Русские сумерки. Клятва трикстера Кулагин Олег

Содержимое утки они выплеснули на землю. Матрац распороли ножом и начали вываливать на траву подгнившую вату. Пока двое бандитов этим занимались, остальные взялись за психа. Они тщательно его обыскали, и один отвесил узнику звонкую оплеуху:

– Кто ты такой? Отвечай, дерьмо!

– Я-а? Я-а… Анатолий Бори-и-исович! – выдавил тот сиплым голосом. Он выглядел почти смешным в своем великоватом полуистлевшем костюме, разметавшиеся рыжие патлы и грязное лицо делали его похожим на испуганного клоуна, толком не успевшего смыть грим.

Лишь глаза…

Там было что-то иное – словно темное пламя тлело на дне зрачков. К счастью, бандиты не умели читать взгляды.

– Как это понимать, а, Тень? – долетел из-за их спин знакомый голос.

Угу, наконец-то! Из укрытия осмелился выйти Карен Седой – самый хитрый и осторожный.

Среднего роста, действительно седой и не слишком похож на армянина. Отнюдь не атлет – впрочем, так же, как два сопровождавших его немолодых бандита. Но судя по тому, как притихли остальные, именно эти трое – тут самые авторитетные.

– Вы хотели увидеть груз? – равнодушно отозвался я. – Он перед вами.

– Да ты гонишь, падла! Этот хмырь?! – возмутился один из ближайших мордоворотов и в сердцах отвесил рыжему узнику подзатыльник.

– Я-а – Анатолий Борисович… – снова проблеял тот – настолько измученным голосом, что его нельзя было не пожалеть. И какой черствый человек смог бы хладнокровно смотреть на его обидчиков?

Только не я.

Наши взгляды встретились. Я повыше поднял руку с брелоком. Рыжий вздрогнул, будто впиваясь зрачками в кнопки – красную и синюю.

– Дай сюда эту штуковину! – приказал Карен, кажется, он что-то начинал понимать. И сразу несколько бандитов, как вышколенные псы, реагируя на его голос, кинулись ко мне с разных сторон.

– Возьмите, – усмехнулся я и разжал пальцы, роняя брелок в высокую траву.

Догадывался, что случится потом. Нет, даже знал наверняка. И все равно едва увернулся от автоматного приклада, нацеленного мне в затылок.

Прыгая в сторону, успел сообразить, что по-любому пропускаю еще удар – прикладом в живот.

Но второго удара так и не последовало.

Бешеный вопль. Испуганная ругань. Последний хрип из разорванного горла.

Все эти звуки почти сливаются в один.

И перекрываются отчаянной автоматной пальбой.

Мелькание тел, брызги крови, оторванные конечности в считаные секунды заполняют пространство, отделяющее меня от распахнутых дверей фургона. Несколько шальных пуль бьют в землю рядом. Но пуль я не боюсь.

Куда опаснее тот, кто идет ко мне, расчищая дорогу почти неуловимыми глазу движениями.

Одно хорошо – кровь.

Густой запах и вкус с голодухи пьянит его сильнее, чем спирт алкаша в завязке. Нас разделяет всего несколько метров, но сперва он должен утолить голод.

Сперва вовлеченные в смертельный водоворот бандиты разлетятся в стороны истерзанными кусками плоти.

Значит, пара секунд есть в запасе – чтобы отползти под фургон и дождаться развязки. Искать брелок в траве глупо. Особенно если учесть, что я вытащил оттуда батарейку. А второй брелок лежит во внутреннем кармане моей куртки. Я почти достал его…

Удар.

Тупая боль в груди.

Успеваю заметить перекошенное злостью и страхом лицо Шето Приморского, рассмотреть пистолет в его руке – прежде чем темный силуэт, мелькнувший в воздухе, перечеркивает, половинит щуплую фигуру Шето…

Пуля из его «беретты» летела мне в сердце.

Но я пока жив.

Хотя это ненадолго. Вытаскиваю из кармана пробитый и теперь бесполезный металлический брелок. Пулю он остановил. Но ни на что больше не годен. Значит, вслед за бандитами – моя очередь.

