглым неодобрительным взглядом, походя сделав ему выговор за бессмысленную трату бумаги и пленки, но мне запомнилось, что выглядело все вполне внушительно. Отдельно стоящее двухэтажное здание, на окнах мощные стальные решетки, входная дверь тоже стальная, оборудована видеофоном, и если внутри, в чем, в общем-то, нет сомнений, постоянная охрана, то соваться туда нечего думать...

А впрочем, думать имеет смысл всегда.

Идея, в подтверждение этому вспыхнувшая в моей голове, была настолько нелепа, что в первую минуту страшно мне понравилась. Правда, уже во вторую минуту я заставил себя охолонуться, поглядеть на вещи трезвыми глазами и признать, что размышляю сейчас над чистой воды авантюрой. Но размышлять тем не менее не прекратил, и где-то на третьей минуте безумный план начал приобретать кое-какие реальные черты.

Я рывком пододвинул к себе телефон и набрал номер Прокопчика. Где этот урод? Почему, когда начальство в такой запарке, его нет под рукой? Но едва на том конце провода взяли трубку, я обреченно понял, что помощь мне сегодня не светит: Тима говорил таким голосом, словно у него сели батарейки.

— Д-диарея... — прошелестел он в ответ на мой вопрос, что случилось.

— У меня нет времени лазить по словарям, говори по-русски! — взревел я.

— Д-дрист одолел... — казалось, что слова, произносимые им, гаснут, падая на лету, как замерзающие птицы. — От унитаза отойти не могу...

— Засранец! — с чувством резюмировал я, прежде чем бросить трубку. Это был одновременно диагноз и служебная характеристика.

Однако меня уже ничто не могло остановить. Бросившись в комнату Прокопчика, я принялся рыться в огромной груде фотографий, вечно в беспорядке наваленной у него на столе. Но та самая, нужная мне, не попадалась. Уволю, к чертовой матери уволю этого разгильдяя! А возьму другого, может, не такого веселого, но зато здорового! И аккуратного, черт бы его побрал!

Когда отчаяние уже начало овладевать мною, карточка вдруг сама скользнула в руки. Я вгляделся — вот оно, как раз то, что я надеялся увидеть. Все на месте, память не подвела. Да и Прокопчик молодец: картинка вышла четкая, двухэтажный особнячок за ажурной загородкой виден во всех деталях, можно прочесть не только вывеску детективного агентства «Скорпион», но даже разглядеть, что встроенные в окна кондиционеры изготовлены фирмой «Toshiba». Затем для осуществления моего прожекта требовалось еще кое-куда позвонить и кое-что выяснить. Эта часть плана прошла нормально — на свою просьбу я получил положительный ответ, в чем, впрочем, и не сомневался. Теперь можно было собираться на дело.

В конце коридора, за фотолабораторией, у нас оборудована еще одна комната без окон, но с железной дверью — оружейная. Но собственно оружие меня сейчас не интересовало: вместо него я уложил в сумку целый набор из так называемых «спецсредств», после чего уже собрался, что называется, на выход с вещами, когда грянул звонок в дверь.

Я напрягся и подобрался. Пока ничего о том, где я живу и работаю, ванинской братве, по моим расчетам, не должно было быть известно. Но жизнь не однажды учила меня, что мои расчеты не есть обязательно истина в последней инстанции. Именно поэтому, вернувшись в контору, я на всякий случай не зажигал верхнего света и вообще «дышал тихо». На цыпочках пробравшись в кабинет, я нажал кнопку видеофона и вздохнул с облегчением: это была всего лишь Верка. За ее спиной на освещенной площадке никого больше не было, но на всякий случай я щелкнул тумблером, переключая монитор на спрятанную под козырьком подъезда миниатюрную камеру, о которой ничего неизвестно даже нашему технику-смотрителю. Прямоугольный объектив сделал полоборота, обозрев окрестность, и доложил мне, что на улице тоже чисто. Через полминуты моя первая незабвенная любовь перешагнула порог офиса, и мне в нос сразу ударил аромат незнакомых духов, густо замешенный на более узнаваемом запахе армянского коньяка.

— Приветик, — произнесла она таким тоном, будто в последний раз, когда нам случилось разговаривать, это не она буквально с визгом выставила меня вон. Вид у нее был взъерошенный и какой-то разудалый. — Разрешишь зайти?

— Заходи, — посторонился я. И не удержался: — Голова больше не болит?

— А ты злопамятный! — хохотнула Верка и прямиком прошла в распахнутую дверь моей комнаты. На ней был тот же, что утром, черный облегающий фигуру костюм, отсутствовала только шляпка с вулью. На ходу она чересчур выразительно, как мне показалось, покачивала бедрами.

Оказавшись в кабинете, Верка огляделась вокруг, увидела на столе сигареты и довольно бесцеремонно, не спрашивая разрешения, закурила. Тут же закашлялась, раздраженно ткнула сигарету в пепельницу, после чего уселась на край стола, закинув ногу на ногу, отчего ее и без того не слишком длинная юбка уехала еще сантиметров на десять. Движения у нее были размашистые и не слишком твердые, а взгляд, которым она уставилась на меня, никак не мог полностью сфокусироваться на объекте и все время съезжал вбок, как намыленный.

Пропустив гостью, сам я остался молча стоять у притолоки в проходе, ожидая продолжения. Пауза явно затягивалась, и Верке в конце концов пришлось прервать ее, но, когда она заговорила, голос у нее был на пару тонов ниже того, с которым она явилась.

— Во-первых, хочу попросить у тебя прощения. После того, что случилось на кладбище, и... и Малея... Ты был прав, конечно, а я круглая идиотка!

Все это она выпалила одним духом и снова безрезультатно попыталась упереться в меня взглядом. Поняв, что это может продолжаться довольно долго, а мне, между прочим, надо поторапливаться, я сказал:

— Проехали, не бери в голову. Давай говори, что во-вторых.

— Есть еще и в-третьих, — многообещающе сообщила Верка. — А во-вторых... — прищурившись и крепко закусив нижнюю губу, ей удалось наконец в течение нескольких секунд смотреть мне прямо в лицо — испытующе, как она сама, наверное, полагала. — Во-вторых, у меня к тебе деловое предложение. Ты ведь частный детектив, так? Вот я и хочу, чтобы ты для меня сделал кое-какую работу.

Так. Еще один клиент. В последнее время я пользуюсь бешеной популярностью, особенно среди будущих миллионеров.

— Мои услуги стоят недешево, — осторожно заметил я.

— Сколько? — привычный оскал готового к торговле коммивояжера промелькнул на ее фарфоровом личике.

— Зависит от работы, — пожал я плечами.

— Мне нужно алиби, — сказала Верка так, как я бы сказал: «Мне нужен аспирин».

— Чего? — не понял я. То есть каждое слово, ею сказанное, в отдельности было понятно, но общий смысл дошел не сразу: за пять лет работы ко мне обращались с разными просьбами, но с такой — впервые.

— Что здесь неясного? — неприятно удивилась она моей тупости. — Алиби! Это когда у человека есть свидетели, что он во время преступления находился в совершенно другом месте.

— А-а, — сказал я, — теперь понятно. Где, говоришь, ты была во время преступления?

— В том-то и дело, что нигде, — горько поджала губы Верка. — Гуляла по Арбату, заходила в магазины.

— Тогда все просто. Даешь объявление в газету: «Срочно требуется алиби в районе Арбата. Интим не предлагать».

Лицо у нее окаменело, кожа на скулах натянулась. Она тяжко вздохнула и пробормотала:

— Я была о тебе лучшего мнения...

— Я о тебе тоже, — в тон отозвался я. — Кстати, о каком таком преступлении речь?

— Не имеет значения! — надув губы, отрезала Верка.

— Ну, раз не имеет... — я оттолкнулся от дверного косяка, явственно давая понять, что считаю беседу законченной. — Извини, мне пора идти.

Но она, похоже, не готова была оскорбиться всерьез и настолько, чтобы отступиться от того, за чем пришла. Затвердевшие было мрамором щеки так же стремительно поплыли воском, у Верки вдруг сделался беззащитный вид брошенного ребенка.

— Они думают, что это я убила Нюму!

Я расхохотался.

— Кто это «они»?

— Милиция, кто ж еще, — в ее голосе слышна была явственная обида на мою столь несочувственную реакцию. — Тебе смешно, а следователь в отделении меня мурыжил часа три, не меньше. Противная сволочь, и смотрит так... так, как будто... будто сейчас ущипнет или укусит... — Верка не нашла больше слов для описания того, как смотрел на нее следователь, но мне и этого хватило.

