Брачный контракт с мадонной Степнова Ольга
Филимон заорал где-то, и я почувствовала, что тоже хочу заорать — истошно, протяжно, с надрывом, и обязательно по-кошачьи.
— Ну что, сестрёнка, будем знакомы?
— Не буду врать, что мне очень приятно. Зачем вы оккупировали мою квартиру?
Она рассмеялась звонко и весело.
— Мы с Геральдом крупно поспорили. Он утверждал, что ты вряд ли сюда придёшь, что будешь сидеть до упора в съёмной квартире и ждать его. А если сюда и явишься, то простишь ему всё, будешь клясться в любви, даже если он приставит нож к твоему горлу. Я же сказала, что раз всё-таки ты мне сестра, то должна взбелениться, разозлиться и заставить его играть по своим правилам. Я ждала, что ты вернёшься сюда, в эту квартиру. Я знала, что ты не испугаешься его глупых угроз, я чуть со смеха не умерла в спальне, когда услышала, как он носится за тобой по квартире. Ты ошпарила его кипятком! Ты заставила его рассказать правду! Здорово! Геральд, ты проиграл мне поездку в Диснейленд и пластику по увеличению бюста! — Она захохотала, и он захохотал, и Филимон захохотал где-то, а я подумала, не захохотать ли и мне?!
— Да, проиграл, — сказал Геральд, — проиграл. Только где мы возьмём на всё это бабки? За фальшивую мазню, которую она нам притащила, гроша ломаного не дадут, а… меня всё равно грохнут. Господа мечтали получить подлинного Ренуара, и господа не получили подлинного Ренуара. Старый пень Анкилов обхитрил нас, или… слушай, а может, она была с ним заодно?! — Он ткнул в меня длинным пальцем. И как могли мне эти руки казаться красивыми? — Точно, она была с ним заодно. Иначе с чего бы старый пень держал в коллекции такие грубые копии?
— Вы с ума сошли. Как я могла быть заодно с человеком, которого ни разу в жизни не видела?
— Деньги нам принесёт она, — сказала сестрица тоном, которым выносят приговор.
— Я?! — Я зачем-то бросилась к двери, но Геральд поставил мне подножку, и я не растянулась лишь потому, что успела вцепиться в косяк.
— Ты, сестрица! — Она по-хозяйски уселась на стул и закинула ногу на ногу. На ней были тугие джинсы, заправленные в полусапожки и блузка цвета зелёного яблока, обтягивающая высокую грудь.
На кой чёрт ей понадобилась пластика по увеличению бюста?
На кой чёрт ей понадобился Диснейленд?
— Господа, — усмехнулась я, — я смотрю, вы что-то опять замышляете. Так вот, в ваших игрушках я больше участвовать не собираюсь.
— Геральда из-за тебя могут убить.
— Но позвольте…
— Ты поедешь к Анкилову, откроешь сейф, который расположен в гостиной, справа от камина, и заберёшь оттуда «уголек» — маленькую черную пластиковую карточку. Ты не ошибешься, на ней латиницей написано Центурион.[8] Код карты я знаю. Тогда у нас с Геральдом будут деньги, мы сможем уехать с ним за границу, и его не убьют за фальшивого Ренуара! Если будешь хорошей девочкой, то мы и тебе немного деньжат подкинем, там их немеренно, а ты мне всё же сестра! Говорят, близнецы очень тесно друг другом связаны, и если одному не очень-то хорошо, то и другому неважно. Ты тоже сможешь куда-нибудь смыться. Например, в Европу.
— Что ж вы мне сразу карту не поручили украсть? Зачем была нужна катавасия с Ренуаром?
— Не такая уж ты и дура! Старый пень всегда таскает её с собой. А тут приехал, расслабился, сунул в сейф. Считает, что раз его уже обокрали, то больше бояться нечего. Кстати, копии, которые ты украла, были застрахованы, он сидит довольный как кот и ждёт от страховой компании своих денежек. Уже и пресса пронюхала, что картины были подделками.
— Почему ты сама не заберёшь эту карту, раз знаешь, где и как её взять? Раз всё равно собираешься бежать, растворяться, скрываться?