Второй брелок – там, в высокой густой траве. Где-то перед трупом с полуоторванной головой…

Всего несколько шагов, но для меня – бесконечность!

«Сейчас!» – мелькает в мозгу.

Отчаянным броском оказаться там, среди крови и бестолковых, отрывистых автоматных очередей. Нащупать в траве обтекаемый, гладкий корпус брелока, сунуть туда батарею и вдавить кнопки – красную и синюю…

Это почти нереально за оставшиеся мгновения!

Но я должен.

Ради Ромки, ради Кида, ради всех, кто мне доверился, – выжить, не поймать еще одну пулю и отыскать этот чертов коробок!

Есть!

Оттолкнув чье-то изломанное, но еще теплое тело, я поднимаю брелок, дрожащими руками извлекаю из кармана маленький, скользящий в пальцах аккумулятор…

Темный силуэт нависает зловещей тенью, удар почти выбивает из меня сознание. И в следующий миг я взлетаю вверх.

Правда, длится этот полет недолго.

Рыжий держит меня за куртку одной рукой – так, что ноги едва достают до земли. Во второй его руке каким-то чудом уже оказался брелок.

– Тварь… – шепчу я в бессильной злости.

– Нет, – качает он головой, – меня зовут Анатолий Борисович, – и скалит зубы. Сейчас они длинные, похожие на крокодильи, с них капает кровь. Даже в вытянувшихся по-звериному челюстях эти клыки едва помещаются. И красное стекает на подбородок, на замызганный галстук и пиджак, в котором добавились новые дырки – следы от пуль.

– Тупой совок! Кого думал перехитри-ить? Меня, гениального топ-менеджера! – ему смешно, очень смешно. Наверное, это единственное, что еще осталось в нем человеческого. Да еще длинные рыжие волосы напоминают запуганного и безобидного узника фургона.

Он победил.

Многократно усилился жизненной энергией убитых и полусъеденных им бандитов. Распрямился, стал шире и заметно выше ростом. Огромные бугры мышц почти разрывают по швам когда-то великоватый ему костюм.

Только стальной ошейник остался прежним.

Но разве такая мелочь теперь его остановит?

Рыжий швыряет брелок на землю и расплющивает ударом пятки.

Еще крепче, так что в глазах темнеет, стискивает меня в ручищах и легко отрывает от земли. Шепчет, приблизив клыкастую морду, так что меня начинает мутить от запаха свежего мяса:

– Говори код! И не вздумай соврать – я умею различать ложь.

Всматриваюсь в его зрачки. И выдавливаю усмешку.

Нет, не все еще решено. Он бы давно уже снял стальное «украшение» – поднапрягся и просто разорвал пополам. Если б не один бонус от инженеров… Надо ввести код, иначе сработает взрыватель. Сто граммов пластида – сущие пустяки, но выращивать заново оторванную голову… Даже для рыжего это слишком.

– Код! – кривит он губы. – Если хочешь умереть быстро!

– А я… не тороплюсь.

Когда заряд в аккумуляторе ошейника упадет ниже критического – бомба тоже сработает. Так что без подзарядки – с введением кода – рыжий проживет лишь на несколько часов дольше.

Даже после нашей гибели мы не выпустим эту тварь.

– Упрямый совок… – щурит он рысьи глаза. – Тогда я проведу несколько реформ в твоем теле. Ты ведь знаешь, у меня к этому талант!

Левой рукой удерживая меня над землей, правой проводит по моей футболке. И легким движением ногтя распарывает ее пополам.

Я бью его ногой – носком кроссовки с размаху в живот.

С тем же успехом можно было лупить о стену.

Рыжий грустно вздыхает:

– Ты меня огорчил, нет в тебе ни капли толерантности. Поэтому я вырву и съем твою печень. Она вкусная у таких недоумков. Но не сейчас… Потом, когда ты сам попросишь о смерти! – щелкает пальцем и, словно сухую травинку, ломает мне ребро.

С удовольствием щурится, изучая мое искаженное болью лицо:

– В России было около сотни крупнейших госпредприятий – я справился с ними года за полтора. А в твоем теле две сотни костей. Думаешь, будет быстрее? – он наклоняет свою пасть ближе к моему уху и вкрадчиво шепчет: – Обещаю, для тебя это продлится вечность!