— Харин, что ли? — неожиданно для себя догадался я.

— Да, — удивилась она, — ты откуда знаешь?

Пропустив этот вопрос мимо ушей, я спросил:

— А почему, собственно, тебя подозревают в убийстве?

— Из-за моего кретинизма, — вздохнула Верка. — Я с Нюмой-то ведь с детства дружу... дружила... — поправилась она. — Как-никак кузен. А тут решила уговорить его на «цептер», деньги у него всегда водились, модный парикмахер все-таки. Он-то мне никогда ни в чем отказать не мог, но тут этот... этот Севочка...

Последнее слово у нее прозвучало, как ругательство. Я сразу вспомнил павлиний халатик, крашеные патлы и пунцовые губы, а потом все то же самое, но посреди перепачканных кровью простыней. Верка тем временем продолжала:

— Он какой-то бешеный, гад. Ревнует... то есть ревновал Малея даже к бабам, к клиенткам, представляешь? А меня давно невзлюбил, я, видите ли, уговорила Нюму дать деньги этому кретину Козелкину. Как будто я сама там не попала! И вчера совсем с глузду съехал, прямо набросился на меня, стал орать, что я опять хочу их нажулить. Нюма пытался его как-то утихомирить, а он ни в какую, называл меня продажной девкой и буквально из квартиры выталкивал. Я, конечно, тоже не сдержалась, обозвала его как-то... — Верка запнулась, вздохнула. — Грязным педрилой или что-то в этом роде. Не надо было, я знаю... Короче, мы с ним подрались.

— Подрались? — в изумлении переспросил я.

— Да. Этот идиот схватил меня за волосы, выволок на лестничную площадку, а я ему тоже двинула... коленом, куда надо. Он визжал, что твоя свинья, соседи из всех щелей повылазили, как тараканы. Я еле вырвалась. А примерно через два часа... Так этот Харин сказал... Через два часа их... Ну в общем, дальше ты знаешь.

— Глупости это все, — с облегчением сказал я ей, мыслями находясь уже далеко отсюда. — Если б у них на тебя действительно было бы что-то серьезное, ты б сейчас уже сидела в КПЗ. Это они так... версии отрабатывают...

Но она, похоже, услышала только одно слово — КПЗ. И с отчаянием всхлипнула:

— Вот, и этот чертов мент тоже меня пугал: задержу, говорит, на десять суток! А мне сейчас никак нельзя в КПЗ, мне даже уехать невозможно ни на день, как ты не понимаешь!

Я понимал. Это-то я хорошо понимал. Их всех ни тюрьмой, ни даже угрозой смерти невозможно сейчас заставить оторваться от Стеклянного дома: сидят, караулят — не дай Бог, пропустить тот самый момент, когда с ключами наперевес можно будет броситься наконец к заветной двери. Но это все-таки была Верка, та самая Верка из моей юности. Поэтому, сделав над собой некоторое усилие, я подавил забурлившую было во мне классовую неприязнь трудящегося человека к чужим, отнюдь не тяжким трудом нажитым миллионам, и вполне доброжелательно произнес:

— Вот что. Я как профессионал могу тебя проконсультировать, причем совершенно бесплатно. Никакое алиби тебе не нужно, никто тебя задерживать не будет. Харин отнюдь не дурак, да и ни один прокурор не поверит, что маленькая хрупкая женщина одного здорового мужика сбросила с шестого этажа, а другому перерезала глотку. Так что давай поскорее говори, что там у тебя в-третьих, и иди домой спать. Милиция тебе не страшна.

Но мой рассудительный тон не произвел, похоже, ожидаемого эффекта. Словно в приступе внезапной мигрени, Верка схватилась пальцами за виски, потом вдруг покачнулась и, как мне показалось, свалилась бы со стола, не подскочи я вовремя. Впрочем, ее руки, которыми она схватила мои ладони, были хоть и холодными, но твердыми. И в глазах, оказавшихся теперь прямо вровень с моими, сквозь подернувшую их коньячную пелену просвечивало по крайней мере одно отчетливое чувство: страх.

— Милиция не страшна... — повторила она за мной, и теперь ее слова с трудом выдавливались изо рта, как пересохшая паста из скукоженного тюбика. — А как ты считаешь, меня не могут тоже убить? Как Малея? Как Женьку с Котиком?

Вот, значит, что у нее в-третьих. Что тут ответить? Назвался груздем... то бишь объявил себя профессионалом, полезай в кузов.

— Могут, — сказал я по возможности ровным голосом. — Как помнишь, я примерно с этим к тебе и пришел в прошлый раз. Но ты не поверила. А сейчас, если хочешь мой совет, скажу одно: лучше всего тебе прямо завтра куда-нибудь уехать. С глаз долой.

Говоря это, я не слишком сомневался в ее реакции, поэтому, когда она, еще сильнее сжав мои руки в своих, отрицательно помотала головой, не удивился.

— Нет, нет, — пробормотала Верка. — Мне нужен не совет. Мне нужна охрана.

— Это не ко мне, — сообщил я сухо, одновременно пытаясь освободить руки, но она держала их крепко. — Я не занимаюсь охраной, у меня нет такой возможности.

— Я заплачу, — с придыханием прошептала она, вплотную приблизив свое лицо к моему. — Я заплачу, сколько скажешь. Ты же знаешь, скоро у меня будет огромная куча денег.

На меня пахнуло запахом табака и свежего коньячного перегара, я слегка отстранился и попытался вразумить ее:

— Один человек не в состоянии обеспечить надежную охрану. Обратись в большие агентства.

— Я уже обращалась, — с досадой пробормотала Верка. Маленький красный язычок быстро-быстро бегал по клавишам ее белых зубов в непосредственной близости от моей щеки, грудь часто-часто вздымалась. — Это стоит очень дорого, они же не знают всего и не поверят мне в долг. А ты знаешь. И... мы ведь с тобой не чужие... — В этом месте я с испугом услышал в ее голосе хриплую нотку страсти. — Ты ведь не забыл, ты ведь помнишь, как мы любили друг друга...

Сразу вслед за этими словами ее губы навалились на мои, требовательно раздвигая их, впиваясь все глубже и глубже, и на мгновение я тоже утратил контроль, ответив на поцелуй. Но Верка этим не ограничилась. Крепко охватив мою шею и увлекая меня за собой, она начала медленно откидываться назад, на мой рабочий стол. При этом ноги ее также не бездействовали, довольно ловко и уверенно взлетев на мои бедра, от чего узкая черная юбка окончательно съехала вверх, и я с изумлением увидел, что под ней ничего нет. То есть, там, разумеется, было все, что положено. Кроме трусиков.

Приложив довольно серьезное усилие, я все-таки вырвался из крепких Веркиных объятий. Не могу сказать, что все во мне клокотало от возмущения — жизнь давно лишила меня большинства глупых иллюзий. Но некоторая горечь при мысли о том, чем в конце концов обернулась история моей первой любви, все же присутствовала.

— В долг еще можно было бы поверить, — едко сказал я, выпрямляясь, — а вот натурой не берем.

Резко соскочив на пол, она с размаху залепила мне оплеуху, так что в ушах зазвенело. После чего яростно одернула юбку, метнула в меня испепеляющий взгляд и стремительно выкатилась вон. А я остался стоять посреди комнаты, размышляя над иронией судьбы.

Мне сейчас предстояло отправиться в ночь на довольно небезопасное мероприятие, конечной целью которого было найти убийцу, в результате чего обеспечить гарантию в том числе и Веркиной жизни. Но минуту назад я почему-то очень гордо отказался не только от платы за это в ближайшем будущем, но и от того, что, можно сказать, недополучил в далеком прошлом. Может, зря?

16. Доказательство от противного

В ультрафиолетовых лучах прибора ночного видения особняк, принадлежащий детективному агентству «Скорпион», казался мрачным миражом, погруженным в зеленоватый сумрак замком с привидениями, сквозь плотно зашторенные окна которого не пробивались даже слабые сполохи света. Я уже минут сорок наблюдал с противоположной стороны затерявшегося в замоскворецких лабиринтах переулка за этим домом Эшеров, но так и не составил пока определенного плана действий.

