Женщина в черном 2. Ангел смерти Уэйтс Мартин
– Гарри, пожалуйста…
Теперь он гнал машину как бешеный – неистовый взгляд был устремлен, казалось, не на дорогу, а на что-то в вышине, далекое и незримое.
– Прошу вас, помедленнее…
Он несся вперед – и тяжело, глубоко дышал, силясь любой ценой сохранить спокойствие. Потом вдруг ударил с размаху кулаком по рулю – раз, другой, третий – но, похоже, не помогло и это.
Ева испуганно съежилась:
– Гарри!..
– Тихо! – рявкнул летчик.
Ева и вовсе сжалась в комок, потрясенная яростью в его голосе.
– Простите, Ева. Я, – извинился он, сам понимая, насколько неубедительно звучат его слова, – я… мне необходимо сконцентрироваться, вот и все.
Джип летел, точно пуля. Вцепившись обеими руками в сиденье, Ева зажмурилась.
В конце концов они добрались до берега. Гарри затормозил – и повалился грудью на руль, дыша так, ровно марафонскую дистанцию только что одолел. Плечи его тряслись.
Ему не сразу удалось взять себя в руки и расслабиться. Утерев пот со лба, он тяжело сглотнул.
– Полагаю, – начал он медленно и сдавленно, – я обязан вам предоставить объяснения своему непростительному поведению.
– Да нет же, все…
– Прошу вас, – улыбка у Гарри вышла медленная и печальная, – не пытайтесь играть в вежливость, Ева. Сам знаю, что я вытворял на дороге.
Ева молча ожидала продолжения.
– Нас… зацепили. Подбили. Над морем. Мой экипаж не смог выбраться из фюзеляжа, когда самолет… пошел ко дну. – Гарри смотрел сквозь ветровое стекло, и Ева не могла и не хотела видеть то незримое, что развертывалось сейчас перед его внутренним взором. – Я поплыл к ним, попытался помочь. Они кричали, звали на помощь: «Капитан! Помогите, капитан!» Я их уже видел, я был… был совсем близко, я почти…
Он прикрыл глаза. Выдохнул – и сам удивился, надо же, набрал полную грудь воздуха и даже не заметил.
– Понимаете, машина… она слишком быстро пошла ко дну. Я не смог до них добраться.
Вокруг сияло солнце – но вокруг Гарри, казалось, сгустились тени.
Ева отчаянно подыскивала нужные слова:
– Я…
– Я выжил. Я один.
Потом они молчали – молча сидели в джипе и смотрели на дорогу. А после Гарри повернулся к Еве.
– Потому-то теперь мы с морем друзья небольшие, – попытался он пошутить, но шутка не удалась.
Ева ничего не ответила, только ласково положила ладонь ему на руку.
С кем говорил Эдвард?
Вид у Джин был раздраженный, пока дети собирались в столовой на очередной урок, она нервно переводила взгляд с предмета на предмет, судорожно сплетала и расплетала пальцы. Столь нехарактерное для несгибаемой директрисы поведение заметили все. Нервозность миссис Хогг, помноженная на отсутствие мисс Паркинс и гибель Тома, расстроила ребят еще сильнее.
– Давайте, – Джин кивком приказала рассаживаться по своим местам, – перемена закончена. – Машинально, по привычке пересчитала класс по головам, – все ли на месте…
– Где Эдвард?! – В обычно холодном голосе прозвенела паника.
– Был у себя на кровати, книжку читал, – сообщила Джойс.
Джин мрачно уставилась на девочку, тревога в ее лице и голосе смешалась с гневом.
– Что я вам говорила насчет соблюдения правил, а? Говорила – или нет?
Джойс, понятия не имевшая, носит ли вопрос директрисы риторический или прямой характер, ответила лишь неуверенным взглядом.
– Отправляйся в спальню и немедленно приведи его, Джойс. Прошу тебя.
– Да, директор. – Девочка выбежала из столовой.
Джойс просунула нос в приоткрытую двойную дверь дортуара, собираясь призвать Эдварда к порядку авторитарным тоном, достойным самой миссис Хогг, и осеклась: комната была пуста. Проверила каждый уголок, заглянула под каждую кровать – может, Эдвард в прятки поиграть решил? Только к кровати Тома духу не хватило приблизиться. С нее уж и матрас сняли, и постельное белье – стояла у дальней стены, оголенная и одинокая. Джойс заметила: черная гниль по этой стене расползлась настолько сильно, что больше смахивала на навеки застывшую тень, зависшую над кроватью. Девочка поежилась – мурашки побежали по спине.