— Мне нужно алиби! Анкилов не должен подозревать в этой краже меня. Завтра вечером мы будем с ним вместе на одном очень важном приёме. Охраннику в доме я скажу, что вернусь часиков в десять одна. Но придёшь ты, а не я. Я буду в это время с Анкиловым. Ты замазала свою дурацкую родинку? Вот и отлично, завтра сделаешь то же самое. Да, и шмотки я оставлю тебе свои, а то вырядишься, как корова. На, держи ключи от квартиры, старый пень приказал поменять замки в двери после кражи. — Она протянула мне связку ключей, которые вытащила из кармана джинсов.
— Собаки, — напомнила я.
— Их не будет. Тонька, прислуга, забрала их к себе. Псы приболели, им нужно ставить уколы, а кроме неё с этим никто не справится. Зайдёшь и уйдёшь без проблем. Ровно в десять! Всё пройдёт без сучка, без задоринки.
— Если я откажусь?
— Мы сдадим тебя, куда следует. Копии, не копии, а ты обокрала банкира Анкилова!
— Я смогу доказать, что организаторы преступления — ты и Геральд!
— Не сможешь. Ты не сможешь ничего доказать. Твоё слово против моего. Кто ты и кто я?! Геральда я не знаю, Геральд не знает меня, правда, Геральд? А вот Павлик твой подтвердит, что вы с Геральдом сладкая парочка. А я ни при чём. Правда, Геральд?!
— Сука, — сказал Геральд и очень тоскливо посмотрел на фляжку, лежавшую на столе.
— Ради тебя стараюсь, кобель. Кстати, в наш с тобой уговор не входила обязанность спать с моей сестрицей. Но ты ведь не упустил своего?
— Не упустил, — ответила я за Геральда только для того, чтобы хоть немного уколоть её самолюбие. Ведь если она заговорила об этом, значит, ей не совсем всё равно?
— Завтра в десять ты должна появиться в квартире Анкилова. Пакет с моими шмотками у тебя в спальне. Всё ясно? А до этих пор не высовывай отсюда и носа. Геральд будет тебя караулить. Да, Гаральд?
— Обе вы суки, — пьяно промычал Геральд.
Вторая серия, господин режиссёр, вторая серия! Ну и что, что бюджетом картины это не предусмотрено, каков сюжетец-то а? Завтра припрусь к господину Анкилову, открою квартиру, открою сейф, вытащу карту, усядусь в кресле посредине гостиной и буду ждать своего звёздного часа. Буду ждать, когда банкир под ручку с женой вернётся со своего светского раута. Дождусь, и всё расскажу ему. Всё! И отдам карту. И полюбуюсь на физиономию Жанны.
— Я согласна, — кивнула я. — Только не забудьте подкинуть мне потом немного деньжат. Мне понравилась идея уехать в Европу.
— Отлично, сестрица! — Жанна встала и пошла к двери. Для полноты образа ей не хватало хлыста и шляпы.
Шляпы!
— Стой! — крикнула я. — А почему ты замуж выходила в шляпе, а не в фате? Ведь тогда ты ещё не знала, что встретишь меня. Ты не могла знать, что я мечтала выйти замуж обязательно в шляпе! Почему ты надела её?
— Не знаю, — она остановилась и пожала плечами. — Фата — это избито, провинциально и пошло. А в шляпах ходят современные королевы. Почему тебя это интересует?
— Похоже, ты и вправду моя сестра, — вздохнула я. — Похоже, меня действительно продали в младенчестве.
Она захохотала. И Филимон где-то захохотал. Мне стал надоедать их надсадный дуэт.
— Завтра в десять! — крикнула Жанна, и вышла из квартиры, абсолютно бесшумно закрыв за собой дверь.
Ночь я провела в своей спальне. Геральд ко мне даже не сунулся, похоже, он сильно напился и лёг спать на диване в зале.
Первый раз за неделю я крепко и безмятежно заснула. Приняв простое решение рассказать всё Анкилову, я скинула с души большой груз. Не знаю, что со мной будет дальше, но идти на поводу у этой чокнутой парочки я больше не буду. Я расскажу всё банкиру, и пусть делает со мной, что захочет. Тюрьма, так тюрьма. В тюрьме тоже люди живут.
Интересно, почему Жанне не пришло в голову, что я могу это сделать?
Я заснула опустошённая, обессиленная, но почти счастливая.
Завтра я им отомщу. Завтра, завтра.
Я провалилась в чёрную пропасть, на дне которой истошно орал Филимон и хохотала Жанна…
Утро меня встретило сумерками. Первое, что я ощутила — это дикий, животный голод. Накинув халат, я побрела на кухню.