Между тем, время поджимало. Конечно, если бы по дороге сюда мне не пришлось сделать огромный крюк для заезда аж в Текстильщики, я бы нервничал меньше. Но с другой стороны, не нанеси я визит обретающемуся там другу детства Генке Аптекову, терялся вообще всякий смысл в моем нынешнем бдении у стен, так сказать, вражеской крепости. Шел второй час пополуночи, а вопреки распространенному мнению, глухая ночь — отнюдь не самая подходящая часть суток для всякого рода темных дел. Недаром львиная доля преступлений приходится на вечерние часы, что естественно: уже стемнело, но улицы пока не опустели, и каждый выходящий из подъезда человек или отъезжающий автомобиль еще не кажутся подозрительными. Мое дело явно относилось к разряду темных. А типа с биноклем, который вот уже скоро час, не выходя из машины, пялится куда-то в темноту, признал бы подозрительным даже младенец.

Разумеется, это гипербола: притаившись на заднем сиденье, я старался не слишком себя афишировать. К тому же можно было надеяться, что в такое время младенцы по улицам не разгуливают. Но, кроме шуток, время шло, и часики тикали отнюдь не в мою пользу. Ибо мысли о том, чтобы уехать отсюда несолоно хлебавши, я не допускал, а если еще немного проторчать тут в нерешительности, начнет светать — и тогда все точно пойдет насмарку. Сунув прибор ночного видения в сумку к прочему приготовленному на сегодня инвентарю, я решительно распахнул дверцу и выбрался наружу.

Причин моих колебаний и опасений было по крайней мере две. Одна заключалась в том, что с помощью визуальных наблюдений мне так и не удалось с точностью установить, в какой из комнат находится охрана. Другой причиной были скрытые телекамеры наружного наблюдения. Я не сомневался, что они есть — это азбука любой грамотно организованной системы безопасности. Но обнаружить их мне не удавалось. Ну что ж, похоже, это как раз тот самый случай, когда глаза боятся — руки делают.

Впрочем, поначалу пришлось задействовать ноги. Особняк стоял в глубине квартала, от проезжей части его отделяла витая чугунная решетка с узорными воротами и небольшой газон, после прошедшего дождя тускло поблескивающий в рассеянном свете уличного фонаря. Ворота, хоть и снабженные калиткой, мне явно не годились: вряд ли удастся незаметно пересечь эту открытую со всех сторон лужайку, поросшую чахоточным городским кустарником, не способным надежно укрыть даже кошку. Поэтому лобовая атака отменялась, и в поисках обходных путей я двинулся по тротуару вправо, туда, где посреди соседней грузной пятиэтажки с облупившимся фасадом чернела разинутая пасть подворотни.

Под подошвами хрустело битое стекло, шелестели обрывки бумаги, а может, не убранные с прошлой осени сухие листья. Успешно миновав, судя по запаху, притаившиеся во мраке мусорные баки, я оказался на дне глубокого каменного мешка. В незрячих окнах, выходящих в этот колодец, не было ни огонька, и только благодаря размытому в редеющих тучах лунному пятну мне удалось рассмотреть, что двор проходной. Следующая арка с низким, как в склепе, потолком привела меня на тюремного вида задворки, с трех сторон окруженные кирпичной стеной в два человеческих роста. Это был тупик. Но если я не утратил ориентации, нужный мне особнячок должен был располагаться где-то совсем близко по левую руку, и, прежде чем повернуть назад, я для очистки совести решил все-таки обследовать преграду с более близкого расстояния, за что неожиданно оказался вознагражден.

Я бы не удивился, узнав, что стенку эту нагородили еще во времена, когда сгоревшая от копеечной свечи Москва отстраивалась после пожара двенадцатого года. Рябая от выпавших кирпичин, она вблизи уже не имела устрашающе неприступного вида. Привстав на цыпочки и ощупав ее поверхность ладонями, сколько удалось дотянуться, я пришел к выводу, что при известной степени ловкости и везения можно попытаться влезть на гребень. И немедленно к определению этой степени приступил.

Поначалу дело пошло неплохо, я довольно быстро оторвался от земли настолько, что перестал видеть почву под ногами. Впрочем, в окружавшей меня кромешной темноте это, конечно, было не самым объективным критерием моих достижений. Однако дальше начались сложности. Во-первых, баул со всяким необходимым для осуществления моих планов барахлом сильно оттягивал правое плечо, норовя при этом соскользнуть вниз и хорошенько треснуть меня по ребрам. В эти минуты я горько пожалел о том, что выбрал эту полуспортивную сумку на одной лямке вместо старого доброго заплечного рюкзака, но, с другой стороны, кто ж мог представить, что мне придется в эту ночь заниматься еще и альпинизмом? Во-вторых, обманчивая доступность этой антикварной стенки обернулась своей изнанкой: пересохшие от старости кирпичи крошились под пальцами, один из них вылетел чуть не целиком, чувствительно заехав мне в лоб, и пару раз я едва не сорвался вниз. Мысль о том, что при падении на землю меня внизу встретит асфальт, а сверху припечатает тяжелая сумка, болтающаяся на моем плече, наполняла все мое существо злостью на собственный идиотизм. Но, может быть, только благодаря этому здоровому чувству я дополз в конце концов до вершины.

Оседлав гребень, я решил передохнуть, вытрясти из волос кирпичную труху и по возможности провести рекогносцировку. Достав из сумки бинокль, я приладил его к глазам и окинул взглядом окрестность. Мои страдания оказались не напрасны: особняк фирмы «Скорпион» действительно обнаружился по ту сторону забора, я обогнул его с фланга и вышел в тыл. Буйной растительности, способной послужить в целях маскировки, и тут, впрочем, не наблюдалось, но в этом отношении можно было рассчитывать на несколько кряжистых корявых тополей, растущих на заднем дворе. Один из них, судя по толщине ствола, ровесник кирпичной стенки, устало прислонился прямо к ней. Почему-то мне не улыбалось больше испытывать альпинистское счастье, и я, вспомнив детство, ухватился за мощные мозолистые от времени ветви и в два или три приема соскользнул вниз. Правда, чертова сумка напоследок все же довольно болезненно врезала мне по копчику, но в целом можно было считать, что первую полосу препятствий я прошел при минимальных потерях: ссадина на лбу да пара-тройка обломанных ногтей не в счет.

Теперь пора было переходить к активным действиям. Короткими перебежками под прикрытием тополей я вскоре оказался у подножия особняка. Он выглядел вымершим, в редких выходящих на зады окнах не мелькало даже лучика света. Но стальные решетки имелись в достаточном количестве, и можно было с уверенностью предположить, что стекла и рамы в свою очередь защищены охранной сигнализацией. А поскольку не вызывало сомнений, что ко всему прочему стальную входную дверь на фасаде стерегут живые и наверняка неплохо вооруженные сторожа, проблема бесшумного проникновения в это помещение путем банального взлома становилась неразрешимой. Вернее, почти неразрешимой. Это «почти» зижделось, а вернее сказать, с трудом балансировало на гребне моего зыбкого, как песчаный бархан, совершенно авантюрного плана, и поэтому, прежде чем окончательно решиться на его осуществление, я добросовестно попытался исследовать все другие возможности.

Последней, перед тем, как пуститься во все тяжкие, надеждой оставался черный ход. Все дома должны иметь запасной выход хотя бы из соображений пожарной безопасности, а обитателей этого особнячка должна была заботить и безопасность иного рода. Согнувшись в три погибели и медленно продвигаясь на корточках вдоль стены здания, я неожиданно обнаружил сразу две двери, расположенные буквально в метре одна от другой. К первой вели вверх три щербатые каменные ступеньки (собственно, неожиданность обнаружения состояла как раз в том, что я с размаху налетел на них в темноте, больно ушибив колено). Эта дверь, похоже, мало чем отличалась от той, которая выходила на фасад: массивный стальной лист с глазком посередине и личинки двух весьма основательных запоров говорили, что обитатели твердыни в равной мере серьезно подходят к обороне как фронта, так и тыла. А вот вторая дверь, к которой две вросшие в землю замшелые ступени, наоборот, спускались, выглядела отнюдь не так неприступно. Правда, она тоже была обита железом, но результаты, как сказали бы врачи, пальпации показали, что это всего лишь играющая под пальцами тонкая жесть, а грубо вырезанное в ней отверстие для пробоя незамысловатого замка свидетельствовало о том, что, кажется, в обороне крепости наметилась брешь.