Если честно, так у нее от всего этого дома жуткого мурашки по спине. Но миссис Хогг дело говорит: единственный способ выжить – это четко следовать правилам. Уж ей ли не знать – ей, едва не с колыбели осознавшей на горьком опыте, что бывает в противном случае? Больно любили весело пожить ее папаша с мамашей, до того любили, что месяцами неоплаченные счета скапливались в доме, а перед бакалейщиком за каждую ерунду приходилось унижаться. А потом отец ушел на войну, оставив дочку на попечение матери – та же сутками из кабаков не вылезала, пропивая немногие жалкие гроши, что у них еще имелись.
«Никогда со мной подобного не случится, – поклялась себе Джойс раз и навсегда. – Спасибо тебе, Господи, за встречу с миссис Хогг!» Вот кого девочка обожала, вот кем восхищалась, вот на кого похожей мечтала вырасти. Джойс прилагала немало усилий, чтобы неизменно приходить в школу одетой не только чисто и опрятно, но и элегантно, хотя даже стирать себе одежду ей приходилось самой, и никогда не опаздывала. В глубине души она считала, что миссис Хогг – куда больше для нее мать, чем женщина, ее породившая, однако сказать об этом директрисе ей и в голову не приходило – такое точно в правила не вписывалось.
Вот где-то рядом скрипнула половица. Джойс быстро огляделась – нет, не в дортуаре. Вот снова скрип – да где же это… а, наверху. Точно, именно оттуда звук и доносится. Наверное, Эдвард.
Она выбежала из комнаты, промчалась наверх по скрипучей лестнице, остановилась на последней ступеньке. Эдвард стоял в конце коридора, у двери в детскую – ту самую комнату, где Том его вчера запер – а в руке держал эту свою безобразную игрушку. До чего она Джойс не нравилась, – казалось, с каждым новым взглядом оскаленные в улыбке зубы куклы делались все более черными и гнилыми, а сама ухмылка – все шире и неприятнее.
Эдвард ее не замечал. Джойс пошла к нему. Мальчик поднял куклу к уху, словно прислушиваясь. Потом кивнул и протянул игрушку кому-то невидимому, стоящему рядом. Быстро замотал головой и вновь прижал мистера Панча к уху. Призадумался, кивнул опять. Джойс явственно расслышала странный, свистящий звук, будто кто-то плыл, рассекая воду. И пахло резко и сильно – вроде как рыбой протухшей.
– Эдвард? – позвала она.
Мальчишка аж подскочил от неожиданности. Воровато спрятал куклу за спину и уставился на Джойс расширенными, полными страха глазами.
– С кем ты разговаривал? – Джойс, привстав на цыпочки, попыталась заглянуть через его голову.
Словно не слыша, Эдвард протиснулся мимо нее, прошел вдоль по коридору и стал спускаться по ступенькам.
Джойс уже открыла было рот, собираясь сообщить, что она думает про такое хамство, но решила не обострять. В конце концов, он только что страшную травму получил – конечно, ходит теперь сам не свой. А вот если… Взгляд ее устремился к распахнутой двери в детскую. Зайти туда, что ли, самолично разобраться, что там происходит? Может, там кто-то прячется? Кто-то, с кем разговаривал Эдвард? А может, он просто играл? Или придумал себе воображаемого друга?
Она занесла ногу над порогом, готовясь шагнуть внутрь, и внезапно ее охватило странное чувство, точь-в-точь как тогда, когда она рассматривала плесень над кроватью Тома, – жуткое чувство отвращения и одиночества.
Джойс стало страшно. Она шагнула назад и что было сил побежала по коридору обратно. Вниз. К миссис Хогг. В безопасность.
Никаких прощаний
Когда Гарри притормозил джип у церквушки на краю Кризин-Гиффорд, солнце почти уже село. Ева вышла, окинула взором руины деревни. Надвигающийся закат удлинил тени, деревенские дома словно стали меньше и темнее, будто гигантская рука нависла над ними, готовая схватить в кулак.