Геральда нигде не было.
Заглянул в холодильник, я обнаружила там полный холостяцкий набор — бутылок десять пива, сыр, колбасу и готовые котлеты в магазинной пластиковой упаковке. В отличие от меня, Геральд не собирался голодать, скрываясь в моей квартире. Котлеты и сыр я съела сама, а колбасу отдала Филимону. Кот был абсолютно спокоен, и даже потёрся о мою ногу, что с ним крайне редко случалось.
Я ещё раз обошла все комнаты, заглянула в ванну и туалет — Геральда нигде не было. Странно. Кажется, он должен был меня караулить. Фляжка тоже пропала, и чётки исчезли, зато нашлась моя сумка с паспортом, правда, денег там почти не осталось.
Я посмотрела на часы — девять утра. Прихватив сигареты, вышла покурить на балкон. Внизу, во дворе, толпились бабушки с помойными вёдрами. Отбросив сигарету, я вернулась в комнату и уставилась на часы.
Девять! Но не утра, а вечера. В нашем доме нет мусоропровода, и каждый день в семь утра и девять вечера приезжает мусорная машина. Раз внизу толпятся бабушки с вёдрами, а на часах девять, значит, сейчас вечер, а вовсе не утро. Я проспала целый день! В десять я должна быть у Анкилова.
Бросившись в спальню, я натянула свои джинсы и свитер. Жанна оставила мне пакет со своими шмотками, но я их проигнорировала.
В карман я сунула деньги и паспорт. Подумала — а не прихватить ли с собой и смену белья (вдруг всё же тюрьма?), но не стала.
Странно, что Геральд исчез, Разве он не должен был проследить, чтобы я вовремя отправилась на очередное «дело»?
Вместо белья я запихнула в пакет Филимона. В последний момент мне пришла в голову мысль, что кроме меня старый кот никому не нужен. Оставить его одного в квартире я не могла. Если меня всё же посадят, упрошу банкира о нём позаботиться. Сейчас у богатых модно совершать маленькие милые благодеяния.
В коридоре я, как старая бабка, размашисто перекрестилась, и вышла из квартиры, шагнув в неизвестность.
В ушах звучала симфония под названием «Дежавю».
Солировали нервные скрипки, им густым контральто подпевал контрабас. Композитором и дирижёром была я, поэтому я настойчиво попросила вступить тарелки. Она звонко бряцнули первый раз, когда охранник, выполнявший здесь роль консьержки, спросил:
— Уже вернулись, Жанна Игоревна?
— Как и обещала, в десять часов, — улыбнулась я. — Сергей Мефодьевич задержался немножко.
— Разве он выходил? — удивился охранник. Это была другая скрипка, из другого оркестра, из чужой партитуры, и я, взмахнув воображаемой дирижёрской палочкой, приказала ей строго заткнуться.
— А что это у вас в пакете шевелится? — не унимался охранник.
Шагнув в подъехавший лифт, я нажала кнопку с номером восемь.
Тарелки вступили снова, невыносимым крещендо, когда я тихонько, ключами открыла знакомую дверь. Тут я вдруг вспомнила, что не знаю пароль, которым нужно снимать квартиру с охраны, но поняла, что лампочка не горит, значит, квартира не стоит на охране. Это меня удивило.
Собак нигде не было видно, похоже, Жанна не обманула, и псов действительно забрала прислуга. Где-то в глубине квартиры горел слабый свет, и это тоже меня удивило. Филимон в пакете зашевелился, заворочался и коротко мявкнул.
— Тише, — сказала я, — тише, старик. Твоя задача сегодня произвести на банкира хорошее впечатление. В противном случае тебя усыпят.
Я прошла по знакомому огромному холлу и остановилась у кабинета.
И тут меня осенило. Догадка шарахнула в голову так, что я с трудом удержалась на вмиг подкосившихся ногах. Идиотская ассоциация с симфоническим оркестром исчезла, мозги заработали в режиме реальности.
Жанна сказала явиться мне сюда в десять. Она дала мне ключи от новых замков квартиры, сказала, что сейф в гостиной, но она не сказала код сейфа! Как бы я открыла его, не зная кода замка?
Что это значит? Она забыла? Или знала, что я не собираюсь воровать эту карту? И квартира не стоит на охране!
