Женщина в черном 2. Ангел смерти Уэйтс Мартин

В пути

Дети устали. Их прежняя бурная энергия сошла на нет, и когда в перерывах между приступами зевоты они выглядывали в окна поезда, то видели лишь ночь, куда более темную, чем привычная городская. Можно было без труда прочитать их мысли по лицам – Ева понимала: они уже скучают по своим родным, по дому. Путешествие их пугало, нарастало беспокойство насчет того, где они окажутся в конце пути. Происходящее все меньше напоминало приключение.

Ева не удивлялась. Поезд, на который им все же удалось попасть, оказался куда более старым и безобразным, чем тот, на котором они ехали от Кингс-Кросс. Вместо мягких откидных сидений – деревянные скамейки, окошки потемнели от масла и копоти, вагон скрипел и дребезжал, да и сквозило там изрядно. Что еще хуже, в соответствии с правилами светомаскировки путешествовать приходилось сквозь кромешный мрак.

Ева окинула взглядом вагон. Лунный свет придавал человеческим лицам призрачную бледность. Рядом с ней, тесно прижавшись всем телом, сидел Эдвард. С тех пор как мальчик потерялся на платформе, он и на шаг от нее не отходил. Напротив них расположился капитан ВВС Гарри Берстоу. В другом конце вагона Еве удалось рассмотреть еще одну пассажирку.

Медсестру.

Медсестра медленно повернула голову, взглянула – и Ева тихо вскрикнула. Глаза и щеки женщины казались темными провалами, кожа – настолько бесцветная, что больше походила на череп. Ева ощутила: изнутри поднимается страх, внезапный и острый, рука ее непроизвольно метнулась к горлу, сжала медальон с изображением херувима, висевший на цепочке.

Сердце Евы билось о ребра, перехватывало дыхание – она закрыла глаза и увидела: к жизни возрождаются призраки прошлого. Плывут, плывут перед мысленным взором, словно черно-белые изображения из старого киножурнала. И сама она тоже оказалась среди них. Черно-белое, черно-белое… и еще красное. Много, много красного.

Боль. Сколько боли, и вся – разная.

Нет, нет…

Ева отчаянно зажмурилась и усилием воли прогнала воспоминания.

Когда она заставила себя снова открыть глаза, медсестра смотрела в окно. Ева разжала руку, медальон на цепочке опустился ей на грудь.

– С вами все в порядке? – Гарри подался вперед, лицо у него было обеспокоенным. – У вас как будто… приступ какой-то случился.

– Спасибо, со мной все хорошо. – Ева глубоко вздохнула. Потом еще и еще.

Капитан по-прежнему не сводил с нее взгляда.

– Пожалуйста, вы не могли бы прекратить? – взмолилась она, чувствуя, как невольно теплеет внутри, невзирая на холод в вагоне.

– Что прекратить? – Он сдвинул брови.

Ева мучительно сглотнула.

– Прекратить смотреть на меня.

Летчик негромко рассмеялся, возвел глаза к небу, словно призывая в свидетели лунный свет.

– Да мне вас почти и не разглядеть!

– Ну, в таком случае, – Ева подыскивала подходящие слова для ответа, – перестаньте пытаться.

С большим трудом, но снова нацепить улыбку ей все же удалось.

– Я просто размышлял. – Он снова легонько вздернул бровь.

– И о чем же вы размышляли?

– О том, что вы прячете за вашей улыбкой.

Ева дернулась – сознание обожгло памятью о случившемся несколько мгновений назад.

– Это мое рабочее выражение лица, – ответила она, силясь говорить тоном, соответствующим улыбающимся губам.

Гарри, кажется, немного опечалился:

– Выходит, по-настоящему вы вовсе мне не улыбаетесь?

Ева открыла было рот, но так и не додумалась, что ему сказать, чтобы не обидеть еще сильнее. Истина заключалась в том, что капитан ей нравился. Нравились лучики морщинок, возникавшие в уголках его глаз, когда он улыбался. Нравилось, как он, полагая, что она не замечает, время от времени приглаживает волнистые светлые волосы. Не нравилось ей лишь то, как активно он ей интересуется, да еще неприятно было, что она позволила ему увидеть в своем лице выражение ужасной боли и страха. Никогда она больше этого не допустит, ни за что, ни разу!