Хрустит под его пальцами еще пара моих ребер – при каждом вдохе будто огонь полыхает внутри. А он жадно всматривается в мои глаза:

– Думаешь, это я сделал больно? Нет, ты сам! Как все, кто идет вопреки законам рынка.

Рыжий смеется:

– Знаешь главный закон? Ты – дерьмо, как все. Так устроен мир-р-р! Но ты слишком гордый, чтоб это признать! И потому будешь умирать долго… Очень долго!

Он встряхивает меня, словно куклу. В глазах темнеет. Я мечтаю провалиться в забытье. Но не выходит. Вкрадчивый голос продолжает звучать даже во тьме, долетая через звон в ушах:

– Скажи код, и все кончится… Боль кончится, слышишь ты, тупой совок?!

Темные шестеренки проворачивают тело. Швыряют меня в темный водоворот. Но я опять из него выныриваю. И сил еще хватает, чтоб прошептать:

– Танцуй, упырь… Пока не сядет батарейка!

– Это только начало, совок. Сейчас ты узнаешь настоящую бо-о-оль! – последнее слово переходит в звериное завывание. И я падаю… кажется, что падаю целую вечность.

Но вдруг приземляюсь на траву.

Морщась от сломанных ребер, озираюсь по сторонам. И совсем рядом замечаю огромную, скорченную на землю фигуру.

Рыжего трясет, как в лихорадке. А из-под ошейника, словно светлый ореол, сжимающий его глотку, выбиваются плотные снопы голубоватых искр. Рыжие волосы дыбом встают на его загривке. Красная пена пробивается между клыками.

Я поворачиваю голову.

И встречаюсь глазами с Ромкой. Бледный, как полотно, он сидит у кабины, тяжело привалившись к колесу «Газели». А его пальцы, наверное, из последних сил, давят на две кнопки – красную и синюю.

Третий, последний брелок! Я думал, что он остался у Кида.

Стиснув зубы, поднимаюсь с земли.

– Ромка, ты молодец… Я сейчас!

Раскачиваясь, как пьяный, успеваю сделать один шаг к кабине. И застываю, будто примороженный.

Потому что еще одна фигура возникает из-за ближайших кустов.

Карен Седой – живой и невредимый. Благополучно слинявший при первом же шухере и дождавшийся своего часа.

Он без труда вырывает брелок из ослабевших пальцев Ромки. И приставляет пистолет к его голове:

– Ну что, Тень, теперь нам не помешают. Можем продолжить переговоры!

– Не трогай парня!

Он насмешливо щурится:

– Извини, но этой мой козырь.

Какое-то шевеление сбоку. Карен скалится, левой рукой вдавливая кнопку на брелоке. И рыжий упырь опять затихает.

Качаю головой:

– Предупреждал вас. Не надо было открывать фургон.

– А я не в обиде, – смеется бандит, – но согласись, теперь у нас иной расклад. Я хочу знать код!

– На фига?

– Все просто. Хочу свой миллион.

– На фига? – глухо повторяю, облизывая губы. И делаю шаг ближе к кабине.

– Стой, где стоишь! – хмурится Карен. – Я старый человек, у меня слабые нервы. А у этого «вальтера» очень легкий спуск…

– Думаешь, сорвал куш? – киваю в сторону растерзанного тела Шето Приморского. – Он тоже верил, что разбогатеет.

– Шето – наглый дурак. А мы сейчас играем по моим правилам. Они простые. Говоришь код, и я отпускаю парня. Отпускаю вас обоих! Молчишь или говоришь неверный код – парень умирает. А я продолжаю задавать вопрос, – на физиономии Седого опять расползается ухмылка. – В магазине пятнадцать патронов – хватит для вдумчивой беседы!

Я качаю головой:

– Хватит, чтоб застрелиться. Думаешь, тебе действительно заплатят? Скорее, по-тихому прикончат… Знаешь, кто это? Сколковский упырь, один из питерского клана.