— Это ловушка, — зачем-то объяснила я Филимону и задрожала, затряслась как осина на холодном ветру. Коту не понравилась эта вибрация, и он завозился в пакете. Я бросилась к выходу, но Филимон дёрнулся, выкрутился, выскочил из пакета и чёрной тенью метнулся туда, где в глубине этих безумных квадратных метров горел слабый свет.
Нужно было бежать, уносить ноги, но… Кроме меня это старое, выжившее из ума животное вряд ли кто-нибудь пожалеет. Его выбросят на помойку, уморят голодом, усыпят, изобьют до смерти — сделают то, что делают в этом мире с миллионами старых, никому не нужных животных.
Я побежала на свет, за своим котом.
В гостиной, огромной, как картинная галерея, горела маленькая ночная лампа в виде нежной, стеклянной лилии. В отличие от спальни, тут был балкон, и дверь его оказалась настежь раскрыта. В комнате гулял свежий вечерний сквозняк. Филимона нигде не было видно, и меня прошиб пот: чтобы найти его на такой территории, мне придётся ползать тут до утра. Я нагнулась, и с остервенением старой девы, потерявшей любимую кошку, приговаривая «кыс-кыс», пошла вдоль стены, заглядывая под разнообразную помпезную мебель. Под одним из диванов я увидела ноги. Обычные мужские ноги, в чёрных ботинках, над которыми нависали чёрные брючины с консервативными острыми стрелками.
— Кыс-кыс, — как последняя дура сказала я чёрным ногам, но ноги не пошевелились.
И тут коротко, сухо и страшно бабахнуло. Кажется, даже сквозняк испугался, вздрогнул, затих и перестал сквозить по полу. Ноги в ботинках дёрнулись, до меня дошло, что это не что иное, как выстрел, и я распласталась по полу, стараясь слиться с паркетом. Где-то истошно заорал Филимон и мысль, что он не стал жертвой этого выстрела, почему-то меня успокоила.
— Эй, — крикнула я ногам, — вы там живы?
Ноги молчали, Филимон молчал, и тот, кто стрелял, тоже молчал.
Наверное, было ещё не поздно попытаться удрать отсюда, но мысль, что без кота я уйти не могу, засела в мозгу с маниакальной навязчивостью. Я поползла по-пластунски, помогая себе локтями, обогнула диван и увидела то, что мне и надлежало увидеть. То, ради чего сестрица организовала моё появление здесь, забыв сообщить код сейфа. Они были правы, Жанна и Геральд. «Какая же ты дура, Анель!» Они просчитали, что я пойду не грабить банкира, а изливать ему душу, каяться, просить защиты, пощады и помощи. Наверное, это был самый гениальный план Жанны, и она могла им по праву гордиться.
На диване полулежал Анкилов. Я узнала его — маленький, чёрноволосый, с лицом итальянского мафиози. Он был точно такой же, как на свадебной фотографии, только мёртвый. Недалеко от балконной двери я увидела пистолет. Вернее, не пистолет, а насмешку, улику. «Тебе не отвертеться», — прочитала я в его чёрном дуле-глазу.
— Кыс-кыс, — заело меня.
Может, я ещё успею поймать Филимона и убежать?
Но комнату стремительно стали заполнять какие-то люди. Все они были высоченными мужчинами в тёмных костюмах, с одинаково-холодными, респектабельными, высокомерными лицами. Только один из них был другой — в джинсах, пёстрой рубашке, невысокий и почему-то очень весёлый.
— Балкон! — крикнул он «одинаковым», и трое из них резво бросились на балкон. — Она ушла через балкон!
Он присел рядом со мной на корточки и за подбородок приподнял мою голову. На руке у него блеснул перстень, почему-то мне очень знакомый.
— Это не я, — сказала я мужику в пёстрой рубашке, с чёрными, как смоль волосами и глазами как угли. — Это не я убила банкира Анкилова!
— Милочка, банкир Анкилов — это я!
— А-а, старый пень! — протянула я и заплакала.
— Милочка, — он поднял вверх указательный палец с перстнем, — мне всего-то пятьдесят пять, а вот вам уже далеко за двадцать!
— Я видела это кольцо на свадебной фотографии! — уставившись на его перстень, сказала я.
— Лучше бы ты запоминала лица! — Он засмеялся и зачем-то погладил меня по голове маленькой, жёсткой, крепкой ладонью.
— Только не смейте говорить мне «бедная девочка»! — рыдая, приказала я банкиру Анкилову.