Берстоу закурил очередную сигарету, краешком глаза Ева заметила, как Джин выразительно закатила глаза и покачала головой. Не обращая внимания ни на нее, ни на капитана, она перевела взгляд на Эдварда. Флора улыбалась ему со своего места через проход – он не ответил, и тогда девочка ему помахала. Эдвард вновь не отреагировал – не улыбнулся, не шелохнулся. Просто упорно, без выражения смотрел на нее.

Место, где они вышли, походило больше на скелет станции, обглоданный дочиста и брошенный за ненадобностью. Кирпичные здания почернели от сажи, черепицы на крышах не хватало, стекла были выбиты, деревянные рамы полусгнили. В окнах свистел ледяной ветер, высоко и пронзительно, будто некая гигантская флейта. Неприглядные, не в лад ноты неприятной музыки.

Дым из паровозных труб рассеялся, смешался с ночным туманом. Чтобы согреться, Ева, Гарри, Джин и дети сбились на перроне в тесную кучку, однако в их направлении уже медленно двигался, прихрамывая, человек, чей силуэт едва выхватывал из тьмы масляный фонарь, зажатый у незнакомца в руке.

Дети отшатнулись от подходившей фигуры, кто-то ахнул, кто-то пискнул. Джин – и та явно напряглась.

Из тумана к ним выплыло лицо.

– Мисс Хогг, я полагаю? – спросил человек с фонарем.

Джин встряхнулась, выступила вперед. Если она и испытала некий страх поначалу, то теперь он исчез без следа.

– Миссис Хогг, – поправила она четко, с колоссальным достоинством в голосе.

Незнакомец, коротко хохотнув, склонил голову.

– Простите великодушно. Доктор Джим Родс, местный представитель Министерства образования.

Вблизи он уже не казался пугающим и выглядел на самом деле безобидней некуда. Дети, не уловив ни тени угрозы и видя, как уверенно разбирается с ситуацией их директриса, более или менее расслабились.

Ева ощутила, как на плечо ее легла чья-то рука. Обернулась – Гарри жестом указал в направлении ведущей прочь от станции дороги, кивнул:

– Приятно было познакомиться, мисс Паркинс. Я… непременно выберусь вас навестить, как только смогу.

Голос его прозвучал официально, однако вполне дружелюбно, впрочем, Еве показалось, будто он хотел, но не добавил что-то еще.

– Пожалуйста, – начала она, – зовите меня Е…

Джин смерила молодую учительницу острым взглядом:

– Нам пора. Мы вот-вот на автобус опоздаем.

Ева покорно поплелась за ней следом по платформе, обернулась – но поздно: Гарри уже ушел. «Всего лишь очередное случайное знакомство», – промелькнуло у нее в голове.

Автобус оказался еще древнее поезда. Он кое-как тащился от станции с выключенными фарами по плоской проселочной дороге. Луну и звезды затянуло тучами, словно на деревенский пейзаж накинули гигантское армейское одеяло. Вел автобус Джим Родс, рядом с ним уселся Фрейзер, младший братишка Флоры. Он, между прочим, единственный не испугался, когда доктор Родс надвигался на них из тумана. Любопытно было – да, но ни капельки не страшно.

– А почему вы хромаете? – светски поинтересовался Фрейзер, шмыгнул носом и утерся рукавом.

Ева немедленно метнулась к ним, ухватила мальчишку за руку:

– Фрейзер!..

– Ничего, все нормально, – доктор Родс, улыбаясь, покосился на Фрейзера, стараясь не упустить из поля зрения дорогу. – Это мне еще с прошлой войны досталось. Слишком близко снаряд разорвался. Мне еще повезло.

И снова принялся смотреть вперед.

Ева вернулась на свое место и стала глядеть в окно. Постепенно глаза привыкли к темноте – она могла различить уже разные оттенки черного и серого. Вот и приехали в деревню, – догадалась, не без труда пытаясь рассмотреть впереди насквозь продуваемые ветром улицы, мощенные булыжником, и сложенные из камня коттеджи. Всмотрелась еще напряженнее. Что-то не так. Чего-то не хватает. Чего же?