Со стороны водительского места высунулся Гарри, явно разрывавшийся между тревогой из-за необходимости покинуть Еву в одиночестве и необходимостью выполнять приказ.
– Мне жаль, но я и вправду не могу остаться, – сказал он смущенно. – Никак не могу.
– Да ничего, – отмахнулась Ева, – уверена, со мной все будет прекрасно.
Гарри мрачно кивнул, честно стараясь ей верить.
– По-моему, вами можно только восхищаться, – заметила она неожиданно. – Я серьезно.
– С чего бы вдруг? – изумился Гарри.
Ева указала глазами в небо:
– С того, что вы раз за разом возвращаетесь ТУДА. После всего случившегося.
– Надо продолжать жить, правда ведь? – ответил он не слишком уверенно.
– Вот именно, – Ева смотрела на него и улыбалась. – Вы совершенно правы. Что ж, желаю вам у…
– Ни в коем случае! – перебил Гарри торопливо. – Желать удачи – только беду накликать. И никаких прощаний, запомните. Никогда. Прощания – под строгим запретом.
Ответил на ее улыбку, – получилось не слишком идеально, – и нажал на газ, а Ева стояла – и смотрела ему вслед.
«Никаких прощаний», – крутилось в сознании. Интересно, а что чувствуешь, когда машешь кому-нибудь – и точно знаешь, что вы с ним, возможно, видитесь в последний раз? И знаешь, что он знает, о чем ты думаешь, и сам думает о том же? Как быть вам обоим? Сделать вид, будто ничего особенного не происходит? Лгать друг другу? И что тогда станется с вами обоими? Как вам продолжать жить с этим?
Ева отчаянно замотала головой. Эта проклятая война ставит перед людьми столько трудных вопросов!..
Повернулась и пошла своей дорогой, прочь от удалявшегося джипа, вдоль деревни.
По крайней мере она знала, куда направляется.
«Г.Д.»
Остановившись перед выгоревшим фасадом дома, Ева всмотрелась в табличку:
«Мистер Горацио Джером, эсквайр, адвокат».
Потом осмотрела ключ, лежавший на ладони, – все точно, гравировка инициалов на нем полностью совпадала с гравировкой букв на табличке.
Заходящее солнце все удлиняло и удлиняло тени, придавая черным провалам окон сходство с призрачными, полными ужаса глазами над распахнутым в беззвучном крике ртом дверного проема.
Сжимая ключ в кулаке, будто охотник на вампиров – распятие, молодая женщина шагнула внутрь.
Внутри дом выгорел настолько сильно, что его чернота, казалось, поглощает даже слабый свет умирающего дня. На мгновение Еве вспомнились расползающиеся по стенам особняка Ил-Марш черные пятна плесени и гнили. «Когда-нибудь он будет выглядеть именно так», – подумалось ей.
Она стояла в холле. Рабочие кабинеты, наполовину обшитые деревом, наполовину застекленные, тянулись по одну сторону стены, в дальнем конце которой сохранились еще останки чего-то напоминавшего ведущую вниз лестницу. Обои – там, где не почернели – позеленели от времени.
С другой стороны возле Евы в половицах красовалась довольно большая дыра с потемневшими краями, через которую виднелся подвал. Приблизившись к краю, она заглянула внутрь, но не обнаружила там ничего интересного – лишь разруху да клубящуюся пыль.
Ева решительно направилась в ближайший кабинет и принялась искать там замочную скважину, к которой подошел бы ключ, однако потерпела полную неудачу. Во втором кабинете проверка дала столь же неутешительные результаты. Вздохнув, Ева пошла в сторону лестницы, ведущей в подвал.
Первое, что там удалось обнаружить – груда угольев и обгорелых остатков чего-то в центре комнаты, удивительно смахивавшая на старое кострище. Ева нахмурилась – похоже, дом подожгли намеренно?
Обугленные вещи едва сохраняли призрачные очертания предметов, которыми были раньше. Напрасно Ева щурилась, пытаясь найти в этих дебрях что-нибудь способное иметь замочную скважину – ничего не вышло.