Карен мрачнеет:

– А мне плевать! Хоть из самого Кремля…

– Он убил многих. Женщин и детей – тоже. И будет служить злу дальше, если ты передашь его своему заказчику. Неужели тебе все равно?

– Не гони фуфло! Можно подумать, ты работаешь не за деньги?

– Я хочу спасти людей. Для этого нужен чертов упырь. Я не отдам его тебе – даже если ты выпустишь в меня все пули!

– Не торопись, – скалится Карен, – начнем-то мы с твоего друга! – легонько тыкает стволом в висок Ромки. А тот вдруг шепчет:

– Давай… стреляй!

И с ужасом я понимаю, что Ромке действительно все равно – так, словно, выбираясь из машины и обуздав упыря, он истратил последнюю свою надежду.

Палец бандита вздрагивает на спуске «вальтера», почти его нажимает. Но выстрела все нет. Я замечаю, что улыбка Седого становится каменной, а по щеке ползет капелька пота.

Сухо киваю:

– У тебя еще есть шанс, Карен. Забудь обо всем, ляг на дно…

– Об убитых пацанах тоже предлагаешь забыть? Кто заплатит их семьям?

– Не я заставлял их выбирать такое поганое ремесло.

Карен стискивает зубы и убирает пистолет от головы Ромки. Теперь он целится в меня:

– Правильно, никто их не заставлял. И тебя не силком сюда притащили… Думаешь, пошумели и разбежались? Так не бывает. Кто-то должен расплачиваться!

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. А потом хлопает выстрел – совсем негромкий после бешеного грохота «АКМов», почти ненастоящий.

Но Седой, как подрубленный, падает на траву.

Целую секунду я почти не верю своим глазам. Пока из кустов за его спиной не выходит Катя.

Стыдно признаться, я почти забыл о ней.

А она… она второй раз спасла мне жизнь. Как за такое отблагодарить? Разве что выдавить нелепое:

– Спасибо!

Шагнуть к Седому и вырвать брелок из его скрюченных пальцев. Забрать «беретту».

Устало опереться о фургон и перевести дыхание.

Получилось!

Упырь – под контролем, бандиты мертвы…

Только Катя все еще стояла с «глоком» наизготовку – закусив губу и сумасшедшим взглядом окидывая просеку. По-моему, лишь страх удерживал ее от того, чтоб немедленно упасть в обморок.

– Можешь опустить пистолет, – вздохнул я.

Но она будто не слышала. Да уж, картинка не для впечатлительных – разорванные тела, кровь, внутренности и рядом – пускающий пену монстр…

Я шагнул ближе и мягко ее обнял:

– Убери оружие. Теперь все в порядке.

Слабое утешение. Но единственное, на которое я теперь способен. Из-за сломанных ребер каждое движение дается с трудом. А Ромка… Ромка – совсем бледный, почти серый! И, кажется, потерял сознание.

Я падаю рядом с ним на колени, пытаюсь нащупать пульс. Для меня так важно услышать его сердце… А сверху, будто из неведомой дали, раздается чуть слышный голос:

– Глеб, что здесь было?

«К черту!» – едва не вырвалось у меня в ответ. Но я сдержался – потому что Катя не виновна в моих ошибках.

– Объясню позже… Помоги, его надо усадить в машину.

– Не надо, – вдруг прошептал Ромка. Открыл веки и посмотрел на нас очень спокойным, каким-то нездешним взглядом. – Уже не надо, Глеб…

– Ты это брось! У нас есть деньги – за деньги сейчас кого угодно… Медицина… Она так продвинулась! Ты даже не представляешь…

Он слабо улыбнулся, будто старик, слушающий нелепую болтовню ребенка. И негромко сказал:

– Глеб, я хочу тебя попросить.

– О чем угодно!

– Сперва выслушай… Не отступай, не сдавайся, Глеб. Знаю, это трудно… Почти невозможно… Но ты же умеешь делать невозможное?

– Умею, – глухо выдавил в ответ.

– Спаси Алену! И остальных… пожалуйста…

– Я сделаю все, Ромка. Даю тебе слово!

Он улыбнулся еще шире, да так и замер – с улыбкой на губах…

Целую минуту я сидел неподвижно. Катя опустилась на траву рядом. Мы просто молчали – будто все на свете слова разом утратили смысл.