Почему в деревне нет людей?

Ева обернулась – Джойс тянула ее за рукав.

– А где все, мисс?

Девочка таращила глаза, изумленно и недоверчиво склонив голову к плечу. «Ну да, – подумала Ева, – взрослые ведь знают ответы на все вопросы. Взрослые – они все знают». Подумала – и вздохнула.

– Может, – Ева бросила в окно новый взгляд, – из деревни всех эвакуировали? Из-за войны?

Джойс, похоже, подобным ответом не удовлетворилась.

– Деревня заброшена много лет назад, – сказал Джим Родс. – Скорее всего, дела пошли скверно и жители разорились.

– А может… а может, – Фрейзер возбужденно запрыгал на сиденье, – чума пришла, и все заболели, вот!

Дети встрепенулись, ожили и, заинтересовавшись увиденным, готовились высказывать собственные теории. Ева, прекрасно понимая, чем все кончится, уже открыла рот, дабы их успокоить, однако Джин ее опередила:

– Довольно. До конца поездки – никаких больше вопросов.

Дети немедленно смолкли. Кризис удалось преодолеть. Выражение лица Джин красноречиво свидетельствовало: в происшедшем виновата Ева, нечего было поощрять болтовню. Ева гордо проигнорировала неодобрение начальницы.

Эдвард, по-прежнему прижимавшийся к ней, словно кожей ощутил сгустившуюся атмосферу, прильнул теснее – и тут раздался громкий хлопок.

Автобус закачало из стороны в сторону. Дети заверещали, вцепившись в сиденья.

– Черт подери! – Джим Родс остановил автобус. Вскочил. Высунулся из окна.

– У нас колесо спустило, – сообщил он мрачно.

Автобус накренился набок. Ева тоже выглянула – на месте одной из шин красовалось нечто сильно напоминавшее огромного мертвого моллюска.

– Мы тут застряли! – заявил Фрейзер.

Сразу и не сказать было, то ли он до ужаса напуган, то ли, напротив, в полном восторге.

Деревня-призрак

Дети поплотнее закутались в пальто, потуже затянули шарфы. Выбрались из автобуса, сбились в стайку, молчали, стуча зубами, засунув руки в карманы. Ева заметила – Флора крепко прижимает к себе Фрейзера. «Ночь и впрямь выдалась на редкость морозная, – подумалось ей, – да только вряд ли их всех тут только от холода трясет».

В деревне стояла жуткая, зловещая тишина. Никого. Пусто. Пустота эта ничем не напоминала Лондон после бомбежек – там, что бы ни происходило, людей как раз хватало, – они пытались заново собрать разбитую в осколки жизнь, бродили, куда-то торопились вместе. А здесь – наоборот: дома целы, а люди из них ушли. Казалось, они попали в деревню-призрак.

– Все старайтесь держаться поближе ко…

Ева обернулась. Приказ, который Джин отдала детям, оказался совершенно бессмысленным – никто и без того даже не шелохнулся. Позади Джим Родс пнул шину, выругался снова, на сей раз шепотом, и поплелся к концу автобуса.

– Запасную нашел в багажнике! – провозгласил он торжествующе.

Джин шагнула в его направлении:

– Я помогу.

От неожиданности Джим Родс остановился и уставился на нее во все глаза:

– Вы?

– Я в свое время не так уж мало шин поменяла, – глаза Джин лукаво блеснули, уголки губ приподнялись, – она почти что улыбалась, и Джим Родс улыбнулся в ответ.

С некоторым возбуждением директриса оглянулась на Эдварда, по-прежнему цеплявшегося за пальто Евы.

– Эдвард, а почему бы тебе нам не помочь?

Эдвард только теснее прильнул к Еве.

Не намеренная сдаваться, Джин протянула руку:

– Ну, давай. Я научу тебя шины менять.

Мальчик замотал головой, судорожно ухватился за учительницу.

– Я не думаю, что он… – нерешительно начала Ева и замолкла.