Что-то привлекло ее внимание – и Ева подняла старинную куклу, запыленную и испачканную сажей. Кажется, когда-то кукла изображала Джуди и служила парой к Панчу, доставшемуся Эдварду. В деревянном личике верной супруги Панча не было радости – глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, будто от ужаса. Ева невольно содрогнулась и бросила куклу туда, где подобрала… а когда подняла глаза, заметила в дальнем углу невысокую арку, закрытую ажурной металлической калиткой, почерневшей от огня и заржавевшей, но по-прежнему выглядевшей удивительно прочной и основательной.
Ева потянула за ручку, и калитка, жалобно скрипнув давно не тревоженными петлями, отворилась.
За ней перед молодой учительницей открылся узкий коридор. В конце его красовались ряды депозитных сейфов. Чувствуя, как отчаянно выплясывает сердце в груди, а ключ в ладони будто горячеет и наливается жизнью, Ева бросилась вперед.
К первому сейфу ключ не подошел – в скважину влез, но поворачиваться отказывался. Со вторым произошла та же история. А третья ячейка открылась.
Замирая от ужаса и возбуждения, Ева просунула руку внутрь, нащупала и извлекла содержимое.
Конверт.
Ева читала надписанные на нем слова: «Натаниэлю Драблоу, передать в восемнадцатый его день рождения». Повернула письмо – оно было запечатано воском, и печать так никто и не сломал.
Калитка с грохотом захлопнулась.
Потрясенная Ева обернулась и увидела в умирающем свете темный силуэт человеческой фигуры. Скорее услышала, чем рассмотрела, как пришелец закрывает на ключ замок снаружи, и бросилась к калитке.
– Вы не можете туда воротиться, – прошелестел скрипучий, надломленный временем голос. – Уж простите меня.
Ева тотчас же узнала престарелого слепца, с которым случайно встретилась, когда впервые бродила по деревне. Он оказался намного выше и сильнее, чем запомнился ей с той ночи. Снова и снова дергала она за ручку, однако замок держался крепко.
– Что вы творите?! – почти завизжала Ева голосом, в котором звенели истерический ужас, гнев и недоумение. – Вы не имеете права! Не можете меня тут запереть и бросить, вы!..
Старик повернулся и, сутулясь, зашаркал прочь по коридору.
– Пожалуйста! – кричала Ева, и голос ее эхом отдавался от каменных стен. – Пожалуйста, вернитесь!
Слепец остановился, но не обернулся.
– Ежели воротитесь в дом, – выговорил он мрачно, будто вестник, не по своей воле неохотно доставляющий печальную новость, – там снова пойдут убийства…
– О чем вы толкуете? – изумилась Ева.
– Вы слыхали моих маленьких друзей. – Старик медленно закивал.
– Ваших… друзей?
– Точно. Они вам свою песенку спели.
И тут Ева вспомнила: звонкие голоса, детский хор, который она услышала во время первой прогулки по деревне. Услышать – услышала, но не увидела.
– Да, – осторожно сказала Ева, – о да. Я их слышала.
– А надо было не слышать, а слушать, – обронил старик и опять побрел к лестнице.
Ева поняла: если она хочет, чтобы слепец вернулся и выпустил ее, необходимо что-то срочно сделать. Или сказать?
– Это она, верно?! – крикнула она в удаляющуюся спину. – Дженет Хамфри! Это о ней вы сейчас говорили?!
Старик застыл на месте, впрочем, обернуться все еще медлил.
– Сынишку своего потеряла, Натаниэля, в болоте он утонул, – голос его звучал медленно и точно неуверенно. – А после руки на себя наложила. Но только после вернулась, вернулась за другими ребятишками. Да, да…
«Надо заставить его говорить дальше, – думала Ева, – и не только затем, чтоб заставить отпереть замок, но и просто потому, что нужно узнать правду».
– Но как ей удалось?!
Старик, словно не к ней, а в никуда обращаясь, пробормотал короткий стишок, и что-то не похоже было, чтоб он сам его придумал:
– Коль ее увидишь, помни не шутя, что погибнет вскоре малое дитя. – Он снова медленно закивал. – Вот так, так оно и есть, все верно. Потому и не могу я вам позволить в дом воротиться.
Ева призадумалась, вникая в смысл сказанного.
– Но, – осенило ее, – одно дитя уже умерло.
Старик медленно обернулся – и незрячие глаза словно вонзились ей в лицо.