— Я бы сказал тебе — глупая дурочка, — он снова погладил меня, теперь по плечу.
— А разве бывают умные дурочки?
— Так же, как и небедные девочки.
Мы сидели на паркетном полу, в окружении устрашающего частокола черно-брючных ног и несли всякую чушь.
Чушь!
— А кого убили там, на диване?
— Куклу! — захохотал он. — Она расстреляла куклу, которую я заказал смастерить знакомым ребятам. Они постарались! Копия я! Здорово, да?! Как Шерлок Холмс, помнишь? Для убийцы он посадил в гостиной вместо себя манекен.
Я посмотрела на диван. Только такая идиотка, как я могла перепутать грубую копию с подлинником.
— И кто же у нас убийца? — спросила я просто так, чтобы знать, что он знает.
— Твоя сестрица, моя жена. Та ещё штучка! Я сразу подозревал, что она хочет развести меня на бабки, и заставил её подписать очень весёлый брачный контракт. Тогда она решила ограбить меня чужими руками. Сначала Жорж чуть не стал её жертвой, потом ты! Скажи, разве я похож на дурака, который хранит полотна великих мастеров в квартире? В моём кабинете висят только копии! И тогда ей осталось последнее — убить меня так, чтобы на месте преступления застали тебя. Я устроил засаду с моими парнями и до последнего момента не верил, что ты припрёшься сюда, но ты пришла, да ещё приволокла какую-то драную крысу в пакете. Что Жанка тебе наплела?
— Про чёрную карту, про деньги, про сейф! Но я пришла сюда вовсе не воровать, а чтобы всё вам рассказать! Она всё правильно рассчитала, я сыграла по её нотам. Где она?
— Кто?
— Жанна!
— А, у соседа. Сейчас мои ребята её приведут. Сосед и есть тот заказчик, который захотел заполучить моего Ренуара. Поскольку вышел облом с картинами, Жанка решила грохнуть меня и завладеть наследством, в том числе и полотнами, чтобы рассчитаться с заказчиком. Он пустил её в свою квартиру, а наши лоджии имеют общую застеклённую стенку, достаточно только выставить одно стекло. Она дождалась тебя на балконе, пальнула в куклу, подбросила пистолет и благополучно перелезла на лоджию соседа. Я все уши ей прожужжал, что сегодня в десять жду важный телефонный звонок, и буду сидеть в гостиной. Специально включил ночник, чтобы был рассеянный свет, и она не заметила, что это не я, а кукла. Она попалась на удочку. Правильно, парни? — Парни синхронно кивнули, так и не разомкнув кольцо вокруг нас. — Мы специально дали ей уйти к соседу, чтобы доказать и его причастность! — Он снова захохотал. У него были удивительные перламутрово-белые зубы, которых, казалось, было не тридцать два, а шестьдесят четыре.
— А где же Геральд? — спросила я.
— Да чёрт его знает! Жанка расскажет. Думаешь, она будет за всё отдуваться одна? Я ведь всё знаю и про неё, и про её любовничка. Частный детектив, которого она наняла, чтобы всё разузнать о тебе — мой человек! Он всё докладывал мне. Она думала, что играет со мной, а это я играл с ней!
— Старый пень! — я опять зарыдала. — И ты позволил им с Геральдом так обмануть меня! Старый, богатый, скучающий пень!!! — Мне почему-то было очень комфортно «тыкать» и обвинять его в окружении этих его «одинаковых», «чёрных» людей. Я их перестала бояться. «Шестёрки», «шнурки»! Здесь главные — Анкилов и… я.
— Маленьким глупеньким девочкам полезно попадать в такие истории, — засиял мелким жемчугом своих зубок Анкилов. — Своими забавами я убил сразу двух зайцев — наказал Жанну и поучил тебя. Скажи, ведь ты стала мудрее после этой истории? Перестала витать в облаках? Мечтать о прекрасных принцах?
— Да, перестала, — буркнула я. — И стала мечтать о старых богатых пнях!
— Отлично! — Он вскочил наги как гимнаст и подал мне руку. — Отлично, мой папа тебе подойдёт!
— Я думаю, я его не устрою. Ему ведь всего-то каких-нибудь там девяносто, а мне уже далеко за двадцать! — Я встала сама, проигнорировав его руку.
Мы стояли в кольце парней и опять несли чушь. Анкилов был ниже меня, но казался мне великаном.