Джин подошла к Эдварду, схватила его за руку и оторвала от нее.

– Он не может все время на вас виснуть, – отрезала она и силком потащила перепуганного мальчугана за собой. – Присмотрите за остальными, пожалуйста.

Ева, озабоченная и сама несколько напуганная, подошла к стене автобуса, у которой столпились ребята. Они по-прежнему не двигались и смотрели в направлении поля по ту сторону дороги, вытаращив глаза от страха и изумления. Дивясь, что могло вызвать подобное замешательство, Ева заторопилась к ним. Ребятишек с любопытством разглядывала овца.

– Я никогда раньше овец не видел. – Тон у Элфи был потрясенный.

Фрейзер наморщил лоб:

– А чего она на нас пялится?

Флора зажмурилась:

– Пусть она перестанет, пусть перестанет!..

Уперев руки в бока, Джойс, видимо решившая принять в отсутствие Джин ответственность на себя, грозно обернулась к Еве.

– Мисс, она малышей пугает.

Судя по голосу девочки, она предлагала приступить к неким активным действиям.

– Да это всего лишь овца, – улыбнулась Ева, – она никого не обидит. – И отвернулась от детей и животного. Внимание ее сосредоточилось на деревне, выступавшей из холодного тумана, подобно навечно пришвартованной к берегу «Марии Селесте»[1].

А потом она что-то услышала. Какой-то слабый, но вполне явственный звук. Это было… что это было? Голоса? Да. Кто-то пел, и пение доносилось из деревни.

Перед ней стояли пустые коттеджи, старые, с прохудившимися крышами, заплесневелые стены оплетали ветви плюща. Один из коттеджей, заметила она, вовсе сгорел дотла, однако никто не попытался ни разобрать развалины, ни отремонтировать дом. С передней стены свисала сломанная металлическая табличка:

«Мистер Горацио Джером, эсквайр, адвокат».

Ева с легкостью прочла надпись в лунном свете. Не оттуда ли шло пение?

Прислушалась – да, похоже, именно оттуда.

Снова всмотрелась в руины сгоревшего коттеджа. И что-то почувствовала – некую странную тягу, нечто… нет, этого она не могла бы объяснить и самой себе. Очарование? Притяжение?

Они вернулись, они зазвучали снова – поющие голоса. Детские голоса.

Ева покосилась в сторону автобуса – дети все еще стояли там. Никто из них и не думал петь, а большинство пытались потрогать или погладить подошедшую овцу. Джин и Джим Родс были полностью поглощены процессом смены шины, Эдвард наблюдал за ними, – голосов, похоже, не слышал никто.

Ева опять всмотрелась в сгоревший коттедж. В деревню, застывшую в тумане. И пошла туда.

Очень скоро ее каблуки застучали по булыжной мостовой, и она оказалась перед обугленными останками коттеджа. От фасада практически ничего не осталось, два окна наверху и дыра на месте двери внизу делали его похожим на искаженное криком лицо. Ева передернулась. Прислушалась.

Дети вновь запели, – слова песни уносил ветер, толком и не разобрать, голоса то приближались, то удалялись, однако кое-что различить ей все же удалось. Не то колыбельная, не то считалочка:

– Как у Дженет Хамфри сынишка помирал…

Ева шла и шла – и голоса становились громче, слова песенки – четче, явственнее:

– В воскресенье помер, в понедельник встал!

Ева вышла на рыночную площадь. Замерла.

– А кто помрет за ним? Наверно, это ТЫ!..

Голоса смолкли, лишь последнее слово эхом металось меж пустыми каменными зданиями. Ева напряженно осматривалась, надеясь услышать топоток бегущих ног. Возможно, даже смешки несущихся вприпрыжку детей. Ничего. Никого. Она была одна в пустынном месте.

А потом она услышала что-то еще. Звук, доносившийся из одного из домов.

Ева обернулась в направлении звука. На сей раз – никаких голосов, никакого пения. Просто кто-то шевелился.

– Эй, кто там?! – крикнула она. Медленно, неуверенно подошла к полуразрушенному коттеджу и заглянула внутрь.