Джеймс
Джеймс сидел в классе, безуспешно пытаясь сосредоточиться на сочинении – ничего не выходило. Смерть Тома потрясла всех, однако ближе всех к сердцу принял ее именно он. Они с Томом подружились сразу же, как уехали из Лондона, и, хоть в глубине души Джеймс и не был уверен, вправду ли Том ему по душе, друг – все одно друг, а как не переживать, если с другом подобное приключилось?
Убежать – вот чего ему хотелось, удрать поскорее и подальше. Да только… удерешь тут, ага. Тут из дома-то нос еле высунешь без дозволения чертовой миссис Хогг. Одно и остается – торчать в классе, изнывая от раздражения и тревоги.
Джеймс покосился на Эдварда – парня, который был его лучшим другом раньше. Что стряслось, он и сам не мог взять в толк. И дело не только в том, что у Эдварда мать померла, – много всего наложилось. Понятно, что надо продолжать стараться быть с Эдвардом подобрее, но что толку? Эдвард изменился – придется смириться.
Мальчик уныло уставился в тетрадку. Нет, больше писать он не мог, на части разорвись, и в классе сидеть – тоже. Он поднял руку.
– Мэм, – сказал погромче, чтоб привлечь внимание миссис Хогг, – я есть хочу.
Джин на миг оторвалась от вязания, взглянула на Джеймса поверх очков…
– Сначала допиши сочинение, – уронила, будто камушек. И вернулась к своим спицам.
Рука Джеймса взметнулась снова.
– Да я уж закончил, мэм.
– Тогда, – вздохнула Джин, – перепиши начисто.
– А мисс Паркинс – она всегда позволяла…
– Мисс Паркинс здесь нет! – Джин швырнула вязание на стол с такой силой, что ученики аж на стульях подскочили, и даже самой директрисе, явно сожалевшей о секундной утрате хладнокровия, понадобилось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. – И, кстати, мне совершенно безразлично, что именно позволяет мисс Паркинс вам вытворять. Будете делать, как я сказала. А теперь садись и переписывай сочинение начисто.
Ритмичное позвякивание спиц возобновилось.
Джеймс просто не мог заставить себя сидеть смирно – болтал правой ногой со столь неукротимой энергией, что чудо, как со стула не падал. Внезапно его осенило, и он поднял руку в третий раз.
– Мэм…
Теперь Джин начинала беситься всерьез и по-настоящему и уже готовилась накричать на мальчишку или наказать его, но Джеймс не дал ей и рта раскрыть.
– Мне бы в туалет, мэм, – сказал неуверенно.
Джин вздохнула и закатила глаза:
– Хорошо, иди уже. Иди наконец.
Выскочив из классной в холл, Джеймс торопливо осмотрелся и, вместо туалета, куда отпрашивался, направился в сторону кухни, мысленно поздравляя себя с проявленной незаурядной смекалкой.
Он, конечно, не заметил закутанной в черные одежды женщины, внимательно наблюдавшей за ним с верхней ступеньки лестницы.
Охочусь по ночам…
– Как вас… как ваше имя?
Ева всмотрелась в приблизившееся лицо слепца, понимая, что необходимо его разговорить. Привлечь его внимание, вкрасться к нему в доверие. Любой ценой заставить отпереть замок. Ничего, ничего, ей так часто приходилось бороться с ребячьими истериками и вспышками гнева, что она знала, как утешают и успокаивают людей. Уж со стариком как-нибудь да разберется.
– Мое-то? – переспросил он неуверенно, будто не слышал подобного вопроса уже долгие годы и теперь раздумывал над ответом. – Джейкобом кличут.
– Значит, Джейкоб. – Ева старательно улыбнулась (не беда, что он не видит ее, главное, чтоб в голосе тепло улыбки уловил). – Здравствуйте, Джейкоб. Я – Ева. Вы здесь давно живете, Джейкоб?
Старик помотал головой, будто отгоняя назойливую муху.
– Всю жизнь и живу.
– Но я думала, что деревню все покинули…
– Точно, – закивал он, – покинули. Я последний остался. Последний…
– Что вы имеете в виду? – подалась вперед Ева.
– Мертвые они, – бросил старик, точно выплюнул, и рассмеялся пронзительным полубезумным смехом. – Все померли. Одного меня она не достала. Видите? – Морщинистая рука указала на мутные бельма на месте зрачков. – Таким и уродился.