Я уже лихорадочно начал раздумывать на тем, какая из моего набора отмычек лучше подойдет к данному случаю, когда с невыносимо громким в ночной тишине скрипом дверь под моими ладонями вдруг поехала назад. Отпрянув, я замер в ужасе, готовый в любое мгновение броситься наутек, даже уши, кажется, прижав для лучшей обтекаемости. Целую вечность, секунд двадцать или даже двадцать пять, я провел в низком старте, пока не решил, что можно скомандовать себе «отбой». Никакой реакции из глубины особняка на мое вторжение не последовало, поэтому я развернулся в сторону открывшегося черного провала, достал из наружного отделения сумки фонарик и с глубоким разочарованием понял, что возликовал слишком рано. Моим глазам предстало подвальное помещение с низким бетонным сводом, что-то вроде котельной, интерьер которой состоял главным образом из двух котлов и многочисленных труб вдоль стен. В углу стоял заваленный хламом, усыпанный металлическими опилками верстак с огромными, предназначенными для нарезки сгонов тисками, рядом с ним пара железных табуреток, а пол, как положено в подобного рода каптерках, был завален промасленной ветошью и разным железным мусором. Исследовав все это хозяйство в свете фонаря и определив, что больше никаких входов и выходов эта, с позволения сказать, рекреация не имеет, я утратил к ней всякий интерес и двинулся дальше по периметру дома.

Следующую остановку я сделал, уже когда осталось лишь завернуть за угол, чтобы оказаться с фасадной стороны. Оттуда до меня вдруг донесся глухой шелестящий, зловещий в своей необъяснимости звук, как будто где-то у парадного крыльца стоял автомобиль с работающим двигателем. Сердце подпрыгнуло и шершавым комком застряло в подвздошье: все мое существо пронзила мгновенная паническая мысль, что меня-таки угораздило попасть в ловушку и сейчас с двух сторон появятся вооруженные люди, с грубыми манерами которых мне давеча уже удалось близко познакомиться, и я снова замер, готовый в любой момент броситься бежать сломя голову. Протекло несколько томительных минут, на протяжении которых я, застыв, ожидал решения своей участи. Но никто не брал меня в клещи, не поднимал, как зайца, под выстрел и вообще не интересовался моим местопребыванием, а двигатель за углом продолжал гудеть все так же ровно и равнодушно. Тогда, вытащив из нагрудного кармана маленькое ручное зеркальце, я осторожно высунул его наружу почти на уровне земли. Рассеянный фонарь и размытая луна давали слишком мало света, чтобы разглядеть подробности, но то, что никакого автомобиля перед входом нет, я уяснил с уверенностью. После чего уже решительно шагнул за поворот и с ходу получил возможность узнать ответы сразу на два мучивших меня вопроса. Или даже на три.

Для начала я обнаружил телекамеры. Они были расположены у самой крыши, под черепичным карнизом, и, судя по наклону, их объективы не могли охватить разве что узкую полоску у самой стены дома: все, что оставалось мне для моих передвижений. Во вторую очередь открылся источник перепугавшего меня звука: это оказались те самые кондиционеры фирмы «Toshiba», запечатленные фанатом фотографии Прокопчиком. Точнее, не кондиционеры, а кондиционер — прислушавшись и приглядевшись, я определил, что из доброго десятка аппаратов сейчас работает только один, установленный в окне прямо рядом с входом. И это, в свою очередь, дало-таки указание на то, где, по всей видимости, расположена охрана здания. Вжавшись в стену, я снял с плеча сумку, опустил ее на землю, расстегнул молнию и осторожно, чтоб не дай Бог не звякнул, извлек наружу тяжелый стальной баллон. Пришла наконец пора узнать, зря или нет страдали мои ребра, по которым этот поганец нещадно колотил во время моих альпинистских кульбитов, а заодно, насколько вообще осуществим родившийся в моей многократно ушибленной сегодня башке план.

В баллоне была закись азота — усыпляющий газ, применяемый в медицине для не слишком глубокого наркоза. Но слишком глубокий мне и не был нужен — я рассчитывал управиться минут за тридцать. Подобравшись по стеночке к гудящему в окне первого этажа кондиционеру, я натянул на лицо противогаз и открутил баллонный вентиль. Эксперимент начался.

Идея осенила меня в тот момент, когда, вполне бесплодно размышляя, как бы это изловчиться пощупать изнутри неприступную фирму «Скорпион», я вспомнил о кондиционерах. Так что в общих чертах план принадлежал мне, а вот практическую разработку взял на себя друг детства, собачий доктор Генка Аптеков. Едва я рассказал ему суть дела, он принялся с энтузиазмом чего-то там умножать, складывать и делить кубометры на промилле, после чего торжественно выдал сперва результат — десятилитрового баллона хватит на то, чтобы в помещении площадью пятнадцать квадратных метров свалить с ног всех, кто дышит легкими, а потом и сам баллон. При этом Генка заметил, что хоть и не знает моих намерений в полном объеме, но, даже будучи ветеринаром по профессии, всегда придерживается принципа: если это нужно людям, собачки подождут. Каким людям и для каких целей это все нужно, он уточнять не стал, а я сам не навязывался. Впрочем, напоследок он успокоил меня, сообщив, что его пациенты без наркоза не останутся: у него в запасе есть еще пара таких баллонов.

Газ выходил с легким шипением, мотор кондиционера исправно закачивал воздух внутрь, и все было бы хорошо, только держать эту тяжеленную стальную дуру приходилось на вытянутых руках, привстав на цыпочки, да еще в крайне неудобной позе, вжавшись в стену. Я уже боялся, что вот-вот не выдержу, но тут шипение стало затихать, а там и вовсе прекратилось. Опустив баллон на землю, я сел рядом с ним, чувствуя, как дрожат коленки и ноют затекшие плечи. Аптеков сказал, что если подействует, то минут через пять-семь. Еще он предупреждал, что прежде чем вырубиться, пациенты, бывает, приходят ненадолго в радостное возбуждение — закись азота называют еще в просторечьи «веселящим газом», но, сколько я ни вслушивался, никаких новых звуков из-за окна не доносилось.

Время текло чудовищно медленно. Когда секундная стрелка светящегося циферблата моих часов пошла на десятый круг, я решил, что пора. Встал, собрал сумку, перекинул ее через плечо и, уже не таясь, поднялся на крыльцо и позвонил. Извините, братцы, за беспокойство, вертелась в голове заготовленная фраза, водички залить в радиатор не найдется? Однако никто не торопился мне открывать, хотя для страховки я раз за разом жал на кнопку, и набат по ту сторону двери стоял такой, словно созывал на пожар. Наконец я решил, что этого достаточно, и снова отправился вокруг дома, теперь уже не заботясь больше о маскировке. Последняя дань предосторожности состояла в том, что я намерен был вламываться не через просматриваемый с улицы парадный вход, а со двора.

Подходящие болванки ключей я, несмотря на темень, нащупал в сумке довольно быстро. Пироленту и бикфордов шнур искать было не надо: я заранее уложил их в боковой кармашек на молнии. На то, чтобы все это соединить, ушло не более двух минут, я вставил собранные конструкции в замки двери черного хода, поджег шнуры и на всякий случай быстренько ретировался за угол. Но опасения оказались напрасны: дважды подряд бабахнуло не сильнее, чем новогодняя хлопушка с конфетти. Еще пару минут выждав, я подошел к двери и обнаружил, что оба замка выворочены с мясом, а сама она гостеприимно отъехала на петлях внутрь. Если вы думаете, что я в эту минуту хоть на мгновение забыл о рекомендации моего друга и советника Шурика Невмянова не лезть к ванинским бандитам, то ошибаетесь. Но, к сожалению, о том, что у них меня убить не залежится, я узнал недавно на собственном горьком опыте, и теперь мною двигала отнюдь не самоуверенность, а скорее, страх. И это вполне естественное человеческое чувство в свою очередь порождало суровую необходимость совершать героические поступки. Тут весь вопрос был в том, кто кого опередит. Толкнув дверь дальше, я шагнул за порог и оказался на вражеской территории.

Похоже, я угодил на кухню: в свете фонарика оказались мойка, плита, полки с посудой. Сразу за ней следовало помещение побольше, вероятно, столовая с длинным столом и рядами стульев, в общем, обычная для средней руки фирм картина. Из столовой я попал в коридор, пройдясь по которому и аккуратно потрогав ручки выходящих в него дверей, мне удалось выяснить, что они не заперты: по всей видимости, хозяева настолько были уверены в наружной охране, что не считали нужным закрывать внутренние замки. Узкий луч моего специального фонаря выхватывал из темноты фрагменты учрежденческой обстановки: шкафы, письменные столы, компьютеры — я двигался по этому спящему замку, как принц в поисках уколовшейся веретеном принцессы. Наконец в одной из комнат, маленькой, без окон, фонарь наткнулся на сейф — здоровенный несгораемый шкаф производства фирмы «Трезор». Как говорится, стало теплее. Но прежде чем подступиться к нему, необходимо было убедиться, что все, кто надо, достаточно хорошо заколдованы. За поворотом коридора открывался небольшой тамбур, из-под двери которого выбивалась полоска света. Переложив фонарь в левую руку, я правой легонько потянул дверь на себя.