Хотя окно потускнело от накопившейся за многие годы пыли, ей все же удалось рассмотреть маленькую гостиную. Стены потемнели от сырости, небогатая утварь запылилась. Казалось, обитатели покинули коттедж в ужасной спешке. По спине Евы вновь пробежала дрожь, и не только от холода. А потом прямо перед ней возникло чье-то лицо.

И она закричала.

Старик

Ева в ужасе отшатнулась, потеряла равновесие и упала на булыжную мостовую. Когда она подняла голову, лицо исчезло. С трудом, нетвердо она встала на ноги – на сей раз ошибиться было невозможно: за окном угадывалась фигура старика. Воздев руки в воздух, он стонал и всхлипывал.

– Простите, – пролепетала Ева в сторону окна.

– Уходите! – Старик принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Я не хотела вас напугать.

Отстраняющим жестом старик вытянул руку в ее направлении:

– Уходите, бегите. Убирайтесь! Пока вы еще ее не увидели…

Кажется, он говорил что-то еще, однако слова перешли в неразличимое бормотание.

– Я вас не обижу.

Старик зашевелился.

– Пожалуйста, – настаивала Ева.

Он выпрямился, прильнув к стеклу, и Еву передернуло. На нее незряче уставились расширенные, мутно-белесые зрачки – словно две маленьких полных луны на морщинистом лице. Старик был слеп.

– Простите, если я испугала вас. – У Евы по спине ползли мурашки.

Старик, казалось, еле слышно повторил ее слова себе под нос. Склонив голову набок, заметил:

– У вас печальный голос.

– Но мне… мне вовсе не грустно, – слегка растерялась Ева.

– Грустно. Вы очень похожи на нее, – голос старика стал громче, он торопливо и резко указал рукой на кого-то незримого для них обоих.

– На кого? – удивилась Ева. – На кого я похожа?

– Уходите! – Он с маху ударил кулаком в грязное, запыленное окно. Стекло треснуло и раскололось.

– Уходите! – Ноги у старика подкосились, он медленно сполз на пол, сжался в комок. Закрыл лицо руками и зарыдал.

Ева неуверенно покосилась на автобус, потом снова – на плачущего. Как поступить, она понятия не имела. Старик точно перестал воспринимать окружающий мир, лишь повторял еще и еще одно и то же:

– Уходите, уходите…

Затаив дыхание и с трудом сдерживая слезы, Ева что было сил побежала к автобусу.

Дорога Девять жизней

– Смотрите, мисс, смотрите! Это ж бомбардировщик «ланкастер»! А там – «галифакс»! И «спитфайр»! И вон еще, вон!.. – Элфи возбужденно теребил Еву. – Можно нам пойти посмотреть, мисс? Ну пожалуйста!

– Сядь на место, Элфи, – приказала Джин раньше, чем Ева рот успела раскрыть.

С видом человека, оскорбленного до глубины души, парнишка подчинился. Сквозь запыленное стекло автобуса Ева скользила взглядом по взволновавшим его силуэтам самолетов, по сверкающим красным огням, – смотрела и не видела. Перед мысленным взором вставали не самолеты, а пилот. Красавец капитан в форме ВВС. Вспоминались его шутки, его озорная усмешка. То, как чувствовала она себя рядом с ним. Ева молчала – и улыбалась…

Туман стал гуще, кружился и клубился, двигался почти как живое существо. Всего за несколько секунд он полностью окутал автобус.

Джим Родс не сводил глаз с узенькой полоски дороги впереди.

– На дороге Девять жизней. – Он всмотрелся в туман еще пристальнее. – Не беспокойтесь, просто море волнуется. Я к этому привык.

За шумом мотора Еве удалось различить еще какой-то звук, будто еле слышный шепот или еле заметное шевеление.

– Что это? – напряглась она. – Вы тоже слышите?

– Слышу что? – рассеянно переспросил Джим Родс.

– Ну, словно бы… не знаю, кружится что-то. Шелестит. Ползет.

– Угри, должно быть, – пожал плечами Джим Родс. – Они в воде живут.