— Зачем ты припёрлась сюда с котом?
— Хотела, чтобы пока я сижу в тюрьме, ты о нём позаботился.
— Терпеть не могу котов. Особенно чёрных. Ты хочешь, чтобы он по тысячу раз на дню перебегал мне дорогу?
— Хочу! А ещё хочу, чтобы мой Филимон писал в твои ботинки, рвал твои шторы, корчевал из горшков цветы, будил воплями по утрам, воровал с твоего стола еду, и начистил морду твоим собакам. Хочу!
— Ну, значит, так и будет! — Он взял меня за руку. — Парни, поймать Филимона!
Парни нехотя двинулись в разные стороны, словно ленивые клерки, которым неохота работать.
Когда кольцо расступилось, я увидела в дверях Жанну. Она была наручниками пристёгнута к крепкому парню. Лицо её было красным и злым.
— Ну, здравствуй, сестрица! — сказала я ей. — Ты мечтала, чтобы я заняла твоё место? Я его заняла! — Я отняла у Анкилова руку и просунула её под его локоток.
Только бы этот чёртов банкир не отпихнул мою холодную, дрожащую, многозначительную руку, проскользнувшую под его сильный, колючий локоть.
Анкилов улыбнулся, посмотрел на меня снизу вверх и свободной рукой похлопал по моей нагло вторгшейся в его личностное пространство руке.
— Ничего, — сказал он, — ничего, что тебе уже так далеко за двадцать. Папе я тебя не отдам!»
Домик во Флориде
Звонок ввинчивался в висок, буравил мозг, не давал жить, не давал спать и дышать.
Гранкин открыл глаза. Тетрадь лежала у него на коленях.
«— Папе я тебя не отдам!» — перечитал он. Что за бред?!
Будильник исполнял свой утренний гимн, но где он стоял и кто его заводил, по-прежнему оставалось загадкой.
— Вань! — жалобно крикнул Виталя и побежал на кухню. — Вань!
На кухне сидел Джерри и с виноватой собачьей улыбкой махал хвостом. Рядом с ним валялась вылизанная до блеска пустая банка из-под тушёнки.
— Ты съел мой завтрак? — грозно спросил Виталя.
Собака прижала уши и на полусогнутых заползла в палатку.
Профессора не было. Профессор ушёл, оставив по доброй традиции Витале полбанки тушёнки и горячий самовар.
— Вань! — ещё раз на всякий случай позвал Виталя. Ему очень хотелось, чтобы Иван Терентьевич услышал будильник и своей профессорской головой сообразил, откуда несётся звук.
Но Витале никто не ответил. Он поднял с пола зеркально-чистую банку, зачем-то понюхал её, порассматривал в ней своё искажённое изображение и выбросил в мусорное ведро.
На завтрак он сварил себе яйца. В самоваре. Как это делала Галка.
Пока яйца варились, он ещё раз изучил список Эльзы. Скудный он был, этот список — кроме Крылова и Лизы Питерсон там значилась некая Ирина Петровна Склочевская, коллега, и почему-то учительница русского языка и литературы Любовь Ивановна Иванова. При чём тут учительница, Виталя не понял. Судя по всему, по мнению Эльзы это были все, кто мог хоть что-то знать о личных делах Ады.
Ну что ж, коллега так коллега, учительница так учительница. Он обязательно встретится с ними и поговорит. Да, а ещё он непременно найдёт какую-нибудь задушевную подругу Яны Геннадьевны и постарается вытрясти из неё, чем жила в последнее время любовница Андрея Крылова и кому было выгодно, чтобы она замолчала. Да, вот это, пожалуй, верная мысль — поехать в «Лысый стриж», и у той девчонки-парикмахерши постараться узнать, с кем дружила Яна Геннадьевна.
Будильник заткнулся, яйца сварились. Виталя выудил их из самовара и положил на блюдечко — три белых мокрых яйца. Скорлупа кое-где треснула, и белок вытек, нависнув кудрявой, затейливой массой. У Галки яйца почему-то не лопались никогда. Она доставала их целенькими, ядрёными, и сразу совала под холодную воду. «Чтобы чистились лучше», — объясняла она.
Виталя включил кран и поставил блюдце под ледяную струю.