Потер глаза пальцами – и даже не сморгнул.
– Так как же вам удалось выжить, Джейкоб?
– Из-за этого. – Он вновь указал на свои невидящие глаза.
– Понятно. Но… чем вы живете, чем питаетесь?
– По ночам охочусь. – Он ближе склонился к решетке. – По ночам глаза ни к чему.
Ева глубоко, демонстративно вздохнула. Заговорила, стараясь, чтобы голос прозвучал сколь можно спокойнее и разумнее:
– Джейкоб, мне необходимо уйти, чтобы увезти детей из того дома. От меня зависит их безопасность. Я просто не могу бросить их там.
На лице старика застыло задумчивое выражение – невольно он сделал еще шаг к решетке. Ободренная, Ева продолжала настойчиво:
– Я видела ее, Джейкоб. А это значит, что она придет снова, верно ведь?
Джейкоб замер, схватился за голову, простонал:
– Нет, нет, о нет!
– Джейкоб, – настойчивость зазвучала в голосе молодой женщины явственнее, – послушайте меня. Обещаю – если вы позволите мне выйти и забрать детей, увезти их в безопасное место, мы уедем отсюда и больше никогда не вернемся.
Старик коротко взвыл, словно раненое животное. Выдавил из себя:
– Поздно… слишком поздно!
Джеймс снова и снова нахваливал себя за сообразительность. Он ведь даже миссис Хогг толком не соврал – ну разве самую капельку. Уж точно не насчет того, что есть охота – охота, да еще как. А может, потом и сортир посетить не помешает, попозже. Сначала надо добыть что-нибудь поесть.
Отворил дверь в кладовку при кухне и остановился перед полками, соображая, что бы такого взять. Не то чтобы выбор был особо богатый, однако, рассудил он, на безрыбье и рак рыба. Разыскал несколько овсяных печений, сунул в карман, но это на потом, когда он среди ночи проснется, помирая от желания чего-нибудь пожевать, а сейчас… сейчас надо бы поискать еще.
В кухню бесшумно вплыла женщина в черных одеждах, женщина с лицом белым, точно мел. Она шла – и стены на ее пути трескались и чернели. Шла – и несла с собой шорох угрей, копошащихся в воде вокруг острова, и легкий, почти неощутимый запах плесени.
Джеймс, полностью погруженный в поиски вкусненького, даже не заметил, как кто-то появился у него за спиной. О, годится – вон целая банка ирисок на одной из верхних полок, сейчас он ее…
Мальчик стал карабкаться наверх.
Она заберется к вам в голову…
Джейкоб нащупал голову Евы и прижал ее лицо прямо к решетке. Теперь их разделяли лишь считаные сантиметры. Еву обдало запахом давно немытого тела, гнилых зубов, нестиранной, изношенной одежды. Она даже смогла рассмотреть крошечных вшей, копошащихся в седых волосах слепца.
– Она заберется к вам в голову, – заговорил старик торопливо, обдавая молодую женщину капельками брызжущей слюны, – и заставит делать всякое… Она так со всеми… с мальчиками и девочками, а у них – глазенки блестят, а зубки что твои жемчужинки…
Ева старалась смотреть мимо. Куда угодно, только не ему в лицо. Взгляд ее уперся в ремень его пояса – за ремень был заткнут большой, старинного вида ключ – и в сердце у нее пробудилась слабая, но ощутимая надежда. «Главное, пускай продолжает говорить, – думала она, – надо заставить его продолжать говорить».
– Если все дело в этом, – попросила она, – помогите. Как нам ее остановить?
Джейкоб принялся раскачиваться взад и вперед, будто в такт неслышимой для Евы музыке:
– И сгорали-то они, и травились, и в воде тонули… и от ножа погибали…
Ева тихонько протянула руку к ключу.
– Джейкоб… Послушайте, Джейкоб. Вы должны мне помочь. Там же дети…
– Ее годами никто не видел, – заорал вдруг старик громко и дико, и голова его яростно затряслась, – сгинула! А вы назад ее воротили, сгубили все! Уж теперь-то у нее сил поприбавится, сердцем чую!