Но уже с первого взгляда стало очевидно, что предосторожности излишни: спящих принцесс в комнате было две и обе укололись об веретено вполне основательно. Я вспомнил, как Генка Аптеков, вручая мне баллон с закисью азота, приговаривал: они тебя еще потом благодарить будут, под этим делом такие цветные сны бывают... Один из охранников лежал, закатив глаза, на широком кожаном диване, тяжело всхрапывая, как запаленная лошадь. Другой уронил голову на стол перед тремя мониторами, на которых отражалась безмятежная обстановка вокруг вверенного ему объекта. Обоих я видел впервые, но спортивное телосложение в сочетании с короткой стрижкой доказывало, что они происходят из того же инкубатора. Не представляя в точности, как долго будет действовать заклятье (Генка в своих расчетах исходил из комплекции взрослого сенбернара, но эти могли оказаться и поздоровее), я на всякий пожарный уже привычно упаковал их приготовленным скотчем. При этом они что-то мычали во сне, а тот, который развалился на диване, даже пытался меня нежно обнять, вытягивая губы для поцелуя, и чуть не сорвал с моего лица маску противогаза. Но в конце концов я их угомонил, положив на пол рядышком друг с другом досматривать сладкие сны, а сам отправился к сейфу.

Собственно, это был не сейф даже, а как бы небольшая стальная комнатка, вроде кладовки, размером метр на два. Здесь пироленты требовалось напихать побольше — я знал эту конструкцию и даже не очень надеялся одолеть замок с первого раза. Однако хлопнуло здорово, так что задребезжали стекла, а весь дом содрогнулся, и когда я заглянул в комнату, оказалось, что дверь вывернуло с мясом. Но при взгляде на содержимое сейфа я буквально присел на задние лапы и мгновенно покрылся липким потом.

Это было аналогом моей оружейки, только в значительно больших размерах. На двух верхних полках я насчитал семнадцать пистолетов различных систем, восемь дробовиков, семь наших «Калашниковых», пять израильских «узи», четыре пистолета-пулемета «борз», две винтовки «тигр», один отечественный карабин СКС. Отдельно помещались несколько оптических и лазерных прицелов различных систем, глушители и еще кое-какая военная амуниция. Всю следующую полку занимали патроны в цинках — сколько именно, я, разумеется, мог только прикинуть на глаз. Не меньше, чем несколько тысяч. И все же не от их вида пробрала меня дрожь, а от содержимого самого нижнего отсека: он оказался до верху заполнен похожими на куски кровяной колбасы брикетами аммонала и еще почему-то жестяными банками из-под пива разных марок. Некоторые были запаены, некоторые еще нет. Дрожащими пальцами подцепив крышки двух или трех из них, я окончательно убедился, что родился в рубашке — в одних банках была тротило-гексогеновая смесь, в других пластид, чудовищной силы взрывчатка. Тут же рядом лежали три противопехотные мины МОН-50, восемь гранат Ф-1 и РГД-5 с запалами, мотки бикфордова шнура, взрыватели и штук сорок электродетонаторов, приспособленных для дистанционного управления: к одним вели проводки, которые только оставалось нарастить до нужной длины, к другим изоляционной лентой были приторочены настроенные на их волну пульты-брелоки от различных систем автомобильной сигнализации. Как профессионал я высоко оценил такое конструктивное решение: надежно (сделано в США, Японии или Германии), компактно (крошечный черный овал или параллелепипед не разглядишь в сжатой ладони), в случае обнаружения не вызывает подозрений (подобными сигнализациями оборудована чуть не половина машин в городе, включая моего «кадета»). Но вот то, что все это хозяйство не рвануло в результате моих безответственных саперных экзерсисов, было, вероятно, не просто счастливой случайностью, а натуральным чудом. Даже на глаз аммонала было никак не меньше, чем килограммов двадцать, плюс кило пятнадцать взрывчатки в банках. Всего этого запросто могло хватить для небольшой Хиросимы местного значения. А если говорить о рыночной стоимости, тут разговор должен был идти на десятки, а может, и сотни тысяч баксов. Цена заказных убийств, которые можно было выполнить, имея все это в распоряжении, вообще не поддавалась исчислению. На цыпочках выйдя из этого взрывоопасного помещения, я перекрестился и отправился на дальнейший поиск.

Больше на моем пути сейфов не попадалось. И вообще обстановка представлялась спартанской настолько, что напоминала бутафорию: столы да стулья, и изредка кожаные кресла и диваны. Ни обычных в учреждениях канцелярских принадлежностей на пустынных столах, ни картинок на стенах, ни заваленных входящими-исходящими стеллажей. Больше всего все это было похоже на место, где можно пересидеть, перекурить и пожрать в промежутке между выездами на дело: что-то вроде дежурной части. И только под конец обхода, уже на втором этаже мне попались два смежных помещения, говорящие о том, что здесь, по крайней мере днем, кипит работа.

В просторной комнате с тремя зашторенными окнами стоял длинный стол, в беспорядке усыпанный обрывками факсов и прочим бумажным мусором, а на стене висел огромный план Москвы, на котором в тонком луче фонаря я сумел, однако, разглядеть крошечные разноцветные значки — по типу тех, что полководцы втыкают в карту, отмечая наступление войск. Да, похоже, ребятки и впрямь по-настоящему увлечены любимым делом...

За этой комнатой следовала другая, значительно меньшая по размеру, но куда более уютная и обжитая. Если предыдущая тянула на штаб, то эта, вероятно, представляла из себя кабинет руководителя. А посветив вокруг, я даже смог этого руководителя улицезреть. Стена возле обширного, заваленного бумагами стола была сплошь залеплена фотографиями, на которых неизменно фигурировал один и тот же человек: в боксерских перчатках и с похожим на двухведерный самовар кубком в обнимку, без кубка, но на пьедестале и с лентой победителя поперек груди, просто на ринге, в окружении друзей и тренеров, за рулем «мерседеса» и так далее, и тому подобное. А приглядевшись, я с удивлением понял, что даже знаю, как его зовут.

Динамит. Вернее, Динамит — это кличка, а зовут его Сергей Сатюков, он бывший чемпион страны по боксу в полусреднем, кажется, весе, и прозвище свое получил еще на ринге, во-первых, потому что выступал за «Динамо», а во-вторых, за взрывной, непредсказуемый характер: его дважды дисквалифицировали за нападение на рефери, а уж из последствий скольких пьяных драк вытаскивали милицейские начальнички — не вспомнить. Да в те блаженные времена, лет пятнадцать-двадцать назад, кто ж обращал внимание на подобную ерунду? Мы ходили на матчи половиной отдела МУРа и орали на трибунах так, что садились глотки: «Сере-га, левой, Серега! Врежь ему, Динамит!» Потом, правда, говорили, что Сатюков спился, ушел из спорта, а несколько лет назад его фамилия стала попадать в оперативные сводки «для служебного пользования», но мои пути с ним никогда не пересекались. И вот, значит, пересеклись.

Посветив фонарем, я поближе рассмотрел одну из фотографий, где Динамит был запечатлен крупным планом. Внешне он походил на большегрузный автомобиль: широкое лобастое и скуластое, почти плоское лицо, две фары глаз навыкате. Специфика спортивных снимков давала также возможность ознакомиться с прочими физическими данными хозяина кабинета. И следовало признать, что это был (во всяком случае, когда снимки делались) отменный экземпляр: даже глядя на черно-белое изображение, можно было представить, что мускулы у него под кожей играют, как морская рябь перед надвигающимся штормом.

Впрочем, долго рассматривать предполагаемого противника времени у меня не было. Оторвавшись от этого занятия, я на всякий случай отцепил от стенки одну фотку, сунул ее в карман и все свое внимание переключил на письменный стол. Что мне необходимо тут искать? Толком я не знал. Какие-нибудь записи, номер телефона, хоть что-то, позволяющее выйти на киллера по кличке Мойва. Еще только приступая к этому занятию, я отдавал себе отчет, насколько оно тщетное, но в эйфории удачного проникновения во вражий стан некоторое время не хотел сам себе признаться, что занимаюсь ерундой. Похоже, это был как раз тот самый случай поиска в темной комнате черной кошки, которой там, к тому же, нет.