Времени мало. Совсем не осталось этого времени, а он так и не поймал за хвост истину. Тетрадь, похоже, не имеет отношения к делу. Несмотря на уверения Лизы Питерсон, что Ада двух слов на бумаге связать не могла, Крылова, похоже, всё-таки баловалась беллетристикой. И, кстати, ответ на этот вопрос может дать учительница русского языка и литературы.
Виталя схватил телефонную трубку и набрал номер, указанный на бумажке.
Необязательно тратить время и ездить к почтенной даме. Несколько вопросов он и по телефону сможет задать.
— Алло! — кроме женского голоса в трубке громыхали звуки тяжёлого рока.
— Любовь Иванну, пожалуйста! — крикнул Виталя, надеясь быть услышанным.
— Хай! — крикнул голос в ответ. — Можешь звать меня просто Любаша!
— Простите, мне нужна Любовь Ивановна Иванова, преподававшая некогда русский язык и литературу у сестёр-близняшек Ады и Эльзы!
— Я же говорю, зови меня просто Любашей, не надо намекать на мой возраст!
От удивления Гранкин крякнул в трубку, но решил, что у каждого свои способы повернуть время вспять.
— Что?! — крикнула дама, стараясь переорать басы.
— Я говорю, детектив, расследую обстоятельства смерти Ады Львовны Крыловой! Хотел спросить у вас, не имеете ли вы какого-то личного мнения по поводу её смерти? Вы ведь знаете, что Ада погибла?
— Я всегда знала, что Адка плохо кончит! — проорал голос в темпе и с интонацией рэпа.
— Почему?
— Что?!
— Почему вы так думаете?
— А почему ты мне «выкаешь», сыщик? Я не премьер-министр, я самая клёвая училка в мире Любаша!
— Блин, — тихо ругнулся Виталя. — Любаша, а почему ты считаешь… всегда считала, что Ада Львовна плохо кончит?
— А?!
— Невозможно работать, — разозлился Виталя. — Выключите эту дебильную музыку!
— А, понимаете, Адка очень любила уводить чужих парней! — исполнил новый рэп голос. — Она и моего парня отбить пыталась, хотя мы были подругами!
— От-била? — Виталя тоже вдруг сбился на рэп.
— Что?
Гранкин хотел было бросить трубку, но трубка завопила:
— Нет, переключилась на мужа своей сестры Эльзы! Об этом все знали! Все! Я думаю, это её Эльза столкнула с балкона!
— Что?!
— А?!
Разговор становился невыносимым, и главное, у Гранкина не было никакого желания возобновлять его при личной встрече.
— Адка Эльзу с детства терпеть не могла, но всегда скрывала это! Очень сильно скрывала за маской приторной показушной любви! У неё были все основания не любить её! Эльза — классическая стерва. Улыбаясь, она всегда перетягивала одеяло на себя, даже не замечая, как это больно ранит её сестру! Если Адка мечтала заполучить роль в школьном спектакле, Эльза быстрее выучивала текст и роль была у неё в кармане! Она всегда обставляла Адку — в учёбе, в играх, в спорте, в любви, — и никогда не задумывалась, что чувствует при этом сестра! А тут вдруг такой фортель — Адка на глазах у всего города уводит у Эльзы мужа! Адка торжествовала! Мы с ней дружили, я со многими своими учениками дружу, и они частенько рассказывают мне свои сокровенные тайны! Так что, если кто и помог Адке свалиться с балкона, то это Эльза!
— Но это она меня наняла!
— А?
— Эльза хочет, чтобы я нашёл убийцу!
— Правильно делает! А как ещё стопроцентно снять с себя подозрения? Самой нанять детектива!
— Но её никто не подозревает! Дело закрыто, всё случившееся официально признано несчастным случаем!
— Что?!
— Чёрт! Любаша, Ада баловалась когда-нибудь писательским ремеслом? Сочиняла какую-нибудь ерунду, ну, там романы любовные, или детективы?
— Ада? Романы? Ты с ума сошёл, сыщик! Для неё сочинение написать было сущей пыткой! За неё всегда писала эта Буратино Карловна Питерсон. Я знала, но закрывала на это глаза, ставила четвёрки. Эльза, та — да! Она занимала первые места на олимпиадах по тематическим сочинениям. Кроме того, она писала какие-то там глупые любовные штучки, которые на ура шли среди её одноклассниц. А почему ты об этом спрашиваешь, чувак?
— А?
— Может, придёшь, и мы на расстоянии поцелуя поболтаем за рюмкой чая? — Она опять сбилась на рэп.