Ева похолодела от страха – угрей она на дух не выносила. Джим глянул на выражение ее лица – и рассмеялся коротким, хриплым, лающим смешком:

– А может, просто шины на скользкой дороге хлюпают. Сами выбирайте, что вам больше нравится.

– Может, стоило бы включить фары? – предположила Джин, и Ева заметила в ее голосе нотки тщательно и решительно подавляемой тревоги.

– К сожалению, не имею права, – ответил Родс. – Здесь тоже действует закон о светомаскировке.

– Да… но, – Джин напряженно всматривалась в окно, не в силах оторвать взгляда от мокрого, удушливо густого тумана, – а что, если мы в кювет угодим?

– А что, если под бомбы германские попадем?

Воцарилось тягостное молчание – у каждого хватало собственных поводов для беспокойства.

Ева взглянула на Эдварда – мальчик сидел в конце автобуса, рядом с Флорой, и девочка держала его за руку.

Внимание ее вновь обратилось вовне, в мир за окном, – автобус проезжал мимо смутно различимого креста, торчащего из мокрой грязи. Ева собиралась было поинтересоваться у Джима, что это и зачем, однако вопрос начисто вылетел у нее из головы, – перед ними возник из тумана силуэт огромного старинного особняка.

Родс вздохнул с облегчением:

– Добро пожаловать в особняк Ил-Марш.

Особняк Ил-Марш

«Запущенный» и «заброшенный» – вот два слова, пришедших на ум Еве, рассматривавшей особняк Ил-Марш. Он стоял, значительный и величавый, подобно древнему монолиту или памятнику давно прошедших эпох, окутанный сыростью и туманом, точь-в-точь последний, еще не сваленный временем могильный камень на забытом, разрушенном кладбище.

Ева невольно шагнула назад и споткнулась о толстый черный провод.

– Осторожнее, – подхватив ее, Джим Родс кивнул в сторону провода, – там за углом флигель, мы в нем электрогенератор установили.

Джин бродила туда-сюда, пытаясь поближе познакомиться с новым пейзажем.

– Взгляните-ка, – указала она куда-то поодаль и обернулась к Джиму, – колючая проволока. Это что же, тоже необходимо?

– Я тут ни при чем, – Родс равнодушно пожал плечами, – проволоку натянули местные силы самообороны.

– Очевидно, чтоб к нам немцы не прорвались?

С тяжелым вздохом Джим повел детей в направлении дома, будто пастух стадо. Ева, смерив мрачным взором колючую проволоку, последовала за ними.

Внутри дом выглядел ничуть не лучше, чем снаружи, – если честно, он выглядел даже хуже. Никто не жил в нем десятилетиями, возможно, он был необитаем с прошлого века, – и особняк полностью сдался запустению. Краска на деревянных балках и панелях облупилась и растрескалась, обои свисали со стен изорванными клочьями. Тут и там висели керосиновые лампы – заржавелые, опутанные паутиной, ненужные. И везде – черные пятна плесени, словно темнота извне пытается прорваться в дом. На ощупь стены казались мокрыми, холод стоял чудовищный, сквозняк и сырость щекотали и пощипывали кожу Евы. Она сразу поняла: нет, в этом месте ей не согреться никогда.

По всему дому тянулись толстые черные провода, вроде того, на который она наткнулась во дворе. Змеями они вились по стенам, тянулись к запыленным лампочкам, которые осветили дом тусклым мигающим светом, когда Джим Родс щелкнул выключателем.

Стоя у большой центральной лестницы, Ева и Джин осматривались. Обе словно лишились дара речи. Джим, принявший их ужас за потрясение, удовлетворенно кивнул:

– Да, большой дом, верно?

Ни Джин, ни Ева не отвечали. Детишки, сгрудившиеся у них за спиной, тоже шарили глазами окрест.

Джим прохромал к старинным двустворчатым дубовым дверям и попытался их отворить, что вышло у него далеко не с первого раза – дерево настолько разбухло от сырости и растрескалось. В комнате друг напротив друга застыли два ряда застланных кроватей с железными рамами. Занятых среди них не наблюдалось.

– Здесь будут жить дети, – объяснил он.