Притянул Еву еще ближе к себе, и она затаила дух, чтобы не ощущать дурного запаха старческого дыхания.
– Но, Джейкоб, прошу вас! Что-то ведь мы можем, должен быть какой-то способ…
Отлично – она выхватила ключ из-за пояса.
– Воровка! – заорал слепец. – Ты… меня обокрала!..
С неожиданной силой отшвырнул молодую женщину прочь, да так, что она покатилась по каменным плитам пола. Отбежал подальше от калитки – и бросился на нее всем телом. Железная решетка затрещала, но устояла. Джейкоб взял разбег сильнее и снова бросился на нее. Старинная проржавевшая калитка начала постепенно поддаваться. Он попробовал в третий раз.
Старый замок не выдержал – и калитка распахнулась настежь, с грохотом ударившись о стену.
Внимательно глядя снизу вверх, Ева лежала тихо, совершенно бесшумно. Джейкоб, застывший в дверном проеме, отрезал ей путь к бегству. Калитка открылась, однако пленница по-прежнему оставалась в ловушке.
Джеймс вскарабкался на среднюю полку и пошарил в поисках опоры по следующей. Вот какого черта, спрашивается, нужно было банку ирисок запихивать на самую верхотуру? Видать, чтоб таким, как он, до нее не добраться, – резонно ответил сам себе, – и ухмыльнулся: толково придумано, да что-то не сильно помогло!
Джеймс протянул руку еще выше… ухмылка его поблекла и погасла. Живое, подвижное лицо застыло, окаменело, глаза не мигали. Шарившая по полке рука замерла. Он развернулся к той, чье присутствие ощутил наконец позади. Помолчал, кивнул, будто в ответ на некий немой приказ, и опять отвернулся к полкам.
Вскарабкался на следующую и потянулся к самой верхней. Там почти ничего и не было – только пыль, следы мышиных лапок и банка, на которой красовалось изображение черепа и костей.
Мышьяк.
У него за спиной в темных глазах женщины в черном заблестело мрачное торжество.
Никогда не вернешься…
Джейкоб сделал шаг в подвал. Прислушался, склонив голову набок.
– Ты никогда не вернешься, – сказал твердо и отчетливо. – Никогда ты не воротишься, никогда.
Ева отчаянно осматривалась, прикидывая варианты действий. У нее был лишь один шанс, и она им воспользовалась – успела проползти мимо Джейкоба на четвереньках, покуда слепец восстанавливал равновесие и дыхание после атаки на решетку. Старик молниеносно сообразил, что происходит, и уже наклонился, чтобы ее схватить, но молодая крепкая Ева оказалась быстрее. Ей удалось на четвереньках прошмыгнуть ему за спину и вскочить на ноги. Теперь – бежать в коридор. Подальше от него!
Джейкоб не услышал, а скорее ощутил ее движение – и брыкнул ногой.
Ева не удержалась – и повалилась навзничь.
Джейкоб двигается очень быстро, – понимала она, – надо немедленно подниматься, реагировать на острую боль в груди сейчас – недоступная роскошь. Так быстро, как только смогла, она поползла по коридору. Сначала – в первую комнату, с остатками костра. Там, оглядевшись в поисках чего-нибудь, что помогло бы спастись, Ева наткнулась взглядом на куклу Джуди, почти бесшумно ее подобрала, поднялась, стиснув зубы, чтоб не застонать от боли, и бросила игрушку в ту сторону, откуда приползла.
Джейкоб торопливо обернулся.
Ева с колотящимся сердцем понеслась вверх по винтовой лестнице.
Добежала до первого этажа – бессвязные угрозы Джейкоба доносились снизу, и Ева могла лишь надеяться, что шум, который он издает сам, помешает изощренному слуху слепца уловить ее осторожные движения, пока она кралась на цыпочках по сломанным половицам. Зря – Джейкоб прекрасно ее расслышал, его большие руки просунулись в дыру в полу и попытались поймать беглянку за щиколотку, утащить вниз.
– Ты… не вернешься!
Ева отскочила от пролома, добежала до двери, распахнула, вылетела из дома и вихрем понеслась по улице. Она слышала – Джейкоб что-то кричит позади, однако не остановилась, даже не обернулась. Просто бежала, бежала и бежала, пока не столкнулась с кем-то.
Только тогда она завизжала.