И ни одного звука не долетало посреди просеки.

Пока сбоку не раздался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел, что Карен Седой открыл глаза.

Острая, как нож, обида подкатила к сердцу.

Ромки нет, а этот – живет, несмотря ни на что!

Я поднялся и с трофейным «вальтером» шагнул ближе. Остановился над раненым бандитом. Прицелился ему в лоб.

Металл спускового крючка приятно холодил мой палец.

А Седой угрюмо смотрел куда-то в зрачок ствола. И не просил пощады – будто заранее смирился с неизбежным. Словно по-другому и быть не могло.

«Так устроен мир-р-р!» – вдруг всплыло из памяти рычание Сколковского упыря. Неужели тот был прав?

Я сплюнул на траву. И медленно опустил пистолет.

– Катя… Перевяжи его!

– Что? – удивленно захлопала она ресницами.

– Перевяжи, – мрачно повторил я, – аптечка в кабине!

Пока она возилась с бинтами и медицинским пластырем, я обыскал Седого. Но обнаружил только бумажник с десятью тысячами рублей и кредитной карточкой. Еще там имелась фотография – аккуратно упакованная под прозрачный пластик. Счастливые мальчик и девочка обнимаются на фоне моря.

– Твои? – спросил я.

– Внуки, – коротко отозвался Седой.

– И дети, наверное, есть?

– Нету… Упыри их сожрали. Еще в первую войну кланов.

Я умолк, рассматривая фотографию. Потом вернул бумажник ему в карман.

Сухо спросил:

– Ты ведь – единственная их опора, кроме тебя, у них никого? Как же ты ввязался в такое поганое дело?

– Будто сам не знаешь. Я стар для всего. Большой риск – большой куш. Хватит, чтоб уйти на покой…

Я мотнул головой. Может, у кого-то хватило бы терпения это выслушивать – только не у меня и не сейчас:

– Кто был заказчик? Откуда вы узнали наш маршрут?

Седой поморщился:

– Не моя была затея. Счастливчик все замутил.

– Хорошая у него кликуха…

– На самом деле он – Лаки-бой[4]. Прожил двенадцать лет в Лондоне, говорят, обделывал дела для тамошних кланов.

– Ага, надежный кореш, – кивнул я с издевкой.

– А мы с ним не корешились. Это у Шето были завязки. Он и меня втравил в историю.

– Очень удобно переводить стрелки на покойника.

– Можешь не верить – твое право. Но если б я накануне не потерял три сотни штук за одну полицейскую облаву – хрен бы на такое подписался. Я гниль за версту чую!

– И сколько вам дали аванса?

– Сто штук – на всю орду.

– Негусто.

– Так и дело, казалось, плевое. Счастливчик говорил – для крепких пацанов на пять минут. Отобрать груз у троих «идейных».

– А куда самих «идейных»? В землю? – мрачно усмехнулся я. – Говори как есть.

– Со мной речь шла конкретно о грузе. А уж о чем они с Шето столковались…

– Место для засады ты выбирал?

– Я, – не стал он юлить, – и найти нормальных пацанов помогал. Но Шето все равно набрал всякой сволочи, которую и в расход не жалко. Делиться он не любил. С-сука!

– Ага, – сплюнул я, – прямо паршивая овца в вашем кристально чистом коллективе…

Жадность. Обычная жадность.

Вот что их погубило. Сначала заставило подписаться на гнилое дело, потом открыть фургон – вопреки инструкциям заказчика. Людские пороки – единственное, что делало людьми эту стаю шакалов.

Но их след – все, что у меня есть.

– А где найти этого… Лаки-боя?

– Зачем тебе? Он же только посредник. И по-моему, вообще в глаза не видел заказчика…

– Это по-твоему, – сухо оборвал я.

Катя заканчивала перевязку. Рана у Седого отнюдь не смертельная. За пару недель останется максимум отметина. И что потом? Будет дальше мутить крутые дела, зарабатывая на спокойную старость?

Шанс уцелеть у него небольшой, но у живого всегда есть шанс…