— Вам что-нибудь говорят имена Анель и Геральд?
— Нет, такие у меня не учились!
— А сколько вам… тебе лет, Любаша?
— Я совершенно уверена, сыщик, что ответ на этот вопрос ни на йоту не приблизит тебя к истине!
— Что?!
— Хай!
В трубке раздались короткие гудки.
— Вот и поговорили, — пробормотал Гранкин. Он повернулся к раковине и хотел взять яйца, но их в блюдце не оказалось. Виталя обшарил всю кухню, даже в мусорное ведро заглянул (может, он просто забыл, что съел эти яйца?), но скорлупы в ведре не было. Яйца исчезли бесследно.
— Вот и позавтракали, — Виталя ущипнул себя за щеку.
День начинался отвратно — со звонка будильника, пустой консервной банки, сумасшедшей училки и исчезнувших трёх яиц.
«Лысый стриж» оказался закрыт. Виталя проверил оба входа — и парадный, и служебный, но двери не поддавались, а в помещении царствовала абсолютная тишина. А чего он хотел? Хозяйку убили, девушки-парикмахерши наверняка уже подыскали себе другое место работы.
Виталя сел за руль и задумался. Что он имеет? Времени осталось катастрофически мало, а что он имеет? Двух сестриц со сложными отношениями, одной из которых кто-то помог свалиться с балкона. Кем-то, зачем-то припрятанную тетрадь, с записанной в ней историей, на первый взгляд, не имеющей никакого отношения к реальности. Крылова. Да, странного типа Крылова, которого уже наверняка нет в живых, который так и погиб, в полной уверенности, что жена его просто упала с балкона.
Ещё он имеет навеки замолчавшую Яну Геннадьевну и покушение на свою собственную несчастную, никчёмную жизнь. А ещё — Лизу Питерсон, утверждавшую, что Роман Перов и Ада любовники, и профессора, который ждёт от него доказательств, что сын его, Ромка, не имеет к гибели Ады никакого отношения, и ещё — чокнутую Любашу, абсолютно уверенную, что сама Эльза столкнула пьяную Аду с балкона.
Как из этих разрозненных, рваных кусочков составить хоть сколько-нибудь понятную, цельную картину? Почему никто ничего не слышал про Геральда и Анель, и только Яна Геннадьевна в ужасе выкрикнула тогда в парикмахерской: «Но если Анель и Геральд!»?
Он бродит где-то рядом с разгадкой, но не видит её! «Горячо, горячо, холодно!» — как в детской игре. И опять «горячо», только приз — пуля в голову. И тогда Галке с младенцем в холодном подвале некому будет помочь. Сколько осталось дней до момента, когда ему нужно выложить деньги? Три?!
Виталя почувствовал, что теряет голову. Он запаниковал, с предельной ясностью сознавая, что не справляется с этим делом, что не видать ему ни миллиона, ни жены, ни ребёнка. А ещё он вдруг вспомнил, что в том гадком письме ему приказано было раз в три дня навещать дупло и проверять его, чтобы быть «в курсе ситуации». Спина взмокла от ужаса — вчера, из-за этого покушения, он не поехал в парк, забыл!
Виталя крутанул ключ зажигания, но тот упёрся, не поворачивался. Виталя терзал его до тех пор, пока не понял, что пытается завести уже включённый движок. Он молотил тихо и ровно, совсем не давая вибрации, как и полагается работать движку машины марки «Мерседес». Гранкин с утра намучился с этой машиной, его отчаянно укачивало за рулём, клонило в сон. Разве это машина, в которой не трясёт на ухабах, у которой не слышно движка, и с управлением которой может справиться даже младенец?! У неё было только одно преимущество — другие машины старались держаться от неё на почтительном расстоянии.
Виталя домчался до старого парка за десять минут. Плевать, что сейчас не полночь, а белый день. Он бросил машину на дороге, не припарковав, а сам скачками помчался к дуплу. Сунув руку в шершавое тёплое нутро, Гранкин нащупал там записку, вытащил и развернул.
«Глубокоуважаемый В.С.! — выхватили солнечные лучи печатные строчки. — Мы рады, что нашли с вашей стороны полное понимание и получили поддержку. По прежнему терпеливо ждём от вас указанной суммы, о способах передачи которой дополнительно вам сообщим. Следите за внутренним состоянием этого дерева!