Перебрав вороха бумаг в ящиках и на поверхности стола, я обогатил свои знания единственным выводом: в фирме «Скорпион» бытуют весьма приблизительные понятия о том, что такое нормальное делопроизводство. Договора с клиентами грудами валялись вместе с какими-то бессмысленными черновиками, рекламными проспектами, зазывающими на отдых в солнечной Анталье и откровенно порнографическими журналами. Но ни в одном из контрактов мне не попалось знакомых фамилий. О Мойве и говорить было нечего. Я уже почти совсем отчаялся, когда, как водится, в самом нижнем, самом последнем ящике меня ждала хоть какая-то удача. Выдвинув его, я сразу увидел перед собой знакомое лицо. Свое собственное.

Здесь были одни фотографии. Как я вскоре определил, шлак, пересортица, то, что не пошло в дело: смазанные, нечеткие или снятые на слишком большом расстоянии. Но и они позволяли сделать кое-какие ошеломляющие открытия.

Вот, например, бездарный частный детектив Станислав Северин вылезает из принадлежащего ему автомобиля «опель-кадет». Вот он, самонадеянный тупица, полагающий, что всегда с легкостью определяет за собой «хвост», входит в подъезд собственного дома. А вот тоже примечательная панорама: крупным планом номерной знак «кадета» на фоне офисных окон уже упомянутого самовлюбленного детектива. Как говорится, полный набор.

Это что же получается, растерянно думал я, по инерции продолжая перебирать фотографии, на которых мелькали теперь уже чужие лица, автомобили, подъезды. Это ж выходит, что минувшим вечером ванинские хлопчики вели меня отнюдь не от «Авто-Мира». Что им прекрасно известны были и мой адрес, и номер машины. И что мои лисьи петляния с целью увести преследователей от «опеля» были столь же нелепы, сколь бессмысленны. А еще получается... Рука, перебирающая карточки, замерла на весу. И точно так же замерла, зависла в безвоздушном пространстве потерявшая всякую опору предыдущая мысль. Не было сомнений, что я держал перед собой фотографию автомагната Бориса Федоровича Блумова.

Да, его словно кошкой зализанную морду я узнал сразу, несмотря на качество снимка. Тем более что за первой фотографией следовали новые. Бобс под ручку со своей супругой выходит из подъезда Стеклянного дома. Отдельно мадам Блумова с корзинкой прогуливается, по всей видимости, между овощных рядов на рынке. Снова они оба — усаживаются в свой серо-стальной, как подводная лодка, «роллс-ройс».

Я вообще перестал что-либо понимать. Но уже по инерции продолжая разбирать фотографические завалы, наткнулся на очередного знакомого — жизнерадостного толстяка с обвислыми щеками и маленьким обрубленным носом, похожего на добрую беспородную дворнягу. Лев Сергеевич Пирумов также был представлен во всех ракурсах: на выходе из дома, при входе в юридическую консультацию, за рулем автомобиля.

Зло швырнув карточки обратно в ящик, я сидел над ними в некотором оцепенении. Самым сильным желанием было немедленно сорвать противогаз и вдохнуть свежего воздуха: пот под маской заливал мне глаза, все лицо горело и чесалось. Закись азота тяжелее атмосферы, которой мы дышим, и по идее должна была бы сгуститься внизу, но я все равно боялся рисковать, мне сейчас, как никогда, требовалась ясная голова. Для профессионала назначение фотографий не вызывало сомнений. Поскольку никакого компромата на них зафиксировано не было, они могли служить только иллюстрацией к распорядку дня изучаемых персонажей. Ну, и еще для полной идентификации — чтоб в случае надобности ни с кем не спутать. А когда такие люди, как ва-нинская братва, начинают запасаться чьими-то портретами, исследовать его распорядок дня, место жительства, работы, средства передвижения, это может означать только одно. Скоро вокруг головы этого человека запляшет розовый зайчик лазерного прицела...

Стоп. Я несу чушь.

Из беседы, записанной в кабинете Блумова, мне известно, что давеча на кладбище действовал киллер по кличке Мойва. По указанию Бобса он должен был убрать... Кого? Предположительно, банкира Забусова, судя по неприязни, с которой Блумов о нем отзывался. То есть Бобс и есть тот самый убийца, вернее, заказчик и организатор.

Но с этим никак не клеются только что обнаруженные мною фотографии. Кто-то нанял ванинских охранять подходы к умирающему Арефьеву. И до сих пор я предполагал, что этот же «кто-то» заплатил им за четыре уже совершенных убийства. Он же дал указание зарезать и меня. Все просто и логично: вот жертвы, а вот преступник. До самого последнего времени я не сомневался, что это Блумов, но теперь появились серьезные сомнения.

Во-первых, как я уже говорил, ванинские, оказывается, вели меня отнюдь не от его конторы, а знали о моем существовании гораздо раньше. Во-вторых, эти карточки. Не мог же Блумов заказать свое собственное убийство. В-третьих, разительно отличающиеся способы убийства: Мойва работает как профессионал достаточно высокого класса, пользуется отличной винтовкой с лазерным прицелом, а все предыдущие жертвы уничтожены по-мясницки — зарезаны, отравлены, выкинуты в лестничный пролет. И кстати, в-четвертых, это косвенно подтверждается тем, что среди обнаруженных в ящике у Динамита фотографий нет ни Котика с Женькой, ни Малея.

Наконец, в-пятых...

В-пятых, я уж совсем никак не мог объяснить того, что в списке кандидатов в покойники оказался Пирумов. Кому из наследников мог при дележе помешать адвокат? Ответа на этот вопрос я не знал. Зато с большой долей вероятности мог теперь заключить: заказчиков убийств, как минимум, двое. Один из них Блумов, но, к сожалению, мне, похоже, не стоит рассчитывать найти в офисе «Скорпиона» следов Лешака и Мойвы. В этом смысле мой отчаянный рейд во вражеский тыл результатов не принес. Мне доподлинно известно, что завтра киллер по кличке Мойва готовится совершить очередное убийство, но где, в котором часу и даже кто жертва — не знаю.

А знаю теперь только то, что ванинские работают не на Блумова, они наняты кем-то другим, мне до сих пор неизвестным. Это, конечно, говоря языком формальной логики, всего лишь доказательство от противного. Но сказать по правде, доказательств от приятного я в этой истории вообще что-то пока не усматривал.

17. Бризец и гецильник

Пора было сматывать удочки. Однако тут, как боец в атаку, во весь рост поднялся вопрос: что делать с найденным мною оружием и взрывчаткой?

Во мне живет милиционер, мент, который за многие годы работы в угрозыске въелся в поры, в печенку, в душу. Он настойчиво предлагал из ближайшего автомата позвонить дежурному по городу и попросить (анонимно, разумеется) прислать опергруппу. Частный сыщик угнездился в тех же частях моего организма гораздо позже, но в данном случае тоже имел свои резоны. А состояли они вот в чем. Ну, накроют эту малину, конфискуют ружья и бомбы. Но ведь налицо будут и следы моей, мягко скажем, не слишком законопослушной деятельности. К тому же не только Динамита, а вообще никого из банды, кроме двух шестерок там, внизу, не повяжут. И, разумеется, поскольку все замки взломаны, вполне естественно будет утверждать, что все это хозяйство просто-напросто подкинуто. Зато, если доблестная наша милиция еще будет только гадать насчет своего неизвестного доброжелателя, то уж ванинские сообразят быстро. Конечно, то, что мне страстно нашептывал в ухо этот самый очень частный детектив, не лезло ни в какие ворота по сравнению с такими мелкими нарушениями Уголовного кодекса, как незаконное прослушивание разговоров, вторжение в личную жизнь граждан без соответствующей санкции и тому подобные мелочи. То, на что этот сукин сын меня подбивал, тянуло на уничтожение имущества, совершенное общественно опасным способом. Но послушал я именно его.

Для начала следовало сделать способ как можно менее опасным. В подвале, в углу под верстаком, я еще раньше заприметил здоровенный железный ящик — как выяснилось теперь, вместилище разного ржавого слесарного инвентаря и промасленной ветоши. Это, конечно, было не Бог весть какой амортизирующей подушкой, но лучшей я не видел. Однако, когда выдвинул ящик на середину помещения, под ним в полу оказалась ржавая стальная крышка. Не без труда отвалив ее в сторону, я обнаружил короткую сварную лесенку, уходящую метра на полтора вглубь. Из дыры пахнуло гнилой сыростью и прелью, а в свете фонарика стало ясно, что это что-то вроде канализационного люка, где коммуникации особняка подключаются к городским. Вечно мокрые бетонные плиты перекрытия снизу обросли комьями плесени, но на их прочности это не сказалось, и можно было надеяться, что домишко тряхнет, как надо, а окружающие здания при этом сильно не пострадают. Я аккуратно спустил вниз взрывчатку, для чего мне пришлось сходить туда-обратно не менее четырех раз, после чего сверху уложил ружья, пистолеты, автоматы и прочие аксессуары, закрыл люк, а сам ящик, еще больше завалив его для верности всяким металлическим и матерчатым хламом, как можно глубже задвинул под верстак.

Перед этим мне, правда, пришлось немного помучиться с детонаторами, вернее, с их электронной начинкой. Но в конце концов я разобрался, как ставить их на боевой взвод. Закончив наконец со всем этим возиться, я выглянул на улицу. Шел тот последний предрассветный час, когда темень сгущается до предела. Луна ушла за тучи, и даже уличный фонарь-доходяга светил в четверть накала. На моей ладони лежал маленький шершавый на ощупь параллелепипед, получивший смертоносную силу. Однако прежде чем пустить его в ход, я рассудил, что та сладкая парочка, что по моей милости дрыхнет сейчас в караулке, хоть и относится к бандитскому племени, но лично мне ничего плохого не сделала, и казнить их без суда и следствия у меня нет ни прав, ни желания.

Аккуратно положив брелок на верстак, чтоб, не дай Бог, не нажать случайно на кнопочку, я занялся последними приготовлениями. Первым делом нужно было собрать и упаковать сумку, отнести ее в машину. После чего я вернулся в дом, одного за другим выволок этих спящих красавцев наружу и оттащил на улицу, в подворотню с мусорными баками. Теперь все было готово. Но, наверное, этих-то нескольких минут, безвозмездно отданных на гуманистические цели, мне и не хватило, чтобы осуществить задуманное.

Я уже направлялся через лужайку к дому за брелоком, когда в конце переулка из-за поворота вывернулись две слепящих фары. Плотоядно рыча, они надвигались прямо на меня, в их свете я весь был, как на ладони. Машина остановилась буквально в трех метрах с той стороны решетки, и по ее очертаниям стало ясно, что это милицейский «уазик» с мигалкой на крыше. Как раз то, чего мне сейчас не хватало.

Мотор заглох, глухо клацнула дверца, на асфальт тяжело спрыгнули с подножки сапоги. И из снопа слепящего света, как из синайского горящего куста, раздался глас грозный к непререкаемый:

— Руки за голову! Медленно идешь к калитке! И не вздумай рыпнуться — ты у меня на мушке!

Рыпаться у меня и в мыслях не было. Я все делал, как сказали, ибо нравы нынешних патрульных мне были слишком хорошо известны: на ночных пустынных улицах они ведут себя, как в карауле у склада боеприпасов — чуть что, палят на поражение. Всячески демонстрируя мягкость и округлость движений, я вышел к машине и предусмотрительно остановился в нескольких шагах. Фары лупили теперь в другом от меня направлении, но в их отсвете можно было рассмотреть коренастую фигуру с короткоствольным автоматом в руках, а также то, что дуло направлено прямо мне в грудь.

— Ближе! — рявкнуло из темноты.

Я покорно стал приближаться, но столь же послушно притормозил, услышав грозное:

— Стой!

Вероятно, отсутствие агрессивности с моей стороны успокоило человека с автоматом, потому что к неизбежному в таких случаях допросу он приступил уже гораздо более спокойным голосом:

— Кто такой? Документы есть?

— Нету, — обреченно выдохнул я. Формально говоря, документов у меня действительно с собой не было: они остались в машине.

— Оружие?

— Какое оружие, братцы? — заныл я. — Зашел в садик по нужде, только присел, а тут вы...

— Знаем мы вашу нужду, возле домов по ночам шастать, — прорычал он и приказал, не оборачиваясь: — Пшенкин, обыщи его!

Чавкнула дверца с другой стороны, но на асфальт не спрыгнула, а скорее сползла нескладная долговязая фигура милиционера-водителя. Мои ослепшие поначалу глаза понемногу привыкли к темноте, и я смог разглядеть, что на плечах у коренастого поблескивают две звездочки прапорщика, в то время как его длинный напарник всего лишь младший сержант. Расстановка сил стала ясна окончательно, и энтузиазма у меня она не вызывала.

Прапор явно был матерым служакой и все делал, как надо. Ситуация, что называется, находилась под его полным контролем. Если сейчас сержант обнаружит у меня в кармане ключи от машины, то можно считать, что я сгорел. В багажнике «кадета» не только мои документы, но еще много всякого добра, извлечение которого на свет равно для меня профессиональной смерти: от баллона из-под закиси азота до пироленты и набора отмычек. Впрочем, я полностью отдавал себе отчет, что если попробую сейчас дернуться под бдительным оком уставленного на меня автоматного дула, дело может закончиться смертью физической. Выбор был невелик, и я, решив пока покориться обстоятельствам, дал себя обыскать.

Но на мое счастье, долговязый, похоже, не имел ни опыта своего напарника, ни особого усердия. Сопя мне в лицо аденоидами, он вяло похлопал ладонями вдоль моего туловища, пару раз шлепнул по пояснице, ткнулся под мышки и, ничего существенного не обнаружив, прогундосил напарнику:

— Чисто, Михалыч.

— Трезвый? — уже более примирительно поинтересовался тот, и я тут же с готовностью, не дожидаясь просьбы, дыхнул.

— Вроде да, — отозвался, понюхав, гундосый и спросил равнодушно: — Отпустить, что ли?

Теперь решение зависело от начальника. Время сгустилось, как патока, секунды тянулись вязкими каплями. Сердце мое замерло, я почти перестал дышать, боясь спугнуть переменчивое настроение прапора. Мне казалось, что я слышу работу его поскрипывающих, словно несмазанный безмен, мозгов.

— Не-а, — помотал он наконец головой. — Отвезем в отделение, заодно чаю попьем.

— Давай, — ткнул меня кулаком в бок сержант. — На заднее сиденье.

Но мне в отделение не хотелось, ничего хорошего от этой поездки я для себя не ждал. И поэтому, сделав по инерции несколько шагов к машине, остановился и заканючил:

— Мужики, зачем я вам сдался? Чего мирного человека тащить-то? Отпустите, ради Бога!

— Мирные по ночам дома сидят, — резонно пропыхтел сержант и резко дернул меня за рукав.

Но я остался стоять на месте, и прапор, по-видимому, расценив это как новый поворот в наших отношениях, решительно шагнул ко мне. Снизу вверх на меня уставилась оскаленная рожа, на которой тускло отсвечивали три равновеликих пятна: два маленьких заплывших глаза, а под ними золотая фикса в левом углу скривленного рта. И буквально в следующее мгновение нечеловеческая боль пронзила меня насквозь: Михалыч коротко, без замаха, но с чудовищной силой ударил меня ногой в пах. Я согнулся в три погибели, глотая воздух ртом и чувствуя, что он весь вышел из меня, как из надувной игрушки. А долговязый Пшенкин, отработанным движением ухватив меня одной рукой за шкирку, другой за пояс, поднял и зашвырнул в машину.

Взревел мотор, «уазик», разбрызгивая лужи, круто развернулся поперек проезжей части и повез меня навстречу злой судьбе. Надо было немедленно что-то предпринимать. Мы, наверное, прокатили уже квартала два, когда я, пересиливая боль, сел и сдавленным голосом, который, впрочем, давался мне без особого труда, заорал:

— Тормози, мужики, я вам здесь сейчас все испачкаю!

Сержант, не дожидаясь команды старшего по званию, надавил на тормоз, и я, воодушевленный, заныл с натуральными придыханиями:

— Вы ж меня из-под куста вынули... Мочи нет, братцы... Вам же тут еще до утра ездить!

Выматерившись, прапор выскочил наружу и распахнул мою дверь. Держась за живот, я вывалился наружу, а он остался стоять прямо за моей спиной, держа опущенный автомат в левой руке: беспаспортный бродяжка больше не вызывал у него опасений. Мне нужно было принять немедленное решение — или кинуться бежать вдоль темной улицы в надежде уйти проходными дворами, или вступить в ближний бой. Первое было чревато пулей в затылок, второе, по сути, являлось уголовным преступлением, квалифицируемым как нападение на сотрудника милиции. Но нелегкий выбор сделал за меня сам Михалыч. Злобно бормоча сквозь зубы ругательства, он занес над моей поясницей приклад автомата и тем решил дело: в конце концов, всему есть предел, и моему терпению тоже. В последний момент мелькнула ободряющая мысль, что это будет сегодня уже не первое нарушение мной закона, а семь бед — один ответ.

В следующее мгновение, резко развернувшись на пятке, я перехватил руку с автоматом, одновременно головой нанося прапору удар в лицо. Мне показалось, что я боднул лбом стенку, да и реакция противника продемонстрировала, что моя атака достигла цели лишь частично: он оглушенно отпрянул, но оружия из руки не выпустил. Тогда я, наоборот, дернул его на себя, и когда Михалыч вслед за автоматом устремился вперед, встретил его хуком слева в солнечное сплетение. Крякнув, он разинул щербатую пасть, обдавшую меня зловонием, и повис на моем кулаке. Нокдаун.

У его напарника Пшенкина оказалась явно замедленная реакция: лично я бы таких, позорящих наши славные органы, гнал из милиции взашей. Автомат прапора успел перекочевать в мои руки, его хозяин, схватив от меня еще один свинг по ребрам, получил теперь уже нокаут и улегся возле переднего колеса «уазика», а сержант все еще скреб ногтями, пытаясь расстегнуть кобуру своего табельного «макарова». В этом деле я ему помог, предварительно вытащив из машины и положив лицом на капот. Хоть я этому пареньку не причинил никакого физического вреда, бедняга мелко-мелко дрожал и вдруг начал безудержно икать, сотрясаясь всем телом.

— Набери полную грудь и не дыши, — дружелюбно посоветовал я ему. После чего отцепил у него с ремня рацию, снял с нее аккумулятор, вытащил ключи из зажигания машины, собрал все это в охапку с оружием и сказал: — Минут через пять вернетесь пешочком на то место, где меня взяли, найдете там свои манатки.

Добежав до «кадета», я действительно сгрузил все это в ближайшую оставшуюся от дождя лужу, решив тем самым заодно проблему своих отпечатков. Перед тем, как рвануть с места, я с досадой вспомнил про оставшийся в подвале на верстаке пультик от заложенной под бандитский особняк бомбы, с сожалением, впрочем, констатировав, что больше не могу теперь пустить его в ход. Семь из десяти, что мои милиционеры, найдя свои бебехи, не станут никому докладывать о позоре, нанесенном им неведомым бомжом. Да пусть и доложат, не велика беда. Но если сейчас рванет, то завтра меня по приметам будет искать весь город.

Я вдруг почувствовал, что безумно устал. Силы как будто вытекли из меня. Клюя носом в руль, я проехал несколько улиц и где-то в окрестностях Полянки нашел тихий, заставленный машинами двор и там воткнулся в крошечную щель между «Волгой» и забором. Если старшина все-таки отрапортует о своих успехах в отделении, лучше мне сейчас не передвигаться по пустынному городу с риском нарваться на случайный патруль, а дождаться утра в какой-нибудь тихой заводи, вроде этой. Откинув сиденье, я устроился поудобнее, но сон вдруг пропал. А может, наоборот, навалился сзади на плечи, как волкодав, молча и яростно. Потому что я так и не мог понять, сплю ли, брежу ли наяву: это была какая-то гнусная полудрема, куда свалились, как в яму, обглоданные куски истекших безумных суток. Кружились в глазах давешние уголовные оскаленные рожи, темные разрушенные подъезды, грязные гаражи, кладбищенские кресты, ржавые подвалы, шипя и плюясь, пылала огромная, как квасная бочка, паяльная лампа, а последним привиделся старшина милиции Михалыч. Бодро сверкая своей золотой фиксой, он произносил передо мной длинную взволнованную речь, из которой я совершенно ничего не мог понять. И только в самом конце сна догадался, что говорит он на чистой лагерной фене, все время на разные лады склоняя одни и те же слова.

Бризец и гецильник.

18. Алмазный самолет

Бризец и гецильник. С этими словами я проснулся, обнаружив, что во сне умудрился развернуться в тесном салоне «опеля» аж на сто восемьдесят градусов и лежу теперь в нелепой и неудобной позе, задрав ноги к заднему стеклу, головой под рулевой колонкой. На лбу высыхал пот. За окном уже рассвело, часы на приборной панели показывали без пяти минут шесть: я проспал всего-навсего три часа. Какой бес меня подкинул?

И сейчас же понял — какой.

Если я не могу найти Лешака и Мойву, то что еще мне о них известно? Мне известно, что Лешак дал Мойве на завтра — уже на сегодня! — бризец. Дать бризец, насколько я помню, означает навести, предложить объект преступления. Затем, по-видимому, ясен этот самый объект: скорее всего, банкир Забусов, о котором Блумов говорил со столь нескрываемой злобой. Итак, мы имеем, во-первых, время. Во-вторых, жертву. В-третьих... Место, имеем ли мы место?!

Конечно, если убийство планируется совершить где-то в городе, ничего вычислить мне сейчас не удастся, уравнение получается со слишком большим количеством неизвестных. Но Лешак говорил, что дал бризец, с такой уверенностью... В конце концов, именно потому большая часть заказных убийств происходит возле дома жертвы, что та по крайней мере дважды в сутки оказывается там. Забусов живет в Стеклянном доме. Значит, сделав такое допущение, можно предположить, что покушение планируется совершить в нашем дворе.

Но когда — утром или вечером? Чтобы убить человека после рабочего дня, надо либо следить за ним с утра, либо просидеть в засаде до вечера. Оба варианта трудоемки и ненадежны. А учитывая, что объект усиленно охраняется, еще и небезопасны. К тому же точно рассчитать, когда человек вернется домой, гораздо сложнее, чем установить, в какое время он обычно выходит из квартиры. Получается, утро предпочтительнее. Следовательно, наиболее высока вероятность того, что именно на начало этого дня и вблизи Стеклянного дома Лешак дал Мойве бризец на убийство и даже накноцал, то бишь, нашел, определил какой-то гецильник.

Гецильник, гецильник... Что это такое, черт побери?!

Я завел двигатель и выехал из двора. Город уже просыпался, по улицам брели первые пешеходы, сновали автомобили, бодро урча, подкатил к остановке троллейбус. Остановившись у первого телефона-автомата, я нашарил в кармане жетон и набрал номер. Трубку долго не брали, но я был терпелив, слушая длинные гудки, и наконец дождался. Сиплый и крайне раздраженный голос произнес:

— Слушаю, Невмянов.

Хорошо себе представляя, на какую реакцию мне следует рассчитывать, я постарался придать тону одновременно деловую, извиняющуюся и задушевную ноту:

— Шурик, извини Бога ради, но у меня срочный вопрос. Что такое гецильник?

Я ожидал, что он меня либо обматерит, либо швырнет трубку, либо сделает то и другое последовательно. Но, вероятно, его потрясение моим хамством было столь велико, что Невмянов просто утратил дар речи. Была длинная пауза, после которой он страдальчески вопросил:

— В шесть часов утра?!

— А что, еще только шесть? — фальшиво удивился я. — У меня работа давно кипит. Понимаешь, тут вопрос жизни и смерти. К тому же очень срочный.

Мне показалось, что на том конце провода раздался отчетливый скрип зубов, я снова испугался услышать короткие гудки и отчаянно крикнул в трубку:

— Клиент за все заплатит! По ночному тарифу!

— Плевать мне на твоего клиента, — с ненавистью процедил Шурик. — И что такое гецильник, я не знаю. — Помолчал и нехотя выдавил: — Есть выражение «взять на гецило» — поймать на мушку. А теперь пошел ты...

И тут он действительно отключился, оставив меня стоять в оцепенении с квакающей трубкой в руке. Поймать на мушку? То есть, прицелиться?

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Поздняя осень 1940 года. Лондон сотрясается от немецких бомбежек. Жителей столицы массово отправляют...
Зона стала привычной, она давно исследована сталкерами, исхожена вдоль и поперек. Ловушки, аномалии,...
Когда в спину дышит старуха с косой, согласишься на многое, а тут всего-навсего работу предлагают. И...
Денису исполнилось тринадцать, когда в Москве образовалась Новая Зона, а он потерял родителей в поги...
Если вы любите динамичный приключенческий детектив, то истории про Ника Картера – для вас! Популярне...
Орсон Скотт Кард – один из лидеров американской фантастики и обладатель множества наград, включая не...